Пролог
В Москву пришла настоящая весна 1998 года. Надоевший своей промозглой сыро-стью март сменил светлый и звонкий апрель, к названию которого так и просится вечная рифма “капель”. В первых числах его шёл я не спеша вверх по улице Пет-ровке, и душа моя таяла под весенним солнцем, как серый снег уходящей зимы. От изобилия слепящего солнечного света и бликов талой воды было больно гла-зам смотреть вокруг себя, и закрывая их, я подставлял своё бледное лицо тёплым ласковым лучам и испытывал неизъяснимое блаженство.
В воздухе ещё витал лёгкий утренний морозец, но с крыш и навесов уже навзрыд плакали сосульки, играя разноцветными огоньками льда на солнце. Весе-ло журчали бесчисленные, в одночасье народившиеся, ручьи. Воробьи отчаянно старались перекричать друг друга и смело норовили хоть на миг окунуться в ле-дяную воду. К их не умолкавшему щебету присоединялись шумы проносившихся машин с замысловатыми сигналами да голоса прохожих, незаметно ставших в этот день громкими и чистыми. Всё это слагалось в одну долгожданную и столь приятную каждому музыку весны. А над головой наливалось синевою, промытое свежими ветрами, открытое, высокое и красивое небо.
Идя по центру города, куда мы, обитатели спальных районов столицы, так редко выбираемся, невольно хотелось хоть немного полюбоваться этой весенней новизной красок, запахов и звуков, когда бы не одно дело, самым прозаическим образом приведшее меня на эту улицу. За неведомые грехи или заслуги моё лю-бимое начальство на родном предприятии послало меня в тот день курьером от-везти на оформление несколько документов в некую контору с аббревиатурой ти-па: Росглавснабсбыттяжмашнашпром и т.д., дав только адрес – Петровка, 24.
– Слава богу, – думал я, – что не Петровка, 38.
Я шёл по правой стороне улицы и считал номера домов. Вот позади остал-ся перекрёсток с Кузнецким мостом, ушёл налево Столешников переулок, мельк-нула справа гостиница “Будапешт”, и показались впереди, за старинной крепост-ной стеной, золочёные купола церкви Высоко-Петровского монастыря, а перед ним – дом №24, облепленный с фасада многочисленными вывесками наших непо-топляемых контор. Меняются времена, сменяются эпохи, но, как говорится, дела идут, – контора пишет.
Щурясь от яркого солнца, я стал на ходу читать их названия, отыскивая нужную мне, как вдруг почувствовал, что налетел на кого-то, толкнув и наступив при этом на ногу. Оторвав свой взгляд от фасада дома, я к великому стыду увидел перед собой весьма привлекательную даму в белом пальто и сапожках, на носке одного из которых красовалась грязная отметина моего ботинка. С раздражением на красивом лице, ещё не утратившем свежих красок молодости, поправляя шляпку, из-под которой выбивались пряди светлых волос, она произнесла в мой адрес:
– Нельзя же так, молодой человек! Надо же хоть немного и впереди себя смотреть!
– Ну, что ж, – подумал я про себя, – и на солнце бывают пятна, – а вслух сказал ей:
– Ой, извините! Ради бога простите!
И с озабоченным видом двинулся дальше изучать эти злополучные для ме-ня вывески контор. Но, пройдя всего два шага и найдя заветное название, прежде чем зайти в подъезд дома, я машинально обернулся и замер на месте. Женщина в белом и не думала уходить, а, полуобернувшись, пристально смотрела мне вслед. Наши взгляды встретились, и я вдруг почувствовал, что лицо её мне знакомо. Но откуда я мог знать эту женщину, мне никак не удавалось вспомнить. Мы глядели друг на друга, и пауза длиною в несколько секунд затягивалась до неприличия. Наверное, она тоже ждала чего-то от меня и отнюдь не новых извинений, судя по изменившемуся выражению лица, не решаясь первой заговорить со мною. Как знать, быть может, из-за боязни попасть впросак мы нередко встречаем и прохо-дим мимо тех, кого не видели “сто лет”.
В другой раз я, может быть, и вспомнил или воспользовался бы удобным случаем поближе познакомиться с очаровательной дамой. Но как пели в совет-ские времена: “Раньше думай о Родине, а потом о себе!” – я вспомнил только про свои неотложные производственные дела, наклонил слегка голову и с чуть иро-ничною улыбкой и шутливым тоном сказал красавице:
– Пардон, мадам, дела!
Что-то беззвучно в ответ прошептали её губы, но в следующий миг я по-вернулся и по ступенькам вошёл в дом. Пока я поднимался по огромной лестнице на четвёртый этаж и отыскивал необходимые кабинеты, не давала мне покоя эта женщина. Я мучительно вспоминал: где и когда я мог видеть её. Хорошо ещё, что с утра все конторщики – бюрократы, мастера бумажных дел, были на своих мес-тах, и я быстро собрал и оформил данные мне бумаги с подписями ответственных лиц. Оставалось только оплатить счета в кассе и поставить печати на документах.
Когда же я выходил из последнего кабинета, то услышал вполне невинную и столь привычную для подобных заведений фразу, но в ней я обратил внимание на имя той, кому она была адресована. Вошедшая сотрудница обратилась к своей подруге, только что занимавшейся со мною:
– Аня, чайник вскипел – приходи к нам завтракать!
И тут меня, как обухом по голове стукнуло, – я всё вспомнил, и у меня аж холодом повеяло внутри:
– Аня?! Светловолосая, солнечная Аня?! Неужели это она?! Не может быть?!
Сгорая от нетерпения, я топтался перед кассой, как застоявшийся в стойле молодой конь, и всё торопил девушку-кассира. На что она тут же отреагировала по-своему:
– Не дёргайтесь, мужчина! Вы же видите, что я имею дело с деньгами. Сколько надо, столько и будете ждать. Не мешайте работать!
Окошко захлопнулось, а я чуть не взвыл с досады, считая каждую секунду драгоценного времени. Но скоро оно снова открылось, и я получил назад все свои бумаги со словами кассирши:
– Ну и народ пошёл – пяти минут подождать не могут! А с виду вроде при-личный – на поезд что ли опаздывает?
– Хуже, – мелькнуло у меня в голове, – может быть на всю оставшуюся жизнь!
И я рванул на выход: перескакивая по несколько ступенек, скатился по ле-стнице вниз и вылетел на улицу. Конечно, на том месте, где мы ещё совсем не-давно встретились, Ани уже не было. Да и глупо было надеяться после того, как я повёл себя, что она будет дожидаться меня.
Не соображая, что делаю, я кинулся вниз по Петровке, рассчитывая дог-нать Аню, если она ушла в том направлении. В несколько минут я одолел всю улицу до самого ЦУМа, наталкиваясь на встречных прохожих и игнорируя крас-ный сигнал светофора.
Уму непостижимо – как я ещё под машину не попал. Я крутил головою на-право и налево, судорожно выхватывая взглядом набегу из толпы белый цвет одежды и, обгоняя, заглядывал в чужие лица. Представляю себе, что обо мне то-гда могли подумать. Но что мне было до того, если не было нигде Ани!
За наплывающими в небе облаками померкло солнце. Потянуло холодным сырым ветром. Под ногами хлюпал мокрый грязный снег среди всё тех же необъ-ятных луж. Ничего уже не радовало. Поманила весна своим теплом и снова отло-жила его до поры до времени.
Я остановился, чтобы перевести дух и успокоить колотившееся сердце. Прислонившись к телефону-автомату, я стоял и искал себе оправдания:
– Нет, не может быть – это не она! Я просто обознался. Всё это какое-то недоразумение.
А внутренний голос мне отвечал:
– Нет, это она! Ты же видел, – она узнала тебя. Но как ты мог уйти от неё, отказаться от неё?!
Я же по прежнему твердил себе:
– Нет, нет, – это не она! Ведь прошло столько лет и можно легко ошибить-ся! Мы с ней вместе обознались. Это было бы невероятным шансом встретиться нам в суетном московском муравейнике.
А голос внутри упрямо гнул своё:
– Но этот мизерный шанс тебе всё же выпал, а ты его не использовал. Как же ты мог не узнать её?! А ведь всю жизнь будешь жалеть об этом!
Нетвёрдою походкой я дошёл до сквера у Большого театра и сел на первую свободную скамейку. Надо было собраться с мыслями, среди которых неотвязно вертелась одна, почему-то пришедшая на память:
– Да, она была права: Бог дал нам свидеться и в третий раз, а большего может и не быть.
Закрыв лицо руками и горестно качая головой, я провалился в воспомина-ния.
I часть.
Не было бы счастья, да несчастье помогло.
1 глава. Хорошее местечко
1
Закрылись двери, и электричка тронулась с места, набирая ход. Поплыла назад и скоро скрылась из виду платформа, с которой нас провожали в дорогу. Через полчаса, когда за окнами Москва сменилась на Подмосковье, заканючила моя трёхлетняя дочка Даша:
– Хочу домой! Хочу домой!..
Пришлось уже не в первый раз сажать к себе на колени это нежное и ка-призное создание и терпеливо объяснять, – куда мы с нею едем. А ехали мы в то майское утро 1988-го года в русскую Швейцарию, то бишь подмосковный Звени-город, а если быть ещё точнее: на руках у нас была путёвка в пансионат “Зелёный бор”. Чтобы разгрузить на две недели оставшуюся дома мою супругу, я был в свою очередь нагружен под завязку багажом с детской одеждой, обувью, игруш-ками и прочими мелочами быта на указанный нам в путёвке срок.
Слава Богу, на станции назначения нас ожидал служебный автобус, в кото-ром мы, не теряя времени, и покатили к пансионату. А я начал присматриваться к своим попутчикам, как возможным будущим друзьям-соседям. Скользя праздно любопытствующим взглядом по лицам и фигурам, я с некоторым облегчением заметил, что не один я был с ребёнком в этом автобусе. Недалеко от нас сидел хо-рошенький светлый мальчик примерно одного возраста с моей дочерью и рядом с ним должно быть его мама – молодая, красивая блондинка, модно и со вкусом одетая. Каюсь, в голове моей появились грешные мысли: подружатся дети – под-ружатся и их взрослые родители. Не скучать же мне с утра до вечера, играя со своей дочуркой в песочнице или качаясь с ней на качелях, лишь издали погляды-вая на таких симпатичных женщин, как эта незнакомка.
Но скучать не пришлось с первых же минут по прибытии в “Зелёный бор”. А сюрприз нас поджидал в администрации пансионата, где при оформлении до-кументов выяснилось, что детей они не принимают, и нам следует возвращаться обратно домой. Сердце у меня упало. Но посмотрев на своего бедного ребёнка, изомлевшего от жары и усталости после утомительного четырёхчасового пути сюда и понуро сидевшего на чемодане с куклой в руке, я набрался решимости и, презрев все бюрократические препоны, ринулся прямо к директору – брать “быка за рога”. Благо на него была последняя надежда.
Зайдя в его кабинет, я увидел там и своих недавних попутчиков – мальчика со светловолосой мамой, которая, тоже пыталась доказать свои права и нелепость создавшейся ситуации. Недолго думая, я присоединился к ней, обрадовавшись возможности вдвоём сломить сопротивление власть предержащего. Уж больно солидным смотрелся он в рабочем кресле за столом своего кабинета, чувствуя се-бя полновластным хозяином в пансионате, как в своём доме. Такого “быка” го-лыми руками не возьмёшь.
Формально он был прав, ссылаясь на пресловутые инструкции, и равно-душным голосом давал нам от ворот поворот. Было видно по всему, что мы здесь для него не первые и не последние, но, может быть, в отличие от других не сдава-лись и держались до конца. Можно было бы поберечь свои нервы и сразу дать ему на “лапу”, на что он сам, возможно, и намекал. Но ведь это палка о двух концах, а мы ещё по молодости лет в душе своей были максималистами и решили идти на принцип: с какой стати, имея на руках детей, кормить этого “борова”?
В ход пошли любые ухищрения: от слёзных просьб до неких знакомств в высоких сферах, а также разного рода справки и бумажки, которыми снабдила меня в дорогу на всякий случай моя предусмотрительная супруга, за что я в сотый раз мысленно её благодарил. Ох, и незавидная же доля – ощущать себя просите-лем, признаваясь в глубине души:
– Твоя власть, бюрократ, а то в другом месте я бы с тобой не так погово-рил!
Ну и потрепал же наши нервы этот чинуша, пока не снизошёл к нам, пожа-лел детей, позвонил куда надо и разрешил принять, постращав напоследок прави-лами поведения и моральным кодексом. Трижды вслух говоря ему “спасибо!”, а про себя посылая его ко всем чертям, мы покинули сей ненавистный кабинет, способный довести до инфаркта любого приезжего.
Когда все формальности были соблюдены, вконец обессиленные, но бес-конечно счастливые, мы потащились со своим багажом и детьми в отведённый нам корпус на самой окраине пансионата. А там, поднявшись на третий этаж и пройдя длинный коридор, в торце его обнаружили, что двери наших двухместных номеров были напротив.
Тут уж сам бог велел знакомиться новоиспечённым соседям. Мы предста-вились друг другу, и я невольно обратил внимание на красивое сочетание имени и фамилии моей новой знакомой и несколько раз повторил про себя:
– Аня Саянова, Аня Саянова.
Вот так необычно и началось наше знакомство, а у меня ещё мелькнула мысль: у необычного начала должны быть необычны продолжение и конец. Ну, что ж, как говорится: поживём – увидим! Уже хорошо, что скучать мне не при-дётся.
А вскоре мы все вместе обедали в столовой, с волчьим аппетитом уписы-вая за обе щеки всё, что было на столе. Дети быстро нашли общий язык между собой и во всю баловались прямо за столом. А мы с Аней обменивались первыми впечатлениями об увиденном в пансионате, и я уже получше рассмотрел свою со-беседницу.
На вид Ане Саяновой было лет двадцать с небольшим. Красивая привлека-тельная женщина, невысокая, со стройной фигурой и лёгкой походкой, тёплым по тембру и мелодичным по звучанию голосом, лучистой искренней улыбкой, кото-рой временами озарялось её лицо – всем этим она не оставляла ничей, обращён-ный на неё, взгляд равнодушным. Её длинные и густые, светло-золотистые воло-сы плавно обрамляли открытый высокий лоб. Черты немного бледного лица от-личались правильностью и приятностью: маленький тонкий нос и чуть припухлые губы, только глаза были слегка темноваты для блондинки и часто пребывали в состоянии какой-то задумчивости, даже озабоченности, в то время, как сама Аня показалась мне живой и общительной. Всё это создавало интересный контраст и невольно притягивало к ней.
Как правило, если говорить о женщинах вообще, то редко совершенная форма бывает равноценной содержанию. Но я был рад, что в данном случае Аня оказалась милой и приятной в общении, достаточно простой и непринуждённой в разговоре на любую тему, разносторонне интересной и знающей себе цену. Такие женщины, подобно Ане, не могут не нравиться. Была ли это любовь с первого взгляда – не знаю, но я уже почувствовал в душе нечто необычное, неумолимо влекущее к ней. И я благодарил судьбу за это случайное знакомство.
Как говорится: не было бы счастья, да несчастье помогло! Одно меня сму-щало: чем больше я приглядывался к Ане, тем больше приходил к мысли, что мне знакомо её лицо, что где-то и когда-то мы встречались с ней. Но как я ни пытался – вспомнить не мог, а спросить об этом постеснялся, дабы не быть похожим на повесу, задающего банальный вопрос:
– А мы с вами раньше не встречались?!
2
Пансионат “Зелёный бор”, оправдывая своё название, был с трёх сторон окружён сосновым бором. На запад, в сторону Звенигорода, от главных въездных ворот уходила асфальтированная дорога, по которой мы приехали сюда. По обе стороны дороги росли высокие и стройные сосны, а у подножия их красноватых стволов – тонкие берёзки, пушистые ёлки и другая мелкая поросль.
В самом центре, на холме, под тенистым шатром из тех же могучих сосен стояли двухэтажные административный и лечебный корпуса, хозблок и пищеблок пансионата. К северу и востоку за ними располагались корпуса для отдыхающих. Пёстрым лабиринтом разбегались в разные стороны аллеи и дорожки, заросшие по краям шиповником и акацией. В зелёных зарослях прятались уютные беседки и резные скамейки вокруг клумб с уже высаженными цветами. Только что отцве-ли яблони и вишни, и их белоснежные лепестки лежали под ногами, и было жаль топтать эту чистую и нежную красоту.
Одна из главных широких аллей за нашим корпусом уводила мимо спорт-городка и декоративных водоёмов в старый и запущенный лес. Там по вечерам в маленьких болотцах надрывно кричали лягушки, а в зарослях орешника выводили до утра свои звонкие трели соловьи.
На севере, за высоким забором виднелся местный пионерлагерь, ещё тихий и пустынный в ожидании приезда детей. Вот почему газон его стадиона был весь покрыт ещё нетронутым жёлтым ковром из одуванчиков, окаймлённым зеленью травы. За лагерем играла солнечными бликами, заросшая местами осокой, зер-кальная гладь небольшого пруда с оборудованной купальней. На противополож-ном берегу стояло несколько деревенских домов, за которыми на возвышение уходило распаханное поле, и вдали темнел большой лес.
Всё это нам ещё предстояло увидеть в ближайшие дни, а в день приезда, после сытного обеда у нас с дочкой был “тихий” час. Вот когда сказались уста-лость, волнения да и смена московского смога на хвойный воздух Подмосковья.
Вечером, отдохнувшие телом и воспрянувшие духом, мы вчетвером вы-шли прогуляться на сон грядущий по окрестностям “Зелёного бора”. Но недолго довелось нам любоваться красотами природы: вечерняя тишина была нарушена массовым и звонким пением комаров. Буквально тучи голодных кровососов с жадностью обрушились на свежих пришельцев и не давали ни минуты покоя. На-конец, у Ани лопнуло терпение, и они с Алёшей чуть ли не бегом повернули на-зад к себе в номер.
А мы с Дашей попробовали ещё немного погулять на свежем воздухе, но тщетно – комары были везде. Настроение упало моментально, когда мы предста-вили себе, как будем выглядеть к концу отпуска, если дело так и дальше пойдёт. Ничего не скажешь – хорошее местечко!
Когда стало смеркаться, и мы направились к своему корпусу, я заметил в сумрачной аллее чей-то силуэт, неотвязно шагавший за нами. Выйдя к освещён-ному вестибюлю, я резко обернулся и увидел перед собой удивлённое лицо, как теперь говорят, кавказской национальности, с улыбкой до ушей:
– Морозов! Андрюха! Здорово, братан! – выпалил наш преследователь, – а я иду и всё гадаю: ты это или не ты. Я тебя ещё днём в столовой заметил. Изме-нился ты, брат, за десять лет, возмужал, семейством оброс. Да, ты что – не узна-ёшь меня или совсем не рад? Нехорошо старых друзей забывать.
Вот уж действительно встреча – так встреча, которую я меньше всего здесь ожидал, потому что за прошедшие годы вычеркнул из памяти всё то, что некогда нас связывало с ним. Да и другом он мне не был, а скорее старым врагом. Но судьба-злодейка снова нас свела в тесном общении. А, может быть, я ошибаюсь? Ведь со временем и под влиянием обстоятельств люди меняются, и мой старый знакомый стал другим человеком, искренне радуясь встрече?
Я протянул Руслану руку, но тот обнял меня, затормошил, приговаривая:
– Да, ладно, Андрей, не будь злопамятным – что было, то было. Мы же с тобой всё-таки два года вместе лямку тянули, из одного котла ели. Столько можно вспомнить: посидели бы, поговорили, пузырёк за встречу раздавили. Да ты с ди-тём и не с одним. А, главное, у тебя жена красавица! Где ты себе такую нашёл?
Но я прервал его словообильный поток, освободившись из его не слишком мне приятных объятий:
– Извини, Руслан, завтра посидим и поговорим. Сам видишь, что ребёнок мой спать уже хочет.
Зайдя в вестибюль, я обернулся и увидел, как Руслан смотрел нам вслед, но на лице его уже не было прежней радости от неожиданной встречи. Как видно, ложка дёгтя в бочке с мёдом мне обеспечена. Когда-то за армейской обедней уго-дил Руслан мне этой ложкой в лоб. Так ли уж он крепок у него самого, если при-дётся долг возвращать.
3
Утро следующего дня стало для нас, четверых, как бы продолжением дня минувшего. На площадке перед столовой, когда в ожидании завтрака подружив-шиеся Даша и Алёша играли вместе, а мы с Аней, как близкие друзья-соседи, си-дели на скамейке и мирно о чём-то болтали, появился директор пансионата. Узнав среди отдыхающих своих вчерашних просителей, он направился к нам. У меня опять ёкнуло сердце: неужели всё повторится заново? И с грустною улыбкой, кивнув на него, я сказал своей приятельнице:
– Ну, что, Аня, кажется, нам пора собирать свои вещички. Судя по всему наш отдых здесь заканчивается.
– Типун вам на язык, Андрей, – попробовала улыбнуться Аня, – лучше молчите, а то ещё накаркаете!
Приготовившись к самому худшему, мы внутренне сжались, как пружина, и готовы были распрямиться с удвоенной силой, лишь бы отстоять свои права. Но, Боже мой, куда подевался тот былой грозный кабинетный вид директора “Зе-лёного бора”, когда он подошёл к нам? Необычно вежливым тоном он поинтере-совался, как мы устроились, хорошо ли нам и нашим детям и даже поиграл с ни-ми, а после этого спокойно удалился к себе. Пудовый камень свалился с души мо-ей.
Облегчённо вздохнув, мы с Аней улыбнулись и поняли друг друга без слов: нам тут жить до конца срока. Выходит, не так страшен чёрт, как его малю-ют. Не так уж и плох оказался “власть имущий”. Но было видно, что старый про-хиндей собаку съел на своём рабочем месте. Так начался наш отдых. Как говорил в своё время один политик: процесс пошёл.
И потянулись день за днём, поначалу довольно однообразные, сводившие-ся по распорядку дня к трём временным отрезкам: завтрак, обед и ужин, а всё ос-тальное уже в промежутках между ними - лечение да развлечение. Наша дружная четвёрка каждое утро, после завтрака, отправлялась в гости к пионерам, так как в самом пансионате для детей ничего не было оборудовано – не предусмотрено. За-то в соседнем пионерлагере – в изобилии и на любой вкус. Дети носились друг за другом, а мы с Аней, как добропорядочные родители, покорно ходили за ними. Было смешно и трогательно смотреть на их носы, вечно жёлтые от одуванчиков, оккупировавших всю окрестную территорию. Лагерь ещё пустовал, только рабо-чие готовили его к летнему сезону: красили, белили, мыли, убирали да косились на нас, пришлых чужаков, осмелившихся без спросу забраться в их владения.
Вторая половина мая в тот год выдалась по-летнему жаркой. Поэтому, ближе к полудню, набегавшись и наигравшись в пионерлагере, мы с детьми шли купаться на пруд. Был он размером с “лягушатник”, но мы и этому радовались, сами, как лягушата, прыгая в воде. Сколько при этом было громкого и радостного визга и писка – не передать! Через час-полтора, посвежевшие и с нагулявшимся аппетитом направлялись в столовую на обед по тропинке вдоль старого, под-гнившего, но ещё довольно внушительного забора. В зарослях цветущей малины и крапивы стоял густой медовый дух, среди которого носились трудяги-пчёлы, в отличие от нас – трутней, правда, временных.
После обеда дети спали “без задних ног”, а вот у меня неожиданно появи-лась проблема – чем занять себя на это время. Спать не хотелось, а читать я не мог по причине отсутствия тишины. Над нашим номером поселилась пожилая женщина, которая ежедневно и именно в “тихий час”, то ли по простоте душев-ной, то ли под воздействием “допинга”, выходила у себя на балкон и начинала концерт русских и советских песен. Вокальными данными она не отличалась, но пела громко, без устали и с неиссякаемым репертуаром. Как на грех, от жары окна номеров были распахнуты настежь и на нашей стороне никому, кто хотел бы ти-шины, не было спасения от этого концерта. Через день-другой это уже основа-тельно действовало на нервы: человек – не радио, не выключишь, а сам не пони-мает. Потому-то о чтении книг у себя в номере не было и речи, а куда деваться?
Можно было бы, конечно, обосноваться в холле на нашем этаже, но и там среди уютных мягких кресел под кронами пальм и лимонов в кадках не было ти-шины из-за телевизора, никогда, наверное, не выключавшегося.
Ещё бы, время-то какое стояло на дворе – конец восьмидесятых, неороман-тика для детей и взрослых. На слуху и в умах было одно: перестройка, ломка сте-реотипов в сознании людей, низвержение идолов коммунизма, новые светлые да-ли и перспективы. На бедных обывателей и доверчивых интеллигентов внезапно обрушился такой поток информации да ещё на уровне сенсаций, что едва лишь успевали переваривать её. На прогулку брали с собой минирадиоприёмники, дома не отходили от телевизоров – ловили каждое выступление, каждое слово новых кумиров и оракулов. У киосков собирались очереди, газеты были нарасхват и чи-тались от корки до корки. Все вдруг заинтересовались политикой и историей. Можно было говорить и обсуждать, что угодно и как угодно. Все стали патриота-ми и снова разделились, как в незапамятные времена, на два непримиримых лаге-ря – красных и белых, то бишь новоявленных демократов. История повторялась, но уже с элементами фарса и трагикомедии.
Вот и не выключался телевизор в холле: смотрели ежечасные новости и интервью, обсуждали приснопамятный “Прожектор перестройки” и скандальные “600 секунд”. А гвоздем программы был молодёжный “Взгляд”, когда в благосло-венную пятницу полночи хором “куковали” у телевизора и следующие полдня делились своими впечатлениями. Словом, под этот телевизионный аккомпане-мент между отдыхающими – будь то седой старик или безусый юнец – устраива-лись стихийные митинги с шумными дебатами на такие животрепещущие для ка-ждого темы, что грех и смех было со стороны смотреть на происходящее – как будто у людей других проблем в жизни не было.
Только споры все велись об одном и том же: брал ли взятки Лигачёв? С кем сегодня Горбачёв? Прав или не прав Борис? А, главное, кто за кого – за Гор-бачёва или за Ельцина, как в незабвенном фильме “Чапаев” – “за большевиков али за коммунистов”? А в сущности с утра до вечера переливали из пустого в порож-нее, как будто это что-то могло изменить. Какая уж тут тишина? О ней и в холле, и за пределами его можно было только мечтать.
Правда, был среди отдыхающих ещё один немалый контингент, которому “до лампочки” была вся эта политика, если можно запросто в кругу своих друзей и верных “корешей” забить “козла” или перекинуться в картишки, предваритель-но сообразив на троих или на четверых. Прагматики, у которых все глобальные проблемы умещались в непосредственном их поле зрения, довольно неустойчи-вом. Само собой и там тишины тоже не было.
И тогда я шёл к Ане Саяновой: стучался в дверь напротив и, извиняясь за вторжение, осторожно заходил в номер, чтобы не разбудить её сына. Но и там мне редко удавалось что-нибудь почитать из того, что я брал с собой, хотя об этом я нисколько не жалел. Мы сидели за столом: Аня что-то шила или вязала, а я листал какие-то модные журналы, и мы с ней тихо разговаривали о том, о сём. Мне нра-вилось, что я никогда не замечал у Ани беспорядка в её одежде и причёске или среди вещей у неё в комнате.
Видно, даже в такой казённой обстановке пансионата, где номера в корпу-сах были довольно старыми, с обшарпанными углами и побитой местами мебе-лью, со скрипящими, как несмазанная телега, дверцами шкафов, Аня старалась создать у себя подобие домашнего уюта. Не думаю, что она это делала специаль-но для меня, но всякий раз в душе моей возникало приятное чувство расположе-ния, когда я бывал в этой комнате, ко всему что связано с её хозяйкой. Правда, периодически я уходил к себе – проведать, как там спит моё курносое сокровище и не разбудило ли его ненароком, отнюдь не колыбельное, пение этажом сверху.
Эти наши послеобеденные встречи – посиделки, как мы с Аней их называ-ли, один раз начавшись, незаметно вошли в привычку, как неотъемлемая часть в распорядке дня. Хотя поначалу я и опасался своей навязчивости на грани бесце-ремонности, но скоро обнаружил, что не только не мешал Ане своим присутстви-ем в её апартаментах, но и как будто она сама меня ждала. Я был рад, что под-твердилось моё предположение: подружились дети – подружились и взрослые. Одного я только знать тогда не мог, что дружба дружбе рознь.
Ближе к вечеру, когда дневная жара понемногу спадала, я оставлял на по-печение Ани свою дочь и шёл на спортгородок играть в футбол. Увлекался я им ещё с детства, несколько лет занимался в секции и играл по всем возрастным ка-тегориям. Правда, к своим тридцати годам я так и не стал мастером, но тяга в кро-ви к футболу была неодолимая. Чуть ли не круглый год, дома, в Москве я играл нападающим за свой родной завод на первенство района и вроде бы небезуспеш-но. Чтобы не растерять за две недели отпуска спортивную форму, я решил поиг-рать и в пансионате, подыскав себе единомышленников.
Судьба меня не подвела, но и приготовила ещё один сюрприз. На второй день отдыха, вечером, из окна номера донёсся стук мячей по бортам хоккейной коробки и весёлые мужские голоса. Сразу сработал во мне инстинкт, как у натас-канной охотничьей собаки, и уже через пять минут я был на спортплощадке.
– Андрюха, братишка, лёгок на помине, – услышал я знакомый голос Рус-лана, – нам как раз тебя и не хватало. Не забыл, как мы в одной команде были, как нас жизнь футболила! А теперь не обессудь – у меня свои джигиты: вместе рабо-таем, вместе отдыхаем.
Ничего удивительного не было в том, что пятеро молодых ребят из Осетии, лихих, горячих, заводных, так увлечены футболом, если у них дома весь народ от мала до велика на нём помешан. Капитаном и лидером осетинской пятёрки был, естественно, Руслан. Сильный и рослый, будучи старше своих соплеменников, он руководил ими на поле и вне его. С остальными я знакомился постепенно во вре-мя игры.
В моей же команде, где меня тоже выбрали капитаном, подобрались не-плохие ребята. На то он и “Зелёный бор”, где словно с бору по сосенке, играли со мной татарин Арифнул, для всех нас просто Олег, хохол Микола, свой в доску па-рень, да двое приезжих из Перми Максим и Антон.
На первый раз поиграли мы на славу, и я на удивление в пылу борьбы даже не чувствовал какой бы то ни было неприязни к Руслану. Играли мы весело, не грубо: с возгласом “Осетия – вперёд!” кто-нибудь из кавказцев подхватывал мяч и устремлялся на ворота соперников. Желания у южан было много, а вот способно-стей маловато.
Начиная с того вечера и в последующие дни мы частенько их обыгрывали, но ребята не расстраивались и снова звали играть с ними, а после матча – поси-деть за компанию в местном баре. Видно, были они довольно обеспеченные, если многое могли себе позволить. Но сначала отказывался я, сославшись на своего ребёнка, потом Олег и Микола спешили к своим друзьям у них в корпусе, а затем Максим с Антоном находили причину для отказа.
Так что помимо футбола что-то сдерживало нас от более тесного общения с этой пятёркой из Осетии. Несколько раз по старой памяти пытался Руслан пого-ворить со мною по душам о былом, но я поставил невидимую границу в наших отношениях. После чего он как будто успокоился относительно того, что прошло-го мы ворошить не будем, и поддерживал знакомство, лишь играя на моей слабо-сти к футболу.
– Шут с ним, – думал я, – пусть живёт спокойно, если и впрямь совесть в человеке пробудилась. Всё равно скоро расстанемся и дай Бог навсегда!
4
Один за другим сменялись дни. Утро начиналось со стука в дверь на зав-трак – либо нами к нашим соседям, либо ими к нам. А расставались мы поздно вечером, когда уже надо было укладывать спать своих “архаровцев”. Общались мы легко и просто, с шутками да прибаутками: дети играли, а мы с Аней, пригля-дывая за ними, рассказывали о чём-нибудь друг другу. Времени для разговоров было много. Потом незаметно потянуло обоих на откровенность, начиная, естест-венно, с наших детей, а дальше – работа, дом, семья – обычный набор тем обще-ния между, ещё вчера совершенно незнакомыми, людьми.
За словом в карман не лезли и говорили обо всём, что нам было близко и интересно. Делились тем, что у кого на душе наболело, какие у каждого проблемы – а у кого их нет? У меня создавалось впечатление, что Аня только рада была возможности высказать всё то, что накопилось за последнее время и тяготило её душу. А я был терпеливым слушателем и невольным судьёй и советчиком.
Я не видел в нашем откровении и взаимном доверии ничего необычного и считал вполне закономерным то, что случайно встретившиеся на стороне люди, испытывая друг к другу определённые симпатии, выкладывают души, не таясь. Всё равно через положенный срок они разъедутся и уже никогда не увидятся. Пусть для кого-то это выглядит порой сентиментально и романтично, а любители острых ощущений находят свою изюминку, но всё это такая благодатная пища для души и тела нашего, о которой мы в горячке будней забываем, а потом с удо-вольствием восполняем этот пробел.
Как мне поведала о себе Аня, она работала ассистенткой на кафедре в од-ном из московских НИИ, в те годы ещё вполне благополучного, но по её призна-нию, наводящего одну тоску на любого здравомыслящего человека. Сегодня, зад-ним умом, мы худо-бедно понимаем первопричину наших бед, но тогда всё виде-лось и судилось-рядилось по-иному.
– Объявили перестройку, – говорила Аня, – а у нас всё по-прежнему: не институт, а болото какое-то. Ни творчества, ни самой работы, а лишь создание одной видимости её. А если и бывает настоящая работа, то всё равно какая-то бессмысленная. Может, мы совсем не то делаем и не так. Вот потому и плетёмся из года в год в хвосте у Запада. Кому это надо – не понятно! А ведь возможности есть: люди умные, грамотные и мысли интересные, толковые. Но всё упирается в какую-то глухую стену и уходит без следа, как вода в песок. Кто в этом виноват – не понятно!
Из-за этого и руки опускаются, когда видишь, во что превращается наш институт: штаты раздуты, работы на всех не хватает. Вот люди и увлечены по-бочными делами или просто по магазинам бегают, чаи гоняют, а то и что покреп-че. Никому ничего не нужно, никто ни за что не отвечает. Начальство делает вид, что платит подчинённым зарплату, а те в ответ делают вид, что работают. Но как может быть иначе, если на жизнь хватает и нет никакого стимула в работе. А от-сюда – формализм, очковтирательство, коррупция да протекция. Начальство жи-рует, зарплату себе устанавливает – какую захочет, а деньги ломовые по сравне-нию с рядовыми сотрудниками. Мало этого, так ещё впридачу – квартиры, маши-ны, дачи, поездки за границу и прочее. Вот и катимся вниз. А что дальше будет – одному Богу известно!
– А, может, я просто сгущаю краски, – продолжала Аня, – ворчу на всех от накопившейся за год усталости. Ведь хороших людей всё же больше, чем плохих. Чужому богатству я не завидую и в этом смысле на судьбу не жалуюсь, потому что с некоторых пор нужды не испытываю. Мой муж из “новых русских”, солид-ный, деловой человек. Правда, с некоторых пор работа для него уже на первом месте, а на личную жизнь нет ни желания, ни возможности.
Вот уж воистину не в деньгах счастье. Когда-то он был совсем другим, и я, девчонка глупая, ему поверила. А ведь, наверное, просто была ему нужна для са-моутверждения в жизни, подспорьем для карьеры, но отнюдь не для души. Вот и живём сейчас вместе лишь постольку-поскольку. Но всему есть предел: так мне это всё надоело, что как только подвернулась путёвка в “Зелёный бор”, я не раз-думывая, можно сказать, сбежала сюда – хоть на время исчезнуть, отойти, за-быться от такой жизни.
Было странным видеть, как Аня любила своего сына, хотя и не особенно баловала, и с холодным равнодушием отзывалась о своём муже – в её-то молодые годы!
Проблемы, проблемы – никуда от них не деться: что “старым”, что “но-вым” русским!
2 глава. “Ничего-то вы не понимаете!”
1
Кончалась первая неделя нашего пребывания в пансионате. Мы неплохо отдыхали и развлекались вчетвером, и даже с Русланом и его дружной компанией у меня установилось мирное сосуществование, взращённое на футбольной ниве. И всё было бы хорошо, да только стал я замечать, что меняется Аня на глазах и не в лучшую, как мне казалось, сторону. Из прежней, весёлой и общительной, она становилась то замкнутой и молчаливой, то неестественно внимательной, а то могла расстроиться по пустякам и приходилось её, как ребёнка, успокаивать. Иногда я случайно ловил на себе её пристальный взгляд, а когда наши глаза встречались, Аня, смущённо улыбнувшись, отводила их в сторону. О себе она больше не рассказывала и только слушала меня, хотя особым красноречием я ни-когда не отличался.
В чём была причина этой странной метаморфозы и что за думы одолевали Аню – я не знал, а спрашивать не решался и мог только догадываться. Конечно, можно было бы по примеру отдыхающих закрутить с нею курортный роман, но с нами были дети, а, главное, как я заметил, Аня не принадлежала к числу тех, с кем только весело проводят время. Да и я был не из их числа. В том, что Аня не такой уж простой человек, и подтвердил случай, произошедший на исходе той недели.
Вечером, после ужина, когда на “Зелёный бор” опустилась долгожданная прохлада, и на удивление было совсем мало комаров, Аня с Алёшей пошли зво-нить в Москву и ушли надолго. А всё из-за того, что у единственного на весь пан-сионат телефона-автомата, как обычно, собиралась порядочная очередь желаю-щих позвонить. Наверное, без очередей нам не обойтись, если многие соединяют в них приятное с полезным: там узнают последние новости, обмениваются мне-ниями и завязывают знакомства. Прямо спонтанный клуб общения: народ у нас добрый, общительный, вот и не переводятся очереди.
Тем временем мы с дочкою гуляли одни по аллеям возле своего корпуса и дожидались наших друзей-соседей, где и подошёл к нам незнакомый пожилой мужчина, интеллигентного вида, и позабавил неожиданным признанием:
– Это очень хорошо, молодой человек, что ваша девочка тянется к отцу, а мальчик – к матери. Это естественно и гармонично для нормальных отношений в семье. Вот уже несколько дней я невольно наблюдаю за вами и, поверьте учёно-му-социологу, я завидую тому, что у вас такая прекрасная и дружная семья, где искренняя любовь друг к другу сквозит в каждом вашем взгляде. Я не преувели-чиваю: просто на здешнем фоне от мелкого волокитства до откровенного разврата – вы на виду и явно смотритесь...
– Уж не белой ли вороной? – вставил я.
– Среди обычного воронья, – успокоил незнакомец, – но ведь не каждому дано такое счастье в жизни. Берегите его, и Бог вам в помощь!
Когда вернулась Аня, я пересказал ей эту встречу, но на удивление мой рассказ о постороннем заблуждении отнюдь не рассмешил её. Более того, по-смотрев на меня с укоризной, она сказала:
– Неужели вам, Андрей, смешно видеть меня рядом с собою?! А я думала совсем иначе!
Я увидел, как померкло Анино лицо, и уже собрался было разубедить Аню в том, что она неправильно поняла меня, но тут вмешались наши дети. Алёша за-лез куда-то в грязь, когда из шланга поливали клумбы и дорожки, а Даша, играя в классики, упала на асфальте и разбила в кровь себе коленку. И тут и там были шум и слёзы: Алёшу отшлёпали по одному месту и наказали, а Дашину коленку намазали зелёнкой и пожалели ребёнка. Что делать – с трёхлетними детьми не со-скучишься! Пришлось всем миром расходиться по своим номерам и расставаться до завтрашнего дня. Но расстались мы, как оказалось, на целых три дня.
2
На следующее утро у моей дочери неожиданно поднялась температура. Может, перегрелись на солнце, может, перекупались или ветром продуло, да ещё подбитая коленка прибавилась. А ведь приехали сюда укреплять Дашино здоро-вье – слабенькой росла девочка. Всю прошедшую зиму мы с женой регулярно, каждый месяц, брали бюллетень и по очереди сидели дома с нашей заболевшей крохой.
А как тут не болеть, если температура внутри помещения детского сада, куда ходила наша дочь, не многим отличалась от наружной; если сами воспитате-ли и нянечки ходили в телогрейках и валенках, а бедные дети, в лучшем случае – в кофточках и штанишках. Спали малыши днём, не раздеваясь; простужались, си-дя на горшках при открытой форточке; дружно кашляли и еле успевали утирать свои носы. Вот почему мы с супругой и возлагали большие надежды на “Зелёный бор”. Но что-то не так вышло: или просто нам не повезло, или это моё родитель-ское упущение, грозящее очередным выговором от жены Алёны.
В медпункт я побоялся идти, так как там наверняка предложат увозить больную девочку домой и лечить её по месту жительства. Ведь нас ещё в первый день предупреждали, что здесь не детский сад. Пришлось напрячь память, моби-лизуя все свои познания по медицине, позвонить Алёне и, попутно выслушивая упрёки и наставления, проконсультироваться с ней и, не паникуя, самому заняться лечением. Благо, что в местной аптеке можно было, ни слова не говоря, купить необходимые лекарства в дополнение к своим, захваченным из дома. Ещё утром, до завтрака, я предупредил Аню о болезни дочери, а когда она предложила свою помощь, не только отказал ей, но и посоветовал им с Алёшей подальше держаться от нас, чтобы ненароком и его не заразить.
Первый день у нас с дочкой прошёл под знаком борьбы с неведомым её недугом. Девочка мужественно пила горькие таблетки и травяные отвары, а я, чтобы удержать её в постели, добросовестно сидел с нею рядом, не отходя ни на шаг: играл в Дашины игрушки, читал ей книжки, развлекал, забавлял и ухаживал, как мог. Бегал в столовую, и там, перекусив на скорую руку, забирал что-нибудь для дочери с собою в номер и кормил её. Но из-за высокой температуры ела она плохо и только всё больше пила да спала беспокойным сном.
На второй день температура у Дашеньки стала понемногу снижаться. Она заметно повеселела, но постельный режим надо было выдержать во что бы то ни стало. Всё у нас с ней было так, как накануне, с той лишь разницей, что когда я уже не в силах был удержать дочку в постели, заворачивал её в одеяло и садился вместе с ней на подоконник.
Оттуда, с высоты своего третьего этажа, мы смотрели, что в мире делается. А там, под нашими окнами, по дорожкам и аллеям гуляли Аня и Алёша. Было видно невооружённым глазом, как им без нас скучно и грустно, и тянет к нам не-ведомым магнитом. Невдалеке, на спортплощадке моя команда лениво постуки-вала мячом, а вот Руслана и его игроков не было видно. Интересно, какие ещё де-ла могли отвлечь его от столь привычного футбола?
В тот день я рискнул сходить на обед вместе с дочкой, держа её на руках, но попозже, когда основная масса отдыхающих уже пообедает. В дверях столовой мы столкнулись с выходившими оттуда Аней и её мальчиком. Печальное и какое-то потерянное лицо у Ани при встрече расцвело улыбкой:
– Ну, как болящие, поправляетесь?
– Вашими молитвами, скорбящие; а вы-то как?
– Как в сказке “Маленький принц”: приручили вы нас и теперь нам одино-ко и тоскливо. Вам плохо и нам нехорошо без вас.
– Что-то случилось?
– Нет, нет, ничего не случилось, – Аня вдруг заторопилась и, опустив глаза и не прощаясь, пошла своей дорогой. Всё это мне показалось довольно странным: что-то совсем загрустила Аня или на то у неё были какие-то свои причины, о ко-торых она тогда мне не сказала.
Пообедав, мы с дочкой вышли из столовой, и я увидел Руслана и его ко-манду, которые, сидя на скамейке, лениво потягивали баночное пиво.
– Здорово, кормящий отец! – приветствовал Руслан; я молча кивнул ему и, подойдя поближе, остановился.
– Тяжко, поди, тебе одному приходится, – продолжал он, – а чего это твоя прекрасная половина тебе не помогает?
– А ты уверен, что это его половина? – подал голос сидящий рядом с ним Арсен, – может, она такая же его, как и наша?
– Что ты сказал? – переспросил я его.
– Он шутит, – ответил за него Руслан, – лучше давай лечись скорей – в футбол играть охота!
– А что ж вы без меня не играете?
– Да без тебя твоя команда – это не команда.
– Зато твоя, я вижу, рвётся в бой.
На том мы и расстались, вроде бы беззлобно, но невольное сомнение за-кралось в душу – что-то тут нечисто, неспроста завелись ребята.
3
Слава Богу, на третий день дочка моя, кажется, поправилась: температура была нормальной, последствий никаких. Как говорится, отделались лёгким испу-гом и информацией к размышлению. Нам обоим уже с утра не сиделось у себя в номере, мы рвались на свободу из-под нежданного домашнего ареста, строя пла-ны на предстоящий день. Но, видимо, теперь черёд скучать пришёл нам с Дашёй. По дороге в столовую на завтрак, Аня с невольной грустью в голосе поведала нам, что сегодня приедет её муж, и поэтому вчетвером мы уже не погуляем. Весело же начинался этот день, который мы так ждали. Надо было срочно придумывать, чем же занять себя до вечера.
В пионерлагерь на этот раз нас не пустили: кончался май, и там со дня на день ожидали приезда своих детей. Всё покрасили и побелили, почистили и почи-нили, а мой трёхлетний ребёнок, как я понял из объяснений очень уж сурового представителя администрации лагеря, мог испортить им весь праздник: сломать, испачкать или насорить в их детском городке. Короче, посторонним быть там не положено. Нас выпроводили за ворота и настоятельно посоветовали больше не появляться у них на глазах.
Остались недоступными для нас за лагерным забором “лягушатник” и лу-жайка стадиона, а оставаться до обеда в пансионате – тоска зелёная, оттого он, видно, и зовётся “Зелёный бор”. И тогда одел я Даше летний сарафан, повязал ко-сынку от солнца, посадил её себе на шею, а она – проказница – ухватилась своими ручонками за мои уши, и пошли мы с ней – куда глаза глядят. Прямо, как два ге-роя из сказки “Маша и Медведь”. Правда, на Топтыгина я по габаритам не тянул, но аналогия напрашивалась.
Уже с утра было жарко. На небе – ни облачка, ни малейшего дуновения ветра, только распластанная над головой огнедышащая бездонная синева. Хоте-лось забраться куда-нибудь в тень, поближе к воде. И мы пошли в ближайший лес на востоке мимо вымершего в этот час, обычно шумного вечером, спортгородка. Но в соседнем лесу ничего хорошего не было: поваленный сухостой да кучи му-сора. А ещё “Зелёный бор” называется – какой угодно, только не зелёный. Не лес, а “пикник на обочине” Стругацких.
И через залитую обжигающим солнцем поляну мы направились в стоящую неподалёку берёзовую рощу. Там было совсем неплохо среди весёлой зелени и отсутствия следов цивилизации, то бишь отходов досуга отдыхающих. Но там, в редколесье, не доставало тени, и во всю лютовали комары.
Вот тогда и подались мы с Дашей в дальний лес по просёлочной дороге, среди распаханных полей, по звенящему лугу с медовым запахом травостоя, без-умолчным стрекотанием кузнечиков и порханием разноцветных бабочек. Впере-ди, над поверхностью земли струилось знойное марево. Дорога в этот час была пустынной - ни отдыхающих из “Зелёного бора”, ни местных жителей, только мы, как два неприкаянных пилигрима, брели к своей желанной цели.
Что-то давно знакомое почудилось мне в этой раскалённой летним зноем дороге, клубящейся пыли под ногами и лесном массиве на горизонте. Незаметно нахлынули воспоминания. И я, словно наяву увидел, как, поднимая пыль тяжёлы-ми кирзовыми сапогами, бегут на марш-броске воины-десантники: стриженые под ноль “сынки”-новобранцы с растерянными лицами и заматеревшие за полтора го-да старослужащие-“деды”. Соблюдая неписаный закон и своеобразную суборди-нацию, “молодые” обслуживают “стариков”: всё самое тяжёлое берут на себя - негоже двадцатилетним “дедушкам” излишне напрягаться.
Вот и бежит налегке в первых рядах взвода “крылатой пехоты” бравый гранатомётчик, гвардии ефрейтор Руслан Гараев, обменяв по праву “деда” свой почти пудовый РПГ на автомат “салаги”-новобранца из Москвы Андрея Морозо-ва. А тот, ловя открытым ртом горячий воздух, из последних сил старается не от-стать от бегущих впереди него солдат. Бегать им не привыкать, когда у командира взвода, молодого, но могучего лейтенанта Зверева, недавно прибывшего по рас-пределению из военного училища, любимый вид передвижения – “Бегом!” А если кто-то отстанет, тут же последует зычная команда взводного:
– Стой! Взять отстающего на руки и продолжать движение!
Вот тогда покажется тому, кого понесут на руках свои же сослуживцы, не-бо с овчинку после нескольких попутных ударов по почкам и от стыда за собст-венное бессилие. Чтобы избежать этой участи, уже после первого подобного марш-броска с Гараевским гранатомётом Андрей моментально бросил курить, чтобы хоть немного было легче бегать.
Но всё равно, как же тяжело даются километры на марше с полной вы-кладкой на третьем месяце службы за себя и за “того парня”, то бишь “деда” Га-раева. В глазах уже тёмные круги плывут, воздуху в груди не хватает, и сердце готово выскочить наружу, пока он машинально переставляет, ставшие свинцовы-ми от усталости, ноги. Скорей бы стрельбище, чтобы там отойти от бега и пере-вести дух. Но и на стрельбище ничего хорошего не ждёт Андрея. Едва отдышав-шись, с нервной дрожью в руках и ногах, он посылает в молоко своей мишени чуть ли не весь боезапас. А за это на обратном пути в воспитательных целях – чтоб лучше доходило – ему вручают уже двухпудовый ящик с патронами.
Взвод возвращается к себе в часть ускоренным шагом, горланя строевую песню, а неудачно отстрелявший рядовой Андрей Морозов, согнувшись, как Ат-лант, под тяжестью ящика, терпит, стиснув зубы, два часа дороги. Если бы кто-нибудь помог ему, хоть на минуту взяв тяжёлый груз; но о пресловутом воинском товариществе можно только мечтать самому молодому в своём отделении солдату – не отстать бы, чтобы “почки” были целы.
Вечером, когда измотанный за день Андрей после отбоя замертво падает в кровать, через полчаса, как только уходит дежурный офицер, начинаются внутри-ротные разборки. Бесцеремонно поднимают “отличившихся” днём молодых и на-чинают допрос с пристрастием.
– Ну, что, Андрюха, хрен тебе в ухо, – лениво цедит сквозь зубы замкомвз-вода или в просторечии замкомпоморде старший сержант Сергей Васенин, лёжа на кровати и глядя на хмуро стоящего перед ним Андрея Морозова, – шлангом прикидываешься, салага? Как дальше жить будем, чувак?
– Стрелять не может, – добавляет с соседней койки Руслан Гараев, – по-рядка нет и никакого почтения к старшим. Что-то рано забурел мужик, не чешется и не колышется – надо в чувство приводить.
Нехотя поднимается со своего места Васенин и, подойдя к Андрею, резким ударом в грудь пригвождает того к ближней стенке казармы.
– Погоди, Серый, – останавливает его Руслан, – зачем же так? Мы же не садисты, чтоб ещё следы оставлять себе во вред, – и тоже поднявшись, командует Андрею, – Упор лёжа принять! И не менять положение, пока не скажем. Дневаль-ный, мы пойдём покурим, а ты с него глаз не спускай, если не хочешь сам быть вместе с ним.
Васенин с Гараевым уходят, оставляя Андрея распростёртым на полу. Ми-нут через пять у него от напряжения начинают ломить руки и ноги и без того на-труженные за день, через десять минут нервная дрожь пробирает всё его тело, кровь приливает к голове и на лбу выступает испарина.
– Ну, как, дошло? – обращаются к Андрею вернувшиеся из курилки “деды-воспитатели”. Но тот упрямо молчит, и в доведённом до отчаяния уме его сквозят одни и те же мысли:
– Сволочи! Гады! Перестрелял бы вас всех!..
– Папа, папа, ты чего там бормочешь? – слышу я, как сквозь сон Дашень-кин голос, возвращающий меня к сегодняшней действительности, – лучше опусти меня на землю, а то мы уже пришли!
Я разгоняю последние остатки дурного видения и вижу, что мы стоим на опушке леса, к которому так упорно стремились. Как же приятно было окунуться в его тенистую прохладную тишину и остудить свой, воспалённый воспомина-ниями, разум! В лесном безлюдном сумраке не было слышно даже птичьих голо-сов, лишь издали доносилась отрывистая звонкая дробь дятла да иногда срыва-лась с ветки молчаливая птица и, хлопая крыльями, уносилась в чащу леса. Веко-вые сосны уходили ввысь и там смыкались тёмно-зелёным сводом, отчего внизу, у подножий деревьев, было сыро, а основания их стволов покрывала мягкая бар-хатная зелень мхов. Вот это был настоящий зелёный бор!
Мы нашли себе с дочкой на пригорке местечко посуше среди резной за-росли папоротников, на время позабыв про зной и про комаров и про все осталь-ные неурядицы. Посидели, отдохнули, поиграли немного, потом прошлись тро-пинкою по краю леса, но вглубь его идти не решились. Надо было возвращаться к себе в пансионат, чтобы не опоздать на обед. И с превеликой неохотой покинув сей гостеприимный лесной покров, мы снова вернулись в звенящий луговой солнцепёк.
Где-то вдали щедро отсчитывала кому-то годы добрая кукушка. Наверное, убаюканная её монотонным кукованием, притихла, снова оседлавшая меня, дочка. И я забеспокоился, как бы она так не уснула; тогда прощай весь режим дня – та-ким уж был я добросовестным родителем. Поэтому, недалеко от пансионата мы с Дашей присели в тени деревьев в густой траве на поляне возле пруда. Я сидел и смотрел на свою девочку, резвившуюся, как котёнок на природе, пока она чуть не столкнулась нос к носу с неведомо откуда взявшимся Алёшей.
– Даша, пошли со мной, – начал он без всяких предисловий, – я тебе пока-жу, что мне папа привёз. Мы здесь рядом сидим, вон за теми кустами.
– Иди, дочка, – сказал я в ответ на вопросительный взгляд дочери в мою сторону, – только ненадолго, а я тебя здесь подожду.
Когда ребята ушли, я прилёг на траву и закрыл глаза с намерением немного подремать. Но буквально через пять минут вернулась дочь с растерянным и даже скорее расстроенным лицом.
– Что так быстро? – спросил я её.
– Папа, они там ругаются, – ответила Даша.
– Разве может тётя Аня ругаться?
– Нет, это Алёшин папа стал ей говорить нехорошие слова, а тётя Аня ему громко ответила. Вот тогда я повернулась и ушла от них.
– Что делать, Дашенька, – грустно сказал я, – иногда взрослые ссорятся, как маленькие дети – даже по пустякам. Давай не будем им мешать выяснять свои отношения и пойдём отсюда.
Я взял Дашу за руку, и мы тронулись дальше. Но когда вышли на дорогу и обогнули те самые кусты, о которых говорил Алёша, то увидали Аню и её маль-чика, сидевшего на коленях у незнакомого нам высокого мужчины, лет тридцати пяти, как-то странно смотревшего на нас. После того, как мы с Дашей помахали в ответ на Анино приветствие, разговор у них на повышенных тонах возобновился снова, а мы зашагали прочь по направлению к “Зелёному бору”.
4
Обедали мы в столовой одни без наших друзей. Сидели за столиком и от скуки ковыряли вилками в своих тарелках. После обеда, когда мы вернулись в свой номер, за окном потянулись по небу облака. Солнце скрылось, и стало не-много прохладнее. Уложив дочку спать, я вспомнил, кстати, про футбол – вот оно моё лекарство от скуки. Закрыл окно и дверь и пошёл на спортгородок, поминут-но посматривая на свой третий этаж – всё-таки кроха моя там без привычного присмотра осталась.
Как оказалось, два дня моего отсутствия на “футбольном поле” не прошли незамеченными. Замены мне не нашлось; и если в первый день без меня ещё слег-ка постучали по бортам и по воротам, то вчера вообще не собирались играть. Но сегодня меня ждали, и игра, наконец-то, состоялась, но какая-то странная. Что могло измениться за два минувших дня, какая дурная муха укусила наших сопер-ников, я понять не мог. Мало того, что они отчаянно бились за каждый мяч, под-гоняемые Русланом, но и беспощадно колотили по моим ногам, внешне вроде и не специально.
Если поначалу я ловко уходил от их ударов и это меня даже забавляло, то потом стало всё больше злить. Под конец же игры с пришедшей усталостью про-пала прежняя лёгкость движения, и в тоже время кавказцы, сбросив всякую кон-спирацию, уже откровенно играли не в мяч, а в ноги, но я ещё терпел. И только после того, как несколько раз я оказался на земле, хватаясь за побитые ноги, всё это меня достало окончательно. Приняв очередной удар от особенно старавшегося Арсена, правой руки Руслана, я закипел от злости и от всей души ему ответил тем же по его ногам. Кто бы мог подумать, что ещё совсем недавно мирно игравшие между собой, мы с ним сцепились, как заклятые враги, и, по-волчьи рыча, готовы были в тот момент глотки перегрызть друг другу, пока между нами не встал Рус-лан.
– Погоди, Арсенчик, не суетись, – обратился он к своему подопечному, – не всё сразу, мы ещё своё возьмём!
Так и стояли мы с Арсеном по разные стороны Руслана, как сдерживаемые рефери боксёры на ринге. Только один из нас держался за подбитый глаз и шипел: “Шакал паршивый!”, а другой облизывал кровь из разбитой губы и отвечал ему не менее красноречиво: “Щенок черномазый!”
Наконец, Руслан что-то проговорил соплеменникам на родном языке и увёл свою команду с площадки. Мои партнёры смотрели на всё происходящее, явно недоумевая. Но я и сам терялся в догадках: что же случилось, ведь дыма без огня не бывает? Чем же я не устраиваю этих южан даже на футбольном поле?
Вот так неожиданно и закончилась наша игра, а я, ковыляя на обе ноги и морщась от боли, побрёл к себе в номер. Открывая его, я услышал за дверью на-против те же раздражённые голоса Ани Саяновой и её мужа.
– Продолжение следует, – мелькнуло у меня в голове, – никак не догово-рятся. Что-то совсем неладно у них в семье. Ну, и денёк сегодня, – добавил я, припомнив ещё и неудавшийся футбол, – всё не слава Богу! Эх, нет радости в жизни! – вздохнул я и поспешил к себе.
Остаток дня у нас с дочкой прошёл невесело. После ужина мы даже не пошли, как обычно, прогуляться с ней перед сном по “Зелёному бору”, хотя в от-сутствии комаров грех было не погулять. Начала портиться погода: небо всё больше хмурилось, за облаками поползли тёмные тучки и заволокли всю небес-ную высь. Потянуло свежим ветром, и в воздухе запахло близким дождём. К тому же опять неважно почувствовала себя Даша, закапризничала. Может, просто ус-тала за день или ещё не совсем оправилась после болезни, и следовало её побе-речь – рано, видно, радоваться. Да и у меня самого не было желания вышагивать в этот вечер по аллеям пансионата вслед за пенсионерами. Ломили отбитые на фут-боле ноги, и, чертыхаясь, я считал, что с ним теперь уже здесь завязано – здоровье всё-таки дороже удовольствия. Да и неизвестно, чем может кончиться моя сего-дняшняя стычка с Арсеном. Насколько я знаю Руслана, он не тот человек, чтобы оставить этот случай без последствий для меня.
Когда мы пришли к себе в номер, дочка тут же захотела спать и быстро легла в постель, попросив почитать ей книжку. Слушала она, слушала да и неза-метно уснула. А за окном уже темнело, повсюду зажигались огни. Вскоре начал накрапывать мелкий дождь. Только вдали, за кромкой леса, алой лентой догорал закат. Я стоял у окна и смотрел, как медленно угасал день. Было грустно и одино-ко. Какое-то неясное беспокойство томило душу и настраивало её на минорный лад. А память, отлистав в книге моей судьбы добрый десяток лет назад, явила пе-ред глазами такой же далёкий багровый нездешний закат и то, что ему предшест-вовало.
…За стёклами иллюминаторов гудели турбины АН-12, от которых за не-сколько часов полёта уже раскалывалась голова у рядового Андрея Морозова и остальных десантников его роты, сидевших в этом самолёте. Сильный ветер со-рвал график выброски десанта на учебных прыжках, и они терпеливо ждали сво-его часа. Но как же муторно было ждать, когда терпение и нервы на пределе! Убивали время, кто как мог: одни, закрыв глаза, дремали, другие болтали о чём-то со своими соседями, третьи что-то напевали или насвистывали себе под нос. Но мысли были у всех об одном и том же: когда всё это кончится?
Что делать, инстинкт самосохранения срабатывал для всех одинаково, только управляли своими эмоциями в экстремальных ситуациях по-разному. Ан-дрею удавалось в полной мере подавлять неизбежный страх высоты, потому, что небо в отличие от казармы уравнивало в правах всех – “молодых” и “дембелей”, а всё остальное уже зависело от самого человека. Вот почему Андрею даже достав-ляло удовольствие видеть, как напротив него сидели с мертвенно-бледными от страха лицами его недавние мучители старший сержант Васенин и ефрейтор Га-раев. С какою жалкою улыбкой они под гул турбин пытались прокричать ему очередную скабрезную солдафонскую шутку.
Но вот, наконец, завыла сирена, и забегали зелёные огни, разрешающие выброску десанта. Открылись боковые двери, и в салон самолёта ворвался леде-нящий душу ветер. Все дружно встали, замолкли разом голоса, напряжённо вытя-нулись лица, а руки крепче сжали вытяжные кольца парашютов. Андрей шёл в числе первых и, обернувшись незадолго до прыжка в воздушную бездну, заметил, как ковыляли за ним на негнущихся ногах и с обречённостью во взоре два друга – Васенин и Гараев.
А потом был шаг в километровую пропасть и сильнейшая струя воздуха, стремительно уносящая куда-то в сторону и вниз, рывок рукою за кольцо и хло-пок вылетающего полотнища парашюта, резкий толчок вверх за плечи лямок – и над головой раскрытый белый шёлковый купол. Несколько минут пронзительной тишины, необъятный простор перед глазами и ни с чем не сравнимое ощущение полёта вне тесного салона самолёта – ради этого непередаваемого радостного со-стояния стоило испытать себя на стойкость, на силу духа, на преодоление жиз-ненных трудностей. Но если бы они ограничивались только прыжками?!
Приземлялись десантники в тот памятный день уже в сумерках. Андрей, собрав свой парашют, засмотрелся на далёкий красивый багровый закат, пока не получил сзади увесистый удар про меж лопаток. И знакомый голос Руслана Га-раева, пересыпаемый крепкими ругательствами, вернул его к суровой действи-тельности:
– Стоишь, салага, глазеешь, а тебя одного ждать будут? А, ну, хватай мой парашют – и вперёд! Твоё счастье, что не Серёга тебя здесь застукал, а то ты у не-го на карачках добирался бы до места сбора.
Сгибаясь под тяжестью двух парашютов, Андрей шёл и взглядом провожал уходящий день – ещё один из бесконечной череды армейской службы.
5
…Осторожный стук в дверь спустил меня с небес на землю. Отойдя от ок-на, я открыл и от неожиданности замер. На пороге стояла Аня Саянова, немного смущённая и вдруг показавшаяся мне необыкновенно красивой в своей белой кружевной блузке и длинной серой юбке с разрезами по бокам, накинутой на пле-чи пушистой кофте и аккуратно убранных назад под небольшой заколкой своих пышных волос. Хороша она была в тот вечер, только лицо её казалось излишне бледным, глаза лихорадочно блестели, а на щеках горел нездоровый румянец.
Поймав мой удивлённый взгляд, Аня спросила разрешение войти, изви-нившись за свой, быть может, поздний визит. Когда я посторонился, пропуская её, Аня прошла в номер, держа в руках своих изящную бутылку дорогого вина и что-то из сладостей. Поставив всё это на стол и присев на край стула, она, не дожида-ясь моих расспросов, поведала, что проводила мужа до ворот пансионата, откуда он поехал на своей машине домой, в Москву, уложила сына спать и решила пойти ко мне.
– Ничего хорошего мне день минувший не принёс, – негромко говорила Аня, не поднимая глаз, – так пусть хоть этот вечер рядом с вами будет бальзамом для души. Если только вы, Андрей, не против, – добавила она робким голосом, взглянув на меня.
– Вы ещё сомневаетесь, Аня? – спросил я с улыбкой, – но ведь я тоже от сегодняшнего дня не в восторге и только буду рад провести вечер с очарователь-ной женщиной.
– Ну, что ж, давайте вместе поднимать наше настроение с помощью этого вина, – Аня указала на бутылку, – его мне муж привёз. Сам он за рулём, а я одна днём пить его не захотела.
В пору печально знаменитого горбачёвско-лигачёвского “сухого” закона, когда расхожим анекдотом звучала фраза водителя автобуса: “Остановка “Вин-ный магазин”, следующая остановка – конец очереди”, импортное вино из Ани-ных рук было редким и приятным сюрпризом.
Пока я готовил свой нехитрый стол, Аня спрашивала, как чувствует себя моя дочь после недавней болезни? Как мы провели без них сегодняшний день – не скучали? Я отвечал на её вопросы и умолчал лишь о своих футбольных злоклю-чениях. Зачем они ей? И так у неё своих проблем с избытком, судя по болезнен-ному беспокойству в её глазах и по тому, как Аня мается и не находит себе места. Сразу видно, что человек на взводе. И тогда, когда мы сели с ней за приготовлен-ный стол, и я разлил принесённое вино по казённым стаканам за неимением фу-жеров, то просто спросил:
– Что случилось, Аня, если не секрет?
– От вас, Андрей, у меня секретов нет, но интересно ли будет слушать мои семейные дрязги? – с горькою улыбкой ответила она.
– Если только от этого вам станет хоть немного легче, – последовал мой дипломатичный ответ, – а для начала мой первый тост за мир и согласие в каждом доме, и в вашем в первую очередь.
– Вашими устами да мёд пить, – грустно сказала Аня, – в моём этому уже не бывать. Но если вы так хотите – я не возражаю.
Мы выпили, и после небольшой паузы Аня продолжала:
– Какое там согласие, когда тебя за человека не считают, и ты, как девочка, оправдываешься за то, что было и не было. Видно, хорошо поработала мужнина осведомительная агентура, если он так печётся о моём моральном облике. А кро-ме того Виктор сообщил мне новость, которую я больше всего боялась услышать. Его друг детства, с кем они ещё вместе в школу бегали, его сегодняшний ком-паньон и верный “оруженосец”, женится на моей младшей сестре. Она согласна выйти за него, и скоро будет свадьба. Долго и упорно он ухаживал за ней и, как говорится, дожал. Не знаю, что там произошло в моё отсутствие, но они его очень хорошо использовали, зная, что я против этого брака. Так быстро и ловко всё об-делали и поставили меня перед фактом.
Словом, все довольны, все счастливы, как в известном фильме: “Жених со-гласен, родственники тоже, а вот…” – с той лишь разницей, что я одна против. Против того, чтобы сестра пошла по моим стопам. Даже родителей наш будущий родственник ублажил и задобрил настолько, что они в нём души не чают. Но я-то знаю, что за человек этот жених. Мало того, что он за спиною шефа занимается финансовыми махинациями и замешан в связях с мафиозными структурами, хуже то, что это брак по расчёту, и никакой любовью там не пахнет.
Я-то ладно – спетая уже песня, а сестре моей, Иришке, зачем это нужно? Зачем ей, умной, красивой, доброй девочке, этот сомнительный денежный ме-шок? Сладкой жизни захотелось, глядя на меня? Боже упаси, всё это просто ми-шура, когда она не в радость. Пусть кому-то нравится роскошь, нравится шико-вать, сорить деньгами. Но по мне деньги, как и люди, должны работать, если они не грязные. Я не аскет и не призываю к нищей уравниловке и к массовой люмпе-низации. Но когда покупают чувства, как с моей сестрой, я против этого.
Аня помолчала, покуда я в очередной раз наполнил стаканы вином, но тос-тов больше не произносил. Слегка кивнув друг другу, мы молча выпили, не при-трагиваясь к угощению на столе. А за окном уже наступила ночь. Дождь стучал о подоконник, навевая сон. Но не до сна было нам с Аней, – что-то не становилось легче моей собеседнице. И я осторожно возразил ей:
– Но говорят, что браки по расчёту на удивление крепки и долговечны.
Аня тут же вскинула на меня свой взгляд:
– До недавних пор я тоже так думала, но жизнь сама расставила всё по своим местам. Мне ведь тоже, как моей сестрёнке, едва исполнилось восемна-дцать, когда я, дурёха, замуж выскочила. Это сейчас мой муж банкир, а тогда он был каким-то замзавом в райкоме комсомола. Неглупый номенклатурщик, карье-рист, видный, симпатичный, умел заводить нужные знакомства и за женщинами ухаживать. Вот и мне, вчерашней девчонке, голову вскружил: цветы, машины, концерты, рестораны. Наверное, со стороны мы и впрямь смотрелись неплохой парой. Но страсть прошла, а любви не было и нет. Зато есть презентации, тусовки, деловые встречи, где меня преподносят, как прекрасную половину преуспеваю-щего бизнесмена. Пользуясь произведённым мною эффектом, муж обрастает зна-комствами и пробивает свои дела. А что на душе у этой “прекрасной половины”, никого не волнует, начиная с мужа. Но вот как раз душа-то и не принимает боль-ше этот мир, как сказал поэт, “без слёз, без жизни, без любви”.
– Как вы категоричны, Аня! По-вашему, где деньги, там и бездушие?!
– О, нет, я говорю за себя. Может, среди них есть и неплохие люди, но всё равно я не из их числа – мы слишком разные. Пусть кто-то скажет обо мне, что, мол, от жиру девка бесится, когда другие мечтают об этом. Ради Бога, но мне это материальное благополучие, моё богатство счастья не принесло. Любовь нельзя купить ни за какие деньги, если это настоящая любовь, а не её суррогат. Мне на-доело обманывать себя и выдавать желаемое за действительное. Я ещё как-то пы-талась бороться с собой, думала, что эта блажь со временем пройдёт, переболею и привыкну. А там по старинке: стерпится – слюбится. Ведь жить-то надо, многие так живут.
Но ничего хорошего из этого не вышло. И даже более того: встретившись здесь с вами, Андрей, я окончательно поняла, что жить по-прежнему не могу и не хочу – это не для меня! Ведь есть же совсем другая жизнь, и такие люди, как вы, Андрей. Когда я сегодня заявила об этом мужу, он просто назвал меня сумасброд-кой и истеричкой, а мои слова о любви – идиотизмом. Но на прощание я постави-ла ему условие: если я потеряю для себя сестру с её замужеством, то он навсегда потеряет жену. Хотя формально он и так меня уже потерял, всё остальное – во-прос времени.
– Господи, Аня, что вы такое говорите?! – заволновался я, – вы же ставите меня в неловкое положение, как будто я виновник вашего несчастья и стою у вас на дороге. Во мне нет ничего особенного, я такой же, как и все. Я не заслужил ни вашего комплимента, ни права невольно вершить чьи-то судьбы.
– Зря вы кокетничаете, Андрей. Вы мне нравитесь такой, как есть, и не на-до ничего заслуживать. Ведь очень часто любят не за что, а вопреки. Я просто чувствую, что только вы способны меня понять, как родственную душу, не зацик-ливаясь на одной внешности. Мужу это не дано, в нём лишь взыграл благородный гнев, когда он узнал, что-то кто-то покушается на его собственность в моём лице, и он устроил мне сегодня сцену. Но выпустив пар, под вечер он успокоился, и мы с ним мирно расстались, если не считать моего ультиматума. Может, и не стоило мне вам это всё рассказывать, но я вам, Андрей, доверяю, как близкому человеку.
Не в силах скрыть своё волнение, Аня встала изо стола и отошла к окну, за которым размытыми пятнами светили фонари в аллеях да несколько окон в со-седнем корпусе. Была уже заполночь, вино всё выпито, а под него столько сказа-но, быть может, сумбурного, но от чистого сердца. Подумалось, каково же при-шлось минувшим днём Ане, если до сих пор она не может отойти от пережитого, как бы я ей не сочувствовал. Но молчание продолжалось недолго. Отвернувшись от окна, Аня вернулась к столу и села рядом.
– Что мне делать, Андрей? Я отчалила от одного берега, а другой в непро-ницаемом тумане; ни маяка, ни паруса, ни вёсел; куда теченье вынесет – не знаю, так и утонуть недолго. А, может, зря я всё это затеяла? Не надо было мне приез-жать сюда, не было бы нашей встречи, и вообще ничего бы не было. Можно, ко-нечно, помечтать о несбыточном, но зачем усложнять всё то, что может быть так просто? А вдруг и муж мой не так уж плох, и сестра обойдётся без моих советов и наставлений? Мне самой-то впору их выслушать от вас: как скажете, так и будет.
С этими словами Аня пристально взглянула на меня, и глаза её стали влажными, тонкие пальцы руки, лежавшей на столе, мелко вздрагивали и были холодны, как лёд, когда я неожиданно для себя накрыл их своей ладонью.
– Чему быть, того не миновать – от судьбы не уйдёшь, – уклонился я от прямого ответа, – как часто в жизни мы решаем одну и ту же дилемму: либо с ми-лым рай в шалаше, либо во дворце с тоской в обнимку. Наверное, вы правы – сердцу не прикажешь. Всё рано или поздно образуется и наладится. Успокойтесь и не переживайте, а то на вас и так лица нет. Уж не больны ли вы? Хватит с нас одной моей дочери.
– Не знаю, – тихо ответила Аня, не сводя с меня своих печальных глаз, в которых сквозила безмерная усталость, но потом, как будто спохватившись, доба-вила, – надо идти спать, и до завтра всё пройдёт. Спасибо вам за этот вечер, без вас мне было бы совсем плохо.
Аня встала и медленно пошла к двери. Но прежде, чем расстаться, она обернулась, и я услышал от неё пожелание “спокойной ночи”, а в глазах прочёл немой упрёк: “Ничего-то вы не понимаете!” После её ухода я долго не мог за-снуть, размышляя, в чём был не прав, принимая Анин упрёк. Разве в том, что в отличие от неё, у меня в личной жизни было всё в порядке. А сытый голодного не разумеет? Что значат мои побитые на футболе ноги с разбитою душой несчастной молодой женщины, у которой целый день прошёл на нервах, а ночь и вино распо-лагают к откровению с тем, к кому и так неравнодушен.
– Но почему я не ответил Ане так, как она, быть может, от меня ждала? – рассуждал я и находил слабое оправдание в том, что всё произошло так неожи-данно, застав меня врасплох, что утром, на свежую голову, наверняка, будет по-другому, более привычным, обыденным и далёким от этого внезапного порыва прекрасной и доверчивой женской души, так и оставшейся невостребованной мною.
3 глава. Звенигород
1
Утро следующего дня выдалось пасмурным, но дождя не было. Солнце пряталось в туманной дымке. После испепеляющей недельной жары, напоенная за ночь долгожданной влагой, земля благоухала, а в воздухе была разлита приятная свежесть зелени листвы и трав, на которых крупным бисером лежали дождевые капли. Ни одной сухой скамейки не было в округе. Мы гуляли с дочкой по ас-фальтовой площадке возле нашего корпуса в ожидании своих соседей, не решаясь ступить в заросли аллей, чтобы ненароком не задеть за мокрые деревья и устроить себе нежданный душ. Отдохнув за ночь, девочка моя повеселела и без умолку ще-бетала за компанию с бесчисленными невидимыми пичугами, рассыпавшимися по кронам насаждений.
Когда мы встретились с нашими друзьями, то я заметил на лице у Ани тёмные пятна под глазами, не иначе после бессонной ночи и пролитых слёз. В тон погоде была она какой-то скованной и молчаливой, слегка кивнув в ответ на моё приветствие, и в хмуром выражении её лица я не заметил никакого просвета, ни даже намёка на солнечную улыбку. Видно, неловко было Ане за свои ночные от-кровения, да и себя я считал безвинно виноватым. Но далее молчать становилось ещё труднее, и Аня первой начала разговор с извинения за то, что помучила меня накануне своими семейными неурядицами.
– А, ведь это мои проблемы, – говорила она, – просто у каждого бывают иногда минуты слабости. Вот и расчувствовалась я перед вами, поплакалась в жи-летку. Ещё раз спасибо, и давайте больше к этому не возвращаться, чтобы не тра-тить даром время и не портить себе настроения.
– Как вам будет угодно, но я всегда к вашим услугам, – произнёс я дежур-ную фразу, почувствовал её лукавство, и от того на душе стало ещё хуже. Всё ска-занное нами настроения не переменило, и до самой столовой мы не проронили более ни слова. Вроде бы не ссорились, но что-то незримо нарушилось между на-ми. Только Даша и Алёша, не разделяя наших чувств, весело бегали и скакали во-круг нас.
Возле столовой на скамейке сидели мои вчерашние костоломы и, судя по их довольным ухмылкам, готовили мне новую экзекуцию. А уж один волчий взгляд Арсена не сулил мне спокойной жизни. Сразу видно – отчаянный, молодой да ранний, а такие редко хорошо кончают. Проходя мимо них, я отвернулся, но услышал, что Руслан зовёт меня на пару слов. Я сказал Ане, чтобы она с детьми шла завтракать, а я немного задержусь, и после этого спросил его:
– Чего надо? Понравилось по ногам долбить? Тогда поищите другие, а у меня не казённые!
– Ладно, брат, не кипятись, – Руслан широко улыбнулся, – главное, что живой. Извиняй, что так нехорошо вышло. Поддали мы вчера маленько для храб-рости, ну и понеслись мои джигиты, как необъезженные скакуны, – Руслан огля-дел свою команду, – я их теперь в узде держу: молодые, горячие, как бы чего не натворили. Так что, Андрюха, зла на нас не держи и приходи сегодня через часок после обеда играть. Мужик ты хороший и футболист классный, а таких грех оби-жать!
– Подлизывается, гад, – подумал я, – ведь знает, что не откажусь, – а вслух сказал, – посмотрим, обещать не буду.
И я уже собрался было уходить, но тут Руслан встал и, фамильярно обняв меня за плечи, отошёл со мною в сторону:
– Дело есть к тебе деликатное, Андрей. Сегодня вечером дискотека будет, так ты приходи туда со своей подругой. Такая красивая девушка, а никуда без те-бя не ходит. Ты бы с ней поговорил, чтобы нас не избегала, мы люди добрые и её не обидим. А за одно бы поделился, чем ты так её приворожил?
– Там видно будет, – оборвал я Руслана, сбрасывая его руку со своего пле-ча, – надо ещё до вечера дожить.
– Это точно, – не по-доброму усмехнулся капитан кавказской команды и вернулся к своим “молодым скакунам”, а я пошёл в столовую, провожаемый пя-тью, далеко не дружелюбными, взглядами.
В отличие от наших детей, уплетавших за обе щеки манную кашу с варень-ем, Аня не притрагивалась к завтраку и с тревогой в глазах дожидалась меня.
– Что они от вас хотят, Андрей? – спросила она.
– Зовут играть в футбол сегодня, – ответил я, – да, наверное, не просто так, какую-то новую пакость готовят. Вчера чуть ног не лишился, а они оправдывают-ся, что выпили малость. Глаза горели, да ни от кого не пахло. Что-то тут не так: может, травки какой накурились или ещё чего похуже. Всё-таки ребята с юга – возможности с этим большие. Криминалом пахнет.
– Тогда тем более не понятно, как вас, таких разных, может связывать один футбол?
– Представьте себе – связывает, по словам Лермонтова, “одна, но пламен-ная страсть”, – ответил я – одни умники на отдыхе обсуждают глобальные про-блемы человечества и мысленно бороздят просторы вселенной, другие “растека-ются мыслию по древу” в рассуждениях о высоком искусстве, а мы ведём здоро-вый образ жизни, находя в своём футболе и мысль, и искусство. Только мало здесь тех, кто разделяет с нами это увлечение. А, потому, на данном безрыбье и рак рыба.
– Мне кажется, Андрей, что вы делаете хорошую мину при плохой игре, и, чует моё сердце – добром ваша футбольная затея не кончится, начиная с ваших ног. Поискали бы себе других напарников, а не тех, у кого на лицах аж три класса образования написано, а наглости на три университета. На днях один из них оста-навливает меня и спрашивает:
– Дэвушка, сколько время?
– Без четверти семь, – отвечаю ему.
– Это сколько – без двадцати?
Разжевала и в рот ему положила. Мало одного, другой пристал, как банный лист:
– Дэвушка, как тебя зовут? Не скучно тебе здесь? Почему ты такая гордая и нелюдимая? Давай познакомимся!
Познакомились и даже обнаружили общих знакомых, но после этого он проходу не даёт – в кавалеры набивается. Сто лет бы не видать таких бесцере-монных кавалеров с их повсеместным “тыканьем” и элементарным неуважением к женщине вообще. Это только сегодня, а что завтра будет?
– Да ничего не будет, – равнодушным тоном успокаивал я Аню, - что они, бандиты что ли какие? Самые обыкновенные мужики, не обременённые образо-ванием и культурой. Но если уж вам совсем невмоготу от них стало, давайте по-сле завтрака выберемся отсюда куда-нибудь на сторону и развеемся там до обеда. На первый раз можно на автобусе в Звенигород – недалеко, удобно и интересно будет нам и нашей детворе.
Сказано – сделано. Расправившись со своим завтраком, мы пошли соби-раться в дорогу. Через полчаса покинув “Зелёный бор”, через час мы уже были в Звенигороде. К тому времени небо над городом прояснилось, и снова стало при-пекать солнце. Одетая в лёгкий летний сарафан и светлую косынку, в густой зелё-ной траве, под белыми стройными берёзками была моя дочка вылитой Алёнушкой из русских народных сказок, кои я читал ей ежедневно. Какое родительское серд-це не растает, глядя на таких живых персонажей?! Вот и моё из их числа.
2
Звенигород – небольшой старинный подмосковный город – встретил нас захолустной тишиной и безлюдьем. Казалось, что лишь в двух его местах он был обитаем: в самом центре, на колхозном рынке с прилегающими к нему магазина-ми, да на пологом песчаном берегу Москвы-реки, которая рядом с городом делала поворот, открывая красивую излучину.
Мы гуляли по узким мощёным улочкам, круто взбиравшимся вверх и стремительно падавшим вниз, застроенным старыми приземистыми домами, с де-ревянными узорчатыми наличниками или красивым каменным декором на фаса-де, с броскими вывесками на них. Мы читали их и заходили внутрь, покупая там детям всякую всячину: игрушки, книжки, сладости. Посидели на бульваре возле традиционного для провинции памятника Ленину с протянутой рукой. Прошлись по рынку, где в толпе торговцев с Кавказа вдруг мелькнуло знакомое лицо Русла-на Гараева. Мне показалось, что и он признал нас и поспешил скрыться от неже-лательных для него свидетелей в нашем лице.
– Неспроста он здесь, – подумалось мне, – не иначе что-то промышляет среди своих земляков, не на экскурсию же приехал сюда.
Когда мы устали от города, то направились к расположенным неподалёку, поросшим сосновым лесом, валам звенигородского Кремля. Поднимаясь по узкой старой деревянной лестнице с перилами на самую вершину холма к древнему Ус-пенскому собору, я рассказывал Ане полудетективную историю о том, как в нача-ле нынешнего века в поленице дров у этой святой обители были обнаружены по-черневшие от времени доски с росписями, а одна из них служила ступенькой в лестнице, по которой мы сейчас идём. Как после тщательной и кропотливой рес-таврации оказалось, что эти три случайно найденные доски принадлежали к зна-менитому, так называемому Звенигородскому чину. Семь икон этого чина кисти легендарного древнерусского живописца Андрея Рублёва служили иконостасом в Успенском соборе без малого шестьсот лет тому назад.
– Кисти вашего тёзки – тоже Андрея, – повторила за мною Аня.
Я был рад, заметив, что она заинтересовалась моим рассказом и понемногу отвлеклась от невесёлых дум. Лицо её прояснялось и всё больше напоминало мне прежнюю, милую и непосредственную Аню Саянову. А у меня опять возникло жгучее желание вспомнить, откуда же я знаю её, ведь не шестьсот же лет назад мы где-то с ней встречались.
Недалеко от храма, на обочине дороги шустро и со знанием дела менял ко-лесо у своего новенького “жигулёнка” священник в рясе – вот тебе и святой отец! Возле входа в обитель, как обычно, стояли просители: пожилая, в чёрном одея-нии, монашка с копилкой “на восстановление храма Божьего”, одетый в какой-то затрапезный балахон молодой человек с редкой бородкой и блаженной улыбкой, который кланяясь и крестясь, поздравлял всех проходящих мимо с неведомым мне праздником. Рядом ещё несколько нищих с несчастным видом просили по-даяние.
Но я не обратил на них должного внимания, поскольку не на шутку был озабочен тем, как безболезненно для дочери отобрать у неё жёлтого плюшевого утёнка-пищалку, которым Даша на пару с Алёшей пищали всю дорогу. Наконец, игрушки были отобраны, дети взяты за руки, Аня покрыла голову косынкой, и мы вошли внутрь собора.
Утренняя служба давно закончилась, и под церковными сводами было су-мрачно и тихо. Потрескивая, горело несколько свечей на поминальном круге воз-ле алтаря, да теплились лампадки у немногочисленных икон. Изредка в тишине раздавались приглушённые голоса и шарканье ног по каменному полу старушек-богомолок да таких же, как и мы, праздно любопытствующих, на которых не по-доброму косились работники храма, мывшие мокрой шваброй пол и убиравшиеся к вечерней службе. Я разглядывал потемневшие и потрескавшиеся от времени, чудом сохранившиеся на стенах фрески Андрея Рублёва и повторял пришедшие на память строки в его честь.
Ещё свежей смолой пахнул иконостас
И резьбою своей золотился,
А уже был он с каждым, всеведущий Спас,
А уже ему каждый открылся.
– Приходите ко мне, кто устал от трудов,
Кто обижен, и я успокою!
Пусть отныне для вас Богом станет любовь
С неприкрытою правдой людскою!
И на взоры, отвыкшие от синевы,
От гармонии, чистой и нежной,
Хлынул свет, увлекая сердца и умы
В мир добра, осенённый надеждой.
Поискав глазами наших друзей, я увидел, что Аня стоит перед алтарём и, подняв глаза на икону Богородицы с младенцем, что-то беззвучно шепчет. Я не стал её беспокоить по пустякам и тихо пошёл с дочкою на выход из храма. Там, на паперти, я снова выслушал поздравления от блаженного и равнодушно прошёл мимо протянутых за подаянием рук. Остановились мы с Дашей на краю холма, с которого открывался прекрасный вид на Звенигород, на Москву-реку и дали за противоположным берегом, на золото крестов и куполов соседнего Савино-Сторожёвского монастыря. Как видно, знали наши далёкие предки, где им ставить города свои!
Скоро появились Аня с Алёшей, и я обратил внимание на то, что в отличие от меня Аня не поскупилась на подаяние всем стоявшим на паперти. Была она ка-кой-то притихшей и умиротворённой, как бы сосредоточенной в самой себе, на-едине со своими мыслями, рождёнными в Божьем храме, только иногда, с еле за-метной, скорее затаённой, светлою улыбкой на губах искоса поглядывала в мою сторону. Дети наши тоже вели себя тихо и не отходили от нас ни на шаг, но это было скорее от усталости и массы впечатлений от увиденного ими за день.
3
На обратном пути, сидя рядом в автобусе, я как бы между прочем спросил у Ани, верующая ли она?
– Нет, я даже ни одной молитвы не знаю, – ответила она, – такими уж нас с детства партия и правительство воспитали. Но это от ума, а в душе я чувствую, что не всё так просто, что должно быть в нашей жизни что-то святое, незыблемое, вечное.
– А что же вы шептали в храме перед алтарём? Не стихи же читали? – и я шутливо добавил, – чистосердечное признание облегчит вашу участь.
Но Аня и не думала шутить:
– Я загадала желание и попросила пресвятую Богородицу помочь мне в ис-полнении его. Пускай для вас, я вижу, это несерьёзно, но для меня очень важно – всё-таки святое место.
– И что же это за желание такое? – не унимался я, смутно догадываясь.
– А вот это уже секрет, но если сбудется – вы всё со временем узнаете. И больше об этом, пожалуйста, не спрашивайте. Вы тоже, кстати, с кем-то разгова-ривали, глядя на иконостас – я это по вашим губам определила.
– Какая вы наблюдательная!
– С кем поведёшься, от того и наберёшься. А ещё я заметила, что вы не по-даёте нищим и убогим. Всё в мире относительно: вдруг когда-нибудь и мы ока-жемся на их месте, и к нам отнесутся так же, как мы к ним сегодня?
– А вы, Аня, уверены в том, что подаёте милостыню именно тем, кто в этом нуждается? Я не уверен, и боюсь, что деньги ваши и вам подобных пойдут не на восстановление храма Божьего, а на восстановление “Жигулёнка” местного батюшки. Хотя мне не меньше вашего жаль всех этих несчастных, кто не в со-стоянии заработать себе на жизнь и вынужден стоять с протянутой рукой. Но ко-гда под маской убогости я встречаю таких же молодых и здоровых людей, как мы с вами, то я уже никому из них не верю и просто стараюсь их не замечать.
Вы посмотрите, каким массовым явлением, даже с учётом обнищания на-рода в наше смутное время, стало попрошайничество. Мало того – оно стало кри-минальным: это уже не безобидные псевдопогорельцы и псевдобеженцы с горя-чих точек, “несчастные” родители и дети, нуждающиеся в операциях, устраиваю-щие разнообразный и дешёвый – если повнимательней присмотреться – театр с плаксивыми голосами в электричках и метро, лишь бы разжалобить сердобольных окружающих. Территории поделены между настоящими кланами нищих, у кото-рых есть свои паханы, общаки, законы, таксы, годами отработанные приёмы и ме-тоды работы. Истинным калекам, немощным и старикам, боюсь, что и места там не находится, если только не берут их “напрокат”. А ведь это великий грех – иг-рать на наших чувствах. Мы теряем человеческое достоинство, опускаясь до скотского образа жизни. Я бы со стыда сгорел, оказавшись когда-нибудь среди них. Хотя, конечно, деньги не пахнут.
– Андрей, вы меня удивляете: откуда у вас столько цинизма? Хотя по большому счёту вы и правы, если говорить о следствии, а не о причине болезни, породившей это массовое явление. Пускай та мелочь, которую я подаю в протя-нутые руки, не всегда попадает по назначению. Но я не жалею об этом, дело не в деньгах, а в нас самих – в наших чувствах милосердия и сострадания к ближнему, которые мы невольно испытываем при виде несчастных людей, в нашем умении сопереживать, сочувствовать. Если не один “криминал” стоит на паперти, а мы в состоянии помочь действительно несчастным людям, не погнушайтесь сделать это доброе дело, ведь по нему и судят о человеке. Когда наряду с повсеместным хамством, неоправданной жестокостью и падением нравов обыденным явлением становится безнаказанное зло, увенчанное кастой неприкосновенных “верхов”, когда в людских душах смешались понятия добра и зла, пусть отправной точкой выхода из тупика, в котором мы оказались, и будет этот, на первый взгляд ничего не значащий, поступок. А потом по принципу цепной реакции люди сами потя-нутся к добру.
– Аня, вы сами себе противоречите: делая добро, вы невольно поощряете зло. Подавая без разбора каждому попрошайке, мы только увеличим их ряды. Кто откажется пожить на дармовщину, на халяву? Зачем же развращать людей без-дельем и плодить тем самым нищету? Говорят, что на самых оживлённых местах особо бойкие из них имеют побольше нашего. Если все пойдут на “паперть”, кто тогда работать будет? Да мы с голоду помрём с вашим гуманизмом. С попрошай-ничеством бороться надо, а не поощрять. То, что вы предлагаете, это не выход.
– Андрей, у вас какой-то большевистский метод по искоренению, как гово-рили недавно, отдельных недостатков в нашем обществе: нет человека – нет про-блемы. Но куда деваться, если с каждым днём жизнь тяжелее, а нищих всё боль-ше? Добро бы нищих материально, но, когда стресс на стрессе – люди опускаются морально, но они такие же живые люди, как и мы. Есть убогие калеки, но есть и калеки нравственные, нищие духом, слабые духом. Так что ж теперь их за это к стенке ставить? Это не их вина, что они такие, это их беда, это наша общая беда. Если мы живём все вместе на одной земле, то в наших силах, не брезгуя, помочь им справиться с недугом, а, значит, и с недугом всего общества. Но мы не сможем изменить к лучшему окружающий нас мир, если не сможем в нужной степени из-менить себя.
Мы очень много говорим, мы очень хорошо и правильно говорим, стараясь зажечь для добрых, но, порой, неблагодарных, дел других, а не себя. Пусть зани-мается этой “чёрной” работой какой-нибудь безотказный и простодушный дядя Федя, а мы со стороны посмотрим, пошумим, поучим. Вот здесь мы в первую очередь думаем о других – исполнителях, а не о себе – нравоучителях. Вот он об-разчик альтруизма, в котором только больше безнравственности, эгоизма и само-любия. То ли это горе от ума, то ли Бог отнял последний разум – не знаю. Но как результат всей этой говорильни – столько несчастных и поломанных судеб и опустошённых душ! Так что ваша принципиальность, Андрей, тоже не выход.
– Всё это красивые и громкие слова, знакомые по прошлому веку. Недаром же ещё в школе нам талдычили про нравственное обновление человека по Льву Толстому и Достоевскому. Но всё это пройденный этап, а сейчас другое время – время прагматиков, а не поэтов, время разума, а не эмоций, как бы ни были они привлекательны. Не слёзы надо лить в умилении, а добиваться поставленной це-ли.
– Но вы же идёте против собственной природы и естественную жалость при виде несчастных прикрываете холодной принципиальностью, граничащей с человеконенавистничеством. Вы же калечите людские души, начиная со своей...
– Аня, только давайте не переходить на личности. А ещё лучше будет ос-тановиться в нашем споре, а то мы наговорим друг другу кучу неприятностей. Как говорится – начали за здравие, а кончим за упокой. Не хватало нам ещё поссо-риться. Или поговорить больше не о чем?
– Что вы, Андрей, у меня и в мыслях не было вас оскорбить. Почему бы не поспорить с интересным человеком, пусть и придерживающегося противополож-ных взглядов. Только сложность в том, что душу свою вы маскируете чужой себе жизненной позицией. Но я-то знаю, я чувствую, что вы другой.
– Какой же? – лукаво прищурился я, ловя Аню на слове и стараясь вызвать её на откровение.
– Много вы хотите знать, – смущённо улыбнулась Аня, уклонившись от ответа, и добавила, – хватит на сегодня умных разговоров – уже приехали.
Действительно, наш автобус въезжал в ворота “Зелёного бора”. Как из-вестно, баснями соловья не кормят, вот и мы побежали скорее в столовую на обед.
4
После обеда, уложив дочку спать, я заколебался: идти или не идти играть в футбол. Конечно, охота пуще неволи, но я вспомнил Анино предостережение, да и своё чутьё подсказывало, что без новой крови не обойтись. Пойду – наверняка нарвусь на новые приключения, не пойду – значит, струсил, отступил. Но сколько можно унижаться перед Русланом? И я тайком от Ани пошёл на спортгородок. Там меня уже ждали. Команды были в полных составах, и мы без церемоний на-чали игру. Я был настроен играть до первой откровенной грубости, но, видимо, Руслан всерьёз сдержал своё слово и проделал воспитательную работу среди сво-их игроков. Короче, ничто не напоминало вчерашний футбол. Более того, без лишнего напряжения вскоре моя команда вела уже с довольно внушительным счётом, а я сам с удовольствием финтил на поле. Наверное, со стороны это выгля-дело довольно странным, но, упиваясь своими успехами, я в азарте борьбы поза-был обо всём на свете, словно это была моя “последняя гастроль” – до поры, до времени.
Играли мы без вратарей на старых, тяжёлых воротах со ржавой, металли-ческой, местами разодранной, сеткой. И вот в очередной раз прорвавшись с мя-чом к воротам наших соперников, я уже занёс было ногу для победного удара, как вдруг почувствовал неожиданный и сильный толчок в спину, и через мгновение полетел лицом вперёд на угол ворот. Угоди я в него – не сносить мне головы. Но в последний момент я инстинктивно выбросил руки вперёд и схватился за стойку, увернувшись от прямого попадания, но основательно проехался щекой по острым краям торчащей сетки.
Очнувшись лёжа на земле и зажав рукой хлынувшую кровь, я обернулся и увидел стоявшего надо мной с виноватою улыбкой Руслана, протягивавшего мне свою руку, чтобы помочь встать: мол, извини, брат, чего не бывает в горячке боя! От захлестнувших меня боли, обиды и злости за эту подлость, от сознания того, что всё давно забытое снова повторяется, я вскочил на ноги.
– Ах, ты, скотина! – бросил я Руслану в лицо и другой, свободной рукой с силой толкнул его в грудь. Не ожидавший этого толчка, он попятился, назад и, вдруг споткнувшись, полетел навзничь на землю, но уже через секунду с переко-шенной от злобы физиономией поднялся и кинулся на меня. Страха не было, а “ярость благородная” добавляла силы. Когда-то наши армейские схватки были более привлекательными из-за присутствия в них впечатляющих приёмов самбо и каратэ, но время оставило свой след и многое из той поры позабылось. А потому мы просто по-русски, с размахом обменялись увесистыми ударами по корпусу и в голову, сверху и снизу, пока в дело не вмешались Олег и Микола и не разняли нас.
– Мужики, мужики, да вы чего – озверели что ли? – повторяли они, оттас-кивая нас друг от друга. Две команды – десять молодых мужчин разбились на па-ры и начали выяснять между собой отношения, но до рукоприкладства больше дело не дошло. Вот такой массовой сварой матч и закончился, только на проща-ние мы с Русланом обменялись красноречивыми репликами в адрес друг друга:
– Повезло тебе сегодня, салажонок, но учти, что это лишь аванс – готовься к полному расчёту!
– Это тебе не армия, дембелюга драный, и твою бухгалтерию я в одном месте видал!
На том мы и расстались. Олег помог мне водой из пожарного крана смыть размалёванное в крови лицо и привести в относительный порядок одежду. Пото-му что всё равно пришлось, не заходя в свой номер, идти в медпункт. Там мне ос-тановили кровь, обработали рану и наложили несколько швов, записав в своём журнале моё обращение за помощью, как несчастный случай на спортивном со-стязании.
Выйдя из медпункта, я поспешил к себе и не напрасно. Дашенька уже дав-но проснулась и начала мне выговаривать за моё долгое отсутствие. Я всё покор-но выслушал и покаялся перед дочерью, заверив, что это больше не повторится, и я ни с кем, кроме неё и наших близких соседей, играть не буду. Дочка в знак при-мирения обняла меня за шею и, увидев на щеке моей свежую рану, стала трога-тельно меня жалеть. Оставалось ещё показаться Ане на глаза и как-то объясниться перед ней, памятуя о собственном своеволии и элементарном неуважении к чело-веку, заранее меня предупреждавшем. А этого мне очень не хотелось делать. И потому до самого ужина я оставался с дочкой в номере, занимаясь с нею и не от-кликаясь даже на неоднократный стук в дверь.
5
День клонился к закату. Я сидел в кресле у себя в номере и с отрешённой задумчивостью смотрел на игравшую рядом дочь. Пробуждённые последними со-бытиями, оживали в памяти “дела давно минувших дней”.
...Впервые они столкнулись лицом к лицу в первый же день знакомства, когда после курса молодого бойца или двухмесячного карантина в роту для про-хождения службы привели “молодняк” и рассортировали по взводам. В тот день под лозунгом “Дембель неизбежен, как крах мирового империализма!” гудели “дембеля”, отмечая свои сто дней до приказа. В этом их всегда выручала соседняя авторота, в любое время суток безотказно снабжавшая необходимым “горючим”. В первом взводе, как обычно, куражился его “царь и Бог” старший сержант Васе-нин, выстроив перед “свои затуманенные алкоголем очи” четверых молодых сол-дат для личного ознакомления.
– Ты кто такой? – спрашивал он заплетающимся голосом стоявшего перед ним воина, затянутого в поясе ремнём аж до осиной талии.
– Рядовой Лев Лебедь.
– Не понял: ты кто – лев или лебедь?
– Лев Сергеевич Лебедь.
– Ты, петух ощипаный, будешь у меня по кроватям летать – порядок иде-альный в расположении наводить, понял?! Следующий!
– Рядовой Степан Борзенков.
– Ну, ты оборзел, сынок: с такой фамилией и в моём взводе? Будешь даль-ше борзеть – убью на месте! А пока давай посыльным в магазин, понял?! Сле-дующий!
Следующим был либо изрядно замордованный за два месяца службы, либо косивший под дурачка молодой военнослужащий с простоватым видом и плакси-вым голосом, никак не вязавшимся с его фамилией – Шаляпин Станислав.
– А ты у нас в роте будешь ответственным за наш “дембельский” кален-дарь, – расцвёл Васенин, – не дай Бог ошибёшься и лишний день насчитаешь – по стенке размажу, понял?!
После соответствующего инструктажа этот бедолага потом каждый вечер после отбоя забирался на свою прикроватную тумбочку и по стойке “смирно!” начинал своё вещание:
– Внимание! Внимание! Говорит радиостанция “Молодо-зелено”. Переда-ём сообщение ТАСС. До приказа министра обороны, маршала Советского Союза Д. Ф. Устинова осталось (столько-то) дней. Дембель стал на день короче, дембе-лям спокойной ночи! День прошёл, ну и хрен с ним!
Под аплодисменты и одобрительные возгласы двадцатилетних “дедушек” он слезал с тумбочки, строевым шагом подходил к выключателю света в казарме и, отдавая честь, обращался к нему:
– Товарищ выключатель, разрешите вас выключить!
И кто-нибудь из “дедов” вальяжно разрешал. На этом миссия ведущего ка-лендарь заканчивалась.
А пока старший сержант Васенин вконец осоловевшими глазами смотрел на следующего новобранца.
– Рядовой Андрей Морозов.
– На гитаре играешь, чувак?
– Три аккорда основных вполне.
– Три очка в туалете твои, будешь драить после отбоя, – довольный своей шуткой заржал Васенин и вдруг осёкся, – а чего ты рожу кривишь, салага? Чем ты недоволен? Предупреждаю сразу: у меня вам служба мёдом не покажется. Я вас всех урою, вы меня и так заколебали своей простотой. А, ну, мужики, упали – от-жались!
Трое молодых солдат, как подкошенные, упали на пол и приняли упор лё-жа. Лишь один Андрей Морозов остался стоять на месте. Не было у него, не оби-женного природой ростом и силой, того условного рефлекса затюканности, когда люди от страха забывают о своём человеческом достоинстве и превращаются в бессловесных роботов по исполнению любых, глупых и бесчеловечных, команд армейских самодуров.
– Не понял юмора! – зарычал Васенин и двинулся к Андрею, невозмутимо смотревшего на своего командира. Но того опередил ефрейтор Гараев, первым подскочивший к строптивому солдату и, схватив его за грудки, стал говорить:
– Слушай, мужик, я вижу, ты очень гордый и на гражданке права качал. Но если хочешь жить, забудь на год о своей гордости. Пусть ты дома хоть суперме-ном был, а здесь ты – дерьмо. Это армия, где один закон: пусть безобразно, но од-нообразно. Я тоже гордым был не меньше твоего, но не высовывался и ждал сво-его часа. Здесь не таких ломали. Так что мотай свой срок и будь таким, как все: шнурком, черпаком, котлом, хоть чёртом лысым! Не нами так устроено, не нам и отменять: не можешь – научим, не хочешь – заставим. Пока это тебе первое и по-следнее предупреждение, повторять не будем.
Бог миловал в тот раз от более крупных неприятностей Андрея Морозова, отделавшегося лишним десятком раз отжиманий. Но ему, с детства занимавшего-ся физподготовкой в спортивных секциях футбола, это было хорошей разминкой на будущее.
6
Вечером, за ужином в столовой Аня поинтересовалась, куда же мы пропа-ли после обеда и – как я ни отворачивался – увидев, каким я стал “красивым”, она не на шутку встревожилась. Я попробовал было отшутиться, сославшись на то, что так неудачно погладил местную полудикую кошку, жившую у нашей горнич-ной Марины Павловны на первом этаже, но понял, что сморозил глупость. При-шлось рассказать, что заработал свои раны в честной спортивной борьбе и вино-ват скорее сам – погорячился, но, как известно, шрамы украшают настоящих мужчин.
– Может, ещё скажете: “поскользнулся, упал, потерял сознание, очнулся – гипс!” – укоризненно глядя на меня, сказала Аня, – как будто я не догадываюсь, откуда это взялось. Неужели до сих пор не наигрались на своём “безрыбье”? Я же вас, Андрей, предупреждала, что этот ваш “интернациональный” футбол до добра не доведёт. Вчера ноги свои не жалели, а сегодня уже голова не дорога?
– Хорошо, ради вас, Аня, с футболом здесь покончено. Вместо него давай-те сходим сегодня на вечернюю дискотеку, если и вам не жалко своих ног для танцев и головы от громкой музыки.
Но Аня наотрез отказалась идти, сославшись на недомогание, на давление, на расстроенные нервы да и меня просила не ходить туда, чтобы для полного сча-стья я не обзавёлся таким же шрамом и на второй щеке и новым фингалом под другим глазом.
– А в чём собственно дело? – я сделал удивлённое лицо, – может вы мне объясните?
– Ничего я вам объяснять не буду, – всё более раздражаясь, отвечала Аня, – ведь всё равно опять по-своему сделаете.
– А почему я должен делать по-вашему? – повысил я тон.
– Во-первых, прошу на меня не кричать, а, во-вторых, больше ни о чём ме-ня не спрашивать, – голос у Ани задрожал, и я понял, что перегнул палку. Разго-вор на этом был исчерпан, словно между нами пробежала чёрная кошка.
Мы замкнулись каждый в себе, и остаток ужина прошёл в двусмысленном молчании. Даже дети приутихли, в недоумении глядя на нас. Так же молча мы прошлись по аллее от столовой до нашего корпуса и разошлись по своим номе-рам. Я терялся в догадках: что происходит вокруг меня в последние дни? Почему из относительных друзей стали лютыми врагами Руслан и его команда? Почему Аня который день ходит сама не своя? Ведь я не подавал ей никакого повода со своей стороны к подобным метаморфозам. Но я же чувствую, что Аня что-то зна-ет и не договаривает, ограничиваясь предостережениями. У меня с Русланом свои давнишние счёты, и мы их ещё выясним, но причём тут Аня? Что их может свя-зывать втайне от меня – что за “общие знакомые”? Пусть даже если он неровно к ней дышит, ему там нечего ловить, и ревности моей нет места. Хотя, конечно, с каждым днём мне Аня нравится всё больше и больше, и я настолько привязался к ней, что не даёт мне покоя мучительное сознание нашего давнего знакомства.
Часы показывали девять вечера. Уже пора было укладывать дочку спать, чего она совершенно не хотела. Чтобы отвлечь себя от невесёлых дум, я поиграл с Дашей, почитал ей книжку. Но как только за окном стало темнеть, со стороны столовой послышалась громкая музыка, заиграли бегающие разноцветные огни и донеслись весёлые голоса – началась вечерняя дискотека.
Моё трёхлетнее создание тут же позабыла про все свои домашние игры и забавы, залезла на подоконник и, увидев своими широко распахнутыми глазёнка-ми это красивое действо, схватила меня за руку и потащила вон из комнаты на свежий воздух. Я нехотя сопротивлялся, оправдываясь известной поговоркой: “Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало”. А уж, как маленькие девочки из своих отцов верёвки могут вить, знают, наверное, все.
Придя на выложенную плитами и обставленную по краям скамейками площадку перед столовой, мы увидели там аппаратуру образца 1988-го года: маг-нитофоны, усилители, метровые колонки, цветные прожектора и мигалки, иллю-минацию и микрофон, да местного доморощенного диск-жокея. Этот разговорчи-вый малый до полуночи развлекал нас в основном записями ансамбля “Modern Talking”. Мелодичная, сладкоголосая и немного однообразная музыка двух мод-ных немцев – блондина и брюнета – сводила в то время повсеместно с ума моло-дёжь. Но под заводную мелодию “Братца Луи” вместе с молодыми весело отпля-сывали и более пожилые отдыхающие: кто парами, кто собравшись в кружок по несколько человек.
Счастливо улыбаясь, прыгала среди танцующих и моя дочка: то взявшись за руки со мной, или дядей Олегом, или дядей Колей, то сама по себе, выделывая смешные кренделя в подражание танцам взрослых. Я был весьма доволен, встре-тив на дискотеке своих друзей, хотя и выслушал от них пару плоских шуток по поводу моей разукрашенной физиономии.
Главное, что я не ощущал себя одиноким и старался не упускать ребят из виду. Тем более, что и мои недруги тоже были здесь, но, кажется, отнюдь не для веселья. Держались они обособленно ото всех, покуривая и потягивая пиво, раз-глядывали танцующую толпу. Время от времени к ним подходили какие-то не-знакомые мне люди, и они ненадолго исчезали с ними в темноте, возвращаясь уже одни. Я бы не обратил на это внимания, если бы не преследовал свой интерес и не спускал глаз с этих “кавказских разбойников”. Раза два мы обменялись с Русла-ном многозначительными взглядами, но, видя, что я не один, у него хватило вы-держки не продолжать нашу дневную стычку.
А вскоре они и вовсе ушли, в отличие от нас с Дашей, веселившихся до конца дискотеки. Я смотрел на свою дочку и удивлялся, откуда взялось столько прыти у обычно тихой и застенчивой девочки, не отходившей здесь, в пансионате, от меня ни на шаг, не поддаваясь даже на доброжелательные “провокации” с кон-фетами от знакомых тётей в нашем корпусе. Но вот утихли последние аккорды, и погасла радуга огней. Даша тут же попросилась на руки, притулилась к моему плечу и закрыла глаза. Пришлось сквозь толпу, медленно расходящуюся по своим корпусам, чуть ли не бегом идти скорей к себе в номер, чтобы дочка не уснула ещё по дороге.
В коридоре на нашем этаже был полумрак, и я не сразу открыл свой номер, стуча ключом по двери в поисках отверстия замка. Но тут внезапно открылась дверь напротив, и в полосе света из её комнаты появилась Аня. Я картинно сделал круглые от удивления глаза и сказал:
– А я-то думал, что вы давно уже спите.
Но Аня, как обиженный ребёнок, смотрела на меня:
– Я слышала, как вы ушли и ничего мне не сказали, – ответила она, – какой тут сон, когда так поздно, а вас всё нет и нет!
– Анечка, вы – прелесть! Как жаль, что вас не было на дискотеке. Вот ви-дите – не волки так страшны, а у страха глаза велики. Пойдёмте завтра с нами, и там, наверняка, ваше недомогание убавится, а настроение прибавится.
– Андрей, вам, видно, доставляет удовольствие иронизировать и играть на нервах других. Но это жестоко по отношению ко мне!
– А разве не жестоко, – неожиданно взорвался я, – водить меня за нос, ни-чего не объясняя, что происходит за моей спиной?! Я не слепой и, кажется, не за-служил этого от вас.
– Андрей, пожалуйста, не кричите, а то свою дочку разбудите! Давайте лучше завтра объяснимся – спокойной ночи!
И не дожидаясь ответа, Аня скрылась за своей дверью, ещё более заинтри-говав меня. Уж не о таком ли весёлом отдыхе мечтал я, едучи сюда?!
2 часть.
Жестокий романс.
4 глава. Москва-река.
1
Палящее солнце незаметно подбиралось к своему зениту, а мы ещё шагали по пыльной просёлочной дороге, петлявшей в бескрайних просторах полей, ухо-дивших за горизонт. Стояла звенящая тишина, только где-то высоко в небе слы-шалось пение невидимого в солнечных лучах жаворонка. Вдали плавился горячий воздух, и уже пора было показаться впереди спасительной в эту несносную жару Москве-реке. Вышли мы из “Зелёного бора” сразу после завтрака, и, не изменяя своей привычке, очень скоро дочка моя – вот коза! – забралась ко мне на шею и довольная поглядывала сверху на своего верного друга, Алёшу, рассказывая ему о вчерашней дискотеке. Было видно, что мальчик уже устал, маленький всё-таки, но держался молодцом: шёл, не отставая и ни на что не жалуясь. Прямо юный спар-танец – вот это кавалер был у Даши!
Прошли мы, словно вымершую в полуденный зной, безлюдную деревню. Во дворах, в песчаных кучах, сидели куры, широко разинув клювы. Разомлевшие от жары собаки, лёжа в тени, молча провожали нас печальными глазами, не реша-ясь подать голоса. Останавливаясь у каждого колодца, мы с удовольствием пили вкусную ледяную воду, умывались, брызгая хрустальными каплями и шли даль-ше, спрашивая редких встречных прохожих: далеко ли ещё до Москвы-реки.
За деревней тарахтели трактора, гудели машины – народ работал. А мы, работая ногами, продвигались к заветной цели. Вскоре пыльные колеи дорог сме-нились на асфальтированное шоссе, и идти стало немного легче. Но пекло сверху не ослабевало. Наверное, от него и мысли наши скисли, а тягостное молчание из-редка нарушалось ничего не значащими репликами. Но на то была и более серь-ёзная причина.
Проснувшись сегодня утром, я поневоле задумался: как мне быть? С одной стороны, встать в позу оскорблённого и разойтись с Аней, как в море корабли – проще простого. Но с другой – а не слишком ли я рано начинаю диктовать свои условия человеку, с которым и знаком-то без году неделю? Как связать две взаи-монесовместимые вещи: не расставаться с такой красивой и ставшей мне близкой женщиной, и в то же время не уронить своего достоинства, не позволив пустить события на самотёк, то есть самоустраниться ото всех?
Думал я, думал, пока не услышал знакомый стук в дверь и, увидев на поро-ге Аню, начал было неуклюже оправдываться перед ней за свою вчерашнюю рез-кость, но она остановили меня на полуслове:
– Не надо, Андрей, всё это не стоит того, чтобы мы с вами сами себе ос-ложняли жизнь. Если мы хотим добра друг другу, то всё у нас будет хорошо. Да-вайте не будем выяснять – кто прав, кто виноват, а постараемся забыть то, что было, как вчерашний сон.
Камень свалился с моей души, и я с лёгким сердцем за компанию с Аней отправился на завтрак. Только как на грех по дороге в столовую каждый встреч-ный знакомый, глядя на моё лицо с фонарём под глазом и шрамом на щеке, пы-тался выяснить происхождение сих впечатляющих отметин. Мужики понимающе подмигивали и подбадривали. Женщины предлагали косметику, чтобы хоть как-то загримировать изъяны моего лица. Я вежливо отказывался и уходил от прямого ответа, тем самым лишь давая новую обильную пищу для людских кривотолков.
Теперь уже сам Бог велел нам выбираться из пансионата. Поразмыслив за завтраком, куда бы нам сегодня податься, решили мы, что в такую жару без воды не обойтись. А подсказали нам маршрут мои друзья, Максим с Антоном, которых мы встретили в столовой. Соблазнившись их рассказом о том, как они не раз бы-вали на Москве-реке, протекавшей километрах в пяти от “Зелёного бора”, мы ре-шились на этот марш-бросок. И вот сейчас мы шли туда, и время шло, а ощуще-ние неловкости между мною и Аней всё не покидало нас, и разговор не клеился.
Но вот шоссе привело нас в село с полуразрушенной церковью, и оказа-лось, что стоит оно на крутом высоком берегу Москвы-реки. Оттого-то и не было видно издали её сверкавшую солнечными бликами водную гладь. И чем больше мы переживали в ожидании – а вдруг с пути сбились? – тем большим сюрпризом явилось она для нас. Дочка быстро слезла с моей натруженной шеи, и мы стали спускаться к воде. Повеяло речной свежестью, и мы ожили на глазах. Нашли удобное местечко на берегу, и уже через несколько минут, подняв кучу брызг и огласив окрестность весёлыми голосами, мы плескались в долгожданной реке.
Когда же первый порыв наслаждения от купания поутих, дети достали свои савочки и формочки и занялись любимым делом – стали строить башню из мок-рого речного песка и лепить куличи. Как часто в жизни взрослые тоже строят замки из песка, но у детей в натуральном виде это получается лучше. А меня чёрт дёрнул устроить себе бесплатный аттракцион. Оставив детей на Анин присмотр, я зашёл вверх по реке метров на триста, заплыл там на её середину и, распластав-шись на поверхности воды, отдался её течению, которое быстро понесло меня вниз по реке. Проплыл я мимо своих речных “строителей”, окликнув их и помахав рукой, проплыл ещё где-то с полукилометра в своё удовольствие, оглядывая уп-лывающие назад берега. Но потом присмотрел удобную песчаную отмель и по-плыл к ней, чтобы уже пешком вернуться назад: любишь кататься – люби и са-ночки возить.
Выйдя из воды и сделав всего два шага по тропинке вдоль реки, я невольно остановился , и у меня мурашки побежали по спине – отнюдь не из-за речной прохлады. Прямо на моём пути, среди других загорающих на травке и на песочке, кверху и книзу телами, я увидел до боли в прямом и в переносном смысле знако-мые мне лица кавказской национальности. Ничего не скажешь – на ловца и зверь бежит. Чуя поживу, ухмыляясь и зубоскаля, они поднялись со своих мест и полу-кругом обступили меня.
– Ты как здесь оказался, Саид? – цитатой из известного фильма начал пер-вый из них Инал.
– А где твоя дружная семейка? – подхватил стоящий рядом Измир.
– Да куда ж они друг без друга? – продолжил третий, Гелан, – воркуют го-лубки последние деньки.
– Вас, обормотов, не спросили, – ответил я.
– Какая морда у тебя красивая! – ощерился Арсен, сверкнув вставными зу-бами.
– Смотри, как бы твоя не стала краше, – сказал я и невольно посмотрел по сторонам в надежде найти среди загорающих кого-нибудь из своих друзей, но как назло не увидел ни одной знакомой физиономии.
Тут заговорил молчавший до сих пор Руслан, сверля меня ненавидящим взглядом, с лицом не менее “красивым”, чем моё:
– Отчаянный ты мужик, Андрюха! Неужели жизнь тебе не дорога или ума не хватает понять – куда ты свой нос суёшь? Жаль мне тебя, всё-таки старый зна-комый. Но, видно, мало тебе досталось, раз ты никак не успокоишься.
– Мне от вас ничего не нужно, только Аню оставьте в покое.
– Слушай, братан, я тебя ещё по-хорошему прошу: отваливай сегодня “ве-черней лошадью” из пансионата, а то ведь мы тебя просто разберём на части, и ни один медик не соберёт. Вот тогда и поиграешь в свой футбол на костылях, – ехидно усмехнувшись, Руслан оглядел свою команду.
– Ты, я вижу, герой, когда не один, – ответил я Руслану, – какой ты был сволочью десять лет назад, такой и остался.
– Ну, какой я есть, это ты у своей подруги спроси, она больше твоего знает и умнее тебя – молчит в тряпочку, а ты нам уже надоел. Короче, мы тебя видим в последний раз, – вдруг заторопился Руслан, – мой привет Ане, и можешь быть свободен!
И они разошлись, давая мне дорогу. Не думал я, что так легко отделаюсь. Но увидав выходивших из воды Максима и Антона, видимо, мирно сосущество-вавших здесь с кавказцами, понял причину моего нежданного “спасения”.
– Спасибо, ребята, что выручили, – я подошёл к друзьям, – оказались в нужном месте и в нужное время, не кинули своего капитана на произвол судьбы.
– Что вы с Русланом никак не поделите? – полюбопытствовал Антон.
– Да порчу я ему всю игру, начиная с армейских юниоров, – отвечал я, – а теперь грозит пожизненной дисквалификацией.
Те понимающе улыбнулись, а я не стал больше разглагольствовать на эту тему и пошёл своей дорогой. Шёл и думал: а, может, и вправду пора сматываться отсюда – плюнуть на оставшиеся три дня отдыха в пансионате и уехать со своей Дашкой домой, в Москву? И так, кажется, отдохнул и повеселился здесь на пол-ную катушку, пора и честь знать. Ясно, что Руслан со своими нукерами занят ка-ким-то криминальным промыслом, а тут вдруг появляюсь я да ещё слежу за ними, вот они и всполошились. Но было б мне до лампочки, чем они там занимаются, если бы Руслан глаз не положил на Аню. А я с ней, чувствую, так просто не рас-станусь, да и помимо этого я всё-таки должен с ним когда-нибудь поквитаться за прошлое. Но, может, всё не так просто, как я думаю, и многого я не знаю?!...
2
За полчаса моего отсутствия Аня с детворой построили целый замок из песка у воды и, увидев меня, стали наперебой показывать – что, где и как там у них устроено. Чтобы не нарушить эту идиллию, я старался вести себя как можно непринуждённее и ничем не выдать своё нервозное состояние, вызванное не-жданной встречей. А ведь на самом деле было хорошо. От реки веяло приятной прохладой, пахло тиной и осокой. Под лёгким ветром шелестели листвой скло-нённые над водою ивы. В пятнашки с солнечными “зайчиками” играли бабочки с затейливым рисунком и необычной расцветкой. С жужжаньем стремительно про-носились стрекозы, порою зависая на одном месте и посверкивая на солнце про-зрачными крылышками. Над головой синело чистое бездонное небо и заливало мир горячим солнцем. Всё в природе было тихо, красиво и гармонично, в отличие от грешного и несовершенного человечества, от лица которого, как гром среди ясного неба, прозвучали мои слова с присущей иронией:
– Аня, вам пламенный привет из братской Осетии, её народ к вам явно не-равнодушен.
– Ну и шуточки у вас, Андрей!
– Какие могут быть тут шутки – всё очень даже серьёзно, а факты налицо и на лице.
Аня помолчала, с губ её сошла улыбка, с которой она играла с детьми, но лицо оставалось непроницаемым – хорошая выдержка!
– Где они? – даже голос у неё не дрогнул.
– Здесь недалеко, в гостях побывал и скоро можно ждать ответного визита. Но теперь я снова вправе поинтересоваться: что вас связывает с Русланом? что могло случиться за время Дашиной болезни?
– Ничего страшного не произошло, но может плохо кончиться для нас обо-их. Давайте от греха подальше собираться отсюда, а я вам по дороге или ещё где-нибудь всё расскажу.
Бедные дети, надо было видеть их расстроенные лица, чтобы представить, как им не хотелось уходить от реки. Это надо же – пройти такую даль по жаре, чтоб через час снова возвращаться?! Пришлось слукавить, что можем опоздать на обед, что завтра обязательно придём сюда ещё раз, что за послушание купим им в пансионате мороженое или что они сами пожелают. Военная хитрость удалась: Даша и Алёша милостиво согласились, и мы без задержек тронулись в обратный путь. Когда же поднялись на высокий берег, и Москва-река начала скрываться из глаз, я обернулся и увидел, что к нашему недавнему месту пребывания прибли-жаются пять знакомых фигур, и я невольно прибавил ходу.
Пока мы шли вдоль села, расспрашивая местных жителей, как покороче добраться до “Зелёного бора”, то неожиданно узнали от них, что половину пути мы можем проехать на рейсовом автобусе, ходившем до Звенигорода. Правда, по-являлся он довольно редко, но всё-таки не своим же ходом опять тащиться с детьми под палящим солнцем несколько километров. В центре села, напротив за-брошенной церкви, мы нашли остановку и решили дожидаться здесь автобуса. Детям на глаза попались старые скрипящие качели, они мигом забрались на них и с удовольствием стали качаться. А мы с Аней присели рядом, на скамейке, в тени огромных раскидистых тополей, росших в палисаднике у входа в местное сельпо.
– Вы помните, Андрей, – начала рассказывать Аня, – как на днях один ин-теллигент из отдыхающих в пансионате сделал нам нежданный комплимент: ка-кая у нас с вами хорошая семья! Оказывается, мы были на виду, и нами даже лю-бовались. Вас это, кажется, позабавило, но по иронии судьбы именно это здешнее невольное заблуждение и хранило до поры, до времени наш покой. Всегда нахо-дятся такие, кому бывает плохо, когда другому хорошо. К несчастью, заболела ваша дочь, и вы исчезли на два дня из поля зрения бдительной общественности. Мне было наплевать, что говорили досужие кумушки, а вот когда за дело взялись “кум, сват и брат” да ещё “крёстный отец”, то всё уже гораздо серьёзнее вышло. В первый день вашей болезни шли мы вечером с Алёшей мимо спортгородка, где без вас скучали ваши соратники-футболисты. Увидали они меня, узнали, заулы-бались, рты разинули, а самый старший из ваших соперников, Руслан, подходит ко мне и так ласково спрашивает:
– Дэвушка, красавица, где твой муж? Почему он не выходит играть с нами? Такой хороший футболист, а куда-то пропал – без него совсем не интересно!
– Знай наших! – отозвался я на эти слова.
– Погодите радоваться, – остановила меня Аня и продолжала дальше, – с этого-то всё и началось. Мало того, что по простоте душевной я поведала о вашей больной дочери, так и призналась, что никакой вы мне не муж, а близкий друг и очень хороший человек. Сказала и тут же пожалела об этом.
– А где твой настоящий муж? – удивлённо спросил Руслан и добавил, – как он мог отпустить сюда одну такую красивую женщину?!
– Работа не позволила ему быть вместе со мною, – слукавила я.
– Разве он такой незаменимый на своём месте?
– Он крупный банковский работник в солидном банке, – и я назвала место работы Виктора Саянова.
– Знаю, знаю, – удивил меня признанием Руслан, – там мой старый при-ятель с вашим мужем “бабки” заколачивает.
– Ваш земляк-кавказец с Виктором работает? – переспросила я Руслана.
– Нет, он – коренной москвич. Мы с ним два года в одной армейской роте служили, “корешами” были. Только он демобилизовался и вернулся домой, в Мо-скву, а я не захотел к себе в Осетию возвращаться и остался на пять лет сверх-срочной службы в той же роте старшиной. Отмотал свой срок, списался с “коре-шом” и приехал к нему в столицу. Подыскал он мне жильё, работу охранником у них в райкоме. А когда они с твоим мужем стали в люди выбиваться в финансо-вой сфере, я к тому времени уже обжился в столице, свёл знакомства кое с кем из земляков, авторитетных людей, и тоже завёл своё дело – рискованное, но при-быльное. Кто не рискует, тот не пьёт шампанское. Для кого-то – это криминал, а для меня – это такой же бизнес. Каждый живёт так, как умеет, зарабатывая в меру сил и способностей, было бы желание.
– А друга-то своего не забываете?
– У нас теперь деловая дружба, мы вместе большие “бабки” делаем: я до-бываю, он их в дело пускает, прокручивает.
– Отмывает грязный капитал? – осмелилась я уточнить.
– Ну, а хоть бы и так? Ты же наш человек, потому я ничего и не скрываю. Мне Серёга рассказывал, какая у его шефа жена-красавица. Но если бы я знал за-ранее, что это ты, я бы никого здесь к тебе не подпустил; а ухажёра твоего теперь уж непременно отошью.
– Как вам не стыдно? Вот я мужу расскажу, как вы ко мне самовольно в кавалеры набиваетесь, – полушутя, полувсерьёз сказала я.
– Не расскажешь – побоишься: он же у тебя крутой, копать начнёт, и за-гремит тогда Андрюха с потрохами. Так что лучше тебе дело иметь со мной.
Долго ещё он мог передо мной соловьём заливаться – я видела, как он ко мне неровно дышит. Но, откровенно говоря, желания общаться с этим мафиозным Дон Жуаном не было. А между тем “процесс пошёл”. Как я ни избегала Руслана, но уже на следующее утро он встретил меня возле столовой и передал привет от моего будущего зятя. Как оказалось, после нашего с ним разговора накануне он в тот же вечер связался по телефону со своим бывшим сослуживцем и нынешним его патроном Сергеем Васениным и рассказал ему о знакомстве со мной, присо-вокупив массу других подробностей. Тот признал во мне сестру его невесты и, видно, от радости или от подлости не удержался сообщить об этом своему шефу – тоже его будущему родственнику – как отдыхает и развлекается его благоверная супруга. На следующий день уже сам Виктор Саянов приехал сюда с намерением во всём разобраться. Слава Богу, до разборок дело не дошло, но чего мне это стоило! А о том, что было дальше, вы уже знаете. Можно предположить, по чьей указке относительно вас, Андрей, действует Руслан, но у него есть и свой собст-венный интерес ко мне. Так же, как и зависть к вашим футбольным талантам, ко-гда он запросто заявил мне, что для начала они вам ноги переломают, чтобы не выпендривался. Уж простите великодушно – это их слова.
– Было дело – еле ноги унёс, – сказал я, – вспоминая про себя недавний по-единок и потирая побитые ноги.
– Поймите меня правильно, Андрей, мне не хотелось впутывать вас в это дело, и я попробовала решить его своими силами, ничего вам не объясняя. В про-тивном случае вы, как бык, пошли бы напролом, но слишком неравные силы ме-жду вами: их много, а вы один и отнюдь не Рэмбо, да и девочка у вас на руках. А здесь, в пансионате, этот Руслан со своими абреками довольно часто появляется, и с ним никто предпочитает не связываться: ни отдыхающие, ни администрация, ни милиция. Мафия да и только.
– Нет, Аня, видно, мне не остаться в стороне, – сказал я ей. – Если сама судьба свела нас снова вместе, значит, прошлое ещё ждёт своего логического за-вершения.
Аня вопросительно посмотрела на меня.
– Дело в том, что мы все трое когда-то служили вместе в ВДВ: полгода с Сергеем Васениным и два года с Русланом Гараевым. Может быть, при случае расскажу вам, как нам весело служилось, да, видно, не навеселились, если встре-тились опять.
– Но это я всему виной, моё напрасное признание. Ведь никто меня за язык не тянул, а иногда самая бесхитростная ложь бывает во благо. Всё-таки, Андрей, ради Бога, не ввязывайтесь больше с ними в драку – по крайней мере, при мне, а то у меня и так душа не на месте с тех пор, как я увидела вас избитым. Ну, всё, – думаю, – началось!
– А куда деваться, если всё завязалось в один тугой узел, который трудно развязать, а можно просто разрубить, то есть убрать меня. У каждого из дейст-вующих лиц есть основания желать этого: у Гараева и Васенина по старой армей-ской памяти, у “гвардейцев” Руслана из опасения, что я могу заложить их нарко-бизнес, и, наконец, Саянов не потерпит любовника своей жены. Я не могу вам, Аня, ничего обещать. С первыми двумя у меня давнишние счёты, и настала пора за всё рассчитаться, а иначе и уважать-то себя не за что будет. По поводу вашего мужа нам с вами, Аня, надо будет кое-что серьёзно уточнить. Вот только крими-налом заниматься не буду – на то у нас есть доблестные компетентные органы, им и карты в руки. И всё не так уж плохо: я ведь не один, у нас две команды – пять на пять. Уж если мы в футболе их обыгрываем, то и в другом не проиграем. Помните песню: “Первый тайм мы уже отыграли!...” Ну, что ж, всё решится во втором. Бу-дем надеяться на удачный исход главного для нас матча сезона.
– Как у вас, Андрей, всё легко и просто. Но не обольщайтесь и помните, что жизнь не кончается за пределами “Зелёного бора”. Я думаю, что наше знаком-ство продолжится и после него. Не для того мы с вами встретились, чтобы близ-кое и дорогое здесь и оставить. Может, ради этого, не стоит быть таким уж прин-ципиальным “счетоводом” и сводить с кем бы то ни было свои застарелые счёты?!
Сказав это, Аня посмотрела мне в глаза, но я отвёл свой взгляд и ничего ей не ответил, оставшись при своём мнении. Но, главное, было в том, что мы объяс-нились, и стало легче на душе.
3
Между тем время шло, а автобуса всё не было. Дети не слезали с качелей, и я лишний раз подивился прочности их вестибулярного аппарата и элементарной выдержке: как легко они качаются или кружатся, прямо бери и в космонавты за-писывай! Чтобы развеяться от мрачных мыслей, я предложил Ане пройтись во-круг стоящей рядом старой заброшенной церкви, наказав Алёше с Дашей никуда не уходить и дожидаться нас на своём месте.
Сама церковь была традиционной для небольшого подмосковного села: ос-татки разрушенной некогда колокольни из белого камня и красного кирпича над входом, смотрящим на запад, частично разобранные крыши над храмом и трапез-ной, груды камней и штукатурки на месте придела и алтаря. Сбоку от церкви, в тени развесистых берёз, на вершинах которых сидели и громко каркали постоян-ные обитатели кладбищ вороны, за повалившимся деревянным полусгнившим за-бором виднелось несколько старых могил, заросших крапивой и лебедой. Над од-ними могильными холмами торчали покосившиеся кресты с облупившейся крас-кой и стёртыми от времени надписями на табличках, на других лежали белые ка-менные плиты и саркофаги прошлого века со сбитыми буквами их ныне безымян-ных обитателей своего последнего пристанища.
Было видно по всему, что это небольшое кладбище при церкви, такое же старое и миром позабытое, никому не нужное и никого не волнующее, доживает свой век, потихоньку уходя в небытиё и унося с собою небезынтересную историю с отшумевшими в недалёком прошлом человеческими страстями и своеобразны-ми судьбами, одним видом своим наводящее “лишь тоску да печаль”. Ну, как тут не задаться мыслью, что всё на свете суета сует, а конец для всех один: возвраще-ние туда, откуда мы пришли однажды в этот мир.
Время от времени поглядывая на дорогу и наших качающихся детей, мы с Аней зашли внутрь церкви. После палящего уличного зноя там стоял тенистый полумрак и приятная прохлада. Сильно пахло цветущим бурьяном, сырым кирпи-чом и извёсткой. Повсюду были навалены кучи мусора из осколков стекла, разби-тых досок, обрезков железа, вороха тряпья и прочего хлама людской жизнедея-тельности. Посредине церкви стояла брошенная за ненадобностью то ли молотил-ка, то веялка, то ли что-то в этом роде – ржавое и наполовину раскуроченное, уст-рашающе напоминая противотанкового ежа.
По углам помещения виднелись следы костров, а на стенах, среди сбитой штукатурки, фрагменты былой масляной живописи. Оттуда сурово и печально взирали на нас ущербные лики святых, ещё неведомо как сохранившиеся в жи-тейских бурях и катаклизмах двадцатого века. Взамен прежней росписи новое по-коление строителей светлого коммунизма и дикого капитализма оставили свои свежие автографы: кто, когда и с кем здесь был; кто у нас лучшая команда по футболу, а все остальные – кони да козлы; кто идолы поп- и рок-музыки у нашей молодёжи. В глазах пестрело от полуфашистских знаков и сектантских иерогли-фов до матерных символов и афоризмов и прочих мерзопакостей, на которые большого ума не надо.
Перед алтарём высилась голая решётка иконостаса без единой иконы, с пустыми ячейками, словно с пустыми глазницами ослеплённое святое место в церкви. Наверху, вместо потолка, нависли и грозили свалиться на голову про-гнившие стропила. Оживляли тишину залетавшие внутрь голуби. Хлопая крылья-ми и томно воркуя, они садились на почерневшие брёвна и косились на нас, по-тревоживших их покой. С трудом верилось, что когда-то здесь была иная жизнь: пел церковный хор, горели тонкие свечи, освещая лица прихожан. Был Бог один на небесах и Бог у каждого в душе.
– Не оттого ли, – думал я, – пожинаем мы сегодня плоды собственной без-духовности, что взбрело однажды в голову какому-то умнику сломать разом веко-вые устои народа и силой навязать ему свою утопию. И пошли резать по живому, наплевав в самую душу. Но ведь не пришлые варвары-кочевники в том виноваты, а свои же “Иваны, не помнящие родства” не ведали, что творили, воплощая в жизнь “бессмертные заветы” и реализуя “планов громадьё”.
Вот так, пытаясь уйти от одних мрачных мыслей, пришли мы с Аней к дру-гим и тоже невесёлым. Аня первая нарушила молчание и, задумчиво глядя мимо меня куда-то вдаль, начала вполголоса читать:
В церковной тиши пред Всевышним стою –
Икона, лампада, распятье –
И грешную душу свою отдаю
В его неземное объятье.
Пускай я не верю в написанный лик,
Пред кем исповедаюсь ныне,
Но разве он менее будет велик
В моём пониманье святыни.
Есть вечные ценности в жизни у нас,
Далёкой от светлого рая –
Всё то, что нам дарит Всевидящий Спас,
На суетность нашу взирая.
Не зря же от Бога идёт к нам любовь,
И мы не теряем надежды.
Но зло и добро продолжают свой бой,
И вновь побеждают невежды.
– Аня, откуда у вас такой пессимизм? – попытался было я шуткой разря-дить обстановку, – к чему бы это: наверное, к дождю?!
– Если б только это?... – Аня грустно улыбнулась, – ну, а коль серьёзно: вчера мы с вами были в Звенигороде, в Успенском соборе. Как же там было кра-сиво, тихо и спокойно! Оттого невольное умиротворение наполняло в тот момент мою грешную душу и возвращало надежду на новую лучшую жизнь. Там с лёг-ким сердцем загадала я заветное желание, и мне хотелось жить, любить и верить во всеобщее благоразумие – что в мире есть добро и справедливость, а зло должно быть наказуемо. Но сегодня, глядя на эти развалины, я вижу, что в людях нет ни-чего святого: ни стыда, ни совести, ни чести. Или можно без этого прожить?! Бог с ней – с верой, но какие-то незыблемые святыни в душах людских должны же быть, без разницы, кто ты есть: идеалист или материалист, верный ленинец или демократ. Ведь не скоты же мы, а “гомо сапиенс” – человек разумный. Но какой же это разум? Чистое, или, вернее, грязное безумие. Как дальше жить среди этого безобразия с разочарованной душой, когда становится страшно от того, что так просто можно святое порушить, светлое испоганить, чистое смешать с грязью?! Или всё это в порядке вещей, а мы с вами, не сподобившись этому миру, мечемся, как белые вороны?!
Не сразу я нашёл, что ответить Ане – самому бы впору получить ответы на многие вопросы, волновавшие меня, но, помолчав, произнёс:
– У Ахматовой, кстати, тоже вашей тёзки, есть такие строки:
“Чем хуже этот век предшествующих? Разве
Тем, что в чаду печали и тревог
Он к самой чёрной приложился язве,
Но исцелить её не смог.”
Не мудрено, что на исходе этого сумасшедшего по своему стремительному развитию двадцатого столетия с его великими достижениями и великими престу-плениями, уравненных на весах Истории, мы имеем то, что имеем. Даже в мирное время у нас голод – физический и духовный, а хуже всего – повсеместное свинст-во: где живём, там и гадим. Но откуда ей быть-то, элементарной культуре, если семьдесят лет заповеди Христа подменялись пресловутым кодексом строителя коммунизма, если семьдесят лет не терпели инакомыслия и калёным железом вы-жигали генофонд нации, если семьдесят лет думали одно, говорили другое, а де-лали третье, под бравурные марши загоняя строевым шагом народ в казарменный социализм. А ведь безликой, оболваненной толпой всегда легче управлять, вну-шая ей свои бредовые идеи. Пропаганда у нас во все времена работала безотказно: кто платит, тот и заказывает музыку. Вот и теперь доверчивым обывателям в оче-редной раз вешают “лапшу на уши”, призывая строить ещё один, никому неведо-мый “–изм”, очередной циничный эксперимент над несчастным народом.
Может быть, мы и шли дорогой, ведущей к храму, только видим сегодня перед своими глазами порушенную и испоганенную святую Русь, вроде этой церкви. Символично, не правда ли? Вы спрашиваете, как жить нам дальше в этом хаосе бытия и мыслей наших. Стране нужны бескорыстные оптимисты, чтобы со-вершались подвиги “во имя мира и прогресса”; слава Богу, они находятся. Ну, а другим натурам, может, надо встретить родственную душу и успокоить своё сердце, принимая жизнь такой, какая она есть, ничему не удивляясь и не протес-туя, а то на всё нервов не хватит. А по поводу “свинства” – так в семье не без уро-да. Можно простить его по-христиански: ну, не дано ему понять, что он урод, и в этом не вина, а беда его. Живём, как в коммуналке: кого там только нет, не нра-вится, а куда деваться?! Вот видите, пессимизма у меня не меньше вашего.
– Андрей, мне кажется, что вы попали под моё “тлетворное” влияние, – улыбнулась Аня, – я вижу, как поколебалась присущая вам принципиальность, если вы даже моими словами заговорили. Мне это явно нравится.
– Отвечу ещё раз вашими словами: с кем поведёшься, от того и наберёшь-ся, – сказал я и подумал про себя: видно, всё-таки мы с Аней два сапога пара.
4
Мы стояли и молча глядели друг на друга. И я уже не отводил своих глаз, читая в тёплом взгляде Ани понимание и расположение. Более того, мне казалось, что нелепая вчерашняя размолвка канула в Лету, поддавшись нахлынувшему вза-имному чувству. Я даже приоткрыл было рот, чтобы откровенно признаться в нём, но внезапно замер, приставив палец к губам. Аня непонимающе посмотрела на меня, а я кивком головы указал ей на проём окна. В отличие от неё, обращён-ный к нему лицом, я увидел, как по сельской улице приближались к церкви пяте-ро знакомых кавказцев. Осторожно подойдя с другой стороны окна, Аня выгля-нула наружу и тут же отстранилась, кивнув встревоженным взглядом по направ-лению наших детей. Я понял, что увлёкшись своей говорильней, мы позабыли про них и теперь уповали на то, что наши недруги их не заметят. Бог знает, что на уме этих “абреков”!
Стоя по обе стороны окна и выглядывая из-за края стены, мы видели, как на остановке собрался народ, видимо, ожидая уже скорого подхода автобуса. Две старухи в белых платочках, низко надвинутых на лоб, судачили между собою, ме-стная прыщавая “топ-модель” в умопомрачительном мини-сарафане в мелкий го-рошек снисходительно принимала ухаживания “качка” с бритым затылком, в спортивных штанах и в майке с разинутой пастью какого-то монстра, несколько женщин с видавшими виды кошёлками в руках осуждающе косились на троих мужиков, чей помятый вид свидетельствовал о цели поездки в райцентр. Стайка малолетней ребятни крутилась возле качелей, с которых наши Даша и Алёша так и не собирались слезать.
Вскоре за стеной церкви, где мы прятались с Аней, со стороны улицы по-слышались голоса с южным акцентом. Разговор их представлял собой странную смесь из русских, осетинских и матерных слов, в равной степени замешанных на блатном жаргоне, и, на сколько мы поняли, вёлся вокруг денег, оружия и нарко-тиков. Прозвучало несколько имён, среди которых были и наши с Аней, отмечен-ные, мягко говоря, нелицеприятной характеристикой. Всё это довелось нам услы-хать в течение нескольких, довольно неприятных, минут, когда эта пятёрка не-ожиданно остановилась перекурить под тенью навеса у входа в церковь. Покури-вая и посматривая на часы, они стояли в двух шагах от нас и негромко перегова-ривались, а я ещё молил Бога, чтобы никого их них не приспичило по нужде вой-ти внутрь церкви. Но, наверное, время их поджимало, и, побросав “бычки” от си-гарет в проём окна прямо к нашим ногам, они пошли своей дорогой. Голоса их стали постепенно стихать и скоро замолкли совсем.
Аня вопросительно поглядела на меня, а я, желая удостовериться, что путь наш свободен, решил залезть на чердак церкви и осмотреть её окрестности. За-бравшись по решётке иконостаса на самый верх его и распугав там стаю голубей, я прыгнул и схватился руками за стропилину, чтобы, подтянувшись на ней, за-лезть на перекрытия высокого второго этажа и выглянуть на крышу. Но прогнив-шая древесина прошлого века предательски хрустнула, переломившись пополам, и я полетел вниз головой с десятиметровой высоты. Но, видно, где-то там, навер-ху, всё-таки существует Бог, если он не допустил того, чтобы я свернул себе шею в его порушенном Божьем храме. Хоть и нет на мне креста, но поневоле пове-ришь, что неспроста мне снова повезло. Ума не приложу, как я в полёте зацепился руками за планки иконостаса и повис на них. А мимо меня пролетели обломки тяжёлого бревна, с грохотом упавшие на каменный пол и поднявшие облако му-сорной пыли. Я чуть не взвыл от дикой боли, ударившись спиной об решётку иконостаса и в кровь разодрав ладонь правой руки о торчавшие ржавые гвозди.
В тот же миг я услыхал, как отчаянно вскрикнула Аня и кинулась ко мне. Это заставило меня забыть о боли своей очередной за последние дни раны, и я попытался ободряюще ей улыбнуться. С невразумительной гримасой на лице, кряхтя и слизывая кровь с руки, я слез на пол и подошёл к Ане. Глядя широко распахнутыми от пережитого ужаса глазами на бледном, словно мел, лице, она произнесла пересохшими губами, сокрушённо качая головой:
– Бедный мой, милый мой, Андрей, разве так можно?! Что же вам всё вре-мя везёт, как утопленнику?! Может, не надо этого геройства, а то вы меня когда-нибудь до инфаркта доведёте! Давайте я вас лучше перевяжу!
Аня достала чистый носовой платок и, наскоро перевязав ладонь моей ру-ки, добавила:
– Пойдёмте скорее к детям, а то ещё автобус пропустим!
И вправду, едва мы вышли из-под церковных сводов, как показался авто-бус. Подхватив своих, вволю накачавшихся на качелях, детей, мы забрались в не-го, где одна сердобольная старушка уступила нашим архаровцам место у окна, чем они незамедлительно воспользовались. Аня пробралась поближе к детям, а я остался на ступеньках у дверей, и мы поехали.
На окраине села, у обочины шоссе стояла редкая в ту пору для этих мест иномарка. На минуту наш автобус притормозил возле неё, пропуская встречный транспорт – две нагруженные бидонами телеги, не спеша тащившихся по левой стороне дороги. Этого времени вполне хватило, чтобы я узнал четверых стоявших рядом с иномаркой кавказцев. А когда наш путь оказался свободен, и автобус тронулся с места, осторожно объезжая автомобиль, то я успел рассмотреть и ещё двоих, расположившихся внутри него. На месте водителя невозмутимо сидел со-лидный мужчина в тёмных очках, на коленях у которого покоился закрытый “кейс”; рядом с ним на переднем сидении оживлённо жестикулировал руками Руслан Гараев, что-то объясняя незнакомцу. Я приник к стеклу двери, пытаясь получше разглядеть его, да только выдал себя на обозрение кавказцам.
Неожиданно один из них, Инал, толкнув Арсена в бок, указал ему рукою на автобус. Арсен, признав меня, в свою очередь нагнулся к открытому окну ма-шины и что-то проговорил Руслану. Теперь уже было бы небезопасным для нас выходить на следующей остановке и идти своим ходом половину пути, рискуя попасться на глаза Руслану и иже с ним. И я предложил Ане, в двух словах объяс-нив ей причину, ехать до самого Звенигорода. Аня понимающе кивнула, и мы по-ехали дальше – до конечной остановки. При въезде в город нас обогнала знакомая иномарка, которую мы потом увидели на привокзальной площади. Но, слава Богу, нам повезло со служебным автобусом, стоявшим рядом с нашим маршрутным и как будто специально ожидавшим нас. На нём мы и вернулись в “Зелёный бор” – к самому обеду.
5 глава. “Случайный вальс”
1
Кафе-бар, в который мы с Аней обещали сводить своих детей, располагал-ся на первом этаже здания столовой и имел отдельный вход. Небольшой и уют-ный, с интересно отделанным интерьером, он был популярен среди отдыхающих в пансионате. Вот почему нам ещё повезло найти после обеда свободный столик на четверых. Слава Богу, никто из присутствовавших не курил, и мы могли спо-койно посидеть там с нашими детьми, искренне радовавшихся тому, что вместо “тихого” часа им устроили “сладкий” праздник. Меню было стандартным для та-ких заведений, но и довольно неплохим для провинции: несколько сортов моро-женого и коктейлей, шоколад и фруктовая вода, сухое вино, шампанское, коньяк и пр. Набрав всего, чего душа пожелала и кошелёк позволил, мы расположились за столиком, и пир начался.
За стойкой играла негромкая популярная, зарубежная и отечественная, му-зыка, а рядом с нами, прямо на стене, висел телевизор. Видно, специально для Даши и Алёши молодой и обходительный бармен поставил видеокассету с дисне-евскими мультяшками, и наша детвора заливалась звонким смехом, глядя на по-хождения рисованных героев. Вот уж кто был на седьмом небе от своего детского счастья, так эти ребята: они уплетали ложками из вазочек мороженое, размазывая его по щекам, пили воду, брызгаясь ею в стаканах и строя смешные рожицы друг другу; шустрые и лукавые их глазёнки так и сияли, согревая наши беспокойные родительские сердца. Что и говорить, дали мы им вольницу, в кои-то веки решив побаловать от души ребятню! Ну, а сами, потягивая через соломинку коктейль, вели неспешную беседу обо всём понемногу, стараясь лишь не касаться неприят-ных тем – и так они нам с Аней попортили настроение за последние дни.
Поговорили о детях, о своих и чужих, потом вспомнили и своё босоногое детство. У меня оно выдалось излишне беспокойным из-за чересчур общительно-го характера. Не имевшего ни брата, ни сестры, меня всё время тянуло из дома на улицу, и редкий месяц я ходил без синяков и ссадин от бесконечных ребячьих разборок в борьбе за справедливость во дворе и на футбольном поле. В пятна-дцать лет в одном из матчей детского турнира на приз “Кожаный мяч” меня жес-токо срубил мощный защитник, и я со сложным переломом ноги целый месяц провалялся в больнице, а потом ещё долечивался дома. Чтобы не свихнуться от внезапно навалившейся тоски одиночества, я приобщился к чтению, до тех пор игнорируя книги. Перечитал всю домашнюю библиотеку, проглатывая без разбо-ру всё подряд: от приключений и фантастики до истории и публицистики. Всё это принесло свои плоды в том, что бесшабашность моей натуры пошла на убыль. Вернувшись после травмы в свой футбол, я стал уже разборчивее в выборе друзей и всё больше задумывался над смыслом бытия и своим местом в жизни. Так неза-метно я и расстался со своим детством.
А вот Аня по натуре была скорее домоседкой. Не разделяя романтику шум-ных компаний в их бездумном времяпровождении, она выбирала себе подруг по интересам: то с кем-нибудь занималась вязанием или кройкой и шитьём, а то об-менивалась секретами кулинарии, редкими умными книгами или музыкальными записями. Но всё-таки больше общалась Аня со своей младшей сестрой Ирой.
– Несмотря на пятилетнюю разницу в возрасте, – рассказывала Аня,– мы были с ней очень близки и дружны. Я старалась не подчёркивать своё старшинст-во, и мы никогда не ссорились, разве что по мелочам да и то лишь в наших дет-ских играх. А стали постарше – поверяли друг другу свои сердечные тайны, сове-товались в самом сокровенном, не доверяемом даже нашим родителям, вечно оза-боченным своими проблемами. Словом, идиллия да и только. Много у нас с Иришкой было общего: взгляды и увлечения, принципы и слабости. Вот только бы не хотелось, чтобы и судьбы были похожими.
Когда я вышла замуж, и мы с ней расстались, я сразу почувствовала, как мне стало её не хватать. Виделись мы редко, чаще ограничиваясь дежурными теле-фонными звонками. У каждой из нас теперь была своя жизнь, и мы всё больше отдалялись друг от друга. А когда на горизонте появился Сергей Васенин и стал ухаживать за Ирой, я совсем перестала узнавать свою сестру. На фоне ностальгии по детским, вместе прожитым, годам я ещё болезненнее восприняла её будущее замужество ко всем прочим минусам выбора. Но это к слову.
Аня сидела напротив меня, спиною к окну, за которым я внезапно увидел Руслана Гараева со своей компанией. Они стояли тесной группой, курили и о чём-то оживлённо говорили. Я тут же чертыхнулся про себя, отмечая схожесть ситуа-ции трёхчасовой давности в церкви, откуда мы благополучно унесли свои ноги. Видно, мало нам было этого, если снова ищем приключения на свою шею: ведь это кафе и является местом постоянной тусовки кавказцев. А, ну, заявятся они сейчас сюда впятером и устроят нам экзекуцию!
– Ну, да, ладно, – решил я про себя, – будь что будет! Что ж нам, как улит-кам, прятаться по своим номерам и вылезать оттуда по три раза в день в столо-вую?! Что мы – не люди, что ли?!
А между тем Аня, ни о чём не подозревая, рассказывала мне дальше о себе: о том, как ежегодно, каждое лето проводила в пионерском лагере, и сколько свет-лых воспоминаний осталось у неё об этом времени! Там она уже не сторонилась шумных компаний, и потому нигде больше не было у неё столько хороших друзей и подруг. Можно долго рассказывать о том, чем они занимались и как развлека-лись! Но самое интересное – это спектакли-маскарады, которые они придумывали с неистощимой выдумкой и юмором, писали сценарии и ставили на лагерных праздниках. С них у неё и началось серьёзное увлечение художественной само-деятельностью, продолженное потом дома, в Москве, в районном Дворце пионе-ров, где Аня несколько лет совмещала занятия в ансамбле народного танца с заня-тиями в вокальной студии, выступала на концертах в танцевальных номерах и пе-ла со сцены под гитару и баян, и многие отмечали её красивый голос и музыкаль-ный слух, суля ей большое будущее.
– Но всё это было временным, возрастным, пока я училась в школе, – гово-рила Аня, – и дальше любительского увлечения не пошло. Конечно, при желании можно было добиться большего, но жизнь распорядилась по-своему: не всем же петь да плясать! Надо же кому-то и наукой заниматься. Всему своё время: в пору юности нам свойственно увлекаться многим, распыляться, искать себя, всё по-пробовать, прочувствовать, прожить, чтобы уже со временем и определить что-нибудь одно основное для себя в жизни.
Слушал я Аню не очень внимательно и всё посматривал за окно. А там “кав-казские разбойники”, кажется, договорились между собой, докурив и дружно по-бросав окурки на асфальт, и пошли по своим делам. Только один Руслан остался на месте, как будто чего-то или кого-то ожидая. А я вздохнул про себя уже сво-боднее. Кем бы ни был он теперь, для меня Руслан всё ещё оставался в прошлом времени. А это было уже не страшно, это мы уже проходили.
Заметив мою рассеянность, Аня замолчала, и для поддержки разговора я не-ожиданно спросил:
– Что за стихи вы читали сегодня – уж не свои ли?
– Нет, не свои, но я к поэзии не равнодушна, начиная с бардовских песен под гитару у пионерского костра. Жаль только, что в наше смутное время поэзия оказалась где-то на задворках литературы, съеденная, словно саранчой, массовым нашествием дешёвых детективов и “мыльных опер”. А попроси прохожего на улице прочесть что-нибудь из классики, так даже школьное не вспомнит. Такая редкость – увидеть в транспорте у кого-нибудь в руках томик со стихами, но, бо-юсь, на обладателя оного смотрят, как на идиота.
– А вы не бойтесь – может и не смотрят.
– Конечно, какая может быть поэзия в ежедневной книге бытия, когда там самая неприглядная житейская проза?!
– Что-то вы совсем безрадостно заговорили, – сказал я Ане и увидел, как за окном исчез Руслан.
– Ну, почему же – есть и проблески “света в тёмном царстве”: вот новую квартиру приобрели в Солнцеве, всё-таки какая-то перемена в жизни.
– Да вы, Аня, сама – как солнце! Такой светловолосой и ясноокой женщине только и жить в районе с таким названием!
А про себя подумал, что от неё и впрямь, как будто бы исходит невидимый мягкий тёплый свет добра, любви и такой притягательной гармонии красоты – внешней и внутренней, что трудно быть рядом и оставаться к ней равнодушным. Не с таких ли женщин во все времена писали великие и безымянные художники портреты на полотнах и иконах, с которых и по сей день глядят нам в души, как живые, мадонны и богоматери.
Вслух же я сказал Ане:
– Нам тоже скоро среди прочих квартирных вариантов светит Солнцево. А то уже порядком надоело с женою маяться и с соседями лаяться в собачьей кону-ре коммунальной квартиры. Чем чёрт не шутит, а вдруг со временем соседями бу-дем.
– Дай Бог! – улыбнулась Аня в ответ и вдруг нахмурилась, а я в тот миг по-чувствовал затылком чей-то тяжёлый неприязненный взгляд и обернулся. Приту-лившись к дверному косяку и жуя жвачку, стоял и смотрел на нас взглядом удава на кролика Руслан Гараев. Но только кроликом я себя отнюдь не ощущал. Повер-нувшись обратно, я как ни в чём не бывало предложил Ане выпить по бокалу шампанского, чтобы отвлечься от тревожных мыслей.
И только прикоснулся я губами к своему бокалу, как от сильного толчка в плечо нырнул носом в игристый напиток и расплескал его себе на рубашку. Это мимо меня прошёл Руслан и обосновался за стойкой бара, вызывающе следя за моей реакцией на свою наглость. Я не стал кипятиться, а поставил бокал на стол, вытер лицо салфеткой и уже собрался вставать и идти разбираться с Русланом, чтобы не оставаться безответным.
– Андрей, спокойно! – Аня положила свою ладонь на мою руку, – он только и ждёт, когда вы сорвётесь. Тогда нам отсюда не уйти. Вы же видите, какой он здесь король.
По тому, как услужливо засуетился перед Русланом молодой бармен, нали-вая ему в рюмку коньяк и поднося зажигалку к его сигарете, мы поняли, что ло-вить нам здесь больше нечего и пора сматывать удочки по добру, по здорову. Да и дети наши, кажется, насытились предоставленным им удовольствием настолько, что начали маяться за столом. Утерев их чумазые от мороженого мордашки, ре-шили мы идти к себе в корпус, захватив с собою начатую бутылку шампанского и коробку шоколадных конфет. Уходили, провожаемые хмурым, но, скорее, недо-умённым взглядом Гараева.
Через полчаса мы уже расположились у Ани в номере. Даша и Алёша, утом-лённые сегодняшней дорогой и таким долгим и сладким обедом, почти одновре-менно заклевали носом, и без всякого протеста с их стороны были уложены в по-стели и вскоре дружно посапывали рядом. А мы с Аней сидели за столом, пили шампанское и тихо говорили:
– Андрей, я вам сегодня рассказала всё без утайки. Теперь и мне хотелось бы узнать, что это за старые счёты у вас с Русланом. Одной армейской “дедовщи-ной” этого не объяснишь, тут, видимо, что-то другое, более серьёзное. Как мне рассказывали знакомые ребята, в армии вообще не любят слишком умных и гор-дых, а москвичей тем более. Есть некий стереотип внешнего облика солдата, ко-торому служится легко и без особых проблем: лихой и слегка придурковатый, а с таких и взятки гладки. Но вы, Андрей, насколько я вас знаю, быть таким там не могли. Так что же между вами тогда произошло?
– Знаете, Аня, – не сразу ответил я, – “дедовщина дедовщине” рознь. Полбе-ды, когда какой-нибудь увалень Вася из таёжного посёлка, едва осиливший на-чальную школу, дуб дубом с техникой, но сам размером с дуб, корчит из себя мыслителя и учит уму-разуму всех, позже себя призванных, даже с высшим обра-зованием, посылает молодых в булдырь (магазин) за водкой и сигаретами, застав-ляет его обстирывать, обшивать и отжиматься по десять раз на дню – вобщем, ма-ется обычной “дембельской” дурью. Но если в стране бардак и беззаконие, то и в армии криминала хватает, особенно, когда в её рядах такие патологические сади-сты типа двоих знакомых нам друзей – Сергея Васенина и Руслана Гараева. Вот тогда это уже не армия, а пугало для народа – и это в мирное-то время!
2
...Серая лента Киевского шоссе, вдоль которого змеилась февральская по-зёмка, стремительно неслась навстречу в лобовое стекло автобуса. По обеим сто-ронам дороги, как в чёрно-белом кино, тянулись бесконечные перелески, уходили вдаль, сливаясь с бледным небом, заснеженные поля и утонувшие в сугробах подмосковные деревни. Ближе к Москве стали встречаться знакомые названия, и, машинально их читая, Андрей вспоминал, как почти два года назад они всей семьёй ездили по этому шоссе в выходные дни на свою дачу. Вон за тем пронёс-шимся мимо перекрёстком они поворачивали налево, и где-то там, в двух кило-метрах отсюда, затерялись их шесть соток: несколько яблонь, кусты смородины и крыжовника, грядки с зеленью да недостроенный дом, который и предстоит до-канчивать им с отцом в предстоящее лето.
Скоро весна, а это значит – долгожданный “дембель” и возвращение домой. Канет в Лету вся эта армейская житуха, которая пока ещё маячит перед глазами. Когда-то, на заре своей службы, в краткие минуты забытья, он лишь мечтал об этом времени, таком далёком и почти несбыточном, огрызался, но терпел цинич-ные издевательства над собою прежних “дембелей”, которые давно уже на “граж-данке” и, поди, стали добропорядочными отцами своих семейств. А на их вахту заступил теперь его призыв.
И был бы Андрей сам себе хозяин, если бы не одно но, вернее, не один его старый знакомый, его “злой гений” – Руслан Гараев. Вон он сидит рядом с зампо-литом роты и недремлющим оком оглядывает своих подчинённых, едущих в од-ном из двух автобусов на праздник в Москву. Он не просто Руслан и не ефрейтор, а товарищ прапорщик. Отслужив свой срок и простившись со своим “корешем” Васениным, остался Гараев сверхсрочником (на солдатском жаргоне – куском) на пять лет старшиной той же роты. Как оказалось, он обладал большим потенциа-лом для этой должности и стремлением выслужиться перед вышестоящим на-чальством, принося при этом в жертву недавних сослуживцев. За что и получил с чьей-то лёгкой руки у солдат всех призывов в роте кличку Подошва.
Не имея ни дома, ни семьи, он всю свою энергию тратил на родное подраз-деление. Забот у старшины Гараева хватало: следить за тем, чтобы личный состав вверенной ему роты был вовремя и на должном уровне накормлен, помыт, одет и обут, а в расположении роты царили порядок и дисциплина. Замеченные им не-достатки и упущения по вине военнослужащих исправлялись в воспитательных целях чаще всего драконовским методом – чтоб лучше доходило!
Если где-нибудь в казарме находился “бычок” от сигареты, виновных не ис-кали, а поднимали целый взвод, где он был найден, и, бежали с ним, исключая “дедов”, за три километра в лес, там окурок торжественно хоронили и бегом воз-вращались обратно. Здоровья на эти пробежки у старшины хватало с избытком. Со старослужащими Руслан обходился “почтительней”: бывало уличённого в ку-рении после отбоя и лежащего одетым на кровати сержанта или ефрейтора стар-шина выводил на пустырь за зданием казармы и приказывал ему рыть яму в пол-тора кубических метра для своей сигареты. Как правило, ночи для этого вполне хватало.
Мог придти Руслан в расположение роты и ночью. Застав однажды дневаль-ного сидящим на тумбочке в коридоре здания казармы и держащим руки в карма-нах от холода зимой, он устроил выговор дежурному по роте и распорядился в наказание проштрафившемуся дневальному насыпать полные карманы песка и зашить. Так тот и проходил весь наряд в таком виде.
С более серьёзными нарушителями дисциплины боролись и более реши-тельными методами. Пойманных в самоволке или пьяными в основном “дедов” забирали с гауптвахты в тот же день и проводили с ними “политбеседу”, то есть замполит роты лейтенант Утробин по кличке Угробин, кандидат в мастера по боксу, и старшина Гараев (два верных друга – хомут и подпруга) заводили по од-ному в канцелярию роты и, не глядя на их заслуги и армейский стаж, безжалостно вырубали несколькими ударами. После чего понёсший суровое наказание воин два дня отлёживался и делал надлежащий вывод о своём моральном облике, ис-ходя из внешнего.
Всем был хорош прапорщик Руслан Гараев, без устали радевший о службе, но лишь в одном он подкачал. Не лежала у него душа к прыжкам с парашютом, уходила она в пятки при одном известии об учениях с выброской десанта. Не помнил Андрей, чтобы хоть раз на новой должности прыгнул бы с ними Руслан. То вдруг у него нелады со здоровьем, то что-то с парашютом не в порядке, то не-отложные дела, а то он вообще в командировке. Словом, масса причин случалась быть у старшины в стороне от этой романтики не для слабонервных. На что Анд-рей Морозов и ребята его призыва только иронично усмехались в ответ на его увиливания.
Но на внешний вид прапорщик Гараев был десантником бравым: высокий, сильный, грудь колесом, тельняшка наружу при любой погоде и лихо заломлен-ный берет на затылке. Любил Руслан на молодых и хилых с “гражданки” солдатах отрабатывать приёмы самбо и самодеятельного карате, кидая их с полуоборота и запросто вешая “фонари” под глазами. Но в то же время от Андреева призыва держался подальше, хотя власть свою показывал при любом случае, до маразма используя устав. Вкупе с той личной неприязнью ещё с первого памятного дня знакомства Андрей не раз испытывал это на собственной шее. Так что конец службы для него не многим отличался от её начала в их личных отношениях.
Но так или иначе, а весна по всем приметам была не за горами, и заветное слово “дембель” витало в воздухе. Уже готов был дембельский альбом с его фото-графиями и рисунками про Волка и Зайца, а в каптёрке висела готовая парадная форма с набором значков, уже надоело писать письма и отсыпаться, “качаться” по утрам на спортгородке и ходить по выходным дням в увольнения в городской Парк культуры и отдыха – всё надоело. Только как-то ещё развлекало Андрея ар-мейская художественная самодеятельность.
К тем трём основным аккордам на гитаре, на чём когда-то подловил его старший сержант Васенин, прибавились ещё три, выученные Андреем на его мно-гострадальной гитаре. А всё началось с того, что прошлой осенью съездил он в отпуск домой на десять дней и привёз оттуда с собой свою гитару. Когда же Анд-рей и его друзья стали “дедами”, то иногда по вечерам, после отбоя, собирались узким кругом в каптёрке, благо, что сам каптёрщик был с их призыва да ещё Анд-реев земляк. Говорили по душам, сентиментальничали, показывали фотографии своих любимых и рассказывали о них, верных и коварных, вспоминали о про-шлом и мечтали о будущем. Андрей играл на гитаре знакомые мелодии, а ребята негромко напевали. На случай тревоги всегда на стрёме был кто-нибудь из дне-вальных или дежурный по роте.
Но такие собрания продолжались недолго. Один раз, то ли дневальный проморгал, а дежурный замешкался, то ли кто-то настучал всё вынюхивавшему старшине, но в полночь на пороге каптёрки внезапно появился он сам. Разом при-тихли весёлые голоса ребят, и смолкла гитара, а в комнате повисла напряжённая тишина. Запахло близкою грозой в предчувствии того, что ничего подобного старшина Гараев безнаказанным не оставлял. Смерив презрительным взглядом своих подчинённых, Руслан подошёл к Андрею:
– Дай гитару! – приказал он ему.
– Держи! – ни о чём не подозревая, ответил тот.
– После отбоя всем полагается спать, – забрав гитару, произнёс с металлом к голосе старшина, – ещё раз застану, будем говорить по-другому.
Схватив руками гитару за гриф, он вдруг со всей силой ударил её об косяк двери. Полетели щепки от разбитого корпуса и жалобно звякнули порванные струны. Сделав своё чёрное дело, Гараев бросил к ногам Андрея всё то, что оста-лось от недавней гитары и, повернувшись, спокойно направился к выходу. Ребята остолбенело наблюдали за происходящим.
– Ты что сделал, гад ползучий?! – очнувшись первым и ещё не веря глазам своим, крикнул вслед ему Андрей Морозов, – Подошва ты вонючая, кусок пога-ный! – и рванулся было за Русланом, но ребята тут же перехватили своего запаль-чивого от обиды товарища и крепко держали его. В свою очередь, обернувшись к Андрею, старшина сказал ему с издёвкой:
– Хоть ты и “дед”, но для меня по-прежнему салага. Учти, сынок: здесь моя сила и власть и лучше не рыпайся, если хочешь дослужить до “дембеля”! А за “бурость” свою походишь у меня весь месяц в наряды вне очереди туда, куда сам поставлю. Для начала сейчас же заступай дневальным по роте, остальные – ра-зойдись! Чтобы через пять минут все лежали в кроватях – время пошло!
После этого случая Андрей Морозов добросовестно отходил все объявлен-ные ему наряды: и в караул, и в столовую, и по роте, и на КПП, и на КТП, и т.д., и т.п. Но ничто не вечно под луной: времена меняются и скоро всё изменилось с точностью до наоборот и для Андрея с Русланом. Накануне нового 1978-го года капитан Воронцов выстроил в казарме свою первую роту и объявил, что насту-пающий год – год шестидесятилетия Советской Армии. А это значит – принятие повышенных обязательств по укреплению обороноспособности страны, встреч-ные планы среди подразделений части, новые почины военнослужащих и, разуме-ется, ленинские зачёты. Также учреждается и конкурс армейской художественной самодеятельности, посвящённой славной дате. Итоги смотра солдатских талантов будут подведены непосредственно к празднику и объявлены победители. А посе-му он, командир роты, обязан выявить эти таланты (как шпионов – шутили ребя-та) и обеспечить надлежащие условия их деятельности.
На этой общественной волне и попал в число конкурсантов Андрей Моро-зов. Но когда обнаружилось, что есть гитарист, но нет гитары, ротный тут же пе-ред строем распорядился старшине Гараеву в двухдневный срок достать необхо-димый инструмент. Выделил энную сумму денег и отрядил его в городской мага-зин за покупкой. Через день, вручая Андрею новую гитару, Руслан процедил сквозь зубы:
– Везучий ты мужик, Морозов, радуйся – сегодня твоя взяла. Чёрт с тобой, играй, но ты у меня ещё попляшешь – я тебе ещё устрою концерт.
Ничего на это не ответил Андрей, настраивая гитару, но был уже доволен тем, что справедливость восторжествовала, хотя и было откровенно жаль свою прежнюю гитару – подарок друзей ко дню рождения. Но угроза Руслана была не-двусмысленной: посчитав себя публично униженным, он затаил злобу на Андрея. А пока, при любом удобном случае, по делу и не по делу, совал в любой наряд, играя на его нервах. Но тот на конфронтацию не шёл и молча выполнял свои обя-занности, что ещё более злило старшину
Коротая в нарядах бессонные ночи, Андрей неожиданно для себя и с поль-зой для дела стал сочинять частушки, ловко перекладывая свои наблюдения и хлёсткий солдатский фольклор в ёмкие и лаконичные формы популярного жанра. Писалось легко и быстро, благо всё было перед глазами и ничего не надо было выдумывать, жизнь сама подсказывала новые сюжеты с юмором и сатирой.
Но Андрей понимал, что смешного в армии не так уж много. Прежде всего – это работа: с потом, с грязью, с кровью, на холоде и в голоде, замешанная на нер-вах каждый день по двадцать четыре часа в сутки. Хотя, вымуштрованная на за-нятиях по строевой подготовке до автоматизма, надраенная до блеска в глазах бессонными ночами и доведённая до совершенства на военных учениях, армей-ская братия на парадах выглядит заманчиво красиво. А если она ещё наполнена романтикой десантной службы, где бездонное небо и свободный полёт, белые па-рашюты и голубые береты и тельняшки, владение всеми видами оружия и техни-ки, приёмами самбо и каратэ, овеяна легендами и песнями, то редко кого оставит равнодушным. Только не знал ещё тогда Андрей наперёд, что после армии дома целый год ему по ночам будут сниться кошмары с нераскрытыми парашютами.
Когда же набралось десятка два частушек, Андрей Морозов предложил их исполнять на пару своему земляку, каптёру Ивану Незаметдинову, по прозвищу Незаменимый. Правда, когда он был ещё молодым во взводе у сержанта Васени-на, тот звал его совсем по-другому. Полтора года назад командование части ре-шило провести первенство по боксу среди своих военнослужащих. Вот и решил принять в нём участие перворазрядник на “гражданке” Незаметдинов, а готовил его к боям, естественно, замполит роты, лейтенант Утробин, сам бывший боксёр. Бедный солдат целый месяц сидел на жесточайшей диете и держал свой “ бара-ний” вес, проводя изнурительные тренировки в спарринге с замполитом. Резуль-тат не замедлил сказаться: рядовой Незаметдинов стал призёром турнира. А затем для него начались суровые армейские будни, и молодой солдат стал с лихвой вос-полнять вынужденный месячный простой в питании и отсюда недостаток в весе да так, что уже через месяц ни один противогаз не налезал на его раздавшуюся физиономию.
– Ну, и морда у тебя, Незаметдинов! – не раз сокрушался Васенин, глядя на своего подчинённого. А потом и вовсе заменил его фамилию понравившимся ему выражением. Всё это позабылось бы с демобилизацией старшего сержанта, но всякий раз, встречая репетировавших вместе Незаметдинова и Морозова, старши-на Гараев с видимым для себя удовольствием пускал в ход старую кличку при об-ращении к каптёру.
А вообще-то немного странным был этот дуэт исполнителей солдатских частушек. Иван Незаметдинов играл на баяне, а это в своё время и помогло ему стать каптёром. На первом году службы бывший ротный старшина, пожилой пра-порщик, и особо приближённые к нему из числа “дедов” собирались по ночам в каптёрке и после третьего стакана звали к себе Незаменимого. Тот веселил их, иг-рая на баяне русские и татарские песни, рассказывал анекдоты двух братских на-родов. Тогда-то в знак благодарности и взял старшина молодого солдата к себе каптёром и по совместительству массовиком-затейником. Видно, позабыл об этих развлечениях новый старшина Руслан Гараев, рьяно взявшийся за дисциплину в своей роте.
Необычным был этот дуэт земляков, а почему-то всем нравился, и никто не обижался, если узнавал себя в их частушках. Но однажды Андрей и Иваном опро-стоволосились. За месяц до праздника решил капитан Воронцов заранее посмот-реть на уровень своих талантов, и в выходной день устроил смотрины своей роте. Первыми запустили частушечников. Морозов начинал на гитаре, а Незаметдинов на баяне заканчивал. Так они и спели три куплета, а на четвёртом споткнулись. Напрочь вылетел из головы Андрея текст заготовленной частушки, и он бренчал лишь на своей гитаре, глядя на приятеля. А тот, тоже немного помолчав, вдруг понёс что-то по-татарски, и таким образом отбарабанил ещё один куплет. Явно обескураженные ушли ребята со сцены под жидкие аплодисменты, и предстали перед капитаном.
– Вроде, ничего, мужики, – не сразу высказался ротный, – но что-то малова-то. А в последнем куплете я вообще ничего не понял. Если за оставшееся время не исправитесь, на празднике вам делать нечего.
После строгого командирского суда, оставшись с другом наедине, Андрей пытал Ивана:
– Что за белиберду ты пел?! По-русски не мог, что ли?!
– А что делать? – отвечал Незаменимый, – я, как и ты забыл все слова. Ну, не молчать же?! Вот я и начал на своём родном: “Раз, два, три, четыре, пять, вы-шел зайчик погулять.” Артист должен быть находчивым.
И Морозов с Незаметдиновым реабилитировали себя в глазах публики, бит-ком набившейся в клубе части на праздничный концерт: они с блеском отработа-ли по полной программе свой номер и заслуженно получили от командования По-чётные грамоты и “бесплатные путёвки” (как в кино), но не в Сибирь, а в Москву. На следующий день, двадцать третьего февраля, после торжественного парада, собрали отличников боевой и политической подготовки и лучших своих артистов и на двух автобусах повезли на встречу воинов подмосковной воздушно-десантной части с представителями трудящихся и молодёжи во Дворце пионеров и школьников где-то на южной окраине столицы.
3
Полтора часа езды по Киевскому шоссе показались не такими уж долгими и утомительными в разговорах с шутками да подковырками друг над другом. Только Андрей задумчиво смотрел в окно и мысленным взором окидывал послед-ние прожитые дни. Но ближе к Москве и он встряхнулся от невесёлых дум, пред-вкушая встречу с родным городом. Вот проехали кварталы Солнцева, а через чет-верть часа пронеслась над головой окружная кольцевая дорога. Поплутав ещё не-сколько минут по московским переулкам, автобусы с десантниками остановились на площадке перед празднично украшенным зданием Дворца пионеров. У входа в него, как полагается, были вывешены красные флаги и транспаранты, из репро-дуктора гремели военные марши, а окна четырёх его этажей были ярко расцвече-ны огнями.
Но для Андрея ничего необычного в этом не было. По тем временам по-добные мероприятия по спущенной свыше инструкции всегда проводились с помпой: ярко, броско, громко и всякий раз до банальности стандартно. Актовый зал, куда проводили приехавших гостей, был разукрашен не хуже входа с теми же кумачовыми плакатами с лозунгами и здравицами в честь юбилея Армии. По сте-нам с одной стороны висели портреты родного Политбюро во главе с маршалом Л.И. Брежневым, с другой – наша история: русские и советские полководцы. На сцене восседал президиум из уважаемых лиц в обрамлении цветов, шаров и дру-гой подобной атрибутики. Не смолкающая ни на минуту бравурная музыка созда-вала всем приподнятое настроение.
В урочный час начались выступления. Сначала командир батальона –“батяня-комбат”– майор Барсуков рассказал собравшимся, как военнослужащие их части стоят и будут стоять на страже мирного труда строителей коммунизма и завоеваний Великого Октября, заверив партию и правительство в своей повсе-дневной готовности сокрушить любого врага. За ним руководство района поведа-ло о своих производственных и культурных успехах и выразило общее чувство гордости за нашу “непобедимую и легендарную”. Потом инструктор райкома комсомола, высокий молодой человек, красиво и витиевато говорил о патриотиз-ме и преемственности поколений. Далее выступали со слезами на глазах ветера-ны-фронтовики с рассказами о своей боевой молодости и наказами молодёжи кре-пить славные традиции их отцов и дедов. А завершали первую торжественную часть программы юные пионеры-ленинцы, хором дававшие клятву верности лю-бимой Родине и заветам Ильича.
Затем начался праздничный концерт совместными силами: первыми нача-ли именинники – воины-десантники. Когда Морозов с Незаметдиновым вышли на сцену и уже по привычке собрались было исполнять свои солдатские частушки, как вдруг Андрей сказал Ивану:
– А, ну-ка, Рызван, ставь свою гармонь на пол, и давай-ка, друг, споём для души! Смотри, какие девушки в зале сидят!
И они исполнили под гитару несколько лирических песен: о службе, о дружбе и о любви, без ложного пафоса и дешёвой патетики, чем и заслужили бурные аплодисменты зала и восторженные девичьи взгляды. Только, когда ребя-та спустились со сцены, поманил их к себе комбат и с недовольным видом произ-нёс:
– Вы что это тут за самодеятельность разводите, а?
– Художественную самодеятельность, товарищ майор, – с невинным видом ответил Андрей.
– Я вам покажу – художественную! Утверждённый репертуар менять взду-мали?! У вас что – командира нет? Я ещё до вас, “дембелей”, доберусь!
Но Андрей не обращал внимания на ворчания майора, а обратил свой взгляд на сцену, где эстафету концерта приняли и продолжили другие его сослу-живцы. Читали стихи и прозу, серьёзные и с юмором, что-то добавляя от себя, чтобы быть более непринуждённее и не зависеть от навязанного им официоза. А в завершение десантники ещё раз спели хором пару песен под аккомпанемент Анд-рея на своей гитаре.
После этого воинов сменили юные таланты с пионерскими галстуками и комсомольскими значками. Они тоже пели и плясали, читали и рассказывали, иг-рали на музыкальных инструментах – строгие подтянутые мальчики в костюмчи-ках и стройные красивые девочки с большими белыми бантами. Зал аплодировал, но Андрей уже зевал от скуки – от того знакомого однообразия подобных празд-ничных мероприятий.
Но тут объявили следующий номер, и на сцену в сопровождении баяниста вышла молоденькая девушка – вчерашняя девочка-подросток, лет тринадцати с небольшим, стройная, очень хорошенькая, с длинной русой косой и в русском на-ряде. Видно, перед этим она ещё и в танцевальном номере участвовала. Запела девушка знакомую присутствующим песню “Случайный вальс”, отнюдь не слу-чайно включённую в программу концерта. Андрей тут же пожалел, что прозевал её выход, и, толкнув в бок своего приятеля, сидевшего с ним рядом в первом ряду, спросил:
– Аркаша, что это за красавица?
– Да какая-то Сорокина – то ли Ася, то ли Аня, старшеклассница местной районной школы. А что это вы все с ума вдруг посходили? Старшина наш, как кот, на неё глядит и облизывается. Даже вон комсомольский работник из райкома глаз с неё не сводит.
Но Андрей больше его не слушал и всё своё внимание переключил на сце-ну.
“Пусть я с вами совсем не знаком,
И далёко отсюда мой дом,
Но мне кажется – снова
Я у дома родного.
В этом зале большом
Мы танцуем вдвоём,
Так скажите хоть слово,
Сам не знаю о чём.” –
Пела негромко девушка, но в наступившей тишине было слышно каждое слово – так трогательно и проникновенно звучала в её исполнении эта песня. Го-лос у юной певицы был несильный, но удивительно чистый и красивый, с ещё не-вольной детской дрожью внутри, правильно бравший даже самые верхние ноты, тянувший до конца и ни разу не сфальшививший. А, главное, до чего же хороша показалась Андрею сама девушка: и милым обаянием свежих красок юности, и редким совершенством внешней красоты, и неподдельной нежностью в голосе, и непосредственной искренностью пения, в котором сквозила сама душа артистки. Короче, всё в ней нравилось Андрею и неудержимо влекло к ней. Хотя, были у него до армии знакомые девчонки, которые уже вышли замуж, но ни к одной из них он не испытывал ничего подобного.
– Неужели и вправду есть на свете любовь с первого взгляда?! – вопрошал себя влюблённый юноша. Какой же короткой показалась для Андрея Морозова песня девушки, позволившая любоваться ею всего лишь несколько минут. Но вот артисты раскланялись и ушли со сцены. Их сменили новые, но ничто уже больше не интересовало Андрея. Он крутил головой направо и налево, напрасно выиски-вая среди школьников, толпившихся возле сцены, знакомое и любимое девичье лицо.
– Аркаша, подержи! – Андрей протянул другу гитару, а сам сорвался с места и нырнул сквозь толпу зрителей из актового зала в коридор, провожаемый недоумёнными взглядами сослуживцев и недремлющим, беспокойным оком старшины Гараева.
За кулисы Андрея не пустили, как он ни уговаривал строгую очкастую по-жилую женщину, встретившуюся в дверях, познакомить его с понравившейся де-вушкой. Да он и сам понимал, что всё это выглядит со стороны по меньшей мере странным, и до нельзя огорчённый, вынужден был ретироваться, медленно выша-гивая по коридорам Дворца пионеров. Может быть, он надеялся на случайную встречу, похожую на тот “Случайный вальс”, о котором пела прекрасная незна-комка. Ведь не мог он так просто уйти, сознавая в душе, что это, возможно, его судьба и, потеряв её однажды, будет всю жизнь потом жалеть о ней.
Вот уже коридоры Дворца наполнились шумом и беготнёй – это закончил-ся концерт. Андрей всматривался в несущиеся ему навстречу лица, но все они бы-ли для него чужими. А время шло, и он, занятый своими мыслями, потерял его счёт. Праздничный вечер был на исходе. Четырёхэтажное здание постепенно пус-тело, и тишина начала заполнять его пространство. Андрей сумел разминуться со своими сослуживцами, которые, покинув актовый зал, уже сидели в автобусе и ждали его одного, склоняя на все лады.
В очередной раз поднявшись на верхний этаж, Андрей медленно шёл по коридору, слушая, как эхо гулко разносит его шаги. Вот сейчас он дойдёт до кон-ца этажа, спустится по лестнице вниз и покинет этот гостеприимный Дворец, по-даривший ему “чудное мгновенье”. Но не одолев коридора, он внезапно услышал за спиной ещё одни, знакомые торопливые шаги, громко цокающие металличе-скими подковками, и обернулся. К нему стремительно приближались замполит роты лейтенант Утробин и его верный “оруженосец” старшина Гараев.
– Где тебя черти носят, Морозов? – не стесняясь в выражениях, начал пер-вым замполит, – что ты здесь забыл? Или совсем уже “офонарел” – не можешь выход найти?
– Надо было, товарищ лейтенант! – ответил Андрей, возвращаясь от своих мечтаний к суровой действительности.
– Мы, как салаги, бегаем, ищем его, а он, собака, тут с девочками развлека-ется, – встрял Руслан.
– Да пошёл ты, козёл паршивый! – не вытерпев, послал его Андрей.
Но не успел он докончить своей многозначительной фразы, как вдруг сра-жённый сильнейшими ударами в голову справа и слева, отлетел к стене и со всего маху ударился об неё затылком. Потеряв на минуту сознание и ещё инстинктивно прикрывая лицо руками, Андрей медленно сполз по стене на пол.
– Кажется, переборщили, – сказал Утробин.
– Ничего, он живучий, – отозвался Гараев.
Вдвоём они подхватили безжизненное тело Андрея Морозова и, поддержи-вая, приставили к стене.
– Идти сможешь? – спросил его лейтенант.
Но тот мычал что-то нечленораздельное, приходя в себя и отплёвываясь в кровь разбитыми губами. Видеть он ничего не мог, так как оба глаза его заплыли из-за сломанной переносицы.
– А, ну, хватай его под руки и пошли скорее на запасной выход, пока нас не застукали! – скомандовал Руслану замполит, – не доставало нам ещё свидете-лей.
Но один свидетель всё же был. Они не видели, как из едва приоткрытой рядом двери ближней аудитории смотрели на всё происходящее распахнутые от ужаса девчоночьи глаза той, которую так безуспешно искал Андрей, которая была так близко от него. Наверное, так судьбе угодно было, что она задержалась в этот вечер. Подружки её переоделись после концерта и разбежались по домам, а она одна ещё сидела и штопала своё нарядное танцевальное платье – аккуратной была девочка.
Закончив свою работу, она уже собралась уходить, но привлечённая шу-мом из коридора, выглянула в приоткрытую щёлку двери и замерла на месте от увиденного. В истерзанном и залитом кровью лице несчастного солдата она с трудом узнала того красивого крепкого парня в десантной форме, певшего на сцене с гитарой в руках о высокой любви, которую она впервые почувствовала сегодня в своём сердце и которую сейчас безжалостно убивали у неё на глазах.
– Звери!... Фашисты!... – беззвучно шептали её губы, и слёзы текли по ще-кам, а сама она от страха была не в силах даже шелохнуться, чтобы не выдать се-бя.
Тем временем замполит и старшина подхватив под руки Морозова, еле пе-реставлявшего ноги, спустились с ним по пустынной пожарной лестнице, отодви-нули засов на двери запасного выхода и вышли на улицу. Никем не замеченные в наступивших зимних сумерках, они погрузились в свой автобус, и через минуту он рванул с места. В дороге Андрею стало ещё хужё: его тошнило от сотрясения мозга, и он опять проваливался в забытьё. Комбату Утробин и Гараев доложили, что они нашли Морозова упавшим в пролёт лестницы, во что бывалый майор не очень-то и поверил, приказав везти пострадавшего в медсанбат, а потом составить рапорт о случившемся.
– Устроили праздничек, вояки! – ворчал он.
На следующий день из полкового медсанбата Андрея перевезли в город-ской гарнизонный госпиталь, где он и провалялся целый месяц, зализывая раны “неудачного падения с высоты”. После успешной операции приезжал к Андрею командир роты и предлагал ему не заводить никакого уголовного дела.
– Всё равно тебе, Морозов, скоро ехать домой, и вам уже вместе не слу-жить, – говорил капитан, – а твои обидчики и так наказаны: приказом командую-щего лейтенант Утробин уволен со службы из ВДВ, а прапорщик Гараев снят с должности старшины роты и переведён завскладом. Зачем же ещё людям жизнь ломать? Как только вернёшься из госпиталя в роту, я тебя первым демобилизую. Дома долечишься, и всё в порядке будет.
Андрей не возражал. Он и домой ничего не сообщал о случившемся, всё равно до “дембеля” оставались считанные дни, и он был согласен на всё, лишь бы его оставили в покое. Жизнь для Андрея в то время потеряла всякий интерес. Тя-жело переживая первую потерю в своей судьбе, он чувствовал опустошение в ду-ше и горечь бессилия, что либо изменить. Он не то, чтобы сломался, а надломил-ся, перегорел. И нужно было время, чтобы пережить всё это, придти в себя и ре-шить, как быть дальше – после армии.
Капитан Воронцов слово своё сдержал, и по возвращении из госпиталя в часть, в первых числах апреля Андрея Морозова демобилизовали. А в родном до-ме всё пошло по-другому: сама среда, от которой порою так зависит человек, плюс молодой и сильный организм помогли Андрею морально и физически пре-одолеть последствия его священного гражданского долга и постараться вычерк-нуть из памяти те семьсот тридцать дней армейской службы и всё, что с ними бы-ло связано.
4
...В номере стояла тишина. Я задумчиво глядел в окно, понемногу приходя в себя от вновь пережитого недавнего прошлого. Потом перевёл свой взгляд на Аню и поразился выражению её лица. Не обращая внимания на слёзы, катившие-ся бусинками по щекам, она с нескрываемой нежностью и счастливою улыбкой смотрела на меня. А мне в тот миг до смерти захотелось её поцеловать.
– Что с вами, Анечка? – ласково спросил я её.
– Андрюша, милый, – ответила она, – за что же нам такие испытания судь-ба посылает, чтобы опять свести нас вместе?! А я-то, глупенькая, ещё мучилась все эти дни, гадая: вы это или не вы. То потрясение, которое я тогда пережила, и помогло мне сохранить в памяти наше первое свидание.
Теперь настал и мой черёд изумиться, угадывая в Ане свою судьбу – свою первую далёкую и теперь такую близкую любовь.
– Так вот откуда я вас знаю, а ведь тоже всё гадал “на кофейной гуще”, как будто бы спросить не мог. Хотя, конечно, столько лет прошло, и я не вижу вашей прежней русской косы, с которой я вас и запомнил.
– Всё осталось в прошлом, Андрей, так же, наверное, как и ваши песни под гитару, под которые я часто вспоминала вас.
– Да какая уж тут гитара, когда теперь дома изо дня в день одну и ту же волынку крутишь. Но, слава Богу, что бывают в жизни чудеса! Видно, так распи-сано в книге судеб человеческих, что рано или поздно, но мы не могли не встре-титься. Жаль только, что слишком рано и слишком поздно. Вот и упустили своё счастье.
– Может, и не поздно, – сказала Аня, – не зря же наша встреча состоялась. А Бог троицу любит и, значит, готовит нам ещё одну встречу где-нибудь в Моск-ве.
И Аня трижды негромко, чтобы не разбудить наших детей, постучала по столу. А я с улыбкой сделал то же самое в ответ. Поневоле станешь тут суевер-ным, когда жизнь такие штуки преподносит.
6 глава. Ангел-хранитель
1
На “Зелёный бор” спускались майские сумерки. За дальней кромкой леса, в багряном пламени заката догорал уходящий день. Вечернее небо с запада на вос-ток было расцвечено целой палитрой красок: фиолетовое, лиловое, голубое, синее и, наконец, чёрное, ночное, с первыми проклюнувшимися звёздами и белой са-харной луной. Но ещё большим количеством цветов играла дискотечная светому-зыка, озаряя вспышками разноцветных прожекторов и крутящейся серебристой мигалкой танцующих мужчин и женщин, приглашая новых желающих на эту им-провизированную танцплощадку. Снова оглашались окрестные дали мелодиями ансамбля “Modern Talking”. Сегодня, как никогда, было там многолюдно: после жаркого дня мягкая свежесть вечерней прохлады доставляла неизъяснимое удо-вольствие и звала к себе из душных номеров и коридоров в корпусах, будоража отдыхающих тайным волнением в крови.
Сидя с дочкой на краю длинной скамьи, я слушал популярную “Шерри-Шерри Леди”, отбивая пальцами руки ритм мелодии и, нетерпеливо оглядываясь по сторонам, ждал другую леди – Аню Саянову. Ждал давно и ещё не терял наде-жды увидеть её на танцплощадке и пригласить, если уж не на “Случайный вальс”, о котором она когда-то пела, так хоть на что-нибудь, лишь бы быть с нею рядом. Моя Дашка уже вволю напрыгалась и, видно, устав, сидела у меня на коленях и смотрела на весёлую толпу танцующих.
Ещё за ужином я предложил Ане всё-таки сходить сегодня на вечернюю дискотеку и не лишать себя законного удовольствия – чего бы нам это ни стоило. Но она поначалу отказывалась и меня отговаривала: стоит ли искать новых при-ключений на свою лихую голову или мало нам того, что было? Но я, и глазом не моргнув, пообещал ей привести туда для нашего спокойствия свою команду в полном составе, договорившись с ребятами об этом ещё здесь, в столовой.. Более осторожная Аня ничего не обещала, сказав лишь, что подумает – до вечера ещё есть время. Время это прошло на удивление тихо и мирно, и, казалось, всё распо-лагало к спокойному и приятному вечеру. А спровоцировало меня на эту затею то, что после нашей встречи в кафе-баре куда-то исчез Руслан со своей “гварди-ей”, и мы вчетвером даже прогулялись после ужина по аллеям “Зелёного бора”. Но когда в назначенный час мы с дочкой зашли к нашим соседям, Аня укладыва-ла спать своего внезапно закапризничавшего мальчика – ох, уж эти дети! – и ска-зала, что сама придёт на место попозже.
Но вот уже минул час, а до сих пор не было видно ни Ани, ни моих футбо-листов. Олег с Миколой скорее всего забыли про обещанное и опять где-нибудь у себя в корпусе режутся в карты с другими заядлыми картёжниками, а Максим с Антоном, видимо, нашли себе третьего и балдеют от принятого допинга – есть такая слабость даже у хороших людей. Так-то оно так, но мне от этого ничуть не легче было, когда я всерьёз рассчитывал на тех, кого называл друзьями. Хотя что удивляться: футбол наш кончился, а с глаз долой – из сердца вон. Кому нужны мои проблемы?! Конечно, можно было бы и не просить ребят, но на кого же мне ещё надеяться – на себя одного? Не велика сила.
– А вдруг действительно что-то случилось с ними, – засомневался я, – за-чем же на них собак напрасно вешать? Разве могут они меня так запросто подвес-ти? Но в таком случае, что с ними сделал Руслан: обманул? купил? изолировал или вырубил по одиночке? Правда, его самого на дискотеке не было видно, но время от времени среди танцующих появлялись и вскоре снова исчезали в темно-те его верные кунаки. На этот раз все они вели себя не так, как на вчерашней дис-котеке – никакой работы с клиентами не было.
– Что-то новое замыслил Руслан Гараев, – думал я, – на глаза не показыва-ется, а, поди, рыщет волчара по “Зелёному бору”.
Подумал, и от этой догадки у меня похолодело внутри: как же Аня пойдёт сюда одна?! Как же я это не предусмотрел?! По видимому, нас ждали здесь с са-мого начала, а теперь задёргались, не зная, чем объяснить моё одиночество. Уж они-то постараются перехватить Аню по дороге, если она всё-таки решится пойти на дискотеку. Господи, хоть бы не решилась, а то хорош же я буду “гусь”, если подставлю её! Я казнил себя за своё легкомыслие, расставшись с розовой мечтою о нашем “Случайном вальсе”, лишь бы ничего не случилось с самой Аней. Я был готов уже отправиться на розыски Ани, но только риск разминуться с нею в тем-ноте удерживал меня на месте. Ох, и ненавидел же я себя в ту минуту, понимая, что ничего нет хуже, чем ждать и догонять, пребывая в полной неизвестности.
Когда совсем стемнело, и веселье на танцплощадке было в самом разгаре, в лучах разноцветных огней, лавируя между танцующими, неожиданно появилась Аня Саянова. Словно пудовый камень свалился у меня с души, и сладостно заны-ло сердце от увиденного. Отыскав глазами нас с дочкой по-прежнему сидящими на скамейке, Аня направилась к нам, невольно обращая на себя внимание не один мужской взгляд. На ней было красивое открытое вечернее платье, плотно обле-гавшее и подчёркивавшее её стройную грациозную фигуру, длинные пышные во-лосы спускались волнами на плечи и когда они откидывались назад, то двумя ка-плями росы в ушах сверкали камешки серёг, а на тонкой шее поблёскивала це-почка с крестиком. Пока Аня шла к нам не спеша своею лёгкой и изящной поход-кой в туфлях на высоких каблуках, я невольно залюбовался ею, только и сказав при встрече:
– Аня, у меня нет слов, вы – королева бала, вы – само очарование!
– Скажите спасибо одному хорошему человеку, а то не видать бы вам этого “очарования” сегодня, – с лёгким кокетливым упрёком сказала Аня, присаживаясь рядом и не пряча в глазах своих и в тоне голоса ещё не остывшего беспокойства, – какие же мы с вами, Андрей, авантюристы, если после всего случившегося реши-лись придти сюда, чтобы просто сделать друг другу приятное. Сколько же я стра-ху натерпелась по пути, и это при том, что Бог послал мне ангела-хранителя в ли-це нашего общего знакомого и давнего поклонника нашей мнимой семьи. А ведь поначалу я думала, что вы меня сегодня не дождётесь – еле укачала сына. Когда же собралась и вышла из вестибюля, на ступеньках его меня уже поджидали:
– Добрый вечер, сударыня!
– Добрый вечер, извините – я спешу!
– Не хочу быть навязчивым, но во-первых, разрешите представиться – Игорь Николаевич, а во-вторых, смею вам заметить, что молодой и столь краси-вой даме не пристало в эту позднюю пору идти одной куда бы то ни было, даже если совсем рядом, на танцплощадке, вас с нетерпением ожидает ваш друг.
– А почему не муж? – лукаво улыбнулась я.
– Милая девушка, – улыбнулся и мой собеседник, – я ценю ваш юмор, но земля слухами полнится, а среди них есть очень нехорошие для вас обоих. Не ис-кушайте судьбу в лице ваших недругов, которые непременно воспользуются ва-шим незавидным положением. А потому без лишних объяснений предоставьте мне удовольствие проводить вас.
Я без колебания доверилась своему галантному кавалеру, и мы пошли по сумрачной аллее к танцплощадке. Слегка поддерживая под локоть, мой спутник развлекал меня пустою светской болтовнёй, а в сущности отвлекал от тех подоз-рительных ночных звуков, сопровождавших наше движение. С замиранием серд-ца я прислушивалась, как где-то рядом в темноте то неожиданно затрещат кусты под чьей-то шарахнувшейся в сторону неясной фигурой, то донесутся приглу-шённые голоса и впереди мелькнут чьи-то тени. Было такое ощущение, что нас ведут, как шпионов в детективном кинофильме, и могут взять в любой момент, поигрывая на наших нервах. Вы скажете, что это плод больного воображения? Шутки шутками, но хорошо всё то, что хорошо кончается. Мой благородный “граф Монте-Кристо” передал меня в ваше распоряжение и незаметно удалился с чувством исполненного долга. Как видите, свет не без добрых людей и всё не так уж плохо.
– Ну, что ж, надо будет похлопотать насчёт памятника людскому бескоры-стию.
– Как вам не стыдно, – улыбнулась Аня, – лучше похлопочите об обещан-ном танце.
– Вот он мой “обещанный танец”, – я указал глазами на свою дочь, которая обхватила мою шею ручонками и не думала расставаться со мною.
– Дашенька, – Аня обратилась к девочке, – мой Алёша уже седьмой сон видит. Может, и тебе давно пора – вон и глазки твои спать хотят.
Но Даша в ответ только замотала головой и ещё крепче прижалась ко мне щекой.
– “Напрасные слова...” – пропел я с грустною улыбкой строчку из попу-лярного романса, добавив, – видно, плакал наш танец горючими слезами до луч-ших времён. Надо эту разбойницу спать укладывать, а то она уже вредничать на-чинает.
– Не расстраивайтесь, Андрей – на детей грех обижаться, – сказала Аня.
А тем временем танцы продолжались, и модных немцев сменили наши поп- и рок-группы. Словно, по иронии судьбы тоскливо зазвучал саксофон из композиции ансамбля “Наутилус Помпилиус” “Я хочу быть с тобой” – суперхит того времени. Аню то и дело приглашали на танец, но она всем отказывала и с нежною улыбкой смотрела, как я пытался уговорить дочку либо идти спать, либо позволить мне потанцевать с тётей Аней. Но какой-то бес вселился в моего ребён-ка, обычно послушного, а в этот вечер не соглашавшегося ни на что. Я был готов уже и власть родительскую употребить, но тут обратил внимание, как вдруг ко мне вплотную придвинулась Аня. С губ её сошла улыбка, а лицо застыло в тре-вожном ожидании. Приглядевшись, я увидел Руслана, сидевшего с нею рядом с другой стороны и что-то оживлённо говорившего ей. Из-за громко звучавшей му-зыки я не слышал их разговора, но очень скоро Аня обратилась ко мне:
– Андрей, пойдёмте отсюда, а то не ровен час здесь кое-кто в порыве стра-сти “зарэжет” нас.
Покинув залитую весёлыми огнями танцплощадку, мы окунулись в сумрак тенистой аллеи, едва освещённой тусклыми жёлтыми фонарями и ведущей к на-шему корпусу. Последнее, что я заметил, это как вслед за нами нырнули в темно-ту несколько фигур.
– Андрей, можно мне вас под руку взять? – спросила Аня, видя, что дочка не собирается покидать моих рук.
– Ради Бога! – ответил я, – сами видите, какой из меня кавалер.
Я почувствовал нежное прикосновение Аниной руки, и волнение в крови едва не заглушило во мне чувство опасности, но мрачное предчувствие неизбеж-ной разборки заставило меня вспомнить о нём. Страха я не испытывал, а скорее досаду на себя и те случайные мелочи, из-за которых был смазан вечер. Чутьё подсказывало, что за нами следят, и добром это не кончится. Значит, надо было что-то предпринять, чтобы сбить с толку наших преследователей. Помог, как обычно бывает, его величество случай.
Сделали мы всего два шага по аллее, и в тени большой сосны заметили влюблённую парочку, самозабвенно целовавшихся в ту минуту. Решение созрело быстро. Подойдя к ним поближе, я для приличия негромко кашлянул, и этого вполне хватило для того, чтобы они смущённо отпрянули друг от друга.
– Извините, ребята, что помешал, – сказал я им, – закурить не найдётся, а то свои в номере оставил?
– Мы не курим, – ответил юношеский голос, а другой, девичий, обращаясь к нему, добавил:
– Юра, надо идти – уже поздно, меня мама ждёт.
Обнявшись, они пошли по аллее к нашему корпусу, а мы на время заняли их место под тенистым деревом.
– Господи, совсем дети, – вздохнула Аня, – а какие счастливые! – и нос-тальгически добавила, –а ведь у нас с вами когда-то могло быть то же самое!
– Мы тоже сегодня будем счастливы, – с иронией ответил я, – если живы-ми и невредимыми доберёмся до своих номеров. Пусть пока последят за этими молодыми людьми, а мы немного постоим здесь. А дальше будь что будет!
Мы помолчали, приглядываясь к мельканию теней в конце аллеи у осве-щённого вестибюля нашего корпуса и прислушиваясь к долетавшим оттуда голо-сам. А с противоположной стороны ярким пятном в ночи виднелась не умолкаю-щая весёлая дискотека. В просветах колышущей листвы деревьев просачивался дрожащий неоновый свет и отбрасывал на дорогу причудливые тени.
– Аня, простите за любопытство, – нарушил я молчание, – что говорил вам Руслан на танцплощадке?
– Для начала он так вежливо приветствовал меня, что я засомневалась в его искренности. Мне всегда казалось, что он не тот человек, чтобы понапрасну рас-точать любезности. Но это были ещё цветочки. Потом он признался, что жить без меня не может, что белый свет ему не мил, что не стоит его бояться, что он только хочет быть рядом и ухаживать за мною.
– Но мне никто не нужен, кроме Андрея, – ответила я, – а ведь он ваш ста-рый знакомый, сослуживец ваш.
– А мне плевать, кто он такой, если встал у меня на дороге, – совсем дру-гим тоном заговорил Руслан, – зачем вам живой труп, если он до завтра не дожи-вёт? Друзей его я всех убрал, теперь настал его черёд.
– За что вы его так ненавидите? Андрей очень хороший человек, ему и так от вас досталось.
– Потому и ненавижу, что он слишком хороший, и не дам ему житья, пока сам жив.
– Вы такой самоуверенный потому, что не один и имеете высоких покро-вителей, – не теряя самообладания, сказала я, – неужели Саянов и Васенин заме-шаны в ваших грязных делах? на кого же вы работаете?
– На самого себя, – гордо ответил Гараев, – ни тот и ни другой мне больше не указ. Мы с ними давно уже в разные игры играем, только мой футбол покруче будет.
– Вот и всё, – закончила Аня, – остальное мне повторять не хочется. Чело-век на почве ревности и хамства стал уже сходить с ума. Дай Бог, чтобы всё обошлось у нас с вами и на этот раз, а то у меня сердце не на месте!
С этими словами Аня доверчиво прильнула к моему плечу, и я ощутил тонкий запах духов и волнующее тепло её тела. От возникшей близости с моло-дой и очаровательной женщиной у меня учащённо забилось сердце и закружилась голова и без того опьянённая этой чудесной майской ночью, озвученной несмол-кающими трелями соловьёв и осыпанной в ясном небе мерцающими звёздами. Только невесомая и притихшая на моих руках дочка да присутствие где-то в под-сознании не проходящей тревоги за всех нас приводили меня в чувство и не по-зволяли забываться.
2
– Ну, что, Анечка, пойдёмте, – сказал я, наконец, – не ночевать же нам здесь. Бог не выдаст – свинья не съест.
Выйдя из своего убежища, мы пошли по тёмной аллее. Вот скрылась за де-ревьями дискотека, и мы опустились на самое дно непроницаемого мрака ночи, скользя незримыми тенями. Вынырнув из тенистых зарослей на освещённую площадку перед нашим корпусом и увидев на фоне стеклянного вестибюля всё те же пять знакомых фигур, стоящих на ступеньках у входных дверей, мы замерли на месте.
– Финита ля комедия! – невесело сказал я вслух, а про себя добавил, – “Молилась ли ты на ночь, Дездемона?”
Словно угадав мои мысли, Аня вздрогнула всем телом, ещё теснее при-жавшись ко мне, а у меня самого на душе тоскливо заскребли кошки. Стараясь не терять спокойствия, я сказал как можно непринуждённее Руслану:
– Добрый вечер, кусок!
– И до свидания, чувак! – отозвался он.
– Послушай, мастер, – шагнул ко мне Гелан, – ты, конечно, классно игра-ешь в футбол, но время матча истекло, и давай-ка двигай сам по-хорошему с поля в раздевалку, пока тебя с него не вынесли.
– Короче, – присоединился к нему Арсен, – исчезни, пока мы добрые! Пусть наш Руслан с девушкой поговорит.
– Я серьёзно, всего на два слова, – неожиданно смешавшимся голосом до-бавил Руслан.
– Во-первых, – начал я, – если этого захочет сама девушка, – и я оглянулся на Аню, стоявшую за мной.
– Ни за что! – только и ответила она.
– А, во-вторых, – продолжал я, – будьте людьми: уже ночь, а у нас малень-кие дети. Завтра утром я готов разобраться с любым из вас – кто чего хочет.
И я смело шагнул вперёд на преградивших нам дорогу кавказцев. Навер-ное, вид спящего на руках ребёнка может, если и не растрогать, так хоть усмирить любого головореза, ещё не потерявшего человеческий облик. Моя маленькая Да-ша – этот бесёнок, привереда и наш ангел-хранитель – действительно успела за-снуть ещё по дороге, в тихом сумраке аллеи, и даже громкие и грозные мужские голоса не разбудили её. Вот почему стоявшему на нашем пути кордону пришлось поневоле расступиться, и мы прошли в вестибюль. Только вслед я услышал бро-шенную Арсеном фразу:
– Живи до завтра, Пеле недорезанный!
Я тут же дёрнулся обернуться и ответить ему, как Аня, вцепившись в меня, буквально потащила нас с дочкой по лестнице наверх. Поднявшись на третий этаж, мы прошли по безлюдному тёмному коридору, где горели только синие де-журные лампы, до дверей своих номеров и остановились. Расставаться явно не хотелось, и я начал с того, что извинился перед Аней за испорченный вечер, но она словно не слышала моих слов, а, прислонившись спиною к двери, после не-долгого молчания мечтательно заговорила:
– Как здесь тихо и пустынно, как будто в мире больше нет никого, кроме нас! И совсем не хочется уходить: вот так бы всё стояла и стояла рядом с вами. Я и не представляла, что может быть так хорошо на душе, когда забываешь обо всём на свете. Вы сказали про испорченный вечер?! Господи, да несмотря ни на что, у меня такое предчувствие, что более счастливого дня в моей жизни уже не будет. На крыльях счастья к нам спустилась эта ночь, и очень жаль, что на рассве-те она улетит, и сказка кончится – всё когда-нибудь кончается. Я вам, наверное, кажусь наивной и смешной, но, поверьте, как же трудно совладать с собою, когда наступает то, о чём до этого лишь грезишь и мечтаешь. Я уж боюсь, как бы серд-це из груди не выпрыгнуло – не от страха, а от счастья быть рядом с вами. Для меня это счастье – как воздух, которым мы с вами дышим, как прекрасный хру-стальный сосуд, из которого я осторожно сделала лишь первый маленький глоток живой воды, боясь уронить и потерять даже каплю драгоценной влаги – слишком долгой и мучительной была эта жажда!
Тут Аня приблизилась, и я почувствовал на губах своих прикосновение её губ и поразился тому, что у двадцатитрёхлетней женщины, имеющей мужа и сы-на, может быть такой робкий и нежный поцелуй. Поцелуй – в котором не жар страсти, а тонкое дыхание, в котором больше говорит душа, а не плоть. Поцелуй – более свойственный юности в её бесконечных и необъяснимых муках первой любви. А ведь это и была наша первая любовь, и мы, наверное, в тот миг мало чем отличались от тех влюблённых подростков, встреченных нами час назад в тёмной аллее “Зелёного бора”. В окно лились потоки полнолунного света, и Аня с распу-щенными волосами была похожа на русалку. Мне даже захотелось потрогать её руками, дабы убедиться, что это не видение, не сон, и ответить ей таким же поце-луем – ведь и меня переполняли те же чувства. Но на руках моих сладко посапы-вала дочка, ни о чём не догадываясь – да, простит мне она все мои прегрешения в ту ночь! – а потому я лишь смотрел на Аню и отвечал ей заговорщицким шёпо-том, чтобы не потревожить спящего ребёнка:
– Спасибо, Анечка, за такое красивое признание от всей души. Оно вдвой-не дороже оттого, что в нашей жизни всё далеко не так прекрасно и откровенно, как бы нам этого хотелось: либо до банальности просто и грубо своим натурализ-мом, либо надуманно и неестественно, а мы делаем вид, что верим этому и сами себя обманываем и обкрадываем в своих чувствах. Когда с годами привыкаешь к такому мировосприятию, то встреченная искренность кажется лицемерием даже без злого умысла, ведь жизнь – не “мыльная опера”, у неё свои не писанные зако-ны бытия. Вот так живёшь и ничему не веришь, а в глубине души мечтаешь о на-стоящей и взаимной любви, за которую ещё надо будет побороться.
– Вы правы, Андрей, – согласилась Аня, – но только страшно и обидно становится на душе, когда понимаешь – до чего же хрупок тот хрусталь любви, какой безжалостной порой бывает жизнь, легко разбивая эту гармонию красоты и оставляя нам одни осколки горькой памяти, которые не склеить, не составить, не исправить за все оставшиеся годы!
– Вообще-то завтра будут бить не хрустальный сосуд, а мою и без того размалёванную физиономию, – неожиданно сострил я, – не скажу, что страшно, но приятного в этом мало. В моём положении будешь хвататься и за соломинку. Если раньше я ни во что не верил – ни в Бога, ни в чёрта, ни в светлое будущее – то теперь, кажется, начинаю верить в предопределение, в фатум, в судьбу. А как иначе, если она меня хранила с детства в самых невероятных ситуациях от по-следнего шага на краю пропасти. Уж не на роду ли мне написано везение, когда я даже сам провоцировал эти ситуации, чтобы лишний раз проверить: а есть ли он на самом деле мой неведомый ангел-хранитель и за что же он так расположен ко мне?!
– Андрюша, милый, – улыбнулась Аня, – да какое там везение, когда по-моему на вас всю жизнь одни шишки и валятся: что в армии, что в футболе, что здесь, в пансионате.
– Не буду спорить, за тридцать лет всего хватало, но я и сам порою не могу понять – кто я: счастливчик или неудачник. Ведь когда слишком часто и немыс-лимо везёт, это тоже выглядит, по меньшей мере, странно – конец когда-нибудь должен быть. Он мог бы быть и в прошлом году, когда я как-то летом, будучи по делам в центре Москвы, зашёл по старой памяти в книжный магазин в старом до-ме на перекрёстке Пушкинской улицы и проезда Художественного театра. Народу в зале было немного, сказывался летний отпускной сезон, а потому продавцы и кассиры скучали без дела, лениво переговариваясь между собой и обмахиваясь книжками от духоты в помещении. Потолкавшись у прилавков и выбрав себе кое-какую литературу, я достал кошелёк и направился к ближайшей кассе. Но что-то вдруг внезапно остановило меня буквально в шаге от неё, и я замешкался, отсчи-тывая нужные деньги. В следующий миг на то пустое место перед кассой, где я уже должен был стоять, с потолка сорвался большой алебастровый кусок лепни-ны. Через секунду – грохот на весь зал, белая пыль засыпавшая прилавки и про-ходы, испуганные голоса покупателей и продавцов, а рядом со мной – в шоке бедная кассирша. Мне поначалу даже забавно стало, глядя на весь этот переполох и ещё не сознавая в полной мере, как мне повезло. Мысленно перекрестившись, я отряхнулся и не спеша пошёл на выход из магазина, ощущая на себе удивлённые моим спокойствием взгляды окружающих.
Но и это ещё не всё – денёк тогда был что надо! По дороге домой, выйдя из метро, я долго ждал свой автобус. А тут лихо подкатила к остановке “маршрутка”. Я открыл переднюю дверь и уже занёс было ногу, чтобы сесть рядом с водителем, как вдруг заколебался: опять в самый последний момент что-то остановило меня.
– Ну, что – едем или стоять будем? – спросил меня молодой нетерпеливый шофёр.
Я махнул ему рукой, увидел подходивший мой автобус и пошёл к нему. Минут через десять мы тронулись вслед за умчавшейся перед нами вперёд “мар-шруткой” и на первом же перекрёстке увидели аварию: грузовик и в бок ему вле-пившуюся знакомую “маршрутку”, возле которой уже хлопотали милиция и ско-рая помощь. Мне оставалось снова мысленно перекреститься, но забавно уже не было...
Я увлечённо рассказывал, Аня внимательно слушала, а мой внутренний го-лос подсказывал:
– Мели, Емеля – твоя неделя! Всё это, конечно, интересно, но есть у тебя везения, которыми ты вслух не поделишься. Вспоминать не хочется, а не забыва-ется.
3
...Был серый промозглый октябрьский день. Над полигоном висела облаж-ная холодная морось, пробирая сыростью до костей тело и наполняя душу каждо-го из солдат тоскливым однообразием. Если старослужащие ещё держались и да-же внешне хорохорились, то на молодых солдат было просто жалко смотреть: продрогшие на порывистом ветру и безучастные ко всему происходящему, они кучковались с одним молчаливым вопросом в глазах: чего же от них ещё надо? А надо было им всего-то успешно отстрелять из разнокалиберного боевого оружия по учебным мишеням, и командованию – отчитаться за прошедший полугодовой период обучения, после которого, как обычно, последуют повышения за успехи и выговоры за упущения, новые звёздочки и лычки на погоны, заслуженные отпус-ка и неизбежные разборки. Словом, горячая (не в пример погоде) осенняя пора. Вот и рычали моторами боевые машины, занимая исходные позиции на танко-дроме, разбегались по траншеям и окопам солдаты со своим табельным оружием, а командиры подразделений, надрывая глотки, раздавали последние команды.
– Учти, Мороз драный нос, – говорил ещё утром по дороге на стрельбище старший сержант Васенин, – если сегодня не отстреляешь на “отлично”, то я тебе устрою на обратном пути ускоренный курс молодого бойца во всех положениях: бегом, ползком и на карачках. Шести километров до части вполне хватит для то-го, чтобы ты на всю жизнь меня запомнил. Будешь носом землю рыть за то, что всё лето “балду гонял”, сачок хренов, а я от начальства лишний раз выслушивал – какое в моём взводе хорошее молодое пополнение. Я тебе ещё и твой автомат припомню. Так что: хочешь жить – умей вертеться!
При одном упоминании об автомате у Андрея зачесался левый глаз; да и не мудрено: ещё два месяца назад он был чернее ночи – уж постарался Васенин. Хо-тя и не скажешь однозначно – повезло тогда Андрею или нет. На летних баталь-онных учениях, после выброски десанта и многокилометрового марш-броска, за-вершающим этапом их предстояли ночные стрельбы из БМД неподалёку от рас-положения части. Сначала отстреляли своё автоматчики и пулемётчики из экипа-жей боевых машин, и все застыли в ожидании последнего аккорда учений. Вот уже на горизонте показались подсвеченные мишени, и понеслись торопливые ко-манды старших отделений, корректировавших огонь своим операторам-наводчикам, сидящим в башнях машин. Вскоре дружно загрохотали орудийные залпы из полутора десятка стволов, прошивая движущиеся цели. И только одна из БМДешек молчала, несмотря на свирепые крики по рации её командира старшего сержанта Васенина. А внутри машины отчаянно бился с заклинившей боевой гра-натой в стволе орудия Андрей Морозов, в кровь раздирая руки о фиксирующий замок и рискуя остаться без пальцев. Наконец, граната была послана в ствол, за-мок встал на место, и Андрей изготовился к стрельбе, прильнув к окулярам при-бора ночного видения. Но время было безвозвратно упущено, мишени уже спря-тались, и по рациям прозвучала общая команда покинуть машины и построиться по экипажам.
Едва Андрей выбрался из башни и спрыгнул на землю, как к нему подлетел взбешённый старший сержант и сходу нанёс точный удар кулаком в глаз. Бедный солдат сразу почувствовал, как наливается опухолью подбитое место, а с посы-павшимися искрами из глаз глухо зашумело в голове. Он уже плохо воспринимал то, как рядом в ярости грозит ему Васенин, что жизни лишит за неудовлетвори-тельную оценку всему взводу из-за его неудачной стрельбы, пока сержанта не от-влёк командир взвода лейтенант Зверев, чтобы решить с ним какие-то вопросы. Кто-то из ребят вернул Андрею его автомат, отданный им на время, пока он был в машине. А скоро прозвучала команда ротного собрать матбазу и трогаться в путь, чтобы успеть ещё на ужин в столовую. Морозову в сотый раз достался ящик с па-тронами, и он, как сомнамбула передвигая ноги, шёл со всеми в строю, равно-душно выслушивая плоские шутки сослуживцев по поводу больно сильной отда-чи орудия, угодившей ему прямо в глаз.
Через час в расположении первой роты усталым солдатам скомандовали “Отбой!”, а через пять минут подняли ещё не успевшего заснуть Андрея Морозо-ва. Оказалось, что при проверке боевого оружия в ружпарке не было на месте его автомата. Пока Андрей мучительно соображал, где же он мог быть, лейтенант Зверев успокаивал своего заместителя, порывавшегося добавить ускорение солда-ту в этом процессе, как вдруг тот в каком-то озарении сорвался с места и бегом покинул казарму. Он стремительно бежал на стрельбище, к тому месту, где, по его раскладу, взвалив на себя ящик с патронами, он и мог оставить свой автомат. Бежал, одновременно надеясь на счастливую находку и боясь себе представить, что его нет на месте – без автомата он вернуться в роту просто не мог.
На стрельбище не было ни огонька, но светила полная луна, и через не-сколько минут поиска дрожащие в нервном ознобе руки солдата нащупали на зем-ле на том же самом месте своё боевое оружие. Только мысленно перекрестившись и стараясь не думать о грозивших последствиях его потери, Андрей снова бегом вернулся в роту и представил автомат дежурному офицеру. Сам бледный от тре-вожного ожидания офицер и желал бы разнести молодого солдата, выкинувшего такой номер, но посмотрев на его несчастный вид с внушительным фингалом под глазом, лишь отчитал его слегка да отправил поскорее спать...
– Слава Богу, в тот раз обошлось, а как будет на этот, – думал Андрей, вспоминая недавние события, – дважды снаряд в одну и ту же яму не ложится. Тут, как говорится, на Бога надейся, а сам не плошай!
И он выложился полностью на все свои “сто” да так, что при объявлении результатов стрельбы командир роты капитан Воронцов даже отметил его:
– Молодец, Морозов, уже есть явные сдвиги к лучшему. Если дело так и дальше пойдёт, глядишь, зимой снайпером будешь, а пока на “хорошо” отстре-лялся.
При том, что отличных показателей было мало, друзья поздравляли Андрея с его маленькой победой – это было начало всех его дальнейших побед в нелёг-ком ратном деле. Но глядя со стороны на хмурое лицо Андрея, можно было поду-мать, что все его патроны из спаренного пулемёта ушли в очередное “молоко”. А в данном случае для Андрея это было равноценно, и означало исполнение Васе-ниным своей недвусмысленной угрозы.
На стрельбище уже спускались ранние сумерки короткого осеннего дня. Солдаты собирали своё имущество, строились по-взводно и готовились в обрат-ный путь, предвкушая запоздалый обед и долгожданный отдых в казарме. Только у Андрея ёкнуло в сердце, когда как бы невзначай подошёл к нему старший сер-жант Васенин и не без злорадства сказал:
– Ну, Морозов, готовься, я тебя предупреждал! Вот уж душу отведу напос-ледок, а то через месяц меня уже здесь не будет.
Подхватив давно знакомый ящик с патронами, Андрей тоскливо оглянулся по сторонам, ища сочувственные взгляды друзей, но ребята прятали глаза, пред-ставляя: ох, как несладко будет Морозову! Стал накрапывать дождь, под ногами хлюпала грязь в раскисших колеях дороги, по которой ещё не каждая машина проедет, а им шлёпать не один километр до части. Вот уже Васенин скомандовал: “Шаго-о-ом...”, и у Андрея неприятно засосало под ложечкой, как вдруг впереди показалась мощная фигура комбата, и послышался его зычный голос:
– Товарищ сержант, а вы куда?
– Как куда, товарищ майор, к себе в роту.
– Пожалейте своих орлов, сержант, а то они у вас на мокрых куриц больше похожи. Сейчас от наблюдательного пункта пойдёт машина в часть – идите ско-рее туда и грузитесь! Чтобы через десять минут все в машине сидели, вояки! – проворчал майор Барсуков и пошёл дальше по своим делам.
– Есть! – нехотя отозвался Васенин и скомандовал явно повеселевшим солдатам – куда им идти, а сам аж подскочил к проходившему мимо Андрею Мо-розову и переполненный бессильной и неудовлетворённой злобой бросил ему в лицо:
– Твоё счастье, Мороз, что всё так обернулось, а то бы я тебя сегодня точно по дороге кончил!
Но Андрей внешне никак не отреагировал на произошедшую перемену в его положении. Он только ещё сильнее почувствовал невероятную накопившуюся усталость во всём теле и на душе от пережитого за последнее время.
4
...Я помолчал немного, мысленно переживая очередное воспоминание, на которые таким богатым неожиданно выдалось пребывание в пансионате. Аня вы-жидающе смотрела на меня.
– Да мне всю жизнь везло, хотя и доставалось тоже, – произнёс я, – но те-перь я сам готов просить моего неведомого ангела-хранителя не за себя (после всего перенесённого мне уже ничего не страшно), а уберечь от беды всё то, что стало для меня отныне дорогим. Не о завтрашнем дне болит душа: как-нибудь отобьюсь – не в первой махаться кулаками. А знать наперёд, что ждёт нас с вами, Аня, в будущем, чтобы самим поберечься от неверного шага и не надеяться на ко-го-то свыше.
– Андрюша, милый мой, родной мой, не переживайте так – всё образуется! Хотите – я буду вашим ангелом-хранителем, небесным и земным. Теперь нас двое, и завтра обязательно что-нибудь придумаем – утро вечера мудренее.
Аня гладила руками мои волосы и лицо, и я чувствовал, какие они у неё нежные и тёплые по сравнению с теми холодными и безжизненными позапрош-лой ночью. Сегодня не я, а она меня успокаивала:
– Спокойной ночи вам и вашей Дашеньке! У вас такая прелестная дочка – дай Бог ей здоровья!
Аня помогла мне открыть дверь в номер, а потом осторожно уложить в по-стель мою сонную девочку. Я остался возле спящей дочери, сидя на краю её кро-вати. А тем временем Аня медленно пошла к себе, словно почувствовав свою не-нужность. Но когда в проёме открытой в коридор двери, освещённой яркой лу-ной, я увидел её одинокий силуэт с печально опущенной головой и поникшими плечами, что-то оборвалось у меня внутри. Мне вдруг почудилось, что Аня навсе-гда уходит от меня. Как же мог я найти её и снова потерять?!
– Аня, подождите! – окликнул я её, вставая со своего места и шагая к ней навстречу.
Аня вздрогнула и порывисто обернулась, как будто только и ждала, когда я позову её. В ночной тиши простучали каблучки её туфель, и через мгновение во-круг моей шеи крепко сомкнулись две нежные руки, у самого лица я ощутил сладкий запах волос, горячее дыхание Ани и не голос, а скорее страстный выдох: “Андрей!” Прильнувшее ко мне её стройное упругое тело, дрогнувшее под тон-ким платьем, я тут же инстинктивно подхватил на руки, успев ногою толкнуть входную дверь. Со стуком упавших на пол Аниных туфель, нетерпеливым шеле-стом срываемой одежды и захлёбывающимся в волнении шёпотом от внезапно вспыхнувшей страсти у меня захватило дух и отчаянно заколотилось сердце. Я с головою погрузился в умопомрачительный омут объятий и поцелуев с любимой женщиной. Позабыв обо всём на свете, мы пили взахлёб безрассудный напиток любви и хмелели до потери сознания. Сколько это продолжалось секунд, минут или часов – не знаю, да и какая разница – “счастливые часов не наблюдают”. Лю-бовь – дар Божий, и кто лишён его, наверное, зря прожил свою жизнь, не испытав этого потрясающего чувства.
...Но вот настал момент, когда наше “буйство” закончилось, и мы в изне-можении притихли, ещё не разжимая своих объятий. Я молча целовал мокрое от слёз лицо Ани, озарённое счастливой улыбкой, а она, переводя дыхание, шептала мне:
– Андрюша, миленький, какое счастье, что ты есть на этом свете! Господи, как же я жила всё это время без тебя?! Разве можем мы теперь друг без друга?!
Ещё какое-то время мы отходили от любовного безумия, покуда, Аня, на-конец, не разомкнула свои руки и тихо выскользнула от меня со словами: “До зав-тра, мой хороший!” Через минуту вместе с прощальным поцелуем опять просту-чали невидимые в ночи каблучки Аниных туфель, открылась и захлопнулась за нею дверь моего номера, а следом стукнула в коридоре дверь напротив. В насту-пившей тишине я начал понемногу приходить в себя. Не мудрено, что всё это свершилось в полнолуние, когда вокруг нас витают неведомые колдовские силы, захватывая наши слабые доверчивые души, и когда нам невозможно удержать своих эмоций в самом сильном и красивом чувстве, сотворённом для нас приро-дой и Богом!
Сна не было ни в одном глазу, хотя ночь уже преодолела свой экватор и приближалось раннее утро. Я подсел к дочери, поправил ей сбившееся одеяло, а Даша взяла во сне мою руку и долго не отпускала от себя. Наверное, дети подсоз-нательно чувствуют приближение грозы или просто жизненного дискомфорта. Мой маленький и неподкупный экстрасенс, видимо, уловил во мне какие-то био-токи и по-своему переживал за меня. Так я и просидел до самого рассвета, о чём только не передумав за это время, в который раз спрашивая себя и стараясь найти хоть один приемлемый ответ на мучившие меня вопросы. Кто бы мог подумать, что всё решится за один день, если ещё утром мы еле находили общий язык, а к ночи уже не могли жить друг без друга?! Что за наваждение связало наши судьбы в один тугой узел, который отныне можно только разрубить?!
Видно, это судьба: однажды, десять лет назад, увиденная мною Аня всё это время была незримо рядом, в глубине души, ожидая своего часа. И вот он, неиз-бежный, пробил. Но как же быть теперь: ломать сложившиеся жизни со своим ук-ладом и близкими людьми или лучше наступить на горло собственной песне и от-казаться от своего счастья?! Хотя, конечно, можно поступить и проще, ничего не разрушая. Но хватит ли сил на то, чтобы жить, разрываясь на две стороны, и соз-навать, что и так плохо, и этак нехорошо. Говорят, что любовь окрыляет, но по-чему же тогда мы любим одних, а женимся на других?! Что будет с нами завтра, через месяц, через год?!...
Вопросы, вопросы, на которые по ночам бесполезно искать ответы. Чем дольше я сидел и думал, тем больше путались мысли в “осоловевшей” голове. Ко-гда же за окном окончательно рассвело, я в изнеможении свалился в постель и ус-нул, как убитый. А утренний сон, как известно, самый сладкий и крепкий. Увы! – я понял это слишком поздно.
3 часть.
“Я буду ждать тебя, Андрей!”
7 глава. Расставание
1
Проснулся я внезапно, как от удара, не сразу сообразив, что к чему. По-смотрев на часы, понял, что свой завтрак и всё на свете мы с дочкой безнадёжно проспали, а проспали по моей вине. Дашенька тихо играла с куклой в постели и терпеливо ждала моего пробуждения. Быстро приведя себя в относительный по-рядок, мы побежали в столовую, ещё надеясь не остаться голодными до обеда. Там на нас изрядно поворчали и принесли холодные котлеты с застывшими мака-ронами, кашу-размазню да жидкий кофе с пенками. Затолкав в себя силком едва ли не десятую часть предложенного, пошли мы с дочкой прочь не солоно хлебав-ши. Как говорится: то ли ели, то ли радио слушали. Хотя и понимали, что сами виноваты: либо спать, либо кушать. Зато теперь уж на обед не опоздаем.
Выйдя из столовой, Даша увидела нарисованные мелом на асфальте её лю-бимые “классики” и захотела поиграть в них. Я нашёл ей какую-то маленькую ба-ночку, насыпал туда песка, и девочка весело принялась скакать. Счастливая пора детства, когда улыбки у детей не сходят с губ, а все проблемы сводятся к не съе-денной каше да в “тихом часе”. Отчего же так редко проясняются взрослые лица, на которых вечная печать озабоченности чем-то или кем-то?!
Вот и я с унылым видом присел на скамейку рядом с играющей дочкой, чтобы поразмышлять немного на досуге. После бурной и счастливой ночи неиз-бежно наступает похмельное утро, когда в голове сплошная сумятица в мыслях и неопределённость в последующих действиях. А надо было, не откладывая в дол-гий ящик, всё хорошенько обдумать и принять какое-нибудь решение.
Я посмотрел по сторонам: было на редкость тихо и безлюдно в окрестно-стях столовой. В отличие от нас полноценно позавтракав, народ либо отходил по-сле ночной дискотеки у себя в номерах, либо уже подался к речной воде. Я не ви-дел нигде поблизости ни своих друзей, ни врагов. Было странное предгрозовое затишье, от которого становилось не по себе. То, что гроза состоится, я не сомне-вался, а чтобы гром не грянул посреди ясного неба, надо было во всём разобрать-ся.
Итак, – размышлял я, – что мы имеем на сегодняшний день? Место дейст-вия: подмосковный пансионат “Зелёный бор” и два оставшихся дня отдыха в нём. Действующие лица и исполнители: я сам и Руслан Гараев со своей командой, ко-торым в силу ряда причин настолько тесно стало вместе, что в самое ближайшее время между нами предстоит нешуточная разборка. А причины могут быть раз-ные. Первая: сведение обоюдных, старых армейских и новых здешних, счетов. Вторая: любовный треугольник – Аня, я и Руслан. Третья: боязнь Гараева и его подельников, что мы с Аней много знаем об их криминальном бизнесе и можем их заложить. Четвёртая: участие Васенина и Саянова, от имени и по поручению которых действует Руслан. И, наконец, пятая: неизвестная мне причина.
Если верно первое или второе, то всё может ограничиться вполне прилич-ным мордобоем – это мы уже проходили и вроде бы небезуспешно. Хуже, если верны две последних – последствия непредсказуемы. И совсем плохо третье – тут уж “мокрым” делом пахнет, учитывая возможности сторон. А именно: у Руслана в наличие “бойцы” – потенциальные уголовники – и близкие “спонсоры” в лице знакомых мне банкиров; значит нет недостатка в деньгах и, возможно, в оружии.
У меня нет ни того, ни другого, да ещё на руках ребёнок, и я не имею права безрассудно рисковать: дочка для меня здесь самое дорогое. И в то же время я не могу быть в стороне от Ани, если не могу жить без неё. Но смешно и глупо, раз-махивая шашкой, идти в атаку супротив танка. Ведь есть ещё надежда не остаться одному: надо будет только разобраться, что же вчера произошло с моей коман-дой? Как же всё-таки по словам Руслана он “убрал” её? Не “замочил” же всех чет-верых? Иначе не было бы так тихо сегодня утром в пансионате. А если я не оди-нок, то уж с Русланом мне сам Бог велит рассчитаться. Не так уж страшен чёрт, как его малюют. Было время, когда этому “чёрту” посшибали рога.
2
...В первый момент Андрей почти не почувствовал боли в горячке “боя”, когда, спрыгнув с боевой машины с автоматом в руках, он подвернул ногу и пока-тился по голой промёрзшей земле, с которой сильные студёные ветра сметали снег с открытых участков широкого поля. После многокилометрового марша на зимних полковых учениях надо было занять оборону: окопаться и отразить атаки “противника”. Вот и был дан приказ освободить насиженные места в тёплых ма-шинах и рассыпаться цепью по полю.
– “Старик”, а прыгнул, как салага, – досадовал про себя Андрей, – опять эта же нога подводит, – и прихрамывая, бегом занимал своё место в цепи.
Повезло им, как утопленникам, в эту зиму: весь январь шпарили двадцати-градусные морозы с резкими порывистыми ветрами, но учений никто не отменял. Вот почему согреваясь работой, солдаты в охотку долбили штык-лопатами землю под снегом, чтобы вырыть неглубокий окоп и залечь в нём. За час упорного труда всем стало жарко. Но это тепло быстро улетучилось, когда была готова оборона, и полулёжа на мёрзлых комьях земли вырытых углублений, едва укрывавших от пронизывающего ветра, десантники долго ждали условленного сигнала – белой ракеты.
Прикрывая от порывов ветра сигарету, Андрей курил и переговаривался со своими соседями – Аркашей Полетаевым по кличке Пролетарий и Иваном Неза-менимым. Со старыми друзьями не замёрзнешь, не пропадёшь. А с некоторых пор появился у Андрея и новый друг – Валерка со странной фамилией Фаустов. Когда отслужил своё Руслан Гараев, на его место в первый взвод пришёл молодой гра-натомётчик, земляк Андрея Морозова да ещё одного с ним на гражданке москов-ского училища.
Полтора года разницы в возрасте со стороны не так заметны, но в армии – это показатель уровня твоего положения в ней. Вот почему Андрей и взял шефст-во над молодым солдатом, учитывая свой прошлый горький опыт. Пройдя через бессонные ночи и усталость, порой сводившую судорогой тело, через боль и уни-жения издевательств “дедовщины” первого года службы, с превеликим терпеньем Андрей овладел всеми премудростями воинского искусства и мог уже учить дру-гих. А потому в урочное время не считал зазорным лишний раз показать или рас-сказать что-нибудь, что помогло бы новобранцу в нелёгком ратном деле. Главное, следил за отношением к нему других “дедов” и не давал его в обиду – всё-таки земляк. А на досуге без всяких скидок на сроки службы оба они вспоминали о родном городе и общих знакомых, нашлись близкие увлечения и симпатии, и они быстро сдружились. Испытавший молодым на своей шее все прелести обладания гранатомётом на марш-бросках, Андрей Морозов, как никто другой, понимал сво-его молодого друга.
Ну, вот и долгожданная ракета – сигнал начавшейся атаки “противника”. Но первые выстрелы с залёгшей в обороне цепи пришлись по другому поводу. Присмотревшись, Андрей увидел впереди, вдоль линии фронта, несущегося по полю, окутанного фонтанами снежных брызг, зайца-беляка, сопровождаемого свистом и гиканьем солдат и криками командиров:
– Без команды не стрелять!
Всё это добавило настроения вконец закоченевшим на морозе без движе-ния воинам-десантникам. А дальше пошло ещё веселее: по появившимся на гори-зонте целям защёлкали карабины, застрекотали пулемёты, рядом с Андреем гром-ко ухнул гранатомёт.
– Молодец, земляк! – похвалил он его обладателя.
После недолгой стрельбы обороняющиеся перешли в контрнаступление. На вершине холма, где постоянные ветра оставляли мало снега, бежать ребятам было несложно. Но когда в километре от него они спустились в занесённую глу-бокими сугробами низину, пришлось им несладко. Тут-то Андрею и напомнила о себе так некстати вывихнутая нога. С каждым шагом боль становилась всё силь-нее, а надо было не отставать – не уронить себя в глазах молодых.
Андрей огляделся по сторонам, и взгляд его упал на остановившегося ря-дом перевести дух Валерку Фаустова с его нелёгкой пушкой в руках и таким зна-комым для Андрея выражением лица: открытый рот его хватал хоть лишку мо-розного воздуха, тяжёлый пот катился градом по его почерневшему лицу, а глаза лезли из орбит.
– Ну, что, сынок, тяжко? – спросил его Андрей.
Тот молча кивнул, не силах отдышаться от быстрого бега.
– А, ну, давай, помогу! – неожиданно для себя предложил Андрей, и не дожидаясь ответа, взял у Валерки гранатомёт, отдав взамен свой автомат, и рва-нул вперёд. Но пробежав где-то с полукилометра, подумал про себя, что, видно, погорячился со своим благородным поступком, так как боль в ноге не утихала, и уже, кусая губы, приходилось терпеть. Хорошо ещё, что не так далёк был сле-дующий огневой рубеж, где можно было в очередной раз перевести дыхание и обменяться оружием.
...Повоевали они в тот день на славу, не один раз бегая с оружием в руках по заснеженному полю вперёд и назад, мёрзли, залегая в снег и ожидая команды для стрельбы, а потом, не жалея патронов и гранат, крушили появлявшиеся ми-шени. Только наступившие сумерки дали отбой воюющим сторонам. Возвращать-ся к себе в часть на машинах решено было завтра, а ночевать – прямо на снегу в лесу, подальше от пронизывающего ветра. Нашли две небольшие поляны. На од-ной поставили палатки для офицеров, разместили полевую кухню и связь, а на другой плотно утоптали снег, развели большой костёр, и вокруг него разложили наломанного мягкого лапника – место для ночлега. После ужина намаявшиеся за день солдаты в повал друг к другу устраивались на ночлег поближе к огню.
Андрей за делами с трудом ковылял на своей больной ноге, и если бы не Валерка Фаустов, совсем ему было бы плохо. Тот раздобыл у санитаров бинты и сам не хуже опытного медика растёр спиртом больную ногу товарища и туго пе-ребинтовал крест-накрест опухшие связки ступни. Сострогал ему штык-ножом удобную палку для ходьбы, принёс в котелке горячий ужин – короче, ухаживал за Андреем так, что тому даже неловко стало за свою немощь и за вобщем-то беско-рыстную отзывчивость друга.
Ночевали друзья-земляки рядом. До чёртиков уставший Валерка уснул почти мгновенно, но Андрею долго не давала покоя разнывшаяся к ночи нога. Он сидел возле костра на пару с дневальным и, подкидывая сучья в огонь, глядел в морозное звёздное небо, следя за падающими звёздами и загадывая заветные же-лания. Но время шло, и усталость брала своё. Не без труда растолкав спящих со-служивцев, Андрей нашёл среди них себе местечко и провалился в забытьё.
Утром у проснувшихся ребят зуб на зуб не попадал от холода. Костёр по-гас ещё на рассвете, и обжигающий стужей ветер сдувал остатки золы и, переме-шивая её с колючим снегом, бросал в солдатские лица. Командиры торопили под-чинённых, кашевары суетились у своих полевых кухонь, радисты налаживали связь, а за лесом слышалось урчание моторов боевых машин. Продрав глаза, Анд-рей с удивлением обнаружил, что за ночь боль в ноге почти утихла. Но не успел он и двух шагов сделать и порадоваться этому, как услыхал знакомую брань старшины Руслана Гараева и виноватый голос кого-то из молодых.
– Чмо ты болотное, папуас раздолбанный, шнурок оборзелый, я же тебя угрохаю за это дело! – разорялся Руслан.
Приглядевшись повнимательней, Андрей понял причину праведного гнева старшины. На спине и пониже её тёплой десантной куртки у Валерки Фаустова красовались большие чёрные прожжённые пятна. Видно, замерзая холодной но-чью, парень на свою шею бессознательно во сне придвигался слишком близко к спасительному пламени костра. Да и не только у него одного была подпалена де-сантура, но молодой солдат, подвернувшись первым под горячую руку старшины, оказался козлом отпущения, на ком легче и проще всего было сорвать свою злость Руслану Гараеву.
– Но я же не нарочно, товарищ прапорщик! – оправдывался Фаустов.
– А я вот тоже не нарочно сейчас тебе в рог дам! – сказал Руслан и резким ударом сбил с ног бедного солдата с намереньем ещё и пнуть сапогом, как вдруг услышал за своей спиной:
– А, ну, не трогай его!
Обернувшись, Гараев увидел подходившего к ним Андрея Морозова и злобно оскалился:
– Что, щенок, и ты тоже захотел?! Давно ли сам салагой был, днём и ночью пахал, а теперь задембелел?! Да я вас тут обоих порешу!
– Ну, попробуй, кусок! – невозмутимо ответил Андрей, – это тебе не гита-ры разбивать.
– Да я и вторую расшибу об твою голову, – с этими словами Руслан вне-запно нанёс сильный удар кулаком, но нарвался на умело поставленный Андреем блок защиты локтем и не успел ударить снова, как Морозов с одновременным толчком в грудь подсёк Гараева под ноги. Старшина потерял равновесие и упал навзничь в снег на виду у окружающих солдат. Такого унижения Руслан перене-сти не мог.
– Убью, шакал! – закричал он, поднимаясь и неожиданно прыгая на Андрея ногами вперёд, проводя один из приёмов восточных единоборств, знатоком коих с некоторых пор считал себя Руслан. Но не зря же этой зимой Андрей Морозов усиленно тренировался в спортзале на пару с Аркашей Пролетарием, отрабатывая до автоматизма приёмы самбо и каратэ, словно предчувствуя будущую схватку с Гараевым. И через секунду после выпада Руслана в воздухе вторично мелькнули его ноги, и он опять распластался на снегу.
– Пристрелю, как собаку! – завизжал старшина, хватаясь за кобуру с пис-толетом, висевшую у него на боку. Дело принимало нешуточный оборот. Андрей не мешкая кинулся на Гараева, хватая его за руки, и они, рыча, покатились по сне-гу. Вот тогда и обратил на них внимание командир роты капитан Воронцов.
— Прекратить! – рявкнул он, подскакивая и разнимая дерущихся, – встать! Смирно! Совсем с ума посходили! В чём дело, прапорщик?
Тяжело дыша, Руслан Гараев ответил вопросом на вопрос:
– Я старшина или нет, товарищ капитан? Никакого подчинения в роте. Не армия, а хуже тюрьмы. Пожгли десантуру, а мне её сдавать. Из своего кармана рассчитываться, что ли? А с Морозовым у нас личные счёты – сами между собой разберёмся.
– С личным будете дома с женой на постели разбираться, а здесь – армия. Кончайте базар, приедем в часть, там будет видно, что к чему. Собирайтесь быст-рее – машины ждут! А ты, Морозов, – обратился ротный к Андрею, – на граждан-ке права качай, а у меня изволь подчиняться. Вот посидишь неделю на “губе” – поумнеешь. А не поумнеешь – пеняй на себя! Распустились совсем, дембеля!
Когда капитан ушёл, ещё не остывший Руслан, глядя исподлобья на Анд-рея, процедил сквозь зубы:
– Ну, смотри, Мороз, это даром тебе не пройдёт! Ты у меня весной так просто домой не уедешь, я тебе всё учту!
Если бы знал тогда Андрей, как недалёк был от истины Руслан Гараев. А служить-то оставалось всего ничего. На “губу”, правда, Андрей не попал – не за-хотел командир роты выносить сора из избы, но из нарядов не вылезал аж до са-мого памятного февральского праздника.
3
– Папа, смотри, как я рисую, – услыхал я Дашин голос, отвлёкший меня от воспоминаний. Видимо, наигравшись в “классики”, дочка нашла кусочек мела и принялась увлечённо рисовать на асфальте, а я с улыбкой смотрел на её смешных человечков, продолжая пережёвывать свои мысли. Ани и Алёши не было видно: позавтракав без нас и решив нас без нужды не беспокоить, они, наверное, находи-лись у себя в номере. Идти к ним – значило приступать к сегодняшней разборке с Руслановой компанией после своих вчерашних подвигов. Наверняка они давно уже ждут меня в вестибюле корпуса. Но что-то не было желания махаться кула-ками, хотя и надо было постоять за правое дело.
А время шло неумолимо: стрелки часов показывали одиннадцать, и было глупо продолжать сидеть до самого обеда, всё равно от судьбы не уйдёшь. И я уже собрался было позвать дочку и идти с ней к себе в номер или зайти к Ане, как вдруг увидел, что в ворота пансионата въехала и остановилась неподалёку от нас чёрная “Волга”. Из неё вышли двое молодых людей чуть постарше меня. Один из них открыл капот машины и стал там что-то исправлять, а другой, высокого рос-та, в элегантном летнем костюме и тёмных очках, направился в нашу сторону. Подойдя, он не спеша посмотрел по сторонам и сел напротив, откинувшись на спинку скамьи и вальяжно закинув ногу на ногу. Оглянувшись на своего спутни-ка, незнакомец достал сигарету, закурил и, кинув взгляд на часы, стал бесцере-монно рассматривать нас с дочкой.
Смутное беспокойство овладело мною. Показалось, что не далее, как два дня назад на дневной прогулке с Дашей, я видел его издали на поляне с женой и сыном. Что же привело его сюда опять и не одного? Почему же Аня не предупре-дила меня об этом? Или для неё это тоже сюрприз? Тем временем приезжий, ве-роятно, удовлетворившись увиденным, спросил, кивая на девочку:
– Это ваша дочь?
– Моя проказница! – бесхитростно отозвался я.
– Забавная девочка. У меня сын такой же. Моя супруга с ним здесь отдыха-ет. Да вы же знаете, – и с пренебрежительной иронией добавил, – и как вам тут живётся? Не скучаете в глуши?
Бросилась в глаза его фальшивая любознательность, и я ограничился сухой фразой:
– Нормально, не жалуемся.
– Надо думать, – продолжал в том же духе Виктор Саянов, – вчетвером вам тут не скучно, особенно на пару с моей женой, не так ли?
Это мне уже совсем не понравилось. Вскинув на него свой взгляд, я встре-тил в его серых холодных глазах явный вызов с циничной усмешкой.
– Что вы имеете в виду? – стараясь быть спокойным, спросил я Саянова.
– То, что вы, молодой человек, развили здесь не по делу слишком бурную деятельность, затронувшую близких мне людей. Это может обернуться для вас большими неприятностями. Надеюсь, вы меня правильно поняли, и на этом, я ду-маю, инцидент будет исчерпан: я не знаю вас, вы не знаете нас.
– Но я не сделал ничего дурного вашим близким, и потому, оскорбляя ме-ня, вы оскорбляете и их, – ответил я Саянову.
– Боже мой, какие нежности! – сморщился он.
В это время хлопнул закрывшийся капот машины, и её водитель, вытирая ветошью руки, направился к нам. Когда он приблизился, мне не составило труда признать в нём моего бывшего армейского командира Сергея Васенина, хотя прошедшие годы и образ жизни банковского работника добавили ему солидности.
– В чём там дело? – обернулся к нему его шеф.
– Да зажигание что-то барахлит, – с досадою ответил Васенин, – глохнет двигатель на малых оборотах. Приедем в Москву, надо будет ребятам в автосер-висе показать – пусть отрегулируют, – и увидав меня, совсем другим тоном доба-вил, – ба! старые знакомые! никак не ожидал!
– Ожидал, ожидал, – хмуро ответил я, – не делайте из меня идиота. Есть тут у вас хороший осведомитель, вот вы, видать, по мою душу и приехали.
– Догадливый, когда “жареным” запахло, – отозвался Васенин.
– Ну, вы, “однополчане”, давайте пообщайтесь между собой, а я пошёл де-ло делать, – сказал Саянов и, поднявшись, быстрым уверенным шагом удалился в сторону нашего корпуса. А мы с Васениным остались сидеть по разные стороны и молча смотрели друг на друга. Даже девочка моя, игравшая рядом, настороженно следила за происходящим.
– Ну, что, Морозов, – нарушил, наконец, молчание Васенин, – доигрался, влип по самые уши. Заморочил мозги Саяновой жене, а теперь, поди, и сам не рад. Тебе бы думать, как отсюда ноги унести, а не ерепениться. Ведь зашибут тебя, как пить дать. Могут здесь, а могут и в Москве – это уж как поведёшь себя.
– А что вы только вдвоём приехали? Где же ваша братва – мочить меня?
– Зачем нам лишние свидетели семейных неурядиц хозяина? Русланчик со своими братками поможет. А как иначе: надо всё-таки, старик, субординацию со-блюдать – Анюта не твоего поля ягода. Ну, да ладно, шут с тобой! По старой па-мяти пособлю: скажу Руслану, чтоб его головорезы тебя не трогали, а то они и так, я вижу, поработали с тобой. Но это ты сам виноват: не суй свой нос куда не надо, пока его совсем не отхватили. Эх, мало я тебя, салагу, в армии уму-разуму учил, и жизнь тебя ничему не научила – ты всё такой же.
Если поначалу я ещё спокойно слушал откровенную трепотню Васенина, то последнее упоминание об армии взорвало меня. Закипев от переполнивших внезапно чувств, я подскочил к нему, рванул за лацканы пиджака, подняв его со скамьи, и бросил в лицо:
– Ну, и гнида ты! Жаль, что я вас с Русланом в армии не пристрелил, но я и здесь вам свой трибунал устрою: тебе, твоему кунаку и твоему хозяину. Потому что вы людям жить не даёте и считаете, что всё можно купить или силой взять. А ведь душа у человека не товар и сердцу не прикажешь. Но вам это не понять. Вас, гадов, давить надо. Пусть я один против вас, но ты меня не переживёшь.
– Ну, ты, бешеный, пусти! – стал вырываться из цепких объятий Васенин, всерьёз напуганный зверским выражением моего лица. Но не сумев освободиться, он бульдожьей хваткой повис на руке, занесённой для удара по его ненавистной физиономии. Не успел я ударить с другой стороны или провести элементарный приём из своего старого арсенала, как вдруг услышал дочкин голос:
– Папа, перестань сейчас же, как тебе не стыдно!
– Иди, иди, лучше за своим дитём смотри, Робин Гуд несчастный! – вы-рвавшись, наконец, на свободу из моих разжавшихся рук, сказал Васенин. Потом поправил одежду, нервно закурил и, отвернувшись, стал дожидаться своего шефа.
– Папа, посмотри, какой я камешек нашла, – Даша взяла меня за руку и, отведя в сторонку, посмотрела мне в глаза и спросила, – почему тебе можно драться, а мне нельзя?
– Иногда, Дашенька, даже нужно, если по-хорошему не понимают, – отве-тил я дочери, покрутив в руках её находку и понимая, что дело совсем не в ней.
– Папа, пойдём отсюда, а то я уже наигралась! – предложила девочка, об-няв меня за шею; видно, и впрямь напугался ребёнок.
– Пошли, Дашунь, – согласился я, – что-то засиделись мы здесь.
Я взял дочку на руки, повернулся, чтобы уйти, и застыл на месте от вне-запно увиденного. В конце аллеи, ведущей к нашему корпусу, показались трое: Виктор Саянов с чемоданом в руке, Аня Саянова с дорожной сумкой и в костюме, в котором она приехала сюда, и Алёша, тоже одетый в дорогу. Сердце у меня дрогнуло, и я опять присел на скамью. Вскоре все трое подошли к нам. Аня про-шла мимо меня и еле слышно поздоровалась, не поднимая глаз. У Алёши с Дашей завязался свой, привычный, детский разговор. Саянов же поставил чемодан у ног Васенина и обратился к нему:
– Иди, Сергей, к своему кавказцу и разберись с ним: что-то много он стал себе позволять. Давно ли нищим был, пока ты его из грязи в князи вывел? Да не задерживайся, ехать надо. А я пока перекурю здесь да кое-что обмозгую.
Васенин ушёл, а на его место сели Виктор и Аня, время от времени не-громко переговариваясь между собой. Я сидел напротив Ани, не смея поднять на неё своих глаз. Вопросы один за другим вихрем крутились в голове: что же слу-чилось за эти несколько часов после того, как мы с Аней расстались? Почему она так внезапно уезжает, ничего мне не сказав? Разве можно так просто расстаться после того, что было этой ночью? Неужели нам только показалось, что каждый нашёл свою половинку в жизни, и мы выдали желаемое за действительное? Зна-чит, ничего не было и всё остаётся по-прежнему? Докурит свою сигарету Виктор Саянов, вернётся Сергей Васенин, и мы с Аней навсегда расстанемся? Неужели это конец? Как же так?
Не расставаясь с сигаретой, Саянов достал из пиджака толстую записную книжку (в восьмидесятых годах у нас ещё не было в ходу теперь привычных всем мобильных телефонов и электронных ноутбуков) и принялся её листать, делая попутно какие-то подсчёты на карманном калькуляторе. Сразу было видно дело-вого человека, у которого каждый день расписан по часам и минутам. Вот тогда мы и встретились глазами с Аней, и я тут же устыдился всех своих напрасных по-дозрений и сомнений, прочитав во взгляде её те же откровенные чувства, что со-единили нас этой ночью.
Милая моя, солнечная Аня! Как же померкли лучи твоего солнца! Как осунулось лицо, в котором я не видел ни кровинки, лишь искусанные губы в от-чаянной попытке сдержать не прошенные слёзы, да под глазами те же тёмные пятна после бессонной ночи. А в самих глазах было столько безмолвной нежно-сти, любви и невыразимой боли от предстоящей разлуки, что мне стало не по себе от нестерпимой жалости и ощущения вины перед Аней. Грызла совесть за то, что не могу я подойти к ней при всех, обнять и сказать ей ласковое слово на проща-ние. В глазах моих поплыл туман, и начала пробирать неприятная мелкая дрожь.
Минут десять продолжалась эта молчаливая пытка для нас обоих, пока не вернулся Васенин и обратился к своему шефу:
– Что-то, Вить, я тоже не пойму своего кореша. Кажется, крыша у мужика поехала. Был своим, пока не откололся, а теперь “крутым” стал, сам себе хозяин, но не по делу на себя берёт. Надо будет в Москве кое с кем встретиться и напра-вить его на путь истинный, а то и так чересчур горячий, как бы бед не натворил.
Покосившись на меня и заметив, что Саянов углубился в свои расчёты и слушает его в пол уха, Васенин нетерпеливо добавил:
– Ну, что, шеф, едем?
– Едем, едем, – машинально отозвался Виктор, не отрываясь от своих заня-тий, – иди заводи!
Через минуту донёсся шум заведённого мотора “Волги”, а ещё через пару минут со словами: “Эх, кажется, продешевил, надо будет разобраться!” – банкир Саянов бросил докуренную сигарету, убрал в карманы пиджака свои служебные принадлежности, встал и, мельком взглянув на Аню, окликнул сына:
– Алёша, поехали!
Подхватив вещи, Виктор пошёл к машине, а Алёша попрощался с Дашей и побежал догонять отца. И только тогда Аня, оглянувшись на них, вдруг сорвалась с места и, едва я успел встать, протянула сложенный листок бумаги, как и про-шлой ночью, обратившись ко мне на “ты”, отчего вдруг защемило на сердце, и от соприкосновения наших рук по жилам побежал огонь.
– Там мой домашний и рабочий телефоны. Как только приедешь в Москву, обязательно мне позвони! Я буду ждать тебя, Андрей! Только прости меня, пожа-луйста, что так получилось, но я хотела, как лучше! Ведь мы ещё встретимся, правда?!...
На последней фразе голос Ани дрогнул, и прежде, чем я успел ответить ей, она повернулась и поспешила следом за мужем и сыном. А я положил листок в карман и позвал свою дочь. Она забралась ко мне на колени, и мы с ней, сидя на скамейке, долго смотрели вслед уходящей чёрной “Волге”, пока она не скрылась из глаз в дали шоссе.
– Папа, а мы ещё встретимся с тётей Аней и Алёшей? – спросила внезапно загрустившая девочка, – ведь мы с Алёшей подружились и обменялись на память своими игрушками, а друзей не забывают.
– Ой, не знаю, Дашенька, не знаю, – ответил я дочери, – спроси что-нибудь полегче!
И мы с ней медленно побрели к своему корпусу.
4
Между тем время уже подбиралось к полудню. Утренний туман давно рас-сеялся в отличие от тумана в моей голове, и опять вовсю горячим зноем поливало солнце. Всё живое в пансионате, спасаясь от жары, попряталось в тень. Вот поче-му я не особо удивился тому, как из одной беседки, притаившейся в зарослях си-рени, меня позвали знакомые весёлые голоса:
– Андрюха, ты чего такой унылый, как будто горем убитый?
– Может и впрямь тебя вчера без нас эти нерусские побили?
– Давай разберёмся с ними, капитан!
Приглядевшись, я узнал свою недавнюю футбольную дружину, в целости и сохранности, вчетвером увлечённо забивавших “козла”. Под столом у них стояла пустая бутылка из-под водки с надетым на горлышко пластмассовым стаканчи-ком, а на замусоренной поверхности стола лежали завёрнутые в газету остатки закуски.
– Что это у вас за праздник, мужики? – полюбопытствовал я, подойдя к ним поближе.
– Праздник вчера был, – ответил Олег, – а сегодня – похмелье, вот и ле-чимся, – он кивнул на опорожненную бутыль.
– Оттого-то и на дискотеку не пришли? – догадался я, – а я-то на вас наде-ялся, чуть не погорел.
– Да нехорошо вышло, командир, – сказал в свою очередь Микола, – то ли бес попутал, то ли жадность подвела.
– Так чего случилось-то?
– Да мы тут, как обычно, в картишки резались, – начал рассказывать Олег, – думали время убить, а как танцы начнутся – идти тебя оборонять. Но пришёл Руслан, один, и предложил выпить за его день рождения. А кто в наше время от халявы откажется? Это ты с ним воюешь, а нам делить нечего. Мы, правда, пред-лагали ему тебя позвать, если уж на то пошло, и выпить всем на мировую. Но он ответил, что ещё не время, и тебе, как старому знакомому, отдельно поставит.
– Он скорее свечку мне за упокой поставит, – сострил я, горько усмехнув-шись.
– Какая кошка между вами пробежала, – удивлённо спросил Максим, – ес-ли даже выпить вместе, как люди, не можете?
– А то ты не знаешь, – хитро улыбнулся ему в ответ Олег, – какие здесь красивые двуногие кошки водятся?
– Короче, остряк, – перебил я его, – что было дальше?
– А короче некуда, – продолжал Олег, – смех и грех один: поставил нам Руслан на четверых пузырь, мы его вмазали и хором отрубились.
– Наивные вы люди, – сказал я, обращаясь к ребятам, – с кем вы связались? Весь тот футбол их был лишь для конспирации, у них арсенале более рискован-ные игры. Они же здесь не первый год со своей клиентурой промышляют. Вот вы и подвернулись вовремя Руслану: угостил он вас какой-то наркотой. Хорошо, что ещё копыта не откинули, халявщики!
– Ладно, Андрей, не обижайся на нас, – с виноватым видом сказал Антон, – всякое в жизни бывает.
– Но если всё-таки надо будет, – добавил Микола, – мы тебе поможем – только свистни!
– Ничего мне от вас, свистунов, уже не надо – обойдусь. Жаль только, что купили вас, мужики, по дешёвке, а вы не поняли.
На том мы и расстались. Мосты были сожжены, и я остался один перед ожидавшей меня пятёркой воинствующих кавказцев. Но не было страха в душе, а скорее какое-то безразличие, равнодушие, замешанное на боли от неожиданной разлуки с Аней. И всё же я ощутил неприятный холодок внутри, увидав в вести-бюле нашего корпуса Руслана со товарищи, в ожидании меня развалившихся в больших кожаных креслах под пальмами в кадках и потягивавших пиво из банок. Завидев меня, они дружно поднялись со своих мест и, довольные, пошли навстре-чу, преградив нам с дочкой дорогу к лестнице. Руслан молчал, а вперёд снова вы-ступил Арсен:
– Ну, что, забивала, очко играет? Боишься – бить будем? Но мы же тебя предупреждали. Так что всё, Гриня, отработался, ку-ку! Или опять своей соплюш-кой прикроешься?
Вероятно, сам того не ожидая, Арсен последней фразой только завёл меня. Почувствовав нутром закипавшую злость, я как можно спокойнее сказал дочери:
– Дашенька, беги одна на наш этаж, там в холле включи телевизор и ожи-дай меня. А я вот с этими дядями немного поговорю и приду.
Провожая взглядом свою девочку, весело подпрыгивавшую по ступенькам лестницы, пока она не скрылась из виду, я краем глаза огляделся вокруг себя, так сказать, установил диспозицию противоборствующих сторон. Как на грех никого, кроме нас шестерых, в вестибюле не было. Только за окном, на улице маячили чьи-то фигуры почтенного возраста, но они, конечно, были не в счёт. Правда, ря-дом, под лестницей, уходящей наверх, была открыта дверь в комнату нашей гор-ничной, откуда периодически показывалась и она сама, недоверчиво поглядывая на нашу честную компанию.
В самый последний момент, оттолкнув Арсена, вплотную ко мне подошёл Руслан, собираясь что-то сказать или предпринять, но не успел. Резко развернув-шись, я нанёс ему сильнейший удар в голову, от которого он буквально полетел в стоявшее позади него кресло и зарылся в нём, как незадачливый боксёр в нокауте. Но, видно, у Руслана и впрямь был лужёный лоб. Отбив об него свой кулак, сле-дующий удар я нанёс уже Арсену ногой в живот, после чего тот скрючился попо-лам и тоже отключился. Всё это заняло буквально несколько мгновений.
– Двоих основных вырубил, – мелькнуло у меня в голове, – одного за про-шлые заслуги, а другому авансом на будущее.
Стало немного легче, но оставшаяся боеспособная троица, толкаясь и ме-шая друг другу, обрушила на меня град ударов. Признавая явное неравенство сил, я отступил назад и, прижавшись к стене, отбивался руками и ногами от наседав-ших на меня кавказцев, впрочем, довольно неумелых в рукопашном бою. В это время где-то рядом испуганно заголосила, прибежавшая на шум, горничная Ма-рина Павловна:
– Караул! Убивают! Помогите! Милиция!
Но ещё громче этих истошных воплей и наших злых голосов раздался мо-гучий рык очнувшегося Руслана, несколькими словами на своём родном языке остановившего его соплеменников. Вслед за этим он кинулся к Марине Павловне и, слегка обняв её за плечи, совсем другим тоном произнёс:
– Не шуми, мать, всё нормально, всё хорошо! Немного не поделили, сейчас уйдём отсюда.
Затем обернувшись к своей команде, он по-осетински ещё добавил что-то нелицеприятное им. После чего те смачно сплюнули под ноги и пошли прочь на выход из вестибюля, кидая на меня ненавидящие взгляды. Лишь Арсен, разо-гнувшийся и пришедший в себя, задержался, чтобы сказать мне на прощанье:
– Твоё счастье, Марадона хренов, что у нашего Руслана мозги не в поряд-ке, а то сегодня в этом корпусе твой номер точно бы освободился до срока, а тебя ногами вперёд вынесли.
– За своими ногами смотри, – ответил я, а про себя подумал, – да какое это счастье, если оно час назад уехало от меня?!
Ушли на улицу и скрылись из глаз четверо кавказцев. Вернулась к себе в комнату Марина Павловна, с трудом успокоившаяся и всё ворчавшая на нас. Ос-тались мы с Русланом одни.
– Ну, и гад же ты, Морозов, – держась за больное место на голове, мор-щился Гараев, – звезданул меня так, что искры из глаз посыпались.
– Ага, а твои нукеры меня по головке погладили, – съязвил я, осторожно трогая свои синяки.
– Но я-то не хотел тебя бить, а ты даже слова не дал сказать, – оправдывал-ся Руслан.
– Понятно, на испуг хотели взять, – не сдавался я, – ладно, можешь счи-тать, что я тебе старый должок вернул – за февральский праздник – да и то не весь.
– Да, это не я тебя тогда об стену ударил, хотя, каюсь, приложился пару раз, – совсем уж виноватым тоном заговорил бывший старшина.
– Но если бить не собирался, зачем же впятером пасли нас с Аней вчера и сегодня? Тебе же там не на что надеяться – насильно мил не будешь. А тем более против своих хозяев не попрёшь.
Не сразу ответил Руслан Гараев, а, помолчав, тяжело вздохнул и сказал:
– Ты прав, Андрей, но сердцу не прикажешь. Я вообще себя сейчас не уз-наю, что-то не понятное со мной случилось с тех пор, когда я здесь впервые уви-дел вас с Аней. Я бы мог тебя убрать со своей дороги, как только узнал от неё, что ты не муж ей. Да только ты ей был дороже мужа, а меня Аня в упор не замечала. Но силой ничего хорошего не добьёшься. Не сразу я это понял, но уже и сам за-вёлся, и ребят своих против тебя завёл: не в футбол играли, а за тобой охотились. Хотел я поначалу с Аней побаловаться, но так она мне в душу влезла, что как по-мешанный ходил последние дни. Дела свои забросил, злился на себя, что по-старому не хочу, а по-новому не могу, Не думал я, что всё так может быть серьёз-но. Ребята мои смеялись надо мною: джигит ты или нет? Мешок ей на голову и – поминай, как звали! Боюсь, теперь придётся новую команду себе подыскивать, авторитет уже не тот. Братва уже больше Арсена слушает, а меня и в грош не ста-вит. Смотри, Андрей, за ним – он тебя так просто не отпустит, мотал бы ты ско-рей отсюда. А я маленько оклемаюсь и тоже куда-нибудь подамся.
– А, может, тебе лучше совсем завязать со своей контрабандой да для души пожить? – всерьёз предложил я Руслану, еще не веря до конца в метаморфозу, случившуюся с ним.
– Не так-то это просто – выйти из игры. Помнишь нашего замполита, кому ты обязан тем праздником головой об стенку? Он тогда вовремя уволился из Воо-ружённых Сил, слинял из армии и лёг на дно, а я всё взял на себя. Но потом он долг вернул, когда нашёл меня в Москве, в райкомовской охране у Васенина. К тому времени бывший лейтенант Утробин организовал и наладил наше нынешнее дело, и ему нужны были надёжные, проверенные люди. Вот он и вспомнил про меня, перекупив в буквальном смысле у моих прежних хозяев. С тех пор мы с ним уже лет шесть: денег хватает, работы тоже и планы наполеоновские. Да, видно, не судьба быть больше вместе. Два дня назад при встрече Звенигороде я рассказал Утробину про тебя, а потом ещё и вас с детьми там показал ему. Он сразу мне сказал, чтобы я с тобой не церемонился. Вот я и шарахнул в тот же день тебя о хоккейные ворота, да, слава Богу, всё обошлось. А вчера что-то невмоготу стало: или совесть заела, или Аня на меня так подействовала. Встретился я днём с Утро-биным на Звенигородском шоссе у Москвы-реки и честно признался ему, что не могу больше, выдохся, завязываю. Тот ничего против не имел, только заметил, что не мешало бы отступные заплатить или по нашему калым. Я был готов ему любые деньги отдать, лишь бы отпустил. Но они ему были не нужны – своих дос-таточно. А откупиться я мог лишь твоей головой, Андрей – за его несостоявшую-ся по твоей вине военную карьеру. Короче, он меня к стенке припёр: либо я, либо ты. Я и согласился: хотел сразу двух зайцев убить – тебя убрать и Аню себе до-быть хоть на одну ночь, а там будь что будет.
И вроде верно рассчитал вчера: друзей твоих плюгавых подпоил и выру-бил, за вами с Аней проследил, и сам ты был у меня под колпаком. Но потом всё наперекосяк пошло: сначала какой-то старикан-аристократ под ручку Аню к тебе привёл – не убивать же его за это. Затем вы ловко за себя нам влюблённых сала-жат подсунули. А под конец и сами пожаловали да с ребёнком напролом на нас пошли. Тут уж я не устоял, совсем, видно, сентиментальным стал – вот и упусти-ли вас. Ребята мои подёргались, поогрызались и спать пошли, а я ещё долго ходил у вас под окнами, пока не понял окончательно, что ничего дурного я вам никогда уже не сделаю. Что-то, видно, я не рассчитал, вот и всё с ног на голову перевер-нулось. А когда сегодня утром мои гвардейцы рванули сюда тебя караулить, я уже пошёл к тебе на выручку – как громоотвод, да вот отвёл себе по “тыкве”, – Руслан грустно улыбнулся и потёр больное место на лбу.
– Пока мы здесь два часа тебя пасли, – продолжал рассказывать дальше Руслан, – с кем только я не повидался! Сначала сам Саянов за своей семьёй прие-хал. Я с ним знаком-то был заочно и общался через Васенина, а тут нос к носу столкнулись в вашем вестибюле, когда они втроём уже с вещами уходили. Я встал у них на пути и обратился к Ане, хотел по человечески прощенье на прощанье попросить и зла не держать за всё, что я вам обоим причинил, но этот приезжий московский банкир аж в лице переменился от негодования:
– Что тебе от неё надо, как тебя там – Аслан, Беслан, Руслан? – возмутился Саянов.
– На минуту – два слова Ане сказать.
– Ребята, да вы тут совсем обнаглели – как мухи липнете к моей жене, даже при живом муже проходу не даёте.
– Да какой ты ей муж? При хорошем-то муже женщина от счастья светит-ся, а ты, как вампир, у неё все соки пьёшь.
– Послушай, ты, туземец-правдолюб, ты хоть знаешь, кому ты это гово-ришь? Ещё раз вякнешь, не подумавши...
Но не договорил он своей угрозы, как сгрёб я его одним рывком да не ус-пел ударить. Аня ему на помощь подоспела, мальчонка их испуганно заверещал, отдыхающие вокруг зашумели. Короче, нас разняли, и они ушли. А через пять минут прибежал Серёга Васенин, начал стращать за своего хозяина. Да только я в таком запале был, что просто плюнул ему в рожу и послал за тридевять земель. Сказал ему, что не хочу, как он, шестёркой быть у того, кто бабки платит – сам заработаю.
Руслан говорил, и мне хотелось верить в искренность его сегодняшних слов, да только услыхав последнюю фразу, подумалось: а давно ли был он стар-шиной и выслуживался перед начальством?! Что это: очередное лицемерие или блуждание впотьмах ?! А если нет до сих пор к нему доверия, стоит ли вообще выслушивать весь этот его душевный стриптиз?!
Руслан тем временем продолжал:
– Вот так я и разобрался с двумя своими подельщиками. Но, боюсь, дело этим не кончится, и в Москве будут новые разборки – с ними и с Утробиным. Вроде бы верх взял, а на душе скверно было, да тут ещё Арсен стал под руку под-начивать: мол, молодец, Руслан! Бог троицу любит – сейчас ещё Морозов придёт, так мы ему весь морозильник разобьём.
– Ну, да, разбежался, – сказал я про него Руслану, – только разбили ему кипятильник, чтобы не кипятился.
Что-то ещё мне рассказывал Руслан, но я его уже не слушал. Конечно, че-ловеку было плохо, и он просто хотел кому-то выговориться, чтобы стало легче. Но мне-то от этого какая радость, если у самого душа была не на месте. Как странно всё смешалось в этом мире: ещё утром я был уверен, что нет у меня за-клятее врага, чем Руслан, а сейчас он, как близкий друг, откровенничает передо мной, а я терпеливо высиживаю его неожиданную исповедь. А ведь мог и послать его куда подальше – потому, что как ещё мне относиться к человеку, от которого я столько натерпелся и десять лет назад, и эти десять последних дней?! Как могут уживаться в нём жестокость с чувством справедливости, а неотёсанная грубость с любовью к женщине, цинизм тщеславного обладания властью с бескорыстием и готовностью в любой момент помочь окружающим людям. А ведь когда-то он действительно пришёл ко мне на помощь.
5
...Погода в ноябре 1976-го года в Подмосковье выдалась хуже не придума-ешь. Была та самая пора, когда на дворе уже не осень, но ещё и не зима. Днём хле-стал дождь со снегом, переходящий к вечеру в колючую снеговую крупу, а ночью основательно подмораживало. С веток деревьев и поникших проводов свешива-лись сосульки. Под разъезжающимися ногами солдат, носивших распиленные на части огромные столетние деревья, хлюпала каша из снега пополам с грязью. За-рываясь в глубокие, раскисшие колеи дорог, буксовали на подъёмах, нагружен-ные брёвнами, грузовики. И так было весь месяц, без перемен в разверзшихся хлябях небесных.
Сразу после октябрьских праздников воздушно-десантный батальон, где отслужил первые полгода Андрей Морозов, кинули на смену предыдущему, отра-ботавшему своё на строительстве нового полигона. Сказать, что было тяжело, значило ничего не сказать. Никакой подъёмной техники, кроме дешёвых солдат-ских рабочих рук, не имелось. Да и тех не хватало: молодые работали за двоих – у дембелей срок службы вышел, и они берегли свою силушку уже для гражданских надобностей. На что комбат Барсуков быстро окрестил их декабристами:
– Вы у меня, сачки, все в конце декабря по домам поедете! – ругался он, но это мало помогало.
Каждый день визжали пилы, трещали валившиеся наземь вековые стволы, которые тут же подвергались разделке теми же пилами и топорами, а потом гру-зились в кузова ревевших двигателями мощных “Уралов” и “Зилов”. Надрываясь за день, мокрые от дождя и окоченевшие на морозе, усталые и голодные, возвра-щались в сумерках ребята на ночлег в свои землянки, чтобы хоть на время ночи отключиться от тяжкой дневной работы и собраться с силами на новый день. А утром, с трудом натягивая непросохшие за ночь сапоги и бушлаты, выходили на-ружу под моросящий дождь и сами, как живые брёвна, грузились по машинам и уезжали до вечера на делянки отбывать свой месячный срок на лесоповале.
И вот в конце месяца, когда и сил оставалось мало, и здоровье начало сда-вать, а командование всё торопило – не укладывались в график работ, случилось именно то, что и должно было однажды случиться. Работали в тот день в болоти-стой низине, у подножия высокого холма, разбирая завалы из упавших могучих стволов и зарослей сучьев и веток, а потом на своих, не слишком-то широких, плечах носили древесину наверх и укладывали штабелями на грузовики.
Но под конец дня, видно, не рассчитало свои силы отделение, в котором состоял Андрей Морозов. С трудом подняв с земли, кряхтя и постанывая, они вшестером понесли очередного кряжистого монстра. И путь был недалёк, да уста-лость брала своё. И, может быть, всё обошлось, да у Андрея, замыкавшего шест-вие, вдруг, как на грех, подвернулась нога, заскользив на комьях грязи – та самая нога, которая ещё напомнит ему о себе через год с небольшим на январских уче-ниях. Потеряв равновесие, он упал, пытаясь поскорее встать, чтобы снова занять своё место, но предательская грязь не давала ему сделать этого. А тем временем, лишившись опоры сзади, оставшиеся пятеро ребят уже были не в силах нести дальше слишком тяжёлый для них груз.
Дерево качнулось и медленно поползло назад, вниз, увлекая за собой сол-дат, ещё пытавшихся удержать его на своих плечах, дабы оно не упало на барах-тавшегося в грязном снегу Андрея Морозова и не раздавило его. Счёт шёл на се-кунды. Те, кто был рядом и видел происходящее, оцепенев от ужаса, не двигались с места. Но, слава Богу, неподалёку от них, ловко орудуя топором, как заправский плотник, рубил сучья на спиленных деревьях ефрейтор Руслан Гараев. Только ки-нув взгляд на несчастных парней и мгновенно оценив ситуацию, он в два прыжка подскочил к нависшему над Андреем дереву и, упёршись каблуками сапог в скользкую землю склона холма, вовремя подхватил ускользающую из рук солдат махину.
– Держать, салаги, салабоны, чмо поганое, держать! – зарычал он.
От невероятных усилий сдержать чрезмерную тяжесть лицо его побагрове-ло, и вздулись жилы на шее, но Руслан не сдавался. Главное, надо было выиграть время. Поднялся, наконец, Морозов, помогли подбежавшие ребята, и увесистый кряж снова поплыл на солдатских плечах наверх и вскоре уже покоился среди других, ему подобных, в кузове грузовика.
Кончался день. В лесу сгущались ранние предзимние сумерки. Работать оставалось совсем немного. Но Руслан Гараев от перенапряжения не мог даже то-пора держать в руках, и, сидя на поваленном дереве, понемногу приходил в себя. Потом, преодолевая нервную дрожь в коленях и жуткую слабость во всём теле, он с помощью друзей поднялся наверх холма и забрался в кабину подъехавшей ма-шины, заняв там место старшего сержанта Васенина, чему тот, правда, был не очень рад.
Андрей Морозов, остро переживая случившееся, винил себя во всех грехах и казнил последними словами, избегая ребячьих взглядов и тем более Руслана. Хотя Гараев за ночь вполне оклемался, на лесоповал он со всеми утром не поехал, оставшись за дневального в землянке сначала на один день, а потом и ещё на два, оставшихся до конца срока их пребывания в лесу.
Все работы закончились благополучно, происшествий больше не было, ни-кто не поминал Андрею его нелепого промаха, чуть было не обернувшегося бе-дой, а он всё не мог успокоиться, будучи обязанным своему невольному спасите-лю. Как-то раз он выбрал время вечером в землянке перед отбоем и, оказавшись наедине с Русланом, просто по-мужски сказал ему элементарное “спасибо”, но в ответ был послан им далеко-далеко. Субординация между старослужащими и мо-лодыми солдатами была для Руслана Гараева превыше проявления простых чело-веческих чувств, и они дремали в нём до поры, до времени за нарочитой внешней грубостью и кучей других недостатков его неоднозначной натуры.
Может быть, не такой и удивительной была та метаморфоза, случившаяся с ним много лет спустя? Может, не так уж и бездушен тот, кто был злым гением в судьбе Андрея? Наверное, и да, и нет. Такой уж он человек – Руслан Гараев, с ко-торым можно быть и вместе, но лучше всё-таки по врозь, – считал Андрей Моро-зов.
6
– Андрюха, ты что, уснул, что ли?! – услыхал я голос Руслана с одновре-менным толчком в плечо, разом очнувшись от своих воспоминаний и размышле-ний, – пойдём выпьем на пару! А то так муторно на душе, что без допинга не обойтись – забыться хочется! Мы же теперь с тобой собратья по несчастью и де-лить нам больше нечего.
– Не могу, Руслан, со мной ребёнок. Я и так с тобой тут заболтался и про дочку забыл, – ответил я, – иди один, тебе ведь проще, а я уж как-нибудь!
– Ну, тогда, пока – может, ещё увидимся!
– Нет уж, приятель, ну тебя к лешему! – неожиданно переменил я тон, – от тебя одни несчастья, начиная с достопамятного февральского праздника. Напряги свои извилины и вспомни девушку на сцене, певшую под баян, которая видела потом, как вы меня в коридоре вырубали и которая уехала от нас сегодня.
Не знаю, каким стало выражение лица Руслана после сказанного мною, так как я повернулся и пошёл к лестнице на свой этаж, расставшись с Гараевым раз и навсегда. Только, забегая вперёд, скажу, что вечером того же дня я видел его од-ного в заброшенной беседке мертвецки пьяным. Кто бы мог подумать, что так горько в прямом и переносном смысле он будет переживать свою потерю!
8 глава. Письмо
1
Поднявшись на третий этаж, я нашёл там в холле свою дочь – одинокой, но живой и невредимой. Работал телевизор, но Даша не сводила глаз с лестницы, терпеливо дожидаясь своего героического и непутёвого родителя. А когда увиде-ла, то бросилась ко мне на шею и только тогда дала волю своим слезам:
– Папа, как тебе не стыдно?! – всхлипывая, говорила девочка, – я тебя жду, жду, а ты всё не идёшь и не идёшь! Ты, наверное, забыл там со своими дядями про меня, а ведь это не честно: я же одна и ещё маленькая!
Бедный мой ребёнок, я сам чуть не прослезился от её такого трогательного признания и стал в очередной раз каяться и оправдываться, пользуясь её беспре-дельной любовью ко мне. Но детское сердце быстро оттаяло, и, скоро успокоив-шись, Даша начала подозрительно рассматривать меня и, нахмурив брови, спро-сила:
– Папа, ты опять подрался – тебя эти дяди побили?
– Нет, Дашенька, – улыбнулся я, невольно ощупывая синяки на своём лице, – мы в футбол играли, и у нас боевая ничья, а я забил пенальти – хо-о-роший был удар!
Но дочка не разделяла моего оптимизма и, с грустью глядя мне в глаза, сказала:
– Папа, поехали домой к маме!
– Дашунь, давай завтра, а то я так устал и плохо себя чувствую, что, боюсь, мы сегодня до дому не доедем, – ответил я и, помолчав, добавил, – ты только ма-ме ничего не говори про все наши здешние приключения-злоключения. Пусть это будет нашим с тобой маленьким секретом, хорошо?!
– Хорошо! – машинально ответила дочка, но подумала и прибавила, – только мама всё равно догадается, как будто ты её не знаешь?!
– А мы что-нибудь придумаем, – сказал я, – только пошли скорей к себе в номер, а то с утра никак дойдём – всё что-то на пути у нас случается.
Мы прошли по коридору до самого конца, где напротив нашей двери уви-дели открытую дверь в соседний номер. В глубине его маячила знакомая фигура Марины Павловны, убиравшейся там. Услышав наши голоса и стук открываемой ключом двери, она вышла к нам в коридор.
– Вот вы мне, молодой человек, как раз и нужны. Ваша дама отсюда нынче съехала и просила передать вам это письмо, – и горничная протянула мне не-сколько сложенных листов бумаги, исписанных мелким почерком.
– Пришла она ко мне сегодня утром – номер её принять, – продолжала Ма-рина Павловна, – а у неё глаза на мокром месте. Говорит, что муж сейчас за ними приедет, а она не знает, где её сосед напротив, чтобы с ним проститься. Вот и просит передать вам лично в руки письмо.
– Деточка, – отвечала я ей, – за все годы моей работы здесь я столько пи-сем передала и свиданий устроила, что, наверное, уже не один десяток счастли-вых семей поминают меня добрым словом. Дай Бог тебе такого же счастья, если твой законный фон-барон не может дать. Уж больно вы хорошей парой смотре-лись со своим соседом, прямо одна семья: два голубя и детки-ангелочки. Так жал-ко мне вас всех!
– Спасибо, Марина Павловна! – прервал я расчувствовавшуюся горнич-ную, повернулся и пошёл прочь, закрывшись в своём номере. Чувствуя, что по-следние силы оставляют меня, я как подкошенный, свалился на кровать, достал Анино письмо и всё оставшееся до обеда время, а потом и до самого вечера, читал и перечитывал его. Дашенька – золото, а не ребёнок! – видя, что со мною творит-ся что-то неладное, тихо играла со своими куклами и игрушками и ничем меня не беспокоила.
Я читал торопливые строчки, написанные дорогою мне рукой, и понимал, что письму этому суждена недолгая жизнь. В лучшем случае завтра, перед отъез-дом домой, я уничтожу его, дабы оно не попало на глаза моей супруге, которая, конечно, не потерпит соперницы. А потому я читал и запоминал в нём каждую фразу, каждое слово.
2
“Милый мой Андрей!
Какое счастье – написать три этих слова и сознавать при всей собственни-ческой сущности их словосочетания, что ты отныне мой, любимый и единствен-ный! Но как же тяжело лишать себя этого счастья, обрекая на самое страшное, что только можно придумать для нас двоих в данную минуту – на разлуку! Видит Бог, я не могла иначе, потому что никогда бы не простила себе, если б вдруг с тобою что-нибудь случилось! Судьбе угодно было свести нас здесь на несколько дней, чтобы получило своё продолжение всё то, что началось для нас с тобой однажды десять лет назад. Жизнь всё расставила по своим местам, и этой ночи просто не могло не быть. Боюсь повторить банальную фразу, но мы, наверное, созданы друг для друга. Потому что это настоящее, святое чувство! Потому что у меня не хва-тает сил не думать постоянно о тебе, Андрей: это какая-то болезнь, какое-то тихое сумасшествие. А я действительно похожа на больного, который все эти прошед-шие дни дышал счастливым воздухом наших встреч, а ему вдруг безжалостно пе-рекрыли тот кислород любви, и он начинает задыхаться от вынужденной пустоты существования без тебя, родной мой.
Сытый голодного не разумеет. Но как теперь я понимаю всех влюблённых, оказавшись в их рядах! Как жалко их, таких наивных и беспомощных, порой да-лёких от здравомыслия в порыве чувства, захватившего сердца! Как трудно им подняться над суетою бытия и не упасть в глазах своих близких, оставаясь самим собою! Но я ни о чём не жалею и молю Бога лишь о том, чтобы он дал нам воз-можность увидеться ещё раз, как совсем недавно я просила пресвятую мать его заронить в твою душу искру ответного чувства ко мне. А иначе это было бы жес-токо со стороны Всевышнего: дать шанс на счастье и отобрать его. Но, видно, во всякой случайности есть своя закономерность – в том, что мы с тобою, наконец, встретились, и всё свершилось минувшей ночью так, как мы этого захотели. Ведь это не может быть мимолётным порывом: как женщина, я не могла бы не почув-ствовать фальши в любви, но я, как девочка – в мои-то годы! – отдалась тебе, не думая о последствиях, а они висят над нами, как Дамоклов меч.
Вот почему, расставшись с тобою этой ночью, я до самого утра не сомкну-ла глаз. Придя к себе в каком-то наваждении, лёжа в постели, я мысленно пере-живала день за днём наше пребывание в пансионате. Каждое твоё слово и каждый взгляд заставляли трепетать моё сердце счастливым ознобом любви. Всплыла в памяти и наша встреча на таком уже далёком февральском празднике во Дворце пионеров, когда впервые нас неведомым магнитом потянуло друг к другу среди множества других лиц – с первого взгляда на сцену, с первого звука наших голо-сов. А ведь первое чувство – самое сильное, яркое, светлое, хотя порою и обман-чивое, но я-то знаю, что это не про нас.
Но вскоре мне чуть не стало плохо от следующего воспоминания, когда я с ужасом, как будто наяву, увидела, что с тобою сделали тогда на моих глазах зве-рюги в воинском обличии. Самое страшное было в том, что один из них способен повторить то же самое с помощью своих наёмников уже в ближайшие утренние часы. Я поразилась лишний раз, Андрей, твоему спокойствию на этот счёт, грани-чащему с равнодушием. Наверное, это одно из твоих достоинств – уверенность в своих силах, что не может не нравиться женщинам. Видимо, все те беды и несча-стья, выпавшие на твою долю, только выковали характер и закалили волю. Но ты мне достался слишком дорогой ценой, чтобы полагаться на волю случая и лиш-ний раз испытывать моё терпение. Я не “железная леди”, я просто очень люблю тебя, а потому не могу судьбе позволить повторение пройденного.
Я тут же начала лихорадочно соображать: что или кто нам сможет помочь. Не упрекай меня, мой милый, что я решала за тебя, теперь нас двое: твоя печаль – это моя печаль, а радости будет вдвое больше. Я перебирала в уме всех тех, кто мог бы власть употребить или по-мужски поддержать, но ни на ком не могла ос-тановиться. На милицию надежды мало, а на местную – тем более, она отреагиру-ет только на произошедшее, когда уже будет поздно. На друзей твоих хвалёных тоже не стоит надеяться, они и так уже нас крепко подвели. И как ни горько было сознавать, но я пошла от безнадёжности на сделку со своей совестью.
Я еле дождалась шести часов утра, когда оделась и отправилась звонить жениху своей сестры – Сергею Васенину. Проглотив пилюлю уязвлённой гордо-сти, я пришла к выводу, что только он способен изменить ситуацию и остановить занесённую для удара руку, учитывая давние приятельские отношения его с Рус-ланом Гараевым. По крайней мере, хотелось в это верить, несмотря на то, что один раз Васенин уже подставил меня, а, значит, был способен на что угодно.
Был ранний час, но ждать мне долго не пришлось. Когда на другом конце провода сняли трубку, и я услышала недовольный голос моего будущего родст-венника, то извинившись за свой неожиданный звонок, сразу приступила к делу. Как можно короче и не вдаваясь в ненужные для него подробности, я рассказала Сергею о том, что здесь произошло и что может произойти. Но он ничуть не уди-вился, будучи достаточно осведомлённым обо всём от самого Руслана. Старая дружба не ржавеет.
– Всё к этому вело, и ничего другого я не ждал от вашего любовного тре-угольника, – самоуверенным тоном заговорил Васенин, – я ещё неделю назад предупреждал Виктора, что вся эта романтика свободы до добра не доведёт, но что-то больно миролюбиво он тогда к вам отнёсся. Вот и пожинайте свои запрет-ные плоды!
– Сергей, давай не будем о нашем моральном облике – все хороши! – обор-вала я его, – речь не об этом. Ведь снова пострадает человек, который мне очень дорог и которому в своё время досталось от тебя, а потому ты можешь и должен предотвратить злодейство. Я прошу тебя как можно скорее приехать сюда, встре-титься с Русланом и найти хоть какой-нибудь компромисс для всех.
– Ты предлагаешь мне роль миротворца? – с иронизировал Васенин, – ори-гинально!
– Понимай, как хочешь, – отвечала я, – но если ничего не случится с Анд-реем, то я навек буду тебе благодарна и скажу моей Иришке, что она не ошиблась с выбором!
Но Васенин ничего определённого мне сразу не сказал, а попросил пере-звонить через полчаса, чтобы за это время он смог поставить в известность руко-водство о своём отсутствии на работе и скорректировать планы на текущий день. Я взяла с него слово сохранить в тайне от мужа этот наш телефонный разговор и повесила трубку.
Как томительно тянулись тридцать минут ожидания! Как издевательски медленно ползла минутная стрелка на моих часах! Чтобы убить время, я гуляла по пустынным аллеям “Зелёного бора”, кутаясь в накинутую на плечи пушистую кофту, но дрожь пробирала всё тело: от утренней сырой свежести и от натянутых нервов. Как мне хотелось в этот миг к тебе, Андрей: заглянуть в твои любимые и любящие глаза и унять эту надоедливую дрожь в твоих объятьях!..
Ровно через полчаса – минута в минуту! – я набрала номер Сергея Васени-на в надежде, что уже в следующую минуту он хоть немного успокоит меня при-нятым решением. Но вместо него я услыхала в трубке другой, знакомый голос – моего мужа. Вот для чего нужны были полчаса Васенину. Большей подлости по отношению ко мне от холуйски преданного своему шефу, как позвать его к теле-фону, невозможно было придумать. А ведь немудрено, что два друга детства, Виктор Саянов и Сергей Васенин, вместе работая, и новые квартиры приобрели в одном районе, в одном доме – в соседних подъездах.
Закусив губу до крови и с трудом сдерживая слёзы от обиды и несправед-ливости, я молча слушала поток мужниного благородного негодования в мой ад-рес, пересыпанного обилием впервые услышанной от него нецензурщины, где не-когда любимая им женщина в роли шлюхи подзаборной было лучшим в его лек-сиконе. По его словам, поддавшись ненасытной бабской страсти, я бросила ре-бёнка, забыла обязанности жены и сбежала от мужа, смешав с грязью его светлое имя и дело, которому он отдаёт все свои силы. Когда же, наконец, иссяк его сло-весный водопад, я невозмутимо спросила:
– А что ты, собственно, хочешь от меня: держать на привязи, когда мы с тобой давно уже чужие друг другу?
Но тут сменив гнев на милость, Виктор ответил:
– Я хочу, чтобы у нас всё было по-людски, без идиотских выкрутасов с твоей стороны и преследований тебя из вне. А потому для начала через час мы с Сергеем выезжаем на машине из Москвы и часам к одиннадцати будем в пансио-нате. Будьте там наготове, чтобы я без промедления забрал вас с Алёшкой оттуда домой. А после чего-нибудь придумаем, может, даже новую жизнь начнём.
Услышав последнюю фразу, я усмехнулась про себя, а вслух сказала:
– Я уеду с вами, если ты и Сергей сможете мне твёрдо гарантировать, что с Андреем Морозовым ничего не случится.
С минуту Саянов молчал, только слышно было в трубке, как он о чём-то говорил с находившимся рядом Васениным, пока не произнёс следующее:
– Хорошо, но на твоё условие я ставлю своё условие: жить будет твой лю-бовник, но пока я являюсь твоим мужем, ты его больше не увидишь – ни в Моск-ве, ни в Подмосковье, нигде. Иначе я уже ничего не гарантирую вам обоим.
Теперь уже молчала я, понимая, что грош цена их обещаниям. Но это всё-таки был шанс избежать повторения того, что произошло когда-то на моих глазах, а для меня в тот миг это было главным. Возможно, со стороны вся моя затея со звонками и выглядела наивной, но когда видение рождает страх, переходящий комплекс, я не могла иначе. И я согласилась.
Повесив трубку, я тихо вышла из телефонной будки и медленно пошла по аллее к нашему корпусу. По щекам моим катились слёзы, но я не обращала на них внимания, в отличие от редких встречных прохожих, наверное, работников пан-сионата, с удивлением смотревших мне вслед. Я шла и мысленно прощалась с “Зелёным бором”, подарившим мне встречу с тобою, Андрей, подарившим такое неземное чувство и надежду на лучшее, что есть в нашей жизни.
Время от времени в воспалённом мозгу моём пульсировала мысль: зачем я позвонила в Москву? Ведь мы с тобой могли быть вместе здесь ещё целых два дня, а теперь расстаёмся. Хотя что такое два дня, когда у нас впереди вся жизнь. А ради этого не будет мне покоя, пока где-то рядом с тобою ходит беда. Потому что твоя боль – это моя боль. Потому что – это любовь. Я уверена, что ты поймёшь меня и не осудишь – так же, как и мой сын, когда вырастет. Что делать, если в по-ложении, подобно моему, люди чаще всего действуют не холодным и трезвым рассудком, а тем, что у них на душе, в самой душе.
Придя к себе в номер, я битый час, как девчонка, проревела, уткнувшись головою в подушку. Потом проснулся мой малыш, и, приведя себя в порядок, мы с ним пошли на завтрак. Странно, но вас с дочкой нигде не было: ни в вестибюле, ни на улице, ни в столовой. Как мы могли разминуться с вами – не знаю. После завтрака, собрав свои вещи, я села писать тебе письмо, каждые четверть часа сту-чась в вашу дверь, но никто за ней не откликался. Это было бы особенно тяжело – уехать, не сказав последнего прости! Хотя что я говорю – ведь мы же ещё встре-тимся!
Сейчас, когда на часах уже десять, я дописываю последние строки и иду к нашей горничной с просьбой принять наш номер и передать тебе это письмо. Вот и всё! Прощай, мой милый! Прощай, мой славный! Я уезжаю, но сердце моё оста-ётся с тобой. А сердцу, как известно, не прикажешь. Я буду ждать тебя, Андрей!
Аня Саянова.
28 мая 1988 года. “Зелёный бор”.
В письме, написанном быстрым и в то же время удивительно красивым по-черком, в нескольких местах были расплывчатые и смазанные слова. Бедное моё солнышко! Жизненные грозы заслонили тучами твой милый светлый лик и про-лились горькими каплями слёз. Если уж сегодня утром с каким трудом ты сдер-живала себя на людях, то каково было тебе на исходе этой ночи наедине с собой?! Бедный мой ангел-хранитель! Если бы ты только знала, что не всё так страшно оказалось на самом деле, что вся беда моя ограничилась лишь несколькими но-выми синяками да ссадинами, к которым меня давно уже приучила сама жизнь, и это не смертельно. Беда в другом: мы живы, мы жить не можем друг без друга, а расстаёмся неизвестно на какой срок. Говорят – виноватых бьют, и жаль, конечно, что я не дал в морду Васенину (язык не поворачивается назвать лицом его цинич-ную и наглую физиономию), отомстив и за себя, и за Аню. Но всё же один раз на моей памяти судьба воздала ему должное по заслугам, а я был непосредственным свидетелем оного. А ещё говорят, что время людей меняет. Но, видно, горбатого только могила исправит.
3
...Прав лишь наполовину оказался комбат майор Барсуков, обещая окре-щённых им “декабристами” дембелей отправить по домам в конце декабря. Вер-нувшись со строительства полигона к себе в часть в первых числах последнего месяца года, отслужившие свой срок доблестные воины-десантники начали отбы-вать из части по местам их прежнего гражданского жития. Доставались из тайни-ков ротных каптёрок заветные дембельские парадные кители, разукрашенные ме-стными умельцами в нарушение устава разнообразными кантиками, ромбиками, аксельбантами, с иконостасом из значков в духе незабвенного Брежнева, раскле-шённые и украшенные цветными тонкими лампасами брюки, сделанные на заказ мягкие офицерские сапоги с “гармошкой” на голенищах. Старые потрёпанные шинели и замызганные шапки-ушанки “стариков” обменивались на новенькие с иголочки у только что прибывших в роту молодых солдат по давно заведённому обычаю – “молодёжь” себе ещё достанет у таких же, как они, через два года. Ук-ладывались в чемоданы с импортными цветными наклейками модных девиц тель-няшки и береты на память о десантной службе, подарки для родных и близких. Вот только самое ценное – демальбомы с фотографиями и рисунками на кальке из истории взаимоотношений “стариков” и “молодых” на примере Волка и Зайца были от греха подальше высланы заранее по домам ценными бандеролями.
Ежедневно в каждой роте после долгих и тщательных сборов открывались двери ленкомнат, и оттуда со счастливыми лицами выходили готовые к отправке домой начищенные и надраенные, отутюженные, приглаженные и надушенные двое-трое десантников с вещами и, провожаемые завистливыми взглядами моло-дых, начинающих и продолжающих свою службу, солдат, медленно вышагивали через казарму, на ходу прощались с присутствующими и уходили на улицу, чтобы уже никогда, за редким исключением, сюда не вернуться.
Но не всегда спокойно и доброжелательно проходили эти процедуры рот-ных проводов. Как известно, свято место пусто не бывает. На места выбывающих дембелей заступали новые, помоложе, ещё вчера свято соблюдавшие незримые границы своих прав и обязанностей в служебной иерархии, а сегодня, охочие до власти, как молодые и задиристые волки, наводившие в роте уже свой закон и по-рядок. Куда только девалась их вчерашняя робость перед теми расфуфыренными, как павлины, старшими сослуживцами, уходящими на гражданку?! Подтянутые и уверенные в своей силе, новоиспечённые “деды” тоже ждали этого дня, но с оп-ределённой целью.
В тот ясный зимний день ефрейтор Андрей Морозов, этот вечный дневаль-ный, не вылезавший из нарядов по милости сначала Васенина, потом Гараева, стоял на тумбочке в коридоре у входа в первую роту. А именно тогда уезжали до-мой двое весёлых сибиряков-крепышей, ефрейторы Мошкин и Звонков, особо не досаждавшие молодым, и москвич, старший сержант Васенин. Пока Андрей с ут-ра надраивал шваброй с навешенной на ней пудовой гирей до блеска полы в ка-зарме, отъезжающие наводили последний лоск и блеск на своей внешности.
Но вот Морозов занял привычное для себя место на тумбочке дневального, а в это время, стуча подковками сапог по зеркальным от мастики полам казармы, появились трое – вроде бы ещё не совсем свободных граждан, но как бы уже и не солдат срочной службы. Шли не спеша, как на празднике, довольные собой и сво-ей жизнью, кидая по сторонам прощальные реплики и взгляды.
– Серёга, догоняй – мы тебя на улице подождём! – крикнули сибиряки Ва-сенину, задержавшемуся напоследок с Русланом Гараевым, и пошли одни на вы-ход из помещения роты. А два армейских друга – Сергей и Руслан – не могли так просто расстаться, не обменявшись адресами и не обнявшись по-мужски на про-щанье. Затем Гараев – новый старшина – скрылся по своим делам в каптёрке, а Васенин направился к выходу. Но дорогу ему преградили стоявшие в дверях чет-веро друзей-десантников из его бывшего взвода – новых хозяев роты. В ладно пригнанных бушлатах и х/б, небрежно в кожаных перчатках покуривая сигареты, они с презрительным вызовом смотрели на своего недавнего всесильного коман-дира, кому полтора года боялись слово поперёк молвить и молча сносили его ци-ничные издевательства и откровенный мордобой. За одну минуту молчаливой сцены каждый из присутствующих всё ему припомнил. А Васенин, прочитав в их глазах свой приговор, растерянно оглянулся по сторонам и попятился назад, но было поздно. Два сильных удара в голову сбили его с ног. Дембельский чемодан полетел в одну сторону, шапка с головы – в другую, а сам былой всемогущий замкомвзвода плюхнулся задним местом на пол, растопырив ноги в сапогах с модной “гармошкой”.
– Бр-р-р, не понял! – промычал, мотая головой, Васенин, не поднимая взгляда на стоящих перед ним ребят. Андрей же с интересом наблюдал за всем происходящим поблизости на его глазах и жалел лишь об одном, что он не с од-ного призыва с этими друзьями и не может присоединиться к ним, чтобы выплес-нуть в этот миг всю накопившуюся на душе боль и злость от унижений и издева-тельств за прошедшие полгода. Конечно, поверженного льва топчут все, кому не лень. Но это был не лев, а скорее шакал, и он получил своё по заслугам – есть всё-таки на свете справедливость и неизбежное возмездие.
С минуту посидев в раскоряку на полу и постепенно придя в себя, Васенин неторопливо встал, поднял с пола свои вещи и сгорбившись, как нашкодивший кот, нерешительной походкой пошёл к дверям, в любой момент ожидая нового удара. Но четвёрка ребят, пусть и не сразу, расступилась и дала ему пройти, не-возмутимо, с чувством исполненного долга смотря ему вслед.
Правда, всё это заключалось в сведении личных счётов и никаких револю-ционных преобразований дальше в роте не произошло. Что хрен редьки не слаще, очень скоро почувствовали на своей шее молодые солдаты первой роты: смена власти не предусматривала отмену “дедовщины”. Но после этого случая у Андрея Морозова лишь окрепло чувство собственного достоинства, какой бы дорогой це-ной оно ни было оплачено. Только мог ли он тогда предполагать, насколько жи-вуче прошлое зло, даже несмотря на казалось бы закономерный свой финал?! Зло, которое однажды вцепившись мёртвой хваткой, не отстанет от него и через деся-ток лет принесёт новые беды.
4
Как же бесконечно долго тянулся этот день, после утренних потрясений постепенно убивавший своим унылым однообразием и духовным опустошением. Более того, после обеда, когда дочка уснула на свои положенные по режиму два часа, вдруг навалилась такая тоска, что я не выдержал и заметался в номере, как дикий зверь в клетке. Выведенный из душевного равновесия разлукой с Аней, я не знал, куда себя деть или чем-нибудь занять, чтобы хоть как-то отвлечься от не-выносимого чувства одиночества и заглушить тупую, гнетущую боль внутри. За что я ни брался, всё буквально валилось из рук, и я боялся разбудить девочку. Ес-ли бы не Дашенька, спавшая рядом детским безмятежным сном, я бы, наверное, завыл дурным голосом на весь этаж или забился бы в истерике головой об стену, а, может, просто напился бы вслед за Русланом до потери сознания.
Весь мир для меня в ту минуту воплотился в одно дорогое мне имя – Аня, и ни о чём другом я не мог подумать. От газет, радио и телевидения с их пере-строечным процессом и судьбоносными решениями воротило до тошноты. Всё это сейчас казалось ненужной мимолётной суетой, пустой романтикой для неда-лёких людей и саморекламой амбициозных политиков. О здешнем футболе оста-лись одни воспоминания, где смешались воедино друзья и враги. Даже внезапно наступившая тишина над нашим номером не радовала: уж лучше заливалась бы жившая там певунья, может, хоть это отвлекло бы от двухчасовой пытки без-молвных переживаний.
Пробовал было я читать, но глаза битый час скользили между строк на од-ной и той же странице книги, а мысли были совсем о другом. Я слышал Анин го-лос, повторяющий последние слова: “Я буду ждать тебя, Андрей!” Я видел кри-чащий от боли разлуки взгляд её любящих глаз. Я чувствовал кожей тепло и неж-ность её ласковых рук и душистый запах мягких волос. Я снова держал в своих объятьях её стройное податливое тело и пил взахлёб хмельной напиток любви минувшей ночи. Временами мне казалось, что я схожу с ума от виртуальности своих ощущений. И только когда внезапно что-то сдавило сердце до помутнения в глазах, я не выдержал.
Выйдя в коридор, я осторожно постучал в соседний номер. Дверь открыла женщина бальзаковского возраста, со следами былой красоты на лице, в ярком домашнем халате. На мою просьбу дать каких-нибудь сердечных капель, она тут же с готовностью ответила:
– Непременно, молодой человек, обязательно дам! Я всё знаю, я всё виде-ла, я вам так сочувствую!
Скрывшись у себя в номере, буквально через две-три секунды она снова появилась уже с пузырьком в руке и прошелестела:
– Вот возьмите – это должно помочь! Если опять будет плохо, обращайтесь ко мне в любое время. Меня зовут Вероника Сергеевна. Приходите ко мне без всяких церемоний: моя напарница сегодня уехала домой, и я теперь одна. Я вас так понимаю, но вы мужайтесь, и Бог вознаградит вас!
Я поблагодарил эту сердобольную женщину, в словах и взгляде которой явно читался недвусмысленный намёк, и пошёл к себе, по пути удивляясь осве-домлённости местной общественности, как говорила Аня. А у себя, накапав из пузырька в стакан сильно пахнущей жидкости, я разбавил её водою из-под крана и прежде, чем выпить, обратил на себя внимание в зеркале над умывальником. Засмотрелся на свой неважный вид, задумался о жизни непростой и не заметил, как мокрый стакан с лекарством выскользнул из ослабевших рук и вдребезги раз-бился о дно умывальника.
Собирая осколки стекла, я порезал себе руку, и это, кажется, меня докона-ло. Я стоял и отрешённо смотрел на кровь, стекающую с пальцев руки и окраши-вающую воду. И тут откуда-то свыше до меня стал доходить смысл происшедше-го: почему же так плохо и тяжело в этот час у меня на душе. Шестое чувство под-сказывало, что с Аней случилось несчастье: я даже увидел её лицо в крови и ус-лышал её голос, зовущий меня. И стало страшно, а, главное, горько от того, что я палец о палец не ударил, чтобы отвести беду от Ани, в отличие от неё, всё утро переживавшей за меня.
Видно, звон разбившегося стекла разбудил дочку. Её растерянный, испу-ганный голос и привёл меня в чувство. Так и не выпив лекарства, я наскоро пере-вязал руку, чтобы не пугать девочку видом крови, и поспешил к ней. Но Даша всё равно обратила на это внимание:
– Папа, ты опять в футбол играл и бил пенальти? – хитро глядя на меня, спросила она.
– Нет, Дашунь, просто порезался, – ответил я.
– Какой ты, папа, всё-таки неловкий! – с сожалением сказала дочка и рас-судительно добавила, – ну, ничего, дома всё будет хорошо! Давай скорее одевать-ся и пойдём гулять!
5
До самого вечера я находился в состоянии какой-то прострации, не зная – чем бы заняться и куда бы приткнуться. В номере не сиделось, и мы с дочкой шли на свежий воздух, но, побродив бесцельно по аллеям “Зелёного бора” не более получаса, возвращались к себе, чтобы вскоре снова выйти на люди. Кто-то из по-падавшихся навстречу знакомых о чём-то спрашивал меня, я машинально и бес-цветным голосом что-то отвечал, не вникая в суть происходящего и не замечая недоумённых взглядов и шёпота за спиной местных доброжелателей из числа от-дыхающих: “Что имеем – не храним, потерявши – плачем!” Как тут с этим не со-гласиться!
Только вечером стало немного легче, когда я благодаря дочке вышел из своего невменяемого состояния. После ужина мы сразу пошли к себе в номер, и там я от души исполнял любое желание девочки, любой её каприз: играл с Дашей в её сказочные карты и в куклы, был для неё то лошадью, то паровозом или само-лётом, собирал мозаику и читал ей вслух по несколько раз одни и те же книжки, привезённые из дому и купленные недавно в Звенигороде. Дочка была в восторге, а я тем самым замаливал свой невольный родительский грех, оправдывая его про себя разве что стихами:
Пусть это будет лишним подтверждением
Живой души, и с чувствами в борьбе
Прими, как слабость или заблуждение
В житейской переменчивой судьбе.
Дашенька сидела у меня на коленях и перелистывала по ходу чтения стра-ницы книг, поскольку многое знала наизусть, и с нескрываемым удовольствием слушала истории про Золушку и Айболита, про Грязного (так она называла Мой-додыра) и Федорино горе.
– Мне бы её горе, – думал я с грустной иронией, – можно жить и без посу-ды, а быть счастливым.
Вечерней дискотеки на этот раз не было, потому что для отдыхающих на-ступала последняя ночь их пребывания в пансионате. И “Зелёный бор” загудел, как и другие, подобные ему, заведения в таких же ситуациях. В каждом корпусе по номерам собирались за накрытыми столами в складчину тёплые дружеские компании. Летели в потолок пробки из бутылок, было много шума, смеха, песен. Стар и млад обоего пола объяснялись друг другу в искренней любви и вечной дружбе, обменивались между собой на прощание адресами и телефонами.
Ближе к полуночи часть веселья выплеснулось на улицу. И до самого рас-света под кронами деревьев и в густых зарослях аллей были слышны чьи-то не-трезвые голоса, мужское ржание и женский визг. А в коридоре, на нашем этаже, временами доносилась глухая возня, быстрый топот ног и хлопанье дверей. Народ веселился от души. И только я один в эту ночь у себя в номере посыпал голову пеплом и повторял, беззвучно шевеля губами, стихи неведомого мне поэта, поче-му-то пришедшие на память:
Была и не будешь
Так странно возлюблена кем-то.
И небо убудет,
Как профиль последнего кельта.
И то, что двоилось
В упавшую под ноги полночь,
Не сдастся на милость,
Желанный озноб не заполнит.
И даже ключицы
Так явно не вспыхнут под кожей.
И то, что случится,
Не то это будет, не то же.
Сгоревшее лето
Чужою росой не остудишь.
Так странно возлюблена кем-то
Была и не будешь.
9 глава. Возвращение
1
Наутро, после второй бессонной ночи, мне захотелось как можно быстрее покинуть “Зелёный бор”, но не из-за того, что я кого-то опасался – просто больше не было смысла оставаться в опустевшем для меня пансионате. Ещё до завтрака я упаковал все вещи, а по возвращении из столовой попросил нашу горничную подняться к нам, принять номер и отдать мой паспорт, чтобы мы с дочкой могли уехать уже первым автобусом. Марина Павловна не заставила долго ждать себя, пришла и не столько смотрела наличие и состояние номера и его немногочислен-ной атрибутики, сколько снова пыталась вызвать меня на откровенность. Хлебом не корми иных женщин, как только дай им поговорить о жизни. Но я молчал, вполне естественно не посыпая соль на рану, и этим лишь хотел ускорить время проведения всех необходимых формальностей. Тем временем дочке, с утренним пробуждением узнавшей, что мы едем домой, уже не сиделось в номере, и она со-всем задёргала меня:
– Папа, ну что ты там копаешься? Пойдём же скорее, а то на автобус опо-здаем!
И тут, когда и так нервы мои были на пределе, я вдруг вспылил, о чём до сих пор жалею:
– Дашка, откуда ты таких слов нахваталась? Как ты себя ведёшь, негодни-ца? Лучше не приставай ко мне и дай спокойно с тётей Мариной поговорить. Ступай вниз и жди меня в вестибюле, только никуда не уходи!
Девочка обиженно надула губы и вышла в коридор, никак не отреагировав на брошенные мною ей вслед слова: “Я сейчас приду к тебе!” В две минуты мы с горничной разрешили все вопросы по поводу нашего отъезда, я подхватил чемо-дан, сумку на ремне через плечо, подождал, пока Марина Павловна закроет но-мер, и мы с ней пошли по коридору. По пути, вспоминая вчерашние события, моя спутница продолжала утешать меня, но я её не слушал, внезапно отчего-то всерь-ёз обеспокоившись за убежавшую вперёд свою дочь.
Когда мы подошли к лестнице, то снизу вдруг донёсся отчаянный Дашин крик, от которого у меня всё внутри оборвалось. Покатились по ступенькам бро-шенные вещи, а сам я кинулся со всех ног вниз. Через секунду-другую я увидел на первом пролёте лестницы поднимавшегося наверх Арсена, под мышкой у ко-торого барахталась и кричала моя девочка. Заметив меня, Арсен оскалил зубы, вытащил свободной правой рукой из кармана куртки пистолет и, наведя на меня, произнёс:
– Спокойно, забивала, не дёргайся – это тебе не в футбол играть! Всё равно ты у меня отсюда живым не уедешь. За то, что Руслана с понталыку сбил, в дело наше встрял и на меня руку поднял, тебе не жить – такие обиды только кровью смывают!
Я застыл на месте, лихорадочно соображая, что предпринять, учитывая, что одурманенный наркотиками Арсен может пойти на всё. С трудом стараясь со-хранять спокойствие, я сказал ему:
– Делай со мной, что хочешь, только дочку отпусти!
– Отпусти ребёнка, ирод! – услышал я за спиной голос догнавшей меня горничной, но не стал оборачиваться, а продолжал следить за Арсеном. Тот, ви-димо, заколебался, стреляя глазами по сторонам в поисках какого-нибудь подво-ха. Но в вестибюле первого этажа, кроме двух пожилых женщин да знакомой па-ры юных влюблённых, которых я подставил позапрошлой ночью Руслановой ко-манде, никого не было. Оставалось надеяться лишь на свои силы.
– Хрен с вами, – хриплым голосом сказал Арсен, – держите свою соплячку! А ты, – он указал на меня, – пойдёшь со мной – в другом месте тебя кончу!
С этими словами он разжал руку, и из-под мышки его выскользнула Даша и побежала ко мне. Арсен следил за нами, а я следил за ним и в первую очередь за оружием в его руке. Всё дальнейшее произошло в течение буквально нескольких секунд, а решение у меня созрело в самое последнее мгновение. Дочка уже под-бежала ко мне и протянула руки, а я нагнулся, чтобы подхватить и поднять её, но вместо этого вдруг схватил за концы ковровой дорожки, отнюдь не толстой, а, скорее, декоративной, постеленной на ступеньки лестницы, и рванул её на себя, что было сил. Каким-то чудом девочка уцепилась за мою одежду и повисла на ней. Внезапно потерявший равновесие Арсен упал; тут же грянул куда-то вверх шальной выстрел, а выроненный из руки его пистолет покатился по полу.
– Держи ребёнка! – крикнул я стоявшей сзади Марине Павловне.
Та чуть ли не мгновенно отреагировала на мои слова, приняв от меня Да-шеньку и прижав её к себе. Слава Богу, того, что было дальше, дочка уже не ви-дела. На долю секунды опередив поднявшегося с пола Арсена, я сходу нанёс ему удар ногой в промежность, а хлёстким ударом руки в область шеи сбил его с ног. Потом, не давая Арсену опомниться, схватил его за голову и несколько раз ударил затылком о стоящую рядом деревянную кадку с большой и красивой пальмой. В результате кавказец закатил свои и без того безумные глаза и отключился на вре-мя, чем я тут же не преминул воспользоваться.
– Верёвку давай! – крикнул я назад Марине Павловне, а сам держал Арсе-на.
Энергичная не по годам горничная сбежала к нам по ступенькам лестницы, передала бедную Дашу с рук на руки одной из двух старушек, которые ошара-шенно смотрели на всё происходящее на их глазах, как на живое кино, и кинулась в свою каморку. Первым пришёл в себя юноша по имени Юра, собравшийся было поднять с пола пистолет.
– Не трогать ничего руками, – закричал я на него, – лучше бегите за мили-цией!
Молодые люди безропотно повиновались и кинулись к дверям на улицу. А я в это время крутил верёвкой, принесённой Мариной Павловной, Арсену руки за спиной. Тот уже начал приходить в себя и стал сопротивляться. Пришлось его, уже связанного, вдобавок для надёжности крепко прикрутить к перилам лестни-цы. Когда же с этим кавказским киллером было покончено, и можно было пере-вести дух, я решил, что лучше всего будет, не задерживаясь, убраться побыстрее отсюда. Как говорится – “мавр сделал своё дело”. Не хватало ещё новых приклю-чений на свою многострадальную шею и нежелательного знакомства с местными органами власти. Не иначе, как потянув за конец нити, который я им оставляю, начнёт разматываться большой криминальный клубок.
Тем временем привлечённые звуком выстрела, криками и шумом борьбы, из дверей номеров, снизу и сверху, стали появляться любопытствующие лица. А потому, не теряя понапрасну времени, я подобрал свои брошенные на лестнице вещи и взял на руки уже успокоившуюся дочку. Но прежде, чем уйти, наказал Марине Павловне проследить, чтобы до прихода милиции всё оставалось не тро-нутым на своих местах, чтобы она ни в коем случае не называла ни моего имени и ничего со мною связанного, а уж потом сказал ей на прощание: “Спасибо вам за всё! – чем, кажется, тронул добрую женщину до слёз.
Почти бегом мы с Дашей преодолели расстояние от нашего корпуса до ав-тобусной остановки у въездных ворот пансионата. Когда проходили мимо адми-нистративного корпуса, то невольно посторонились, давая дорогу выбежавшим из его дверей двоим милиционерам. На ходу вынимая из кобуры оружие и что-то го-воря по рации, они понеслись к месту происшествия, не обратив на нас внимания. Нам ещё повезло: на остановке стоял автобус, словно дожидавшийся именно нас двоих. Когда мы с дочкой заняли последние свободные места, кто-то из пассажи-ров подал голос:
– Трогай, шеф – полна коробочка!
“Шеф” тут же закрыл дверь, и автобус покатил вперёд к Звенигороду. Вот только тогда я мог спокойно вздохнуть, осмотреться и поразмышлять. Но всё бы-ло наоборот: чем дальше удалялись мы от пансионата, тем сильнее колотилось сердце и не было спокойствия в душе. То ли так я отходил от перенесённой опас-ности – в горячке боя многое не осознаёшь и действуешь спонтанно, то ли так, как оно было вчера у Ани, на меня действовало расставание с “Зелёным бором”, который ещё раз свёл на краткий миг нас с ней, видимо, пожизненно приговорён-ных друг к другу.
Едва мы вышли из автобуса на станции Звенигород, как подошла москов-ская электричка. А вскоре под монотонный стук колёс мы с дочкой задумчиво смотрели в окно на проносящиеся мимо жёлтые поля из одуванчиков и зелёные перелески, серые частоколы из дымящихся заводских труб и бесконечные склад-ские заборы подмосковных городов, звенящие весёлой трелью переезды и сную-щий по платформам народ в ожидании своей электрички.
Всё было так, как двенадцать дней назад, только ехали мы тогда в другом направлении, в другом настроении, да и сами были совсем другими. Вот что зна-чит “отдохнул и развлёкся” на всю оставшуюся жизнь. Неужели она и впрямь со-стоит из случайностей, её определяющих?! Как же мы от них зависим! Подумать только, если бы не было этой поездки, или была бы она на две недели раньше или позже, то ничего бы с нами не случилось и ничего не изменилось в наших судь-бах. Тогда кому же понадобилось устраивать весь этот мелодраматический театр, если жили мы сами по себе не так уж плохо?! Выходит, кто-то свыше, сильнее и мудрее нас, заранее так расписал в своей небесной книге; а, проще говоря, что Бог не делает – то к лучшему.
– Папа, тебе не больно? – неожиданно нарушив молчание, спросила дочка, по-видимому, занятая своими мыслями.
– Не понял, Дашунь, ты о чём? – ответил я вопросом на вопрос, невольно тронувший меня своим участием.
– Тебе же опять досталось от этих разбойников, – озабоченно сказала Да-ша.
И только тут я обратил внимание на то, что за всё время наших утренних “баталий” она не проронила ни слезинки. Как тут не удивиться выдержке трёх-летней девочки: зря что ли в ней течёт кровь бывшего десантника!
– Нет, Дашенька, – ответил я дочери, – всё нормально, всё хорошо! Только давай договоримся: без меня ничего лишнего маме не рассказывай, а то ещё испу-гаем её, и она никуда нас больше не отпустит.
– Как скажешь, папа, – серьёзно проговорила девочка, – только хорошо-то хорошо, но я очень испугалась: хоть ты и сильный, но мне всё-таки было страшно за тебя.
2
Дома нас встретила буквально с распростёртыми объятиями Алёна, видно, впервые за несколько лет совместной жизни не только отдохнувшая от нас, но и изрядно соскучившаяся. Затерзала в объятиях и поцелуях дочку, находя её посве-жевшей и загоревшей, только почему-то не такой весёлой и жизнерадостной, как прежде. Но когда очередь дошла до меня, то – как я ни пытался обратить всё в шутку – жена аж руками всплеснула, разглядывая мой внешний вид:
– Бог мой, Андрюша, да ты не с пансионата, ты с фронта вернулся – на те-бе живого места нет. Какой бандит тебя так разукрасил? Или ты с утра до вечера в свой футбол играл?
– Угадала – на пять лет вперёд наигрался, – невесело улыбнулся я, – зато ревновать не будешь: кому я теперь такой нужен, кроме тебя.
– Дурачок, не в этом дело, – серьёзно ответила Алёна, – просто мне было плохо без тебя, и вот теперь уж я никуда тебя одного не отпущу, если только сам не сбежишь.
– Обижаешь, начальник, – продолжал шутить я, обнимая жену, которая на-верняка могла заметить непонятную печаль в моих глазах, но виду, кажется, не подала.
Остаток дня прошёл в привычных домашних делах и разговорах, связан-ных по обыкновению с приездом из мест отдыха. А вечером я всё же уловил сво-бодную минуту, оставшись наедине (жена купала в ванной дочь) и с замиранием сердца набрал номер домашнего телефона Ани Саяновой. Но никто не отозвался на другом конце провода, и я долго слушал длинные гудки, не решаясь положить трубку и оставаться в неизвестности.
На следующий день повторилось то же самое: в какое бы время я тайком от жены ни звонил по заветному номеру, в ответ снова были длинные гудки. Тут же в голову полезли разные тревожные мысли и предположения: вдруг Аня ошиблась в написании своего номера, или телефон у неё сломался. И я нещадно ругал себя за то, что не дал ей своего номера, хотя в моё отсутствие трубку могла взять Алёна с непредсказуемыми последствиями для нас обоих. Что-то сразу всё пошло не так, как бы хотелось.
Прошло ещё несколько дней, но никаких изменений не произошло. Не хо-телось думать о плохом, но тревога всё больше усиливалась, и я был почти уве-рен, что случилось что-то непредвиденное и слишком серьёзное, что не даёт воз-можности связаться нам с Аней. Вероятно, это беспокойство отразилось на моей осторожности, когда Алёна вдруг обратила внимание на то, что по возвращении из отпуска домой я стал неравнодушен к телефону, втихаря названивая кому-то по вечерам. Я как мог отшучивался, но жена, кажется, мне не поверила и заподозри-ла неладное.
Всё объяснилось совершенно неожиданно, и, как всегда, помог предста-вившийся случай. Воскресным вечером, когда все дела по дому уже были подела-ны, мы с женой, как обычно накануне трудовой недели сидели перед телевизором и, мирно болтая о том, о сём, машинально переключали его в поисках чего-нибудь интересного. Когда же надоело скакать по телепрограммам, оставили на одной из них – лишь бы “ящик” говорил.
А рассказывал он новости Подмосковья: о том, как его жители безогово-рочно поддерживают перестройку, как труженики села героически преодолевают трудности жаркой погоды, как выпускники школ сдают экзамены и вступают в новую жизнь. Наигравшись в куклы, присоединилась к нам Дашка, ожидавшая в урочный час свою вечернюю сказку по телевизору. Было заметно, как она повесе-лела за последние дни, вероятно, уже позабыв, в каких мы переделках побывали с ней в пансионате.
– А теперь криминальные новости, – бесстрастным голосом произнёс дик-тор, – на днях силами уголовного розыска области была пресечена деятельность преступной группы по распространению наркотиков. В её состав входили пятеро выходцев с Кавказа. Получая по своим, хорошо налаженным, каналам смертель-ное зелье из одной южной республики, они под видом отдыхающих “кочевали” по подмосковным пансионатам и домам отдыха и распространяли его среди своих постоянных клиентов. Дисциплина и конспирация у этих наркоторговцев были настолько высокими, что, давно следя за ними, оперативники никак не могли поймать их за руку с поличным. А задержали их совершенно случайно.
Находясь в пансионате “Зелёный бор” под Звенигородом один из нарко-курьеров двадцатитрёхлетний Арсен Сикоев что-то не поделил с отдыхающим из Москвы. Возник острый конфликт, переросший затем в драку между ними. Завя-залась отчаянная схватка, но молодой человек, имя которого, к сожалению, оста-лось неизвестным, не дрогнул перед вооружённым преступником. Рискуя жизнью под дулом пистолета, он сумел не только противостоять, но и задержать бандита, передав его подоспевшим сотрудникам милиции. В тот же день были арестованы и остальные члены наркобанды, у которых найдено большое количество наркоти-ков, деньги и оружие. Возбуждено уголовное дело, ведётся следствие, которое в скором времени может привести к новым арестам в широкомасштабной сети нар-комафии. Есть данные о связях задержанных с высокими покровителями нарко-бизнеса в финансовой сфере из столицы. О дальнейшем расследовании мы по возможности будем вас информировать.
Параллельно с комментариями диктора на экране телевизора промелькну-ли кадры с видами “Зелёного бора” и знакомыми лицами арестованных кавказцев с поникшими плечами и потухшими взглядами.
– Ну и местечко вы себе для отдыха выбрали – сплошной криминал! – ска-зала Алёна и, вопросительно глядя на меня, добавила, – а ты не знал и не догады-вался?
– Ни сном, ни духом, – равнодушным голосом ответил я, уставившись в телевизор.
И только Дашка, широко распахнув от удивления свои глазёнки, вдруг со-рвалась с маминых колен, подбежала к экрану и, тыча пальчиком, обратилась к нам:
– А я знаю этих дядей, с ними папа там в футбол играл. Только они все злые и дерутся. Папе от них досталось, но он их всё равно победил, потому что хорошо бил пенальти.
– Ай-яй-яй, Даша, Даша, – укоризненно покачал я головой, глядя на дочь, – что ж ты придумываешь?!
– Ну, вот что, горе-футболисты, – нахмурилась Алёна, – хватит строить из себя святую невинность! Я и раньше догадывалась, что вы от меня что-то скры-ваете, а теперь мне это надоело: давайте рассказывайте, что там с вами было! Ведь не сам же ты, Андрей, себе синяков наставил, как унтер-офицерская вдова в гоголевском “Ревизоре? Может, это ты задержал того бандита, а сам смылся? Ты же у меня бывший десантник.
– Вот именно – бывший, – невозмутимо ответил я, – и совсем не Рэмбо для таких дел.
Но уже следующий сюжет из криминальных новостей Подмосковья не дал мне закончить начатую фразу. Даже Алёна больше ни о чём меня не спрашивала, а лишь переводила свой встревоженный взгляд с экрана на моё внезапно изме-нившееся выражение лица, когда я уже и не думал таить от неё свои чувства.
– В тот же день, – вещал диктор, – на тридцать первом километре Успен-ского шоссе, на развилке у села Успенское Звенигородского района произошла крупная автомобильная авария. В результате столкновения нескольких машин по-страдал известный российский банкир Виктор Саянов, возвращавшийся в Москву со своей семьёй. Сидевший за рулём служебной “Волги” его компаньон Сергей Васенин, нарушив скоростной режим, не справился с управлением машины при обгоне слева, шедшего впереди него, грузовика со строительными материалами. Двигавшаяся на большой скорости “Волга” задела правым краем бампера о борт грузовика; после удара её развернуло и вынесло на полосу встречного движения, где она столкнулась с ехавшими в противоположном направлении “Жигулями” шестой модели. В свою очередь в разбитую “шестёрку” врезался шедший за ними “Москвич-2141”, не успевший вовремя затормозить, а продолжавшая своё беспо-рядочное движение “Волга” вылетела в кювет.
В общей сложности пострадало четыре машины, из которых “Волга” и “Жигули” восстановлению не подлежат. Каким-то чудом обошлось без человече-ских жертв. Но тяжёлые травмы со множеством переломов получили водитель “Жигулей” и его пассажир, сидевший с ним рядом, а также пассажиры чёрной “Волги”, среди которых женщина, успевшая прикрыть собой своего малолетнего ребёнка, когда на их место на заднем сидении и пришёлся основной удар встреч-ной машины. Сам Виктор Саянов получил сотрясение мозга и перелом руки, но жизнь его вне опасности. По предварительным данным виновник аварии Сергей Васенин отделался незначительными ушибами. Ему ещё предстоит пройти экс-пертизу на наличие в крови алкоголя, хотя сам он объясняет случившееся воз-можной неисправностью машины. Оперативно прибывшими на место аварии ка-ретами “Скорой помощи” все пострадавшие были доставлены в ближайшую об-ластную больницу.
Текст хроники происшествия сопровождали кадры с разбитыми и искорё-женными автомобилями, сотрудниками ГАИ, измерявшими рулеткой следы тор-мозных путей на проезжей части, усыпанной осколками битых стёкол и залитой сочащимися жидкостями из-под смятых капотов; кадры со спешащими людьми в белых халатах с носилками в руках и образовавшейся пробкой на шоссе из вере-ницы машин, медленно объезжавших место аварии. Вот стоит растерянный Васе-нин и что-то объясняет инспектору ГАИ, вот санитары осторожно усаживают в машину “Скорой помощи” Саянова, прижимающего к себе на перевязи сломан-ную руку, а вот и плачущий маленький мальчик на руках у женщины-врача.
– Папа, папа, это же Алёша, – закричала Даша, – ему, наверное, больно.
Но я ничего не ответил на её возглас и только весь подался вперёд, так как в следующий момент увидел крупным планом на носилках столь мне дорогое ли-цо Ани Саяновой. Но, боже мой, мне стало страшно оттого, что повсюду была кровь: на её лице и на одежде. Глаза Ани были закрыты, но губы её что-то без-звучно повторяли и по их артикуляции я узнал своё имя. Значит, не напрасно бы-ло мне видение в день отъезда Ани из “Зелёного бора” и её голос, звавший меня?! Неужели так сильны биотоки двух близких душ, что при сильнейшем стрессе они действуют на расстоянии?! А, может, это что-то божественное или мистическое?! Но так или иначе, а предчувствие меня не обмануло. Бедный мой ангел-хранитель, кто бы тебя самою уберёг?!..
– А вот тётя Аня, – продолжала Даша, – они с Алёшей очень хорошие, и мы с ними дружили.
Это было последнее, что я отчётливо запомнил, так как через секунду в глазах у меня потемнело, и земля ушла из-под ног. Очнулся я от сильного запаха нашатыря, сидящим в кресле и окружённым до смерти перепуганными женой и дочкой.
– Андрюшенька, милый, что с тобою? – хлопотала Алёна, – тебе уже луч-ше?
– Да, – только и мог ответить я из-за дикой слабости во всём теле.
– Ты же сроду не боялся крови; что же это на тебя так подействовало? – недоумевала жена.
– Папе, наверное, их очень жалко стало, – сделала своё очередное открытие Даша.
– Да, – снова сказал я, решив теперь уже быть откровенным до конца.
– Так ты из-за той женщины переживаешь? – насторожилась Алёна.
– Да, – последовал машинальный ответ.
– Значит, ты с ней там изменял мне? – допрашивала жена.
– Да, – как заведённый повторял я, ощущая острую боль в области сердца и ожидая скорую бурю негодования Алёны. Но и сквозь пелену в глазах я увидел, как вдруг смертельно побледнело её лицо, затрясся подбородок и брызнули слёзы из глаз. Это было совсем неожиданно и горше всего для меня.
– Господи, за что же мне такая доля досталась?! – запричитала Алёна, – Бо-гом что ли я проклятая, если не везёт мне в жизни на мужиков?! Один гуляка ушёл, другого сама прогнала, с третьим вроде бы счастье своё нашла, так и он на сторону смотрит. За что, господи, за что?!..
И она плашмя упала на диван, головой уткнувшись в его подушки; затряс-лись от рыданий её плечи, выплакивая своё горе горькое. Испуганная таким пово-ротом дела, захныкала Дашка и, гладя ручонками по маминым волосам, пыталась утешить её. А я, испытывая боль душевную от сознания своей вины перед Алёной не менее сердечной, невольно вернулся в памяти на десять лет назад – к той встречи, многое тогда решившей между нами. Везёт, однако, мне в жизни на встречи.
3
...Сойдя со ступенек крыльца большого серого здания в тихом московском переулке, Андрей Морозов с наслаждением вдохнул полной грудью тёплый ве-сенний воздух и не спеша пошёл по тротуару. Только что закрыв за собой мас-сивную входную дверь райвоенкомата, он как бы закрыл последнюю страницу в очередной главе своей двадцатилетней жизни. Ещё несколько минут назад ставя на воинский учёт по месту жительства его, как бывшего десантника, сам военком в присутствие кого-то в штатском настойчиво “сватал” в КГБ, но Андрей не под-дался ни на какие соблазны. С него вполне хватило двух лет суровой романтики десантной службы – того, что навсегда остались в прошлом его кошмары в лице Васенина, Гараева и иже с ними.
Теперь он свободен, как птица в полёте. И никому не дано право поку-шаться на его свободу, разве что со временем какой-нибудь симпатичной девчон-ке – вроде той, идущей навстречу. И не только симпатичной, а ещё даже очень знакомой. И не просто знакомой, а той, с которой сидели в школе за одной пар-той. Вот так встреча! Алёна Бодрова – бессменный комсорг, умница, душа класса. Словно оправдывая свою фамилию, она была заводилой и идейным вдохновите-лем всех общественных и дружеских мероприятий, “свой парень” в юбке и “мечта поэта” многих ребят в классе. Но своим рыцарем она выбрала его – Андрея Моро-зова, далеко не самого выдающегося из одноклассников. Он провожал её со шко-лы домой и нёс её портфель, по выходным дням они ходили вечером в кино или на дискотеки, а потом в подъезде неумело целовались. Но однажды закончилась школа, и всё переменилось. У каждого началась своя новая жизнь, сводившаяся к редким телефонным звонкам. А потом и этого не стало. И вот такая встреча!
– Андрюшка! Какой ты красивый! – ахнула Алёна, узнав в плечистом, крепко сбитом парне в парадной десантной форме своего бывшего соседа по пар-те и первого кавалера, и не удержавшись от радости, на секунду повисла у него на шее и по озорному чмокнула Андрея в щёку.
– Да и ты, Алёна, что называется, в теле, – не удержался от комплимента в том же духе Андрей.
– Да, ну тебя! Лучше скажи – сколько мы с тобой не виделись: неужто два года?!
– А, может, больше? – помрачнел Андрей, – ты ведь даже на проводы ко мне не пришла.
– Так и ты за месяц до этого на мою свадьбу не пришёл, – в тон ему отве-тила Алёна.
– Ах, да, у тебя же был медовый месяц – какие уж тут проводы! – в голосе Андрея прозвучала грустная ирония, – сладкая, наверное, у тебя жизнь, Алёна.
– Издеваешься?
– Да, нет – надеюсь.
– И не надейся – ничего хорошего, – тяжело вздохнула Алёна, помолчала немного и прибавила, – вот смотрю я на тебя, Андрюш, и себя кляну: дура я, дура – сама себе жизнь испортила. Если бы только знала заранее – на кого я тебя про-меняла. Да ведь бес какой-то в нас тогда вселился: полкласса девчонок одна за другой замуж выходили, а потом жалели. В общем, никакой радости в жизни.
– Какие твои годы, Алёна?! – посочувствовал Андрей, – всё у тебя переме-нится и наладится. Может, твоя судьба ещё ждёт тебя впереди?!
– Уж не ты ли? – улыбнулась Алёна.
– Может и я, – ответил ей тем же Андрей.
Но тут с лица Алёны вдруг сошла улыбка, и доверчиво глядя ему в глаза, она сказала:
– Андрюш, а если серьёзно? Ты мне всегда нравился, только выглядел мо-лодым и в армии ещё не был. А теперь мне кажется, что у нас с тобой всё очень хорошо получится.
– Алён, спасибо, конечно, за доверие, – смущённо ответил Андрей, – но пойми меня правильно: я же только из армии пришёл, а она мне дорого обошлась. Дай хоть отойти от неё, очухаться да на ноги встать, а там что-нибудь придумаем!
– Ну, давай, чухайся, Андрюша, – иронично улыбнулась на прощание Алё-на, – только думай поскорее. Молодость – она быстро проходит. А, надумаешь – дай знать! Ну, пока, десантник!
И каждый из них пошёл своей дорогой. Не сказать, что для Андрея эта встреча ничего не значила, но время шло, а он так ничего и не надумал. Учился, работал, заводил новых друзей и знакомых, но никому из женщин не отдал своего сердца. Более того, прошло пять с лишним лет с того дня их с Алёной случайной встречи, а они не только ни разу не встретились снова, но Андрей даже понятия не имел, как живёт его недавняя подруга. И стал он постепенно забывать о ней, но, как оказалось, до поры, до времени – до новой встречи.
В тот год, второго августа, в День ВДВ решили встретиться после долгой разлуки четверо земляков-однополчан и отпраздновать своеобразный юбилей – пятилетие окончания службы. Созвонились (благо – все москвичи) и собрались у Андрея верные друзья-соратники: Аркаша Пролетарий, Иван Незаменимый и Ва-лерка Фауст. Были дружеские объятья, обмен новостями и неизбежные воспоми-нания об ушедшем и незабываемом времени, а потом за столом полились хмель-ные тосты: за “тех, кто в стропах”, за родных и близких, за любовь и дружбу. Но первым тостом помянули майора Барсукова Петра Ивановича, батяню-комбата, и других знакомых и безвестных офицеров и солдат их части, погибших за про-шедшие годы в далёкой и чужой земле Афганистана. Эту весть принёс друзьям Валерка, бывший недавно на переподготовке и случайно узнавший о том от вер-нувшихся оттуда десантников. Не удивительно, что газеты тогда писали только о том, как братский народ Афганистана строит социализм, а наш Ограниченный Воинский Контингент добивает последние остатки банд душманов, но войне там не было конца и края. Помянули ребята погибших, помолчали, понимая, что тоже могли оказаться на их месте, а потом стали пить за живых – жизнь-то продолжа-ется.
Под вечер, когда в четырёх стенах стало ребятам тесно и душно, потянуло их на свежий воздух, на простор – поделиться с окружающими гордостью за славную крылатую пехоту, за свою принадлежность к ней. Картина была доволь-но привлекательной и забавной: вдоль набережной Москвы-реки шли четверо поддатых и счастливых парней в голубых тельняшках и беретах, в джинсах и кроссовках и, раз за разом выкрикивая здравицы любимым войскам, пугали голу-бей на тротуаре и чаек над водой, а также благообразных прогуливающихся пен-сионеров. Но и этого, видно, было мало ребятам. Завидев одиноко стоявшую у парапета и отрешённо смотревшую на реку симпатичную девушку, они решили поразвлечься.
– Какая девушка и совсем одна! – под одобряющие взгляды друзей первым подошёл Андрей Морозов и попытался было обнять её за талию. Но лишь он при-коснулся к ней, как девушка порывисто обернулась. Увидав её заплаканное лицо, Андрей почувствовал, как с него мигом слетел весь хмель.
– Алёна! – выдохнул он.
– Андрюшка! – одновременно с ним поразилась Алёна и тут же ткнулась ему в плечо. Поражённые ребята молча смотрели на своего товарища, пока он сам не обратился к ним:
– Мужики, вы уж теперь без меня!
– Всё ясно с тобой, Андрюха, – отозвался Аркаша, – ты же ведь у нас один неженатый остался.
– Ишь какую невесту от нас скрывал! – подхватил Валерка.
– Не забудь на свадьбу пригласить, маэстро! – подытожил Незаменимый.
И оставшиеся трое друзей в тельняшках, обнявшись, пошли дальше по на-бережной. Когда же бывшие одноклассники остались вдвоём, Андрей бережно отстранил руками от себя Алёнино лицо и, глядя ей в глаза, спросил:
– Кто тебя обидел, Алён? Что случилось?!
– Что, что – нет мне жизни без тебя, Андрей, вот что! – сквозь слёзы про-говорила Алёна, – помнишь нашу встречу возле военкомата? Я же тогда из-за те-бя с мужем развелась, не могла с ним больше жить. Поэт-авангардист, всё стихи мне читал, а сам по тусовкам шастал, гулял, как мартовский кот, да мозги моро-чил таким же дурам, как и я. Вот и по молодости всё прощала ему, пока с тобой не встретилась. Разошлась, осталась одна и всё ждала, когда ты вспомнишь про ме-ня. Ждала, ждала и уже устала ждать. А тут в прошлом году стал за мной ухажи-вать ещё один кавалер – какой-то “фирмач”: цветы дарил, в рестораны водил, на машине катал. Говорил, что любит, даже с женой развёлся, паспорт показывал. Поверила, сошлись, стали жить вместе. Только он расписываться не хотел и детей заводить не собирался. Перезимовал у меня, а весной стал ездить в рабочие ко-мандировки. По неделям пропадал, а возвращался – видела я – какой-то не такой. И вот на днях совсем случайно узнала, что ездит он в командировки к своей быв-шей жене. Ругаться не стала – себе дороже, а просто выставила из квартиры за дверь его вещи и – поминай, как звали. Опять осталась одна: не девка, не вдова, не жена, а никому не нужна. Сначала держалась, а сегодня что-то совсем плохо стало. Пришла вот сюда, смотрю на реку и жить не хочется. Что же я такая несча-стливая: или Бог меня за что-то наказал, или я неполноценная какая?! Да ведь вроде всё на месте и не хуже, чем у других.
Алёна всхлипнула и, обхватив руками Андрея за шею, опять прижалась к нему:
– Андрюшенька, милый, не бросай меня, не уходи! А то – чует моё сердце – я тебя больше никогда не увижу! Я уже не могу без тебя!
– О чём может быть разговор, Алёна?! – ещё стараясь внешне быть спо-койным, а внутренне растроганный признанием несчастной девушки, ответил Ан-дрей, – мы же с тобой за одной партой в школе сидели, теперь у меня дома за од-ним столом сидеть будем да одной кровати спать – знать, пришло наше с тобой время.
Долго, до самого рассвета, гуляли они в парке у набережной Москвы-реки. О чём только не говорили в ту летнюю ночь, решившую их судьбу: вспоминали о прошлом, удивлялись настоящему, мечтали о будущем; и целовались, целовались – сначала снова неумело, как тогда в подъезде дома, а потом – как все счастливые влюблённые. Через полгода, в зимние трескучие морозы была их свадьба, а ещё через год родилась Дашка.
Вот так и пролетели незаметно почти пять лет нашей совместной жизни. Я смотрел на плачущую жену и понимал, как ей досталось в жизни! Так могу ли я добивать её своим возможным уходом к Ане Саяновой?! Значит, всё остаётся по-прежнему?! Значит, мне на роду написано – жить не так, как хотелось бы, а так, как надо, лишь бы совесть потом не мучила?! Превозмогая слабость от не ути-хающей боли в сердце, я встал и выключил телевизор, затем подошёл к Алёне и присел рядом, положив ей руку на плечо. Почувствовав прикосновение, жена за-мерла, но головы не повернула.
– Алён, прости – это первый и последний раз, чего в жизни не бывает! – сказал я сдавленным голосом, – не убивайся ты так – всё будет хорошо: никуда я от вас с Дашкой не уйду, если только ты сама не против!
– Не против! – повторила Алёна и подняла, наконец, мокрое от слёз лицо. Но ещё долго в знак любви и для очистки совести я целовал и успокаивал её. На этом и состоялось наше примирение.
4
Шло время, и после майско-июньских потрясений и обоюдных пережива-ний жизнь наша постепенно входила в свою привычную наезженную колею. Дни беззаботного отдыха сменились рабочими буднями со старыми знакомыми лица-ми друзей и коллег по работе. И как-то незаметно всё это снова закрутило, завер-тело, завалило делами и заело бытом. А тут ещё очень скоро навалились приятные хлопоты, связанные с переездом на новую квартиру. Ведь как известно: одно пе-реселение равняется двум пожарам. Мы с лёгким сердцем попрощались с нашей многолетней коммуналкой и переехали – но не в Солнцево, где жила и ждала ме-ня Аня Саянова, а на другой конец Москвы.
Со сменой мест и впечатлений, казалось, и душа моя успокоилась. Только в редкие минуты одиночества на самом дальнем донышке души при одном лишь воспоминании о недавних событиях вдруг просыпался маленький зверёк, и начи-нала грызть беспощадная совесть. Я ведь так и не смог до самой осени дозвонить-ся и встретиться с Аней Саяновой, или хотя бы узнать от кого-нибудь из близких о её судьбе – где она и что с нею. Видно, одна беда за другой случились в её жиз-ни, а я не только ничем не помог, не защитил, но даже как бы самоустранился.
Конечно, я мог бы оправдаться тем, что и в моей жизни произошли кое-какие уважительно-причинные изменения. После моего возвращения из “Зелёного бора” и неожиданно открывшейся всей правды для Алёны, закончившейся однако нашим примирением, жена повела себя совсем не так, как я ожидал. Не было больше никаких сцен ревности или великодушия с её стороны, но мы взаимно из-бегали всего того, что могло невзначай напомнить о моём пребывании в пансио-нате. Да и наши супружеские отношения на удивление отнюдь не пострадали – им уделялось даже более внимания и нежности. Видно, это было неспроста со сторо-ны Алёны. И я нисколько не удивился тому, что к концу лета она с сияющими глазами объявила, что у нас будет ещё один ребёнок, коли жилищные условия по-зволяют.
Но однажды, поздней осенью, набрав заветный номер телефона и спросив Аню Саянову, я неожиданно услышал в ответ томный женский голос:
– Таких здесь нет.
И повесили трубку. Я позвонил ещё раз:
– Девушка, а где она может быть?
– Не знаю и знать не хочу.
– Но это квартира Саяновых?
– Допустим.
– Тогда будьте добры позвать Виктора Михайловича.
– Витюша, тебя спрашивают.
Через несколько секунд знакомый голос Виктора Саянова произнёс:
– Я вас слушаю.
На мой вопрос о его супруге он ответил, как отрезал:
– Она здесь больше не живёт. Справок не даю. Если у вас ко мне ничего другого нет – всего хорошего!
В тон частым гудкам положенной трубки у меня забилось сердце в недоб-ром предчувствии. Но я вспомнил про рабочий телефон Ани и позвонил по его номеру. Молодой приятный женский голос поведал мне следующее:
– Аня Саянова у нас уже не работает. Она в конце мая попала в автомо-бильную аварию и сильно разбилась, потом долго лечилась и вынуждена была уйти из нашего института на более лёгкую работу и продолжить лечение.
– Простите, а с кем имею честь говорить?
– Лариса – её близкая подруга. Мы с Аней вместе в одном вузе учились, потом в одной лаборатории работали. Я навещала её в больнице после той злопо-лучной аварии по дороге из пансионата. Мы все здесь о ней переживали.
– А не рассказывала вам Аня об одной странной встречи в том пансионате?
– Я видела, как ей нелегко было вспоминать об этом, но она призналась мне, что случайно встретила там свою первую любовь – встретила и снова поте-ряла. Только Аня горевала больше о другом. Та её встреча с любимым человеком не прошла для неё бесследно, но на беду сказались последствия аварии: у неё слу-чился выкидыш – мёртвый мальчик.
Наверное, было слышно и на другом конце провода, как я заскрипел зуба-ми от услышанного в попытке сдержать свои эмоции. Только в голове мелькнула бешеная мысль: увижу Васенина – убью! Видно, и впрямь Лариса услышала по телефону мой сдавленный стон и испуганно спросила:
– А вы не тот самый Андрей, про которого мне Аня рассказывала?
– Да, тот самый.
– Ради Бога простите – я не знала!
– Да это я должен прощение просить за то, что не уберёг Аню.
– Господи, почему так бывает, что кому много даётся, с того много и спрашивается? Бог дал вам с Аней такую любовь и за неё же наказал.
– Лариса, – перебил я её, – как мне найти Аню?
– Мы и сами не знаем, где она сейчас и что с нею. Она развелась с мужем и ушла от него. Говорила, что вообще уедет из Москвы: у неё близкие родственни-ки где-то в Подмосковье. Извините, но я ничем вам больше не могу помочь.
Я поблагодарил добрую подругу Ани и положил телефонную трубку. Вот и стали теперь ненужными данные мне на прощание Аней два её номера телефона, тем самым оборвалась последняя нить, ещё незримо связывавшая нас с ней и ос-тавлявшая надежду на нашу возможную встречу. Вот и обозначился конец исто-рии, начавшейся много лет назад и имевшей своё продолжение на сцене “Зелёно-го бора”. Казалось бы с одной стороны был полный хэппи энд, где Бог покарал моих недругов, а в семье у меня воцарились мир, согласие и благополучие, но с другой стороны – с потерей Ани Саяновой появилась на сердце моём незаживаю-щая рана, в минуты одиночества приносящая нестерпимую боль тоски и печали.
С осознанием вины за упущенное счастье в сделанном выборе не оставляло меня и ощущение несправедливости по отношению к нам обоим, волею случая встретившимся однажды на жизненном перекрёстке и подарившим друг другу та-кое прекрасное чувство. Только Аня оказалась невольной провидицей: жизнь не-лепо и жестоко разбила тот хрусталь любви, из которого мы сделали лишь первый маленький глоток. “Дни наших встреч в пустыне бытия я пил, подобно драгоцен-ной влаги”, – как сказал один поэт. Но хрустальные осколки, время от времени впиваясь в память, болью отзываются в сердце – значит, живо ещё оно, если пом-нит наперекор годам и расстояниям.
Пускай какой-нибудь досужий умник назовёт всю эту нашу историю наду-манной банальностью, а чувства героев наивными и выспренными и совсем не современными, но мы были искренними и по-другому не могли. Так неужели, скажет ещё один умник, мы сделаны из другого теста по сравнению с такими, как Виктор Саянов, который, судя по всему, после развода быстро утешился в объять-ях другой женщины, или Сергей Васенин, для которого нет в жизни ничего свято-го – ни чести, ни стыда, ни совести?! Наверное – из одного, только закваска, ви-димо, разная. А, может, действительно любовь – дар Божий, как редкий талант, дающийся далеко не каждому из людей. И нам с Аней, выходит, даже повезло об-рести его, на краткий миг соприкоснувшись своими судьбами. Значит, то, что с нами было, не так уж и несправедливо?!..
Эпилог.
1
С тех пор прошло десять лет, наполненных новыми событиями и переме-нами для меня и моей семьи. Оставив в прошлом груз сомнений и тревог, видно, от хорошей жизни раздобрела душой и телом моя Алёна. Уже с трудом можно угадать в сорокалетней женщине черты той далёкой девочки-одноклассницы, бес-сменного комсорга и первой дамы сердца юного рыцаря. Бывшие на первых ролях личные проблемы постепенно сменились общежитейскими с меркантильным ук-лоном. Мельканье дней, похожих друг на друга, в замкнутом круговороте про-странства и времени среди одних и тех же лиц родных и друзей приучили к одно-образию во всём: ни хуже и не лучше – всё, как у людей.
У нас двое детей. Младшему, Димке – моему наследнику и будущему де-сантнику – скоро будет десять, и так порою интересно узнавать в нём себя в этом возрасте. А старшая, Даша, уже стала барышней: тонкие косички-хвостики пре-вратились с годами на зависть многим её ровесницам в длинную косу настоящей русской красавицы – такой же, какой я когда-то, давным-давно, впервые увидел Аню Саянову. Сколько же воды утекло с той поры за двадцать лет?! Иногда по вечерам, когда мы с дочкой листаем альбомы со старыми фотографиями и среди них находим виды “Зелёного бора”, я спрашиваю её: помнит ли она то время?
– Нет, пап, – отвечает Даша, – почти ничего не помню. Ведь это было так давно, а ты же сам видишь – какой я тогда была маленькой! Это для тебя там слу-чилось что-то незабываемое, вот ты и помнишь, а иначе не спрашивал бы.
Всё верно: то, что для меня было, как вчера, для её девичьей памяти слиш-ком большой срок. Она живёт мечтами, у неё всё впереди. А я уже всё больше об-растаю воспоминаниями – как старый парусник постепенно обрастает ракушеч-ником, и уже не столь стремителен бег его по морским просторам, и всё чаще предаётся он течению по волнам своей памяти. А вспомнить есть что.
2
После той достопамятной встречи бывших друзей-десантников разбежа-лись на долгие годы наши пути-дороги. У каждого была работа, дом, семья – свои неразрешённые проблемы и повседневные заботы, заслонившие собою давнюю армейскую дружбу. И трудно было себе представить возможность новой встречи, пока не пришёл 1991 год. Пасмурным августовским утром с таким знакомым в этих случаях “Лебединым озером” по телевизору и лживо-пафосным обращением к народу новоявленных спасителей Отечества совсем противоположное пробуди-лось в людских душах, и народ завёлся. Сначала бунтовали днём у себя на работе, а вечером самые отчаянные отправились на оборону Белого дома, откликнувшись на призыв ельцинского штаба сопротивления к воинам запаса и предпочтительно десантникам. Там мы и встретились в первую же ночь – я, Иван, Аркаша и Валер-ка. Не созваниваясь, но подверженные единому душевному порыву, мы пришли на защиту демократии, лишний раз убедившись, что дружба познаётся в беде.
От тех событий в памяти остались промозглые дождливые ночи, напол-ненные бессонной тревогой возможного штурма, негаснущие костры на баррика-дах и греющиеся у их пламени незнакомые нам люди с лицами, полными какой-то безумной решимости и уверенности в правоте своего дела. Бог миловал нас в пер-вую и во вторую, самую страшную, ночь, когда почти безоружные люди встали на пути танковой колонны и ценою трёх жизней остановили путчистов, а сорвавше-гося с мокрой брони Аркадия мы с Валеркой успели вытащить буквально из-под гусениц боевой машины. Но на следующее утро, растворившись в огромной толпе победителей на площади Свободы возле Белого дома, мы – четверо старых друзей – ликовали, приветствуя со всеми рождение новой демократической России и бы-ли счастливы тем, что являемся свидетелями таких грандиозных событий. Правда, когда после трёхдневного отсутствия, голодный и холодный, оборванный и про-копчённый, похожий на счастливого бомжа, я вернулся домой, то сразу почувст-вовал, что жена явно не разделяла моего гражданского счастья, предпочитая сугу-бо личное. А для личного ей нужен был живой, нормальный, как и все, мужчина, а не какой-то там демократ, готовый лечь на амбразуру ради мнимого светлого будущего и бросающий на произвол судьбы свою семью.
В эйфории от всеобщей и своей победы я не сдержался, и мы с Алёной крепко тогда повздорили. Но года через полтора жизнь сама поколебала мою принципиальную позицию, открыв глаза и на то, что в словах жены была доля правды. С приходом к власти так называемых демократов стал хиреть мой родной завод, пока совсем не вылетел в трубу, а я в числе других его работников стал в итоге безработным. Полгода сидел дома и “сосал лапу” на жалкое пособие и Алё-нину невеликую зарплату, выслушивая упрёки жены и тёщи по поводу своей не-состоятельности и потакания антинародному режиму, ради которого я с друзьями лез под танки. Правда, потом нотации поутихли, когда я к осени устроился охран-ником на фирму, которой охотно предоставил для складирования продукции свои помещения мой разорившийся завод. Так из романтика я стал прагматиком, по-вторяя про себя: за что боролись, на то и напоролись. И потому, когда начались кровавые октябрьские события девяноста третьего года, и мне по старой памяти позвонили друзья-сослуживцы с предложением дать отпор красно-коричневым, то я ответил им:
– Извините, мужики – я больше в эти игры не играю и вам не советую.
Заслужив своим отказом благорасположение жены, я понял, что дружба нашей армейской четвёрки дала первую трещину и по такой жизни долго не про-тянет. Было муторно оставаться дома и, уткнувшись в телевизор, выискивать в толпе воюющих сторон знакомые лица друзей и чувствовать себя предателем. А через день после звонка, в ночь известного штурма Останкинского телецентра, к нам домой на попутке приехали Аркаша Полетаев и Иван Незаметдинов с одной убийственною вестью: Валерку Фаустова подстрелили. Извинившись перед Алё-ной за вторжение, они уединились со мной на кухне, и там до самого рассвета, ещё не остывшие от пережитого, пили с горя захваченную по пути водку и, ругая “по пьяной лавочке” президента и парламент, устроивших обоюдную бойню, рас-сказывали мне о случившемся:
– Мы ещё там толком не успели разобраться, что к чему – ночь, стрельба, крики, грохот – а Валерка уже на земле лицом вниз лежит. Перевернули, подняли, а он в крови. Взяли вдвоём его на руки и – к дороге. Остановили частника: мол, братан, выручай – подбрось до Склифа! А он, стервец, ещё спрашивает: сколько дадите. Мы ему ответили, что пару раз в морду дадим. Выволокли его из машины, хотели отмутузить, да решили – пусть живёт, а то кто же нас повезёт потом. Так он после этого за пять минут домчал. Приняли у нас Валерку и на тележке в реа-нимацию покатили: он и так уже еле дышал.
Я слушал ребят, потрясённый не менее, чем они, и вдруг подумал: вот ка-ких друзей мне не хватало когда-то в “Зелёном бору”; может быть, тогда и не воз-никло бы никаких проблем; и кто знает, как бы ещё сложилась после этого моя жизнь. Утром Аркадий с Иваном уехали за новостями в Склифосовскую, а вече-ром позвонили, обрадовав, что Валерка живой, но плох и без сознания.
Потом прошёл месяц, другой. В Москве уже больше не стреляли, но жизнь вокруг кипела и бурлила, голова ходила кругом от стремительности перемен: сме-нилась власть, сменилась и сама страна со всеми её “причиндалами”, но уже не лежала душа, как два года назад, ко всем этим новшествам, и принимал я их, как данность. Под Новый год оклемался, наконец, Валерка Фаустов. Встретив его, измождённого, с потухшими глазами, на пороге больницы, я понял, что ещё од-ним романтиком стало меньше. Но оставались самые стойкие и неисправимые среди нас – Полетаев и Незаметдинов. Видно, много у них было ещё нерастрачен-ной энергии, если вскоре оба они пошли работать в милицию, а ещё через год в составе московского ОМОНа отправились наводить конституционный порядок в мятежную Чечню и сгинули там на исходе девяноста пятого. Только домой к ним прислали известие о том, что без вести пропали ребята.
3
Прошло ещё два года. Видимо, пережив временный кризис, стал понемно-гу оживать и мой завод. Новые времена заставили по-новому работать мозги его руководства, и дело пошло на лад. Заработали цеха, и я вернулся к своему рабо-чему станку к вящей радости жены. Ещё одно событие привлекло моё внимание и заставило невольно обратиться к прошлому. Просматривая как-то раз в газете криминальную хронику, я узнал из небольшой заметки, что на днях в аэропорту Шереметьево-2 при досмотре ручной клади сотрудниками милиции и службы авиационной безопасности были задержаны с крупной суммой валюты, не вне-сённой в таможенную декларацию, два известных российских финансиста Виктор Саянов и Сергей Васенин, направлявшиеся за границу на постоянное место жи-тельство в Америку. После составления протокола и изъятия контрабандной ва-люты, Саянов и Васенин были отпущены и вылетели согласно цели своего мар-шрута.
– Скатертью дорога, – ответствовал я по прочтении заметки, – а могли бы и “попариться” на нарах в Матросской тишине.
Прочитал и решил не делиться с Алёной этой новостью – зачем бередить старые раны? А то и так с некоторых пор не всё ладно было в наших с ней отно-шениях. Но, рано или поздно, а прошлое вновь напомнило нам о себе и не луч-шую сторону. Как-то летом по пути с работы домой услыхал я в замкнутом и тес-ном пространстве перехода метро чью-то игру на баяне и негромкий голос испол-нителя. Ничего особенного в этом не было, так как немало у нас нищих музыкан-тов зарабатывают себе на жизнь таким способом. И я уже собрался было по при-вычке отвернуться и пройти стороной, как подойдя поближе, услыхал до боли знакомую мелодию и остановился послушать её. Слушал и повторял про себя слова песни, живо напомнившей мне годы юности и самое сокровенное, с нею связанное:
Но мне кажется снова,
Я у дома родного,
В этом зале большом
Мы танцуем вдвоём,
Так скажите хоть слово,
Сам не знаю о чём.
Когда закончилась песня, и смолк баян, я достал кошелёк и, не скупясь на деньги, решил отплатить музыканту за дорогое для меня удовольствие. Но подой-дя поближе сквозь спешащую в оба конца толпу, я чуть не упал в обморок от уви-денного. В расстёгнутом на груди камуфляже, из-под которого виднелась десант-ная тельняшка, и в голубом берете, на складном стуле, позади которого стояли костыли, сидел одноногий Иван Незаметдинов, а перед ним – раскрытый футляр от инструмента с брошенными туда мелкими деньгами. Я тут же выгреб всё со-держимое кошелька и кинул в футляр. А когда Незаменимый оторвал удивлённый взгляд от денег, я сказал ему дрогнувшим от волнения голосом:
– Да ты никак с того света вернулся, брат?! Где ж ты пропадал всё это вре-мя? Дай же тебя пощупать – живой ты или нет!
– Здорово, Андрюха! – обрадованный встречей Незаметдинов отставил в сторону баян, привстал, и мы с ним крепко обнялись у всех на виду.
– Каким ветром тебя сюда занесло? А где Аркаша? Что с вами там случи-лось? – засыпал я его вопросами.
– Угробили наш батальон, и сам я чуть Богу душу не отдал – полгода по госпиталям валялся – отвечал Иван, – а Полетаева только недавно из плена верну-ли в обмен на чеченца. И знаешь, кто всё это провернул? Наш бывший ротный старшина – Руслан Гараев. Его самого с друзьями когда-то из тюрьмы на наших солдат обменяли, а теперь он там полевой командир. Аркаша мне рассказывал про него: солидный такой, борода лопатой. Как узнал, что у соседнего отряда плен-ный русский появился со знакомой фамилией, тотчас приехал и к себе его пере-купил, а потом с нашим командованием договорился об обмене. Аркадий сейчас долечивается, а я вот ни на что больше ни гож и с недавних пор подрабатываю здесь – дело знакомое. Помнишь, Андрей, как мы с тобой когда-то на пару высту-пали?
– “Кто служил, тот не забудет!” – ответил я строчкой известного изрече-ния, а в голове моей вдруг мелькнула мысль, – Иван, будь здесь – я скоро подой-ду!
Я рванул с места и пулей кинулся домой, благо до него езды было не более четверти часа. Дома никого не было: Алёна ещё не пришла с работы, а дети нахо-дились с дедом и бабушкой на нашей подмосковной даче. Обуреваемый желанием осуществить свою выдумку, я раскопал среди накопившегося барахла в шкафу свою дембельскую десантную форму, облачился в неё и, подхватив старую ар-мейскую гитару, отправился в обратный путь. Незаменимый терпеливо дожидался меня, наигрывая песни на баяне, и только присвистнул, увидав меня в “десанту-ре”:
– Ну, ты, Андрюха, даёшь!
– А, ну-ка, Рызван, – сказал я ему, как двадцать лет назад на сцене Дворца пионеров, – ставь свою гармонь рядом и давай-ка, друг, споём для души!
И спели мы с ним весь свой старый репертуар и не по одному разу, да так вдохновенно, что словно вернулись в прошлое время, только слёзы стояли в гла-зах, а к горлу подступал ком, мешая петь обоим. Звенели бросаемые нам монеты. Подошла старушка, положила денежку и перекрестила нас. Останавливались на минуту иные женщины и, почувствовав не прошенные слёзы, бросали кто что мог и быстро уходили. Замедляли шаги молодые, видимо, уже отслужившие своё, ре-бята и мужики постарше. Но больше было всё же равнодушных: либо жизнью за-тюканных – неимущих, вечно спешащих, либо циничных в своей неприязни по-добных мероприятий.
За своим занятием мы с Иваном потеряли счет времени и опомнились, ко-гда обезлюдел подземный переход. На часах был поздний вечер. Мы собрали свои манатки, и я вызвался проводить Незаменимого до дому. Поймали такси и скоро были у него в двухкомнатной “хрущобе”, где Иван проживал вдвоём со своей ста-рой матерью после того, как от него, инвалида, ушла жена. Наскоро собрав на стол, мы ещё посидели с ним, распив бутылку водки на двоих, поминая ушедших и желая здоровья живущим, поговорили за жизнь, и после этого я отправился к себе.
Метро уже закрылось, пришлось ловить частника. И только глубокой но-чью я заявился домой. В прихожей горел свет, а в кресле рядом с телефоном дре-мала жена. Услышав стук захлопнувшейся двери, она проснулась и вскинула на меня взгляд, каким, наверное, встречают инопланетянина с враждебной нам ци-вилизации. А видок у меня и впрямь был ещё тот: поддатый, в тельняшке и с ги-тарой.
– Ну, всё: цирк уехал – клоуны остались, – сказала Алёна голосом, в кото-ром звучал металл невысказанной злости, – посмотри: на кого ты похож, почтен-ный отец семейства! Как тебя только в милицию не забрали! Я с ума схожу, весь вечер обзваниваю родных и знакомых, уже собралась в розыск тебя объявить, по-ка моя подруга сама не позвонила и не обрадовала тем, что случайно видела тебя, поющего в метро. Но что это был за маскарад, она понять не могла: то ли тебя в армию забрали, то ли ты нищим музыкантом стал, то ли с ума спятил. Ты хоть понимаешь, как мне было “приятно” выслушивать от неё, что муж у меня идиот, да к тому же, как я вижу, и алкоголик.
– Если бы твоя подруга была такой же идиоткой, как и я, то это не так уж и плохо, – спокойно ответил я.
– Да мне не с ней, а с тобой, дураком, жить.
Но вместо ответа на очередной “комплимент” жены, я вдруг сказал:
– Зря я, наверное, тогда к тебе на набережной подошёл. Надо было другим маршрутом идти – может, не встретились бы и только лучше было бы обоим!
Открыв было рот, чтобы продолжить свою гневную тираду, Алёна осек-лась, когда до неё дошёл смысл сказанного. Она молча смотрела на меня, и на ли-це её отразилась борьба оскорблённой гордости и давно забытого, но пробудив-шегося чувства. Так и не сказав ни слова больше, Алёна повернулась и ушла в спальную комнату. Два дня потом мы с ней не разговаривали, но постепенно ме-жду нами установилось, хоть и зыбкое, но мирное сосуществование с намёком на прежнюю любовь. На большее мы и не рассчитывали.
4
Вот так и пролетели эти десять лет, вполне благополучных в житейском отношении. И если только прошлое иногда ещё напоминало о себе, то вновь на-чинала неисправимая душа моя томиться и болеть – всё об одном и том же. Каж-дый год, с наступлением лета, проезжая в переполненной дачниками электричке по Киевской дороге мимо платформы Солнечная и глядя из окна на белокаменные солнцевские новостройки, я мысленно обращался к той, единственной, с кем свя-зано у меня название этого микрорайона:
– Здравствуй, Аня Саянова! Где ты сейчас и как тебе живётся на этом бе-лом свете? Бог так щедро одарил тебя красотою внешности и души, музыкою го-лоса и грациозностью жеста, теплотою взгляда и обаянием женственности, когда даже в мелочах сквозит незримая изящность: имя ли твоё или почерк несохра-нившегося письма. А, главное, у тебя от Бога редкий дар красивой бескорыстной любви. Но отчего же так немилосердно он обошёлся с тобою, ниспослав судьбе твоей столько бед и несчастий, не вознаградив ничем в итоге и обрекая душу твою на вечную тоску и грусть по несбывшемуся?! Как бы мне хотелось оши-биться в этом и представить тебя за прошедшие годы счастливой и не жалеющей ни о чём – мало ли что было когда-то! Ведь наша жизнь непостоянна: всё в ней течёт, всё изменяется. И только прошлое остаётся неизменным в нашей памяти и не даёт покоя – оно нам не подвластно, в нём ничего нельзя исправить, даже если бы и хотелось, оно было и останется таким навсегда.
Но, видно, Бог черновиков не держит
И наши судьбы набело творит:
Даст шанс на счастье маяком надежды
И никогда его не повторит.
Вот почему так живо до сих пор во мне ощущение того, что однажды на горизонте моей судьбы появилось что-то светлое, большое и лучистое, как солн-це. Но, опалив своим горячим дыханием, оно ушло в заоблачные дали. И алые краски зари, обещавшие праздник тепла и света, сменились на серые однообраз-ные будни с маленькими житейскими радостями вместо одного, огромного – в целое небо! – счастья. Конечно, можно жить, прикрыв глаза рукой от ослепитель-ных лучей любви, оправдывая свой выбор тем, что в тени обыденности будет проще, тише и спокойней. Но сердцу-то не прикажешь!..
5
...Утверждают, что, когда человек уходит из жизни, перед мысленным взо-ром его стремительно проносятся прожитые им годы. Нечто подобное испытал и я, когда на время отрешившись от окружающего мира, сидел с закрытым руками лицом на скамейке, в сквере у Большого театра, после невероятно-случайной встречи с Аней Саяновой. То, что это была она, у меня уже не было сомнений. Да, память пролистала все мои сорок отшумевших лет, но жизнь на этом всё же не кончалась, и многое могло быть впереди, если сердце так живо откликнулось на эту встречу. Выходит, чувство к дорогому мне человеку ещё не умерло, спрятав-шись в тайниках души.
Пусть прошедшие годы стёрли из памяти черты любимого лица, но, видно, где-то в подсознании у нас сработали одновременно неведомые биотоки. Значит, до сих пор мы смотрим на мир одним взглядом, дышим одним воздухом и думаем об одном. Значит, ещё не всё потеряно, а надежда умирает последней. Отныне, ежедневно – месяц, год, всю оставшуюся жизнь – я буду приходить на эту улицу, к этому дому, где Бог нам дал увидеться и в третий раз.
Мы не можем не встретиться, если последними словами в твоём письме, Аня, было: “Я буду ждать тебя, Андрей!” А потому я отвечу тем же: “Я буду ждать тебя, милая моя, солнечная Аня Саянова!”
Февраль 1997 г. – февраль 2000 г.
Зелёный бор
© Copyright: Геннадий Милованов, 2009
Свидетельство о публикации №209121900605
Свидетельство о публикации №209121900605
Рецензии
Хотел что-то тут написать. Передумал. Не мне ставить оценки такому творчеству. Недостоин.
Алек Иванов 27.09.2011 20:58 • Заявить о нарушении
Алек Иванов 27.09.2011 20:58 • Заявить о нарушении
Хорошо, если это не ирония, но всё равно спасибо. Удачи.
Геннадий Милованов 27.09.2011 22:39 Заявить о нарушении
Геннадий Милованов 27.09.2011 22:39 Заявить о нарушении
Это не ирония. Хорошо написано. Хотел немного поговорить за "дедушек" Советской армии, но передумал. Не место и не время.
Алек Иванов 27.09.2011 23:15 Заявить о нарушении
Алек Иванов 27.09.2011 23:15 Заявить о нарушении
Ирония - это "дедушка" в 20 лет, злая, неистребимая ирония.
Геннадий Милованов 30.09.2011 10:55 Заявить о нарушении
Геннадий Милованов 30.09.2011 10:55 Заявить о нарушении
На это произведение написаны 4 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.