Кирин перевертыш

До чего же ясное утро сегодня. Светит зимнее солнышко, искрится снег на ветках деревьев. Сказка! Вся жизнь сказка! Вот и сейчас, словно волшебная фея разбудила Киру солнышко и сладостно прошептала: Все будет хорошо.

Да, конечно, только вот мама уезжает сегодня на целую неделю.
Кира выбралась из своей кровати и улыбнулась своему отражению в зеркале, поздравив его с наступившим днем. Она оценивающе оглядела себя, не появился ли какой-нибудь прыщик, умело придала блеск глазам, как привыкла это делать перед ответственными фотосъемками, и вышла из своей комнаты.

Из кухни послышалось тихое шебуршание. Это папа, он один встает так рано в воскресный день, спешит приготовить что-нибудь к завтраку. А мама, она еще сладко посапывает.
Кира заглянула в родительскую спальню, и тихонько, дабы не разбудить спящую, пробралась к кровати и прилегла на папино место.

Она любовалась мамой, лежа рядом с ней и думала о своем безграничном счастье, иметь такую подругу, наставницу, мать. Многие ей завидуют, другие хотят хоть одним глазком взглянуть на эту спящую женщину-профессора, любимицу многих студентов и гордость института.

Впрочем, многие рады залезть в частную жизнь и самой Киры. Она красавица фотомодель, которой сулят большое будущее.

Сама же Кира с детства ревнует маму к своему младшему брату. Так уж всегда казалось, родительница любит больше сына. Может потому что он младше, а может… И теперь, когда младшенький вырос настолько, что покинул родительский дом, Кира упивается статусом единственной дочери и в душе ликует от этого.

Самые сладостные минуты ее счастья выпадают на воскресные дни, когда никуда не надо спешить и можно запросто забраться под материнское крыло и наслаждаться ее присутствием.
Мама повернулась к Кире и обняла дочь.

- Папа уже в работе? – сонно проговорила она.

- Да, и я решила воспользоваться моментом, забраться под мамино крылышко.

- В двадцать лет пора думать о другом крыле…

- Мне хорошо под маминым крылом…

Словно маленький пушистый комочек, она захотела сильнее прижаться к матери, чтоб раствориться в ее объятии.

- Наверное надо вставать, - прошептала мама и поцеловала Киру.

- Да, у тебя через десять часов поезд…

Кира откатилась от мамы, сладостно потянулась и вскочила с кровати.

- Завтра ты окунешься в мир братца, и будешь наслаждаться его присутствием.

- Ну и ревнивая ты…

- Конечно, сколько помню, Тиму все доставалось самое лучшее: Тима маленький, Тиму нельзя обижать.

- Но ты же рядом со мной изо дня в день, а тут…

- Мам, признайся, ведь на эту конференцию ты едешь только ради Тимоши, чтоб встретиться с ним…

- И это, конечно, тоже… И все таки, от подобных научных симпозиумов не отказываются. Это же уровень, международный…

- Ладно, ладно, - не унимаясь, Кира подзадоривала мать. – Я тебя все равно люблю.

Она обошла кровать и обняла родительницу.

В комнате появился отец.

- Слышу шевеление на корабле моих дам.

- Привет, - приветствовала его Кира.

- Ну как, творческий порыв? – подзадорила жена. - Поставь, пожалуйста, чайник, жутко кофе хочется.


Вдыхая аромат кофе, Кира сидела среди своих родителей в полном умиротворении. Как хорошо, что у нее такая семья, как спокойно ей иметь надежный тыл.

Подруги Киры часто восхищаются ее родителями, а она просто ими гордится, гордится по дочернему.  Ведь они, уважаемые и почитаемые, для Киры просто мама и папа.

Не исключено, что сегодня весь день будет посвящен сборам мамы. Киру отправят в магазин за покупками всевозможных гостинец братцу, тогда как мама сама засядет за вычищения своего научного доклада, как никак на конференции ей выступать в первый же день. Лишь бы у нее все прошло удачно, лишь бы ее заметили и оценили, ведь женщине в мамином возрасте очень важно признание, ощущения того, что мысли не застопорились, а произошел какой-то существенный скачок.

В этих размышлениях Кира провела весь день сборов и даже дни маминого отсутствия. Она порадовалась тому, что выступление мамы показали даже в новостной программе, а уж особенно ликовала, когда мама сообщила, что она подписала контракт для чтения своих лекций в Соединенных Штатах. Это хороший стимул для мамы, для ее желания не опускать руки.

И вот уже не количество дней разъединяет Киру от встречи с мамой, а какие-то часы. Кира ждет возвращение родительницы домой.  Она даже отказалась от поездки с друзьями за город, в любимый Райский пансионат, где после катания на лыжах можно бултыхнуться в бассейн, расслабится в сауне. Но все это пустое, по сравнению с приездом мамы. Кира подчитывает часы до момента встречи: двадцать три… десять… два… Она спешит на вокзал одна, ибо отец именно в это утро загружен работой.

Ну и ну, как длительно тянутся последние минуты, как нудны последние секунды…

Вот уже показался нос тепловоза. За ним среди множества пассажиров длинного состава едет Кирина мама. Как Кира соскучилась, как радостно будет сейчас утонуть в ее объятии. 

Проводница открыла дверь, вытерла поручни.

Вышел первый пассажир, второй, третий…

Кира бегает вдоль вагона, высматривая маму в окне. Где же она? Почему не торопится, поезд то проходящий, стоит всего пятнадцать минут. Наверное, тяжелая сумка, нужно войти в вагон.

Кира начала проталкиваться навстречу выходящему из вагона потоку пассажиров. И…

Она увидела свою маму, которая понуро и виновато сидела в купе в своем скромном пальтишке с искусственным воротничком совершенно опущенная и неузнаваемая. На ней не было лица.

Кира кинулась в ее объятие, но тут услышала голос соседа по купе:

- Детка, твоя мать воришка…

Кира посмотрела на говорящего мужчину, потом на маму.

И тут третья женщина показала перстень, золотой перстень с брюликами…

- Вот его она хотела украсть…

Кира по-прежнему ничего не понимала.

- Мы думали, с нами едет скромная женщина, - начала объяснять попутчица. А она, когда я спала на второй полке, стянула с меня перстень и… На утро, я никак не могла понять, куда делось то, что было одето на моем пальце… Думаю, вот ведь, соскочил… Мы все обшарили, но он же не мог выскочить из купе. Честно скажу, было стыдно подозревать такую женщину, как ваша мать, но хорошо, что я переступила через свой стыд. Перстень лежал в ее сумочке.
Ошпаренная Кира смотрела на понурую мать, которая только и смогла произнести:

- Да, доченька, это правда.

Они со стыдом выкатились на платформу родного города буквально за минуту до отправления поезда.

Поставив на заснеженный перрон сумку, Кира  обняла мать, словно дитя, прижала ее к себе и прошептала:

- Зачем, зачем ты это сделала?

- Не знаю, видать это испытание, которое я должна была пройти перед новым начинающимся этапом жизни, но…

Мать не смотрела в глаза дочери, она отводила взгляд и не хотела ни о чем говорить.

А через неделю пришел официальный отказ в подписанном было контракте на курс лекций за рубежом, и все вокруг удивлялись, почему так. Только Кира с мамой знали причину: любой поступок должен быть наказан, за этим без устали следят небеса, и совершая деяния, мы не должны забывать об этом.

Сама я и понятия не имела об этом инциденте, сломавший душу моей подруги. Вскоре Кира подписала контракт и уехала в Париж. Вышла замуж и оторвалась от родных корней с радостью. Теперь она редко приезжает на родину, изредка извещая меня о своих новостях.
Что делать, такова жизнь, - призналась Кира в первую же нашу встречу.

Мы не виделись с ней пять лет, и сегодня упивались бабской болтовней.

- Почему ты не пишешь родителям? – наконец, решилась я перевести наш разговор в другое русло. – Посмотри на свою мать. Она переживает.

Кира задумалась, развила руками и лишь тяжело вздохнула.

- Что ты корчишь из себя звезду? Мать вся извилась, а ты… нашла перед кем…

Я не могла угомониться, но  не от желания читать нотацию успешной подруге. Просто я вспомнила, как всего лишь полгода назад мы сидели на этой же кухни с Кириной мамой и разговаривали. Это был не разговор, нет, это струился монолог льющейся боли женщины, которая всю себя посвятила дочери, ее образованию, росту.

Я вспомнила горькие слова женщины:

- Не знаю, почему она меня не любит. Может потому, что мама всегда высказывала свое мнение, старалась поддержать не только советом, но и критикой. Мне иногда казалось, Кира меня даже боится. Но скажи, чего, неужели я столь сурова? Неужели в детстве мать не хлопала тебя по попке, как это делала я? А Кирочка, это божественное создание, пряталась за спину отца и твердила, что она любит папу. Но кто не спал ночи, когда она росла, кто бегал утрясал ее дела, когда училась в институте, наконец, отправлял ее карточки в Париж и не меньше ее беспокоился за результаты этого конкурса. Мать. Но она не ценит это, понимаешь.

Я понимала, и, конечно же, не могла понять почему?

Может потому, что она не испытала утраты и принимает мать лишь как должное, или она настолько уж бесчувственна и жестока. Но не кроется же это объяснение в детском страхе наказания, или желании доказать, что отец действительно является нечто большим. Но чем?
За последние пять лет Кира также не проявила к отцу  ни малейшего участия. Насколько я знаю, она не вела с ним подпольную переписку, не перезванивалась и, конечно же, не виделась.

Я часто ломаю голову над этим ребусом необъяснимости, пытаюсь сопоставить родительскую и дочернюю любовь этой семьи и, увы, опускаюсь до бытового и слишком ограниченного.
Кирин отец, как и многие мужчины, муж подкаблучник,  всецело зависящий от вдохновения и самореализации своей жены. Она, Кирина мать, старший научный сотрудник и общественный деятель, но не тот который идет по трупам и приходит к своей цели. Потому что задача всей ее жизни благосостояние и спокойствие семьи. Успех дочери, ее многочисленные фотографии в престижных журналах, наверное, это стала наибольшей платой за материнскую любовь и тяготы всех лишений.

И вот сегодня мы сидим с Кирой, девушкой, увы, уже не моего мира. Она из того параллельного существования элиты, где редко вызывают на разговор по душам. Но так уж сложилось, мы и раньше сидели на этой кухни и не могли наговорится о жизни, влюбленности, реализации. Правда раньше нам хватала бокала свежего чая, сегодня нас окутывал божественный аромат коньяка с Елисейских полей.

- Почему ты не любишь свою мать? – решилась таки я задать вопрос самый что ни наесть прямой.

- Но ты же помнишь, как я ее любила, - вернула меня к нашему студенчеству Кира. – Помнишь, как скучала по ней, когда она уезжала на свои научные симпозиумы и конференции.
Да, я помнила это, помнила, как Кира признавалась, что не может назвать ее казенным словом «мать», как ласкалась к ней, будучи первокурсницей. А деловая и успешная женщина попросту сажала свою двадцати летнюю дочь на колени  и голубила ее своими нежными женскими руками…

К терпкому аромату коньяка, витающему над нами, прибавилась горечь слов, разочарования и боли, которые доверила мне подруга…

- Теперь ты меня понимаешь? Мне страшно, ибо нельзя верить и доверять никому, даже собственной матери…


Наргиз Нур