Движенье Октября

Небо степенно и грустно готовилось ко сну. Ясно-пламенный диск солнца клонился к западу, обретая червлёный окрас. Самые последние птицы брали курс на юг, их тоскливые крики наполняли пространство на многие вёрсты вокруг, всякие букашки и жучки уже давно не появлялись в пространстве полей и лесов, даже назойливое комарьё бесследно сгинуло, не отзываясь от глади болот. Откуда-то с юга, со стороны городка “Захарово” надвигались тучи, оглашающие весть о скором дожде. Осень - сезон дождей. Вдоль железнодорожной полосы тянущийся далеко на самый дальний восток я шёл домой.

Дорога шла по насыпи. То есть, видимо во времена стародавние было тут болото, потом его частично засыпали, да и сверху земли пару метров отмерили. От сего болото отошло подальше, обросло лесом, оскалилось густым кустарником. Так же отметила эта земля на себе и кладбище, во котором нашли свой покой лесорубы, да торфодобытчики тогда ещё Богородского уезда. С тех-то времён и стоит оно. Вместо малого рабочего посёлка появился уже городок, всюду местность сначала неуверенно, а ныне уже и бойко застраивается дачами. А кладбище ушло в запустение, предалось буйству трав. У нас всегда так - как люди куда-то исходят или о чём-то забывают, так и становится место маловосхитительным. Это в Аравии какой-нибудь – деревья растущие в “оазисах” признак цивилизации, у нас же, в тысячи верстах от полярного круга, как только человек перестаёт поддерживать свой порядок – тут же всё растворяется в лесной тишине. Хотя, наверное, это и правильно – современный человек точно слишком мерзок, чтобы позволять ему засорять собой окружающий мир. Жалко лишь былую память, да последних крестьян, прочих не жалко, нет.

Подул ветер. Холодный и острый порыв ударил в лицо, силён он было на столько, что пришлось прижать картуз к голове, Богу слава бороду не сбрил, а то шею отморозил бы точно. Свитер сырой осенний ветер держит плохо, а шарфы не ценю, неудобные они. С утра я отправился в город Электросталь, туда доехал на электричке, там купил нужные для хозяйства вещи, как несколько мышеловок, верёвку на двадцать пять метров, а так же разные крупы, осенью они всегда подешевше будут, да и весной несподручно станет лишний раз везти. Крупа вещь неприхотливая, положил в банку, закрыл поплотнее да и пущай стоит хоть до Христова Пришествия, не затратно оно. Обратно я на автобусе поехал, он меня довёз до остановки Фрязево, а от туда я пешком пошёл. Считай час-полтора пешком, не долго, а до конца весны, а то и до начала лета, вряд ли ещё так вот пройдусь. Вдоль трассы не захотелось, грязно там, а вдоль железной дороги наоборот, тихо, да чисто, чем не благодать?

Собственно вдоль железной дороги давно протоптана неказистая тропка, пользуются ей в основном грибники, идущие уже из лесу до дома. Грибники люди хитрые и не шумные, умеющие ценить единение с собой и природой, пожалуй, разве что лесники, да егеря могут сказать, что им в большей степени до окружающего человечества нет дела.

Я всё брёл и брёл вдоль трассы уже подглядывая платформу “Есино” за которой надо будет свернуть на налево, как вдруг зазвонил телефон. Мелодией у меня стоит суровый проигрыш на алтайской гитаре. Я поднял трубку:
- У аппарата.
- Привет Кобан, ты где?
- Около Есино, иду домой, за всяким в Электросталь ходил. Шалом Эльфик.
- Отлично, я буду минут через двадцать в Храпунове, встреть меня ладушки?
- Добро.

Во время я до станции не дошёл от чего перехватил Эльфа когда он уже сошёл с платформы. Эльф улыбнулся:
- Эй, да ты ёбнулся, тебя же к людям подпускать нелья! – Эльф рассмеялся.
- Шутку понял, толково ты это. – я наоборот некоторым образом нахмурился.
- Ты здесь опять живёшь?
- Завтра уезжаю, дней на пять заехал.
Эльф опять, как бы посмотрел на меня целиком и чуть после по частям, резюмировав:
- В общем, Исаевич уже помер, ты это не перегибай.
- Исаевич прожил по более Джексона, у которого, говорят, что в последние годы известно что не работало вовсе.
- Хы-хы-хы… Король умер, нечего на мёртвого ****еть, пошли давай.
- Пошли. Ты-то кстати чего приехал-то?
- Да так, захотелось вот, жорева подвёз, думаю курицу пожарить. Подходи короче ко мне, посидим.
- Добро, я только у себя, сброшу поклажу и подойду.

Покуда мы шли далее то молчали, Эльф верно думал о чём-то своём, а я просто смотрел по сторонам. Пространство леса наполнял туман, пока в дальних закоулках, но с каждой минутой он продвигался всё ближе. Наверное, где-нибудь через час, когда станет совсем темно, всюду будет лежать туман, а после к утру и сам осядет, обернувшись серебром инея. Зима уже у самых дверей, но правит ещё осень.

Мы прошли мимо сторожки и двинулись по десятому проезду. Людей, дачников, почти никого не было – холодно. Оградившись тяжёлым частоколом, развалившись брёвнами стен и пластиком покрытий высились новые дачи, и спрятавшись за худым заборчиком жались к землице кривенькие домишки советского времени. Они робко глазели здоровущими окнами и совсем редко пыхтели трубами от печек “буржуек”, всей своей сущностью борясь в временем и ветром. В советские времена, чуточку после того как отдал Богу душу Иосиф Виссарионович, в середине пятидесятых годов всем советским гражданам, за добрый и честный труд стали выдавать крохотные земельные наделы, шести-восьми соток размеру. На них разбивали огороды, строили “времянки”, вели страшные, догматические споры, “что выращивать яблоки или груши?”. После начали строить и просто не большие дома. Строили, как правило, из досок забранных с работы, стройки, а может и честно купленных в малых количествах. Жили тогда не богато, от чего купить всего сразу и много не могли. Людей которые выносили доски с предприятий называли “несунами”, у приятеля, например, дед каждое воскресенье привозил с собой около пяти досок, собрав за несколько лет достаточное количество, чтоб поставить свой домик.

Хотя были и исключения. Участок с моими домами в былые годы достался военному человеку, полковнику, а толи даже генералу. Видимо воспользовавшись положением старый хозяин на свой страх и риск построил маленький зимний дом, с печкой и подполом. Хотя, зимовать в нём ему вряд ли приходилось, электричество ещё в середине двухтысячных годов зимой не подавалось. Сейчас же, когда появилась возможность строить более мудрёные дома, рассчитанные и на зимний период жизни, старые советские домики стали разбирать, чтобы расчистить место. Думаю, лет через двадцать, от них не останется почти ни кого, за самым редким исключением.

Мы перешли через шлагбаум, тоже новшество. В былые советские годы, все дачи были объединены в одно большое товарищество “Таганские участки”, выше нас находились “Первомайские” участки и всё. А нынче, как развалилась страна, так и развалилось товарищество – отсоединилась часть участков, организовав своё товарищество “Цниитмаш”. В общем-то чего им и не отсоеденяться? - председатель и правление дорогу не ремонтируют, мусор не вывозят, сами же построили себе дома каменные, да напокупали себе участков в других содовых товариществах, у нас даже в новых домах не появляются. Впрочем, из новшеств только и появился шлагбаум, дорога всё так же разбита. Одна радость от этой демократии – забор между нами и первомайцами разломали (сами же и ломали, ночью костры жгли в роще) и новый не построили, теперь в магазин можно быстрее ходить, да и вообще массу добрых людей с тех краёв узнали. Так что у нас даже теперь понимай и орханы нету, сторожка стоит на стороне цниматшевцев, у нас правда осталась колонка, откуда нужно добывать питьевую воду.

- Ну чего, ты через сколь будешь? – мы остановились супротив калитки моего участка.
- Сейчас, вещи сброшу, чая думаю грохну попутно, да подгребу.

На участке, почти по всей его площади, лежал лист. Дома у меня открытые, так что с ключами я не возился. Крупы пересыпал в банки, которые надёжно закрыл крышками и поставил под стол. Верёвку и мышеловки положил в сарай, попутно заварил чай. Веранду моего большого, летнего дома оплетает дикий виноград. Летом – он, виноград служит замечательной ширмой или шторой от лишних глаз. А сейчас, когда листья опали, даже как-то не привычно, вон олимпийский мишка, символ олимпиады 80, как-то неуверенно жмётся под потолком. А ведь выкинуть хотели, но я настоял на том, чтобы оставили…

Допив чай я, прихватив бутылку вина, отправился к Эльфу. Дача, в отличие от города с его домофонами и недоверием ко всякому, располагает на сердечную прямоту и общение. Помню, как-то я проснулся в своём доме от шума музыки, встал, вышел в соседнюю комнату предбанник, смотрю, там приятель сидит и слушает магнитофон, времени было часов семь утра. На мой вопрос “чего он тут делает?” приятель сказал, что просто зашёл послушать музыку и попить чай с печеньем, а так, как я спал – то решил не будить. Пьяный он был конечно, но в целом всё примерно так и есть. Так и тут – я зашёл к Эльфу без стука, спроса и подобного. Нашёл у него в холодильнике сыр, в серванте штопор – открыл бутылку. Глотнул – кислое и какое-то чуть сладкое, то что надо. Закусил. На веранду зашёл Эльф:

- О, а чё не пивасик?
- Да как-то не было, да и не очень хочется.
- Кто ещё будет?
- Неа, я звонил Человеку – он в Москве и ехать не хочет, Чика тоже не угу, он опять в какой-то поход отправился…
- Зима ж у ворот, какие походы в такое время?
- А кто его, курицу поймёт? – Гагарин обещался к вечеру, но как понимаешь, на него рассчитывать не приходится.

Мы сели за стол, включили радио, Эльф достал пару стаканов я разлил из бутылки в них. За окном начало темнеть, минут через пятнадцать, наверное, станет совсем темно, ко всему там начинался дождь. Чувствую, это будет не скороспелый ливень, а длинный на несколько дней, моросящий дождь. Чокнулись, выпили.

- Эльфик, ты как? – печь затопил? – у Эльфа в соседней комнате стояла печка буржуйка, которая будет греть его этой ночью и чайник для чая.
- Ну да, надо кстати будет, костёр начинать разводить, курицу жарить.
- Ну так пойдём, чего кота за хвост тянуть?
- Пойдём.

Костёр разожгли знатный. Пламя жалили пока редкие капли, а оно всё равно рвалось к небу. Языки огня шаг за шагом восходили по дереву, оставляя под собой самоцветы углей. Мы сидели под крышей на крыльце:

- Кобан, ты кстати как, Достоевского ведь дочитал?
- Нет, не осилил.
- А чего так?
- Он нудный, вроде всё верно пишет – но нудный, очень – попробовал “Бесов” и никак.
- Тут ты не прав, Достоевского все пять книжек надо зачинать, при том так, как будто это про одного человека написано.
- Возможно… попробую, но не обещаю, не дурно бы ещё Толстого опробовать или Бунина, да и ещё тьма народа наберётся. Школьную программу короче надо взять и по списку читать.
- Ну да. В школе не фига не читал, школьного, за исключением наверное Булгакова и Преступления и Наказания. Собачье сердце – кстати ещё классе в шестом, после того как фильм посмотрел, прочитал.
- Хороший фильм и рассказ хороший. Автор себя мощно раскрыл.
- В смысле?
- Ну, в том плане, что автор ни про кого кроме самого себя написать не может. Рассказ Собачье Сердце, кстати, о сердце там речь и не идёт, рисует нам полного урода и барыгу профессора.
- Да почему профессор барыга-то?
- Да потому. Живёт человек, имеет умение, которое грамотно продаёт, деньги с того добрые имеет, с высокими начальниками по телефону вопросы решает, кстати жида коммуниста в зашей из дома гонит и это в двадцатые-то годы. Попутно ставит опыты на людях и животных, пересадил железы творческого человека, музыканта Клима Чугункина псу – полученный человек ему не понравился он его убил. Ну и автор через него, через Профессора, свои мысли и выдаёт…
- Да ладно тебе, какие не такие мысли профессор говорит?
- Да много, про разруху, про семикомнатную квартиру и прочее.
- И что с разрухой не так?
- Да всё просто. Автор – дворянин привык к роскоши и подобному, с трудовым “быдлом” общаться ему западло, вот и видит он что разруха потому, что тупые люди вечерами песни поют, это ведь не беда, что гражданская война совсем не давно по стране прокатилась, сурово так прокалилась. Или, то что семь комнат у профессора, это в то-то время, когда иметь комнату в коммуналке на семью было хоть уже и не роскошью но благом значительным. И ведь никакого представления, что подавляющее число крестьян до власти советов не то писать, читать не умели. Страшные цифры. Что-то вроде девять из десяти.
- Блять, Кобан – вот ты смотришь на книжку как на политическую листовку. Это не правильно – книга она про чувства, не про политику, про жизнь.
- Нет, книга она строго про автора и его выводы из увиденного. Если, уж прости меня, автор мудак, то и выводы у него мудацкие. Ну ещё, конечно, может быть просто вкусно написано, в том плане если автор знает много вкусных слов и может из них собрать добрый текст.
- И кто же тебе тогда нравиться?
- Пушкин.
- Ахуенно.
- Солженицын, кстати вдохновил, его попробую что-нибудь более тяжелое зачесть. Он правда известный иуда, но словами балуется хорошо, приятно. Да вообще всех читать надо.
- Да не фига, тех кто тебе не близок кто тебе не нравиться, читать не надо, всё равно никуда это не отложиться и не запомнишь. В мире слишком много книг чтобы тратить время на всякое дерьмо.

Костёр успел прогореть до нужного количества углей, а вино мы допили. Кочергой я отодвинул ещё горящие ветки в сторону, Эльф соорудил некое подобие мангала, на который возложили куриный шашлык. Достали по пиву. На дворе точно стояла ночь, дождь моросил, тумана правда не было видно.

- Знаешь, кстати, чего подумал? – я обратился к приятелю.
- Да?
- У нас тут, на дачах, улицы устроены как в Америке – все прямые и не оригинальные названия вроде “улица Лёши Норкина” а просто проезды с номерами.
Эльф рассмеялся – а мы тогда должны сидеть не на этих стульях, а на шезлонгах, и жарить бербекю, а не шашлык из курицы и всюду должны ходить угнетённые негы-рабы. А мы их будем угнетать и говорить им “как ты работаешь на белого господина?!”, много их бить и вовсе не кормить.
- У нас для негров холодно.
- А мы им дадим валенки, шапки будёновки и отправим на границу!
Дальше мы просто смеялись в голос, выдумывая десятки бредовых вариантов развития событий. Вроде - “неграм которые живут в Африке надо будет засылать валенки только больших размеров, потому как нога на жаре увеличивается в объёме”. После мы поели шашлык, отправились в комнату с печкой, там Эльф курил, а я пил уже чай. Сыграли партию в шахматы, немного поговорил о чём-то ещё и во втором часу ночи я отправился домой к себе. Капли дождя уже не скатывались, а плотно проникали в мой промокший пиджак, картуз тоже промок. Эти дожди так и будут идти, пока температура не преодолеет черту, после который вместо унылых капель дождя с неба падут на землю частицы снега и всюду станет бело. На дворе была третья декада октября.

Октябрь 2009