Первая командировка

Первая командировка

    В пятидесятых годах папа часто ездил в командировки и оставлял нас с мамой одних. Очень трудно приходилось маме холодными зимами. Удобства во дворе, на кухне  керосинка, в комнате  печка, дрова в сарае на улице. Бывало, печку затопит, а она дымит, а у мамы бронхиальная астма (в конце войны на дровозаготовках простудилась). Да и у меня постоянные ангины и бронхиты.

   Комнатка наша была маленькая четырнадцать метров всего, но натопить её очень трудно, по полу ветер гуляет. Дом, так называемый шлакозасыпной – два слоя досок, а между ними шлак. Но и его  давным-давно  нет,  выветрился, что ли? Каждую осень папа отрывал доску со стороны комнаты и засыпал туда всё, что только можно было найти: сухие листья, траву, а если очень повезёт, то и какие - нибудь тряпки. Однажды, кто-то из соседей дал нам старенькое ватное одеяло, как же радовался папа!  Но всё это тепла не прибавляло.
    По ночам мой диванчик поворачивали лицом к печке и я со всех сторон была укрыта, но одной маме его было не повернуть,  задыхалась, бронхиальная астма бушевала.

   И вот папа решает брать нас с собой.
Первая командировка в Орёл.
Помню её очень хорошо. Квартиру сняли у очаровательной женщины Веры Николаевны. У неё было два сына,  уже взрослые и жили они отдельно. Вторую половину дома занимали родители  нашей хозяйки. К моменту, о котором я рассказываю, жив был только её отец. Очень старенький и добрый дедушка,  я ходила к нему в гости и он играл мне на дудочке. Помню его руки большие  со вздутыми венами, мягкие и очень добрые, ласковые. Но вскоре он умер.
    И, когда он скончался, одна рука всё время свешивалась с кровати и моя мама  осторожно её поправляла, укладывая на груди, как положено. Это была первая, увиденная мною смерть…

Потом была Пасха. Вера Николаевна пекла куличи в русской печке. Много, много формочек всех размеров и самая маленькая специально для моего куличика. Потом красили яйца и делали Пасху в специальной форме с пасхальными символами.
   В воскресенье на большом круглом столе, на огромном блюде, на кружевной салфеточке стоял самый большой кулич, украшенный цукатами, облитый глазурью, а вокруг разноцветные яйца. И солнышко из окошка уже весеннее,  и глазурь на куличе как снег сверкает…

   В спальне у веры Николаевны стояла волшебная тумбочка, в ней был ящичек, а в нём, мечта всего моего детства – настоящий костяной веер. Когда я бывала в комнате одна, то, не дыша, подходила к тумбочке, открывала ящичек и любовалась веером. Взять его в руки и раскрыть, чтобы рассмотреть, как следует, я не могла. Иногда Вера Николаевна, видимо уже зная, эту мою страсть, доставала веер из ящичка сама и давала мне поиграть, но и тогда я могла раскрыв его только им любоваться. Ну, как играть такой красотой?

   Сыновья Веры Николаевны увлекались фотографией, и в доме было много старой фотоплёнки. И, однажды кроме неё мне на глаза попались спички.
   Была ранняя весна, снег только, только начал таять,  и  звонкая капель переливалась на солнце всеми цветами, и я подумала: капель сверкает, плёнка горит, будет как салют. И, забравшись в детскую беседку, я подожгла плёнку, а она вдруг начала летать по крошечной беседочке, я от неё, а она за мной, и мне никак не выбраться… Спас меня хозяйский сын (Он в это время входил во двор.) Да, вполне могла поджариться, и вот, что-то не помню, чтобы меня ругали.   Наверное, тоже испугались…

    Когда мы приехали в Орёл, сад Веры Николаевны был белый от снега, а когда уезжали – белый от цветущей вишни и розовый от расцветающих яблонь.