Софья

Отрывок из романа Дыхание Красного Дракона

                *****


Узнав о том, что ее отрада послезавтра уезжает в Омск, Софья тут же отпустила Акулину, чтобы в течение всего следующего дня насладиться им всласть, но утром к ней пришел Шумейцев и объявил: «Надо составить тайное донесение бригадиру Фрауендорфу и кроме как у нее в доме сие нигде невозможно». Отчего разгоряченная от любви женщина оказалась в «неописуемом восторге». Ее гнев несколько смирило лишь то, что Родион Петрович, перед тем как обосноваться в ее покоях до вечера и провести послеполуденное время в составлении доноса, сначала решил зайти в церковь к отцу Иллариону. 
На этом беды поручицы не закончились. Получив словесную оплеуху от Тренина, штаб-лекарь направился в таможенную избу к Шумейцеву. Не обнаружив на сатовке и духа титулярного советника, поскольку там его не было уже два дня, он тоже навестил Румянцеву.
Найдя Софью Корнеевну в несколько пикантном наряде, точнее в полном его отсутствии, у заполненной обнаженным подпрапорщиком кровати, Сигизмунд Янович нисколько не удивился и лишь спросил:
— Сударыня, не навещал ли вас сегодня поутру Родион Петрович?
Посчитав, что перед вошедшим в спальню штаб-лекарем скромничать не обязательно, поручица не стала ничего менять в своем пикантном наряде. Окончательно разозлившись количеству утренних посещений до ее персоны, имея и так довольно красочный послужной список в интимных щеголяньях по Пресновкой крепости, она лишь подумала: «Как больную он и так наблюдает меня в костюме Евы. Пусть и теперь смотрит!.. Не убудет».
Прикрывая рукой лишь сладкую зевоту, Софья, вопросительно впиваясь глазами в Выспянского, ответила:
— Родион Петрович навестил нас с Александром часа полтора назад. Ожидая, когда в церкви закончится заутреня, любезно попил вина и отправился к отцу Иллариону. Но он обещался зайти пополудни. Вы, Сигизмунд Янович, посидите пока в гостиной. Мы уж тут закончим…— Софья обаятельно, словно потревоженная львица улыбнулась и скосила глаза на спрятавшегося под перину подпрапорщика. — Жаль я Акульку вчерась отпустила. Даже чай подать некому!
Буквально на секунду Выспянскому представилось, что перед ним не Румянцева, а ее сестра Евдокия Полуянова, и, немного смущаясь, подумал: «Какое счастье обладать деньгами купца, приданными к такому роскошному телу?».
— Если позволите, Софья Корнеевна, я зайду позже, вместе с Шумейцевым, — произнес он откланиваясь и пряча нечаянную мысль, навеянную царственным бесстыдством обнаженной женщины.
— Как хотите, — безразлично ответила она, опуская руку ото рта и оголяя полную, дышавшую ненасытным желанием грудь. — Дверь только плотней прикройте. Хоть и весна на дворе, а все же дует…
Покинув комнаты старой штаб-палаты, Выспянский и обнаружил Родион Петровича на плацу трущим холодной водой шею у колодца. Белый воротничок сорочки титулярного советника был измят, а из-под него виднелась вдувающаяся синева.
— День добрый, господин Шумейцев, — произнес он приближаясь.
В ответ титулярный советник лишь прохрипел:
— …Добр…ый…
Начало и конец фразы свистом выскользнуло из его уст, и разобрать их было невозможно. 
— Что с вами, Родион Петрович? — забеспокоился Выспянский. — Дозвольте осмотреть вас.
Шумейцев попробовал отказаться, но штаб-лекарь настоял и отогнул мокрый воротник.
Увидев на шее коллежского асессора вздутие и характерное покраснение, Выспянский изменился в лице. Машинально он сунул руку в стоявшее на краю колодца ведро с водой и омыл ее. На лбу Сигизмунда Яновича выступили крупные капли пота.
 — С утра вы хорошо себя чувствовали, Родион Петрович? — осторожно спросил он. — Жара, слабости и ломоты в теле… неудобств, припухлостей в паху и подмышками не было?
Шумейцев лишь выпучил глаза и ответил очередным гортанным свистом.
Выспянский отошел на два шага от хрипевшего таможенника и снова проговорил:
— Откройте-ка рот.
— Какого черта, пан Сигизмунд! — с трудом, но наконец-то выговорил Шумейцев. — Вы что думаете: у меня случилась чума?!
— Симптомы очень похожи, но надо смотреть и другие части тела. Возможно воспаление в…
— Не надо!.. Если и существует в крепости чума, то поверьте, она несколько другого рода. Помогите мне добраться до покоев Софьи Корнеевны. О симптомах моей временной хрипоты я вам расскажу по пути.
Штаб-лекарь с неохотой сделал шаг к Шумейцеву.
— Да не бойтесь, — подбодрил его таможенник. — Это не заразно, Сигизмунд Янович, если только вы не надумаете посетить нашего приходского священника.
После недолгого сомнения штаб-лекарь все же подхватил таможенника Шумейцева, и они направились в старую штаб-палату. По дороге титулярный советник, как и обещал, поведал ему полусказку о том, как отец Илларион, памятуя Авакумовы повадки, чуть не задушил верного слугу отечества, стоило только тому повести разговор о должном учете посещений прихода не записавшихся в раскол староверов. И что его сие не удивило, поскольку сам батюшка, видимо, является скрытым раскольником.
Уже в сенях, ватные ноги Шумейцева подогнулись от слабости, и Выспянскому потребовалось некоторое усилие, чтобы втащить его в горницу.
— Господи! Да кто там еще-то? — послышался из спальни голос Софьи Корнеевны.
— Родион Петрович, сударыня, нуждается в нашей помощи, — откликнулся Выспянский укладывая Шумейцева на низенькую отаманку в гостиной. — Вы бы оделись да вышли, Софья Корнеевна.
В ответ послышалось скрипение кровати и тихий разговор. Вскоре из дальних покоев вышла хозяйка дома. Она была одета в расписанный птицами длиннополый халат голубого шелка, какие обычно насилии жены высокопоставленных китайских сановников. Лицо у нее было грозный, но при виде изнемогающего в кашле титулярного советника, она сменила гнев на милость и подала ему кружевной платок.
— Благодарю, сударыня, — ответил тот. — Подпрапорщик Андреев у вас?
— Если Родион Петрович интересуется: в моей ли он постели? То, увы, — уже нет! Он натягивает панталоны. Как вы понимаете, европейская одежда требует большего времени.
— Софья Корнеевна!..
— Что Софья Корнеевна? Если я вам позволила отобрать у меня вечера, это не значит, голубчик, что вы можете вламываться ко мне и утром!
— Того требуют обстоятельства, Софья Корнеевна. Если уж меж нами тайна, она должна быть во всем. Вы не боитесь, что про вашу болезнь к молоденьким офицерам, каким-либо случаем узнает законный муж?
— Ха-ха-ха… Узнает муж!.. Вот он где у меня! — Софья показала Шумейцеву кулак. — Да гуляй я хоть голая по крепости в воскресный день, он не заметит! Потому что не я ему нежна, а деньги. Батюшкиного наследства ждет не дождется господин Румянцев. И ты меня, Родион Петрович, не пугай! Я меж вас пьяных сидучи, такого наслушалась — на каторгу с лихвой хватит! Дурашку Александра жалко, а то бы сдала вас всех в Тайную канцелярию.
— Ну, зачем же сорится, Софья Корнеевна! — встрял в разговор пан Выспянский. — Видите Родион Петрович немного не в себе. Ему бы холодные примочки на шею сделать.
— Извиняйте, прислуги нет!
— А водка? — давясь безудержным кашлем, спросил Шумейцев.
— Штоф в шкафу. Хотите, берите сами.
Софья Корнеевна развернулась и хотела уйти в спальню, но оттуда вышел Андреев.
— Подпрапорщик, — с ходу обратился к нему Шумейцев. — Сходите на таможню и возьмите от моего имени лист гербовой бумаги, чернил и перо.
— Сейчас. Я быстро сбегаю — ответил Александр.
Несмотря на внешнюю браваду, Андреев-старший был в смятении, словно нашкодивший котенок. Видимо, им владели ощущения ребенка застигнутого за неприличным занятием. Чтобы напялить на капризное, но юное, неискушенное до беспредельного цинизма лицо маску старого и опытного дон Жуана, он быстрым шагом направился в сени.
— Саша, Саша…— вздохнула Софья. — Щенок ластится пушком, — а его обушком.
— Где вы, говорите, водка? — переспросил Выспянский, заглушив ее последние слова.
— В шкафу, Сигизмунд Янович! В шка…фу… Он прямо перед вами, — печально ответила Румянцева. — Пойду, господа, оденусь к вечеру. Поди, теперь уж до полуночи не уйдете?
Европейский туалет у Софьи Корнеевны занял добрых полтора часа. Без прислуги было ужасно неудобно надевать платье, цеплять к нательнику шелковые колготки и нанизывать в волосы безделушки из малахита. От корсета Софье и вовсе пришлось отказаться, но ей было все ровно, как она выглядит. Единственным желанием было выгнать всех вон, остаться одной и дать волю слезам бабьего одиночества. Наконец, попудрив лицо, она вышла к изрядно надоевшим гостям. Пан Выспянский всматривался в окно, будто впервые осматривал вид на крепостной плац. Литровый штоф был уже почти пуст, а покрасневший от вливаний Родион Петрович вольготно возлежал на отаманке, и диктовал сидевшему за столом гостиной подпрапорщику следующее:

«…Ваше Высокоблагородие, нижайше просим обратить ваше внимание на то обстоятельство, что раскольных смутьянов в крепости Святого Петра вельми много и те хоронятся от Раскольничьей конторы в глубокой тайне. А отец Илларион, — местный священник, поставленный сих злодеев и богохульников выискивать и выявлять, оных вельми усердно скрывает. Творя в том действии измену императрице нашей Елизавете Петровне и всему государству Российскому.
Кроме, выше сказанного, комендант крепости Святого Петра подполковник Тюменев интересы империи блюдет не гораздо. По вечерам ведет тайные разговоры с инженер-поручиком Трениным, — известным вольнодумцем и смутьяном, а также с поручиком Самойловым, который, будучи в становище султана Абылая, вел себя неподобающим российскому офицеру образом. Поведение сие, лишенного лейб-гвардии чина поручика весьма отлучает киргиз-кайсацких владельцев от дружбы с империей. О том вам могут поведать батыр Куле и сын его батыр Кулебака, что направляются с подпрапорщиком Андреевым в Омскую фортецию.
Нам же, подателям сего донесения, Ваше Высокоблагородие Карл Львович, приходится только догадываться о тех беззакониях, ученных выше сказанным поручиком Самойловым в улусе реченого киргиз-кайсацкого владельца. Более написать мы, податели сего донесения, не можем из опасения перехвата оного письма комендантом крепости Тюменевым. Но как истинные радетели за интересы империи в такую сложную минуту, возможность нападения цино-маньчжурского войска на российское порубежье, мы решили не молчать. Хоть и трудно нам говорить такое о своих воинских сослуживцах, с которыми мы, случись беда, должны будем оборонять крепость Святого Петра от нападения китайского.
Майя 1760 года дня 8-го сие донесение подписали: коллежский асессор Шумейцев, штаб-лекарь крепости Святого Петра подпоручик Выспянский…».

— И кому же вы сию бумагу составляете? — оборвала Родиона Петровича Румянцева.
— Бригадиру Фрауендорфу, Софья Корнеевна, — ответил таможенник, скосив на нее хмельной глаз с отаманки. — Александр Григорьевич, милейший, впиши в донесение и свое имя, ставь подпись.
— Еще чего! — Софья выдернула из-под руки Андреева лист гербовой бумаги. — Будет с вас, что этот дурень сие послание в Омск повезет. Да господину бригадиру на стол положит. Уж коли ты, Саша, сам о своей голове не помышляешь и суешь ее в петлю без оглядки, позволь мне, — влюбленной в тебя женщине, о том подумать.
— Это как же, Софья Корнеевна, — пытаясь встать, заворошился на отаманке Шумейцев, — мы с Сигизмундом Яновичем подписуимся, а подпрапорщик как бы в стороне остается.
— В стороне ему и место, Родион Петрович. Рано в ярмо впрягаете. Безусый он еще! — настойчиво проговорила Румянцева и неожиданно резко, словно пришпиливая гостей глазами, добавила: — А не нравится, судари мои!.. Вон, Бог, а вон — порог!
Софья швырнула лист Шумейцеву.