Старая карга

                СТАРАЯ   КАРГА.


        - Тьфу, ты, язви тебя,- кричала с крыльца Прасковья Федоровна, - Надька, окаянная, ты не корову ли, уж, доишь?
           Но словно в ответ, глаза ее сами уперлись прямо в даенку, которая с вечера была приготовлена и сушилась на столбике тут же возле крыльца.
            - Надька, стерва, кудысь тебя занесло  в такую рань,- еще более разъяреннее кричала она.- Подись, снова за свое принялась и каташься с Ленькой на сеновале.
             Прасковья Федоровна замолкла на немножко, словно прислушалась. А в ответ на ее тишину петух заголосил.
            - Ку-ка-ре-ку!
            И пошла вся деревня перекукарекиваться. В пять утра, пока все в домах спит, далеко слыхать петушинные нотки. Утренний воздух чист и прозрачен, хрумок как хрусталь и музыкален, как орган. Малейший шорох приводит в колебание весь воздух вокруг и тогда...
            - Пу-па-ре-пу!- тихо донеслось с другого конца улицы.
            - О! И когда она его заменит?- ворчит Прасковья Федоровна.- Деревню тока позорит. У всех петухи, как петухи, справно слушать, а у нее … поносный какой-то…Тьфу! Старая Карга, одним словом и есть.
             - Пу-па-ре-пу! – вторично пропел «поносный»петух и Прасковья Федоровна схватив коромысло, будто собралась прибить нелюбого певуна, побежала, однако, в сторону сеновала. В два приема, несмотря на тучность масти своей, протиснулась меж  жердей перекрытия в том месте, где дочь по утрам женихов своих справаживает.
             - Надька, все! Мое терпениье кончилось,- кричит она и сквозь сено пыльное тело свое тащит, но коромысло окоянное в ее  руках, как пропеллер у самолета, не дает быстро пробираться.
              -Я вам щас покажу «пупарепу», ты у меня из дому полгода выходить не будешь, шалава,- ворчит она и коромыслом по сену направо и налево колошматит.
              - Мамань, ты че сдурела совсем, что ли? – услышала она совсем рядом под ногами.
              - А-а-а! Вот ты где, сучья дочь! Леньку уже спустила али тута еще припрятан,- и Прасковья Федоровна стала топтать сено и тыкать коромыслом по углам сеновала. Она бы бросила это делать, но Надька странно молчала и это настораживало. Боиться, значит,  ухажер тут где-то спрятался. И ей очень хотелось ухамаздать соседа своего Леньку Гордиевского, который вот уже два года цацкается с ее шестнадцатилетней дочькой, а не сватается. Как матери, ей было обидно за свою красивую по всем статьям дочь. За что бракует Надьку Ленька, ей было непонятно. Больно было осознавать, что соберет Ленька с Надьки пенки и съедет в город. Люди  об таком  поговаривать стали, значит от правды недалеко, дыма без огня не бывает.
               - Ленька, выходь до меня!- кричит Прасковья Федоровна.- Или ты трясешься тока по ночам и в чужих сеновалах? Пенки с Надьки сбираешь, так я щас коромыслом с тех пенок сметану собью… Выходь, тебе говорят!
               - Ха-ха-ха!- распулилась смехом Надька.
               - Че, ржешь-то, дура? Посмотри лучше на себя, вся как есть помятая и изжеваная… Срамница!
               - Маманя, тут никого нет, ха-ха-ха, -от души смеется девка.- Спаздала, мамочка. Ушел тока что Ленька.
               - Ах,ты шалава, бестыжая, я тебя сейчас собью в сметану, чтоб никаких пенок у тебя не было,- и Прасковья Федоровна со всей силой замахнулась коромыслом на дочь.
               Надька перестала смеяться. Встала во весь рост перед матерью. Вмиг посерьезнела и упрямо прищурив глаза, уперла их прямо матери в лицо. Она приготовилась получить хо-о-роший удар коромыслом. Но Прасковья Федоровна так и замерла, словно обелиск какой в немой позе и, вдруг, разом обмякла всем телом  и свалилась на подкошенные в коленках ноги.
                - Горе ты мое и радость, Надька,- надрывно и с болью душевной запричитала женщина. Она закрыла лицо руками, чтоб, наверное, не видела дочь материнской слабости, а потом и вовсе уткнулась лицом в сено. Надька видела как ходуном ходят ее плечи от рыданий, как корчится спина от мук сердечных. Надька впервые видела мать плачущей. Ее это смущало и обезоруживало. Наконец, неутерпев, она опустилась рядом с Прасковьей Федоровной на колени, обняла ее за плечи и стала гладить ладонью ее растрепанные волосы.
                - Мамочка…-только и смогла выдавить Надька и тоже за- плакала.

* * *


                - Ну, будя, слезами сено мочить. Сгниет ненароком, чем коровушку зимой кормить будем, -наплакавшись по потребу и досыта, выплеснув из себя накопившиеся обиды, сказала Прасковья Федоровна грубовато и настойчиво отодвинула от себя мокрое от слез лицо Надькино.- Будя, говорю. Ступай корову подаи и в табун справадь.
               Надька всхлипывая, пыталась объяснить матери что-то, но у нее от слез невыходило с языка ни единого слова. Махнув в сторону мамки рукой, Надька спустилась по лестнице через лаз в сарай, где рядком в стойлах уже давно ожидали ее три дойницы.
               -Му-у-у-у, м-у-у-у-у,- встретили они девку. И она подхватив подойник подсела к первой коровке. Смочив влажной тряпкой вымя, Надька тиснула упругий сосок, из него упорно жигнула на дно первая струйка парного молока. Чак-чак, чак-чак, чак-чак падали струйки молока теперь уже в заполненное ведерко. Молоко у них было справное, потому струйки падали с мягким звуком, как масло: чак-чак,чак-чак.
                Отдоившись, Надька погнала коров в стадо, которое было уже далеко за деревней. Проплакали они нынче с матерью время-то.
                - Забрюхатишь, Надька, тагды, всей жизнью не расхлебаешься, чтоб счастливой стать,- покорившись, очевидно судьбе,тихо без всякой злобы сказала Прасковья Федоровна, закрывая за дочкой ворота.
                Надька погнала стадо вдоль улицы, пряча от людей заплаканное лицо.
                - Здравствуй, Надюшка,- ласково окликнула соседка тетя Поля, мать Ленькина.- Чтой-то поздно нынче гонишь своих. Проспали аль как?
                - Маненько проспали, тетя Полина,- не поднимая головы ответила Надька.
                - Ленька-кабелина не погнал нынча коров со двора. Не погоню, говорит, маманя, хоть тресни… Вы случаем не поругались с ним?
                - Нет. Что вы, тетя Полина, такое говорите, у нас все хорошо.
                - Ну, и ладны тогды. Ты его потуже привязывай и держи, а то он, кабелина, в город надрючился.
                - Не обещаю, тетя Полина. Ленька взрослый, ему лучше знать…
                - А ты что без него дитя растить будешь? Он что, бестыжий, так кабелем и проживет? Так нельзя. Не по-соседски это, не хорошо. Ты матери сказала?
                - Нет пока,- еще ниже опустив голову, выдавила из себя Надька.- Да ей это и неинтересно.
                - Как это ты о матери такое!?- повысила голос тетя Поля.
                - Я побегу, тетя Полина, а то табун в поле догонять придется, - и, сломив крепкий прутик с куста сирени, Надька почти бегом погнала коровенок в стадо. Навстречу уже возвращались бабы улишные, отогнавшие дойниц пораньше ее.
                Надька бежала рядом с молодой буренкой, бежала не останавливаясь и не здороваясь ни с кем, бежала не поднимая глаз на баб. Надьке совсем не хотелось, чтобы они видели, как по щекам ее текут горькие слезы. Она не утирала их и не размазывала пальцами по щекам, потому что было бы еще больнее и жальче душе. А Надька себя не щадила и в мыслях уже давно казнила за распущенную любовь свою. Но выхода не видела. Быть может струйки слез, как каналы судьбы, теперь ей что-нибудь да подскажут…

                * * *

                Услышав щелканье кнута пастушьего, ругательства и свист табунщиков, коровки понеслись на своих четырех прытко. Надька их уже догнать не могла. Она остановилась возле последней в улице хаты и проводила своих рогатых молочниц взглядом.
                Надька стояла бы еще, быть может, весь день, потому что идти обратно ей не хотелось. При мысли этой, слезы с новой силой лились и лились из нее. Видать собралось их в ней за эти два года немерено. И сейчас вышли наружу и счастливые слезы и горькие. Не все ведь было плохо. Вначале было очень красиво и весело. Надька на крыльях летала, которые только сама и ощущула, сама ими и правила. В снах своих девичьих, даже высоко в небо поднималась и парила над домом Ленькиным. Он спал и неведал об этом, что его полюбила семиклассница, его же соседка.
                Еще как полюбила! Раз и навсегда полюбила. Раньше  не замечала Надька своего соседа, хоть и окнами друг на друга с рождения смотрели, а когда Ленька из армии пришел, когда по деревне прошелся во всей красе солдатской формы, когда ей подмигнул… Тут все и началось у Надьки. Спать стала плохо, все о нем думала. Учиться перестала совсем, все его по улице глазами искала. С матерью браниться и ерничать начала, в тайну свою сердечную допустить боялась.
                Что только не делала она, но Ленька ее не замечал. С другими девками, куда старше ее, по улице ходил с шумной компанией при гармошке  и с  песнями, со всеми девками на глазах всей деревни перецеловался, пересватался, наверное, и перелюбился.
                Неделю, другую гулял Ленька свой дембель. Потом уж второй месяц в деревне похмелялась молодежь в доме тети Полины. Казалось конца-края не будет Ленькиной радости по случаю его возвращения.
                Тетя Полина не выдержала такого пристрастного сыновьего натиска на свои скромные кошельковые возможности и поставила крест на Ленькиных гулянках. Однажды она просто выгнала всех ухабак со двора. Ушел с ними и Ленька.
                - Ну, мать, не ожидал от тебя такого,- сказал он на прощанье. – Я ж там не в куклы играл, а жизнью рисковал, понимаешь…
                - А сейчас, сынок, моей жизнью решил рисковать? Не будет такого. Сам не понимаешь, к словам моим прислушайся, - тетя Полина перекрестилась в след сыну и громко, чтобы он услышал, добавила: - Похмеляться домой приходи, там и поговорим. Да помни, я у тебя одна, Ленька!
                Надька стояла за занавеской своего окна и все видела. Не только видела, но и слышала, потому как еще не вставили вторые рамы в окна. Она видела, как Ленька грубо стиснул в руках красавицу Зинаиду с соседней улицы, заломил ей набок голову и при всех затянулся в длинном поцелуе свадебном.
                - Раз, два,три…пятнадцать,шестнадцать,- хором отсчитывали секунды сладострастия друзья Ленькины, вокругстоящие,- сорок один…пятьдесят!
                Наконец, Ленька оторвался от красавицы Зинаиды и засмеялся счастливо. Зинаида без всякого смущения стала прихорашивать свою прическу, а затем сама обняла и повторила затяжной поцелуй.
                -…пятьдесят один…шестьдесят, шес….
                - Зинаида, выходи за меня замуж,-  выкрикнул Ленька, оторвавшись от девушки.
                - У-у-у-у-у, о-о-о-о, а-а-а-а,- гудела компания.
                - А что? Самый раз быть свадьбе. Скоро уж снег выпадет. Тогда гуляй скока хошь, все работы  в доме нет,- рассудительно ответила Зинаида.
                - А-а-а, у-у-у, о-о-о-о,- отреагировали стоящие вокруг.
                Заиграла гармошка. И потащился Ленька за Зинаидой на соседнюю улицу, должно быть, в невестин дом.


                * * *

                - Посторонись, девка, малость,- услышала за спиной чей-то голос Надька.- Дай загулявшим и лодырям табун догнать.
                Необорачиваясь, шагнула она в переулочек, а он вывел ее за огороды к лесу.  Вот оно спасение! Побыть наедине! Поговорить с собой! Разобраться и быть готовой жить дальше! Что делать? Как быть? Зачем?…
                Миновав буераки, сплошь поросшие коноплей, полынью и лебедой, Надька вошла под сень вековых елей. С этого края деревни ельник, так звали люди хвойный бор, простирался гектар на тыщу, наверное. Лес этот никто не проходил сквозь и никто не знал где он кончается. Зато все в деревне знали, что летом бор кормит своими плодами, а зимой греет печи опавшим сухим хворостом, прелой еловой подстилкой - домашнюю птицу, а ежели валежник кому повезет собрать, так и баньку истопить соизволится. По самому краю деревни бор с годами деревенские превратили в мельколесье. Повырубали с краю молодые елки и сухостой, так что просматривается и продувается здесь лес насквозь. Здесь и травка редкая продырявливает опрелый настил из хвойного лапчатника, а по весне подснежники, первоцвет и медуница кучками произраста- ют, в мае сморчки- грибочки этакие вкусненькие повылазят при корнях старых елей… Все лето бор- лучшее место прогулок у тех, у кого время свободное появится.
                Надька пошла лесом. Там впереди есть тоже переулок, по которому он прямо к дому выведет. Там еще «журавль» колодешный виднеется. Надька взглынула в сторону домов и обомлела. Прямо перед ней и торчали эти «журавлинные крылья» от колодца, а на них на кованых цепях болталась вверху деревянная бадейка, схваченная по низу железным обручем. Из бадейки текла вода колодешная, стало быть, только что кто-то по воду приходил. Может, у колодца еще стоит, утренним воздухом наслаждается.
                Йойкнуло сердце девичье. Нет, ей не хочется возвращаться домой именно сейчас. Не поспело ее решение в мыслях. Не готова она с матерью говорить.
                Коли так, нечего сварачивать к переулку и Надька пошагала дальше лесом. О чем думала, не знает, потому как думы были рваные и в одну не выстраивались. И душа была разбитая, вот Надька и кружилась по лесу, обнимая деревья, плакала в их кору, ломала ветки снависшие к земле, чтоб глаза неповыхлестывали . Обессиленная от собственных чувств, упала, наконец, Надька в траву, в небо взглянула и завыла.
              - Ы-ы-ы-ы,- воет она, а слез нет. Совсем грудь затянуло болью, дышать трудно стало. Надька по грудине кулаком стучать начала и выдавила последний ох! Потом молча в небо смотреть стала, без слез, выплакалась, должно быть.
               - На чем думки мои остановились?- вслух произнесла Надька.- Как Ленька к Зинаиде всю компанию повел? Как я из-за занавески за ним следила? Как ночь потом мучалась?

                * * *


                В ту ночь Надька, действительно, спала плохо, а может совсем не спала. Представляла Леньку целующегося с красавицей Зинаидой. Конечно, за такую сватов пустить можно, в деревне порадуются такому событию, оба видные и годы у обоих подстать. А Надьку, не прицеливаясь, соплей перешибить еще можно. На груди ее, пока что, два прыщика чуть более горошин завязались. Когда они поспеют, чтоб такие как у Зинаиды были пышные?   Наверное, еще не скоро. Надька потрогала на груди  бугорки и вздохнула.
                - Семечки самого низкого сорта, да и то коноплянные,- и она снова глубоко и с печалью вздохнула.
                Чуть в окнах свет забрежжил, Надька в своем стариньком в подсолнухах сарафанчике, на улицу крадучись выскочила, схватила подойник и в сарай к коровкам побежала. Дзыньк-дзыньк брякали струйки молочные на дно. Одно, другое, третье ведерко наполнила Надька сегодня чтой-то быстро, сама дивится. Руки об подол сарафана утерла и коров из сарая выгнала за ворота. Сама в сарай вернулась, чтоб ведра с молоком в дом снести. Но сначала надо теляткам молока плеснуть и в кормушки сенца свеженького бросить. Вон они уж на ногах стоят и из-за перегородки на нее смотрят.
                - Всех сегодня  подняла, выходит, -улыбнулась Надька.- И то ладно, хоть не одна мучаюсь, есть с кем поделиться муками своими.
                Надька полезла по лесенке на сеновал.  Собрав кучками сено, она подхватила в охапку первую и сбросила через лаз в хлев. Повернувшись ко второй, Надька очетливо увидела, что в углу животом вниз лежит человек.
                - Ой, мамочка,- вскрикнула она, подумав, что он мертвый, поскольку поза у человека была неестественно скрюченная. Надька подползла поближе и вздумала потрогать лежачего. Когда рука ее почти коснулась головы, человек  неожиданно сам к ней повернулся.
                - А-ам!- вскрикнул он, а Надька с визгом отлетела в сторону и едва в лаз не свалилась.- Ты, че, соседка, своих не узнаешь?
                Это был Ленька. Надька осторожно огляделась по сторонам, нет ли рядом Зинаиды. Ее на сеновале не было. Надькино сердце кружилось от счастья. Вот она судьба ее девичья. Сама привела его к ней. Кружилось сердце так, что потемнело в глазах и Надька пала на спину, чтобы не потерять от счастья сознание.
                - Ты, че, Надька? Жива?
                Она открыла глаза и увидела над собой испуганное Ленькино лицо. От него несло спиртным перегаром, но это неотпугивало Надьку, наоборот. Она еще шире раскинула руки и еще сладостнее заулыбалась сливаясь с радостью, что он рядом, совсем рядом. Вот он. Протяни она руку и она уткнется в его грудь, обними она его и почувствует стук его сердца.
                - Я люблю тебя, Ленька, сильно-сильно,- шепчет Надька нежно, как может делать это влюбленная зрелая женщина.- Я с тобой хыть на что готова, Ленечка…

                * * * 

                А потом целых два года беззаботной и романтической любви. Надька, действительно, была готова на все ради  любимого.
Она мчалась к нему на встречи, лишь сигнал подаст. Она бежала  к нему навыручку туда, куда его судьба забрасывала. Любящая Надька оказалась не по годам мудра и терпелива. Ленька избалованный вниманием женским, высоко ценил Надькину любовь. Даже тетя Полина, его матушка, с уважением относилась к чувствам девушки.
                В школе, однако, Надьку вызывали на педсовет, узнав о ее связях со взрослым парнем. Предупредили, что исключат, если не прекратит эти «безобразия», которые честь ее девичью портят.
                По деревне слухи об их любви ходили самые невероятные. А Ленька в ответ на любовь и все бабьи судаченья, прекратил пить, перестал по девкам шастать и каждый день приносил Надьке цветы, даже зимой. Где он их брал, никто не знал.
                - Да шоферам рейсовых автобусов заказываю,- сам выдал Ленька свой секрет.
                Надька ждала, когда повзрослеет и ее сосватают, других мыслей в голове не держала. Ленька был счастлив с ней и ни о чем думать не думал. Разговоры стихли, деревенские привыкли к ним и больше не судачили. В школе дали Надьке закончить седьмой и восьмой классы. Все было бы хорошо, кабы Надька взрослела быстрее, чем события  ее любви развивались.

                * * *               

                Месяц тому назад почувствовала Надька, что пропал у нее аппетит, на который она отродясь не жаловалась. А тут, что на стол мать выставит, что в тарелку нальет, что сама на хлеб намажет- все в горло до тошноты не лезет. Да, прямо-таки, до тошноты и не лезет. Запахи тоже стали раздражать. Противнее, хуже еды всякой стали. Даже, когда Ленька с конфетами приходит и они в рот не лезут.
                - Надька,- сказал ей Ленька растревоженно,- поди, забрюхатила?
                - Я те ни девка какая, брюхатить,- обиженно молвила Надька.- У нас любовь с тобой, а не потаскушки.
                - А ты все-таки сходи к фельшеру,-посоветовал Ленька.
                - И что тогда?
                - Тогда после тогда и будет,- сказал рассудительно Ленька и поспешил уйти пораньше обычного. 
                Да ее саму уже допекало новое состояние. Вот она и сходила к акушерке сельской, которая поставила ее научет роженицей.
                - Аборт делать не будем по двум причинам,- как приговор, глядя в бумажку, читала фельдшерица.- Во-первых, первая беременность, во-вторых срок уже больше положенного.
К тому же, делать не стоить, потому как у вас, я думаю, это полюбовно, а не случай какой.
                Надька бежала к дому Ленькиному сломя голову. Да,да!
У них будет ребенок, который зародился их любовью. Все хорошо будет! Надьке исполнилось полных шестнадцать, Леньке- двадцать четыре. Все хорошо будет… и свадьба будет…
                - Ленька с утра в город поехал,- встретила ее на пороге дома тетя Полина . – А что про что, мне неведомо. Да ты проходи, чаем со смородиной угощу.
                - Тетя Поля, я в другой раз и с удовольствием, а сейчас к мамке на склад побегу,- улыбчиво говорила Надька.- Мама просила помочь. А Леньке скажите, что прав оказался.
                - В чем прав-то,- крикнула вслед тетя Полина, но Надька послала ей воздушный поцелуйчик и скрылась в переулке.

                * * *               

                Каждый вечер Надька забиралась на сеновал в условленное время и ждала Леньку по долгу, но он не приходил. Весточек о себе не подавал, как у них было оговорено на всякий случай. Одно успокаивало, что тетя Полина тревогу не била. По соседям Леньку не разыскивала. Значит жив. По деревне вновь  слухи поползли, что съезжает сосед в город на заработки. Только на этот раз, Надьку эти слухи обрадовали. Грезилось ей, что заботу о будущей семье Ленька проявляет.
                Когда возлюбленный в деревне появился, Надька увидела его через воротние щели. Шел он с сумкой за плечами и все на ее дом поглядывал. Надька быстро выполоскала лицо, ноги в бочке с дождевой водой, надела платье свежее стиранное и стала ожидать любимого.
                Ленька не появился в этот день. Не появился на другой, третий… Лишь вчерашней ночью, когда поутрянке Прасковья Федоровна собралась из Ленькиных пенок сметану коромыслом сбить, они и поговорили.
                Они лежали, как всегда на душистой сушеной траве сеновала. Она гладила его непослушные волосы и выбирала из них  стебли трав. Надька не знала как начать разговор. Из ее груди вырывались легкие и неукратимые охи.
                - Че ты седня охаешь?- раздраженно спросил Ленька.- Не рада мне, так я уйду.
                - Что ты, Ленечка,- Надька даже привстала.
                - Наверное, и в правду пойти надо,- Ленька тоже стал приподниматься.- Чой-то у нас не получается нынче.
                - Лень, я ходила в больницу…
                - Да, об этом вся деревня знает,- еще более жестко заговорил Ленька.- Об этом даже мать моя знает, что третий месяц пошел с того… аборт делать отказали…
                - Леньк, а че делать-то будем?- осторожно спросила Надька.
                - Ты думаешь я зазря в город ездил? Так думаешь?- Ленька явно сверипел.- Так ты ошибаешься. Я туда думки думать ездил.
                - И че ты надумал?
                - А то и надумал, что дитя мне не надо пока. Дальше ты думай. Сходи к Старой Карге, она че скажет. Тока я жениться пока не буду. Мы с тобой по обоюдному согласию любовью занимались, стало быть ответа нет с меня. Щас это невозбраняется, прошли старые времена.
                - Как же ребеночек…- Надька незакончила свою фразу, ком к горлу подступил, слезы градом полились из глаз. Неугадала фельдшерица…
                - Чего ты ревешь, дурочка,- Ленька взял Надьку за подбородок и чмокнул в губы.- Жизнь только начинается. Наша любовь была твоим испытанием, делай выводы, Надька. А с ребеночком, думаю, кончать надо.  Кранты, одним словом.
                И не успела Надька осмыслить сказанное человеком, за которым она в огонь и в воду…которого любит больше всех на свете, как услышала она грубый окрик матери своей Прасковьи Федоровны:
             - Надька, стерва, кудысь тебя занесло в такую рань. Подись, снова за свое принялась и каташься с Ленькой на сеновале?

                * * *
               
                Конечно же, не могла Надька забыть про Старую Каргу, которая все на свете знает, всем на свете помогает от всяких заклятий - проклятий, порчи, наговоров, бездетных - детьми одаривает, а по просьбе - от беремености освобождает.
                Конечно же Ленька прав, жизнь только начинается и Надьке совсем не кстати фигуру свою портить. Она еще неналюбилась вдосталь с Ленькой.
                Надька вскочила и огородами, чтоб глаза людские не видели, побежала на самую окраину, где наотшибе стояла избушка Старой Карги. Никто из деревенских не назовет родственников этой немолодой женщины, никто не назовет подруг и друзей ее, никто не скажет как она здесь появилась, словно с неба пала задолго до пер-вого поселенца. Однако, люди Старую Каргу любили и при нужде не стесняясь к ней бегали. Знала Старая Карга секреты высших цивилизаций и умела оказать помощь, порой наукой необъяснимую.
                - Бабулечка, родненькая, помоги мне, Христом –Богом прошу, помоги,- Надька пала перед старухой на колени и даже губами к краю ее юбки приложилась.
                - Да, подымись, девка,ни с царицей дело имеешь,- Старая Карга помогла Надьке подняться с колен, усадила на табурет.- Вижу, что не от счастья бежишь, а от худобы в сердце. Рассказа мне твоего не надобно слышать. Сама разберусь. Садись на ту табуретку, что перед иконой стоит, а я чаю скипячу. Ты сиди не оглядывайся.
                И Старая Карга вышла из хаты, хлопнув маленькой, но тяжелой дверью, сплошь обитой разным рваньем, брезентом и рогожкой. В доме устойчиво пахло сушеными травами и горелыми свечами. Надька стала разглядывать стены, на которых сплошь висели фотографии и подвязанные разноцветными тряпочками  пучки трав. В правом углу над окном висела большая икона и горела свеча. Надька села на табурет, что стоял перед иконой и только принялась ждать, как дверь с таким же тяжелым звуком открылась и закрылась.
                - А вот и я, девонька,- ласково молвила старушка.- Заждалась, поди.
                - Да, нет, не очень. Интересно у вас тут. Столько фотографий!? Это ваши родные?- осторожно спросила Надька.
                - Э, нет. На фотографиях люди мне неизвестные, но мне нужные. Я через их глаза мир узнаю. Убираю только тех, кто умирает.
                - Как вы узнаете это?
                - Владеть этими секретами подсильно не всем людям, а только тем кто верит в силы свои и ищет контактов с природой, а стало быть с силами Вселенной.
                Старая Карга подошла к Надьке, расправила ее космы по спине.
                - На вот, пей и ко мне не оборачивайся,- сказала она.
                В хате было тихо и тепло. Запах зловоний и травянных ароматов мутил разум, хотелось спать, но Надька пила зелье и молила про себя, чтоб у Старой Карги все получилось.
                - Дай мне руку, девка,- услышала Надька голос за спиной и она тут же поспешила подать.- А теперь назови имя человеческое. Быстро! Не вспоминай!
                - Тима…Тимофей…Тимоша!- еле слышно произнесла Надька и провалилась в бездну. Так ей показалось. По крайней мере, Старую Каргу она потеряла из вида и перестала ее слышать.            
                - Измучил тебя, однако, твой  дерзко. Вон как ослабла, девонька, что чай со снадобьем тяжким показался,- услышала Надька откуда-то из глубины хаты ласковый голос старухи.- А я тебе еще одну чашку приготовила. На, попей, дочка. Потом все тебе обскажу.
                И Надька пила, доверившись Старой Карге всецело. Она готова пойти на все, чтоб только сохранить Ленькину любовь к себе. Без него весь смысл ее жизни превращается в пустое, бессмысленное существование.
                Надька так предалась мыслям своим, что не видела как шаманила над ней Старая Карга углями, кадилом, веревкой и курин-ными вареными яйцами.
                - А теперь слушай меня внимательно, девонька,- вывела из состояния транса старуха.- Ничего тебе делать над собой не надо. Рожай, как это делают все женщины. Будет у тебя сын. А твой ненаглядный покрутится еще немного и к тебе вернется. Проживете вы с ним долгую жизнь. Еще дети будут и все парни. Он тебя до смерти любить будет. Поняла? Все у тебя сладится. Только сейчас к нему не приставай. Смирись маленько, а то сломаешь все, что предписано тебе судьбой.

                * * *
             В школу Надька в девятый класс не пошла. Все равно в декабре рожать надо. Теперь уж точно исключат. Так лучше самой без скандала уйти. Зато собрала Надька документы и отправила в техникум, попросила, учитывая ее хорошие оценки и физическое состояние, зачислить без экзаменов. А еще приписала, что дед ее Семен Кадочников прошел Гражданскую войну, на «японской» воевал, а в Великой Отечественной сам Жуков вручил ему Орден Красной Звезды. Ответ пришел быстро и Надька стала учащейся сельскохозяйственного техникума.
               Про Леньку она не забыла, наоборот, каждую ночь из-за него недосыпала, вспоминая дни своей страстной любви с ним. Но спокойнее все-таки, Надька стала, как только почувствовала под сердцем своим биение сердца будущего своего сына. Так, кажется ей предначертала Старая Карга.
                - Когда же, когда?- засыпая, каждую ночь, мучала себя Надька.- Когда он придет?
                К Рождеству родила Надька сына и сразу назвала его Тимофеем. Кажется такое имя она назвала Старой Карге?
                Надька ждала с нетерпением соей из больницы выписки. Ей очень хотелось верить, что Ленька, узнав, что у них родился сын, обязательно придет их встречать. Ведь он где-то тут рядом проживает и, говорят, не женился еще.
                Встречать Надьку с сыном пришли две матери: своя - Прасковья Федоровна и Ленькина- тетя Полина. Пришли обе нарядные, в полушубках овчинных и в цветастых шалях. А цветов! Цветов сколько накупили! Всем, кто провожал хватило, Надьке большой букет дали и в машину еще положили.
                Надька была счастлива!