Кошмар вместо пролога

Он выходил из подъезда своего дома.
Он шел к своей любимой.
Выйдя на улицу, он почувствовал, что мир переворачивается. Все не так, как должно было быть. Такое ощущение, что воздух умер, свернулся, лишился части кислорода. Стал похож на воздух подземелья. Тихого и мрачного, таящего в себе смертельную угрозу.
Вчера было минус двадцать. Сегодня с крыш лилось огромное количество воды – растаявший за одну ночь снег. Собиравшаяся в лужи вода странно пенилась и бурлила и была неестественно серого цвета. Было по-зимнему темно, но небо заволокло тучами, и звезд не было видно совсем. Казалось, сейчас польется дождь, и только осознание того, что сегодня было восемнадцатое декабря, не давало полностью поверить в это.
Он выходил так из дому каждый день, но никогда ничего не чувствовал, кроме безумного влечения к ней. К его любимой. Ему было наплевать на холод, на солнце… Обычно было наплевать. Но не сегодня. Сейчас он словно сам был частичкой всего этого, каждой клеткой тела осознавая неестественность происходящего. И чем больше он делал шагов вперед, тем сильнее ему хотелось побежать, ибо он уже знал, хоть до конца еще не понимал, что случится нечто страшное. В ту секунду, когда он проходил мимо последнего в доме подъезда, из дверей выбежала женщина. Она посмотрела на него полусумасшедшими глазами, и ее вырвало. Он  подбежал к ней с желанием оказать помощь, но, увидев, как она скрючилась в луже с неестественно-серой водой, понял, что женщина умерла.
Он схватился за голову и побежал, побежал, побежал. Спотыкаясь, и, чуть не падая, слыша в голове только одно: «Успеть. Ты должен успеть. Анна должна еще жить». Эти слова совпадали с ритмом его шагов. Пепельно-серый плащ развевался на внезапно поднявшемся ветру, с головы сдуло шапку, но он этого не замечал. Не замечал, что на улице не было ни одного человека… Только тела, лежащие в неестественных позах. Он снова перестал быть частью. Сам стал Миром. И… споткнулся о труп мужчины, руки которого почему-то оторвало, и они лежали в стороне от ног, которые тоже почему-то оторвало. Все тело человека будто сплющило. Нос вдавился в лицо, само оно уже не походило на лицо, а на кровавую маску, из-под содранной, приоткрывшейся кожи были видны зубы.
Он, ставший Миром, ошалело огляделся. Немного трупов, на самом деле. Но все они были искажены так, что люди в них больше не узнавались. Это могло значить либо то, что умерли не все, либо то, что остальные умерли у себя дома.  На миг ему захотелось стать тенью, но на небе не было солнца, а фонари не давали достаточно света. Внезапно он опомнился и снова побежал, не разбирая пути.
Вот и знакомая улица. Ее дом. На тротуаре несколько тел, у двери подъезда еще три. На лестнице два. У ее дверей – одно. Она.
Он подбежал к ней, уже зная, что это конец. Он уже сам почти стал сумасшедшим, бешеным, готовым броситься на всех. Вот только, не на кого было бросаться. И он заплакал. И слезы, падая на холодный пол лестничной клетки, странно звенели, будто превращаясь в лед.
Смерть не исказила ее. Она была такой, как и при жизни – прекрасной, чистой. Русые волосы, ставшие мертвыми, падали на лоб. Ясные глаза, ставшие мертвыми смотрели в пустоту. Тонкие губы, ставшие мертвыми, чуть приоткрылись, и в уголках их застыла некогда горячая кровь, ставшая мертвой.
Он рыдал на ее груди, уже сойдя с ума. Целовал холодные щеки, будучи невменяемым… Закрыл ее веки, чувствуя как твердеет его сердце, которое люди всегда называли каменным…
Он проснулся в холодном поту в своей постели от собственного крика.