ни. Где? 5

Я ещё часа три бесцельно бродил по кварталам засыпающего Кирена, иногда прислоняясь спиной к белым стенам, чтобы передохнуть. Несколько раз я выходил к самому куполу – кварталы под его сводами, совсем близко, были слегка теплее находящихся ближе к центру. Там почти никто не жил, кроме самых бедных семей. Остальные же здания представляли собой продовольственные и технические склады и разнообразные заброшенные дома, на которые неловко были приклеены полинявшие постановления о сносе. Эти кварталы в «совершенном» Кирене походили на шрам, на шрам на прекрасном теле модели с белой кожей и ясными глазами.
Выбравшись из трущоб, я посмотрел на уличные часы, которые вместе с фонарями пытались вырвать ночной город из темноты. Часы показывали пол-одиннадцатого вечера, и я решил вернуться в нашу с Кирсу комнату – наверное, небезопасно будет и дальше бродить в ночи по незнакомому городу.
Но найти наш временный дом я смог не сразу – улицы Кирена, словно хитрющие братья-близнецы, запутывали меня, и вернуться домой я смог только через час, по пути изрядно понервничав. Редкий житель города занимал себя ночной прогулкой, но и такие были, а я, как мышь, пытающаяся украсть кошачий корм, пугался любой тени, которая возникала передо мной на белых стенах домов. Но в конце концов, гостиницу я нашёл, и какого же было моё облегчение, когда открыв дверь, я увидел знакомую прихожую и знакомое лицо уборщицы, вяло метущей пол час за часом.
В комнате я, к сожалению, ни Кирсу, ни его друга не обнаружил. Глубоко вздохнув, я решил снова принять душ, так как на прогулке я умудрился вспотеть, не смотря на то, что вечеров в Кирене было не так уж и тепло.
Какой-то я стал очень раздражительный за эти три часа. Мочалка показалась мне сделанной из наждачной бумаги, любое прикосновение к коже жгло и ранило, а настроение пропало к чёртовой бабушке – хотелось разбить зеркало, разнести весь дом, да что там: весь мир превратился в раздражитель. Когда я и выйдя из душа не увидел ехидной физиономии Кирсу, я закричал.
Нет, правда.
В полночь по Киренскому времени, в гостинице для небогатых приезжих, пятнадцатилетний сирота Юкико, который едет на военную базу за своей сестрёнкой, закричал бранное слово так громко, что сам себе поразился. Поспешно заткнув себе рот кулаком, я упал на кровать, а затем прижал к ней свою голову подушкой. Что-то меня слишком сильно бесило, что-то заставляло меня ненавидеть весь мир, который я так хотел от чего-то спасти. Я превратился в животное. Нет.
Я даже не животное.
Я субстанция.
Аллотрофная модификация какого-нибудь вещества. Как всегда.

“- …Крис, что ты здесь забыл? – голос Ральфа, внезапно раздавшийся за спиной заставил меня вздрогнуть и обернуться. Тот стоял с винтовкой наперевес и широко улыбался. Я же сидел на корточках перед глиняной вазой, из которой поднимался стебель ярко-красного цветка.
- Цветок красивый, - вздохнул я и легонько провёл пальцем по бархатистым лепесткам, - Жалко, что он умрёт.
Улыбка исчезла с лица Ральфа. Он сел рядом со мной и, вздохнув, отстранил мою руку от цветка.
- Всё умрёт. Но смерть можно отсрочить, понимаешь? Если не трогать цветок, то он завянет не так скоро, - сказал он, тяжело дыша.
- То есть, если цветок будет использовать свою красоту только ради себя, не притягивая людей, он будет жить дольше? – переспросил я, слегка склонив голову вбок.
- Наверное, да. Он не должен себя отравлять, - Ральф взял с пола стоящую рядом ширму и поставил её перед вазой.
- А когда мы закончим со своей революцией, ты сделаешь со мной так же?

- Да, Кристиан. Я закрою тебя от мира, чтобы ты забыл, что с тобой было. А потом ты станешь самым обычным человеком. И я тоже.
На секунду мне показалось, что в уголке глаза Ральфа блеснула капелька воды, но только на секунду. И ведь правда. Не может же такой здоровый мужик, как Ральф расплакаться, как девочка.
- Ладно… поехали. Сегодня снова туда же, - сдавленно протянул он и, встав, протянул мне руку. Я встал вслед за ним и направился к машине, закрыв потрескавшуюся дверь нашего убежища на два оборота. Так, на всякий случай.
Чтобы никто не тронул мой, нет, наш цветок.
Я – тоже цветок.
И я себя гублю. В свои одиннадцать я курю, я сижу на обезболивающих, которые мне приносят очень редко, я подставляю задницу кому попало ради нашей революции.
Эй, Бог, ты там?
Расскажи мне, где я ошибся. Пожалуйста. Расскажи мне, где я мог повернуть свою жизнь вспять…”

Жилой сектор НИЦ Кин – весьма интересное место, отчасти оттого, что несмотря на такое по-домашнему тёплое название, люди там бывают довольно редко. Однако те, кто бывают, всё-таки молодцы: на их комнаты просто любо-дорого смотреть, всякие мелочи вроде домашних тапочек прибавляют скромным каморкам ни с чем не передаваемое обаяние.
Эдди Тауэрс – работник первого сектора – жил в НИЦ уже год, никуда не выезжая и никуда не пропадая, и его комната выглядела самой обитаемой. Фотография молодой девушки на столе, плакат с обнажённой леди на стене, стопка замусоленных порножурналов в обувной коробке в шкафу – всё выдавало в комнате убежище юноши лет двадцати трёх-двадцати пяти, которому так не хватает женского внимания. В тот день он, опустошённый диалогом с Уминеко, без сил вернулся в свою берлогу, и, достав из коробки самый свой любимый журнал, завалился на кровать, бросив очки на стол. Беловолосый тяжело дышал. Наверное, не стоило идти на работу в такое опасное место, правда? Ты всегда хотел работать на армию, но военным тебе сделаться не удалось – слишком тощ, не взяли, да? И поэтому ты решил работать в тылу – разрабатывать Абсолютное оружие.
Оружие, да?
Да какое они оружие. Обычные дети с неудачной судьбой.
Вздохнув, Эдди отбросил журнал в сторону. Сегодня обнажённые модели его не радовали. Слова Уминеко словно гравировка врезались в отполированный до блеска железный мозг научного работника, и теперь, когда ничто другое не могло занять его мысли, он стал разжёвывать полученную информацию.
Кагура Аоикава, да? А кто она вообще такая?
Когда Тауэрса перевели из химического отдела в первый сектор, то ему просто коротко сказали: “Предыдущий человек, отвечавший за образец “001UMNK”, Аоикава Кагура, был переведён в сектор образца “007SCK”. Это всё, что вы должны знать”. Уже не удивлённый краткостью и неинформативностью начальства, он принял свой перевод как должное, и вскоре оказался в первом секторе. Первую свою неделю он продремал в кресле, так как Чайка не проявляла никакой активности, но на следующую Эдди впервые услышал её голос. Как обычно, слегка подёрнутый радиопеленой её голос грустно спросил:
- А когда придёт Аоикава-сан?
В первый момент Эдди растерялся, и даже слегка испугался, но затем он собрался и протянул в микрофон:
- Она не придёт, её перевели в другой сектор.
К Сацуки, да?
Эдди встал с кровати и вышел из комнаты. Коридор как обычно пустовал. Но почему-то ему казалось, что всё время за ним следила какая-то тень – хрупкая такая тень, нескладная.
Как Уминеко.

Когда завыла сирена – протяжно так, громко, как волк, в которого попала лишняя доза свинца – Кагура дремала на диване. Смена в тридцать шесть часов – не самая приятная процедура, и примерно на двадцать пятом часу девушка решила слегка передохнуть. Полагаясь на коллег, которые скажут, если будет скачок или ещё что-нибудь, она упала на потёртую мебель и тотчас же погрузилась в сон.
Но завыла сирена, а «Кавер Дзеро Файв», в который была облачена Кагура, ударил по ней слабым разрядом тока, чтобы разбудить. Разлепив глаза и потратив немного времени на установку контактных линз, Кагура, как и сотня других учёных, которые находились в седьмом секторе, прильнула к отделяющему их от образца стеклу. Зал Сацуки заполнился красным светом аварийных огней.
- Что произошло? – поинтересовалась Кагура, найдя в толпе затылок Кумико.
- Мгновенный скачок, - быстро ответила она, - Карбометил и железо. Ты бы всё равно не смогла ничего сделать.
Несколько учёных нажали на тревожные кнопки, другие же достали из карманов оружие. Кагура решила сделать так же, продолжая следить за происходящим в зале.
Образец словно пробудился. Девочка задвигалась, и внезапно из позы эмбриона распрямилась, оборвав несколько проводов. Волосы её стали похожи то ли на плащ, то ли на чёрные крылья, развевающиеся за спиной. Освободившимися руками она резко оборвала остальные провода. Поток воды отнёс волосы в сторону от лица девочки: она улыбалась какой-то дьявольской, и в то же время довольной улыбкой. Глаза её были закрыты.
А затем началось ещё более странное.
На кончиках пальцев Сацуки, как будто крошечные звёздочки, зажглись красные огни, и, расставив руки, она приставила их к стенам своей капсулы. Как показалось Кагуре, в этом положении Сацуки стала похожа на крест, на Иисуса, распятого на кресте.
А затем капсула покрылась красной паутиной и разорвалась, разлетелась на мельчайшие осколки. Словно дождь, в свете аварийных огней, они падали на пол, как будто крошечные окровавленные снежинки. Учёные затаили дыхание. Похоже, сегодня Сацуки немного активнее, чем обычно.
Девушка продолжала стоять на корпусе капсулы. Рукой, она убрала с лица пряди волос и наконец-то открыла глаза.
Кагура задрожала и отвернулась.
Это был взгляд  самого Дьявола – озлобленный, едкий, такой, что одной встречи с ним хватило бы, чтобы повергнуть человека в пучины отчаяния и страха. Большие, ярко-красные глаза с почти отсутствующим зрачком вполне подходили девочке, которая за свою жизнь убила больше людей, чем любой солдат. Улыбка, сопровождавшая взгляд, была ничем не лучше – в общем, впечатление освобождённая узница производила неприятное.
-…Чёрт бы побрал эту бригаду, где они?! – голос разъярённой Кумико вывел Кагуру из временного не то транса, не то помешательства, и заставил ещё раз нажать на тревожную кнопку.
- А, что?
- Ударная бригада должна занять артиллерийские орудия за пятнадцать секунд, и сама прибыть за тридцать. Но прошло cорок пять, а их нет!
Что-то не так, подумала Кагура. Если обычно они реагируют так быстро, то почему Сацуки до сих пор ничего не покрушила и никого не убила?
Странно.
Девочка просто стояла, осматриваясь, и продолжала улыбаться.
И тут Кагуру посетила страшная мысль. Задрожав, она посмотрела на отверстия для орудий и…
И увидела висящие на дулах пушек тела людей. Из них медленно сочилась кровь, оставляя на земле алые лужи. Лица мертвых солдат были скорчены от боли, а в немигающих глазах навсегда застыло изображение страха.
- Кумико! – крикнула Кагура и показала пальцем на тела.
- Да, что?... О, боги. Она научилась убивать на расстоянии…
Теперь не для кого не было секретом, куда подевалась вся ударная бригада. Она покромсала их, даже не посмотрев им в глаза.
Девочка села на корточки, оперевшись на пальцы рук. Вскоре, на земле вокруг неё как будто невидимым светящимся мелом что-то обрисовало алый круг, который скоро замкнулся в идеальной симметрии и покрылся символами изнутри.
Сацуки улыбалась.
А потом она вытянулась, и её руки запылали огнём. Девочка что-то прокричала окрепшим голосом, и круг пламени, который она создала, мгновенно, словно ядерный удар, расширился, ударив по стенам и по непробиваемому стеклу. На стенах он оставил заметные вмятины, а стекло – расплавил, заставив учёных прижаться к противоположным стенам. Как только преграда пропала, началась стрельба. 150 пистолетов с разрывными патронами против… против Абсолютного оружия, против той, что убивает людей за стенами. Смеясь, она отбивала пули руками и медленно, словно прибывающее цунами, приближалась к учёным.
- Разве она не испытывает боли? – в истерике спросила Кагура.
- Очевидно, подавляет, - отрезала Кумико, дав понять, что сейчас она более занята отстрелом разбушевавшегося образца. Среди всех она стреляла всегда точно попадая.
За что и поплатилась первой – в секунду грудная клетка Кумико была рассечена невидимым ножом и раскрылась, обнажив внутренние органы девушки, показав бьющееся сердце. Кумико кричала, истошно вопила, Кагура, увидев внутренности подруги, упала навзничь. Скоро сердце перестало биться, и Кумико, маленькая и мёртвая осталась лежать рядом с покрытой её кровью Кагурой – маленькой, но живой. Волосы, броня, руки Кагуры – всё было в крови и слезах.

И наутро соседняя постель оказалась пуста. Продолжить поиски? Не думаю, что стоит. Может быть, он решил оставить меня потому, что ему уже надоело? Да что там, зачем ему я – всё равно ему наверняка наплевать и на Цу, и на мои идеи – просто хочет замолить свои грехи, совершив «геройский поступок». Да и к чёрту. В конце концов, я никогда не забывал о своей цели…
Да кого я обманываю? Я-то как раз о ней и забыл.
А вот Кирсу не забывал, наверное.
И всегда помнил. Вот ведь я дурак.
Но, тем не менее, от поисков я отказался. В конце концов, с этим псом чего только не случалось – выпутается и без моей помощи. Вздохнув, я включил телевизор и решил ещё немного подремать. Пусть тележенщина споёт мне колыбельную.
-… сегодня был пойман ещё ряд людей, так или иначе связанных с «Киренскими волками». Это Ральф Инудзуки, непосредственный руководитель организации, а так же некоторые из «Волков» младших рангов: Джой Кадокава, Кагами Орхид и Кристиан Сутэнэко, так же известный как «Крис Ноуэр». Представители армии продолжают допросы…
Бам. Бам. Бам.
Интересно, какой у человека предельный пульс? Похоже, я дошёл до предела.
Кристиан Сутэнэко, да? Крис Ноуэр? Кирсу, тебя поймали?
Я вгляделся в четыре фотографии на экране. Никаких сомнений – первое и последнее лицо я видел вчера: они сидели здесь и болтали о чём-то своём.
А через пару минут в дверь постучали. Ну как постучали – скорее выбили её армейским сапогом.
- Вы, Юкико Ихаро, обвиняетесь в содействии преступной группировке. Вы имеете право хранить молчание, но лучше тебе говорить всё как есть, детка.
Военный оскалился, а затем ударил меня в голову прикладом. Ой, я падаю. Я падаю. «Ихаро»? А почему «Ихаро»?

- …Юкико! Юкико!
Я очнулся от того, что кто-то, отчаянным голосом выкрикивая моё имя, бил меня по лицу руками. Кое-как ощутив самого себя, я ударил рукой наотмашь – похоже, попал.
- Слава богу, жив!
Кирсу?
Я открыл глаза. В голове было немного мутно, очевидно, лёгкое сотрясение мозга, но соображать я как-то мог. Увидев коричневые патлы Кирсу напротив себя, я даже слегка повеселел.
- Да, ты тоже не умер, - улыбнулся я и поднялся с пола на каменную нару.
Очевидно, это было что-то вроде следственного изолятора. Всем, чем могло бы напоминать, это место напоминало тюрьму. Две нары, унитаз, раковина, решётки – ну тюрьма тюрьмой. Я приложил руку к голове и глубоко вздохнул. Похоже, от удара у меня распухло лицо, нос не сломался, но пострадал.
- Подонки… Как они могли! – Кирсу встал с пола и сел рядом со мной.
- Да ладно тебе, вояки как вояки, - отмахнулся я и, сам того не заметив, положил разболевшуюся голову на плечо своего друга, - Не впервой.
Кирсу вздохнул и приобнял меня, положив руку на плечо.
- Мы здесь не умрём. Я знаю, - сказал он. Я посмотрел на его лицо – оно было расслаблено, но его взгляд, немного тревожный и смотрящий в пустоту, пугал, - Мы не умрём.
Я вздохнул и расслабился, закрыв глаза. Надо же, я был не против даже сидеть с Кирсу в обнимку. Соскучился? Да, есть и такое. Не секрет, что дружба – сильнейшее из чувств.
Дружба?
Да кого я обманываю.
Я выпрямил спину, развернулся к парню лицом и, взяв его пальцами за подбородок, притянул к себе. Секунду я отвёл себе на размышления: а может, не стоит, а?
Стоит. Несомненно, попробовать стоит.
Знаешь, Кирсу, а ты меня испортил. Я всегда думал, что хороший мальчик, и всё такое. Ну ты меня понимаешь. Когда я оступился? Где я ошибся, а?