Винька

Гламурассказ в стиле Космо

Мы стоим с Винькой коленками на стульях, а локтями на столе и учим билеты по химии. По правде говоря, учу я, а Винька грызет яблоки. Учить ей никогда ничего не требуется, она даже из детского сада пошла сразу во второй класс. И вот с этого второго класса ходит за мной хвостом, словно сестра-близнец, которая младше на каких-то десять минут.
Винька на самом деле Ванина. Так её назвали родители в честь римской аристократки с огненным взором из новеллы Стендаля. Фамилия у Виньки совсем не аристократическая – Боброва. Аристократка берет уже третье яблоко, с треском кусает сразу половину и вещает с набитым ртом, что в 2000 году ей будет целых 25 лет.
– А мне вообще 26, – отвечаю я. Мы будем с тобой старые и с детьми. А ты вообще хоть чуть-чуть представляешь, что с нами будет, ну или кем ты себя видишь в 25 лет?
– Конечно, представляю. Я буду метеорологом. Погоду тогда предсказывать будет раз плюнуть, всё будет компьютеризировано. Да что там, погодой можно будет управлять. Когда ты будешь выходить замуж за Рогачева, я сделаю так, чтобы в этот день не было дождя.
– Интересно, как это компьютер может высчитывать погоду. Придумаешь тоже.
Винька лишь загадочно хмыкает, оставляя от яблока тонкий-тонкий огрызочек.
Винькины родители – метеорологи. Похоже, она решила cделать профессию династической.
Я беру из вазы яблоко, надкусываю и думаю, что из Виньки может выйти кто угодно, потому что нет такого предмета, который с легкостью не давался бы ей. Она ломает все стереотипы хилого ботаника, у нее пятерка даже по физкультуре. К окончанию школы она выросла в длинную, тощую жердь (с темными волосам и огненным взором), выше меня на целую голову и могла бы стать, например, чемпионкой мира по лыжным гонкам. А вот на тебе, зачем-то ей метеорологом.
Впрочем, я люблю её просто так. Мы дружим девять лет, а мне думается, что она всегда была моей сестрой, неразлейводой. И как теперь идти в разные институты и видеться редко-редко. Страшно это себе представить.
Потом раздается звонок в дверь, и мы с яблоками в зубах выползаем в прихожую. Это пришел Рогачев. Рогачева Винька недолюбливает, он отнимает у нее меня, которую она привыкла считать своей сестрой-собственностью (пусть и старшей) с самого второго класса. И еще она говорит, что он мне не пара. На это я всегда беззлобно отвечаю, что «это ты всё от зависти», потому что в 15 лет у Виньки рост почти 180 и полное отсутствие груди. А замечать огненный взор мои одноклассники еще не научились.
Втроем мы выходим на улицу, Винька живет в доме напротив.
– Ну филь шпас! – говорит она и вытаскивает из кармана листок, сложенный вчетверо.
– Чёё? – не понимает Рогачев.
– …что в переводе с немецкого означает «приятно вам провести время», – заканчивает она, словно не замечая вопроса.
Я разворачиваю листок, а в нем прогноз погоды на десять дней, где на графике сплошные тучи и штрихи дождя. Она часто притаскивает мне распечатки будущей погоды – родители снабжают.
– А у меня фотоаппарат, – говорит Рогачев, – давайте я вас сфотографирую.
И щелкает нас своей «Сменой».
Так это и осталось у меня в памяти – на черно-белом фото два близнеца – тощая длинная жердь с темными волосами и огненным взором и гораздо ниже ростом я – русая, ничем не приметная сестра-подросток, день пасмурный. Кржемелек и Вахмурка, Пат и Паташон, Белкина и Боброва.
Я пью кофе в аэропорту, только что посадила друзей на самолет. Вдруг сбоку отмечаю оживление, поворачиваю голову и понимаю, что это она, моя сестра-близнец, моя Винька. Среди окружившей толпы она все равно возвышается, как пальма на острове.
Тогда после окончания нами школы её метеорологи решили эмигрировать в Америку. Винька приходила ночевать и рыдать ко мне. И казалось, что совершается ужасная несправедливость, как можно разлучать родственников! Однако Винькины родители, само собой, родственницей считали только её и в течение полугода продали квартиру и увезли Виньку за океан. За океаном она почему-то передумала быть метеорологом и закончила актерскую школу. Писала она очень редко, и половина писем все равно терялась.
В Штатах Винька умудрилась встретить ессеншиал инглишмена и вышла за него замуж. Фамилия у нее стала почти что Эккерсли, она живет теперь в Лондоне, много снимается и у нее двое прекрасных детей. Всё это я периодически читаю практически во всех журналах, которые попадаются под руку в самолете, салоне красоты, фитнес-центре либо подсовываются мне дочерью в целях воспитания во мне чувства прекрасного. А в Москву она прилетела, стало быть, на премьеру своего нового фильма.
Как это обычно случается с длинными тощими жердями, Винька превратилась в стройную, высокую, невыразимо очаровательную леди, а огненный взор наконец вступил во взаимную связь с её красотой.
– Винька, – шепчу я.
И происходит чудо. Леди Эккерсли поворачивает прекрасную голову на длинной шее и спустя долю секунды уже вопит на весь аэропорт: «Белка! Белочка». Со стороны можно подумать, что две дамы нашли своих собачек. Потому что одна кричит «Белка!», а другая вторит ей «Винька!»
– Прости, прости меня, Белочка, – шепчет она мне в ухо, тут же намочив его и обнимая меня так крепко, будто я вернулась с войны. – Как ты, как там твой Рогачев?
– С Рогачевым мы не сошлись характерами, – отвечаю я.– Ты была права, он мне не пара. Правда, теперь мы не сходимся характерами с Рогачевым-младшим и его старшей сестрой.
– Ну и здорово! – отвечает она. – Мы познакомим тебя с настоящим английским аристократом. Вот это будет тебе пара.

Через пару дней она улетает в свой Лондон, проливая не актерские, а самые настоящие слезы у меня на плече. Но теперь у нас есть не только почтовые, но и всевозможные электронные адреса. И вот я сажусь к монитору, а в руке у меня старое черно-белое фото.
– Маа! Мы с Ленкой поедем к ней на дачу помогать родителям с посадками.
В комнату входит Рогачев-младший.
– Это она, твоя Эккерсли? Никогда бы не подумал. Она красивая сейчас, а тут смешная – длинная, тощая… Ну я пошел, – кричит он уже от двери.
– Филь шпас, обещают дожди, – ехидно отвечаю я, глядя на фото, и беру из вазы яблоко. Но он уже не слышит.