Преображенское знамя

[Рига, осень  1931 г.; Ярославль, июль 1918 г.;  Новочеркасск, декабрь 1917 г.; и др.]

        Человек, посетивший владыку Евсевия (Гроздова) и принявший имя Сергея Сергеевича, оказался в Нарве по своей воле: его попросили помочь, и он согласился.
       Никогда раньше он не встречался с Евсевием и даже не слышал о нем.
       Не был церковным фанатиком, хотя дома часто вслух пел гимн «Коль славен Наш Господь», который сопровождал его предыдущую жизнь до отъезда за границу - в кадетском корпусе, в военном училище, в действующей армии на фронте Великой войны и позже в Добровольческой.
       В церковь же ходил только по двунадесятым праздникам и особенно любил службу в день своих именин, когда священнослужители, хор и все собравшиеся многократно повторяют: «Величаем вас, Архангели и Ангели, и вся воинства, Херувими и Серафими, славящия Господа».
        В тот день своих именин в конце службы он подошел приложиться к кресту, и священник попросил его задержаться, а когда в церкви кроме служащих, занятых хозяйственными делами, не осталось людей, вынес письмо.
- Просили передать, - сказал настоятель и тут же быстро ушел.
        Он убрал письмо в карман, чтобы прочитать дома, и вышел из церкви.
        Оно оказалось из совдепии от старого знакомого. Тот спрашивал, не может ли он помочь одному священнослужителю, оказавшемуся за границей, вернуться к Матери Церкви.

.................

        Сергей Сергеевич вспомнил автора письма, их знакомство и порозовел, как розовел каждый раз, когда ему становилось стыдно за себя, что, по правде говоря, случалось крайне редко.
        На самом деле, когда кровь приливала к лицу, так ему только казалось - в эти моменты не смотрелся в зеркало, - цвет лица оставался прежним: чуть бледнее зимой и загорелее летом - обычное явление для русской кожи.
        Их встречу он помнил в мельчайших подробностях: многократно вспоминал и анализировал - личное сочеталось с профессиональным.
        Перед мысленным взором опять возник Ярославль июля 1918-го во время восстания спровоцированных Савинковым ранее мало кому известного полковника Перхурова и  присоединившихся к нему офицеров.
        Он снова увидел маленькую приемную перед кабинетом настоятеля, в которой с трудом расходились двое, и молодого человека, чуть помоложе его самого, в скромном гражданском костюме, которого принял за недавнего гимназиста.
        Тяжелая артиллерия красных била, избрав ориентиром купола и колокольни Спасо-Преображенского монастыря, из-за стен доносился непрерывный грохот, и толстые древние стены отвечали гулом на каждый недалекий разрыв снаряда из шестидюймовых пушек, но не дрожали.
        Оба - молодой человек и он, - сидя в приемной на неудобных узких банкетках почти напротив друг друга, ждали, когда игумен Игнатий, который всем распоряжался в монастыре, и полковник Бирюков составят акт о передаче полковнику и ему, Сергею Сергеевичу, реликвий полка, священных для каждого «преображенца», волей судьбы оказавшихся в осажденном Ярославле, чтобы поставить подписи и увезти на Дон, откуда за ними приехали.
        Чтобы отвлечься от мысли, что город со всех сторон, включая Волгу, пытаются охватить плотным кольцом красные части, сквозь которое, скорей всего, придется прорываться с боем, а у них с Бирюковым только по нагану, он стал рассматривать сидящего против него молодого человека с закрытыми глазами и сразу определил: «штафирка», как презрительно называют военные штатских.
        При общей усредненности невыразительное лицо - простое, без каких-то особых отличительных черт, скорее вытянутое, чем круглое; лоб средний, прямой, но не обрубленный, без шишек и без залысин;  цвет глаз указать нельзя - закрыты, но по веку и глазному яблоку можно судить, что по разрезу не узкие; нос средний, прямой, с очень легкой горбинкой и чуть затупленным концом, ноздри не широкие и не узкие; легкие верхние скулы, как продолжение глазниц; губы не толстые и не тонкие - средние, прямые, без прорисовки; подбородок средний  - не маленький, но и не тяжелый; небольшие светлые усы и бородка чуть светлее волос на голове в глаза не бросаются - наверно, начал отращивать, чтобы казаться постарше; уши обыкновенные - средние по размеру, не оттопырены и не прижаты, мочка небольшая, не выделяется.
        Среднерусский славянский тип, но при желании сойдет за балтийца, немца, бельгийца, француза, даже северного итальянца. Да за кого угодно! Потому что самое заурядное лицо.
        Лицо посредственности.
        Приглядевшись внимательнее, заметил чуть лоснящиеся, правда, совсем слегка, от частого соприкосновения с поверхностью стола края рукавов с тыльной части запястья, не смотря на невысокий рост немного сутулую спину, очевидно, от постоянного сидения за столом.
        И опять оно, никакое лицо!  Безмятежно пустое, на котором  не прописаны ни мысли, ни чувства!
        Нет! Это был не просто «штафирка»! Это был стопроцентный «штафирка», который хорошо приспосабливается к любым обстоятельствам, вписываясь в тусклую серую среду, так что его не видно и не слышно! Настоящая подкладка мышиного цвета под обшлага рукавов!
        И ради таких, как этот, они там, на юге, проливают кровь?!   
        - Сейчас все порядочные люди едут на Дон к генералу Алексееву, а не отсиживаются в тылу, прячась за материнскую юбку! - громко, заставив открыть глаза, и не скрывая пренебрежения, сказал он в лицо вчерашнему то ли гимназисту, то ли семинаристу.
        Вот и сейчас, когда в монастыре столько дел, чтобы обеспечить защиту, а людей не хватает, потому что, несмотря на большую территорию, это архиерейский дом, - правда, самого митрополита Агафангела (Преображенского) они не видели, хоть и переночевали здесь, -  этот прячется за крепкой стеной в приемной!
        - Я монах, - только и ответил тот.
        Да, монахи не имеют права брать в руки оружие. Да только какой он монах?! Почему не в рясе? Какой-то бумагомаратель! В лучшем случае - послушник. Но главное - трус!
        - Я благодарен вам за помощь, - тем не менее, сдержав себя, сказал тогда  Сергей Сергеевич, конечно, поблагодарив не его, от страха поджавшего хвост, а монахов, которые забрали со стоявшей на реке напротив монастыря баржи, бывшей для артиллерии красных великолепной мишенью, и вывезли на берег ящики с полковыми реликвиями, и добавил:
        - Если, в свою очередь, смогу помочь, то обязательно сделаю.
        И помощь он предлагал не лично ему – «штафирке». Трусам вообще помогать не следует!
        На маленьком куске бумаги написал адрес в Риге, где проживали мама и сестра,  которых он, приехав в отпуск с фронта в марте 1917-го, вывез из неспокойного Петрограда, и протянул собеседнику:
        - Адрес мамы и сестры. Напишите им - будут знать, где нахожусь.
        Молодой человек вежливо поблагодарил и убрал записку в карман пиджака.
        - А я дам вам совет, - сказал он, обратившись к Сергею Сергеевичу и внимательно глядя на него. - Когда окажетесь за границей, не вступайте ни в какие организации...
        Глаза у «штафирки» оказались живыми и довольно умными, не смотря на то, что нес околесицу.
        Тогда он, Сергей Сергеевич,  откровенно рассмеялся прямо ему в лицо и твердо заявил:
        - Мы начали борьбу с большевиками не для того, чтобы убегать за границу, а чтобы спасти Россию от большевицкой чумы!
        - Лишь дал совет, - нисколько не обидевшись, спокойно отозвался «штафирка».
        Конечно, что обижаться, если сморозил глупость?!
        Когда текст был готов и дверь в такой же тесный, как приемная, кабинет отворилась, он отодвинул в сторону «тыловую крысу», намереваясь войти первым, но его остановил спокойно строгий голос игумена Игнатия: «Пожалуйста, Ваше преосвященство!», и, почти прижавшись к стене, чтобы освободить узкий проход, он замер, вытянувшись как в строю на параде и держа равнение на вошедшего. Но в приемную никто не входил, а мимо него в кабинет спокойно прошел «экс-гимназист».
        Он отругал себя за то, что ослышался, чем воспользовался «маменькин сынок», и, пылая гневом, ринулся, было за ним, но решил по выходе из кабинета поставить молодого нахала на место, чтобы знал, как надо себя вести, когда рядом боевой офицер, а, сдвинувшись в дверной проем, вдруг увидел, с каким почтением игумен подает ему перо для подписи и Бирюков перекладывает листы документа, которые тот быстро читает, и от изумления открыл рот. В переносном смысле.
        Когда подпись была поставлена, полковник Бирюков, не жаловавший военных чиновников и в лицо критиковавший начальство, даже самого полковника Кутепова, за что время от времени его отправляли на офицерскую гауптвахту, но не разжаловали, потому что хорошо воевал, командуя ротой разведки, вдруг низко склонил голову перед «маменькиным сынком» и сложил руки «лодочкой», прося благословение.
        Тот положил руку ему на голову, тихо что-то произнес и получил тихий ответ, что-то еще тихо добавил, от чего боевой офицер слегка побледнел, потом очень быстро убрал руку, не дав возможности поцеловать, а затем, так же быстро выйдя из кабинета, уважительно, как доброму знакомому, кивнул головой растерянному Сергею Сергеевичу и покинул приемную.
        Потом поставили свои подписи полковник Бирюков и, как позже выяснилось, не игумен, а иеромонах, Игнатий.
        Прежде чем подписать акт, он внимательно прочитал текст. Первым в списке подписантов стоял епископ Кирилл. Последним стал штабс-капитан Семенов.
        Они взяли то, что могли унести на себе - полковую икону «Преображение Господне» в серебряном окладе, размещенную в тяжелом киоте, чтобы нести по очереди, и знамя, с которым сражались в Великую войну - последнее знамя первого в России по рождению и по славе полка, который никогда не возродится. Не потому, что прервется традиция, а потому, что захватившим Россию материалистам-большевикам Бог не нужен, и они не дадут полку Имя Его.
        Слава Богу!
        Полковник Бирюков хотел взять еще две хоругви, с которыми воевал, но толстая плюшевая ткань, богато расшитая золотыми нитями, заняла много места, и он выбрал одну из старинных - льняную.   
        Перед дорогой их накормили, дали с собой провизию, а потом двое монахов, которые вызвались сопроводить, под непрекращающимся артобстрелом быстро прошли  с ними по железному мосту, соединяющему берега реки, неприметными путями, чтобы не нарваться на красных, вывели из города и показали дорогу, чтобы через пол-России пробираться в свою - Добровольческую - армию.
        Они отправились на Дон и сделали крюк, чтобы в Самарской губернии проведать жену и сына полковника Бирюкова. Он перевез их туда еще летом 1917-го, чтобы в сытом краю в окружении родственников не пришлось голодать, и с тех пор не видел.

        - Зачем ты сидел в «предбаннике»? Тебя позвали бы, когда документ был готов. У тебя, что, не было дел?! - сердито спросила я Петра, обидевшись за него на Сергея Сергеевича.
        - Нет, - ответил Петр. - Тогда было много дел, но не мог вынуждать их ждать, чтобы меня разыскали, - им нужно было спешить: на той стороне Которосли уже появились красные, окружавшие город... И выдались минуты, чтобы за двое суток подремать.
        - Почему ты не поставил его на место?! Не посмеялся над ним и даже не усмехнулся, когда проходил мимо?! - недовольно - уж я-то смогла бы! - в форме вопроса сказала я.
        - Зачем? - в ответ спросил меня Петр и объяснил: - Он умный человек - сам все понял. К тому же им предстоял очень трудный путь… И самое главное: подписав документ, я начал просить Господа помочь им добраться до места.

        Бог милостив к нему - конечно, не к нему самому: не заслужил, а к его маме, - он был только легко ранен и до конца оставался в строю.
        Полковник Бирюков, сам разжаловав себя в рядовые, - как и другие офицеры-гвардейцы, когда в ротах «старых» гвардейских полков не хватало солдат, - погиб в конце лета 1920-го в Северной Таврии, в сражении под Горькой Балкой. И к нему Бог милосерд: убит в бою наповал, а не схвачен красными - с него не снимали кожу и не жгли живьем.
        Он, как все люди, хотел жить, но был готов, как немногие, умереть за родину. Там и похоронен в сровненной с землей, чтобы не надругались большевики, и закиданной сверху углем с камнями, чтобы не бросалась в глаза, могиле.
        Откуда он, Сергей Сергеевич, мог знать, что его собеседник, никому не сказав, чтобы не подвергать опасности других, сам сел на весла, поплыл к обстреливавшейся барже,  - у которой, как любой баржи, не было шлюпок, - чтобы спасать находившихся там людей, и, с помощью матросов погрузив ящики, начал их вывозить?! Об этом уже на выходе из города при расставании сказал старый монах: «Молитесь о владыке Кирилле - он первым кинулся спасать ваши ценности!».
        Откуда он мог знать, что перед ним архиерей?! Тем более в пиджаке с потертыми рукавами! Обычно епископы сановитые и немолодые - по «Табели о рангах» генералы.
        Откуда он, епископ Кирилл, знал, что Добровольческая армия будет вынуждена покинуть Россию, когда дал совет не вступать за границей ни в какие организации?
        Откуда знал, что он, Сергей Сергеевич, жив и не погиб, как десятки тысяч других, в сражениях с большевиками, когда осенью 21-го передал в Ригу по адресу, оставленному в 18-м, письмо и спрашивал у его матери и сестры, где сейчас находится их сын и брат?
        Он сам ему ответил, потому что незадолго до того приехал из Галлиполийского лагеря в Турции, куда они отступили из Крыма.
Вопрос «откуда он знал?» Сергей Сергеевич никогда не задал вслух, и не потому, что не встречался с владыкой Кириллом, а потому что сам догадался: Бог сказал.

  - А все-таки вы приврали со знаменем и мятежом! - строго произнес консультант. - Есть документы - показания свидетелей на следствии, которое проводило ОГПУ в 1931-м, что перед отъездом в Добровольческую армию последний командир разогнанного Преображенского полка Кутепов предложил разрезать полковое знамя на полосы, чтобы желающие взяли на память. Ножницы тут же нашлись, и он вырезал для себя середину - икону Георгия Победоносца!
  Ну, прямо как центральную розу на торте! Или корзину роз! Или шоколадного зайца!
    - Полковник, а позже генерал, Кутепов не был безумным, чтобы разрезать боевое знамя! - жестко ответила я. - Хотя некоторые пытаются сочинить о нем всяческие небылицы: закомплексованность на почве происхождения, зашоренность солдафона... Не помнят, за что Кутепов был награжден Георгиевским орденом и позже Георгиевским оружием...  Пишут о кутеповской неприязни и зависти к первому председателю РОВСа генералу Врангелю... Забыли: когда в марте 20-го после неудач Добровольческой армии Главнокомандующий генерал Деникин решил уйти с поста, и в качестве преемника встала кандидатура командира 1-го армейского корпуса генерал-лейтенанта Кутепова, сам Кутепов предложил кандидатуру генерал-лейтенанта Врангеля, публично признав его талантливее себя...
            Коротко перевела дыхание и продолжила:
            - Недавно прочла описание интимных отношений Кутепова с Захарченко, и автор...
    - Ладно, ладно! - попытался остановить собеседник. - Понимаю, что уважаете Кутепова... Говорю о другом: успеть приехать с Дона, чтобы забрать знамя... Когда город «в котле»!
            - Не верите мне - спросите у них, - ответила я, а консультант промолчал, очевидно, решив, что мой ум за разум зашел.
    - Скажите, - вдруг спросил он, - «Семенов» - настоящая фамилия или вымышленная?
    - В каком смысле - вымышленная? - вопросом на вопрос ответила я.
    - Вы ее придумали?
    Я молчу, потому что ему, трезво мыслящему человеку, сложно объяснить, как она возникла в моем сознании: появилась как данность, без перебора вариантов и выбора одного.
    - Если ваш выбор, то сделан правильно, - зауважал меня консультант. - Для офицера хорошая фамилия. Был известный генерал-майор Семенов - его упоминает в воспоминаниях деникинский генерал Туркул, много Семеновых воевало с адмиралом Колчаком и на Дальнем Востоке... В каком звании ваш герой окончил службу в Добровольческой армии?
    - Гвардии полковник.
            Консультант отвернулся, пощелкал «мышью», отыскивая и открывая какие-то файлы в компьютере, быстро покопался в текстах и произнес:
            - Начало его судьбы напоминает факты биографии довольно известной исторической личности - полковника Семенова, но его звали Михаилом Александровичем. Они ровесники, Михаил Александрович тоже окончил Первый кадетский корпус и Павловское военное училище, правда, позже - во время войны ускоренный курс, и в первую мировую служил в Лейб-Гвардии, но в Егерском полку, как весь клан Семеновых, а не в Преображенском, как ваш.
            В гражданскую сражался в Добровольческой армии и Крым покинул после генерала Врангеля, охраняя Южную бухту, - прикрывал отход кораблей.   
            Во время Второй мировой был командиром полка СС «Варяг», который состоял из русских добровольцев-эмигрантов, и воевал в Словении - тогда она была самостоятельным государством - вместе со словенскими войсками против партизан коммуниста Тито, стремившихся свергнуть  правительство и захватить власть.
            Консультант не надолго повернулся лицом ко мне, оторвав его от монитора.
            - Потом полк отступил на север Италии, и в 45-м в соответствии с Ялтинскими договоренностями англичане выдали советским властям, как позже оказалось, на расстрел, почти весь личный состав... Полковника Семенова не выдали - изначально знали: будет расстрелян.
            Известен как церковный деятель - участник Соборов Русской Православной Церкви за границей 1921-го и 1938-го годов и до смерти в 1965-м ктитор православной общины в Сан-Паулу, в Бразилии, - и как активный монархист...
    Консультант замолчал и нажал на «мышку», закрывая файл, а потом, вернувшись ко мне, как бы по-дружески, но получилось хитро, улыбнулся: 
            - Теперь мне ясно: как женщина, вы ничего не понимаете в военном деле, поэтому сделали своего героя контрразведчиком... Чтобы не описывать боевые действия, - напустить туман и ничего конкретного... И полковника Бирюкова ни в каких списках нет... Понимаю: вы просто соединили факты биографий разных людей и решили создать, так называемый, «художественный образ типичного белого офицера»! Должен сделать вам комплимент: хорошо связываете концы с концами - создается впечатление, что у ваших персонажей были реальные прототипы, - так сходятся факты биографий с историческими событиями! Но, к вашему сожалению, я - историк и, в первую очередь, доверяю серьезным документам, а не художественным образам... Кстати, все время забываю спросить: ваш главный герой - историческая личность или тоже придуманный персонаж?
            О Главном за меня ответил Петр, сказав: «Бытие Божие - это вопрос не науки. Это вопрос веры».    

            Он снова перечитал письмо.
            Почему-то вдруг вспомнился есаул Чернецов, с которым встречался еще на Великой войне, когда тот командовал казачьей партизанской сотней, которая совершала рейды в ближний тыл противника, и многократно был награжден, в том числе, и Георгиевским оружием.
            Тогда - в декабре 1917-го - в Новочеркасске, как и в других  столицах округов, скопилось много  офицеров - больше четырех тысяч, а в Офицерское собрание пришло человек восемьсот.
            На то собрание Семенова направило командование, чтобы определить реальную ситуацию.
            Есаул Чернецов - командир уже воюющего против советов отряда - призвал офицеров записываться в войско, чтобы защитить Россию от авантюристов, захвативших власть.         
            Записались меньше тридцати человек. Остальные решили «отсидеться».
    Быстрым и наблюдательным взглядом профессионального охотника осмотрев присутствующих и заметив в большинстве глаз животный страх или пустоту живых мертвецов, невысокий крепыш Чернецов с коротковатыми и чуть кривыми ногами - с раннего детства ездил верхом, да и по земле-то ходил, слегка переваливаясь, потому что привычнее чувствовал себя в седле, больше похожий на обыкновенного казака-станичника, чем на сына казачьего интеллигента - ветеринарного фельдшера, - бросил в зал, как рубанул на скаку:
   - Господа офицеры, если так придется, что большевики меня повесят, то я буду знать, за что умираю. Но если придется так, что большевики будут вешать и убивать вас, благодаря вашей же инертности, - то вы не будете знать, за что умираете!
   Напрасно так к ним обратился: бывшие офицеры - нарушившие присягу. Уж он-то, Семенов, как полковой законник знал точно!
           Он тоже видел их глаза, потому что сидел за столом президиума, правда, с краю и в штатском.
           - Провокатор! Долой провокатора! - раздались многочисленные выкрики из зала.
   Когда большевики заняли Новочеркасск, то с целью мобилизации провели регистрацию бывших офицеров. Часть тех, кто не отметился, были арестованы и расстреляны. Так же, как часть заявивших о себе. Остальные из страха перед кровожадностью «красных» пошли служить к ним.
           Некоторые все-таки бежали к генералу Корнилову.
           За месяц до падения Новочеркасска полковник Чернецов погиб, раненным схваченный «красными» под станицей Глубокая. Они в плен не брали, а, жестоко истязая, убивали попавших к ним в руки. Чтобы запугать остальных. 
           Правда, какое-то время среди казаков ходил слух, что Чернецову удалось спастись - ускакал в сторону, но то лишь разговоры: не мог бросить отряд, чтобы спасать свою шкуру.
           Месяц спустя при штурме Екатеринодара был убит генерал Лавр Георгиевич Корнилов, которого летом 1917-го Временное правительство арестовало и объявило вне закона за попытку стабилизировать ситуацию в стране. За освобождение из тюрьмы его и других офицеров в ноябре того же 17-го разъяренная толпа солдат растерзала генерала Духонина. 

            - Не вводите читателя в заблуждение! - сердито прервал консультант, - Вы пытаетесь уверить специалистов, что ваш Семенов находился в Добровольческой армии, по крайней мере, с декабря 17-го, если присутствовал на том собрании...
            - С ноября, - уточнила я, пояснив: - Он ушел на Дон в ноябре 1917-го, не дожидаясь конца переговоров о сохранении Преображенского полка, которые вел с новой властью полковник Кутепов, и полагая, что с государственными преступниками никакие переговоры не возможны.
            - Круто! – хмыкнул собеседник. – Если даже такое представить, скорее всего он уехал на Дон, обидевшись на принятое большевиками в ноябре 17-го постановление об отмене воинских чинов и офицерских званий… Как многие другие офицеры…
            - Нет, - ответила я, - о нем он узнал уже на Дону и только пожал плечами: чего от них ожидать?! - тем более, когда Россия находится в состоянии войны с Германией.  Вот оно - наглядное приложение большевистского лозунга «о поражении своей страны в войне»!   
            - Хорошо, - кое-как  согласился консультант, - допустим… Я говорю о другом: если он находился в Добровольческой армии, по крайней мере, с декабря 1917-го, и не был ранен, то в феврале-марте 1918-го должен был участвовать в «Ледяном походе» генерала Корнилова на Екатеринодар. Таким образом, должен был стать так называемым «первопоходником» - элитой Добровольческой армии… Вы знаете, сколько их осталось в живых после эвакуации в Турцию?!
           Не знаю.
           - Около трех тысяч... А сколько среди них было из старых гвардейских полков?
           Знаю. Двадцать один или двадцать два. Точно не помню, но мне говорили.
           - Их осталось меньше трех десятков! Все они были наперечет! И никогда не поверю, чтобы «первопоходник» не стал членом РОВСа!
           Кроме Семенова в РОВС не вступил еще один «первопоходник»-гвардеец, живший в Париже. Только не помню, по какой причине. Слышала, но забыла.
           - Тогда, пожалуйста, объясните, то, что мне непонятно… Генерал Кутепов, как все белые офицеры, ненавидел большевиков...
           Не все. Некоторые с ними даже сотрудничали, а некоторые, как один потерявший рассудок и лечившийся генерал, под псевдонимом «Хлудов» описанный советским классиком, - кстати, по образованию врачом, - как психически совершенно здоровый, только чрезмерно ностальгирующий, вернулись и верно служили им. Правда, большинство расстреляли в 1937-38-м.
           - ...и РОВС, будучи фактически военной организацией, продолжал вести борьбу с большевиками. Вы, что, хотите сказать, что ваш герой стал к ним относиться терпимо?
           Нет. Так же, как генерал Кутепов, он ненавидел большевиков. Но еще больше, чем большевиков, он ненавидел «серую массу», стремившуюся «отсидеться», и считал, что именно она погубит Россию.
           Зло не вне, а внутри.

       Два последних абзаца письма определили  решение: владыка писал, что лично встретит пришедшего недалеко от границы, тем более что сам скрывается от ареста в этом районе.
       Конечно, епископ, который и в армии-то не служил, ничего не понимал в разведке, но ударения расставил удивительно точно. И с самого начала подставлял себя, а не прикрывался другими.
       «Скрываться в пограничном районе» означало одно из двух: сотрудничество с ГПУ или полная надежность прикрытия, которая - соответственно - будет обеспечена и перешедшему границу священнослужителю.
       Люди, ведущие тайную жизнь, так или иначе пересекаются друг с другом - напрямую или через других, и узнать, действительно ли скрывается в том районе епископ Кирилл, было возможно. Так же как выяснить, связан ли он с ГПУ, одновременно проверив контакты своих людей - если никаких сведений о нем у них не будет. 
       И еще - в самом конце: если он, Сергей Сергеевич, готов участвовать, то пусть сообщит в письме, отправив тем же способом, каким получил; если же по каким-то причинам не может, то писать ответ и не нужно.

        - В том письме… - начал он говорить, задержав старика-священника после воскресной службы, но тот его остановил:
- Я не знаю о чем и от кого письмо. Мне его дал архиепископ Иоанн. Он пригласил меня и еще одного настоятеля и спросил, знает ли кто-нибудь вас. Другой священник ответил, что не знает, а я сказал, что по праздникам вы приходите на службу в нашу церковь. Когда владыка отпустил его и мы остались вдвоем, он достал письмо и попросил, никому не рассказывая, передать вам… И я никому не говорил… Даже жене…
Старик перевел дыхание.
- Думаю, владыка тоже не знает, что в нем написано… Вероятно, от кого-то из священнослужителей, потому что получено по церковным каналам… Все, что могу сказать…
Он снова перевел дыхание, потому что был астматиком, и добавил:
- Архиепископ Иоанн просил передать на словах: если захотите написать ответ, то можете отдать мне, а он перешлет…
- Я принес письмо, - сказал Сергей Сергеевич и достал из внутреннего кармана пиджака конверт.