Мистер Зорро

Я, Наргис Нажмутдинова, сотрудница Представительства "Глобальные инициативы в психиатрии" в Республике Таджикистан, обращаюсь к знакомым и незнакомым людям, которым не безразлична чужая боль.
             
Пишу, отчаявшись, поскольку я мать единственного сына в своей семье - Хамидова Хамида. Ему накануне 15-летия поставили диагноз: рак крови (лимфатический лейкоз).
Лечение детей с онкологией крови очень является дорогостоящей терапией, и  успешный курс лечения  можно получить только за пределами нашей страны. На обследование, лечение, поиск подходящего донора и пересадку стволовых клеток ребёнку и на его реабилитацию необходимо не меньше 70 тыс. ЕВРО.

Заранее благодарю тех, кто откликнется на нашу боль и беду.
С уважением к вам, Наргис Нажмутдинова.

Мой мобильный телефон: (+992) 918 87 27 37;
E-mail: doctor_nargis@mail.ru

P.S.: Также обращаюсь ко всем, кто получит или прочитает это письмо, если у вас нет никакой возможности помочь нам, то помогите душевным участием своим и разошлите это письмо по своим друзьям и знакомым. Может статься, кто-нибудь и окажет посильную помощь.

Банковский счёт района Сомони г. Душанбе:
Номер счета: 20402972413691 в ДР НБ Таджикистана
Получатель: ОАО "Ориёнбанк"
Банк получателя: ОАО "Ориёнбанк"
БИК: 350101369
Счет получателя: 20216972810003000001
Назначение платежа: Наргис Нажмутдинова
 Номер карточки: 4167 5527 0753  0128
ИНН: 045082066

Банковский счет в долларах США:
Account: 20218840610003000001
Beneficiary: JSC Orienbank, Dushanbe, Tajikistan
SWIFT: OTJK TJ 22
Correspondent account: 36112549
Correspondent bank: Citibank N.A., New York, USA, 111 Wall Street, NY 10043
SWIFT: CITI US 33
Details of payment: Nargis Nazhmutdinova
Card number: 4167 5527 0753  0128
INN: 045082066

Банковский счет в ЕВРО:
Account: 20218978210003000001
Beneficiary: JSC Orienbank, Dushanbe, Tajikistan
SWIFT: OTJK TJ 22
Correspondent account: 400886660000 EUR
Correspondent bank: Commerzbank AG, Frankfurt, Germany
SWIFT: COBA DE FF
Details of payment: Nargis Nazhmutdinova
Сard number: 4167 5527 0753  0128
INN: 045082066


My name is Nargis Nazhmutdinova, I'm working for the Representative Office of Global Initiative on Psychiatry in Tajikistan. I address to all of you, whom I know and whom I don't and who is not indifferent to another's grief. Desperately, I decided to write this message about my only son Khamid Khamidov, who has been given the diagnosis Lymphablastic leukemia short before he turned 15. Treatment of such illnesses is a very expensive therapy. The successful treatment, though, is possible outside of our country. For the medical examination, looking for a proper donor, transplantation of the stem cells, and rehabilitation at least Euro 70,000 is needed.

Me and my family will be very thankful to those who can take up this call and provide your support. Please find our contact information, as well as the newly opened bank account info.

Sincerely,
Nargis Nazhmutdinova.

Tel: (+992) 918 87 27 37
E-mail: doctor_nargis@mail.ru

P.S.: I ask everybody who will read this letter to distribute among your acquaintances

Bank account in SOMONI:
Номер счета: 20402972413691 в ДР НБ Таджикистана
Получатель: ОАО "Ориёнбанк"
Банк получателя: ОАО "Ориёнбанк"
БИК: 350101369
Счет получателя: 20216972810003000001
Назначение платежа: Наргис Нажмутдинова
Номер карточки: 4167 5527 0753  0128
ИНН: 045082066

Bank account US dollars:
Account: 20218840610003000001
Beneficiary: JSC Orienbank, Dushanbe, Tajikistan
SWIFT: OTJK TJ 22
Correspondent account: 36112549
Correspondent bank: Citibank N.A., New York, USA, 111 Wall Street, NY 10043
SWIFT: CITI US 33
Details of payment:  Nargis Nazhmutdinova
Card number: 4167 5527 0753  0128
INN: 045082066

Bank account EURO:
Account: 20218978210003000001
Beneficiary: JSC Orienbank, Dushanbe, Tajikistan
SWIFT: OTJK TJ 22
Correspondent account: 400886660000 EUR
Correspondent bank: Commerzbank AG, Frankfurt, Germany
SWIFT: COBA DE FF
Details of payment: Nargis Nazhmutdinova
Card number: 4167 5527 0753  0128
INN: 045082066

               

                (документальная реальная повесть)



В три года он научился читать, что радовало нас, его родителей, и удивляло окружающих. В школе учился на отлично, но последние месяцы перед летними каникулами, когда у него возникли проблемы со здоровьем, стал учиться средне и где-то пропускать занятия потому, что уже не мог сидеть за партой из-за сильной слабости и недомогания...

Любит компьютерные программы, сам пытается создать свою программу, создает видеоклипы для своих знакомых и друзей, является членом редколлегии в школе. Очень любит ремонтировать любого вида технические приборы, но на некоторые электроприборы мы ставим табу - в силу того, что не всегда соблюдает технику безопасности. Тем не менее, уже готовится поступать в политехнический университет на факультет программирования. Создаёт самостоятельно проекты домов и мечтает построить дом, который будет называться "Любимый дом".

Любит своих сестрёнок: первой - 11 лет, а другой - 7 месяцев. Особенно любить играть с младшенькой девочкой, а когда её нет дома, долго ходит расстроенным старшим братом. Мы его воспитываем так, чтобы уважал взрослых, защищал слабых и старался быть справедливым в решении некоторых вопросов, где ему самому необходимо будет принимать единственное верное решение.

Когда приходил домой, всегда делился со мной своими школьными новостями. Де-вочки их класса, а иногда и параллельного класса часто просили его заступиться за них перед какими-либо мальчиками - школьными драчунами, которые придирались и дразнили девчонок. Когда он мне рассказывал о своих подвигах, я порицала своего сына – мол, защищая девочек, избегай конфликтов и драки и сам не плошай. Я просила его культурно объяснить девочкам, чтобы сами обращались к другим мальчикам. Но мне кажется, ему самому было приятно, что он  их защищает, когда они обращаются к нему за помощью.  «Я  - "Мистер Зорро", - говорил он (так его называли в школе), -  и мне нельзя быть трусом мама». Он был ответственным за людей, которые доверились ему, и удовлетворённым от того, что никого не подставил под удар. Это был сильный и мудрый мальчик, добрый и открытый. 

Я сама всю свою сознательную жизнь помогала сначала больным детям, потом беженцам, которые приезжали в Душанбе из горячих точек. Сейчас работаю с пользователями психиатрических услуг, с которыми не хотят работать и общаться даже самые близкие люди и друзья. Учу своих детей быть чуткими к чужой боли, поддерживать и помогать людям, ущемлённым социально, физически или психически, чтобы те не чувствовали себя одинокими на этом свете.

Водила сына на свою работу и много рассказывала о ней. Он  прислушивался к моим словам и после таких встреч всегда говорил мне: «Мама, у меня одна мечта – я хочу заработать денег, чтобы открыть магазин “Техно-сила”. На вырученные деньги от продажи построю "Любимый дом" для  уязвимых, одиноких и брошенных людей, чтобы они могли прийти туда, как к себе домой - отдохнуть и поесть горячую пищу, зная, что голодными и холодными не заснут, и никто их не прогонит и не обидит».

Вспоминаю его детство. Тогда мы были студентами, я и его отец, мой муж. Мы не могли позволить себе купить сыну даже машинку, которую он очень просил на своё 5-летие. Он вырос, мы повзрослели. Как мать, я очень стараюсь и мечтаю, чтобы мой сын, в первую очередь, выздоровел и построил свой "Любимый дом" для одиноких и больных людей. Я хочу, чтоб он сам создал свою семью и увидел, как на его глазах будут расти его дети, а он будет их любить и оберегать...

Помогая другим, я всегда знала, что много таких людей, которые чужую боль воспринимают, как свою, а чужого человека, воспринимают, как своего - не зависимо от расы, языка и религии. И, когда я пишу это письмо, я тоже надеюсь на поддержку чутких и отзывчивых людей.

Прошу извинить, что читателя невольно ввела в заблуждение, когда писала о сыне в прошедшем времени. Эти описания были до болезни. Сейчас, когда он болен, когда все сознают, какое горе обрушилось на мою семью, мой старший ребёнок, мой единственный и любимый сын стал совершенно другим человеком. Нет, он не озлобился, не обнаглел, если можно так сказать. Просто он стремительно повзрослел за последние три месяца.   

Как-то прошедшим летом я заметила, у сына частые носовые кровотечения, и это сильно обеспокоило меня. Мы сразу же обратились к врачу, дали кровь на анализ, после чего нам сказали, что беспокоиться не стоит.  Нет ничего серьёзного, а носовые кровотечения происходят из-за поверхностного расположения капилляров: когда они лопаются при механическом соприкосновении, идёт кровь. Меня это не убедило, но и не заставило сомневаться.

Главное, что нам сказали: заболевания крови нет. Я несколько успокоилась и погрузилась в домашние хлопоты и рабочие проблемы, а носовые кровотечения будто бы ушли на второй план – они реже стали проявляться. Но шло время, и я начала замечать, что состояние сына время от времени меняется. Были дни, когда он чувствовал себя бод-рым и деятельным или когда наступала предательская слабость, которая вскоре проходила. И лицо его было то белым, то становилось жёлтым. Я и подумала, что у него желтуха. И мы срочно сдали анализы. Анализы не подтвердились. Это был конец мая.  Из-за своего плохого самочувствия сын то ходил в школу, то отпрашивался с уроков, чувствуя сильную слабость.

В это время в нашей семье появилась маленькая девочка - родилась Амина. В ту пору с новорождённой дочерью я была у себя дома (на политехникуме), а сын - у мамы. Однажды раздался телефонный звонок, и сын плача мне сообщил, что ему внезапно стало плохо, и он в школе потерял сознание. Его привели домой  одноклассники. Хорошо, что моя мама живёт недалеко от школы. Я, буквально, с ребёнком на руках сорвалась с места и на такси приехала к матери. Сын уже успокоился, лежал в постели и смотрел телевизор. Я сильно его обняла, поцеловала и спросила, что с ним случилось. Он ответил, что чувствует себя уже получше. На следующий день мы отправились в больницу, и нам порекомендовали курс нового обследования. После полученных результатов мы подошли к кон-сультирующему врачу, и он, посмотрев результаты  анализов, сказал мне, что у моего сы-на «инфекционно-аллергический артрит». Врач прописал лечение.

Мы исправно следовали предписанному лечению, но улучшение не наступало. Мой мальчик всё слабел и слабел. После окончания лечебного курса мы снова пошли на приём к врачу. Он, выслушав наши жалобы и осмотрев больного, прописал очередное лечение. Пошёл уже второй месяц  безрезультатного лечения, и это меня начало тревожить. Я сочла нужным, что организму сына надо немного отдохнуть от бесполезного лечения, антибиотиков и бесконечных растираний мазями.

Так прошла неделя, и  в это время моя мама с тяжёлым диагнозом «сердечная астма и терминальная стадия почечной недостаточности» оказалась в больнице. Я оставила своего четырех месячного ребёнка и круглосуточно дежурила у постели больной матери. Брошенный сын приходил к нам в больницу, и каждый раз я его спрашивала о самочувствии. Он жаловался на слабость, быструю утомляемость и периодические ночные боли в нижних конечностях (в области суставов).

Я не знала, что делать; не знала, как мне разорваться между своим сыном и матерью - она была в тяжёлом состоянии, да и прогноз врачей, на её счёт, был неутешительным. Нам сказали, что в любую минуту у больной могут остановиться или сердце, или почки. Дома за моей маленькой дочкой смотрела моя сестра, а у неё самой  был маленький ребёнок – сын, на месяц старше моей Амины. И мои дети - больной сын со своей старшей сестрой, Шахнозой - помогали своей тёте. Мой муж разрывался между домом и больницей, между детьми и работой, между мной с матерью.  Я видела, как ему тяжело и что он едва справляется  с ношей, которую  возложили не него. Но он мужественно, как и подобает настоящему мужчине, нёс этот груз без жалоб и попрёков – терпел и помогал нам, потому что любил.

Спустя десять дней, результаты анализов моей мамы показали, что наступает долгожданное улучшение и есть вероятность выздоровления.  Мама начала быстро восстанавливаться. Так прошло время, и по истечению двадцати больничных дней её выписали домой - под наблюдения участковых кардиолога и уролога. Когда мы приехали с ней домой, то все обрадовались и засмеялись.  Смех и шум детворы, которая была дома, встревожили маленькую Амину. Она стала испуганно оглядываться по сторонам, не понимая, что случилось. Я подошла к ней, протянула руки - она меня не узнала. Заплакала и стала проситься обратно к моей сестре, привыкнув к ней за время моего отсутствия.
 
Наконец, все успокоились, и я села рядом с сыном. Стала проводить руками по его густым каштановым волосам и наблюдать за цветом его лица. Он мне рассказывал о том, чему научил свою маленькую сестрёнку за эти дни, и какая она умница и красавица. Как она смотрит, как улыбается, как лопочет – все эти мелочи восхищали его, и он искренно радовался тому. Я слушала и улыбалась.  Лаская его голову, я невольно заметила, как сильно он похудел за дни разлуки. Его пальцы из-за худобы вытянулись, а внутренняя сторона ладони будто пожелтела. После отвела его в комнату и стала осматривать всё тело сына. На подошвах ног цвет кожи был лимонно-желтого цвета, а кожа на теле имела уже землистый цвет. Какая-то внутренняя тревога охватила меня, и я поспешно начала пальпировать его лимфатические узлы, продолжая взволнованно и внимательно осматривать тело своего сына. С каждой минутой моё  беспокойство нарастало. «Нет, это не заболевание крови; нет, это не лейкоз!» - чётко проявлялись в моей голове спасительные и утешительные фразы, и я продолжала себя успокаивать. - Не может быть, это какое-то недоразумение?! Надо посмотреть, нет ли у него на теле кровоподтёков или синяков, увеличения узлов?»

Увеличение лимфатических узлов - это один из симптомов заболевания крови, лейкоза. Синяков и синюшных кровоподтеков я не нашла, но это почему-то не принесло должного облегчения. Отсутствие одного ещё не говорит об исключении другого. Тут сын начал капризничать - не хотел, чтобы я дальше его осматривала, стеснялся. И мы вышли из комнаты. 

«Что случилось?» - стали спрашивать родители, увидев тревогу и печаль на моём лице. «Ничего», - коротко ответила я, ибо не хотела их беспокоить и пугать своими страхами и предположениями. «Это всего лишь мои догадки, - сказала я себе, - и надо заново пройти обследование, сдать развёрнутый анализ крови и подойти к гематологу». Тем не менее, я поделилась с мужем своими переживаниями и тревогами, объяснила ему, что развёрнутый анализ крови следует сделать на следующий день – утром. Потому, что во вторую половину дня лаборатории не работают.  Муж на это ответил, что я, как всегда, сгущаю краски и паникую раньше времени. Его доводы не убедили меня, и  за обедом я продолжила свои наблюдения за сыном. У него не было аппетита, и мальчик чувствовал себя неважно. Ночью у него возобновились боли в суставах, и поднялась температура до 39Со. Когда сбивала температуру, сын сказал мне, что  температурит давно, но об этом не говорил никому, чтобы зря не тревожить. Например, когда приходил в больницу, чтобы навестить бабушку, он видел, насколько я выглядела разбитой и уставшей.  Он понимал, тогда мне было очень тяжело, и знал, как я сильно переживаю и беспокоюсь за него. По-этому и умалчивал о своём самочувствии.

В пятницу -  накануне священного праздника всех мусульман, Рамазана - мы пошли заново сдавать кровь на анализ. Нам же сказали, чтобы пришли уже после праздника, во вторник, потому что накануне праздников никто не станет брать анализы. Тем более, два дня все отдыхают.

Никогда не забуду печальную дату - 22 сентября 2009. Она в корне изменила всю нашу жизнь, разделив её на две части, - на «ДО» и на  «ПОСЛЕ» болезни моего единственного сыночка Хамиджона.  Чувствовал он себя в тот день бодро, но я видела невысказанную тревогу в его глазах, а он сам отворачивался – не хотел смотреть мне в лицо, когда отвечал. Я шутила с ним, стараясь поддержать, и после того, как дали кровь из пальчика, радостные пошли домой. Пообедав с ним и спросив о его самочувствии, я пошла на работу. На этот день был запланирован мониторинг занятий пользователей психиатрических услуг по АРТ-терапии. Встреча проходила в бывшем Дворце пионеров, рядом со стадионом «Спартак». И будучи среди людей, неизвестно откуда у меня появилась необъяснимая радость за наших ребят, пользователей. Когда я смотрела на их радостные лица и счастливые глаза, я совершенно забыла о своих опасениях за собственного сына. Неожиданно зазвенел мой мобильный телефон, и  кровь застыла в жилах от предчувствия – стало холодно.

 На другом конце связи незнакомый мужской голос сухо спросил меня: «Вы мама Хамиджона?» Так же сухо голос продолжил:  «Завтра приходите с сыном в 9 часов утра, поскольку его надо срочно госпитализировать. Если у Вас есть муж, пусть также придёт ко мне вместе с вами. Не задерживайтесь, ибо дорога каждая минута - у Вашего сына один анализ крови очень плохой». «Доктор, что у моего сына - у него заболевание крови?» - выбежав во двор, чуть ли не плача от страшной новости, спросила  я. «Это не телефонный разговор», - отрезал мужской  голос, раздались гудки, а меня стало бить сильная нервная дрожь, будто накинули холодную железную сеть и пустили электрический ток. Меня охватил внезапный озноб, и я вышла на солнечное место, чтобы согреться. Слава Аллаху, климат в Таджикистане ещё позволяет осенью наслаждаться тёплым солнцем, и дожди, как бы стороной, обходят наш солнечный край. Когда я стояла под солнцем, то вместо того, чтобы согреться, я ещё больше продрогла, и меня охватила паника.  Я тут же позвонила мужу и пересказала ему свой разговор с врачом. Но и в этот раз он снова посмеялся над моими пустыми страхами. Мол, не надо бояться раньше времени - завтра всё узнаем. 

«Только бы не лейкоз! Только бы не лейкоз! Только бы не лейкоз!» - торопливыми молоточками стучало в моей голове, и какой-то невидимый человечек стал бить в колокольчик тревоги. Оставалось последнее чувство – надежда…

Не в состоянии дальше работать, я отпросилась. Рассказала о своих подозрениях нашему программному менеджеру и руководителю проекта. Они сразу же отпустили меня домой.  Я срочно поехала к дому мамы, где был мой сын. Дади - так домашние порой ласково называют Хамиджона, и это ему очень нравится - дома ожидал результат анализа на кровь. Как только я вошла в квартиру, он встретил меня у порога и с ходу спросил, была ли у врача. Я ответила, что врач звонил и просил с сыном придти в больницу.

«А зачем, а почему, мам? – посыпались вопросы сына. –  Случилось что-нибудь серьёзное, и Вы мне не говорите?» - «Нет, не беспокойся», - постаралась я его успокоить, поцеловала и обняла, еле сдерживая  слёзы. Потом, чтобы как-то отвлечь себя от плохих мыслей, я  занялась уборкой дома – за домашними делами время проходит незаметно, и страхи постепенно исчезают. Тем временем, Хамиджон с удовольствием играл со своей младшей сестрёнкой, с Аминой,  в которой души не чаял. Но дурные мысли никак не хотели оставлять меня, и страх, нарастающий, как снежный ком, заполнил всё пространство моего сознания.

Наступила ночь, а я не могла уснуть. Крепкий сон не шёл ко мне – я чутко дремала, как затравленный зверь, и голова сильно болела – страшные видения сменяли друг друга, как карты в карточной игре, где на ставку была поставлена жизнь моего сына. Не в силах больше уснуть, встала с кровати, приняла успокоительные таблетки и в беспокойстве стала ходить из угла в угол. Я с тревогой заглядывала в комнату сына, осторожно и внимательно прислушивалась к его дыханию, как это было, когда мой Дади был ещё малышом. «Что ты за мать, если не можешь взять себя в руки? – спрашивала я себя. - Почему постоянно думаю о плохом? Почему меня постоянно преследует страх за моих детей - как бы они не упали, как бы они не заболели?» Наконец, не выдержала - на цыпочках подошла к постели сына и села на коврик подле изголовья, не обращая внимания на прохладу, ибо самочувствие моего ребёнка было и остаётся для меня, как и для всякой матери, важнее собственного здоровья.
 
Я сидела и  вспоминала, как Хамиджон, однажды, чуть не свёл меня с ума, показав фотографию, где он был изображён со своим одноклассником на крыше нашего девяти-этажного дома. В тот день я долго его наставляла - чтобы не лазил, не прыгал с деревьев, не бросался в драку, поскольку может пораниться, сломать себе ногу или руку... «Как же наши родители не переживали за нас? – думала я с тревогой. - Может, время было другое? Может, нервы у них были стальными? Они же спокойно доверяли нас соседям и шли на концерт, в кино или на свадьбу. А мы дети (у родителей было три девочки и один мальчик), нагулявшись в своё удовольствие, приходили домой, как говорится, “в целости и с сохранности”».

Я снова вышла в комнату и с такими мыслями ходила в темноте и вспоминала наши былые разговоры. Я вспоминала, что когда выказывала сыну своё беспокойство, он  постоянно мне возражал. «Ма, Вы же сами рассказывали, что в детстве были хулиганкой - лазили по деревьям, дрались  с мальчиками, а мне почему-то запрещаете? – в таких случаях возмущался Дади. - Почему Вы постоянно переживаете за меня? За меня болеете больше, чем за Шахнозу и за Амину?» Я отвечала, что в своём детстве я хулиганила аккуратно, и мой ответ весьма забавлял моего сына, и он спрашивал сквозь смех, как это можно хулиганить аккуратно. Да можно, говорила я, можно, но с головой. «Надо подумать и учесть все детали, которые или помогут тебе, или навредят», - внушала я любимому сыну и добавляла, что при сложившейся ситуации следует поступать с наименьшим ущербом для себя и окружающих людей. «Прямо военная стратегия!» - смеялся мой сыночек в ответ. Мне очень нравиться, когда он смеётся - его глаза превращаются в  две весёлые запятые, которые от смеха надрывают свои животики; звонкий чистый смех напоминает звон весеннего ручья под лучами-руками тёплого солнца. Хочется слушать его бесконечно, радоваться самой и жить.

Я снова подходила к его постели, снова садилась у его изголовья и думала, думала, думала и вспоминала. И, просидев полночи у его постели, я почувствовала, как успокоительные таблетки  начали своё благотворное действие. Да, подумала я, нервы уже не те, что даже таблетки плохо помогают. Надо подумать и о собственном здоровье, решила я и с такими мыслями вернулась к себе, легла в свою постель и незаметно уснула, уставшая и растерянная. Зато всю ночь мне снился соседский мальчик из моего далёкого детства.

У мальчика был рак крови, и когда мальчика выводили на улицу, то вся детвора с криками: «Шухрат!» - бежала в его сторону. Обычно он сидел на скамеечке, а люди, которые знали о его несчастье,  проходили мимо него с сочувственными глазами. Шухрат отворачивался, утирал слёзы  и просил своих родителей, чтобы они помогли ему вернуться домой. К тому времени, он был уже очень слаб, почему  самостоятельно не мог сделать и трёх шагов. Взрослые дяди и тёти шептались тогда, что мальчику оставалось жить совсем ничего – чуть больше недели - и сочувствовали его матери. Девчонкой я не была исключением и тоже ходила по десять раз мимо него со своими подружками, и мы качали головами, не понимая, что причиняем Шухрату невыносимую боль, потому что все делали так.

Через неделю 15-илетнего Шухрата не стало...

«Почему он вдруг приснился мне? Почему так жалостливо улыбается в мою сторону? Что же он хочет сказать мне из своей дали?»  - думала я со страхом во сне. «Кошмары снятся к дождю», - решила я  и проснулась, а проснувшись, уже не смогла больше уснуть и просидела до утра на постели, обхватив в бессильном отчаянии свою голову.
 
Утром, когда мы с сыном пришли в больницу и остановились перед дверью кабинета врача-гематолога, я не смогла открыть дверь. Рука моя внезапно стала какой-то ватной, чужой и не слушалась меня, а липкий страх снова стал окутывать меня. Я выпила настой валерианы. «Мама что с вами? - спросил Хамиджон. - Вы почему-то волнуетесь, мама, плохо спали?» - «Нет, сыночек, голова болит, наверно, устала – я вчера много работала…» - ответила я, и спустя время открыла дверь врача.

Врач, увидев меня, приподнялся с места и предложил мне сесть, а сыну сказал, чтобы тот подождал маму за дверью. «Как Ваш сын себя чувствует? - спросил он меня. - Как спал ночью, ничего не беспокоило? Почему Ваш муж ни пришел с вами?» - «Ночью Хамиджон спал  хорошо, - ответила я, - правда перед сном у него разболелись суставы, и поднялась температура 38Со. А муж не пришёл, потому что работает в Министерстве образования - как сами понимаете, государственная работа не позволяет отсутствовать».

Тут врач опустил голову и тихо сказал: «Мужайтесь, женщина, у Вашего сына об-наружено заболевание крови - положение, можно сказать, критическое, ибо Вашего маль-чика надо срочно поместить в больницу. Там проведут стерильную пункцию и начнут химиотерапию».

Эти слова отзывались во мне, будто эхо в лесу, - я слышала слова и не слышала. Перед глазами возникла какая-то пелена, закружилась голова, и меня стошнило -  открылись позывы на рвоту. «Вот почему мне приснился Шухрат!» - молнией озарила меня страшная догадка,  и невидимый человечек уже звонил в колокол тревоги. Но я, собравшись духом, сухо спросила: «Доктор, а это точно - ошибки быть не может? Мой мальчик хорошо себя чувствует! Я не верю… - и заплакала. -  Он у меня единственный сын, любимый...»

И я, тяжело дыша, услышав это чудовищное для всякой матери известие, не давая врачу ни минуты передышки, буквально забросала его вопросами, требуя сиюминутных и конкретных ответов, не упуская ни одной мелочи.

«Ошибки быть не может, - отвечал врач, видя моё отчаяние и горе матери. – Анализы Вашего сына посмотрела профессор, а она главный специалист в нашей республике по этому вопросу. Вы же сами врач, хотя и не работаете, и вы должны понимать, насколько серьёзен ваш диагноз. Мы начнём лечение, а Вы наберитесь терпения и поддержите своего сына, не давая ему ни малейшего повода для уныния и грусти – не надо отчаивать-ся ни Вам, ни ему. Только два года вы помучаетесь и всё...»

Заключительная фраза о двух годах общих усилий окончательно добила меня. Вышло так, будто врач, помимо своей воли, вынес приговор моему сыну, и это приговор обжалованию не подлежит. Я тут же, как ошпаренная кипятком его страшных слов, вскочила с места и забрала со стола все наши анализы. «Разве так должны врачи рассказывать родителям о болезни их детей? - застучало в моей голове, и стремительно закрутилась карусель вопросов. - Куда же делась врачебная этика, которая гласит, что слово врача – самый главный инструмент в борьбе за жизнь пациента, и этим инструментом следует пользоваться умело и мудро, чтобы вселить надежду и не навредить? Как же воспринимают от врачей другие родители подобный диагноз в адрес своих детей?»

Карусель вдруг сломалась, и бесконечные вопросы стали нагромождаться друг на друга в моём воспалённом мозгу, и ни на один я не могла найти ответ. Но я собрала свою волю в кулак, взяла себя в руки, ибо за дверью меня ожидал ничего не подозревающий сын, и направилась к выходу. Всё вокруг погрузилось в туман, и я,   пошатываясь, подошла к двери. «Почему мои ноги меня не слушаются, будто чужие?» -  подумала я, открывая дверь, и вышла в коридор, где меня ожидал мой бедный и любимый мальчик – мой единственный и несчастный Дади. «Неужели это конец, ибо без сына не будет мне жизни, - подумала я, плача сухими слезами, а Дади приветливо улыбался мне, желая ободрить и успокоить, и протянул свои руки, чтобы поддержать меня и помочь сесть на скамейку, что стояла у стены больничного коридора. – Какой же ты у меня внимательный и заботливый! Как я смогу тебя бросить и оставить?»

«Постойте, куда вы? – услышала я встревоженный голос врача за своей спиной. – «Я хочу показать эти анализы ещё в другом месте, чтобы там, независимо от Вашего мнения, подтвердили или опровергли данный диагноз, – ответила я. - Это мой сын, и я не могу, не имею права рисковать ни  его жизнью, ни его здоровьем. Если Вы ошибаетесь, кто ответит за Вашу ошибку?»
 
Врач мгновенно встал из-за стола и пошёл за мной следом. У меня возникло чувство, что сейчас он схватит меня за руку, уведёт в свой кабинет, снова посадит на стул, заберёт анализы, продолжит говорить страшные вещи и не оставит мне права выбора.  Тут он увидел моего сына, который с недоумением и тревогой уже смотрел то на меня, то на врача - сын сжимал свои кулачки и был готов кинуться в бой на обидчика. Видимо, Дади почувствовал сухие слёзы на моих глазах, но не знал об их причине. Врач, видя перед собой такого заступника, сказал: «Это ваш ребенок и вам решать, как быть дальше», - и закрыл дверь за моей спиной.

Быстрым шагом, низко опустив голову, чтобы Хамиджон не видел моих уже настоящих слёз, механически пошла в сторону остановки, забыв на мгновение, где я и что со мной. «Мам, я не могу за Вами так быстро идти: куда Вы бежите?» - прозвучал голос сына и остановил меня. Я обернулась, и в это время раздался телефонный звонок. Это звонил наш программный менеджер - она тоже переживала за нас.  Отойдя в сторону, я пересказала свой разговор  с врачом, и менеджер, ужаснувшись от слов врача, посоветовала пересдать кровь на анализ в другом месте, то есть на станции переливания крови, и подойти к первому гематологу республики. Сын, видя моё беспокойство и подавленный вид, тоже стал мрачным.

Вот мы приехали на станцию переливания крови. Я спросила, где можно найти профессора. Мне с улицы показали на низкие окна первого этажа, где находился кабинет профессора, и я поспешила на приём. Плутая в лабиринте коридоров, я совершенно упустила из вида, что  сын остался во дворе – он слышал чужие объяснения, как можно найти кабинет главного гематолога Таджикистана, и сидел как раз под окнами профессорского кабинета. Хамиджон тихо подкрался под окна, чтобы я его не заметила, присел на корточки и стал слушать наш разговор, пытаясь понять, что могло так встревожить его всегда спокойную и дружелюбную маму.  Он почувствовал: творится что-то неладное, о чём я умалчиваю. Вероятно, это и побудило моего славного мальчика  подслушать мой разговор с профессором. 

«Здравствуйте профессор, - поздоровалась я, заходя в кабинет первого гематолога нашей страны. – Извините, можно у вас проконсультироваться? Мне вас порекомендовали». – «А кто порекомендовал?»  - спросил он, и я назвала человека, который  посоветовал обратиться к профессору. «Какая консультация Вам нужна?» - сухо спросил профессор. Я передала анализы и молча начала наблюдать за главным специалистом по крови, от заключительного слова которого зависела жизнь моего ребёнка. «Что Вам сказали в Караболо? – спросил он и недоверчиво посмотрел на меня. - Этот врач, у которого Вы были, хорошо известен в отечественных кругах, как успешный специалист по гематологии, и он не может ошибиться в своих выводах. Почему вы решили обратиться ко мне?» -  «Я мать, профессор, и я, конечно же, хочу удостовериться в точности вынесенного диагноза – это как смертный приговор моему мальчику!» -  «Где мальчик?» - «Во дворе Вашего центра, профессор». – «Он знает об этом?» - «О чём?»  - «О том, что он болеет раком крови и, к сожалению, я не чем не могу ему помочь...» Сказав последние слова, профессор резко встал из-за стола, подошёл ко мне и машинально вернул наши анализы.

«Может, это ошибка профессор? - навзрыд реву я, уже не в силах сдерживать свою боль. - Он у меня единственный старший сын из трёх моих детей (двое других - девочки), и Вы, профессор, должны понимать меня. Каждой матери дороги все её дети, независимо от того, сколько их и какие они, и мать делает всё возможное и невозможное, чтобы помочь им. Но когда слышишь подобный диагноз, земля уходит из-под ног. Что Вы можете посоветовать, профессор?» 

«У вас есть квартира? Машина? Надо всё продать и вложить в лечение сына, - спрашивает и предлагает профессор, и внимательно смотрит на меня, а в руках держит стакан холодной воды. - Лечение не дешёвое,  и около трёх лет Вы и Ваш сын должны регулярно посещать тот стационар, куда Вы уже обращались и где выдали эти результаты анализов». – «Хорошо, профессор, я понимаю Вас. Но скажите, есть ли какая-нибудь надежда?» - «Надежда всегда есть, дорогая мама, - ответил профессор и подал стакан воды. -  В  Беларуси, в Гематологическом центре, добились больших успехов в лечении многих форм лейкоза. Кстати, тамошнее лечение стоит 70 тыс. Евро,  когда в Германии аналогич-ное  лечение обойдётся Вам за 150 тыс. Евро. Хочу спросить, располагаете ли вы, Вы и Ваш муж, такими средствами?» - и он вернулся на место. - «Нет, -  кратко ответила я. – У нас есть квартира, но это, по сути, семейное общежитие.  Хоть квартира и приватизированная, но из-за района своего расположения, её оценят не больше 25 тыс. долл. США». – «Понимаю, но Вам сначала надо лечь в клинику у нас,  а когда по выписке анализы останутся прежними, подойти ко мне. Я свяжусь с коллегами из Беларуси, и мы совместно подумаем, чем сможем Вам помочь».

 Я не могу сдерживать свои слёзы и чувствую, что у меня начали опухать глаза.

«Профессор, - пытаюсь я успокоиться и взять себя в руки, – скажите хоть малое слово участия, и это меня поддержит и обнадежит». – «Я не могу Вам помочь, и, прошу, не надо передо мной плакать – это ничем Вам не поможет. Идите домой, и там решайте со своими родственниками, как быть и чем помочь в  беде? А меня увольте, поскольку я – не волшебник!» - повысив тон, профессор встал с места, и невидимый человечек со всей силой забил уже во все колокола тревоги.

Со слезами отчаяния я посмотрела в его сторону и вышла быстрыми шагами, чтоб больше не видеть этого человека. Какими черствыми стали врачи, думала я. Они потеряли чувство сострадания и человечности, и радуются, что беда не коснулась их самих.
В коридоре я старательно вытерла свои слёзы, чтобы ожидающий меня Хамиджон, не видел моего горя – горя матери. Постояла немного и, сделав несколько глубоких вздохов, вышла во двор и сразу увидела своего сына, который стоял посреди двора, – сын плакал и задыхался от наплыва эмоций. Он, же увидев меня, прямо спросил, сквозь слёзы: «Мама, у меня рак? От него люди умирают? Так что же, и я скоро умру? Мне только исполниться 15 лет?! Мам, я хочу жить! Что мне делать? Откуда взялась у меня эта болезнь?» - и он заревел, как маленький мальчик, и сел на корточки. Не в состоянии больше сдерживать слёзы, я обняла Дади, и мы оба заревели  посреди большого безлюдного двора Центра пе-реливания крови, и, возможно, на наши горькие слёзы спокойно смотрел тот профессор. Тем временем, я целовала сына и шептала, что запрещаю ему говорить о смерти, что не должен он допускать такой мысли. «Профессор ошибся, - говорила я, - мы пересдадим кровь на анализ в другом месте. У нас, в Душанбе, уже много и частных клиник, которые предоставляют свои услуги. Мы обратимся и, быть может, нам помогут, поскольку государственные клиники просто делают деньги на болезнях людей, а не лечат их».
 
Я уже сама не понимала, что несу какую-то чушь, но стремилась успокоить своего любимого Дади, который, как маленький испуганный зайчонок, прижался ко мне, ища защиты и спасения. Появились люди, они проходили мимо и смотрели на нас, как на ума-лишённых. Сколько мы так мы просидели, обнявшись, не знаю, а потом зазвонил телефон - на этот раз звонил мой муж. Немного успокоившись, я сказала, что врач ошибся и что у сына микроб в крови, который и привёл к анемии. Но он, наш Дади, продолжала я, сейчас плачет, потому что случайно услышал слова профессора, который наверняка тоже ошиба-ется в своём диагнозе. Я не могу его успокоить, говорила я мужу. Муж попросил нас срочно приехать к нему на работу, и в его голосе я услышала неподдельную тревогу. Мы приехали в Министерство образования, и мой муж вышел во двор министерства. Увидев отца, Хамиджон опять залился слезами. Муж обнял его и жёстко сказал, что подаст в суд на того врача, который  посмел открыто назвать диагноз и рассказать о болезни, что сын случайно услышал об этом. Мои оправдания и выгораживания врача в счёт не шли.

«Ты мужик, мой сын! – говорил мой муж строго и сурово. - Всё в руках Аллаха. Мы не можем решать свою судьбу и не мы можем её изменить. Но мы можем изменить себя, изменить свои плохие мысли и поступки, и направить свои силы только на выздо-ровление – отныне, это главная задача, главная цель нашей жизни, мой сын! Другие вари-анты для нас не существует! Сегодня есть только твоё ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ! Ты меня понял?»
 
В ответ Хамиджон кивнул головой.

«Мой сын, - продолжал отец, - ты должен быть сильным, крепким, чтобы с гордостью переносить все жизненные тяготы. Ведь, когда нас с мамой не станет, ты сам начнёшь оберегать своих сестрёнок. А если ты сейчас раскиснешь, как мокрая глина, и не соберёшься духом, не возьмёшь себя в руки, то вырастишь слабаком. Очень много людей на свете боролись за свое выздоровление, и они выиграли не равный бой со смертью. Если они смогли, то и мы сможем все вместе, ведь мы одна семья и крепкая семья. Мы уже  вместе прошли через столько жизненных испытаний, что они закалили нас для новых побед. Правильно?»

 Сын опять  кивнул головой в ответ.

«А сейчас, когда ты вырос, я и мама строим твоё будущее, и мы не  опустим руки, столкнувшись с этим диагнозом. Тем более, ты моя надежда и опора в жизни. Не надо плакать, Хамиджон, – не плачь, ибо настоящие мужчины не плачут».
 
Отец снова обнял сына. Я стояла в стороне и наблюдала за их разговором. Мужу удалось  успокоить Хамиджона, а я стояла, и слёзы безудержно катились по щекам. Посторонние люди, какие были во дворе министерства, наверно думали, видя эту сцену, что муж ругает свою жену – поучает её. Только, в те минуты, мне было всё равно, как я выгляжу, как на меня смотрят прохожие люди. Я просто наслаждалась общением отца и сына. За последние время из-за жизненной суеты  не замечала такой доверительности между ними. Действительно, общая беда сближает людей и делает их сильными. 

«Ну, мои дорогие, поезжайте сейчас домой и немного отдохните. Я думаю, Аминка уже заждалась своего любимого брата», - сказал отец, а сын улыбнулся его словам и ответил: «Я и сам по ней соскучился», - повернулся ко мне и сказал: «Мама, давайте поедем побыстрее домой. Наша Амина мне поможет забыть этот тяжёлый день!»

 Попрощавшись с мужем и отцом,  мы сели в маршрутку. По пути я сказала Ха-миджону, что мне надо зайти на работу, и спросила, сможет ли он сам доехать до дома. Сын остался в машине и поехал домой,  а я снова вышла на Карабало и отправилась обратно в больницу. Я понимала, что необходима дополнительная развёрнутая консульта-ция, и надеялась, что сумею найти опровержения страшному диагнозу.  Быстрым шагом я дошла до государственного учреждения «Онкологический научный центр» и отыскала там свою однокурсницу. Она очень удивилась, увидев меня. «Что с тобой случилось?» - спросила она. - Ты так подавлено выглядишь - с тобой всё в порядке?» - «Зумрад, моему сыну поставили диагноз: “лимфатический областной лейкоз” - вот его анализы!» - я передала ей результаты лабораторных анализов. Она в недоумении переспрашивает: «Хамиджону?» - «Да!» - отвечаю я. – «Сколько ему сейчас лет?» - спрашивает Зумрад. – «4-го октября исполнится ровно 15 лет», - отвечаю я и плачу.

Снова плачу. Снова эмоции неудержимым потоком нахлынули на меня, и я не смогла с ними справиться.

«Дайте, пожалуйста, ей успокоительные препараты!» - обратилась Зумрад к медсе-стре, и та, высчитав капли, протянула их мне на чайной ложке. Я выпила и запила водой. «Наргис, давай подойдём к заведующей детской гематологией – она курирует наших детей – и узнаем, что скажет она. Я вижу, что у Хамиджона, по анализам, наблюдается  острый лейкоз» - говорит в это время моя подруга, а я, буквально, заглядываю ей в рот, вы-слушивая каждое слово.

Мы отправились к больничному корпусу, где располагается «Детская гематология». Зумрад вошла первой, после и я зашла в кабинет. Изучив анализы Хамиджона, врач, заведующая детской гематологией, также подтвердила прежний диагноз, и невидимый человечек забил во все планеты тревоги моей долготерпеливой материнской вселенной души, планеты стали взрываться, и вскоре в космосе моего сознания осталось только холодное и мрачное пространство страха.

Я бессильно сползла с кушетки на пол, и села на полу. Меня начало сильно тош-нить, закружилась голова. Подбежала Зумрад, помогла мне встать и усадила обратно на кушетку. Мне снова дали успокоительные капли. Я выпила, но тошнота только усилилась. «Мой милый, дорогой сыночек, - думала я, - ты ничего в этой жизни не успел увидеть. Как, почему и где я не досмотрела? Где я не смогла вовремя узнать, помочь?!» - уже не выдержала и открыто заплакала я в голос.

Заведующая тут сказала, что так уж суждено, никто от этого не застрахован и  в этом нет моей вины. «Перестаньте себя винить и успокойтесь, - заговорила она и стала объяснять. - Возьмите себя в руки, от вашего состояния будет зависеть здоровье Вашего сына и Ваше тоже. Вы же сами врач и понимаете, что необходимо начинать лечение. Ещё  есть надеж-да, что всё обойдётся с меньшими затратами, поскольку у вас только 43% раковых клеток. Например, здесь лежала двухлетняя девочка, и у неё было выявлено, в день поступления, 86% злокачественных клеток. Мы назначили курс лечения, и, спустя время, у девочки ос-талось 21% раковых клеток. Так вот, Ваш сын должен будет в течение 5-и лет регулярно принимать химиотерапию, и ещё 5 лет состоять на учёте». – «Но, доктор, - возразила я на доводы заведующей, - вы сами знаете, что не все люди (дети) выдерживают курс химио-терапии. Хамиджон и без того сильно похудел, и сегодня весит 34 кг., а ему скоро испол-нится 15 лет! Я полагаю, как мать, мой сын не выдержит полный курс химиотерапии». – «Выдержит он или нет,  я гарантировать не могу, но решать надо Вам – или Вы обратитесь за  помощью к врачам, или всё оставите, как есть. Хочу сказать, во всём мире, и в нашей стране, подобные болезни лечат только химиотерапией. Но если у вас есть возможность выехать за пределы Таджикистана, то шансы на более безвредное лечение  увеличатся в разы, потому что в других странах применяют уже другие методики и проводят более скорые и щадящие курсы лечения».

Я, можно сказать, выползла из кабинета заведующей детской гематологией, не чуя ни ног своих, ни самой себя. От действия успокоительных капель я смотрела на людей странным отсутствующим взглядом – я видела окружающий мир и не воспринимала его. Всё вокруг было как в тумане. «Надо немного посидеть и прийти в себя, надо держать себя в руках, - решила я. - Какая я, мать, если не могу справиться со своими эмоциями?» - и стала ругать себя.

Посидев во дворе больницы полчаса, я немного успокоилась и пошла по делу, которое мне надо было выполнить по работе. Хоть меня и опустили с работы в тот день, чувствуя и видя, что я не в состоянии работать, я всё же решила отвлечь себя организационными деталями предстоящего мероприятия, пытаясь погрузиться с головой в это трудное и интересное дело. Но не добилась искомого результата по офисной работе и пошла домой. Вскоре мне позвонила моя тётя, и я ей кратко рассказала о нашей сложившейся ситуации. После позвонила сестре и папе. Наверно, я действительно паникерша, если в трудную минуту не думаю, о том, как близкие мне люди воспримут эту новость – с каким искренним и открытым участием души и сердца, - не задумываясь об их самочувствии. Я не давала себе отчёт в своих действиях, но и не могла не поделиться своим несчастием с близкими мне людьми. Скорей всего, я надеялась на их поддержку...

Дома Хамиджон был уже спокоен. «Мама, зачем ты плачешь? Врачи всё наврали, чтобы сделать на мне деньги. Только я не дурак - сразу их раскусил. Ведь Вы не позволите им меня положить в больницу?» - встретил меня мой Дади и пристально посмотрел в глаза. «Сыночек, сейчас не советское время, и твои родители сами решат: лечиться тебе в больнице или нет, поскольку медицина у нас сегодня ”добровольная”», - сказала я, отвернулась и снова заплакала: что я могла сказать сыну – он большой, сам всё поймёт. Он, как и мы, имеет право знать. Это касается лично его. Ах, Дади, Дади, бедный мой Дади.

Ещё я узнала, что звонили с места работы мужа и сообщили, ему стало плохо - вызывали "Скорую помощь", когда мы уехали домой на маршрутке. Какой он великодушный и сильный человек. Делает вид, что всё хорошо и спокойно, а сам принимает близко к сердцу. Помоги ему Аллах и сохрани его для семьи.

Так до самого вечера он, его сестрёнки и я с ними, играли, смеялись и веселились от души, будто и не было в помине страшного диагноза.
         
  Я осталась жить у мамы, чтобы присматривать за сыном, и перешла в его комнату, чтобы быть рядом с ним. Только через две недели я собралась с духом и взяла себя в руки. Я понимала, что надо действовать самой, ибо то, что я смогу сделать как мать, мой муж никогда не сделает. Мои родители единодушно поддержали меня.

Каждое утро я с письмами бегала во все учреждения государственные  и не государственные, надеясь, что руководители этих организаций помогут собрать необходимые денежные средства на лечение моего сына. Приходя на работу, я рассылала письма своим знакомым по интернету. Мои знакомые со своими комментариями отсылали мои письма своим знакомым. Первыми на моё письмо отреагировали наши ребята из УВКБ ООН, с которыми мне довелось работать. Они помогли собрать небольшую сумму, которую я по-тратила на лечение по методу не традиционной медицины. Я стала пропадать в интернете, в поисках статей и другой информации, касающейся лейкоза. Во многих статьях я находила спасительные для моего сына два слова: «ЛЕЙКОЗ ИЗЛЕЧИМ!» У 95% детей подросткового возраста больше шансов на благополучное выздоровление. Это давало мне сил. Более того, я узнала, что в Израиле во реабилитационного периода помогают бороться с недугом самые настоящие клоуны – это своего рода психологическая терапия. Мол, рак боится весёлых и счастливых людей.

Мне пришлось потратить много времени, чтобы дойти до создания своего сайта. Так как у моего сына была тяжёлая психологическая травма, я долгое время боялась обращаться к жителям нашей страны через прессу. Но учитывая факт  времени, что оно идёт, а я до сих пор не могу собрать необходимую сумму, то решила обратиться в СМИ. Таким образом, мне удалось собрать  500 долл. США. Я благодарна всем, кто смог открыть своё сердце для моего сына и поддержать его лечение. Я благодарна Аллаху за каждый день, дарованный нам – Хамиджону, мне, сестрёнкам и отцу, и моим родителям, и людям, которые бескорыстно помогают нам. Я заранее благодарна всем тем, кто ещё откликнется и поможет моему Хамиджону – моему милому, умному и доброму Дади.

Пусть благословит Аллах всех отзывчивых и чутких людей, независимо от языка вероисповедания, цвета кожи и места жительства, потому что благодаря таким людям мы остаёмся ЛЮДЬМИ и становимся более ЧЕЛОВЕЧНЫМИ.

Спасибо вам большое. Жду Вашего ответа. Да поможет вам Бог в вашем благородном деле  - помочь моему ребёнку остаться в живых.


С уважением к вам,
Наргис Нажмутдинова    
мама Хамиджона Хамидова;

(обработка текста - Андрей Сметанкин: 08-15.12 2009 г.),
г. Душанбе, Республика Таджикистан.