Опоздания не прощаются

                Ольга Журавлёва

                Опоздания не прощаются.

               

   Действительность такова, что месяц назад Гере исполнилось тридцать шесть лет. Исполниться-то исполнилось, но она это как-то не учла, и продолжала жить по-прежнему. Как год назад, а может, и все десять. Жизнь брала её в оборот, не спраши-вая разрешения. Значит, хозяйкой жизни была не она. Гера давно с этим смирилась, она точно знала, что выбранную профессию ей не поменять, в любви она постоянна,  а всё происходящее зависело именно от этого. Гера была журналистом на областном радио. При чем много лет. Работу свою любила и не представляла, что можно зани-маться чем-то другим. Любовь была взаимной. Работа тоже любила Геру. Это выяс-нилось однажды и навсегда. Во времена перестройки журналисты, как и все осталь-ные граждане,  заметались. Хотелось не продешевить. Уйти туда, где больше плати-ли. Ибо – рыба ищет, где глубже, а человек, где больше рыбы. Гера решила пойти работать в бюро по продаже квартир. Она позвонила по нужному телефону, с ней строго и обстоятельно поговорил начальник по фамилии Баранов. Он пригласил прийти и при этом сообщил, что может посвятить разговору 10 мину. Гера провела в его уютном кабинете час. На последок он сказал, что взять её на работу не может. Гера смотрела на  Баранова, как баран на новые ворота.  Тот ласково улыбался:
- Вы на себя в зеркало смотрели?
Гера слегка испугалась – может что-то не в порядке?
Баранов продолжил:
- Я не могу вас взять на работу, потому что у вас очень умные глаза. Да и сама по се-бе вы женщина умная. И, не побоюсь этого слова, – красивая.
Гера заморгала длинными ресницами:
- Господин Баранов, мне впервые отказывают в приёме на работу из-за моего ума. Обычно именно из-за него меня на работу и брали.
- Вы где работаете?
- На областном радио.
- Вот идите туда, Гертруда Стоединовна, и работайте! Как я понимаю, опоздания на вашу работу не прощаются?
- Не прощаются, иначе в эфире будет дыра. А это недопустимо.
- Вот видите?
Гера вышла из конторы, развернулась на 180 градусов и буквально побежала под гору к телевышке. Профессия тут же подсунула ей нужных людей, у которых следо-вало взять интервью или пригласить их для разговора в прямой эфир. С тех пор пе-редышек в работе случалось мало. Во время этих передышек разрешался отдых в Турции, Египте или на Байкале. Отдых был настолько активным, что времени на размышления о жизни не оставалось совсем. Потом опять Геру захватывала работа. Наваливалась усталость, хотелось спать, мысли путались. Ей снились сны настоль-ко яркие, что,  проснувшись, она не могла понять – где сон, а где реальность. Реаль-ность утром брала в оборот, ночь показывала новые невероятные сюжеты  и так без конца. Муж жил своей отдельной жизнью. Они что-то обсуждали, о чём-то договари-вались, в общем, мирно сосуществовали каждый в своём русле. Это было странно для обоих, потому что в молодости они были необходимы друг другу, а сейчас лишь терпели присутствие. 
    В последнее врем одна постоянная мысль преследовала Геру: «Я больше не буду его любить». Мысль относилась не к мужу. У Геры было страстное желание – ли-шится памяти, не думать об этом человеке и о любви к нему. Но в настоящий момент таких способов не было. Не изобрели.
                Когда перестройка поутихла, люди стали дышать более свободно, но теле и радио журналисты серьёзно пострадали именно в это относительное затишье. Сна-чала на областное радио пришла новая сетка вещания. Это слегка ошарашило кол-лектив, но профессионалы на то и профессионалы, что умеют адаптироваться и про-должать работать в новых условиях. Год люди привыкали к новшествам. Спустя этот самый год грянул новый гром. Сверху пришёл приказ сократить половину ра-ботников ГТРК. Первыми пострадали пенсионеры. Молодёжь ушла сама, увидев, во что превратилась зарплата. Остались работать люди среднего поколения и началь-ники. Зарплата начальников, видимо, не уменьшилась. Среднему поколению, к ко-торому относилась и Гера, было предложено освоить монтаж программ на компью-тере и компьютер вообще,  так как исчезла такая профессия как звукооператор.  Справившись с поставленными задачами,  Гера поняла, что ей нет цены. Но её цен-ность ещё возросла, когда дикторы пошли в отпуск один за другим, и начальник по-просил поработать за них. Женщин в жизни  в первую очередь губит любопытство. Гере было любопытно попробовать себя в роли диктора.  Ясным июльским утром она зашла в радиовещательную аппаратную,  села в дикторское кресло и впервые открыла эфир: «6 утра в городе! Здравствуйте, уважаемые радиослушатели!» Было страшно. Адреналин бурлил. Страх преследовал Геру постоянно. Она ставила бу-дильник в сотовом телефоне на 4 утра, боялась проспать. И мысль – я больше не бу-ду его любить, на время исчезала. Но как только наступал просвет -  в эфире  звуча-ла песня или реклама, или чей либо сюжет, мысль возвращалась к Гере. «Я больше не буду его любить!» Однако, каким-то замечательным образом всё менялось, и внутри себя она слышала другое: «Но я же люблю его!» Потом звучал позывной но-востей, Гера придвигала к себе папку с текстами, говорила вслух: «Ни чего лично-го!», нажимала на кнопку выхода в эфир и читала новости голосом, в котором скво-зил металл. Новости – это официальная информация, это особый жанр,  их нельзя читать нежно, как стихи.
           По утрам она открывала глаза гораздо раньше сигнала будильника, отключа-ла телефон, чтобы не разбудить мужа, шла на кухню варить кофе. К пяти просыпа-лась окончательно, выходила на улицу, где её ждала машина. Машина была совер-шенно не комфортабельная – уазик-буханка. Сиденья  пыльные, пол грязный. Гера носила светлые вещи. Белоснежный брючный костюм, платье цвета топлёного мо-лока, душилась дорогими духами. Так она мстила своей юности, в которой было од-но единственное платье из рогожки кирпичного цвета, одна единственная самоши-тая клетчатая юбка и толстый фиолетовый свитер. Ах да! Еще был летний довольно щёгольской костюмчик с зауженной юбкой и большими белыми отворотами на го-лубом пиджачке.
     Дорога до студии была скучной и однообразной. В окне мелькали одни и те же до-ма и одни и те же люди: вот красивая и хорошо одетая девушка с длинными светлы-ми волосами идёт, размахивая сумочкой. Вот две бомжихи  в зимних свитерах, трико и в туфлях на каблуках едва передвигают ногами. То ли каблуки виноваты, то ли хмель вчерашний ещё не выветрился. А они хотят снова выпить и останавливаются у мусорного бака, достают оттуда пустые бутылки. Вот пожилой мужчина с огром-ным серебристым мостино на коротком поводке. Мужчина каждый день одет в одно и то же: короткие джинсовые бриджи, майку и велюровый пиджак. Если с бомжиха-ми и мужчиной всё ясно, то откуда и куда идет в такую рань девушка? А вот трол-лейбусы выкатывают из ворот депо. Они похожи на зелёных ленивых крокодилов.   
   Водители машины, которые сменяли друг друга каждую неделю,  при виде Геры не оживлялись, а начинали тосковать, потому что ощущали своё несоответствие физи-чески. Они не знали о мести Геры её бедной юности, они считали «дикторшу» бога-той воображалой.  Гера скромно сидела все десять минут пути до студии, положив на колени белую летнюю сумочку необычной формы. Сумочка  походила очертаниями на нижнюю часть скрипки. Это напоминало о музыкальном детстве, в котором при-сутствовали пианино и виолончель. А влюблена она тогда была в скрипача-одноклассника. Любовь была настоящим блаженством: Гера не знала, что это - лю-бовь, а скрипач не догадывался о её чувствах. То состояние сейчас можно опреде-лить, как предчувствие любви. Она помнила своё смущение и его равнодушие. Свои пылающие щёки и его равнодушие. Своё обожание и его равнодушие.  Все пребыва-ли в неведении и ни кто не страдал. Гера не страдала, она вдохновенно обожала. При чём обожала не за красоту, а за талант. Скрипач имел самую обычную внешность, но когда скрипка пела в его руках, он преображался.
  А  влюбился в неё позднее, когда все были женаты и замужем. И уже она была рав-нодушна. Он страдал, а она не любила. Всё было сознательно, по-взрослому:  кончи-лась в ней детская любовь к нему. Сейчас ей хотелось, чтобы ситуация повторилась, чтобы ушла нынешняя безумная любовь и в ней поселилось бы равнодушие. Но мысль «я его люблю!» не покидала. Тогда Гера начинала бороться за равнодушие : «Я больше не буду его любить!», - повторяла она упорно. Не помогали эти слова. Она вспоминала, как он гладил её по волосам и при этом дразнился: «Герда, ты -  влюб-чивая ворона!» Он не верил, что удостоен её любви. Он думал, что ещё кто-то может так же нежиться в этих лучах, настолько сильно было их тепло. От неверия он при-ходил в отчаяние. Гера ласкала его, уговаривала: « Ты мой любимый! Ты самый лучший!». Потом поняла, в чём дело и перестала стараться, чтобы поверил. Пусть сомнения мучают его, а её не касаются. Гораздо приятнее пребывать в зыби собст-венной любви. Кстати, Гердой её звал только он. У других фантазии не хватало.   Он был талантлив, а Гера нуждалась в том, чтобы обожать талант. Их встречи были то яростно короткими, то блаженно длинными. Они не  могли оторваться друг от друга. Но отрываться рано или поздно приходилось. Гере казалось, что она умирает от по-тери крови из ран, оставшихся после расставания. Она просыпалась ночью от физи-ческой боли в руках и ногах. Болело сердце от многочисленных шрамов, образовав-шихся в разлуках. А он убеждал, что ни чего изменить в их жизни нельзя. Они со-стоялись и в профессиональном и в личном плане. А на старости лет что же людей-то смешить? Сначала Гера вымаливала десять лет счастья, потом -  хотя бы пять лет без расставаний. Но он всегда скучным голосом говорил одно и то же: «Это лишь кажется, что мы можем жить вместе. На самом деле всё не так». Эти слова произно-сились после сумасшедших объятий, во время которых у него сердце колотилось так же сильно. Поэтому Гера не верила ни одному его слову. Смутно она догадывалась, что больше он убеждает себя, а не её. Боится сорваться с привычных рельсов. Она отпускала, говорила вслед: «Ну, два года. Я согласна на два года счастья». Он нежно целовал её в глаза, в нос, в губы.…  И после этого они не могут жить вместе? Просто он очень ленив, и ему не хочется ни чего менять. Он цинично врал, что кроме сексу-альных телодвижений ни на что не способен. Тогда откуда деньги на дорогие подар-ки, рестораны и поездки за границу? Она не спрашивала. Принималась жить сего-дняшним днём, где всё это было. Потом она всего лишалась в один миг и мысль: «Я не буду больше его любить», - долбилась в мозгу. А тут подкатывало лето, и она вхо-дила в жёсткий график работы диктора.
           Гера легко спрыгивала со ступеньки машины, благодарила водителя и стре-мительно шла к стеклянным дверям проходной. Охранники всегда оживлялись, встречая её. При чём они встречали в прямом смысле – открывали двери, не дожи-даясь звонка. Ключи от дикторской уже лежали наготове. Дежурный охранник с на-слаждением втягивал воздух, хотел надышаться её ароматами. Это было первое и единственное замечательное впечатление его утра. Через три часа через проходную пойдут хмурые начальники, журналисты, режиссёры, с утра мало у кого хорошее на-строение. А временная «дикторша» всегда весёлая и приветливая. Геру происходя-щее  слегка забавляло, но,  в общем,  она относилась ко всему, как к должному. Вот сейчас, в это самое время, тысячи людей просыпаются в своих домах и первым де-лом включают радио, чтобы узнать прогноз погоды. Нынешнее лето было полно сюрпризов – адову жару неожиданно сменял адский холод. И то и другое было плохо. И Гера должна была предупреждать слушателей о том, что их ожидает по выходу из дома. Однажды ей позвонила подруга детства и буквально потребовала, чтобы Гера не тратила время в эфире на пожелания хорошего дня, а сразу же читала погоду, по-тому что она в это время стоит у дверей и ждёт прогноза, -  будет дождь или нет, взять зонтик или оставить. Не таскать же лишний груз весь день в сумочке напрас-но!  Новости народ слушал в пол-уха.  Иногда новости были интересные и полезные, а иногда -  совершенно непонятные из-за нагромождения цифр и процентных соот-ношений. В спорте Гера разбиралась, поэтому спортивные новости ей нравилось чи-тать. Она читала их со знанием дела,  и люди это чувствовали. Правда, была одна команда из Ди-мит-ров-гра-да. Это слово по началу выговаривалось с трудом. Од-нажды её остановил на улице старый приятель и сказал, что замечательно, когда женщина разбирается в футболе. Гера поболтала с ним немного и пошла по своим делам. А тот решил, что она загордилась – ведь под её голос просыпается весь город и вся область! Как раз гордости Гера не испытывала совершенно. Иногда, как и все живые люди, она ошибалась, читая тексты, переговаривала неправильно произне-сённые слова, извинялась перед слушателями. И ей было от этого  неловко. После эфира она выходила на улицу, видела много народу, гуляющего по парку, стоящего на остановке и радовалась, что эти люди её не слышали. Придя,  домой,  она звонила подруге Лоре:
- Лора, я сегодня оговорилась два раза. Катя Андреева, наверное, не оговаривается.
- Да что ты! Как раз вчера она ошиблась в каком-то совсем простом слове! – бесстра-стно лгала Лора, чтобы ободрить подругу.
- Правда?
- Правда! Она ведь тоже живой человек.
Гера успокаивалась. Она отлично знала, что её ошибки и оговорки слышат только профессионалы. А супер профессионал – профессор университета Эльвира Михай-ловна, у которой Гера училась, даже собрала все ошибки в одну книжку и выпустила её тысячным тиражом. Ошибки там все были именные, то есть было написано – кто, когда и где так выразился. Была там и фамилия Геры. Эльвира Михайловна ис-кренне Геру любила, и,  встречая её случайно на улице, замечаний в устной форме не делала. Они болтали о пустяках и мирно расходились. А некоторые журналисты держали зло на профессора за эту книжку. Они жаловались Гере, призывая,  её в со-юзники, но Гера отвечала: «Слово не воробей – вылетело – не поймаешь!» У неё сло-ва вылетали,  время от времени. Но знание того, что простой слушатель,  помнит это только несколько секунд, успокаивало.
    Зато все родственники многочисленные не отрывались от радиоприёмников. По-том они звонили и хвалили её, как девочку-отличницу, -   какая молодец! С некото-рыми она не виделась годами и поэтому осталась в их памяти ребёнком. И сейчас этот самый ребёнок работал на радио. Так они думали, по крайней мере.
    Дикторы на областном радио были настоящими профессионалами. Один с детства мечтал стать диктором и свою мечту осуществил. До пенсии ему оставалось два года. Он ни когда не был женат, потому что своей женой считал профессию. Другой тоже ни когда не был женат,  потому что был поздним ребёнком и в данный момент жил  с парализованными стариками-родителями. Всё свободное от работы время он пре-данно проводил с ними.  Голоса дикторов в эфире мало отличались друг от друга. И когда возник там Герин глубокий и насыщенный интонациями голос, слушатели это сразу отметили. Они даже звонили начальнику радио и благодарили за нового чело-века, который так красиво произносит слова прогноза погоды. Дикторы морщились, но терпели, тем более, что они знали – Гера на их место не метит. Она любила жур-налистику. На дикторской работе она тупела. Читать, написанное другими – ту-пость. Как бы ты хорошо это не делал, интеллекта  не прибавляется, считала Гера. А информация, повторенная дважды, равна нулю.
    Отработав месяц за одного из дикторов, Гера получила недельную передышку. То есть, она могла неделю побыть просто журналистом. Сделать репортаж для про-граммы, записать интервью. Долгожданная свобода опьянила. Тут же подвернулся случай съездить в короткую командировку. У самого большого местного писателя отмечался в эти дни юбилей. Торжества намечались грандиозные – большой литера-турный вечер в областной библиотеке, открытие родника на родине писателя и за-вершить всё это должен был банкет в самом модном ресторане. У писателя имелись богатые спонсоры.
      Литературный вечер был долгим и нудным. Потому что поздравить писателя со-чли своим долгом все более или менее крупные городские и даже областные началь-ники. Бесконечно длились речи, подносились ненужные подарки, пелись романсы и почему-то частушки. Но именно частушки и внесли оживление в летнюю душную скуку. Геру особенно рассмешила одна: «Раньше были времена, а сейчас – мгнове-ния. Раньше поднимался дух, а теперь – давление!» Под словом «дух», конечно же, подразумевалась самая значительная часть мужского тела.  На завтра была назна-чена поездка на родину писателя в несуществующую деревню, где уже был обустроен родник силами бывших односельчан.
   Утро выдалось тёплым и ясным. Гера надела пеструю шифоновую юбку и белую кружевную блузку. Из знакомых журналистов в машине был её старый приятель Миша Козлов и подруга по имени Нати. Выглядела Нати странно – при всей своей природной скромности она имела вид гулящей тётки, которая не знает меры в кос-метике, нанесённой на увядающую кожу. И цвет волос у неё всегда был вызываю-щий. А одевалась она, как подросток. Или просто носила одну одежду со своей че-тырнадцатилетней дочкой? Поэтому Гера на её фоне выглядела целомудренной, хотя как раз она-то таковой не являлась. Она любила вовсе не своего законного мужа, а совсем другого человека. Любила страстно и давно. Страсть не утихала, как на зло. Это была взаимная любовь. Нати было в курсе дел.  Правда,  последние лет пять они встречались только на каких-то мероприятиях или брифингах. Но всегда рассказы-вали друг другу о том, что именно сейчас происходит. В жизни Нати был только муж, а в жизни Геры – не только муж.  Они искренне сочувствовали друг другу. Гера сочувствовала в том, что муж Нати её не любит, а та сочувствовала Гере, что и не муж её любит тоже.
   Ещё в их машине сидел фотограф Лузкин. Сколько ему было лет – не знал ни кто. Но Гера помнила, что он снимал её на выпускном вечере в школе. И уже тогда он был старым.   Из новых и незнакомых  были журналисты с недавно созданного теле-канала – очень толстый мальчик-оператор и девочка-журналист с брегетами на зу-бах. Миша и Гера посмотрели на молодое племя, переглянулись,  и на первой же ос-тановке Миша решил купить бутылку коньяка. Придорожный магазин, в который они зашли с жаркой улицы, удивил наличием разнообразного товара, прохладой и забытыми запахами. Такой непередаваемый запах имеют только старые сельские магазины, в которых раньше были лишь хлеб, водка, конфеты-подушечки и в меш-ках сахарный песок жёлтого цвета. Гера попросила, чтобы Миша взял лимон и шо-коладку. Продавщица с удовольствием обслуживала Мишу – во-первых, он был симпатичный мужчина, во-вторых – явно городской и солидный. Когда подошла к прилавку Гера и попросила лимон порезать и сложит его в одноразовый стаканчик, продавщица хлопнула в ладоши и закричала на весь магазин:
- Люди добрые! Это же та самая девушка, что нам погоду по утрам рассказывает!
Гера смутилась:
- Что же кричать-то?
Потом пришла в себя:
- А вы как узнали меня?
- Так по голосу же!
Миша потрепал Геру по плечу:
- Вот и тебя слава настигла. Будешь ли ещё?
Они забрались в машину, и было решено тут же выпить. Молодые журналисты смотрели на стариков во все глаза – пить в жару? А как же работа? Надо же ещё и поработать! Миша, разливая коньяк в пластиковые стаканчики, рассказал анекдот: Приезжает Леонид Ильич Брежнев на тренировку сборной СССР по хоккею. Видит, что все хоккеисты пьяные. Говорит: «Эх,  ребята, если бы вы не пили, как бы вы иг-рали!» На что хоккеисты ему ответили: «Леонид Ильич, если бы мы не пили, как бы мы играли?» Лузкин, Гера и Нати засмеялись, подставляя стаканы для очередной порции коньяка. Выпили без тоста, по-деловому. В машину заглянул писатель, ему тоже налили, он произнёс тост – за дорогу к цели. Сказал, что безыдейно пить нель-зя, иначе всё это превращается в обычную пьянку. Тогда Миша стал поднимать ста-канчик, ограничиваясь фразой: «Ну, чтобы всем!» Молодые смотрели на происхо-дящее с опаской, явным непониманием и осуждением. Пить они брезгливо отказа-лись. С коньяком было покончено  к тому моменту, когда приехали в село, где ново-рожденного писателя крестили. Писатель с друзьями ехал в другой машине. Он не был смущён вниманием к своей персоне. Юбилеи для него стали чем-то вроде при-вычки. Его встречали с размахом, на какой способна глубинка – хлеб-соль, преста-релые певицы в расшитых концертных сарафанах пели величальные песни. Гера смотрела на старушек с сожалением – в такую жару в таких одеждах! И не зря она сожалела о них – одна из старушек тут же грохнулась в обморок или умерла. Лучше было думать, что это – обморок. Старушку унесли, взяв за руки и за ноги. Её жидкие волосы выбились из прически, и их концы волочились по земле. Писателя происхо-дящее не остановило. Он приехал открывать родник – символ чистоты и творчества. Надо довести дело до конца. Гера, Миша, Нати и Лузкин, находясь под коньячными парами,  воспринимали действительность острее и ярче остальных. Лузкин снял па-дение и вынос старушки с места действия. Гера подошла к мальчику-оператору: Снял? – Не успел. – А чего клювом щёлкаешь?
Толстый мальчик стоял, опустив глаза. После трогательной встречи гостей повели на экскурсию по селу. Гера подошла к Лузкину: «Как считаешь, старушка жива?» «Померла». «А ты почём знаешь?» «Что я, покойников не снимал никогда?» Коньяк и жара делали своё дело. У Геры покатились слёзы по щекам: «Я больше не буду его любить!» Она достала из сумочки солнцезащитные очки, надела их, закрыв от людей слёзы, а глаза – от несправедливого мира. 
   Шагая по селу, Гера вспомнила, что здесь бывала когда-то, приезжала в команди-ровку, делала репортаж о местном ипподроме. Нашла в мини толпе сопровождаю-щих бывшего председателя, стала расспрашивать о лошадях. Председатель загру-стил, сказал, что ни конюшни, ни ипподрома спасти во время перестройки не уда-лось. Гера вспомнила, как её сажали тогда на лошадь по кличке Победа, чтобы она на практике поняла, как это - быть всадником.
- Победа, - грустно произнёс председатель, - вы даже имя помните.
- Да. Она была огромная, серая в яблоках. Мне сказали, что это самая спокойная лошадь.
Председатель оживился:
- А давайте, Гертруда Стоединовна, сделаем материал о русской тройке! Исчезли все тройки из обихода.
- У вас целая конюшня исчезла, откуда же тройкам взяться?
Председатель загрустил ещё сильнее. Сейчас он жил в городе, был далёк от сельско-го хозяйства. Иногда хотелось всё бросить и вернуться, но здравый смысл подсказы-вал, что силы уже не те.
     Пошли в церковь, в которой когда-то крестили писателя. Писатель был убеждён-ный атеист. Зачем пошли в церковь? Просто нынешний председатель хотел погор-диться, что церковь сохранили и восстановили. Сейчас религия и отношение к свя-тыням стали модной темой.  Настоятель церкви – отец Виктор, человек маленького роста с пронзительно-голубыми глазами, любезно отвечал на все вопросы. И Гера свой вопрос задала:
- Отец Виктор, почему у вас нет написанных икон, а только бумажные? История у церкви богатая, а икон настоящих – ни одной. Насколько я помню, была здесь такая традиция – всем миром собирали деньги на роспись стен. Одну стену расписывали на средства одной деревни, на другую собирала следующая. И так по кругу. 
- Сейчас приход бедный, купить новые иконы не на что, а старые не сохранились. Здесь ведь раньше машинный двор был. А надписи о том, что та или иная стена рас-писана на средства жителей, сохранились. Видите?
-  Да, вижу. Отец Виктор, пригласите студентов из художественного училища. Они только рады будут помочь вам.
- Это хорошая идея, Гертруда Стоединовна, - похвалил председатель, внимательно слушавший разговор.
    Мальчик-оператор и девочка-журналист бестолково ходили по храму, не зная, как себя вести, что снимать. Гере стало их жаль:
- Поговорите с председателем, узнайте, как восстанавливали храм, что здесь было при социализме. Ехать в такую даль и привезти один материал для новостей – это не профессионально. Смотри, какие блики на полу от витражей, снимай! – оператор за-суетился, девушка размотала шнур микрофона.
   Но уже пора было двигаться на родник. Ехали по просёлочной дороге, пыль зави-валась винтом за машиной. Наконец повернули налево от дороги к  зарослям ивы и ольхи. Здесь на земле были расстелены льняные скатерти, на которых в глубоких тарелках лежали чебуреки, солёные рыжики, колбаса, хлеб, сыр, стояли бутылки водки. Тут уже ждали писателя бывшие односельчане. Они держали в руках кирпи-чи его книг, чтобы взять автограф. Комары гудели беспрестанно. Да ещё и кусались! К новенькому срубу родника вели только что положенные тротуары. От них вкусно пахло нагретым на солнце деревом. Родник был вдалеке от большой дороги, в обыч-ное время сюда мог забрести только случайный путник. Так что этот источник лишь тешил тщеславие писателя – это сделано в мою честь! Можно, конечно каждый год приезжать сюда в день рождения с друзьями на пикник. Но это так далеко от города!
   По мнению Геры,  писатель писал много, но скучно. Хотел объёмом и трудолюбием возместить отсутствие таланта. И у него это получалось. В молодости он однажды проблистал, написав задиристую книжку о молодых и для молодых. Но его по голове не погладили, а напротив, хотели эту голову с плеч долой. Он испугался сильно. По-этому с тех пор держал нос по ветру и писал только то, что требовалось. И как тре-бовалось. Во времена социализма это прокатывало. А сейчас, когда следовало бы написать что-то задиристое, куража уже не было. Любовная линия в его романах яв-но напоминала записки похотливого старика, описания героев были примитивны: портрет типажа в зависимости от его положительной или отрицательной роли. Фа-милии, говорящие за героев, точный возраст и цвет глаз.  Поклонников его творче-ства среди пенсионеров было много, а если учесть, что пенсионеры составляют са-мую читающую часть населения, то он был очень даже популярен. Его земляки чи-тали эти рассказы с удовольствием ещё и потому, что узнавали в героях образы од-носельчан и описание  родных мест. Это был хороший ход для местного уровня. Так сказать, литературное краеведение. Но разве так творит действительно большой пи-сатель? Гера как-то честно хотела прочесть один его рассказ. Не смогла – скучно. Она читала Викторию Токареву и Набокова. «Защиту Лужина» Гера перечитывала помногу раз, её умиляло умение писателя рисовать словами белый снег и ребёнка в  красном костюмчике на этом сахаристом снегу, или оранжевую яркость апельсинов. Он словами передавал их вкус.  Она чувствовала, как Набоков наслаждался своей работой, сознательно воспроизводя образы и качества людей и предметов. Ею было прочитано всё, написанное им на русском языке и на английском. Она читала и под-линник и переводы. И пришла к выводу, что переводы бедны, потому что истинные чувства человека можно описать только русскими словами. В английском нет даже нужных понятий.  Хотя ещё один её знакомый писатель сказал про Набокова: «Пи-шет, как баба. Даже диалогов нет, только их намётки». А Гере  как раз и нравилось,  что при помощи таких неоформленных диалогов  можно представить весь разговор. Она это считала мастерством. Обо всём этом Гера вспоминала, стоя под тенью де-ревьев, отмахиваясь от комаров и поедая колбасу, чебуреки, сыр. Всё это предлага-лось запивать водкой. На что Гера с лёгкостью соглашалась. Тут же происходили знакомства с местными начальниками, приезжими районными журналистами и по-клонниками таланта писателя. Её мини дисковый магнитофон работал. Она вклю-чала его в самые подходящие моменты, когда писателя не только хвалили, но и ру-гали. Надо сказать, что и разговор о лошадях ею был записан. Отец Виктор в это время  освещал родник. Гера смотрела на неверующего писателя и удивлялась – к чему это? Открыли бы родник по-советски. После освещения все кинулись пить во-ду, отдающую болотом. Миша Козлов был человеком верующим, он истово крестил-ся, умывал лицо, пил из ладошки. Он и Гере принёс воды в ладонях, сложенных ковшиком. Гера сделала глоток. Посмотрела на красивого бородатого Мишу, на его спутанные кудри и серьёзно спросила: «Хочешь, я буду тебя любить?» «Хочу», - го-лос Миши дрогнул. Его качнуло к ней навстречу, как будто кто-то сильный толкнул в спину. Гера посмотрела на него очень пристально, Миша смутился и опустил голо-ву. Потом глянул исподлобья карими глазами. 
   Всю их компанию повели в сельскую столовую, где были накрыты столы для обе-да. Но телевизионные мальчик и девочка сказали, что они должны срочно ехать в город, чтобы первыми выдать материал об открытии родника. Гера была удивлена их рвению. «Ни кто даже и  не заметит, если вы выдадите материал завтра! Нашли событие первостепенной важности!» «Отстань от них!» - велел Миша. Их увезли на маленькой машине, в которой до этого ехал писатель. Ударил сильнейший ливень, и оставшаяся публика радостно скрылась в столовой. Здесь пошла борьба за право си-деть рядом с Герой. Писатель этого очень хотел, и новый председатель хотел, и ста-рый председатель, но больше всего этого хотел Миша Козлов. В итоге Гера оказа-лась между писателем и Мишей и напротив обоих председателей. Тут она осознала, что ещё хороша собой, ведь за Нати ни кто не боролся, а она моложе на  два года. Во-обще Гера постоянно забывала о своей красоте,  и такие напоминания её радовали. За обедом поднимались тосты за писателя и творчество, за любовь и за женщин. Мужчины пили стоя, женщины – до дна. Отец Виктор, сидящий на конце стола, мо-лодо блеснул глазами и спросил: «А почему это мы песен не поём?»  «А вы, батюшка, запевайте, мы подхватим!» - сказал Миша. Он любил петь, у него был красивый те-нор. Отец Виктор набрал в грудь воздуха и запел: «Как всегда мы до ночи стояли с тобой, как всегда было этого мало!» Народ затаил дыхание, а Гера и Нати засмея-лись от неожиданности. Потом все дружно подхватили: «Опять от меня сбежала по-следняя электричка!» Батюшка так и остался главным запевалой на этом вечере. Репертуар у него был из шестидесятых – семидесятых годов, по этому можно было судить, что его молодость пришлась именно на то время. Запоминаются  песни, ко-торые звучали в юности и молодости. Потом это становится не важным, песни слу-жат фоном жизни, не более. Сейчас песни тех  лет вернулись на эстраду, потому что нынешние композиторы и поэты лучшего не написали. История сделала виток, но не более качественный, - молодые исполнители не дотягивают до уровня тех, что пели эти песни первыми, сорок лет назад.
   Гера подсела к батюшке, завела разговор исключительно из профессионального интереса:
- Отец Виктор, как вы  священником стали?
Тот начал издалека:
- Вы, наверное, знаете моего сына, его зовут Кирилл Левашов.
- Слышала такое имя.
- Он начинающий оперный певец. Все прочат ему большое будущее. Так вот, он пер-вый в нашей семье окрестился. И меня и матушку подтолкнул к этому шагу. Я, впервые придя в церковь, ощутил нечто, что и стало результатом моей сегодняшней жизни.
- А где вы до этого работали?
- В культуре работал.
-  Вот, значит, откуда умение хорошо петь и эстрадный репертуар!
- Именно. А сын мой скоро приедет на фестиваль. Если хотите, могу познакомить.
- Спасибо, батюшка, я сама. А матушка ваша чем занята?
- Она в другом районе живёт, до пенсии в школе дорабатывает. Я к ней раз в месяц на побывку езжу. По хозяйству помочь, дров нарубить, да мало ли дел!
Гера вернулась на своё место, Миша ревниво начал выспрашивать, о чём был раз-говор. А писатель положил ей руку на колено, объявляя тем самым, что она в его собственности. Гера вздрогнула от неожиданности. Ногу отвела, придвинулась к Мише. Тот обнял её вместе со стулом, замурлыкал что-то на ухо. Гера уже была не рада своему предложению. Водка начала действовать на неё отрезвляюще, то есть, чем больше она пила, тем меньше пьянела. А Мишу развозило с каждой выпитой рюмкой: «Я буду любить тебя, как свою дочь». Гере стало очень грустно. Она совсем забыла, что в прошлом году дочка Миши погибла в автокатастрофе. Как он пережил трагедию – не известно. Они мало виделись за это время, и о его жизни Гера знала только по слухам. Возможно, он искал кого-то, кому мог отдать нерастраченные чув-ства, а Гера сама пришла в его поле. Сейчас Миша сидел, повесив голову, которая отяжелела от выпивки и горьких мыслей. Писатель  развернул Геру вместе со сту-лом к себе:
- Давай встретимся завтра. Жена уехала на дачу. Я свободен весь день. Да что там, всю неделю! Я тебе позвоню.
- Я занята буду, - угрюмо ответила Гера.
Он не слушал:
- Всё, что ты захочешь!
- Неужели? – Гера становилась циничной и расчётливой. Она чётко осознавала его желания и свои цели. При чём прекрасно знала, как не дать осуществиться желани-ям и достичь цели. 
Писателя несло:
- Всё!
- Самый широкий серебряный браслет, какой только есть в «Рубине».
- Почему не золотой?
- Я люблю серебро.
Нати, осознав свою ненужность, напилась и уснула, положив голову на стол. Её при-нялись будить. Она упорно не просыпалась, поэтому Нати погрузили в машину без её ведома.  Лузкин фотографировал всё происходящее. У Геры было ощущение, что он снял даже руку писателя, лежащую на её колене. 
   Наконец писатель-именинник решил, что пора ехать в город. Дождь закончился, на улице было тепло. Сейчас в машине с Герой, кроме прежних пассажиров, сидели писатель и два председателя. Стало тесно. Когда ехали по центральной улице села, бывший председатель сказал: «А вот дом, где я когда-то жил. Давайте заедем, по-смотрим. Очень вас прошу!» На глазах его блестели слёзы. Водитель подвёз к самой калитке. Оказалось, что нынешний председатель живёт в этом доме. Это - особняк со всеми удобствами, но предусмотрены и хозяйственные постройки, а в подвале - кух-ня с плитой, чтобы готовить корм для животных. Ещё одна кухня была не верху. Старый председатель провёл гостей по дому, сказав, что после этой серии строили дома ещё более комфортабельные, с гаражом в цокольном этаже. Новый председа-тель позвал всех в сад, где уже был накрыт стол. Выйдя на крыльцо дома, Гера уви-дела на улице отца Виктора. Он сидел за рулём мотоцикла в штатской одежде. Пред-седатель поманил батюшку к себе и пригласил вместе со всеми в сад. Под двумя ли-пами было прохладно и уютно. На столе в фарфоровой супнице красовалась окрош-ка из первых собственных огурцов. Бутылки водки стояли стройными рядами. Уви-дев такое изобилие, Гера пить отказалась. Она принялась с наслаждением есть ок-рошку, думая о том, что выпивка, конечно, освободила её от мысли: «Я его люблю», но надо всё время находиться под кайфом, чтобы не вспоминать. А это не возможно. То есть, конечно, возможно, например,  в два счёта став пьяницей, но разве для этого она родилась? Она родилась для любви. Миша, видимо, подумал о том же самом. Он подсел к Гере с видом заговорщика и пообещал, что пить больше не будет. Потом отошёл с отцом Виктором к кустам чёрной смородины, и до Геры доносились об-рывки их разговора:
- Батюшка, год назад я потерял дочь. Я не знаю, как жить без неё.
- Молитесь.
- Я молюсь.
- Вот и славно. Вы же как-то прожили этот год, значит,  у вас есть силы для жизни.
- Действительно, батюшка. Силы есть. Может,  у меня даже появятся силы, чтобы родить и вырастить ещё одного ребёнка?
- На всё воля божья.
Миша, вдохновлённый разговором,  подошёл к Гере. Нежно поцеловал её в щёку. Гера окаменела. Миша обнял её за плечи. Писатель не переживал по этому поводу, он считал, что уже купил завтрашнюю встречу за самый широкий серебряный брас-лет, приобретением которого собирался заняться по приезде в город. Гере ни чего не оставалось, кроме как снова напиться до пьяна, чтобы не вникать в создавшуюся ситуацию. О чём шли дальнейшие разговоры, она не помнила. Провалилась в чёр-ную дыру беспамятства. И вдруг вынырнула из неё и поняла, что плачет горькими слезами. Мужчины суетятся вокруг, спрашивают: «Что случилось? Кто обидел?» А она упрямо твердит одно: «Ни чего вам не скажу!» В голове единственная мысль: «Я не буду больше его любить!», и слёзы с новой силой.
   Вдруг она увидела, что сидит в машине между Мишей и старым председателем. Значит, они едут домой. А это – часа полтора. Вполне можно прийти в себя. Тут пи-сатель совершенно трезвым голосом крикнул:
- А где же Лузкин?
Все засуетились. Стали смотреть друг на друга очень внимательно. Лузкин не про-глядывался ни в одном лице. Нати спала. Её за толстого и старого Лузкина принять было трудно. А машина ехала по направлению к городу. Стали решать – возвра-щаться за фотографом или нет. Миша твёрдо сказал, что Лузкин сам виноват в том, что отстал от компании. Гера его поддержала, но писатель велел шофёру развер-нуться и ехать обратно: «Потерь в нашем коллективе быть не должно!»
   Всё повторилось: машина подъехала к самой калитке. Новый председатель стал опять приглашать всех к столу. Но на него уже ни кто не обращал внимания. Искали Лузкина в саду, а он спал на крыльце, перегородив его своим грузным телом. Поэто-му внучка председателя не могла выйти  из дома и громко плакала за дверью. Луз-кина растолкали и усадили в машину. И уже точно поехали домой. Лузкин явно не понимал, где он и что с ним? Этот немой вопрос читался в его бесцветных глазах, говорить он не мог. В средине пути он слегка протрезвел,  и у него возникла острая потребность сложить фотоаппарат, висящий на шее, в специальный футляр. Он это сделал, но всю оставшуюся дорогу фотоаппарат выпадал из футляра к нему на коле-ни частями или полностью. Это раздражало только Геру и больше ни кого. Все мол-ча следили за новым падением фотоаппарата и за руками Лузкина, складывающими его в прорезь футляра. И так раз двадцать.
- Да сложите же ему фотоаппарат и закройте сумку! – потребовала Гера.
Пьяный Миша с трудом сделал это. Лузкин успокоился и заснул. А Миша вдруг весь затрясся и заплакал, уткнув лицо в Герино плечо.
- Что с тобой?
- Ты обманула меня! Ты не будешь меня любить!
- Я только спросила – хочешь ли ты, чтобы я тебя любила?
- Я хочу!
- Но это же не значит, что я хочу того же.
- Сука! Как я буду сейчас жить? Без дочери, без тебя и без твоей любви!
- Миша, успокойся. Это водка в тебе говорит.
- Нет, Гера, это я тебе говорю.
- А ты сам-то способен любить?
- Не знаю. Но очень хочу, чтобы любили меня.
- А зачем мне любовь без взаимности?
- Твоё дело -  любить!
- Это уж позволь мне решать, что именно - моё дело.
Миша примолк, положил голову Гере на плечо, закрыл глаза и вполголоса запел: «Опять от меня сбежала последняя электричка…» Но запел не весело, а жалобно, как сирота, которого все бросили. На полпути к городу на обочине дороги обнаружи-ли машину, в которой сидели голодные и расстроенные молодые телевизионщики. С их водителем случился сердечный приступ, и они отправили его в город на попутке. Сейчас они явно не успевали к выпуску новостей. Машину взяли на прицеп и пота-щили до студии. По этой причине ехали медленно. Все друг другу надоели. И только Миша желал, чтобы дорога не кончалась – не хотел расставаться с Герой, отрывать-ся от её тёплого и уютного бока.   
   Шофёр оказался с пониманием, решил всех развезти по домам. Гера вышла у сво-его подъезда, она не посмотрела в сторону Миши, не помахала рукой на прощание. Чтобы не привлекать внимание не пьющего мужа к своей  персоне, не стала звонить в дверь. С трудом попала ключом в скважину замка.  Шагая по длинной прихожей, она почувствовала, что хмель ударил в голову, ноги стали неожиданно выписывать кренделя. Вдобавок, её одолела икота.  Всё же она шла решительным, как ей каза-лось,  шагом, чтобы муж не определил степень её опьянения. Муж большой и силь-ный стоял в дверном проёме кухни, наблюдая за женой. «Пьяница-мать – горе се-мьи» - изрёк он вполне миролюбиво. И стал подбирать вещи, которые Гера на ходу снимала и бросала на пол: шифоновую юбку, кружевную блузку, белые трусики и бюстгальтер, часы, серёжки, бусы. Она прошла в ванну и встала под горячий душ. Стало легче, но не надолго. Кое-как она добралась до кровати и уснула поверх одея-ла. Проснулась от холода. Было три утра. Или ночи? Летом не понять.  Спать не хо-телось. Чувство вины погнало её в ванну, где было замочено со вчерашнего дня бе-льё. Стирка успокоила, привела в порядок мысли. «Я больше не буду его любить» - с наслаждением подумала она.  Сзади тихо подкрался муж, обнял нежно. Гера закри-чала от неожиданности на весь дом, который ещё спал по причине раннего утра. Или поздней ночи?  Муж обожал такие штучки – ему нравилось напугать Геру и утащить в постель. Тем более, что с похмелья она была совсем безвольной и отказать не мог-ла. А отказывала она в последнее время часто. Его это ставило в тупик и злило. Он не считал себя виноватым,  в чём-либо и не понимал, что происходит? «Каждый мужчина имеет право налево», - он усвоил эту формулу давно и хотел, чтобы и Гера её принимала. Вопросы любви и не любви в сексе он просто не учитывал. Он хотел – и всё тут! Гера отдалась без удовольствия, с полным равнодушием. Но ему и этого было достаточно. Он знал, как с ней действовать, чтобы было хорошо обоим. Вот тут-то он эгоистом не был. Геру слегка перетряхнуло. Но именно – слегка. Муж по-целовал Геру в шею, прошептал: «Моя, моя»,- и отправился в свою комнату досы-пать. А она отправилась на кухню варить кофе. Сон не шёл. Надо было придумать – чем заняться? Гера оделась и вышла в ночной магазин за продуктами. Проходя ми-мо дежурной аптеки, решила купить таблетки от головной боли, хотя голова не бо-лела. В тесном помещении толклись какие-то тёмные личности, покупая,  не ведо-мый Гере,  эликсир жизни. Они молча подавали провизору восемь рублей с копей-ками, и та тоже молча выдавала им какие-то пузырьки. Гера в своём домашнем кос-тюмчике выглядела ангелом на их фоне. Тут же стояли две бомжихи в туфлях на каблуках. Именно их Гера видела в окошко машины каждое утро, отправляясь на работу. Присмотревшись внимательнее, на одной из них обнаружила свой старый фиолетовый свитер. Она имела такую привычку -  время от времени перебирать свой гардероб и выносит выстиранные и выглаженные старые вещи к мусорному баку. При чём вещи Гера аккуратно складывала в коробку.   Бомжихи смотрели на Геру с презрением: «Чо как молодая-то?» - спросила одна из них. Гера оставила это замечание без внимания, по опыту зная, что с такими лучше разговор не поддержи-вать. Можно и в газ получить. Вот тогда-то голова точно заболит.  Отходя от око-шечка с упаковкой таблеток, она буквально запнулась за лежащего на полу челове-ка. По спутанным кудрям поняла, что это Миша Козлов. Ещё поняла, что бросить его здесь не может, но и до дома не дотащит. Поэтому обратилась к двум мужикам поздоровее, поманив их полтинником. Бомжихи было кинулись на зов голубой бу-мажки, но мужчины отстранили их.   Они закинули Мишины руки себе на плечи и доставили его в квартиру Геры. Бережно уложили на полу в прихожей и денег не взяли: «Надо людям помогать», - сказали назидательно Гере, как бы осуждая её за непонимание ситуации. Тут проснулся муж, вышел в прихожую:
- Жена, что это?
- Это мой коллега. Выпил, силы не рассчитал.
- Ну и друзья у тебя! – ему было и смешно и тревожно одновременно. А вдруг этот коллега в трезвом виде претендует на его жену? Жена-то у него ещё о-го-го! 
- Послушай-ка, муж, позвони к нему домой, скажи, чтобы приехали забрать.
- Вечно ты найдёшь приключения на свою голову. И на мою тоже!
Они отыскали в кармане Мишиного пиджака телефон, набрали номер жены. Та, как видно, не собиралась его спасать:
- На чёрта он мне сдался? Пусть там и остаётся! – нервно кричала Мишина жена в трубку.
- Но он спит в моей прихожей совершенно невменяемый! – втолковывал Герин муж.
- Вот когда проспится, тогда пусть и едет домой!
Муж  постоял немного с трубкой в руке, рассуждая, как разрулить ситуацию. И при-дя к выводу, что Мишина жена права, отправился завтракать. Гера завтрак приго-товила замечательный – яичницу-болтунью с крошечными кусочками жареного хлеба и ветчины. Именно так любит её муж. Чувство вины и тут помогло. Ели бы это было обычное утро, он  бы завтракал бутербродами и пил растворимый кофе. А тут,  Гера стояла над медной туркай и тщательно следила, чтобы кофе не сбежал. При этом она думала: «Я не буду больше его любить!»  Муж сиял и ластился: «Пьяница-мать – горе семьи», - говорил он голосом кота-котофеича. Казалось, сейчас замур-лычет и начнёт тереться головой о ноги хозяйки. Но ему пора на работу. Муж - большой начальник, поэтому, выходя из квартиры,  надевает на лицо маску строго-сти и неприступности: «Я те дам!»
   Когда Гера много времени проводила на работе, её страстно тянуло заняться до-машним хозяйством. Сейчас она решила почистить газовую плиту, все раковины, ванну. Быстро справившись, поняла, что хочет спать, легла под одеяло и момен-тально уснула. Ей снился чудесный эротический  сон: неизвестный мужчина ласкал её нежно и исступлённо. Все ощущения были настолько реальны, что она открыла глаза, желая убедиться,  что это – сон. И увидела рядом с собой Мишу. Её поразили его сильные руки, покрытые золотистыми волосами и мощная грудь с напряжён-ными сосками тёмно розового цвета. Она взяла в рот левый сосок и слегка его при-кусила. Миша застонал и осторожно вошёл в неё. Сейчас застонала Гера, из её глаз брызнули слёзы. Миша немного испугался, но продолжал делать своё дело, шёпотом уговаривая не плакать. «Мне просто очень хорошо», - пробормотала Гера, обнимая его плечи. Миша хотел поцеловать её в губы, но она лицо отвела как бы невзначай. Когда всё закончилось мощным аккордом их одновременно сотрясающихся тел, Ге-ра повернулась к Мише спиной, чтобы он не видел её глаз. А Миша с нежностью пе-ребирал её волосы, лежащие на подушке.
-  А ты говорила, что не хочешь меня любить…
- Миша, это был только секс. Ни кто не говорит о любви. Я сделала то, чего хотел ты, ты сделал то, чего хотела я. Не более.
- Но мне было хорошо. Нам было хорошо! Нам было очень хорошо!
- И прекрасно! Продолжения отношений не будет, не жди!
- Я убью тебя, сука!
- Убивай! – разрешила Гера, не поворачивая к нему лица.
Потом она услышала, как хлопнула дверь в прихожей. И тут же зазвонил телефон.
- Алё?
- Герочка, это я! – писателю совсем не шёл такой игривый тон.
Гера молчала.
- Герочка, я тебя жду!
- Буду через час, - ответила Гера голосом диктора новостей.
   Писатель жил в старом центре города в сталинском доме. Гера ещё поднималась по лестнице на пятый этаж, а он уже стоял у открытой двери своей квартиры. Руки и ноги у него дрожали от страсти. Он решил выглядеть молодым и спортивным, по-этому был одет в шорты и майку. Гера с сожалением окинула взглядом его стари-ковскую фигуру, а он, затащив её в квартиру, тут же принялся целовать. Гера увёртывалась, как могла. Он потащил её на кухню, где стол был заставлен бутылками, фруктами, сладостями, едой. Руки его по-прежнему дрожали от волнения и страсти. Он налил в фужеры водки. При этом горлышко бутылки дробно постукивало по стеклянному краю.  Гера, не долго думая, выпила, и ей стало хорошо. Водка упала, что называется, на старые дрожжи, голова сначала закружилась, потом прояснилась. А писатель упустил момент, когда голова у неё кружилась, он начал наступление поздно, когда Гера опять была строга и цинична. Она попросила показать ей квартиру. Тот с радостью согласился, думая, что таким образом без труда доведёт её до спальни. Но, рассказывая о коллекции значков, он замешкался в большой комнате, а Гера проскользнула в спальню и увидела там на кровати искусственный фаллос, который должен был прикрепляться ремнями к писателю. Ей стало смешно. Она смеялась до слёз. Потом успокоилась и пропела писателю частушку: «Завела милёнка я, оказался без х.., а на х.. мне без х.., когда с х…. до х..!» На тумбочке у кровати лежал широкий серебряный браслет – расплата за секс с искусственным фаллосом. Бирка с ценой не была срезана.  Гера надела браслет на запястье, пристально посмотрела в глаза писателю:
- Действительно, самый широкий?
- Да, - ответил тот голосом без эмоций.
Гера из спальни прошла опять на кухню, взяла персик, съела его с  большим удо-вольствием. И тут в дверь позвонили. Писатель заметался: «Я ни кого не жду!» Зво-нок был настойчиво длинным.  «Откройте. Вы такой старый, что вас ни в чём не за-подозрят», - сказала Гера. Он поплёлся открывать. На пороге стоял Миша Козлов. Выглядел он замечательно, как будто и не пьянствовал всю ночь, а, может, и сутки. Он увидел Геру за столом на кухне, вошёл в квартиру, отодвинул писателя со своего пути и направился прямиком к ней:
- Что ты тут делаешь?
- Интервью беру.
- Даёт?
- Даю, даю, - засуетился писатель.
- Ну давай, - разрешил Миша.
- А мы уже закончили, - писатель убежал в комнату, чтобы переодеться и припря-тать свою запчасть.
- Миша, я вспомнила, что весь день не ела, а у него тут стол ломиться.
- Гера, сейчас мы пойдём на юбилейный банкет, там и поедим. И выпьем.  А это что? – Миша схватил Геру за тонкое запястье, на котором красовался браслет с биркой. Он смутно помнил, как Гера вчера выторговывала у писателя эту вещь.
- Это моё.
- Это её, - заверил писатель, - Что ты, Миша, такой подозрительный? – игривым го-лосом продолжил он.
- Так надо, - неопределённо ответил Миша, ножом срезая ценник с браслета и отда-вая его писателю, - Ну собирайся уже, пойдём в ресторан.
   В банкетном зале ресторана стол  накрыли на пятьдесят человек. Было много зна-комых, в их числе  уже или ещё пьяный Лузкин с фотоаппаратом наготове. Создава-лось впечатление, что он с фотоаппаратом на шее и родился, с ним же и умрёт от не-умеренного пьянства. Миша стоял рядом с Герой, давая всем понять, что она только с ним. А когда садились за стол, писатель увлёк Геру с собой и посадил рядом. Миша остался в компании каких-то пожилых женщин, которые тут же принялись за ним ухаживать на перебой. Миша ел и пил без удовольствия. Он не сводил глаз с Геры и писателя. Гера, напротив, резвилась, остроумничала и дразнила писателя. Браслет тускло блестел на её руке, когда она поднимала рюмку с вином. В какой-то момент ей всё надоело, и она потихоньку улизнула домой. Мужа не было, в телефоне она об-наружила сообщение от него: «Я в командировке, буду через три дня». «Молодец ка-кой, - подумала Гера, - Предупредил, чтобы не застать врасплох! А я  буду сейчас всегда дома. Буду готовить, мыть, чистить, наводить лоск. Отдыхать, в конце кон-цов!» У мужа была вторая жизнь, он не исключал, что и Гера живёт именно так, по-этому заботился о её и о своём спокойствии. Она забралась под одеяло и провалилась в сон. На этот раз ей снился друг её юности, которого давно уже, лет двадцать, как не было в живых. Он протянул руку, но не к ней, а к Мише Козлову, до этого момента, как и она, стоящему на земле. Они взялись за руки и образовали над головой Геры арку. Гера смотрела на них снизу, а они парили в небе, удаляясь всё выше и выше. Но Гера успела крикнуть: «Скажи, а там тоже что-то есть?» «Нет. Тут ни чего нет!» - ответил друг.
   Проснувшись,  Гера решила насладиться всем, что любила именно по утрам: сва-рила крепкий кофе, запах которого сводил с ума соседей, просачиваясь в подъезд, ржаные тосты с сыром «Виола», сигарета с ментолом и две серии подряд фильма «МЭШ» про американский военный госпиталь в Корее. Был там хирург Пирс – Яст-ребиный глаз, который чем-то напоминал её мужа в молодости. Электронные часы за стеклом книжного шкафа высвечивали семь тридцать.  Американские вертолёты только появились на горизонте, а в её квартире зазвонил телефон. В такую рань?
- Алё?
- Не спишь? Это хорошо. Сядь, - строгим голосом сказал писатель.
- Я сижу.
- Вчера, возвращаясь с банкета, Миша Козлов попал под машину.
- Жив?
- Нет, похороны через три дня. И верни мне браслет.
- А водитель с вашей машины жив?
- Нет. Умер в реанимации, на приходя в сознание. Верни мне браслет!
- А старушка из того села?
- Я не знаю. Верни браслет, а?
- Скажите, как вы считаете, есть жизнь после смерти?
- Я считаю, что всё только здесь. А там – чёрная пустота. Верни браслет, чёртова кукла!
- Вот уж фигушки вам!
В трубке послышались короткие гудки. «Юбилей писателя преследуют смерти, - по-думала Гера, - Боже! Это же он про Мишу сказал! Миша, зачем ты это сделал? Ми-ша!» Слёз не было. «Я не пойду на похороны, пусть он останется живым для меня. Я буду думать, что он уехал куда-то далеко-далеко… Миша, там нет ни чего! Зачем ты поспешил туда?»
   Через три дня у Геры был первый эфир после недельной передышки. Как всегда, она встала в четыре утра, привела себя в порядок, к пяти проснулась окончательно, вышла на улицу. Машины не было. Её не было ни у подъезда, ни около дома. Её во-обще не было. Часы показывали пять двадцать. Тогда Гера вызвала по сотовому такси, благо, что на углу дома висело объявление с номером телефона такси «Шик». «Девушка, - строгим голосом Гера обратилась к диспетчеру, - Мне такси нужно срочно. В шесть эфир на радио, машина за мной не пришла, опаздывать я не могу!» «Машина будет через пятнадцать минут». В ожидании такси Гера на всякий случай позвонила главному редактору, предупредила о сложившейся ситуации. Главный спал, но быстро сообразил, что делать, успокоил Геру, позвонил дежурному инжене-ру эфира, дал указания, как начинать программу в случае, если Гера не приедет во-время. Видимо, девушка-диспетчер прониклась уважением к Гере и её работе. Такси подкатило через двенадцать минут. Гера успокоилась, они точно сейчас успеют доб-раться до студии. Рассказала водителю ситуацию, и он, торопясь, один раз даже про-ехал на красный свет.  За окном мелькали те же дома и те же люди: девушка с сум-кой на ремешке, бомжихи в туфлях на каблуках, мужчина в неизменном пиджаке с серебристым мостино.… А зелёные троллейбусы ещё более лениво выползали из во-рот депо.
    Водитель с шиком затормозил у проходной радио. Охранник ждал её у открытых дверей. «Где машина? Почему не приехала за мной? Вы видите, я на такси». Охран-ник развёл руками: «Машина уехала за вами, как всегда, без пятнадцати пять». Гера уже шла по тёмному коридору к дикторской, успела только взять погоду у синопти-ков, а тут уже звучал Гимн. Прочитала пробу инженеру эфира, и о начале програм-мы её известили шесть сигналов точного времени. Она только подумала, - ни в коем случае нельзя, чтобы слушатели поняли, что в моей жизни что-то не в порядке. И еще успела догадаться о том, почему оба диктора не были женаты. В холостом со-стоянии они могли думать только о работе. А в женатом.… И не дай им Бог влю-биться насмерть, как она.… Придвинула поближе папку с новостями. Прочла всё без запинки.  Её голос не дрогнул даже, когда она читала некролог про Михаила Сергее-вича Козлова, жизнь которого трагически оборвалась на сорок седьмом году жизни, гражданская панихида состоится сегодня.…  После новостей Лена, дежурный инже-нер эфира,  поставила задушевную песню: «А на сердце опять горячо-горячо, и опять и опять без ответа…» И тут же сообщила Гере по «переговорке», что по внутреннему телефону ей звонит шофёр. «Пусть идёт на хер. У меня эфир», - отрезала Гера. Два часа работы пролетели быстро. В восемь утра на студии ещё ни кого нет. Гера реши-ла дождаться главного, чтобы он не забыл,  за текущими делами,  навести порядок в вопросе её дальнейшей доставки на работу. Главный залетел к ней в кабинет, как ветер: «Пиши докладную на водителя!» Гера ни когда докладных не писала, поэтому у неё получился художественный рассказ о том, как она переживала, как вызывала такси, как успела к началу эфира. Главный сказал, что это не годится, нужно пере-делать, описав сам факт проступка водителя. Гера написала сухое изложение исто-рии. Но всё же приписала в конце: «Прошу проследить, чтобы подобное больше не повторялось, мои нервы на пределе. Поездка на такси обошлась мне в сто рублей». И пошла домой. Уснуть она не могла, хотя обычно после утреннего эфира всегда спала днём часок другой. А тут сидела в большой комнате и тупо пялилась в телевизор, со-вершенно не понимая сути происходящего на экране. Зазвонил сотовый, выводя её из оцепенения.
- Алё?
- Это я. Я приехал.
- Нет.
- Почему? Герда, что с тобой? Это я!
- Я больше не буду тебя любить.
- Я это слышал сто раз.
- А в сто первый поверь. Я больше не буду тебя любить!
- Но ты всё ещё любишь меня!?
- Нет. Я решила стать хозяйкой своей жизни.
- Герда, престань. Прости, если виноват!
- Нет. Ты обещал приехать месяц назад. Я ждала. Я устала ждать. Я устала так жить, то ты есть, то тебя нет. Ты не отвечаешь за свои слова и обещания. Постоянно дела-ешь вид, что ни чего не было. Я больше не хочу мучаться и страдать. Я больше не буду тебя любить! И больше не хочу прощать твои опоздания. Вообще я больше ни кого не хочу любить и жалеть.
- Что ещё ждать от женщины, у которой нет детей.
- У меня нет детей по твоему желанию. И знаешь, мы опоздали друг к другу на целую жизнь. А такое не прощается.
- Кем не прощается?! Любящая женщина должна прощать всё! Ты слышишь, всё! И усвой навсегда – хозяином твоей жизни будет мужчина. И этот мужчина…
Гера отключила телефон. Но тут же зазвонил аппарат в прихожей. Она выдернула вилку из розетки, и в доме настала тишина. Гера села на диван и зарыдала. Плакала долго, то,  подвывая, то, давясь всхлипами, она даже устала от слёз, но они текли и текли по щекам. Воротник халата стал мокрым. Наконец она всхлипнула в послед-ний раз, пошла в ванну, побрызгала на лицо прохладной водой и успокоилась. Зво-нок в дверь был решительным и долгим. Гера не хотела открывать. Но когда разда-лись удары в дверь и крики: «Герда, открой! Иначе я высажу дверь! Ты меня зна-ешь!»  - подчинилась. Ураган страсти свалил их в прихожей. Потом они  обнаружили себя на диване в большой комнате. Американские вертолёты опять везли раненых в госпиталь МЭШ. В этой серии Пирс-Ястреб пытался устроить судьбу корейского ре-бёнка, папой которого был американский офицер. Кажется, ему это удалось.
- Я больше не буду тебя любить! – стонала Гера под его руками.
- Поговори  мне ещё! – он зажимал ей рот своими неловкими поцелуями. Почему-то он не умел и не любил целоваться в губы. А Гера целоваться обожала. И он об этом помнил. Она ещё сильнее возбуждалась от его неумения делать, казалось бы, такие простые вещи.
- Мальчишки пятнадцатилетние целуются лучше, чем ты!
- Откуда ты знаешь про мальчишек?
- Я просто помню, как они целовали меня когда-то.
- Ах, ты помнишь! Ты не должна ни кого помнить кроме меня!
   Их разбудил звонок будильника в четыре часа. Он в недоумении смотрел на сборы Геры на работу:
- Ты не должна работать!
-  Вот кода будешь моим мужем, тогда и распоряжайся.
   В это утро  выяснилось, что два дня назад  водитель перепутал расписание развоз-ки, взял не тот листок и уехал за диктором, который был в отпуске. А тот, конечно, не подозревал даже, что под его окном стоит машина. Он блаженно отсыпался в пер-вый день отпуска. Его сотовый был отключен, и водитель с недоумением в десятый раз слушал одно и то же сообщение: «Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети».  Потом диктор позвонил Гере и сказал, что если бы шофёр постучал к нему в дверь или в окно (он жил на первом этаже), он бы не раздумывая сел в машину и приехал на работу. Но этого не случилось. Ещё через день этот води-тель приехал за ней утром  раньше на полчала,  она увидела зелёную крышу УАЗика с балкона. Но села в машину молча ровно в пять, а он обернулся к ней и произнёс: «Гета Николаевна, извините меня». Гера равнодушно ответила: «Прежде чем изви-няться, хотя бы моё имя-отчество выучил». «Так вы  простите меня?» «Нет». «По-чему?» «Потому что ты не меня подвёл, ты себя подвёл. Вот у себя и проси проще-ния». 
   Проводя в конце августа последний эфир, Гера почувствовала, что ей плохо. А произнося заключительную фразу: «До свиданья, дорогие друзья, всего вам добро-го!», поняла, что с ней что-то не то. В её организме происходили какие-то неведомые изменения. Но откуда? Неужели! Это будет девочка. Дочка! От волнения у неё про-пал голос. Голос – её рабочий инструмент! Плевать!
           У неё в запасе был час до прихода главного. За это время она обдумала всё происходящее в последние годы. В её голове как будто включился киноаппарат и показал кино её жизни наоборот. От сегодняшнего дня в десять лет назад, когда жизнь подчинялась одной мысли: «Как здорово его любить! Я люблю его!». Дейст-вительно  было здорово: всё в её жизни складывалось и получалось без усилий. Но как трепал манрдаж перед каждой встречей с ним! Как после она приходила в себя! Хватит! Сейчас Гера была спокойна и уверена. Кино закончилось. Человек этот  ос-тался в прошлом. А любовь? Без любви жить не возможно! Что делать? Будущего нет, настоящее длится одно мгновение. Реально только прошлое. Значит, её любовь к нему – реальность. «Он тоже любит меня, иначе не были бы  мы вместе столько лет. Кто решает, когда люди должны расстаться или встретиться? Бог, вселенский разум, судьба? Кто во что верит, тому и отдаёт право решать. Я попробую решить всё сама.»
                Главный пришёл раньше обычного, Гера осипшим голосом сообщила, что заболела и сейчас напишет заявление об уходе. Главный чуть не плакал, потому что расставаться с Герой не хотел совершенно, с ней было легко работать и они не плохо ладили все годы.
- Может, ты хочешь новую должность?
- Нет. Я ни чего не хочу.
- Прибавку к зарплате? Так ты её получишь!
-  Сто рублей на ежедневное такси? Нет.
- Ты не будешь работать совсем?
- Не буду, - осипшим голосом подтвердила Гера.
- Да ты через неделю взвоешь от безделья!
- Это моё дело, - сказала Гера, как отрезала.
- Такое ощущение, что ты боишься куда-то опоздать, столь поспешно увольняясь с любимой работы, - он сделал ударение на слове «любимой», хотел задеть её профес-сиональное тщеславие.
- Да, я боюсь опоздать.
- Куда?
- Не куда, а к кому.
- И к кому же?
-  К себе. И ещё к одному очень маленькому человеку.
Главный был потрясён. Он ни когда не вёл с подчинёнными таких разговоров. Он проводил летучки, давал задания, устраивал разносы за малейшую оплошность. Они должны работать – и всё!
     Дома Гере делать особо было не чего, потому что и обед готов, и полы помыты, и пыль протёрта, и ложки, чашки и тарелки вычищены с содой. Вечером явился муж. Он забыл снять маску начальника и Гере стало его жаль – работает, бедненький, старается. Гера усадила его на диван,  включила спортивный канал, принесла на подносе чай. «Муж мой», - прошептала нежно-нежно. «А почему шёпотом?» - уди-вился муж. «Я болею». «Это не заразно?» - встревожился он. «Нет, милый, это совсем другое», - успокоила она. Но муж не мог успокоиться. «Что с тобой?» «Меня тош-нит», - Гера побежала в ванную комнату. Муж совсем не удивился, в тайне он верил, что когда-нибудь у него будет ребёнок. Сын. Сейчас это было в самый раз. Он на хо-рошей должности, у него просматривается стабильное будущее. Он вообще свято ве-рил в будущее. Его научили этому в детстве. И сыну есть что передать.  Муж с гордо-стью оглядел  квартиру, решая, где будет детская. Он поцеловал вернувшуюся  Геру в шею,  прошептал, как пароль: «Моя, моя», -  превратился в кота-котофеича и бла-годарно потёрся головой о её плечо.