Сильфиада 37. продолжение

Марта брела по аллее, опустив голову и нарочно стараясь наступать на шов между тротуарными плитами, мостящими дорогу.

И чего она так завелась? Подумаешь, три заносчивых и трусливых - трусливых, трусливых, ага! – дурочки! Втроем испугались её, удрали! Девчонки из школы, наблюдавшие её триумфальную победу и их постыдное бегство, даже зааплодировали ей, а она раскланялась…. Как глупо! И стыдно перед Данькой – он высунулся из класса, понаблюдал все это и исчез, просто пожав плечами.

Данька, драные штаны…

Почему она думает он нем вообще?

Да потому, что на самом-то деле он ей нравится.

Он вообще не может не нравиться.

С ним… легко.

Они пересекаются с ним чаще, чем с кем-либо еще, они соседи в библиотеке, сидят друг напротив друга; и Марта даже не заметила, когда начала поджидать его – когда он ворвется в библиотеку, чудом разминувшись, не сбив выходящую зазевавшуюся очкастую кубышку-Полли, вихрем промчится меж столиками и шлепнется на свое место так, что подпрыгнет стопка белой бумаги под лампой с зеленым абажуром, и несколько листков упадет на пол… он глянет на неё, его глаза засияют из-под темных, широких бровей как умытые звезды, улыбнется пакостливо и весело (его словно смешил то переполох, что он учинял) и уткнется в вои книги.

Он симпатичный; ну, может, не такой красавец, как холеный, словно выписанный, Никита (к слову сказать, его красота-то в том и заключалась, что он всегда был таков, словно минуту назад встал из кресла стилиста, трудившегося над его безупречным гладким образом битый час. И вообще, этот Никита на редкость вредный, кажется), и не такой, как этот … Вэд? Издали Марта видела его. Да, очень красив. А Данька – он простой и естественный.

У него умные быстрые глаза, темные шикарные волосы; он необыкновенно… мужественный – да, не как смазливый мальчик, и вот именно как-то… по-серьезному, по-настоящему. Марта наблюдает за ним часами украдкой. Когда он занят делом, он очень сосредоточен, усерден, надежен; ей нравилось наблюдать за ним – как луч из окна падает на его стол, и, продвигаясь потихоньку, выбеливает его мальчишеское чистое лицо, волосы, выхватывает из полумрака его правое плечо. В нем определенно что-то есть, какая-то изюминка. Он необыкновенный. И ухаживает за этой рыжей Терри, а в ней нет ничего особенного! Впрочем, одернула себя Марта,  она тоже не такая уж ничтожная курица, и достаточно… да ладно, кому угодно можно врать, но не себе же! В ней тоже что-то есть. Вот новенькая рыжая – сволочь, а Терри – ничего себе, хорошенькая…

Интересно, а какие девушки нравятся Даниилу? Ну, кроме рыжей Терри, конечно? Наверное, смелые – разглядывая его, Марта однажды пришла к выводу, что он должен быть сам смелым. Лицо его могло изменяться как угодно, и даже кривляться, но только вот одного оно делать не могло – это умное лицо не могло испугаться, исказиться от страха. Он смелый. Это ведь для него Марта вступила в бой с этими тремя змеями. Она его заметила, или даже почувствовала – и решила быть смелой. Она ни за что не отступила бы, пока он глядел на неё! Одно его присутствие придавало ей сил!

Только он ничего не сказал; не поддержал её – но и не стал улюлюкать вслед позорно бежавшим девицам, как другие. Он был выше этого, он был благородный, да, да!

В своих бесформенных широких рубахах и драных джинсах он лучше их всех, в галстуках и лакированных туфлях.

Неужели она влюбилась?!

Марта вздохнула; плохо дело.

Если так – то её засмеют, коли она появится с ним под ручку. С ним – лохматым и в драных штанах. Н-да…

Вот если бы он был достоин её, ну… внешне…

Площадка между двумя аллеями была залита ярким солнечным светом, и скамейка – тоже, и мужчина подчеркнуто прямо и элегантно сидящий на ней – тоже.

«Сволочь добрая», – почему-то подумала она. Он, судя по всему, был высок и строен; одет во все белое – от кончиков остроносых  модных ботинок до кончиков стоячего жесткого воротника на удлиненного, примерно до колен, пиджака.

Его волосы – прямые, белые почти до плеч, - ярко блестели на солнце. Рука его сжимала ручку щегольской тросточки, жестко и прямо упирающейся в тротуар. На нем не было солнцезащитных очков, и не потому, что не пошли бы к его белому наряду – просто у него были очень красивые серые глаза, ну просто невыразимо красивые, и он знал это – и не желал их прятать под очками.

« Принц Лед, - восхищенно думала Марта, - и не маскируется!»

Наверное, Марта глупо выглядела, стоящая и глазеющая на незнакомца, потому что он встал и усмехнулся, глядя сверху вниз:

- Простите, я вам кого-то напоминаю?

- Да, - выпалила Марта и едва не брякнула – «Принца Льда», но вовремя прикусила язычок. – одну… м-м.. девушку. Она, неверное, будет учиться в нашей школе. Это, наверное, ваша сестра – вы так похожи.

- Абсолютно исключено, - равнодушно возразил молодой человек, разглядывая почему-то деревья за её спиной. – У меня нет ни братьев, ни сестер. Артур – меня зовут Артур. Пройдемся? – без обиняков предложил он ей руку.

Артур был какой-то… сухой и точный, да. Никаких украшений – ни колец, ни запонок, даже пуговицы спрятаны во внутреннюю застежку, - никаких мелочей, за что мог бы зацепиться глаз – ну, например, торчащий уголочек платка, или пачка сигарет, да хотя бы и болтающаяся нитка – ничего. Один карман, правда, оттопырен, но там телефон – кто-то ему позвонил, но он сухо и холодно отбрил абонента.

И телефон белый. Плоский.

«Блин, хоть бы козявка из носа вылезла – все веселее», - подумала Марта.

Впрочем, несмотря на всю свою бесцветность, Артур все же привлекал всеобщее внимание. Девушки заглядывались на него, и Марта ловила на себе завистливые взгляды.

«Как если бы я ехала на белом жеребце», - подумала она, но чужое внимание ей польстило. Артур был идеален.

- Кто звонил? – спросила Марта – просто так, ей даже было не интересно. Просто пауза затянулась, и стало скучновато – такое ощущение возникало, что он решил погулять один, а её, Марту, прихватил как модный красивый аксессуар – как цветок в петлицу, - и забыл о ней. Или ему все равно, что она идет рядом – зачем же тогда пригласил?

- Друг, - безразлично ответил он, хотя Марта прекрасно слышала, что это была девушка – она орала что-то то ли в истерике, то ли в ярости.

«Вот ведь врет и не краснеет, - неприязненно подумала Марта. – Наверное, какая-нибудь подружка бывшая. Он гулял с ней два дня, затем она ему надоела, и он её бросил. Сволочь! Красивый; вот и привык, что девицы ему кидаются на шею, - мимо прошла девушка, уставившаяся на Артура в таком восхищении, что даже сумку уронила. А на его бесстрастном лице не дрогнул ни один мускул. – И эта готова расстелиться перед ним, чтобы он вытер об неё свои замечательные белые ботинки. И, наверное, она подумала, что я, дура, иду с такой постной рожей вместо того, чтобы благоговеть и пускать слюни. Но какой же он гнусный и скучный! Данька… ах! Данька куда лучше!»

Мысли Марты плавно перешли на предмет её воздыханий, и лицо её повеселело она поудобнее устроила  свою руку в руке Артура и принялась мечтать.

Вот если б Даниил был как Артур!

Ему бы это пошло – она даже представила его таким же элегантным и ослепительным.

                **************************
Принц Лед в сущности был ребенком – пакостливым избалованным мальчишкой, гораздым на всякие выходки и проделки. Его верный ледяной Скар для него был словно машина с дистанционным управлением – Принц Лед  запершись в своей комнатке, хохотал во всю глотку, когда ледяной Скар, шелестя свей сверкающей чешуей, притаскивал ему кусок, стащенный у кого-нибудь. Так же радовался бы обычный мальчишка-сластена, стащив из буфета банку с вареньем при помощи самодельного приспособления на колесиках. Чаще всего Скар притаскивал ужин Странника, что очень веселило Льда. В назначенный час Скар пролазил в убежище Странника и усаживался у его ног, уставившись на него горящими голодными глазами свесив раздвоенный язык. Так делают толстые добродушные собаки-дворняжки, ожидающие подачки; и обычно Скар её дожидался – у Странника был заготовлен запасной кусок, специально для Скара. Скар цапал его на лету – и топал к ждущему его хозяину, а Странник спокойно продолжал трапезу.

И довольный своей зверюгой Лед даже не догадывался об уловке странника, как и любой наивный, глупый мальчишка, думающий, что он умнее всех.

И потому этому мальчишке, Льду, невыносимо было терпеть присутствие Марты, висящей у него на руке. Платина, казалось, острыми иглами впивалась ему в кожу, жгла сквозь одежду, и Лед страдал. Не в силах заставить себя говорить с Мартой, он отвернул лицо мысленно благодаря Странника за то, что то сделал его (лицо) таким неподвижным, и оно не кривится от боли. Больше всего ему хотелось скинуть эту впившуюся в него руку и удрать, не оборачиваясь. О, какой храбрый Назир! Как ему удается встречаться с Нади и при этом не орать от боли и ужаса, она ведь уже полноценный Сильф? А Марта – всего лишь зародыш; но даже её дыхания достаточно был чтобы оживали, как наяву, картины того боя, когда яростный и грубый Ветер поверг его, Льда, наземь и добивал – грубо и зло, - кулаком, закованным в кольчужную перчатку; а Лед, хрипя и отплевываясь, пытался заморозить живое, двигающееся тело, и кожа трескалась под его руками, и платиновая кровь брызгала, обжигала его пальцы… страшно, страшно и больно!

Назир – старше. Может, с возрастом уже не чувствуешь боль? Он еще и руку ей целовал, бр-р! От одной мысли об этом Принца льда мутило, словно его заставляли лизать раскаленное железо или лезвие бритв. Ужас!

В кармане заерзал этот гнусный телефон, издавая низкий гудок. Если это снова Клем с её претензиями, подумал Лед, достав аппарат, я скормлю её Скару.

- Лед? – это был Назир. – Как дела?

- Не очень хорошо, - ответил Лед, страдая. Из телефонной трубки, как из колодца, пахнуло влагой и тиной, и Льду казалось что половина его лица оплывает, тает от этого живого теплого дыхания. -  Ты с Нади?

- Да; как ты узнал?

- Я слышу её; ты не мог бы… отойти от неё?

- Ого! Неужели так невыносимо?

- Да, - рука Льда, сжимающая телефон, задрожала, и он почувствовал, как в рукав потекла ледяная струя. Видения поля боя стали абсолютно невыносимыми; казалось, он снова слышит боевой клич рассвирепевшего Ветра, и тот, далекий Сильф Воды, усмиряет огромные сердитые, седые от пены волны и скрипят боевые тяжелые корабли, входящие в изломанную дымящуюся бухту, везущие тысячи юных Сильфов…

- Ну, ну, - недовольно буркнул Назир, - экий ты, оказывается, впечатлительный! Кто бы мог подумать… Все, я отошел от неё, успокойся!

Глаза Льда разгорелись, ноздри трепетали; даже бледные щеки покрыл еле заметный румянец.

- Не заводись, Лед, - спокойно посоветовал Назир. – Лучше посмотри в неё. В Ветер.

- Зачем?

- Тебе покажется странным, - произнес Назир через небольшую паузу, - но я не чувствую её.

- Зато я чувствую, - упрямо сказал Лед.