Тёлка и Фиалка. Гл. 1. Древо. ч. 4

Начало см.http://www.proza.ru/2009/12/18/161
          http://www.proza.ru/2009/12/19/91
          http://www.proza.ru/2009/12/20/67

4
Тема внебрачных детей не на шутку взволновала Лену, и в её лице Маша нежданно-негаданно получила благодарного слушателя и соратника. Это было очень кстати: Антон Машиными изысканиями не интересовался, и доложить о своих успехах, находках и сложных соображениях Маше было решительно некому. Вот, века проходят, а тайны рождения и проблемы неустановленного отцовства живы по сю пору, с усмешкой подумала про себя Маша, когда на следующий же день, вместо привычного кроссворда и обсуждения покупок Лена приступила к ней с блеском в глазах:
- Слушай, Маш, мне вот что в голову пришло… а нельзя твоего графёнка вот так вот, как ты вчера говорила… прищучить… доказать?
- «Прищучить» в данной ситуации забавно звучит, – засмеялась Маша. – «Графёнок» успел до весьма немолодых лет дожить и уже шесть десятилетий пребывает в иных мирах. Некого прищучивать-то. По правде сказать… я тут не так давно умудрилась даже письмо послать его внуку. В Англии обретается. Книгу про деда написал, по-английски – русским не владеет. Спросила: не знает ли, дескать, чего? Билингву такую соорудила, на русском и английском, как сумела. Не ответил… тоже, наверное, как ты, решил – примазывается.
- А может, не захотел неудобные семейные тайны раскрывать.
- Конечно. Поставь себя на его место… Или даже побоялся с этой дикой Россией связываться – у нас тут, по их мнению, сплошной бандитизм, коррупция, сомнительно всё… побрезговал. Так что доказывать истину некому.
- Но ты же пытаешься! Самой-то себе. Эту самую истину.
- Ну, наконец-то хоть ты меня понимаешь. Руку, подруга!
Они пожали друг другу руки и захихикали, Лена присела в книксене.
- Между прочим, есть ещё аргумент, хоть и он опять-таки небезупречен. Портретное сходство.
- У тебя и фотографии есть?
- Графские – без всяких сложностей, они опубликованы. А прабабкины, я думала, утрачены безвозвратно: в войну альбомы семейные сгорели. И вдруг – повезло! Дальние родственники меня изумили: дед-то мой пропал без вести в сорок первом, а его брат родной, оказалось, жив! Я даже не поверила своим ушам сначала: как жив? Сколько ж ему лет?! Говорят: восемьдесят восемь, здравствует в славном городе Таллине. Я подхватилась: скорей писать ему, пока не помер! Написала; таллинский дедушка немедленно отвечает и высылает фотографии, а среди них две – своей матери, той самой графской дочери Кати. В молодом возрасте и в старости.
- Покажи, – загорелась Лена, – у тебя с собой?.. Отлично! Поглядим… выведем на чистую воду…
Маша полезла за папкой со своими генеалогическими находками, достала ксероксы. Граф-папа в расцвете сил, усы пиками; граф-папа грузным стариком; «графёнок» молодым поручиком…
- А вот и дитя любви Екатерина…
Лена разложила портреты пасьянсом, придирчиво вглядывалась, близоруко поднося к глазам. Маша тревожно ожидала «независимого мнения».
- Машка, какие могут быть сомнения? – Лена решительно ткнула пальцем в портреты. – Поручик, конечно, смутен – козырёк мешает и усы… впрочем, нос, глаза… одного рисунка. Но граф-папа! Внешность очень характерная, и Катя просто его копия! Волосёнки редкие, лоб большой, глаза широко кинуты… нос приплюснутый… и рот лягушачий! Слушай, Маш, а может, граф-папа и был отцом ребёнка? А не сын? А?
- Уже думала, – кивнула Маша. – Но пришла к выводу, что это маловероятно. Если бы это старый граф согрешил…
- А сколько ему лет тогда было, старому-то графу?
- Пятьдесят два.
- Ха! Мужик в расцвете! Точно, он!
- Какая ты скорая на выводы, Елена Санна, – досадливо поморщилась Маша. – Ты учти, что пятьдесят два – это в наше время «мужик в соку». А тогда – весьма преклонные года. Но суть не в этом… Мог! конечно, мог и старый граф – горничную в углу ненароком прижать. Но предание семейное прямо на сына, а не на папу указывает. И стал бы папа свой грех на мальчонку валить так бессовестно?
- Н-ну… есть логика в таком раскладе… – согласилась Лена, снова склоняясь над портретами. – Но ты посмотри… одно лицо… вылитая… только без усов. А знаешь, ведь часто фамильные черты через поколение, во внуках яснее проступают – проверено многократно! Вот я на мать мало похожа, да и на отца – не очень, зато девушка моя вся в бабку. Та просто млеет: «мой носик, крючочком!», и всегда за внучку горой, что бы она ни отколола… Нет, попались графы! «Однозначно»!
- Да что ты, – рассмеялась Маша Лениному энтузиазму, – как раз «неоднозначно». Тебе кажется так, кому-то – по-другому… Разве что экспертизу заказать, по совпадению точек в строении лица… но это тоже дело несбыточное, как с генетической экспертизой. Знаешь, вот если смотреть на эту историю глазами нынешнего закона – есть шанс. Разумеется, никакого официального признания отцовства не было, и быть не могло. Даже если бы мать ребёнка была дворянкой… а тут прислуга какая-то! Таких детей, от кухарок, горничных и крестьянок, дворяне десятками плодили. Помнишь пушкинского «Дубровского»? У Троекурова в поместье половина крепостных ребятишек в подвластной деревне с его физиономией бегала.
- Неужели? Так и написано? Надо перечитать.
- Перечитай. А заодно поэму «Сашка» Лермонтова, Гарина-Михайловского, «Воскресение» Толстого и «Освещённые окна» Каверина. Банальнейшая ситуация: приобщение барчуков к миру пола через прислугу. Благородные мамаши даже поощряли. Так сказать, всё в домашнем кругу.
- А сколько твоему графёнку было, когда прабабушка народилась?
- Пятнадцать! Самый «тот» возраст. Щенок совсем. Поэтому «замазывал» ситуацию граф-папа.
- А они замазывали?
- В том-то и дело! Словно благодарили… Это меня и вдохновляет. Ведь могли бы просто выставить за порог, с позором, на все четыре стороны. Но граф-папа всё устроил. Такой типус был, я тебе доложу! Чистый Ноздрёв. Враль безудержный, интриган, во все дырки совался, всю жизнь шебуршился, во всё лез, сорок имений по всей России промотал…
- Да откуда ты-то знаешь? По усам догадалась, что ли?
- «По усам…» Куча воспоминаний напечатана – я и поинтересовалась.
- Да, Мария Юрьевна, я вижу, ты к делу серьёзно подошла… Ну и как он замазывал, этот Ноздрёв?
- Во-первых, согрешившую горничную Анну выдал замуж. За отставного гвардейского солдата. Тоже сочный персонаж – отхлестал офицера по физиономии своими гвардейскими лосинами. Ты имеешь представление, что такое лосины?
- Ну да. Портки такие в обтяжку. Сейчас тоже такие носят.
- Такие, да не такие. Сейчас их из тонкого трикотажа делают, а тогда из натуральной лосиной кожи шили. И знаешь, как одевали? Смачивали водой, посыпали внутри мыльным порошком, и двое помощников всовывали человека в эту амуницию, втряхивали, напяливали на голое – обязательно голое! – тело. И чтоб сидело без малейшей складочки. И часами в этом маршируешь или в карауле стоишь. Лосины высыхают, прилипают, при снимании выдирают волосы на теле… Эпиляция такая. «Браун силк эпил». Шёлковые ножки… Красота парадов требует жертв.
- Господи боже мой, какие ужасы… на голое тело?.. ну ладно – ноги, но, пардон… выше… Что-то я сомневаюсь… такой садизм… Откуда это у тебя такие сведения? Ты ничего не путаешь?
- Эх, Елена Александровна, обижаете своим недоверием. Называю источник: воспоминания генерала Мосолова. «При дворе последнего императора». Страницу назвать?
- Не надо… Что, неужели Мосолов про этот случай пишет – отхлестал лосинами?
- Да нет. «Отхлестал» – это у потомков в устных преданиях твёрдо засело. Мосолов пишет про сами лосины – что за одежда.
- Бр-р… орудие пытки, а не одежда, – поёжилась Лена. – Небось, после каждого «сеанса» такой «эпиляции» надо было неделю отходить.
- То-то и оно. И вот этот будущий муж Анны только с парада вернулся, лосины снял, как ему велят в караул заступать. Повторный «сеанс эпиляции» без всякого перерыва. Тут он и сошёл с катушек, взбунтовался.
- Я его понимаю… удалой парень! – одобрила Лена.
- Удалой-то удалой, но светила ему каторга. А Ноздрёв спас – видно, родственную душу почуял. Пригрел гвардейца, укрыл и на горничной женил – одним выстрелом двух зайцев… пристроил. Гвардеец ремесло краснодеревщика знал, стал столярничать, графы ему заказы подкидывали. У них с Анной потом общая дочка народилась.
- А графский ребёнок как же? Прабабка твоя?
- Ребёнка тоже пристроили – так, как тогда принято было: в деревню к кормилице. Там и росла. Чтоб под ногами не путалась, не напоминала. Но самое интересное – ей, прабабке Кате, приданое положили.
- Да что ты? Какое? – Ленины брови взлетели: это уже совсем интересно!
- Деньги в банк, и немалые. С условием – воспользоваться сможет, когда замуж выйдет.
- Ну что ж, – Лена задумчиво покачала головой, в её глазах светилась мечтательность. – Вот это правильно. Это достойно. Славно устроил Ноздрёв. На всю катушку. Не пожмотился.
- Именно! Была бы прислугина дочь от графа-папы, а тем более от кого попало – стали бы они такими благодеяниями осыпать… Пошла вон, потаскуха, со своим приплодом, и весь сказ. А у графёнка от всей этой истории нервное расстройство случилось, никак вылечить не могли, в Париж послали лечиться, к знаменитому доктору Шарко, в больницу Сальпетриер, для умалишённых и нервных.
- Да-а? Который «душ Шарко»? Знаю. Скажите, пожалуйста… Тонкий, видно, мальчик попался, нежный. Вылечили?
- Не очень. Подлечили только. Потом у него всю жизнь было – как понервничает, задыхаться начинает.
- Странная история. Может, у него с горничной настоящая «любоф» образовалась?
- А вот этого тебе не скажу, не знаю. Покрыто мраком неизвестности.
- А прабабка Катя, деньги-то получила графские?
Маша хмыкнула, глядя на приятельницу. Ишь, как Ленка увлеклась! Словно сериал смотрит. Вот тебе и «ничего интересного», вот тебе и «дела давно минувших дней». Столетия проходят, а всё то же – любовь и деньги. Хоть и чужие, и отменённые давно, а так-таки и забирает… Маша смачно прищёлкнула пальцами.
- Тут, Ленусик, новый поворот сюжета! Фантастика. Понимаешь, горничная Анна была женщина властная, тщеславная и жадная. Достоверно знаю, что потом уже, в старости, после революции, всё на свою причастность к графьям ненароком напирала, намекнуть норовила. Не дожила до сталинских репрессий, когда такие факты лучше не упоминать было… Знаю, дескать, все графские тонкие обычаи и манеры. На фортепианах даже бренькать пыталась, внукам по спине поддавала: осанку благородную держи! И вот её неудовлетворённость мучила: она свою миссию выполнила, юного графа приобщила к плотским радостям, может, и в графини тайно надеялась пролезть. Размечталась. А её раз! – и в жены отставного солдата-столяра. Вместо графинь-то. И денежки не ей, а дочке Кате положены. Вот выйдет Катя замуж, получит свой капитал, а мамаша Анна так и останется вроде как ни при чём… со своим удалым гвардейцем-столяром вместо графёнка. «Так, свободна!» Знай своё место. Да ещё и деньги уплывут на сторону. Никак не могла смириться – через неё такая благодать графская привалила, а ей никакого за это почёта, и богатство мимо рук уплывает… Дескать, в Кате есть графская кровь, о ней господа позаботятся, а Анна так, тренажёром и инкубатором послужила… в ней кровь низкая, подлая, ей ничего и не положено, пусть радуется, что в честный брак пристроили. А годочки идут быстро, Катя растёт, не успеешь оглянуться, как какой-нибудь алчный прохвост её окрутит и приберёт к рукам, вместе с графскими денежками. И как, ты думаешь, Анна дело в свою пользу умудрилась повернуть?
- Не представляю, – призналась заинтригованная Лена, – что тут можно сделать?
Маша вскочила и, развернувшись, отошла к окну, оперлась на подоконник. Канцелярское кресло на колёсиках скромно отъехало в угол. Машины глаза горели в увлечении. «Ну просто Ираклий Андронников, – смутно мелькнуло в Лениной голове, – эпоха чёрно-белых телевизоров, загадка Эн-Эф-И…»
- Тут на сцену выходят новые персоны. – Маша плавно повела рукой, указывая на тесный пятачок конторского пространства между своим и Лениным столом, словно выводя туда героев своего рассказа. – У гвардейца разудалого, оказывается, тоже побочный ребятёнок имелся – то ли внебрачный, то ли приёмный, непонятно, – но фамилию и отчество, кажется, по гвардейцу носил. На десять лет старше Кати. И жил с матерью далеко, в Прибалтике. И вот Анна призывает к себе этого как бы… пасынка, что ли? Не знаю, как и назвать – при живой-то матери. Причём призывает вместе с этой самой матерью, по имени, между прочим, тоже Анна. Но в отличие от Анны-горничной, балтийская Анна была нрава кроткого, незлобивого, тихонького, и росточка маленького, отчего и получила приставку к имени – «маленькая». И вот Анна-большая поселяет Анну-маленькую с сыном Ильёй у себя; себя перед ней, после такого своего «графского взлёта», весьма высоко ставит, а её держит почти в няньках у своей общей с гвардейцем дочки, и в прислугах. К сыночку её, Илье, пригляделась: в маменьку пошёл –  скромный, характером мягкий, покладистый, дельный; вместе с отцом столярничает и показывает в ремесле немалое искусство…
- Не понимаю, – Лена пожала плечами, – что это за семейство такое странное получается? Две жены при одном муже, каждая со своим ребёнком от него? Гарем какой-то! Зачем?!
- «Зачем»! – Маша опять прищёлкнула пальцами. – Тут далеко идущие планы были у Анны-большой! Присмотревшись к пасынку, она делает следующий шаг – забирает из деревни, от кормилицы, дочь Катю. Странное семейство увеличивается ещё на одного человека.
- Вот это да! Революционные нравы! – захохотала Лена. – Этакая семейная коммуна. Шведская. Это как же… подожди… дай сообразить… Трое родителей и трое детей. Общая дочь гвардейца и «большой жены», самая младшая.
- Угу, – кивнула Маша, – только эту девочку можно в голове не держать, она не причём. Разве что свидетельствует: брак гвардейца и горничной не был каким-нибудь фиктивным.
- Ну-ну. Дальше мальчик…
- Скорее, юноша уже, – поправила Маша.
- … Вьюнош Илья от гвардейца и «маленькой жены». И графская дочь от Анны-большой, Катя. Так, что ли?
- Точно.
- Клубок! И зачем такая сложная конструкция?
- Не догадываешься? Эта затейливая интриганка, Анна-большая, настойчиво сводит в парочку свою подросшую Катю, свой главный козырь в жизни, и пасынка Илью. И как только Катя достигает минимального брачного возраста – шестнадцати лет, она их женит! Оп-ля! Фокус-покус! Графское приданое осталось в семье!
- Грандиозно! – восхитилась Лена. – Только… постой, постой… Выходит, гвардеец-столяр и Анна-большая, супруги, поженили своих внебрачных детей? Илью и Катю?
- Ну да, – довольная произведённым эффектом, подтвердила Маша.
- Так они же друг другу сводные брат и сестра. Разве такие браки православная церковь венчает? Даже крёстным одного ребёнка пожениться нельзя. А тут – дети венчанных родителей!
Маша развела руками:
- Что тебе сказать? Я и сама в тупик встала, когда до этого пункта добралась. Убедилась на собственном опыте: все эти семейные легенды проверять и перепроверять надо, критически относиться… По три раза всё сверила, «источники» свои переспросила. Они подтверждают: да, так и выходит. Взяла я тогда Лескова, большого знатока церковных нравов того времени, если знаешь.
- Стыдно, но не знаю, – повинилась Лена. – Я у Лескова только «Левшу», да «Леди Макбет Мценского уезда» читала. Я смотрю, занятия родословием раздвигают культурные горизонты…
- Вроде того, – скромно согласилась польщённая Маша. – Так вот, у Лескова я вычитала, что за приличную мзду всегда находился священник, который – цитата –  «хоть с родной матерью перевенчает». Конец цитаты. Каково?
- Норма-а-ально! В этой стране… Чем церковный чиновник так уж от гражданского отличается? Расея-матушка… нешто мы немчура какая? Когда нельзя, но очень хочется, то можно…
- Ну так! Вот и Анне, бывшей графской горничной, «очень хотелось». Уж подкупила, видно, кого надо. Зато какой куш оторвала! Дочка ещё дитё, молоко кормилицыно на губах не обсохло, зять-пасынок – парень смирный. Графские денежки Аннины ручки заграбастали.
- Знаешь, может, это и справедливо даже. Если смотреть с точки зрения этой Анны, у неё своя правда… почему это ей «ни при чём» оставаться?.. Действительно большие деньги были?
- Сумму тебе не назову, увы, не знаю. Знаю только, что на эти денежки семейство отгрохало дом каменный, двухэтажный, да с мансардой, в девять окон по фасаду, и на первом этаже столярную мастерскую завели.
- Ух ты! Маш, а где дом? Ха, может, ты наследство получить можешь?!
- Ну да, как же… это только при Ельцине такие разговоры велись. Теперь поутихли. Бред. Это что бы такое началось!.. Впрочем, я, конечно, поинтересовалась. Но – опоздала! Совсем чуть-чуть. В те времена это зелёная окраина города была. А теперь там – зелёная зона, с элитной жилой застройкой. Дом-то сохранялся, в нём семейство до самой революции обреталось, и после неё, и при нэпе, и при «строительстве социализма». В войну вот бомба попала, и семья переехала. Но дом, представь, устоял! И был отремонтирован. А после войны в нём знаешь что было?
- Что?
- Очень экзотическое учреждение. Женский вытрезвитель!
- Колоритно… неужели и такие бывают? Хм… А сейчас-то что?
- Увы, Ленусик, ничего! Вытрезвитель ликвидировали, наверное, при Горбачёве, в пору антиалкогольной кампании, и дом пустой стоял, разрушался. Представляешь, мы с Антоном там променады совершали регулярно, и руины эти видели, даже как-то раз нос сунули, полюбопытствовали… Словно чуяло моё сердце. Знала бы я тогда, что мимо «родового гнезда» хожу, где мой родной дед на свет появился… Поздно мне генеалог попался – ну, я тебе рассказывала. Когда докопалась – прибегаю туда: нет никаких руин. Даже улица вся исчезла. Отстроили огромный дом на целый квартал, для толстосумов, с подземными гаражами и видеокамерами, близко не подойти. И следов того, «моего», дома не осталось. Я просто локти кусала в досаде.
- А что, хотела-таки претендовать на имущество? – ехидно вопросила Лена.
- Издеваешься? Не серди меня. Запечатлеть хотела. Это ведь овеществлённое графское приданое. Мой главный аргумент.
- Ну-ну, уже теплее… остальное всё лирика. Давай прикинем на нынешние законы. – Лена загорелась энтузиазмом. –  «Совместное проживание» было? Было! – раз эта Анна в графском доме в услужении состояла. Финансовая поддержка? – была! Целое приданое. Совместное воспитание детей. Гм, гм… с этим сложнее. Что там за кормилица была? Откуда?
- Правильно мыслишь, – одобрила Маша. – Я вот тоже озаботилась: откуда кормилицу взяли? Подозреваю, что из собственной графской деревни. Но это я ещё не установила. Знаю, но не достоверно, что за деревня, в какой губернии, да что-то не отыскивается пока, может, войны деревню изничтожили. Тут у меня недоработка в «доказательной базе». Копать и копать.
- Ну, достаточно уже одного факта, что к кормилице пристроили, – лихо решила Лена. – Мария Юрьевна, подавай в суд! Так их, графьёв этих! Будут знать, как горничных портить!
Приятельницы опять захихикали.
- Ну, ты и развоевалась, Елен Санна… Представляю картину – как я явлюсь иск подавать. К кому?! Создам юридический прецедент… Нет, законники мне ничем, к сожалению, не помогут. Да и доказательств у меня никаких – одни семейные предания. Никаких документов, что Анна работала у графов. Я даже не очень представляю, как тогда это всё делалось. Не трудовой же договор заключали, с «социальным пакетом». Как докажешь, что Анна жила у них в доме? Никак. Разве что мемуары, дневники. «Графёнок», кстати, мемуары оставил, но на них внук-англичанин сидит, как собака на сене. На них свою книжицу и написал. Выбрал, небось, оттуда только то, что считал нужным и удобным для фамильных амбиций. А когда наши, отечественные историки, его источником поинтересовались – этими самыми мемуарами, он им точно так же, как и мне, просто не ответил. Проигнорировал. Я случайно узнала, когда справки наводила… И приданое доказать сложно. В какой банк положено было? Сколько? Где документы? Может, и есть в каких-то архивах. Но сохранилось ли? После всех революций и войн. Надо быть профессиональным историком, чтобы отыскать. Просиживать в этих архивах годами. Не бросать же мне работу ради этих изысканий. Вот на пенсию выйду – может, тогда…

(Продолжение см.http://www.proza.ru/2009/12/21/14)