Степная Афродита

               
В детстве, когда нам с друзьями было лет по семь-восемь, летними вечерами у костра слушали мы байки взрослых парней. Понятное дело, много разговоров крутилось вокруг запретных для нас тем, но оттого только жгучей был интерес к fruit defendu. И хотя нас просили отойти от взрослой компании на расстояние четырех–пяти шагов, мы и при этих условиях умудрялись «считывать» информацию и быстро обмениваться между собой недостающими деталями повествования...
Артём - огромный детина, сын кузнеца дядьки  Игната, рассказывал таким вот летним вечерком как он «кувыркался» с цыганской дочкой в степи на сеновале. И от того его рассказа запало в мою детскую голову «страшилка», будто у ведьмы, если её раздеть догола, от пупа и до самой ступни всё покрыто черной козлиной шерстью. «А коли охватит ведьму страсть, - нарастая, звучал в моих ушах его голос, - так ступни у неё превращаются в козлиные копыта... Как увидел я это дело, так меня словно ветром сдуло – три версты, как три шага одолел. Сам не заметил, как в селе очутился. И всё слышал её плачущий голос – звала назад!»
За годами забыл я эту жуткую историю. А тут, как раз в разгар сенокоса, захотелось пожить мне среди косарей – попросил отца взять меня с собой в степь. Целыми днями катался я с ним на тракторе с косилкой. Очень нравилось мне это дело. Кормили нас, как говорится, «на убой» - много и очень сытно.
Повариха у нас была - краснощекая красавица Дарья, выпускница кулинарного техникума,может быть лет двадцати или чуть больше. Добрая – слов нет! Бывало, объемся, как тот кот на маслобойне,  шелохнуться страшно – кажется, лопну сейчас. А она всё  норовит в рот мне ещё чего вкусного засунуть. Мужики посмеивались...
«Дарья на Витьку глаз положила. Понятно, что не даром кормит, как султана!» Мне стыдно было –   даже неловко было в глаза Дарье смотреть.
Мне-то было уже  двенадцать... почти тринадцать лет. До той поры я пару раз нечаянно заставал девчонок во время переодевания и «кое-что» видел –  гладенький улыбающийся «колобок», но вот взрослую женщину обнаженной – нет. До того самого лета...
Мужики разрешали мне купаться в цистерне, куда завозилась вода для душа. Я залазил в неё через люк и погружался в теплую, как парное молоко, воду – за день она именно до такого состояния и нагревалась. Душевая кабинка задней стороной примыкала к цистерне. Если в один люк нырнуть, а из другого вынырнуть, то окажешься прямо напротив душа – лицом к лицу с купающимся...
Именно такой нырок я и совершил. Выныриваю, открываю глаза и вижу обнаженную Дарью под струями душа: тело белое, как из мрамора точенное, волосы распущены, едва колен не касаются, по лицу струйки воды растекаются, падают маленькими водопадами на грудь, с груди – на живот, с живота – на огромного мохнатого паука, что впился в её белоснежное тело пониже пупка...
Помню, я хотел протянуть руку и сбить с неё это "ужасное насекомое", но тут, вдруг, из глубин моей памяти выскочила «страшилка» - ужасный образ ведьмы, у которой «от пупа и до самой ступни всё покрыто черной козлиной шерстью». Нахлынул такой дикий страх, что я, как тот Артём, не помнил, как очутился далеко от этого места...
Успокоившись, отозвал в сторону отца и прошептал:
-  Па, Дарья – ведьма!
Отец не понял. Я стал ему объяснять, что да как...
Он так смеялся, что я испугался ещё больше. Но видя, что у меня вид стал ещё печальнее прежнего, прижал меня к себе и похлопал по плечу. Стал, подбирая слова, объяснять. Я даже почувствовал, как жар смущения охватил и лицо, и шею мою...
Вечером я быстро поел и ушел на ближайший пруд порыбачить час-другой.
Вернулся – все ходят с улыбкой на лице. Глянут на меня - и улыбаются. Видно, отец без меня рассказал мою историю...
Дарья, как ни встречу, заливается румяной краской и опускает глаза.

Что было потом?
Ну, если честно, то Дарья так запала мне в душу, что даже снилась и, надо признаться, очень часто...
И после фантазий, что выдавали мне сны, трудно сказать, кто из нас двоих сильнее краснел при встрече...
Каждое лето я непременно рвался в степь к отцу на сенокос.
В тот год мне исполнилось семнадцать. Сдав экзамены в институт, я вернулся обратно уже под самый конец сенокоса. Для начала, чтобы хотя бы чем-то меня занять, оставили меня при Дарье: что поднести, что привести...
У Дарьи в тот год была помощница. И когда я собрался за чистой водой на «Дальние родники», Дарья сказала, что поедет со мной – оплеснуться в «Чистых копанях». Уже там, сидя после купания на траве в тени ивы, я признался ей в своих чувствах. Сначала она смеялась и подшучивала... Я чуть было не провалился сквозь землю то ли от стыда, то ли от её реакции на моё признание. Но потом она сама обняла и поцеловала меня. И тут мы, словно обезумели от чувств...

И сейчас, через много-много лет, я постоянно молю Бога, чтобы старость никогда не коснулась её...
Она такая... Она такая славная!