4. Гроб Господень

Солнце светит, погода прекрасна,
Небо яснее алмаза,
Синицы в листве веселятся –
Извольте пойти прогуляться.
Море нежнее мёда,
Ветер ласкает воду,
Прибрежный песок серебрится,
Как мех черно-бурой лисицы,
Бархат трав с восхитительной росписью –
Всё для Вашего удовольствия,
Лишь бы только доставить Вам радость!
Так будьте же благодарны –
Этот день Вам достался даром.

Господи! Ты ел меня, как хлеб, и пил меня, как вино. И Ты сыпал в кружку перец горестей, и мешал меня с мёдом нежности, дабы полнее усладить себя. Я узнал безумие, потеряв себя, и узнал смерть, потеряв Тебя. Сервирован я серебром на столе Твоём, и в хрусталь Твой влита кровь моя. Дай же мне глоток милости Твоей, раньше чем в сытости отбросишь остатки мои.

Гарфлёр не мог выбрать худшего времени для паломничества. Путешествие к Гробу Господню всегда было небезопасным; но именно этой зимой, по воле злобного дьявола, безрассудный рыцарь Шатильон – чьё сердце пузырилось яростью, словно переполненная пивная кружка, а ум уподобился пенной реке, где самые веские доводы тонут, как камни, и лишь легкомысленные порывы плавают долго, как куски дерева – Шатильон, это проклятие Святой земли, пошёл войной на неверных. И возжелал он, ни много ни мало, взять под свою власть мусульманские святыни, города Мекку и Медину.
Шатильон, чьи руки тянулись к деньгам точно черви к падали, хотел, после того как он овладеет Меккой и Мединой, брать с магометян поборы за паломничество. Если бы этот замысел ему удался, Шатильон имел бы золота больше, чем песка в пустыне. И, поскольку на суше он всегда терпел от мусульман поражения, он решил попытать счастья на море.
Денежный мираж затмил его глаза, нёбо истекало слюной и зубы щерились от жадности! Вино мечты опьянило остатки мозгов в его голове: ибо Шатильон в самом деле думал сражаться с неверными всего мира с помощью сотни своих вассалов! Ему неоткуда было ждать помощи; да, к тому же, если бы у него и нашёлся помощник, достаточно сильный, чтобы вести войну за Мекку и Медину, он бы, конечно, оставил города себе, а Шатильона прогнал. Но дьявольское наваждение отуманило ум этого алчного рыцаря, и он «стал между людьми, как дикий осёл; руки его на всех, и руки всех на него».
Чтобы никто не разгадал его намерений, Шатильон повелел разобрать свои корабли на куски, водрузить на верблюдов и перевезти к морю через пустыню под видом торгового каравана. И затем эти корабли были собраны так быстро, как только возможно, и спущены на воду. И люди Шатильона принялись грабить и жечь все прибрежные поселения, и своею дикостью распугали даже морских разбойников. Мусульманский король Саладин, видя вражеский нож так близко от своего сердца, выдвинулся против Шатильона, дабы его схватить и убить, но не мог его поймать, а Шатильон не мог войти в Мекку и Медину. Так вот они кружили вдоль берега, словно леопард и крокодил, и окрасили море кровью краснее и ярче, чем солнце на закате, и заволокли ужасом все окрестные земли.
И многие христианские рыцари в Палестине оказались столь безумны, что радовались этой войне и верили, что Шатильон и впрямь разгромит мусульман и воздвигнет крест над их священными городами. Король же Иерусалимский, единственный, кто видел истину, несмотря на то, что был на оба глаза слеп, ничего не мог поделать против своего беспутного вассала Шатильона. Истина же была такова: Иерусалим бессилен, наполнен пороками и раздираем распрями, подобно тому как труп наполнен гноем и раздираем червями и личинками. И подобно тому как у мертвеца руки и ноги не повинуются голове, так в Иерусалиме рыцари и монахи не повиновались более королю. И неверные неминуемо должны были пожрать Святой Град, подобно волкам, пожирающим падаль.

Королём Иерусалима был Балдуин Прокажённый, двадцати двух лет от роду и двух лет до смерти. Тем, кому Господь даёт душу, Он отказывает в теле. Едва уста его сказали первые слова, Балдуин уже обнаружил удивительную яркость ума и сладость сердца; но когда он достиг восьми лет, плоть его пленила злая проказа.
И в тот же год, когда Господь запечатлел на юном принце иерусалимском эту печать своего гнева, Он выковал и тот молот, что должен был поразить сам город Иерусалим. Ибо в том же году в Египте, поистине точно чёрт из преисподней, вдруг объявился мусульманский король Саладин, мужеством подобный льву, а мудростью – змее. И упомянутый Саладин сёк христиан, словно серп колосья, и часто собирал урожай смерти, и никто не мог с ним сладить. И потому бедный город Иерусалим должен был умереть, так же как иерусалимский король, видя своё разложение и зажимая ноздри от смрада собственного своего тела. Случилось же это следующим образом.
Балдуин, прозванный Прокажённым, был сыном короля Амори, рыцаря без страха и совести. В году 1168 от разрешения Девы от бремени король Амори и король Египта договорились о дружбе. Египетским королём было малое дитя девяти лет от роду – никто другой, конечно, не поверил бы клятвам католика! Заключив союз с египетским королём, наихристианнейший король Амори первым же делом вооружился и повёл свои войска на столицу Египта, предавая смерти и огню всё, что дышало, росло или строилось. Египет совершенно не ждал нападения; не в силах поднять меч на врага, он поднял факел. Чтобы помешать Амори взять столицу, жители Египта подожгли собственные свои города на его пути, не пожалев ни дома, ни дерева, и пожар этот пылал более месяца, и от пламени его ночью было светло как в полдень, от жара его плавились камни, и песок превращался в стекло.
И в то время как король Амори развлекал свои глаза зрелищем пожара, не имея возможности ни пройти сквозь пламя, ни потушить его, египетский король направил к христианам посольство и предложил королю Амори много денег за то, чтобы тот покинул его земли. И не зря сказано, что любую армию победит осёл, нагруженный золотом. Покуда Амори в безделье ждал от египетского короля обещанного выкупа, египетский король укрепил свою столицу, и разбил корабли Амори на море, и призвал на помощь мусульманского короля Нураддина из Дамаска.
И король Нураддин из Дамаска склонил к его мольбе своё ухо и милостиво послал в Египет своего верного вассала Ширкуха. И указанный Ширкух вошёл в город Каир, столицу Египта, и изгнал христиан, а затем взял под свою власть и юного египетского короля. Ибо сей король, и годами и мозгами ещё небогатый, все свои дни услаждался играми, сказками и сластями. Вот так великий мусульманский король Нураддин из Дамаска через своего вассала воцарился в солнечнолицем Египте. Иерусалимский же король Амори через свою жадность ничего не приобрёл, подобно тому как обжора ест и насыщается и набивает своё чрево, пока у него не начнётся рвота и всё, что он пожрал, не выйдет наружу.
Мусульманский король Нураддин из Дамаска поставил указанного Ширкуха своим наместником и первым министром при египетском короле. Однако египетская еда оказалась весьма вредна для Ширкуха, ибо не успела луна и трижды сбросить свои рога, как Ширкух внезапно умер от острого несварения желудка.
У указанного Ширкуха имелся любимый племянник, по имени Иосиф Алмалик Анназир Салах ад Дин. Упомянутый племянник был весьма просвещён в богословии, и предавался молитвам столь же неистово, сколь роза предаётся цветению; в аскетизме и посте он был так же жесток, как дикий шиповник; а в тонкостях толкования Корана ум его был быстр и ловок, словно челнок в перстах искусной кружевницы. Таким образом, племянник Ширкуха поистине являлся едва ли не новым посланником Аллаха на земле: и если Бог есть солнце, то племянник Ширкуха был белой луной, отражавшей божественный солнечный свет посреди мрачной ночи. Ничто – ни слава, ни золото, ни поцелуи – не волновало благочестивого племянника Ширкуха – ничто, кроме всеобъемлющей любви Аллаха и слияния с Его неизъяснимой сущностью.
К тому времени, когда король Нураддин из Дамаска послал своего вассала овладеть златоглазым Египтом и изгнать из него язву христианства, племянник Ширкуха Иосиф Салах ад-Дин – или Саладин, как грубые губы католиков его прозвали – прожил уже тридцать зим. Под защитой отца и дяди Саладин целыми днями молился, медитировал, постился и читал Коран. Когда же Ширкух отправился в поход, по наущению гадкого дьявола он велел своему племяннику сопровождать себя. Благочестивому книжнику Саладину ничто так не претило, как война – разве только деньги, власть или любовь вызывали у него большее отвращение – но, как послушный племянник, он подчинился воле дяди и вместе с ним вошёл в Египет.
Итак, благоуханной весной 1169 года со времени как над землёй взошла Истина, когда Ширкух умер и Египет остался без узды и удил, в совете египетского короля произошли распри, ибо каждый хотел взять себе власть, и каждый боялся гнева короля Нураддина из Дамаска. И, вдоволь посовещавшись и должным образом поспорив и подравшись между собой, советники египетского короля решили, что самым лучшим будет сделать первым министром племянника Ширкуха, благочестивого Саладина. Ведь упомянутого Саладина – подумали советники – ничто не волнует, кроме молитв, медитаций, Корана и коврика для преклонения колен. Они же смогут за его спиной грести золото горстями, а Саладину, для пущей святости, предоставят искупать их грехи перед королём Нураддином. Король Нураддин одобрил их выбор. Ибо он хотел, чтобы первый министр Египта был послушен как тень. Упомянутого же Саладина же ничто не волнует, кроме молитв, медитаций и Корана. Ни на мятеж, ни на грабёж он не способен, и ни на шаг не выйдет из-под воли короля Нураддина.
Итак, все спорящие стороны согласились в том, чтобы избрать блаженненького святошу Саладина первым министром в Египте, так как знали, что из всех кандидатов он самый скромный, самый слабый и самый глупый, и не может делать ничего, кроме молитв. Но тут Аллах явил свою волю.
Тридцать лет Саладин прожил, перебирая чётки и читая книги. Меч и монеты были ему противны как свиное мясо. Но поскольку Аллах избрал его, дабы править Египтом, Саладин покорился воле Аллаха. И, должным образом помолившись и воззвав к божественной благодати, Саладин сместил всех вредных чиновников, и сослал всех враждебных вельмож, подкупил жадных, казнил злобных, соблазнил глупых и застращал робких. Луна лишь трижды сгнила и созрела, а люди Египта дюжину дюжин и ещё один раз прокляли день, когда избрали себе первого министра – однако было уже поздно.
Но дьявол не дремал и терзал иерусалимского короля Амори жалами жадности и занозами злобы. И осенью года 1169 с того времени как Слово стало Плотью, король Амори сговорился с пестрославным императором Византии, взял его корабли и напал на Египет с моря через реку Нил. Но небо дало дожди, река Нил разлилась, комары поднялись тучами и принесли в армию Амори лихорадку и малярию. Пища протухла и завоняла, и порожний желудок докончил то, что не могла сделать небесная напасть. Рыцари Амори мёрли как тени в полдень, так что Саладин изгнал их. И, чтобы проучить христиан, Саладин повёл своё войско на город Газу. В Газе был главным рыцарь Милон ле Планси. Этот храбрый рыцарь, дабы понудить крестьян защищать город, закрыл ворота и оставил меньшой люд на поругание врагу. Крестьяне же просили Планси впустить в стены города хотя бы женщин и малых детей; но рыцарь Планси не раскрыл ворота ни на дюйм. И тогда крестьяне взяли вилы и ножи и пошли драться с Саладином, чтобы спасти своих детей и жён, но ножи были короче мечей, и никто из крестьян не уцелел, ни старик, ни монах, ни младенец. Все они мёртвыми легли у стен Газы, мужчины, женщины и дети, но рыцарь Планси не открыл ворота и город не был взят.
Тем временем король Нураддин повелел Саладину, чтобы народ египетский в пятничной молитве не упоминал имени египетского короля, как было заведено исстари, а вместо него произносил имя багдадского султана. Так как, думал Нураддин, ежели у Саладина это получится, я буду иметь от багдадского султана великие почести; а ежели не получится, наглец Саладин примет от народа египетского жестокую смерть. И то, и другое равно хорошо для цветения власти Нураддина.
Однако же Саладин взялся за дело с молитвою и умом, и по истечении немногого времени народ египетский в пятничной молитве произносил имя багдадского султана вместо имени египетского короля, который к тому времени странным образом умер, развлекаясь в серале. Ибо сказано, что не должен мужчина засыпать на коленях у женщины, иначе она острижёт его жизнь, как остригла Далила голову Самсона. Так случилось и с королём египетским, который как раз пребывал в несчастливом возрасте тринадцати лет. И Саладин по воле Аллаха стал королём Египта. А король Амори Иерусалимский, подстрекаемый отцом всего злого, женился на внучке пестрославного императора Византии, этого монаха похоти, аббата золота и епископа вина. В то время было уже известно, что сын короля Амори, бедный Балдуин, смертельно и гнусно болен, и Амори хотел сделать себе нового сына с внучкою византийского императора, а также и новое войско на деньги византийского императора. С этою благою целью он исправно посещал праздники, пиры и оргии византийского императора, державшего заместо державы винную чашу, а скипетр свой отдавшего ласковым пальцам племянницы Теодоры.
Король Нураддин из Дамаска был весьма обеспокоен союзом короля Иерусалима и императора Византии, а также и воцарением в Египте Саладина, этого монаха-неудачника, обманувшего всех врунов своим искренним благочестием. Итак, король Нураддин вызвал к себе Саладина, чтобы по приезде отрубить ему голову. Но Саладин узнал об этом и с половины дороги повернул назад, сославшись на опасность бунта в Египте. Тогда Нураддин рассердился, объявил Саладина мятежником и приказал доставить его на суд, живого или мёртвого.
Когда вести об этом дошли до Египта, многие отвернули свои лица от Саладина, а другие, его друзья, говорили ему, что насколько песчинке глупо спорить с ураганом, настолько же и Саладину бессмысленно противиться гневу Нураддина; и потому Саладин должен обвить шею верёвкой и явиться на суд Нураддина, предав себя его милости или смерти. Народ же, будучи диким зверем без мозгов в голове, но с жаждой крови в горле, поднял тот самый бунт, на который и ссылался Саладин. Нураддин же, пока всё это творилось, взял войско и двинулся на Египет, дабы собственноручно покарать мятежника Саладина.
Саладин ясно увидел свою смерть, уже поднявшую руку, чтобы постучать в его дверь. Его враги взялись за оружие, его друзья по-приятельски советовали ему самоубийство, чтобы избежать болезненной казни; король Амори собирал войска; король Нураддин из Дамаска шёл к Египту с огромной армией. Саладин не знал, как спастись, поэтому он пребывал в спокойствии и предался благочестивой молитве, ибо сказано: делай, что должно, и пусть будет, что будет.
Итак, в пятый день медового месяца мая года 1174 с того времени, как Слово стало Плотью, король Нураддин из Дамаска, переходя со своими воинами границу Египта, умер от ангины. Армия короля Нураддина повернула назад, к своим домам. Бунтовщики в Египте побросали мечи и ножи и пали на колени, моля о милосердии. Друзья Саладина подняли чаши со сладким вином, радуясь в сердце спасению их господина. Сам же Саладин пребывал в спокойствии и вознёс небу благодарственную молитву. Король же Амори грозился и гоношился, как петух на навозной куче, и потрясал мечом. Но в одиннадцатый день ароматного месяца июня король Амори закончил путь плоти и с прискорбием скончался от злокачественного поноса. Итак, не успела чернота между лунных рожков и дважды побелеть, как благочестивый Саладин лишился обоих лучших своих врагов.
Король Амори заразился напастью злокачественного поноса при осаде доброго города Баниаса, гарнизон которого возглавляла некая воинственная женщина, назначенная на это место королём неверных. Сия мусульманка оказалась столь зла, что король Амори должен был бежать во все пятки – ведь указанный муж куда более пылко любил монеты, нежели меч. Итак, король Амори Иерусалимский бежал от войны, чтобы найти смерть от болезни, но перед этим он совершил свой последний малоумный поступок.
В те дни всю пустыню держал в собачьем страхе некий муж мусульманской веры, весьма древних лет, прозванный Старцем Горы. Сей Старец жил в каменной крепости на голой горе, которая его рабам казалась изумрудным раем. Старец Горы угощал своих слуг снадобьем из сока цветов садового банджа, именуемым иногда «гашиш», и оттого его слуг прозвали «гашишины» или в другом произношении «асассины» – так и до сих пор называют безжалостных и бесстрашных убийц, готовых лишить земной жизни и себя и любого из ближних своих. Рабы Старца Горы, отведав волшебного зелья, находили себя в раю, среди роз, вина и девяносто девяти девственниц, обещанных за гробом всякому истинному мусульманину. Потому они считали Старца святым и не сомневались, что, ежели станут верно ему служить, попадут после смерти в тот самый рай, который Старец столь часто дозволял им лицезреть, когда они пребывали ещё в бренной смертной оболочке.
Рассказывали, что, когда однажды Старцу Горы угрожал некий католический дворянин, и обещал обрушить на плешь Старца стрелы, ядра, смолу и мечи, Старец Горы выслушал указанного дворянина, увенчав чело золотой короной молчания. Когда же дворянин закончил, Старец призвал одного из своих слуг; слуга явился, и Старец приказал ему заколоться ножом во имя Старца Горы и Аллаха, что слуга немедленно и без всякого страха исполнил. Затем Старец Горы сказал дворянину, устремив палец на скорченный труп: «Вот мой ответ на Ваши угрозы». Дворянин же нашёл себя столь потрясённым в сердце своём, что отказался от военных действий, которые желал было применить в отношении всемогущего Старца Горы.
Упомянутый Старец Горы и его сумасшедшие сподвижники причисляли себя к самой отъявленно благочестивой и самой истово злобной секте среди мусульман, из тех что могут сжечь город ради спасения души и продать душу дьяволу во имя Бога. Неоднократно покушались они на Саладина, виня его в смене египетской династии, и только чудо, воплотившее в себе незримую волю Аллаха, помогло богобоязненному Саладину спастись от отвратительной смерти. И вот, в описанное время, когда иерусалимский король Амори осаждал мусульманские города и убивал почитателей Аллаха более жестоко, чем бешеных псов, случилось так, что Старец Горы обратился к королю Амори с предложением: сам Старец и все его безумные слуги принимают во имя всемилостивого Господа истинную христианскую католическую веру. Было заведено, что Старец Горы платит иерусалимскому Ордену тамплиеров, братьев Божьих, две тысячи золотых монет в год, дабы они не причиняли ему вреда, но сей обычай проистёк скорее от желания уберечь золотую пустыню от бессмысленных жертв, чем от чего-либо другого, ибо и братья тамплиеры, и рабы Старца Горы умели сражаться так, что камни раскалывались от ужаса, а солнце в страхе пряталось за круглый бок чёрной луны. И Амори, король иерусалимский, согласился платить тамплиерам вместо Старца указанные две тысячи золотых в год, чтобы никто и ни в чём не был ущемлён.
Однако братья тамплиеры не поверили Старцу Горы, так как знали, что указанный Старец скорее вырежет себе сердце ржавым ножом, чем отринет веру своих отцов. И они отказались принять предложение Старца Горы и короля Амори. Но король Амори всё же дал гонцу Старца утвердительный ответ и снабдил его богатыми подарками, рассчитывая блеском золота ослепить взор Старца, как ослепило бы чужое золото его собственный взор, будучи вдруг подарено ему – ибо все смертные люди судят другого по самому себе и никак иначе, крича в то же время, что все они разнятся между собою, как радужные бабочки, и каждый человек есть звёздная вселенная! Но сие есть неисповедимая и остроумная шутка нашего Бога, который хотел себя развлечь, дав нам человеческий ум и чувство свободы в цепях гадкой человечьей плоти.
Итак, король Амори согласился на то, чтобы Старец Горы вошёл в католическую веру за денежное вознаграждение и перемирие, словно Старец когда-либо знал, что такое есть золото и страх! И гонец Старца Горы с милостивым письмом Амори скакал к своему господину, когда тамплиеры, которые ни одному слову Старца Горы не поверили, поймали упомянутого гонца, отняли у него письмо и подарки и зверски его умертвили.
Тогда король Амори ополчился на братьев тамплиеров, всячески их изругал и повелел им выдать убийцу гонца Старца; тамплиеры же ответили, что сделают это только по приказанию всеблагого богопоставленного Папы Римского. И таким образом распря между королём Амори и братьями тамплиерами углубилась, как могила знатного богатого человека, так что комья земли летели во все стороны. Старец Горы в это время в сердце своём ликовал и радовался, поскольку он того и хотел: он знал, что король Амори согласится на его предложение; что тамплиеры ему не поверят; и что из сего воспоследует жестокая вражда между королём Амори и тамплиерами, ибо сказано: делай, что должно, и пусть будет, что будет. Но человек, забредший в своих странствиях выше жизни, и ниже смерти, и дальше любви, и глубже ненависти, может знать, что должен сделать кто-либо, о ком он хочет это знать, и что из этого будет. Оттого и получилось, что, как Старец Горы предполагал, так и произошло. Король Амори рассорился с братьями тамплиерами, так как по его разумению, они нарушили закон рыцарской чести. Он напал на резиденцию магистра великого Ордена тамплиеров, дабы извлечь оттуда убийцу гонца Старца Горы; тамплиеры подали жалобу Папе; убийца в конце концов претерпел наказание, но вражда между королём Амори и братьями тамплиерами оставила королевство Иерусалимское открытым как рука и распахнутым перед мечом мусульман, и те уже надеялись вскорости захватить земли, заселённые христианами; но им помешали злокачественный понос и смерть иерусалимского короля Амори.
Итак, в году 1174 с того времени, как Господь послал Сына своего в мир, король Амори Иерусалимский, отряхнув, по зову Христа, смертное тело, отошёл к ангелам, и ему наследовал его сын Балдуин тринадцати лет, смертельно больной проказой более пяти лет, но терпящий бедствия тленной плоти во славу Господа нашего прекрасного Иисуса Христа.
Вначале регентом при молодом короле иерусалимском был избран храбрый рыцарь Милон де Планси, тот, что велел крестьянским бабам с младенцами оборонять крепость Газу от мусульман. Но спустя немногое время он по воле Божьей был умерщвлён на узкой улице острым кинжалом, так что регентом стал второй кандидат, господин граф Раймунд Третий Триполитанский. Этот Раймунд Триполитанский назначил маршалом католической армии рыцаря Жерара де Ридфора, славного воина, который, однако, недолго держал в ладони кровавый меч, ибо он хотел взять в жёны некую даму по имени Лючия. Упомянутая Лючия была подлого происхождения, но богата золотом как облако на закате, и красива как коралл. Потому Раймунд Третий Триполитанский предложил её руку и сердце с торгов, каждому, кто сможет дать столько золотых монет, сколько весит сама девица в одной нижней рубашке. Вот так маршал королевства Иерусалимского уступил свою невесту какому-то купцу, так как ему не хватило горсти монет для выплаты выкупа. И тогда маршал Жерар де Ридфор вознегодовал, и отрёкся от мира, и вступил в славный Орден братьев тамплиеров, поскольку их монахи облачались не в нищее рубище, а в лилейный белый плащ, украшенный ярким красным крестом, и держали в руке не свечу, но меч. И поистине рыцарь Раймунд Триполитанский не ведал, сколько зла он пустил в мир этим своим поступком, ибо монах Жерар де Ридфор, подгоняемый ядовитым жалом безответной любви, вскорости дослужился до офицера и удостоился чести входить в великий совет Ордена Тамплиеров, а спустя десять лет стал великим магистром Ордена, отчего воспоследовали большие бедствия, ибо брат Жерар не был рождён для этой доли; и идя по следу своей судьбы, магистр Жерар де Ридфор привёл благостный Орден братьев тамплиеров под чёрную тень бесчестия и острое лезвие горя.

Балдуин Прокажённый, став королём Иерусалимским в возрасте, когда даже тень бороды не осеняла его царственного подбородка, но когда черты его уже были бесформенными и мерзкими от гнусной болезни, терзавшей тленное обиталище его души, и мужская плоть его стала бесплодна, не успев даже как следует созреть – иерусалимский король Балдуин не мог родить наследника, и братьев он также не заимел, оттого все его надежды теснились вокруг красивых и нежных сестёр, которые, умно выйдя замуж, через своего супруга могли бы спасти Гроб Господень и государство Иерусалимское от растерзания обрезанных магометан.
Но по воле вонючего дьявола случилось так, что Сибилла, старшая сестра, овдовела в возрасте едва ли не меньшем, чем число песен в Книге Юдифи. Хотя Господь и благословил её лоно сыном, но сей младенец не мог править сам и не имел отца, чтобы тот правил. Изабелла же, младшая сестра, ещё не вышла из зелёных лет, и на ветвях её не то что не созрели плоды, но даже бутоны едва набухли. Посему бедный Балдуин, невзирая на болезнь, должен был влачить ярмо короны, и некому было заменить его.