Антипоэзия

Поэзия должна быть глуповата,
Но сам поэт — не должен быть дурак.
Новелла Матвеева

 (На тему «ликбеза» Анатолия Субботина о поэзии).
 Ссылка: http://www.stihi.ru/2008/12/20/2926

1. О звездах.

Сколько бы ни говорили о звездах, они всегда будут светить. Даже угасшие звезды светят нам и будут светить многим поколениям. Я говорю о настоящих звездах, а не звездах какого-нибудь шоу-бизнеса. То же самое можно сказать о поэзии: сколько бы мы не говорили о ней, настоящие поэты – вне времени. Их имена не просто светят нам, они становятся для нас отправной точкой в радостном путешествии, называемом поэтическое творчество. Так же как мы оглядываемся на порог отчего дома, отправляясь далеко, так же сверяем свою поэтическую жизнь с именами, давшими когда-то толчок нашему творчеству. Не обязательно Пушкин или Гомер. Поэзия бесконечна как космос, а в космосе много звезд. И не обязательно творчеству. А поэтическому мироощущению, присущему многим людям, возвышенным, любящим литературу, искусство, видящим и ценящим красоту мира, окружающей природы, пытающимся сохранить эту красоту от посягательств технического прогресса. Но более ценно в поэзии отражение красоты человеческой души, того, что его отличает от животного. Мы знаем, что зачатки разума, логики есть во многих высших животных, следовательно, они могут мыслить. Их мысль направлена на удовлетворение животных желаний: потребление пищи, воспроизведение рода. Но им недоступно рассуждение, касающееся духовных ощущений. Исходя из такой предпосылки, делаем условное заключение, что поэзия это чувства человека, проявление душевных качеств, превозносящее все лучшее, что есть внутри и вне человека. Но вслед за такой формулировкой неизбежно возникает вопрос: а что – лучшее? У каждого человека – свой взгляд. На помощь нам приходит понятие: общечеловеческие ценности. Не буду утомлять перечислением, тем более, каждому понятно, о чем речь. Если речь идет о добре и зле, то поэзия выберет добро (помощь, милосердие); если речь идет о свете и тьме, то поэзия будет симпатизировать в своих мыслях, естественно, свету, дающему жизнь. Читатель спросит: в чем же открытие?
Заключение в виде риторического вопроса, сделанное в предисловии, связано с появлением на Стихире статьи Анатолия Субботина «Поэзия». Появилась она ровно год назад, но прочел я ее на днях. Заглавие претендует на раскрытие этого термина, о котором, думаю, написана не одна докторская диссертация по всему свету. И что же? Прочтя данную статью, я смог сделать одно умозаключение: наивность наравне с гениальностью может делать открытия в новейшее время! Именно так.  Прежде чем рассмотреть суть статьи необходимо выявить для себя некоторые моменты, характеризующие явление, называемое поэзией.
Помните, сказано: «Солнце поэзии закатилось!». Это сказал Жуковский, находясь у предсмертного ложа Пушкина. Что поэтичного может быть в смерти? Что может быть радостного, интересного или познавательного? Последние слова поэта, поставившие точку в его жизни: «Мои книги…». Это – солнце поэзии. Оно закатилось, как солнце, бросив прощальные лучи на любимых своих деток. Поставьте на место поэта Жуковского другого человека, пусть близкого, но сугубо прозаичного, концентрирующего свое внимание на бытовых мелочах, питании, физическом здоровье. Он бы, возможно, не обратил внимания на последний взгляд поэта и его возглас. Его мысли были бы обращены к физической стороне страданий, разумеется, к первой помощи и облегчению болевых ощущений. Вряд ли этот человек сможет описать свое состояние или состояние больного, кроме междометий: было плохо, нехорошо, больно. Но поставьте рядом холодного созерцателя, для которого физические страдания другого не могут доставить иных сильных ощущений, кроме злорадства, даже наслаждения от одного вида страдающего человека. В его описании не будет и намека на сострадание, он будет не просто объективен, но непременно сделает акцент на физиологических аспектах данной сцены. Таким образом, одна сцена вызывает у трех различных людей три различных ассоциации. Это вполне естественно, ведь нет одинаковых людей.
 Мы же говорим о людях пишущих, поэтому нравственная сторона обязательно проявится в слове. Опыт показывает, что печатное слово действует магически на простого читателя. Это легко проверить. Достаточно сказать близкому человеку, товарищу или родственнику, какую-нибудь истину, неизвестную им, как вы заметите веселое недоверие в глазах; теперь осталось подсунуть свою же статью, рассказ или вырезку из журнала – человек преображается. Это вопрос психологии. Поэтому дайте человеку несведущему статью Субботина, он вполне может согласиться: мол, видимо, так и есть. Никто не спорит: каждый имеет право высказаться. Однако здесь заявлено в безапелляционном тоне, что это – ликбез. Так как на Стихире представляют свои творения люди, в основном, грамотные, различающие не только буквы, но и слова, то и понятие «ликбез» мы воспринимаем, как претензию на новый взгляд. Новый взгляд на поэзию на этот раз оказался провозглашением нового направления в литературе. Не нам судить, сделано это от наивности или гениальности, но факт остается фактом.
Если солнце заливать грязью и одновременно восторгаться этим и писать стихи на эту тему, то мы все в таком поклонении погрузимся в грязь, и будем от этого счастливы. Может ли такая формула иметь место? Возможно, если мы свиньи. Откровенно говоря, созерцая нашу русскую действительность, подобные сентенции воспринимаешь порой как норму. Но мы отталкиваемся от эстетического определения поэзии, не предназначенной для восхваления грязи (в нарицательном смысле, так как помню, что есть грязь лечебная, о которой можно писать оды),  и не случайно есть термин «проза жизни», отражающий наш нелегкий быт, нашу повседневность, войны, склоки, то есть, все то, что не олицетворяет для нас радость жизни. Попробуйте, как творческие личности, описать поэтически во всех «прелестях» раковую опухоль со всеми ее миазмами. Не было в литературе и не будет подобного, кроме прозаических текстов и медицинских описаний. А вот, по мнению апологетов нового литературного направления, не только возможно, но и необходимо (надо только талантливо изобразить).

2. О термине Поэзия.

Любой вид искусства имеет формальные признаки и то, что не бросается в глаза. Это – внутреннее содержание, дух и смысл результата творчества, будь это скульптура, картина или музыкальное произведение. То же самое относится к произведению литературы, но в поэзии, в отличие от прозы, есть свои секреты. Связано это, в первую очередь, с краткостью изложения: например, метафоричность, еще такой признак, как иносказательность. Но поэзию отличает от прозы не столько это, а сколько одухотворенность, не зря отождествляют слово «поэтичный» со словом «возвышенный». Поэзия это проявление чистых, высоких устремлений, благородных мыслей. Однако не будем изобретать велосипед, обратимся к трактовке официальной, из энциклопедии.
«Поэ;зия (греч. ;;;;;;;, «творчество, сотворение») — особый способ организации речи; привнесение в речь дополнительной меры (измерения), не определенной потребностями обыденного языка; словесное художественное творчество, преимущественно стихотворное. Дополнительной мерой речи является стих (стихотворная строка), а так же рифмы, метр и проч. Нередко слово поэзия употребляется в метафорическом смысле, означая изящество изложения или красоту изображаемого, и в этом смысле поэтичным может быть назван сугубо прозаический текст; во избежание путаницы в научной литературе существует поэтому тенденция избегать слова поэзия и говорить исключительно о стихе (стихах), однако и такое словоупотребление не свободно от недостатков, поскольку основное значение термина «стих» — отдельная стихотворная строка.
В современной культуре под поэзией обычно понимают вид искусства, забывая, что и в нынешней повседневной жизни достаточно текстов поэтических, но нехудожественных (например, рекламные). Исторически же стихотворными могли быть тексты любого содержания, вплоть до научных и медицинских трактатов. Целесообразность облекания этих текстов в стихотворную форму была связана с тем, что таким образом текст дистанцировался от обыденной речи, маркировался как наиболее важный».
Могу добавить, что по Кальриджу, поэзия есть лучшие слова в лучшем порядке,
по Теодору де Банвилю: "Поэзия есть то, что сотворено и, следовательно, не нуждается в переделке". В целом, исходя из этимологии слова, греки считали поэзию творчеством, а вот к прозе относили жанры, играющие второстепенную роль, не считая ее художественной: предания, публицистику, ораторство. Слово «проза» происходит от латинского прилагательного «prosus» или вольный, свободный. У Сенеки встречается выражение «prosa» для обозначения речи свободной, не связанной ритмическими повторениями. Термин «художественная проза» появляется только в 19-м веке, сравнительно недавно.
В противоположность прозе римляне называли стихами — versus — речь, которая распадалась на соизмеримые интонационные ряды (versus - обращение). От этого слова произошло польское — вирш, слово, употребительное и у нас в XVII—XVIII веках, да и сейчас иногда можно услышать в ироническом смысле о стихах: вирши.
Романтическая приподнятость, гражданская патетика, лирический подъем, моралистический пафос, словом — эмоциональная насыщенность содержания, составляют существенное свойство поэзии, отличающее ее от прозы. Особой группой поэтических жанров являются формы развлекательной, «легкой» поэзии (шутливые поэмы, застольные песни, эпиграммы), где эмоциональная окраска выражается в настроениях веселья, шуток, юмора. Кстати, на Стихире представлено много именно такого рода стихотворений, отражающих настроение человека. С эмоциональной окрашенностью содержания связано преобладающее значение, которое получают в поэзии средства выразительности. Благодаря звучанию, перекличке звуков, интонации, «слово в стихе имеет тысячу неожиданных смысловых оттенков, стих дает новое измерение слову» (Тынянов). Одним из самых сильных средств выразительности, активно воздействующим на сознание слушателя или читателя, является ритм. Отсюда ритмическая организованность оказывается постоянным и существенным свойством поэзии. «Говорить стихами — значит самой мерностью своей речи как бы высказывать: «Я слишком страдаю или слишком счастлив, чтобы выразить то, что я чувствую, обыкновенным языком» (Гюйо).
Разумеется, многие из нас, имеющие отношение  к поэзии, задумывались об этом слове, но для нас оно обычно ассоциируется с чем-то светлым в жизни. … Приведу свои строки, обращенные к дочери, начинающей писать стихи:
Поэзия это небес красота
и солнца закаты с восходами
здесь губы не скажут  здесь – шепчут уста
здесь радуга сходится с водами… 
(Выдержка из моего стихотворения «О поэзии», сборник «Настин олень», ссылка: http://www.stihi.ru/2009/04/30/3395).
Рифма расширяет связи, в которые вступает каждое слово, и тем повышает смысловую емкость стиха. «Рифм сигнальные звоночки», – писала А.Ахматова. Рифма устанавливает связь между словами, звучащими подобно, и заставляет нас подозревать близость и родство предметов, обозначаемых этими словами. Таким образом, заново постигается суть явлений. Поэтому важно, что чем рифмовать. Кроме того, конец строки, рифма – это смысловой акцент. Так, Маяковский ставил «нужное слово» в конец строки и искал к нему рифму «во что бы то ни стало». Однако рифма не обязательный признак стихов. Не знали рифмы ни античная поэзия, ни русское народное поэтическое творчество, в частности былина. Крайне редко употребляются рифмы в современном англоязычном стихосложении. Наконец, существует так называемый «белый стих» – стих нерифмованный, но имеющий ритм. Если мы обратимся к сетевой поэзии, не имеющей редактора, то можем увидеть смешение разных принципов стихосложения, как следствие любительского отношения к стихотворчеству.
В словаре Даля для поэзии дано три определения. «ПОЭЗИЯ ж. изящество в письменности; все художественное, духовно и нравственно прекрасное, выраженное словами, и притом более мерною речью. Поэзией, отвлеченно, зовут изящество, красоту, как свойство, качество, не выраженное на словах. Наконец зовут поэзией самые сочиненья, писанья этого рода и придуманные для сего правила: стихи, стихотворения и науку стихотворства».
В 1955 году американский писатель Роберт Пенн Уоррен в статье "Знание и образ человека" провозгласил: "Поэзия, то есть литература как мера творческого воображения, есть знание". Это утверждение Уоррен применил к высшей, по его мнению, цели всякого знания - созданию идеального образа самого себя: "Человек создаёт благодаря знанию этот идеальный образ своего будущего предназначения, лик, с которого он не сводит глаз". Знание формы, а именно это знание подразумевал Уоррен, говоря о поэзии, создаёт "модель опыта, преобразованного до порядка и согласованности, картину танца на проволоке высоко над бездной". Обладая таким знанием, человек осмысливает опыт с помощью воображения, а "форма есть плавное воспарение души".


3. О термине Антипоэзия.

Так же, как есть материя и антиматерия, мы можем установить, что есть нечто, противостоящее Поэзии. Проза художественная не может быть противопоставлена, так как сама не так давно именовалась поэзией, да и некоторые вещи прямо назывались авторами поэмами, несмотря на отсутствие стихотворной формы. Как пример можно взять «Мертвые души» Н.Гоголя. Впрочем, название еще не дает нам удовлетворительной характеристики, потому что автор может быть субъективен. Мимикрия – свойство, присущее природе. Мимикрия – свойство, присущее литературе, так мы можем утверждать, видя некоторые образцы творчества.
Давайте рассмотрим суть статьи, чтобы подтвердить или опровергнуть такое заключение. Итак, перед нами объект рассмотрения – статья Субботина «Поэзия». Смотрите, вот фраза: «Не все то, что мы называем стихами, является поэзией». Мы согласимся: верно. Особенно заметно это на Стихире, лишенной редактуры, где автор сам решает: относить себя к поэтам или прозаикам или же дилетантам, обучающимся литературе, и выдающим на суд читателей свои первые опыты. Далее основоположник нового направления приводит без тени сомнения и смущения стихотворенье И.А. Бунина «Стена горы – до небосвода». В нем всего восемь строк. Нет, здесь, на Стихире, нет такого, поэт Бунин жил в прошлом веке. Иван Бунин – классик русской литературы. Должен, кстати, заметить, что еще и Нобелевский лауреат. Давайте посмотрим.
На ледяном Казбеке блещет
Востока розовый огонь.
Бьет по воде, игриво плещет
Копытом легким потный конь.
Поэзии здесь мало, утверждает нам автор. Так как в подзаголовке статьи уже утверждается, что читатель ничего не смыслит (ликбез), то пока воспринимаем сентенции автора без критики, как положено ученикам. Но нам надо объяснить, что мы можем считать поэзией:  «Несмотря на размах и "поэтичность" картины, для меня здесь поэзии меньше, чем в следующем отрывке из повести Андреева "Иуда Искариот". В грязной заплеванной  караульне  солдаты избивают Иисуса. Иуда, мечась от приоткрытой двери к окну, пытается разглядеть происходящее там…». Далее не повторяюсь, желающие прочтут самостоятельно, но кроме избиения Иисуса, в указанной сцене ничего нет.
Борхес говорит, что ПОЭЗИЯ НАМ ДАНА В ОЩУЩЕНИЯХ, утверждает Субботин. Но мы, защитники Поэзии, добавим для ясности, что Борхес говорит о высоких ощущениях. Еще есть ощущения низкие, низменные. Давайте сразу сделаем несколько сопоставлений: любовь – похоть, свет – тьма, рай – ад, жизнь – смерть, здоровье – болезнь, верность - предательство. Если первое слово для нас олицетворяет лучшее в ощущениях, то второе может вызвать только негативные и ощущения и мысли. Первое дано нам для Поэзии, второе – для Антипоэзии. Это не значит, что мы зажмуриваемся при виде некрасивого явления, ведь мы не сможем отнести описание ада Данте к Антипоэзии. Но в любом явлении Поэзия видит лучшее, она реагирует, как нормальный человек: если ему плохо, он грустит, ему говорят, что надо жить – он живет для себя и других. Поэзия грустит, когда плохо, радуется, когда хорошо, стремится жить, когда в груди горит искра творчества. Антипоэзия усиливает плохое, радуется при виде плохого, делает так, чтобы плохого было больше. Что увидела бы Поэзия в сцене избиения Христа? Она увидела бы человека, страдающего не только за идею, но и за людей, увидела бы его стойкость, мужество во имя поставленной цели, так как он знал о своей судьбе, но не бежал. Антипоэзия с ее извращенным вкусом смакует подробности избиения человека, рассматривая каждую деталь события. Нам скажут - это  художественное изображение реальности или художественный вымысел. Верно, но причем здесь поэзия? Что поэтического в этой картине? Возвышенные чувства испытала Антипоэзия, но может ли нормальный человек испытывать подобное? Я задал вопрос, но не буду ожидать ответа от основоположника Антипоэзии. Нормальный человек, не обязательно любитель поэзии, не обязательно художественно утонченный, при виде такой прозаической картины, будет только удручен. Несколько человек избивают слабого. Это – жестокость, садизм. Как обычно характеризуют подобные картины? Если все живы, то – драма. Если есть погибшие – трагедия. Но уж никак не поэма.
Зато о бунинском отрывке - слово "поэтичность" взято в кавычки. Что вижу я, как читатель? На ледяном Казбеке блещет Востока розовый огонь. Всего несколько слов. Горные ледники отражают солнечный свет с восточной стороны, следовательно, еще утро, солнце – на востоке. Но в этом месте, где находится человек, еще тень, так как высокие горы не пропускают лучи в ущелье, поэтому привлекает внимание зрителя яркий розовый отсвет (яркий – от того, что сказано «блещет»). Следующее двустишие. Бьет по воде, игриво плещет Копытом легким потный конь. Конь потный, следовательно, с раннего утра всадник преодолел большое расстояние. В описываемый момент конь уже напился и играет с водой. Всего несколько метафор и мы видим картину. Почему копыто легкое? Это ощущение всадника, так как конь легко несся вместе с ним. Таково свойство поэзии: краткость, метафоричность. Но и сама картина не может не вызывать восхищения: белоснежные вершины гор, озаряемые солнцем, под ногами горная речка с чистейшей водой. Написано с любовью к этому месту, которое порождает возвышенные чувства в груди любого человека, даже простого горца. Но с точки зрения Антипоэзии здесь поэзии меньше, чем в «грязной заплеванной  караульне». Гм-гм. Разумеется-разумеется, апологеты Антипоэзии выскажут свое мнение: мол, речь не о фоне, а о сути происходящего, качестве мазков художника, изобразившего ситуацию. Конечно, грациозное животное, прирученное человеком и ставшее ему верным другом и помощником, не идет ни в какое сравнение с людьми, пусть они садисты и мазохисты (подсматривающий Иуда, получающий наслаждение от страданий жертвы), люди выше, благороднее – вот точка зрения Антипоэзии.
Антипоэзия наслаждается от страданий человека, чье имя является символом смирения, любви к ближнему. Восхваление низменного в человеке и преклонение перед низменным есть не что иное как апологетика (защита) Антипоэзии. Причем, в лучших традициях иезуитства настоящие термины извращаются: белое обозначается как черное, грязное как чистое, смерть как нечто высшее…. Тогда что остается для жизни? Только проза.
Главное, что мы можем увидеть: Антипоэзия предстает как действующее явление - не просто риторика, рассуждение, но обоснование определенного взгляда на окружающую действительность. Чем изощренней, чем извращенней сотворено словесное изображение действительности, тем темнее предстает и понятие поэзии.
Таким образом, автор рассуждений о поэзии, сам не осознавая того, взял флаг в руки, флаг Антипоэзии, явления не очень старого, но только сегодня получившего свое достойное название. Антипоэзия по формальным признакам не отличается от поэзии, но внутреннее содержание полностью противоречит эстетическим принципам, заложенным в понятии поэзия.
Теперь, когда выяснили, что провозглашено новое направление, называемое АНТИПОЭЗИЕЙ, мы можем взглянуть иными глазами на скромницу-поэзию, которая в своих устремлениях старается подняться над суровой прозой жизни, создавая для человека иной мир, внешне невидимый, живущий в душе его и мыслях.

4. Поэзия или Антипоэзия?

Что мы можем отнести к Антипоэзии? Есть так называемая подзаборная поэзия – с употреблением незензурной брани. Так как у нас существует только внутренний цензор – уровень культурности человека, государство отстранилось от этой задачи, то назвать нецензурной матерщину, извращенные словечки, сказанные с целью унижения другого, искаженные названия половых органов – мы сегодня не можем. Государственные мужи и сами не чураются употребить острое словцо, считая, что с народом управляться так легче. Мы же помним рассказ о возчике, лошадь которого не понимала указаний без мата. Но возчик не писал стихов – мы знаем, отчего. Поэт – высококультурный и образованный человек, знающий словарь настолько, что может находить эпитеты, понятные каждому человеку, даже возчику. Но поэт вполне обходится без брани. Это не означает, что он прячет голову в плечи при низкопробной ругани, он находится в живой человеческой среде, но это означает, что он может обрисовать ситуацию, употребляя нормальную речь. «Наша публика так еще молода и простодушна, что не понимает басни, если в конце ее не находит нравоучения. Она просто дурно воспитана. Она еще не знает, что в порядочном обществе и в порядочной книге явная брань не может иметь места; что современная образованность изобрела орудие более острое, почти невидимое, но, тем не менее, смертельное, которое, под одеждой лести, наносит неотразимый и верный удар» - так сказал сто пятьдесят лет назад М.Лермонтов в предисловии к «Герою нашего времени». Стоит ли нам идти на поводу у публики, о которой говорил классик?
Помню, как находясь в атомной подводной лодке на глубине триста метров в Японском море, мы слушали одесский юмор. Одна юмореска состояла сплошь из матов, ни одного нормального слова. Крутилась пленка магнитофона, все смеялись. Я тоже. Было действительно весело. Триста пятьдесят метров морской воды над тобой – это ад. Оболочка лодки потрескивала от высокого давления, мы не знали, выдержит ли, так как это были первые испытания. Капитан лодки был матерый человек с красным лицом, речь которого в каждом предложении содержала несколько матов. Его приказы выполнялись безукоснительно. Я-то был инженером-акустиком из сдаточной команды, ему не подчинялся, но моряки, молодые ребята, подтянутые, стройные, только шныряли по узким проходам и люкам. Однако поставьте эту запись, пусть в лучшем качестве, в цифровом исполнении, среди группы альпинистов, покоривших вершину, тот же Казбек – будет ли она уместна среди темно-синего неба сверху и белоснежной пелены облаков под ногами, среди блестящих ледников и чистейшего воздуха? Здесь – только молчание и наслаждение этим почти космическим видом, и гордость собой, что вершина покорилась. Так я думаю.
Где место подзаборной поэзии? Под забором, на котором начертаны ее строки. Можно ли отнести народные частушки к подзаборной поэзии? Частушки уж ни в чем не виноваты. Веселые, искрометные, являющие собой настоящее народное творчество, созданные простыми людьми, не знающими литературного языка, но имеющими богатую внутреннюю культуру. Такими людьми всегда была наполнена Россия, постоянно кем-то угнетаемая. Народная поэзия спасала человеческую душу, окрыляла, давала настроение жить. Моя речь о сочинителях современных, у которых появилась возможность выдавать «на-гора» свои произведения, но считающих себя обязанным вносить в стихи мерзости. Моя речь о литераторах-любителях, считающих себя обязанным защищать новый взгляд на поэзию, отстаивать мнение, что поэзия призвана воспевать мерзости. И подобные сочинения и подобные статьи не относятся к поэзии. Но Антипоэзия в полной мере усвоила свойство мимикрии, маскируясь под Поэзию и утверждая свои принципы от лица Поэзии. Завершу цитатой: “Искусству всегда угрожали два чудовища – художник, не ставший мастером, и мастер, не являющийся художником”. (Болеслав Прус).

Так же как море очищает себя от мусора и пены, выбрасывая их со своих могучих плеч на берег, так же Поэзия очистит себя, выбрасывая Антипоэзию на задворки литературы.

Примечание: в статье использованы материалы из Википедии.