Дождь

Вчера целый день шёл дождь и никто не видел, как солнце взошло, совершило свой традиционный обход и медленно скрылось за горами. Весь день шёл дождь и, казалось, небо слилось с морем. Серый, промокший день встал в вереницу таких же дней дождливой приморской зимы. Ничем не выделявшийся из этих мрачных буден, вчерашний день стал, тем не менее величайшим днём в жизни одного человека. В этот день он появился на свет…
   
Испытав мучительную боль, ужас удушья и открытие, что можно дышать по-другому, вволю накричавшись, младенец спал. Постепенно суета вокруг этого события улеглась, и дом погрузился в тишину. Наступила ночь.

Через несколько минут после полуночи в комнату, где спал ребёнок, зашёл Старик.
Он двигался как можно тише, но осторожность эта была вызвана не тем, что он боялся разбудить ребёнка, он не хотел разбудить мать, Старик собирался похитить младенца.
Боязливо ступая на слабых ногах, Старик держался за косяк двери, за стол, за шкаф, и наконец за кровать, в которой спал Ребёнок,
Измученная родами мать спала крепко, но чутко и Старик это знал. Но знал он и то, что его шаги вряд ли разбудят женщину – слишком она привыкла, что старый человек вот уже несколько лет страдает бессонницей и временами ходит ночью по дому.
Но он знал, что стоит младенцу пошевелиться или издать какой-либо звук, как мать проснётся  и застанет Старика.
Тихо, очень тихо взял он этот маленький свёрток, поднял его, прижал к груди, повернулся и медленно пошёл обратно к выходу. Он мог бы идти с закрытыми глазами, настолько хорошо ему был знаком каждый сантиметр этого Дома. Стараясь не наступать на скрипучие места старого пола, Старик преодолел комнату и вышел в коридор.
Коридор вёл его в другую комнату, через две смежные, служившие гостиной. Старик прошёл в свою комнату, всё ещё бережно прижимая Ребёнка к груди.
Там он осторожно положил его на кровать, Ребёнок зашевелился, заморщился и хотел было уже проснуться, но передумал и затих. Старик постоял над ним, замерев, и затем стал одеваться.
Он надел толстый свитер, старые поношенные резиновые сапоги и плащ от дождя с широким капюшоном. Потом он остановился, снял плащ и сапоги и вышел из комнаты. В темноте он преодолел гостиную и вышел в другую дверь на веранду.
С веранды лестница вела на чердак. Старик, осторожно ступая, начал медленно подниматься на чердак. Когда он был уже на верхней ступени, внизу раздалось еле слышное поскрипывание. В доме была почти кромешная тьма, но Старик каким-то шестым чувством догадался – к лестнице подошла собака. Она шумно принюхалась – её заинтересовало обстоятельство, что Дед среди ночи полез на чердак.
Старик жестом повелел идти на место и пёс с достоинством удалился.
Старик постоял, переводя дух и начал потихоньку открывать дверку. Она была тяжёлая и скрипучая. Он изо всех сил нажал на неё, но его стариковских сил было мало – годы подводили его. Он опустил дверь на место, поворотился, присел на ступеньку отдохнуть. Отдохнул, тяжело дыша, потом повернулся и с каким-то отчаянным порывом откинул дверку. Она глухо ухнула.
Старик замер и прислушивался несколько минут. В доме было тихо.

Старик с трудом преодолел две ступеньки, согнувшись, чтобы не удариться головой о балку, взошёл на чердак.
Дальше задача его была не из лёгких – если в доме он смог бы ориентироваться с закрытыми глазами, то на чердаке он бывал редко. Давно уже кто-то другой наводил здесь порядок. На чердаке он был как в пещере, заваленной старой рухлядью, вещами прошлых поколений, его вещами, его жизнью.
Он зажёг спичку.
Старый хлам осветился таинственным светом и как будто ожил  - отсветы играли на старых вещах, они проснулись, задышали…Старик увидел сундуки, старый комод, полки, связки книг, какие-то мешки, Это зрелище заставило защемить что- то внутри, как в детстве - обида и страх.
Спичка обожгла пальцы, напомнила о том, что он собирался сделать.
Следующая спичка осветила уже набор вещей, а не воспоминания.
Он сделал пару шагов по направлению к окну и увидел, что искал.
В углу, как-то нелепо приютившись на паре старых коробок, лежала деревянная люлька. Та самая, которая вынянчила его самого, его сына и его внука. Он взял люльку и уже на ощупь побрёл к лестнице.
Спустился. Дверку закрывать не стал. Дождь шуршал по крыше, но Старик не обращал на него внимания. Он твёрдо решил сделать то, что наметил. Он прошёл через гостиную и вышел на улицу.
Поставил люльку у крыльца под навесом.
Вернулся назад, надел плащ, сапоги, завернул Ребёнка в одеяло и опять вышел из дома. Затворил дверь, положил Ребёнка в люльку. От сырого холодного воздуха Ребёнок проснулся и заворочался в своём гнезде.
Старик схватил люльку и как мог, быстро пошёл по направлению к морю. На улице было гораздо светлее, чем дома, но дождь моросил сплошной стеной. Ребёнок начал издавать скрипучие звуки, и Старик пошёл ещё быстрее. Дождь окружил их как кокон, обволакивая и изолируя от окружающего. Поэтому, кода младенец, наконец разошёлся на полную катушку и орал сейчас во всю силу своих новорожденных лёгких, дождь заглушил эти звуки и не донёс их до дому.
Старик спешил. Он боялся, что крики Ребёнка будут услышаны и он не сумеет сделать задуманное.
Но вот уже скоро…
Старик подошёл к лодке. Поставил люльку. Отвязал, торопясь, верёвку, зашёл в воду, качая лодку, не обращая внимания на заходившегося в воплях Ребёнка…

Когда лодка поплыла, он неловко ввалился в неё и минуты две полулежал, не двигаясь, переводя дух. Море было спокойно, берег медленно уходил из вида, окутанный пеленой дождя.  Лодку относило в открытое море.
Пока Старик отдыхал, Ребёнок, успокоенный мерным покачиванием лодки, затих. Старик взял вёсла и начал грести. Ему не нужна была хорошая видимость, он знал этот участок моря, как свой дом. Он грёб минут двадцать, пока под днищем не зашуршала галька. Тогда он отпустил вёсла и вылез из лодки. Подтянул лодку на берег и вытащил люльку с младенцем. Поставил на землю. Ребёнок спал.
Старик взял люльку и подтолкнул её в море. Она закачалась на воде как лодочка.
Старик зашёл в море, опустил руки в воду и, подняв их, побрызгал солёной водой на младенца. Мальчик не проснулся. Старик начал читать молитву. Сначала медленно и тихо, потом быстрее и протяжнее, как песнь и наконец закончил торжественно и громко.
Прочитав, он поводил ещё немного люльку по воде, потом поставил обратно в лодку. Оттолкнул лодку, сел в неё и начал грести назад. Постепенно дождь превратился в мелкую морось, и, когда, минут через двадцать, Старик причалил к берегу, дождь уже перестал. Их окутывал туман.
«К утру прояснится», с удовольствием подумал Старик.
Взял люльку с Ребёнком и пошёл к дому. Ему было всё равно, что ему скажут. Он выполнил своё дело – правнук получил крещение и Прадед чувствовал  огромное облегчение – мальчик, рожденный в его Доме у Моря, продолжит дело его отца и его детей.
Старик открыл дверь и вошёл в дом. Он прошёл в свою комнату. Поставил люльку на стол. Снял мокрый плащ и сапоги. Достал младенца. Развернул одеяло и вынул свёрток.
Тихо и медленно преодолел он коридор и зашёл в комнату, где спала мать. Очень тихо подошёл к кроватке и положил мальчика на место. Постоял, улыбаясь, гордясь собой. Посмотрел на спящую женщину, Улыбался, вспомнив, как вчера она не дала разрешение крестить ребёнка по-старинке. Эта чужачка не хотела, чтобы её сын стал рыбаком, она не хотела понять, что Старик не мог допустить, чтобы этот, родившийся последним при его жизни, мальчик, не был крещён Морем. Он не мог допустить, чтобы прервалась традиция, сложившаяся веками.
Теперь он был спокоен.
Ещё несколько мгновений смотрел, торжествуя, на женщину, потом посмотрел на Ребёнка, тихо повернулся и устало побрёл в свою комнату.
Разделся, лёг в кровать, лежал, улыбаясь, вспоминая, как возил на священный остров своего сына, своего внука, так же, как возил его туда  отец, а  отца его дед.
А деда – прадед.
К утру выглянуло Солнце.
К утру Старик умер.