ногами k небу

у Бога тоже душа болеет.


В зените ока поселилась осень. Надолго_ у девочки, чьи волосы в проседь
покрыты инеем по вертикали. Замёрзла жидкость. И губы больше не тянутся к жиже.
Чем ближе шаг, тем отчётливей в сердце выстрел. И дольше ступни следов по снегу.
Девочка больше не верит бегу. Она спокойно остановилась.
На удел поменявши свободу. Как в детстве фантики на ж(е)вачки. Она пьёт теперь по утрам святую воду и заедает просвирой.
Где –40, там больше не мёрзнет сердце, подобное Каю.
На улицах толпы безгрешных – даже покаяться некому.
Другие за мир голосуют, схвативши оружия.
А девочка больше не плачет глазами стеклянными.
Ко всему привыкает: и к холоду, к голоду,
к свисту пуль над макушкой в профиль и к отсутствию элемента пятого.
Пол-девятого, пол-десятого – потерялась разница в циферблатном времени,
стрелки вырваны.
Она улыбается тому, кто всё ещё мается. Тому, кто бьётся об лёд.
Она перестала звонить живым.
Она вышла замуж за того, кто мёртв.
Говорят природа женская – гибкая,
тягучая стала девочка, как сыр плавленный. В змеиный узел связана. Ногами к небу протянута.
Гибкая стала девочка, словно фокусница,
руки вывернуты.
В изгибе губ трещинки, сочатся в красное.
Никто не увидит капель, когда за окном погода ненастная.

Никто не услышит мысли – если громче в колонках Presley;
Складывать в баночку – они скисли. Собакам на завтрак.

У неё за окном сдохла псина.

Соседи сказали, ей подлили бензина в молоко.

/теперь... у неё ни осталось –
вообще
никого./

декабрь 17. 2009.