Валка я тиба лублу

«Валка, я тиба лублю!»

За окнами школы сияла и улыбалась золотая осень. Прогретый за лето лучами солнца воздух, не сопротивляясь, направлял через стекла своих «зайчиков» на парты, классную доску и отражался шкодными огонечками в линзах очков классной дамы. От этих огонечков выражение лица, особенно когда учителка взрывалась и переходила на крик, становилось злым и обещающим нечто.
Все знали, что классная на самом деле добрейшей души человек и друг. И это несоответствие души Антонины Михайловны с бесовскими огонечками лучей осеннего солнца в окулярах, просто приковало и заворожило весь класс. Никто уже давно не слушал, о чем говорит классная. И времени счет был потерян.
Поэтому звонок на перемену прозвучал как выстрел – громко и неожиданно.
Вздрогнули все, а Антонина Михайловна даже ойкнула. По «переменному» сигналу, все вдруг сорвались с мест и понеслись, закричали. Вверх полетели учебники и тетради, а на лестничной и вовсе вмиг образовался затор, потому что старшеклассники и «мелочь» спешили скатиться по перилам вниз. Да не по одному разу, а раз по-несколько.
Казалось, ничто не могло остановить этот ребячий вертеп, разве что появление дежурных с красными повязками.
В это самое время по коридору из директорского кабинета вышла Антонина Михайловна, а следом – какой-то верзила, совсем не похожий ни на одного из учеников школы. Мало того, что он был очень высоченный, откормленный; он и одет был не по школьным правилам: не было воротничка, вместо пиджака была цветная рубаха, ботинки были зашнурованы невесть чем, а вместо школьной папки или сумки у верзилы прямо  из-за пояса торчали тетрадки.
Верзила вызывающе улыбался всем, мимо кого проходил. Возле лестничной площадки, где было особенно много ребят, он даже  успел швырнуть клейкую жвачку, которая тут же прилепилась в пышные космы третьеклассницы Тинки Шутовой.
А верзила уже забыл об этом и дал щелчок по носу Алешке Блехману. Иринке Подскань сунул в карман горсть ореховой шелухи. Но самое ужасное было то, что верзила, подойдя к двери класса, галантно пропустил Антонину Михайловну, на что она отреагировала ярким румянцем, и тут же за ее спиной непотушенным окурком сигареты приложился к подолу ее кашемирового платья в месте чуть ниже талии. Через секунду верзила уже улыбался присутствующим, озорно подмигнул и убрал окурок от обозначенного места. Вся школа стала свидетелем того, что сорочка у Антонины Михайловны голубая, и что в школе появился собрат, который сулит весьма непредсказуемую жизнь всем, и учителям в том числе.
Верзилу звали Яшкой Садриевым. А высоченным и откормленным он стал потому, что жил в деревне на вольных хлебах.
- В деревне жить клево! – рассказывал он потом. – Там хошь учись, хошь работай. Учителей не хватает, кина нет
Наверное, поэтому Яшка подолгу засиживался в первом и втором классе, а теперь привели его шестнадцатилетнего  в третий «А».
Кличек ему сразу надавали уйму: Верзила, Тарзан, Балбес, Афанасий, Бигуди (он был кудрявый и черный, как цыган), Леший, Амфибия.
Балбесом его окрестили учителя, а Амфибией – одноклассники за то, что он ничто и никого не боялся. А еще потому, что во всех кинотеатрах города шел в это время фильм «Человек Амфибия».
Яшку-переростка посадили на последнюю парту одного, выбрав самую большую парту в школе, чтобы его ноги не торчали между рядами, и чтобы о них никто не запинался.
Через день Яшка был знаком со всеми в школе. А через месяц…
- Я хочу и буду сидеть, - заявил он Антонине Михайловне, - вон с той лупоглазой девчонкой.
- Яша, не забывай, что ты новичок. Веди себя как подобает взрослому школьнику, - пыталась вразумить Верзилу – Тарзана – Амфибию классная. – Мне очень нравится, что ты остановил выбор на Тине. Она у нас отличница и лидер.
- Вот и пусть маленько со мной умом поделится, - буркнул Яшка.
Их посадили вместе.
Голубоглазая, приветливая аккуратистка Тинка где-то в глубине души порадовалась, что этот несуразный новичок стал ее соседом по парте. Как же?! Теперь все, что с ним будет происходить, коснется ее, или, по крайней мере, она будет знать первая. Хотя, если честно, Яшка ей не нравился, даже раздражал  чем-то.
После уроков Яшка-верзила ждал Тинку у раздевалки.
- Хошь, я провожу тебя? – спросил он и вырвал из ее рук портфель.
А дальше всю дорогу до ее дома шел шагов за десять впереди и не давал приблизиться, оборачиваясь постоянно и следя за расстоянием.
- Вот где ты живешь, - сказал он у подъезда и подбросив портфель, пнул его как мяч.
Тинка обиженно стала собирать выпавшие тетрадки, ручки, карандаши.
- Завтра опять провожу, - крикнул Яшка, поворачивая за угол многоэтажки. События развивались по нарастающей. В классе их стали звать женихом и невестой. Никто и не догадывался, что между ними идет настоящая «гражданская» война.
Яшка-балбес перестал учить уроки вовсе. Все свои «усилия» и «умственные» способности направил против Тинки. Он «крал» со школьных выставок ее работы по домоводству, отрезал цигейковый воротник от ее пальто, забирал тетради ее, дневники, и ей приходилось заводить все заново.
Школьные переменки для обоих превратились в боевые разборки, когда в ход пускались перья, циркули, линейки и даже самодельные стрелы и рогатки.
Однажды на уроке, в довершение очередной разборки, Яшка не рассчитал и резким движением толкнул Тинку так, что она выпала из-за парты на пол. Класс хохотал. Учительница была очень расстроена. А отличница, аккуратистка Тинка, как петух, вспрыгнула на парту и стала «долбить» руками Яшку по башке.
-Ты  настоящий пацан, Тинка, - сказал Яшка после уроков, дождавшись ее у раздевалки и первый раз не вырвал портфель из ее рук.
Вся школа наблюдала, как хрупкая, интеллигентная Тинка воюет с Яшкой-бигуди.
На новый год в школе готовился костюмированный бал. Мама шила Тинке из марли «королевский» наряд. Сама Тинка мастерила корону и туфельки из фольги.
Перед генеральной репетицией Тинка закрутила свои пышные и без того кудрявые волосы на бигуди. Все в классе готовили карнавальные  костюмы, но держали в тайне в каком образе явятся на праздник. Только одна Антонина Михайловна догадывалась и была близка к истине, потому что в последние дни перед балом многие уже вжились в придуманные образы своих персонажей и чуть-чуть артистично подыгрывали манерами, разговором.
«Яков, очевидно, будет Гулливером», - думала она, наблюдая, как шестнадцатилетний Яшка беспристрастно приноравливался помериться своим ростом с каждым. Не находя даже близко себе равного, Яшка, не скрывая удовольствия, вбирал полную грудь воздуха, голову и плечи задирал максимально высоко и, растопырив руки, бежал вдоль узкого школьного коридора, поддавая зуботычины всем, кто попадался на пути. Зуботычин от его растопыренных в стороны рук избегали лишь те, кто успевал прижаться к стене. Но и этих Яшка изловчался задеть.
Генеральная репетиция была назначена после уроков в классе. Тинка долго приводила себя в порядок в туалетной комнате, благо там зеркала по всем стенам.
Взглянув на свою зеркальную копию, Тинка осталась довольна, и с энергией, присущей ее возрасту, буквально вылетела из комнаты и тут же врезалась в Яшку, бежавшего с растопыренными руками по коридору со скоростью куда большей, чем у нее. У Тинки потемнело в глазах от удара. И вдруг для нее все стихло.
Очнулась она в кабинете медсестры.
- Ну, вот и слава Богу, - сказала та. – Сейчас я тебе витаминчиков дам, сиропчику… Полежи еще чуток. Мальчишка-то, который тебя принес, брат тебе? Очень уж переживал…
Тинка прилегла на кушетку и не успела закрыть глаза, как увидела свое отражение в стеклянном шкафу напротив. Она не узнала себя. Где ее кучерявая головка? Куда делись локоны? Где великолепный атласный бант?
- Девочка! Стой! – кричала Тинке вслед медичка. – Тебе не следует пока так быстро бегать…
Дальше слов было не разобрать, потому что Тинка, схватив в раздевалке с вешалки пальто, была уже далеко от кабинета медика, от генеральной репетиции, от школы вообще.
Но бал состоялся, и Тинка на нем была королевой, ей даже вручили на бархотке медаль «Королева школьного бала». Она так этого хотела и радость свою не скрывала…
События, которые последнее время происходили с Тинкой, сама она не могла объяснить по-другому, как полосой несчастий, к которым ее одноклассник имел непосредственное отношение.
Но однажды, это было ранней весной, Тинка провожала в детский сад свою младшую сестренку Таточку. Таточка хныкала, не хотела идти и все просила вернуться домой. Тинке приходилось часто останавливаться, утирать носик, слезки и уговаривать сестричку.
Вдруг из-под арки соседнего дома на тротуар выехали на велосипедах несколько пацанов. Они окружили девочек плотным кружком и, увидев, что те оказались на клочке сухого асфальта, а вокруг лужи, мальчишки стали гонять на великах по лужам, буквально забрызгивая невольниц грязной водой.
Тинка прижала сестренку, пытаясь укрыть ее головку полой своего пальто. Кричать и ругаться было бесполезно. Она это поняла сразу и поэтому ждала первого случайного прохожего.
И тут она увидела, что по тротуару бежит Яшка Садриев.
- А ну, по-сто-ро-нись, - закричал он на пацанов, еще не добежав до места. В голосе и во всем его виде было что-то устрашающее. Пацаны замерли, а Яшка, как пантера, ловко вспрыгнул на низкое ограждение газона, оттолкнулся, и его удар ногой по одному велосипедисту завалил всех остальных обидчиков Тинки. Через минуту возле Тинки не было никого. Исчез и Яшка, как сон.
- Это был Тарзан? – трясла Тинку за рукав сестренка. – Ну скажи, это был Тарзан?
После этого события Тинка перестала плохо думать о своем соседе по парте. Но и хорошо думать о нем не могла, потому что все время ждала от него каких-то хулиганских поступков.
Закончился учебный год под всеобщее «Ура!».
Лето растащило всех по базам отдыха, туристическим путевкам, кого-то увлекла деревенская свобода.
Тинка уезжала с группой ребят в Артек на целых два месяца. До отъезда оставался один вечер.
Неожиданный звонок в дверь нарушил семейную идиллию.
- Тинка, это к тебе, - крикнула из прихожей мама.
Тинка не поверила своим глазам. Перед ней стоял Яшка Садриев. Вид его ошеломил Тинку , потому что перед ней был другой человек, не похожий на Верзилу, Амфибию, Тарзана. И Тинка своим детским-женским чутьем поняла, что сейчас в эту минуту она становится хозяйкой ситуации. В эту минуту она может позволить себе расправиться с обидчиком Яшкой за все пережитое.
- Здравствуй, - тихо выдавил он из себя, на что Тинка не ответила.
- Почему у тебя такое странное имя: Тинка? – продолжал Яшка, не выдержав паузы. – У нас в деревне реки и озерки всем народом от тины чистили. Как тебя по-настоящему зовут?
- Валя, Валентина, Валентинка, Тинка… Это мне еще в детстве придумали, - пояснила Тинка.
Наступила пауза, которую вновь нарушил Яшка:
- А мой отец нас обратно в деревню увозит. Здесь учиться труднее и денег не хватает. А там у нас дом был, лошади…
- Знаешь, у меня от тебя на память много чего останется, - продолжил он после очередной заминки. – Посмотри вот. Это все твое.
Яшка раскрыл старенькую, подранную болетку, где Тинка увидела свои пропавшие с выставки поделки, тетради и дневники, воротник цигейковый, пряди своих локонов с того первого школьного бала и многое другое, что заставило обоих рассмеяться.
- Тинка, я напишу тебе, - кричал, уходя, на прощание Яшка уже с первого этажа. – Слышишь, завтра напишу.
Утром  на вокзал Тинку провожал отец. Он шел торопливо по лестничным площадкам впереди нее и нес ее спортивные сумки. Тинка едва поспевала за ним.
- Догоняй, доченька, у нас совсем нет времени, - уже несколько раз вторил отец, поторапливая Тинку.
Пробегая мимо почтовых ящиков, Тинка шагнула к своему, под номером 13. На самом дне рука нащупала клочок тетрадного листа. Тинка достала его, развернула.
«Валка, я тиба лублю», - читали ее глаза, губы, сердце.