Сон

– Ты умер? – одни глаза посмотрели в другие и удивились.
– Нет, – в глубине зрачков зияла бездна.
– Тогда зачем? – прищурились веки.
– Не знаю, не думал... – если бы легкие могли выдыхать, они бы выдохнули.
– Может для тебя это игра? – полупрозрачный палец провалился в чужую полупрозрачную щеку.
– Кажется, – щека ничего не почувствовала, ведь ее обладателю было все равно.
– Но ты не уверен? – губам уже надоедало отвечать на собственные вопросы.
– Нет – бездна в глазах разверзалась все глубже и уже начала поглощать полупрозрачное тело своего хранителя.
– Ты еще вернешься? – хрупкая одинокая душа с замиранием сердца ждала известного ответа.
– Да, как всегда...
Застрявшее между мирами скучающее безысходностью привидение, некогда бывшее женщиной, погрузилось в сладкую дрему в предвкушении очередного появления того, кто все никак не мог умереть. Она надеялась, что когда-нибудь он останется навсегда, и ей не будет так безмерно одиноко.
Тот, кому давно незачем было жить, очнулся на несвежей постели и резко вдохнул, кашель тут же захватил его тело. Задыхаясь, мужчина медленно добрел до окна и широко распахнув дверцы, вдохнул свежеотравленного городского воздуха. Смотря вниз, он непроизвольно почесал широкий шрам под ребром и, улыбнувшись воспоминанию, присел на подоконник.
Квартира была наполнена запахом газа, почему-то напоминавшим ему вкус соды.
Очередная неудачная попытка что–то сделать, провалилась. Казалось кто-то держал на привязи душу, которая хотела убраться подальше от этого мира. Смутные воспоминания мучили разум, там куда он погружался после каждого нескладного самоубийства что–то было и это что–то говорило и чувствовало, на более точные сведения память не была способна.
Неожиданно звук распахивающегося окна прервал нестройную цепочку мыслей. В проеме напротив появился оранжево-красный огонек сигареты, он завораживал и одновременно что–то пытался сказать, но что именно было совершенно непонятно.
Внезапно в голове что–то щелкнуло и, неуклюже спрыгнув с подоконника, мужчина направился на кухню. Плита все еще невозмутимо источала зловоние. Он машинально повернул пару ручек, но затем, чему–то усмехнувшись, начал шарить рукой по пыльной полке. Ничего не найдя, мужчина в задумчивости оперся на стол, переводя глаза с предмета на предмет, он, казалось, уже был не в состоянии рассуждать здраво. Прошло совсем немного времени и, словно вспомнив о чем–то важном, мужчина подошел к злосчастной плите и нажал кнопку. Проскочившая искра с оглушительным взрывом зажгла весь скопившийся в квартире газ...
– Ты вернулся! – полупрозразные губы растянусь в улыбке, а руки обвились вокруг шеи. Ей казалось, что это любовь, а не просто спасение от одиночества.
– Ты рада? – в глазах было больше уверенности, чем привычной пустоты.
– Неужели у тебя получилось? – ресницы часто хлопали, с нетерпением ожидая ответа.
– Хочется надеяться, – губы в первый раз улыбнулись чему–то своему.
– Значит ты навсегда останешься? – руки научились не проваливаться и поэтому крепко держались за вверенные им плечи.
– Не знаю, – глаза были в неуверенности и смотрели куда–то в сторону.
Вдруг тело пронзило синеватой молнией, и оно исчезло. Руки провалились в пустоту и привидение почувствовало непередаваемый страх одиночества...
Обожженная кожа нестерпимо болела, но капельница уже снабжала вены спасительным раствором, вокруг кто–то суетился, резкие голоса пронзали пропитанный лекарствами воздух. Разочарование поглощало затуманенный мозг, а усталость от утихающей боли погружала в дрему.
Когда он очнулся в следующий раз, глаза почему-то никак не хотели открываться, впрочем все тело не желало слушаться хозяина. До разума доносились только звуки: рядом что-то мерно пищало, а приходившие изредка люди говорили на только им понятные темы.
– Родственников нет?
– Жена умерла года три назад, а больше никого и не было, они приезжие.
– Понятно, думаешь он нам подходит?
– Судя по карте, уже семь раз убить себя пытался, большинство органов ни к черту, но сердце вроде в порядке.
– Думаешь дойдет до четвертой?
– Не знаю, пока вторая, а там посмотрим...
Привидению становилось невыносимо грустно, время тянулось слишком медленно, может быть как раз потому, что на какие–то секунды она поверила, что он больше никуда не уйдет. Женщина металась по своему странному мрачному миру из покрытых туманом пустынных холмов, не находя места, где можно было бы успокоиться. Она ждала, звала, просила неведомо у кого, и ничего не получая предавалась отчаянию...
– И зачем они хотят это сердце пересаживать, нашли бы ей женщину–донора шансы были бы выше?
– Я вообще этого не понимаю, все эти их эксперименты, мы вроде должны людей спасать, а не использовать в качестве подопытных кроликов.
– Одно другому не мешает, знаешь ли.
– Какая там уже степень?
– Почти третья.
– Почти?
Разум скользил куда–то, отдаляясь от голосов и звуков, раньше этот путь занимал секунды, сейчас, казалось, он длился годы, но в конце была она. Тот кто хотел умереть наконец точно вспомнил, что его ждали, ждали с нетерпением и всепоглощающей надеждой победить одиночество...
Тук–тук–тук: от скуки она создала себе стол и стул, оказалось, что это так просто, надо лишь захотеть и в этом туманном мире можно неплохо жить. А сейчас женщина, лежа на столешнице, в ожидании барабанила по ней пальцами...
– У него кома, у нее кома, вот смысл все это делать и кто только такое разрешает?
– Она же дочка министра, чего ты хочешь? А он всего лишь заядлый суицидник с четвертой степенью комы и ожогами по всему телу, только электроэнергию на него зря переводим.
– Ну и шутки у тебя.
– А я не шучу, думаю вот скоро палата освободится, и положат сюда какую–нибудь симпатичную...
Она просто почувствовала, что он уже здесь, так долго так невыносимо долго, но это того стоило. Если бы можно было плакать, она бы заплакала, но привычки, что здесь можно все, еще не было.
Тот кто наконец оставил опостылевший мир, сжал женщину в объятьях, но руки провалились. Она засмеялась, от чего туман начал рассеиваться и пустынные холмы осветили робкие лучи солнца. Он был как ребенок, который ничего не умел, но очень хотел научиться. Губы сами улыбнулись, заливистому женскому смеху, а рука попыталась коснуться щеки, но другая рука перехватила движение и увлекла мужчину за собой.
Холодный и мрачный мир преображался на глазах. Воспоминания детства путались со сказочными историями из книг и фильмов, создавая причудливые орнаменты новой вселенной.
Попадая в ловушку, разум боится, но переставая бояться, начинает созидать без оглядки все, что ему нравится: реки, озера, леса, замки, вырезанные в горах и каменные амфитеатры, сложенные в долинах; синий, фиолетовый, зеленый, белый... плеск воды, щебетание птиц и шум ветра в изумрудных листьях. Мир наполненный цветами и звуками... неужели это и есть счастье?
Время перестало вытекать тонкой струйкой, теперь оно било мощным потоком, проносясь с неимоверной скоростью. День и ночь сменялись по желанию, и нельзя было посчитать, прошли тысячелетия или только несколько дней....
– Все готово, – легкие выдохнули, подавляя неуверенность и чувство вины.
– Вы думаете, получится? – восторженные юные глаза заглядывали в умудренные жизнью зрачки и жаждали подтверждения.
– Будем надеяться, – ободряюще улыбнулись губы, сами не верящие в свою правоту.
... Они так привыкли быть вдвоем, что совсем позабыли о тех цепях одиночества, которые сковывали разумы годами. Впервые за долгое время им ничего не было нужно, кроме здесь и сейчас... Однако, как всегда неожиданно, счастье начало ускользать, а мир вокруг драматично меняться, осыпаясь пеплом и пылью к ногам своих обитателей. Странное чувство слабости и неуверенности охватывало ее тело со все большей силой, сжимая в тиски и пытаясь вырвать из существующей по прихоти разума реальности. Снова и снова, синеватые молнии проходили вдоль позвоночника, но она сопротивлялась...
– И сколько мы еще будем пытаться? – безразличие и скука, прорывались наружу волнами цунами.
– Если надоело, тебя никто здесь не держит! – злоба на свое собственное бессилие грозила перейти в физическую расправу над окружающим.
– Да, ладно, оставь ее пока в покое. Может просто подождем?
– Чего?!
– У меня слов уже нет, ты себя не контролируешь!...
Ему показалось, что где–то далеко захлопнулась приоткрытая дверь, и пути назад больше не было. Такое запоздалое глупое чувство, а между тем ей становилось все хуже: разум терзался в ужасе и непонимании. На него накатила подозрительная меланхолия, и казалось, что тот кто теперь умер вновь вернулся в тот мир, из которого так долго пытался сбежать. На руках сжимался комочек боли и страха, а разум размышлял лишь о том, как выбраться из новой ловушки. Неожиданно ее тело расслабилось и растворилось, не оставив о себе ни малейшего напоминания. Губы слегка усмехнулись, а ноги подняли тело над землей и зашагали в только им ведомом направлении...
Глаза внезапно открылись, свет был неживым и пугающим, разум не мог понять, где он находится и вспомнить кем является.
– Вышло! – голос нес глупое ликование, замешанное на чужом горе, но слух еще не мог ответить на вопрос откуда появилась мысль.
– Очнулась? – чьи–то связки изобразили скучающий тон.
– А ты не видишь?! – восторг уже граничил с неприличием.
... где–то вдалеке призывно мерцал свет, маяк формой напоминал дверной проем. Ноги неуверенно остановились, но потом, ускорив шаг, бросились вперед. Провалившись в странную сияющую вату разум начал терять себя, сливаясь с чем–то большим, а может ему просто хотелось так думать в последние секунды своего существования...
Она наконец вспомнила, кем была когда–то давно. Странно, но несмотря на то, что воспоминания обрывались два года назад, память упорно хотела что–то сказать о потерянном времени. Родные были улыбчивы, уступчивы и добры, слезы радости ежедневно разъедали ее бледные щеки, а запах свежих цветов упрямо щекотал ноздри.
Реабилитация была долгой и мучительной, но новому сердцу нравилось место под ее ребрами и оно мерно отстукивало обратный отсчет уже другой человеческой жизни. Иногда казалось, что мир вокруг покрывается серой пеленой тумана и в голове начинали появляться мимолетно знакомые образы, однако откуда они взялись было непонятно. Психолог была симпатичной и даже милой, но зарывшись в умные фразы и классические теории пыталась все рассматривать лишь под тем углом, под которым все вписывалось в условные рамки ее любимых авторов. Она любила Юнга и опасалась Фрейда, критически смотрела на новомодные методы, любила лиловый цвет и часто злоупотребляя им, раздражала пациентов.
– Анна, как вы сегодня? – на блестящей юбке легла новая складка.
– Знаете мне все кажется, что меня зовут как-то по-другому – глаза пытались не смотреть на подобие маскарадного костюма напротив.
– Это нормально, такое бывает – губы и разум были совершенно не уверены в том, что выпускают наружу, но это было не так важно.
– А еще серый туман перед глазами.
– И часто? – бровь вздернулась чуть кверху, пытаясь скрыть замешательство удивлением.
– Достаточно, кажется я что–то пытаюсь вспомнить, но никак не могу, – глаза посмотрели в другие с надеждой получить ответ.
– А вы не думали, что это чисто физиологическое явление, которому придается слишком большое значение?
Надежда не оправдалась...
Ночь за ночью, ей снился кто–то неосязаемый, он что–то говорил и спрашивал, но открыв глаза, она никак не могла вспомнить, что именно. Мысли поглощали все время и все желания. Больница сменилась домом, а озабоченность каким–то иным миром не проходила.
Каждое утро она вставала, чистила зубы, смотрелась в зеркало, пила растворимый кофе, с таким жутким вкусом и запахом, что в пору было запустить банкой в производителя, но она терпела. Сама не понимая зачем и почему, каждый день повторяя одни и те же действия, она на самом деле всего лишь искала ответы, которые скрывались в памяти.
Гуляя по городу, она пыталась уловить что-то знакомое в видах и звуках, каждый раз выискивая места, где еще не бывала. Но раз за разом воспоминания ускользали, оставляя горькое разочарование неудачи...
Стол, стул, серая пелена вокруг, холмы пепла и пыли. Ноздри вдохнули запах, которого не было и память ожила. Одиночество, боль, надежда и ... он. Она так ждала, а потом ее вырвали из этого мира, где ...
– Где он? – страх, охватывает полупрозрачное тело, но в то же мгновение серый туман растворяется, уступая место мертвому больничному свету...
– Сбила машина, ночью? У нас же самый тихий район, куда вы смотрели, она же как сомнамбула бродит круглые сутки! – мужской голос был привычен к осуждению всего и вся.
– Но не во сне же, раньше не было такого, – слабо протестовал женский.
– Меня не интересует больше ваша некомпетентность, можете быть свободны.
Дверь негромко хлопнула, и с глубоким вздохом ее руки коснулась другая. Мужской голос хотел что-то сказать, а может у него и получилось, но разум, до которого надо было достучаться, опять отправился туда, где его должны были ждать...
В сером мире было тихо и пусто, но она так долго хотела найти ответ, что не могла отступить слишком быстро. Воспоминания о том, как можно сделать все вокруг совсем другим, мягко касались ее разума, но ничего не меняли. Душу холодными ладонями сжимала жалость к себе, и если бы можно было она бы захлебнулась слезами, но это уже была смерть и о другой смерти ей ничего не было известно.
В конце концов долго блуждая по пепельным дюнам, она нашла его следы – не стирающиеся отпечатки босых ног будто специально оставленные путеводной нитью на случай ее возвращения. Глупая радость поселилась в ее воображаемом сердце, ведь где-то там оно было чужим, а здесь его просто не было. Ноги бежали, стараясь попадать точно в след, что очень нелегко им давалось, а глаза уже различали вдалеке свет. В какой–то момент сияющий проем заполнил весь разум и стремление туда превратилось в самоцель без причин, предысторий и следствий.
Наконец она провалилась в обвалакивающе теплую субстанцию и неожиданно ноздри вдохнули давно знакомый щекочущий запах цветов...
Палата была все та же – цветы, шарики, запах апельсинов... точно, она же их так любит, лучи солнца падающие на одеяло причудливыми узорами ветвей за окном, спящая женщина в углу, шаги и голоса за дверью.
Ее губы тронула легкая улыбка и наконец–то захотелось жить.