Просто ты умела ждать. Глава 3

               
                «Просто ты умела ждать…»
               
                Часть 1
               
                Глава третья

                1
   После ухода Юли в палате установилась зловещая тишина. Кажется, воздух был  наполнен ожиданием грозы.  Игорь вновь и вновь прокручивал в голове сказанное. Он успокаивал себя тем, что, если разобраться, то любил только своё представление о Юлии. Они ведь и не поговорили  никогда по душам, не обменялись ни единым нежным  словом.    Но, может быть, именно поэтому он и любил жену.  А любила ли она его? Вряд ли. Она лишь позволила себя любить.  Значит, она была только его сладким сном, мечтой. А мечту трудно удержать в руках.  Да, она выходила замуж не из жалости к нему, такие вещи не происходят из жалости. Жалость – обстоятельство, не имеющее никакого значения; она выходила замуж потому, что её  страшило одиночество.

    Первым заговорил  подполковник Дунай.
 
-Ну, Игорь, ты и дурак! Зачем ты наговорил столько глупостей?! Думаю, ещё всё можно было исправить.

-Нет, Геннадий Семёнович. Этот «горшок» уже не склеишь.  Наш семейный корабль, как говорится, пошёл на дно.  Вы же видели, какая она. Нет, это птица высокого полёта, она не будет со мной «ползать по земле».  А я рад, что смог ей всё это высказать. Даже на душе легче стало.

-Зря-зря, Игорёк, ты так.

-А я думаю, он правильно сделал, - подал голос Алексей Лисицын.- Я тоже своей жене написал, чтобы забыла меня. Зачем ей такой уродец, как я.

-Ну, откуда ты знаешь, как выглядишь? И никакой ты не урод.  Поверь мне!
- Бросьте, товарищ подполковник! Я знаю, что врачи строго-настрого запретили  давать мне зеркало.  Я об этом сначала не знал, потом случайно услышал.  О последствиях ранения на лице я лишь догадывался. Но теперь решил обязательно глянуть на себя. Кто ищет – тот найдёт.  И однажды, в перевязочной, я заметил небольшое зеркальце на тумбочке, видать, сестричка положила. Я через боль, улучив момент, дотянулся до этой «кругляшки». Поднёс к лицу.

    Даже сейчас мне трудно сказать, какую боль я испытал, увидев раны и впаявшийся тол от мины.  Я уж не говорю про потерю глаза. Жуткий цвет лица! Разве можно коже вернуть естественный цвет? Вот тогда я и написал жене письмо, что, мол, «Ты молода, красива…» и т.д. и т.п. Думаю, она сделает правильный вывод. Я не буду её осуждать. Она ещё может найти достойного мужчину. Какая из меня теперь опора для семьи? Когда мужчина перестаёт быть мужчиной, ему лучше всего издохнуть, чтобы уступить место другому. Кажется,  так утверждают классики.

-Ну, мужики, вы даёте.  Я не согласен с вами категорически. Моя Женя, в каких только переделках со мной  не была, выхаживала меня в госпиталях, вот и этот последний случай ещё одно подтверждение. Она была и моими ногами, и руками и даже глазами в первые дни после травмы.  И я всегда ощущал  и буду ощущать, я уверен, её помощь и поддержку.

- Да мы все знаем, что Евгения Константиновна святая женщина. Тут не может быть иных мнений.

-А почему ты, Алексей, сомневаешься в своей жене? Вот приедет она, сам увидишь, что жестоко ошибался.

-Ладно, не будем об этом говорить. Вон, к капитану   приехала жена, и что из этого получилось? А моя не приедет, а если  и приедет, то и я  откажусь от неё, как Игорь.

-Ох, и дурак ты тоже, Алёшка. А Сашка что молчит? Надеюсь, ты не написал своей половинке, чтобы забыла своего муженька?

- А я вообще пока не писал о ранении. Придумал лишь, что пару пальчиков на правой кисти сломал по глупости, теперь ношу гипс, поэтому и пишу левой рукой, как «курица лапой».  Сложнее, конечно, объяснять, почему я с этими пальчиками лечился сначала в Кандагаре, потом в Кабуле, а теперь вот в Ташкенте, а впереди ждёт дорога и в Свердловск. Но и тут находились объяснения. Голь на выдумки хитра.

-Ну-ну, «барон Мюнхгаузен», продолжай «заливать» жене и дальше. Только что ты будешь делать, когда она истинную картину ранения узнает?

-Вот об этом я и думаю день и ночь. Ладно, потом будет видно.

- А что это наш Васенька помалкивает? Ты сообщил своей дражайшей супруге о своих «царапинах»?

-Вот именно, царапинах. Мне переживать нечего. Скоро вернусь в Афган к своим ребятам. А супруги у меня нет пока, не успел обзавестись. Послушал вас и лишний раз порадовался, что не спешил «под венец». Уши вянут, что вы тут несёте.  А если хотите знать моё мнение, то я согласен с Геннадием Семёновичем. Нельзя отталкивать дорогого тебе человека. Я понимаю так, что в браке надо делить вместе и радости, и горести.

- Молоток, Васька. Иди сюда, я тебя поцелую. Вот, слушайте молодого нашего коллегу. Он не по годам мудр.  А  найдётся и  для твоего сердца дивчина. Думаю, ей повезёт с таким «рыжиком». Кстати, что это баба  Зина долго не идёт, да и уколы-перевязки всякие пора делать.
   

                2
      Люди за дверью, словно,  только и ждали этого вопроса.   В палату стремительно вошла медсестра Ольга Немец, она принесла металлическую стойку для капельницы, наладила переливание крови для капитана Лисицына.  Сразу за ней появилась старейший работник госпиталя младшая медицинская сестра Неласточка Зинаида Михайловна. Баба Зина, как ласково называли  все эту  любимую нянечку.    Это была маленькая, сухонькая, седая старушка с лицом, испещрённым глубокими морщинами, очень деятельная и подвижная. Невский уже успел с ней познакомиться утром, когда она помогала ему умываться, придерживая тазик у лица. Она видела его впервые, но сразу повела себя, как со старым  знакомым. Столько доброты и участия было в её словах.

    В госпитале она с 1948 года. К тысячам судеб прикоснулась, сколько на глазах произошло драм и трагедий. Особенно в послевоенное лихолетье. Но вынесла Зинаида Михайловна твёрдую веру в чистоту светлых человеческих чувств. Успокоила несколькими фразами и Александра, мол, всё будет хорошо у тебя, голубок. И скоро увидишься со своими  родными людьми, а там и на ноги поднимешься.

-А вот и я опять с вами, мои дорогие. Встречайте свою Ласточку. Хоть и досталась мне от мужа экая фамилия, но звал он меня исключительно этой птицей.  Правда, сейчас я больше на ободранную курицу похожа, но в душе я остаюсь молода и красива.

  Баба Зина озорно подмигнула сразу всем и задорно рассмеялась.  Невероятно, но факт. Она словно почувствовала и поняла своим многоопытным сердцем,  что творилось сейчас в душе Алексея Лисицына. Прошла прямо к нему, осторожно подсела на краешек его кровати, слегка отодвинув стойку с капающей кровью из флакона. Оля понимающе кивнула головой и отошла к кровати Колодяжного, готовя ему укол.

-Жди, сынок, жди жену, прилетит она скоро, будто лебедь. А знаешь, мы в той войне и победили во многом благодаря верности женщин. Каких, бывало, покалеченных забирали жёны мужей. Запомни, сынок, женщина – источник жизни, созидательница. Неужто сейчас перевелись у нас женщины, способные на подвиг любви бескорыстной?! Нет и нет!
 
  Баба Зина поцеловала Лисицына в забинтованную голову и ободряюще похлопала по плечу. Она дождалась, когда Ольга поставит укол капитану Колодяжному,  подсела на его кровать.

-Эх, Игорёк, что ж ты наделал? Знаю, больно тебе, но сам избрал этот путь. Теперь не кручинься.  Думаешь, откуда я всё знаю? Да, сорока на хвосте принесла.  Тут все про всех всё знают. Это, как в небольшой деревне.  Но  от армии не отказывайся, сросся ты с ней, я ведь вижу.  Мересьев без ног на боевом самолёте летал. А по земле ходить – легче!

-Разве нужны такие, как я, армии, баба Зина?

-Ей нужны не только ноги, но и головы, - спокойно ответила Зинаида Михайловна.-  А в твоей голове – опыт.  И запомни, что значительное и настоящее без боли не достаётся. Так что пиши письмо Министру обороны. Послушай меня, старуху. Я зря не даю советов.  Давай-ка я тебя сейчас подстригу, оброс ведь. Таких  заросших в армии не должно быть.  А когда повязку с головы Лёшеньки снимут, я и его подстригу.  Да, новенького тоже буду стричь, опосля только. А Геннадия Семёновича жинка сама хорошо подстрижёт, я уж не буду своими кривыми руками соваться.  А Васенька ко мне придёшь, в кладовочке и  твои лохмы в порядок приведу, нечего здесь в палате мусорить. Для лежачих лишь сделаю исключение. Осерчал сегодня Михаил Викторович, не гляди, что он маленького росточка, очень строгий начальник.  Велел мне вас в божеский вид привесть.

-Добрая ты, Зинаида Михайловна. Хорошо нам всем с тобой,- подполковник Дунай  приподнялся на кровати.

-А ты, Семёнович, думаешь, почему я живу долго?   Потому и живу, что во мне зла нет. Отчего человек-то крючится? От злобы да от зависти. Когда в душе-то один песок сухой, жёстче кирпича толчёного, он, человек-то и перетерается. А я завсегда с людьми, завсегда с добром.

    Нянечка обернула плечи сидящего на кровати Игоря простынкой и ловко начала орудовать ножницами, сокращая заросли пышных тёмных волос капитана с обильной сединой на висках.
 
   Геннадий Семёнович занялся своей гимнастикой. Лежа на кровати, он проделывал сложнейшие упражнения, снова и снова повторяя их. «До седьмого пота», - как любил он говорить.

   Двери распахивались вновь и вновь. Входили и выходили медсестрички с пилюлями, уколами,  ещё делали  перевязки. Забегал несколько раз лечащий врач, подполковник Челомей Игорь Петрович.  «Солнечный доктор», как его прозвали в госпитале.   В этом докторе было столько  жизнерадостности, что он заражал ею всех. Создавалось впечатление: не бывает у него горестей, все дни – сплошные праздники.

-Держитесь, казаки, атаманом будете! – каждый раз ронял он, выходя из палаты.

  Снова дверь отворилась и впустила в палату  Евгению Константиновну Дунай. Она шумно поприветствовала всех в помещении, с удовлетворением глянула на мужа:

- Работай, работай, дорогой мой Дунайчик!  А потом опять погуляем по коридору.  Я вам всем, други мои, вкусненького опять принесла.  Василий, разбери свертки и баночки. Да смотри, всё не съедай один. Да, шучу-шучу.  Все вы мне, как родные стали. Доктора раненого не забудь угостить, а то он сам не попросит, скромный больно.

   Странно это. Невский видел эту женщину всего второй  день, но уже радовался её появлению. Она приносила радость не только мужу, но и всем раненым в палате, с которыми быстро подружилась.

   Между тем баба Зина закончила стричь Колодяжного и перешла к Невскому.  Это было сложнее - стричь лежачего. Но нянечка  легко взялась решить и эту проблему.  Через несколько минут она гордо осмотрела свою работу и показала большой палец:

- Хорошо, Сашенька. Сбросил сразу несколько годков. Теперь на человека точно стал походить. – Зинаида Михайловна заразительно рассмеялась и стала наводить порядок в палате, собирая разбросанные по полу волосы. – Ладно, я не прощаюсь с вами, ещё загляну. Пошли, Василёк, я и тебя остригу, не будешь на разбойника похож.

   Они вышли. Но почти сразу дверь впустила новую посетительницу. Пришла мама Игоря.  Невысокая, миловидная женщина украдкой вытирала покрасневшие глаза. «Уже знает»,- переглянулся Невский со своим соседом Геннадием Семёновичем. Да, решение сына очень больно ударило по его матери.  Но она старалась держаться и сейчас.

   Анастасия Игоревна присела на постель сына, потрепала его по стриженым волосам. Помолчав с минуту, она произнесла:

-Ты, сынок, можешь поступить в университет. Ещё не поздно для тебя. Я узнавала, безо всякого конкурса.

-Нет, мама,- ответил Игорь.
- Почему?
-Хочу остаться в армии.
-С ума сошёл!

- Я всё обдумал, мама. Принеси мне завтра хорошей стандартной бумаги и авторучку. А через пару дней мы полетим с тобой в Москву.  И я тебя очень люблю, ты самая лучшая мама на свете!

  Мать и сын ещё долго сидели, обнявшись. По щекам матери текли слёзы. Но это были светлые слёзы радости.

                3
      Алексей неотрывно смотрел на  флакон, из которого по каплям в него входила чужая кровь.  Кап-кап-кап. Он даже  сумел разобрать фамилию донора. Сущеня В.Г.  Кто ты, неведомый человек?  Теперь он станет ему кровным братом. Хотя, возможно, это и женщина, значит, у него появилась ещё одна сестра.  А сколько уже их, новых братьев и сестёр у него появилось, чья кровь возвращает капитана Лисицына к жизни.   Десятки кровных родственников, которых он никогда не увидит, как и они его.

   Он старательно избегал мыслей о жене.   В последние дни, после отправки того письма, Алексей в своих мыслях несся под гору в своё горькое будущее, его  швыряло из стороны в сторону, било, колотило. И казалось, ничто уже не остановит его стремительного спуска, как не удержать валун, подхваченный снежной лавиной. Жизнь виделась сквозь узкую щель, строго обозначенную больничными коридорами.  И он всё больше уходил в себя.

   Выдержит ли он? Хватит ли сил? Ах, если бы не это нелепое ранение!   Незадолго до трагического  дня старшего лейтенанта Лисицына снова перевели заместителем командира мотострелковой роты.  Вечером прибыл в роту, а утром следующего дня ушёл вместе со всем личным составом в рейд. Вместе с афганским подразделением рота блокировала в горах банду.  Но душманы успели буквально начинить минами, как пирог изюмом, весь этот район. На одной из них после победного боя и подорвался Лисицын.

   Как доставляли из одного госпиталя в другой – не помнит: больше трёх недель не приходил в сознание.   И все эти недели врачи в разных городах боролись за его жизнь.

   Память к нему возвращалась по каким-то своим законам.  Очнувшись в госпитальной палате  в Кабуле, он долго прислушивался к тишине. Потом увидел встрепенувшихся при виде его открытых глаз врачей – они о чём-то, улыбаясь, заговорили. О чём говорят? Ничего не слышал. Вновь потерял сознание.   Через день-другой окончательно пришёл в себя.  А потом была эвакуация в Ташкент.

    Воспоминания о своей жене согревали  его в эти бессонные ночи.  Он даже отчётливо припомнил стихотворение, которое, ещё,  будучи курсантом, переписал в свою записную книжку из поэтического сборника. Имя автора так и не вспомнил. Но вновь и вновь читал полюбившиеся строчки:
«Какая ты? Смешно, наверно
Звучит вопрос: какая ты?
Тебя я знаю каждым нервом,
Твою печаль, твои мечты.
Ты вся сквозная, озорная.
Такой тебя любил, люблю.
Твою походку, голос знаю
И даже ветреность твою.
Среди других я без ошибки
Тебя, молчащую найду.
Я сердцем чувствую улыбку,
Как путеводную звезду.
Но я не знаю, нет, не знаю
Лица и взгляда твоего.
Какая ты, скажи, какая?
Скажи, ведь  слово – серебро!
Ты не пугайся речи странной:
Я так хочу взглянуть хоть раз
Сквозь непробудные туманы
В родную синь любимых глаз».

   Вообще, в их истории знакомства с Марией, было много примечательного.  В отношениях с девушками он был сдержан настолько, что со стороны это казалось робостью, впрочем, это в большей мере соответствовало действительности. Кругом было много девчат, на их вечера в училище они приходили постоянно.
   
     Некоторые ему нравились, но год за годом настоящей любви не получалось. Девушки-одногодки казались старше своих  лет, умудрённые какой-то обидной мудростью. Их порой слишком откровенные разговоры, их шутки и намёки смущали его. Он не понимал и не принимал этих шуток.

   Он оканчивал четвертый курс, когда появилась та, которой суждено было стать его судьбой.  Смуглое, точёное лицо, изящные крылатые ноздри, которые чуть-чуть трепетали, хватая воздух, тонкая длинная шея и стройное тело, созданное богом для любви и только для любви. А ведь он мог и не пойти на тот вечер у них в училище 23 февраля. Спасибо близкому другу Володьке, он уговорил его. Потом Вова был на его свадьбе свидетелем.
 
    По чистой случайности оказалось, что они стояли с девушкой рядом, когда зазвучала музыка.   Сначала он почувствовал тонкий и пьянящий аромат духов, потом рассмотрел профиль девушки, шагнул ей навстречу и пригласил на танец.   У него еле-еле хватило сил дотанцевать этот танец.  Он влюбился. Сразу, с первого взгляда.  Впервые в жизни он влюбился, и это было похоже на потоп, на пожар, на землетрясение. Потом он танцевал с Машенькой все танцы подряд, боялся упустить её.

   Музыка уносила его мысли в совершенно другую область. Ему казалось, что она выражает только его сердечное томление и любовь  к дорогой ему девушке, его счастье, что, наконец, он  нашёл подругу и тревожная грусть, что он может потерять её.  Совсем близко от себя он видел по-детски вздёрнутую верхнюю губку Марии и чувствовал непреодолимое желание прикоснуться к этим губам, похожим на только что распустившийся розовый бутон, хотя бы дотронуться до них кончиком мизинца. Прижаться лицом к её щеке, погрузить пальцы в её волосы, провести рукой от затылка к темени по этим медно-рыжим волосам.

 Потом он провожал Машу до общежития. Они ехали в трамвае. В какой-то момент они остались вдвоём во всём вагоне, и это преждевременное уединение их как-то смутило. Они, в сущности, ещё не знали друг друга, они стыдились своих возникших чувств, боялись самих себя. К уединению они ещё не были готовы, и тоненькая ниточка, связывающая их, могла в любую секунду порваться – и всё, никто и ничто в этом мире не сможет из двух кусков сделать одну целую нитку. К их взаимному облегчению, на остановке в вагон вошла целая группа пассажиров, и они успокоились.

   У высокого крыльца общежития красота Марии восторжествовала над его робостью. У неё были такие вопрошающие и в то же время  знающие всё глаза.  Казалось, это был даже не цвет её глаз, а только видимость цвета, словно в них были скрыты такие глубины, которые лишь обманчиво представляются цветом морской волны.
 
    Она стояла рядом и, прикрыв глаза, улыбнулась как-то слабо и беззащитно. Её лицо само приблизилось к нему.  И получилось так, что в этот момент ему не оставалось ничего другого, как только прикоснуться губами к её щеке.  И всё же он пришёл в восторг от собственной смелости, это было так чудесно и невероятно – ещё никогда в жизни он не переживал ничего подобного. Но едва он попытался поцеловать её в губы, Мария вырвалась из его объятий. Он увидел только её спину и растрёпанную головку с коротко подстриженными волосами, по которым  ему так и не  удалось провести рукой.  Он даже не заметил, когда она успела снять свою мохнатую шапку, словно и не было вокруг февральского мороза.  Маша вбежала по ступенькам, и за ней захлопнулась дверь…

-  Ты разве меня не слышишь?

   Только сейчас Алексей заметил медсестру, которая стояла рядом с ним, держа в руках шприц. Она уже отсоединила капельницу, кровь  вся из флакона плавно перетекла  в его вену. Теперь требовалось подставить руку под иглу.  Ничего не заметил Алексей, так увлёкся  воспоминаниями.

                4
      Незаметно подошло время обеда.  Солдатик в белом халате и в лихо заломленном  на затылок белом колпаке вкатил в палату тележку, стал расставлять тарелки   на табуретки у кроватей лежачих.  Игорь отказался от помощи мамы, поэтому она поспешно попрощалась и ушла, обещав принести завтра бумагу для его рапорта.  Сославшись на неотложные дела, ушла и жена подполковника. Сам он, уставший от долгой прогулки по коридору, лениво шевелил ложкой в тарелке – есть совершенно не хотелось, да и боль разламывала всё тело.

    Офицеры молчали, один лишь Василий Корбут, коротко стриженный и ставший даже ниже ростом,    восхищался блюдами Евгении Константиновны, ради которых отказался от похода в столовую.  Конечно, жареная картошка с домашними котлетами была вне конкуренции госпитальной пище.  На «ура» пошли пирожки и чай  с яблочным вареньем.
 
-Что не говори, а иметь жену очень хорошо. Кто ещё может так вкусно накормить,-   разглагольствовал лейтенант, старательно поглощая очередной пирожок.- Вот вернусь из Афгана окончательно и непременно женюсь. Желательно, на поварихе. Ох, и наемся тогда вдоволь.  Сколько себя помню, у меня всегда был хороший аппетит. Даже в Афгане с удовольствием поглощал тушёнку и рыбные консервы, хотя другие видеть уже не могли эту «красную рыбу». А мне нравилось это есть, ещё Райкин говорил, помните,  мол, «бычки в томате – мировой закусон».

-Если ты так и дальше будешь есть, то твоя повариха от тебя сбежит,- улыбнулся Геннадий Семёнович.- Ты же станешь толстым и ленивым, а зачем ты ей такой будешь нужОн.

-Не боись, товарищ подполковник! Я всю полученную энергию буду вкладывать в дело.

-Это как это? Будешь «сгорать» на военной службе?

- Ну, служба сама по себе. А я имею в виду свою жинку дорогую.  Все ночи напролёт мы с ней будем вести задушевные беседы, - Василий весело рассмеялся.

- Ой, балаболка!  Ну, если ты такой любитель поговорить, то запомни на будущее,  что женщина, слушая, часто обращает больше внимания не на смысл слов, а скорее на тон, каким они сказаны.  Это я в какой-то книжке вычитал, но подтверждаю. Проверял на своей Евгении и не раз.  И ещё одна книжная мысль об устройстве женщин. Она любит слушать, когда вы повторяете вновь и вновь, в сотый раз, что она вам  нравится и предпочитает  всем другим только разговоры о её собственной красоте. Усёк, Василёк? Не забывай о своей поварихе.  Да, Вася,  и принеси  Сашке пирожки, а-то он совсем ничего не ест. Всё никак не может нарадоваться, что сняли с него этот  большущий гипс. Представляю, как хотелось почесать кожу под этим «панцирем», а не просунешь палец. Так что, дорогой доктор,  поздравляю с избавлением.

- Ой, спасибо, Геннадий Семёнович! И правда, легко стало, даже жизнь засияла красками.  А пирожки ваша жена замечательные печёт, я и так уже парочку проглотил. Спасибо ей!

-На здоровье. А вообще, мужики, закончите лечение, приезжайте к нам в гости. Я из Ташкента пока не собираюсь уезжать, так что буду рад с вами повидаться.

    Офицеры покивали головами, надеясь, что смогут это осуществить. Разговоры затихли, захотелось подремать после обеда.

    Алексей вновь погрузился в свои мысли – ещё не вся «пряжа» памяти размоталась, хотелось вновь и вновь окунуться в те счастливые дни.  Первый месяц после знакомства с Машей они встречались не так часто, как хотелось бы Лисицыну. Но каждое увольнение в город  он проводил со своей любимой.  Она уверенно ориентировалась в городе, водила его в полюбившиеся  театры, в музеи, на выставки.  Когда она всё это успела узнать? Но он полагался полностью на её выбор.

    Каждый раз, провожая Марию до общежития, он сожалел, что до сих пор не удалось её поцеловать.  Девушка мягко, но настойчиво высвобождалась из его неуклюжих объятий.

   Но однажды, когда они торжественно отметили месяц своего знакомства, с шутками и смехом подходили к её общежитию, Мария не стала быстро убегать вверх по ступенькам.  Она стояла в полумраке спиной к стене и глядела исподлобья, как Алексей подходил к ней. И он вдруг понял, что больше она не побежит от него и что всё это уже не шутки. С мертвящей бесчувственностью Алексей взял её за плечи и, закрыв глаза, бессильно ткнулся губами в её щеку. Она встрепенулась, обхватила руками его шею и, шепнув: «не так», быстро поцеловала  в губы.

 Он пришёл в себя, когда захлопнулась входная дверь за девушкой. Кажется, это был один из самых счастливых дней в его жизни. Ему представлялось, что стук сердца слышат даже редкие прохожие, когда он возвращался в училище. А ещё  с его лица не сходила глупейшая улыбка.

   Весь следующий месяц Алексей и  Маша встречались  гораздо чаще. Курсанту выпускного курса было проще получать увольнительные в город, к тому же Лисицын был одним из лучших на курсе, поэтому имел кое-какие поблажки.  Каждый раз, прощаясь с девушкой у её общежития, он «срывал» свой сладкий поцелуй, а-то и несколько.  А однажды они целовались не менее часа, укрывшись от любопытных глаз под кронами деревьев, на которых уже набухали почки.  Их любовь расцветала вместе с весною.

    Ровно через два месяца после знакомства они подали заявление в загс. Маша стала его невестой! А он ходил в женихах. Наконец и  свадьба отгремела одиннадцатого мая.  Разве можно припомнить более счастливый день!

   Весь вечер и бессонную ночь Алексей, не замечая никого вокруг, проживал вновь и вновь эти незабываемые  послесвадебные дни.  Во всём общежитии, в котором молодожёнам выделили комнатку, не было более счастливой пары.

… Утром, невыспавшийся, весь разбитый, Алексей хмуро  смотрел на соседей по палате. Неожиданно в дверь постучали. Первой вошла незнакомая  пожилая и совершенно  седая женщина. Она произнесла, глядя в коридор:

- Это здесь, я уверена. Заходи, Машенька.

   Лисицын не верил своему единственному глазу – в палату порывисто вошла Мария.  Его жена. Единственная и неповторимая…

= Конец 1 части.  Продолжение следует=


                ***