Даун

Темно. Одиноко и страшно. Даже ночью в комнате больше света, чем здесь.
Я знаю это место. Оно разное. Светлое или тёмное. Я люблю его, когда светло. Когда темно – боюсь. Мой друг тоже. Он приходит, когда светло. Темнота пугает его. Она холодная. Она прячет что-то страшное.
Свет!
Я слышу, он близко. Он скачет. Я не дышу. Я жду.
Много раз я видел, как он появляется. Прямо из воздуха. Он скачет, ударяясь об него. У моего друга нет тени. У всех есть, а у него нет.
Я хочу достать его. Я бегу. Я тянусь. Но у меня ничего не выходит. Я знаю: когда-нибудь у меня это получится. Тогда изменится всё. Но сейчас не время. Я почувствую, когда пора придёт.

Толчок – и всё исчезло. Мы приехали, лифт остановился. Мой друг исчезает.
Я не люблю лифты. Они душные. Они хранят чувства людей. Хорошие и плохие. Всякие. И я это чувствую.
Вот кто-то нацарапал на стенке. Мне не понять смысла. Мне это и не нужно. Я просто чувствую: тому, кто это сделал, было плохо. Смотрите, как глубоко процарапана стенка! Вот жевательная резинка. Её приклеили просто так; для забавы. След от плевка. Кто-то злой оставил его здесь. Он пугает. Яркая наклейка. Кому-то было нечем себя занять. Кому-то было скучно.
-Смотри, Костя, какой хороший сегодня день, – слышу я голос мамы. – Солнышко вышло! Лучиками всё отогрело. Почему у солнышка колючие лучики? – смеётся она.
А день и правда хорош. Первый тёплый и солнечный. Первый весенний. Это значит, что прохожие будут улыбаться.
Я люблю смотреть за улыбками! Это значит, что человеку хорошо. Зимой – плохо. Все куда-то бегут. Все смотрят под ноги. Раздраженные, хмурые, злые. И хорошо, что они прячут глаза. От взглядов тех, кто не смотрит себе под ноги - не по себе. Иногда – страшно. В такие дни я лишь смотрю на снег. Или провожу время со своим другом. Лишь бы не смотреть на прохожих. Зачем мне знать, что всем вокруг нехорошо?
Когда же все улыбаются и погода солнечная.
Солнечный день! Хороший день! В такие мне вспоминается игра. Соседские ребятишки выстроились в круг. Они кидают друг другу мячик. Тот, что в центре, пытается поймать его. Остальные – не дать ему это сделать. Мне жаль этого рыжего мальчика. Совсем чуть-чуть. Я чувствую, что игра нравится всем. Даже тому мальчишке, что бегает за мячом. Просто он в кругу, а остальные – нет. Но вот, кто-то из ребят ошибся. Мячик оказался в руках рыжего. Теперь худенькая девочка весело гоняется за мячиком ярко-оранжевого цвета.
Всем было весело, я чувствовал это! Все смеялись. Мне тоже стало хорошо! Правда! Я радовался вместе с ребятами. Тогда я открыл для себя тайну: самую большую радость дарят эти мячи! А ещё - поймаешь мяч, и всё переменится.
А ещё я понял, что тоже хочу играть. Я хотел, чтобы они меня приняли в свою игру! Я тоже хочу ловить этот мячик! Я бросился к ребятам. Я попытался схватить мячик. Почему-то они все испугались меня. Впрочем, ненадолго. Они поняли, что я просто хочу играть. Они поняли, что теперь никому из них не придётся ловить мячик; только кидать. Ловить его буду я.
Ребята начали перебрасывать мяч друг другу. Кто-то один ловил его и показывал мне. Я бежал к нему. Но он уже перебрасывал его дальше. То было самой большой радостью в моей жизни. Правда! Я задыхался от смеха! Я бежал от одного игрока к другому. Я старался поймать мяч, но у меня ничего не выходило. Ребятам эта игра тоже понравилась. Они что-то кричали и громко-громко смеялись.
Кончилась игра плохо: меня попытались обмануть. Тот рыжий мальчишка просто притворился, что бросил мяч. Но это было не так! На самом деле он спрятал его за спиной. Я понял это не сразу.
Я стоял в центре круга. Я глядел на ребят. Им было весело, но я почувствовал, что здесь что-то не так. Это уже было не то, что раньше. Тогда ребятам было хорошо. Они просто радовались игре. Но сейчас – нет! Это было что-то нехорошее. Это было что-то злое.
-Где же твой мячик, Даун! – смеялись они.
-Поиграй с нами, Даун!
-Даун ищи мяч!
-Даун – собачка. Найди мячик!
Кричали они мне. Мне стало страшно.
-Ну же, Даун, ты что, заснул?
-Даун, Даун, где твоя улыбка?
-Даун – Маша-Растеряша!
Мне было непонятно, почему я – Маша. Я – Костя! Костя! А ещё, почему ребята так изменились? Почему вдруг стали нехорошими? Наверное, это потому, что я потерял мяч. Я глядел на ребят. Я искал его. Да, я увидел мячик. Он был за спиной у рыжего. Здорово! Сейчас я верну его ребятам, и мы снова будем играть! Мне снова стало весело. Сейчас рыжий мальчишка даст мяч!
Я побежал к нему и попытался выхватить мячик. Но это не развеселило ребят. Наоборот, они испугались. Особенно рыжий. Он почему-то отбросил мяч в сторону. Он отбежал на несколько шагов и громко расплакался.
Мячик несколько раз подпрыгнул и покатился по земле. Мне не составило труда поймать его. Мне снова стало весело. Я побежал назад к плачущему мальчику.
-Я хочу играть дальше! Было так здорово! Я хочу ещё! – кричал я ему, но он не понял.
-Даун отобрал мой мячик! – ревел рыжий.
-Неправда! – пытался объяснить я. – Мы играли, и мячик укатился. А я его поймал. Вот он! Давайте играть дальше! – но всё тщетно.
-Нельзя оставлять такого ребёнка без присмотра! – крикнула одна из мам моей, когда та подбежала. – Видите, он напугал наших детей!
-За таким ребёнком нужен особый уход, особенно в его возрасте, – подбежала другая.
-Он такой большой, а лезет к маленьким!
-Скоро уже детей на улицу будет страшно отпустить! Ходят здесь всякие!
Эти женщины окружили маму. Каждой надо было что-то сказать. Я часто видел такое во дворе. Много собак собирались в стаи. Им было скучно. Наверное, оттого они и начинали лаять на кого-то. Часто – на другую собаку. Мне всегда становилось жаль ту, одну. Она поджимала хвост и начинала убегать. Все остальные гнались за ней. Тогда я подумал, что мама тоже будет убегать. Что-то говорить в ответ. Но она просто взяла меня за  руку и молча отвела на соседнюю скамейку. Остальные молча разошлись. Наверное, им стало стыдно.
Игра закончилась. Мама отвела меня подальше от ребят.
-Я хочу играть! Мне было весело! – пытался объяснить я ей. – Почему ты уводишь меня отсюда? – но мама не слушала. Она отряхнула меня и увела меня в другой двор. Но почему? Было же так здорово! Даже те ребята, потом ещё долго бегали за мной. Эта игра им тоже понравилась.
Скоро мне подарили такой же мячик. Точь-в-точь! Но это было не то. Я понял: тот приносил радость. Мой – нет. Только мама по-настоящему играет со мной. Она кидает его мне, а я ловлю. Иногда она прячет его за спиной, а я угадываю в какой он руке. Она придумывает всё новые и новые игры. Она радуется со мной. Папа – нет. Ему не интересно. Он садится на скамейку и бросает его мне. Он ждёт, когда я принесу ему мяч. Он берёт его и снова бросает на землю. Ему не нравится играться в мячик. Ему нравится рассказывать про работу.
Иногда со мной играет Серёжа. Он кидает мячик на землю и пинает его. Я пытаюсь поймать его, но Серёжа не даёт. Он обыгрывает меня. Он убирает мячик у меня из-под самого носа. Мне весело, но не так, как с мамой. С ней я готов играть всегда. С Серёжей –нет. Мне быстро надоедает гоняться за мячом. Всё равно Сережа меня обыграет.
Тогда я и придумал свой собственный мячик. Мой. Только мой. Он появляется, когда мне скучно. Когда одиноко. Он появляется и куда-то скачет. А я пытаюсь его поймать. Это – наша с ним единственная игра. Но больше и не надо. Нам хорошо с ним и так: мне – догонять. Ему – скакать куда-то далеко-далеко. Я знаю: когда-нибудь у меня получится его поймать. Тогда изменится всё. Но пока – нет. Наверное, у моего мячика есть ещё свой невидимый хозяин. Хозяин, который решает, когда наступило время. Хозяин Оранжевого мячика.
Да, я забыл представиться. Меня зовут Костя. У меня есть мама и папа. Ещё – брат Серёжа. Я такой же, как и вы. Точь-в-точь! Только все, кроме родителей зовут меня Дауном. Но почему? Моё имя – Костя. Константин. А ещё, никто не берёт меня в свои игры… Когда людям одиноко, они начинают играть в игры. Но почему, когда одиноко мне, меня никто к себе не берёт? Ни один человек, кроме мамы! Наверное, со всеми творится что-то неправильное.

Но вот мы с мамой вышли во двор. Обожаю прогулки! Мне нравится смотреть на прохожих. Они мне кажутся любопытными, хотя и немного странными. А ещё они мне кажутся одинаковыми. Почему? Да потому, что они все делают одно и то же.
Я знаю, как поступит любой прохожий, когда заметит меня. Сначала он будет смотреть на меня. Он повернёт голову и чуть сбавит ход. Потом он посмотрит на маму. Затем он резко отвернётся и побежит дальше. Он сделает вид, что не заметил меня. Или, что заметил случайно. Но я-то чувствую, что это не так! Наверное, всех смущает то, что я не похож на них. Но это не так!
-Я здесь! Я хочу играть! Поиграйте со мной. Почему вы делаете вид, что меня нет? Я есть! И вы это видели! – пытаюсь я окликнуть прохожих. – Я такой же, как и вы. Смотрите, у меня две руки и ноги. Что ещё надо, чтобы играть с вами? – Всё зря! Они не отвечают. Они почему-то продолжают притворяться. Наверное, это какой-то Обряд. Обряд взрослых.
Когда-то давно по телевизору показывали странных людей. Они ходили в соломенных юбках. Они жили в джунглях. Они подчинялись Обрядам – обязательным действиям, смысла которого можно не понимать. С тех пор все странности взрослых я называю Обрядами. Не замечать меня – Обряд. Не отвечать – Обряд. Не брать в игры – Обряд. Обряд, смысла которого можно не понимать.
Единственные, кто не прочь порезвиться со мной – это дети. У них со мной гораздо больше общего, чем у взрослых. Они умеют радоваться и быть добрыми. Взрослые – нет. Взрослые смеются, улыбаются. Они похлопывают друг-друга по плечам. Но им нет дела друг до друга. Когда мама прикасается ко мне, что она желает добра. Когда Сережа хлопает меня по плечам, теребит за щёки, он делает это по-доброму. Когда папа жмёт руку и улыбается другому дядьке… Так принято. Я вижу это. Это – Обряд.
Это такой же Обряд, как телевизор у папы по вечерам. Я обожаю смотреть телевизор. Особенно мультики! Я готов весь день смотреть их. Весь день, пока нет дома папы. Вечером он возвращается и приступает к своему Обряду. Сначала он ужинает и рассказывает маме про работу. Потом – смотрит новости. Или злые фильмы. Фильмы про нехороших людей. Ему нравятся такие картинки. Если что-то горит, рушится, ломается, значит, папа заснёт. Если мультики – он будет искать свои картинки. До тех пор, пока не найдёт. А я их не смотрю. Они плохие. И ещё, после таких бывает трудно заснуть.

Мама
Костик славный мальчик. Он такой добрый и ласковый. А ещё – он умеет чувствовать то, чего не можем мы – нормальные люди. Хотя, что такое нормальный человек? Часто, очень часто я задаю себе этот вопрос. Ответ кажется простым, но, когда я гляжу на сына, я, почему-то, начинаю сомневаться. Костик – единственный человек, который никогда и не в чём не притворяется. Костик – единственный, кто не делает зла. Костик, в конце концов, единственный, кто по-настоящему радуется жизни! Он делает всё, чего мы, нормальные не можем себе позволить. Но мы нормальные, а он – нет. По крайней мере, так считают все вокруг.
Я помню, как он появился на свет. Через три с половиной года после Серёжи. Почему-то мы даже ни на секунду не сомневались в том, что это будет мальчик. Даже имя ему придумали задолго до рождения. Константин – стойкий, постоянный, твердый.
Мы спали и видели во снах крепкого, розовощекого улыбчивого карапуза. А ещё, гурьбу внуков и внучек, которых подарят нам двое сыновей. Почему-то Борис мечтал именно о двух мальчишках. Он даже и не думал о том, что может родиться девочка.
В общем, все готовилось к появлению на свет второго ребёнка: проверялись пеленки, коляски и старые погремушки. Мы долго спорили: подойдёт или нет та или иная Сережина рубашка Константину, какие сказки ему читать на ночь, в какой сад определять. В общем, ещё до рождения Костя стал любимчиком всех членов семьи, включая бабушек и Сережу, ждавшего, когда же, наконец, у него появится братик.
Я не помню, как прошли роды. Почему-то этот момент в памяти не задержался. Помню только, как пожилая сестра мне радостно сообщила:
-Мальчик у тебя, красавица. Крепыш!
А ещё я помню, как ждала появления мужа. Вес – 2900, рост 48. Почему-то хотелось прямо с порога ошарашить его именно этим.
Я помню это ощущение легкости и гордости: за себя, за Костю, за мужа и Серёжу. Мы сделали это! У нас всё получилось!
Удивительно, как быстро разносятся новости! Это тогда, когда ни про какие мобильные телефоны никто и знать не знал! Уже на следующий день нас атаковала армия бабушек, дедушек и прочих родственников.
Почему-то в памяти навсегда запечатались эти бесконечные полусонные дни до выписки. Эти бесконечные и бессмысленные разговоры с соседками по палате. Эти кормления; каждые три часа… Это были несколько дней, наполненные счастьем. Счастьем ожидания.
А потом начался кошмар. Столько раз я пыталась стереть из памяти следующие несколько дней; напрасный труд! Лишь только острее прочертились они в памяти. Две недели страха, туманных намёков врачей, бесконечных разговоров с мужем, трусости окружающих и растерянности. Мы остались одни на белом свете: я Костя и моя мама.
Это потом в справке напишут про искривлённые мизинцы, про монголоидный разрез глаз. Ещё много чего напишут. В этой справке это всё назовут обезличено-формально – отклонениями. В жизни же всё это зовётся коротким и страшным словом – даунизм.
Казалось, весь мир ополчился тогда против нас! Все близкие вокруг стали такими чужими! Почему-то им казалось, что оставить мальчика в семье – самое большое зло из тех, что можно придумать! Все, даже муж были против этого! Нет, в открытую никто ничего такого не говорил. Все как-то невзначай намекали на такой вариант и это было самое страшное. Все разговоры начинались одинаково:
-Как считаешь, может было бы лучше для нас всех..?
С тех пор я ненавижу это слово: «Мы все». Мы все значит – никто. «Мы все решили, мы все советуем, мы все переживаем». Ни у одного из них тогда не хватило мужества сказать: я решил, я советую, мой совет. Каждый говорил за всех. Каждый кидал мне камень в спину из толпы.
-Мы очень переживаем за тебя.
-Ты выглядишь уставшей.
-Тебе надо…
Да что вы знаете про то, что пришлось пережить мне? Трусы! Земной поклон врачам и маме – единственным людям, кто поддержал меня. Без их помощи я бы сломалась.
А ещё поразила решительность мамы: в первые же дни она где-то достала кучу томов медицинских энциклопедий, справочников и прочего. Она проводила дни напролёт в бесконечных консультациях с врачами. Она добывала где-то фрукты и овощи! Подумать только, сколько мужества и решительности нашлось у неё. И это в то время, как все остальные трусливо предлагали отдать Костика в приют! Страшно вспомнить!
А сейчас я смотрю на него, как он возится с детворой в песочнице и радуюсь. Я дала жизнь ещё одному человеку. Доброму, чуткому и отзывчивому. А ещё – немного завидую Костику. Сколько бы лет не прошло, он всегда будет ребёнком с чистой незапятнанной душой.

Костик
Сегодня на площадке много детей. Под присмотром родителей они строят свои крепости и замки. Хлопают по дну пластмассовых ведёрок, делают пирамидки. Мне с ними уютно. Для них я свой. Я присоединяюсь к ребятам. Мама садится на одну из пустых скамеек.
Но, почему?. Мне всегда казалось, что быть одному – тяжело. Гораздо приятней играть с такими же, как ты. Но мама во время прогулок одна. Всегда. Она словно специально выбирает одну из пустующих скамеек. Для меня это странно. Зачем, если можно поиграть с такими же, как она сама мамами? Впрочем, так ей спокойней. Я чувствую это. Думаю, в это время она играется с собственным мячиком.
Играть в песочнице с детьми гораздо интереснее, чем смотреть на окружающих. Я забываю про всё. Я присоединяюсь к общей забаве.
Мы уже почти достроили замок; я и совсем крохотная девочка. Мы уже делали стену, когда сзади меня кто-то ударил. Я развернулся. Прямо за мной стоял маленький мальчик. В руках у него было небольшое металлическое ведёрко.
-Мой! – выкрикнул он, снова больно ударяя меня своим ведёрком.
-Нет, мой! – в ответ ему крикнул я.
-Дай! – снова стукнул меня ведёрком он.
-Не дам! – выкрикнул в ответ я.
-Нет, дай! – снова замахнулся он на меня своим ведёрком.
В ответ я толкнул его от себя. Мальчик сделал два шага на зад и плюхнулся в песок. Едва приземлившись, он громко разревелся. Мамы подбежали почти сразу же: моя и того мальчика. Они живо растащили нас в разные стороны.
-Такой большой, а дерёшься с маленькими! – покачала головой моя мама.
-Но, он первый начал! – попытался объяснить её я.
-И что вы не поделили? Вот скажи, чего вам не хватало? – тяжело вздохнула она.
-Он первый начал. Он ударил меня своим ведёрком! А я дал сдачи! – от обиды у меня даже перехватило дыхание. – Я хочу назад, в песочницу! Мама, там было так весело! – пытаюсь объяснить ей я.
-Ты уже взрослый мальчик. Тебе скоро будет восемнадцать лет, а ты дерёшься с малышами! – не желала слушать мама. – Как тебя после этого пускать в песочницу?
-Я больше не буду! – разревелся в ответ я. – Я хочу играть вместе с детьми! Мне было весело!
-Ну, хорошо, хорошо, – соглашается мама. – Но это – в последний раз.
Меня снова пустили в песочницу! Я снова возвращаюсь к строительству замка. Мальчику тоже хочется играть. Вот он делает несколько шагов по направлению  нам. Я ещё не решил, пускать его или нет. А вдруг он снова стукнет меня? Не отрываясь, глядит он на нас. Затем он просто подходит и присоединяется к игре. Наш замок становится всё больше и больше. Теперь у него появляется настоящая крепостная стена с воротами! Нам весело втроём! Мы дружно смеёмся! Одна из бешен обваливается. Что нам с того? Мы сделаем новую, в тысячу раз красивее и крепче!

Прогулка закончилась. Мы возвращаемся домой. Как заведено, мама меня искупает и уложит спать. Сама будет заниматься своими делами. Впрочем, сегодня всё будет иначе. Я еще не знаю, но чувствую это.
Когда меня вывели из ванны, Серёжа уже был дома. Странно. Обычно он появляется, когда темнеет. Ужинает и куда-то убегает. Иногда, совсем редко, ложится спать. Когда я просыпаюсь утром, его уже нет. Но сегодня все иначе. Сережа дома, значит, мама собирается куда-то уйти. Странно, обычно она берёт меня с собой. Обычно она весёлая, но не в этот раз. Я чувствую, что её что-то тревожит. Что-то не даёт ей покоя. Ей надо идти одной и она уходит.

Серёжа
Ненавижу сидеть дома, да ещё и с братом! Нуднее занятия не придумать; ни тебе телевизор посмотреть, ни в игры не порезаться. Костян не даст. Ну почему он не может понять, люди не могут заниматься им одним, у них свои дела есть, поважнее. Зря мама с ним столько возится. Нет, я понимаю: сын там и всё такое. Наняла бы няньку! Но нет, меня надо сорвать из института. Вот мне делать нефиг, как с ним нянчиться! Но, ничего страшного, ведь Константин – любимчик, хоть и Даун. Значит Серёже кровь из носу надо всё бросить и лететь домой, чтобы побыть нянькой для Костяна. Бред!
Я решил включить компьютер и поиграть, лишь бы не возиться с братом. Всё равно заниматься чем-то серьёзным типа диплома он не даст. Видите ли, ему играться хочется! Видите ли, мячик покидать надо туда-сюда. Вот, мать придёт, она с тобой и поиграет в твой любимый мячик. А я с тобой возиться не буду! Не хочу!
Спасибо, хоть Ольга придёт. Мы знакомы давно, с первого курса. Но по-настоящему начали встречаться месяца два назад. Странная она немного: удивляется, почему я не приглашаю её домой. Так поди, пригласи, когда тут Даун-брат! Но сегодня она настояла на своём. Ну и хорошо. Вдвоём веселее будет. А Костян… Будет надоедать, запру в комнате. Блин, вечно всю тему портит!
Впрочем, моё раздражение уходит также быстро, как и появляется. Стоило лишь чуть понаблюдать за Костяном. Не знаю почему, но не получается долго злиться на него. Хоть ты тресни! Забавный он, хоть и Даун. А ещё – странный. Чёрт с тобой, тащи сюда свой любимый оранжевый мячик.

Костик
Мама ушла. Перед этим она долго рассматривала какую-то толстую-толстую тетрадь.  Из неё то и дело вываливаются разные штуки: листики, какие-то серо-белые картинки. Мне интересно, что это. Я пытаюсь схватить их с пола и как следует рассмотреть. Однако в этот момент Серёжа оттаскивает меня в сторону. В другой раз я бы начал кричать, но не сейчас. Я просто чувствую, что это очень важно. А ещё я вижу, как мама обеспокоено собирает всё с пола и кладёт на место.
У меня есть точно такая же тетрадка. Она всегда с нами, когда мы с мамой ходим в больницу. Мама всегда отдаёт её какому-то дядьке в белом халате. Он каждый раз бегло перелистывает страницы.
-Ну, и как наши дела? – исполняет свой Обряд он. Дядька хочет, обмануть маму. Хочет, чтобы она думала, что ему и правда интересно как у нас дела. Он улыбается. Он смотрит то на меня, то на маму. Он важно кивает головой. Он что-то записывает в мою книжку. Но что? Я видел её. Я смотрел каждую страничку.  Но там ничего не понять. Даже картинки и те какие-то странные.
Обряд закончится как обычно. Дядька потреплет меня по голове и улыбнётся маме. Но не по-настоящему, а как всегда. Как всегда, мама улыбнётся в ответ и посмотрит на меня. Дядька добивается своего, мама ему верит. А я – нет. Я боюсь его. Я боюсь, этого дядьку и его Обряда.
Мама ему что-то рассказывает, а он кивает головой. Мне он не нравится. Он только притворяется добрым. На самом деле он не такой. Он – уставший бородач, которому всё равно, что скажет мама. Он лишь накалякает что-то на бумажке и отпустит нас домой. Но это ещё хорошо! Иногда он отправляет нас в другие комнаты. Мне там больно колют пальцы или втыкают в попу иглы. Иногда это не больно, но чаще очень больно! А ещё, меня как-то закрыли в какой-то крохотной кабинке. Меня оставили одного и вышли. Кабинка начала двигаться, и мне стало страшно. Я расплакался. Маме, вместе с пожилой тётенькой пришлось меня долго успокаивать.
-Разве можно так бояться флюорографии? – качала головой тётя. – Ведь, это совсем не страшно. Ни капельки! Даже я не боюсь. А ты такой большой и боишься! – успокаивала меня она. Её было жаль меня. Я это чувствовал. А ещё я чувствовал, что ещё больше ей жаль маму.
С тех пор я не люблю это место. Здесь всё не по-настоящему. Тамошние тётеньки и дяденьки лишь делают вид, что им жаль меня и маму. На самом деле им любопытно. Они поглядывают на нас с мамой с опаской. Я  чувствую: им делается неуютно, когда мы с мамой заходим в их кабинеты.

Папа
Я всегда говорю: заниматься какими-то делами должны настоящие профессионалы. Только они и никто более. Так почему мы вызываем Сергея из университета, чтобы посидеть с Костей, пока Юля в больнице. Зачем? Ведь можно, как обычно отдать его в детскую комнату при больнице? Там за ним проследят, дадут игрушки, что там ещё ему надо. Пусть себе возится на здоровье. В конце концов, они за это деньги получают. Но нет, срываем Сергея.
Сейчас для Сергея самое важное сейчас – учёба. Всё остальное – хлам. Сергей – будущий профессионал. Он должен учиться. Ничто так не раздражает, как сын, в учебное время сидящий дома. Да сейчас самое время пахать! Пахать, пахать и ещё раз пахать! Всегда говорю: «Сын, зарабатывай диплом, получай опыт работы. Паши. Сейчас – тяжело. Потом будет ещё тяжелее. А потом, прорвешься в топы, станет проще. Сейчас – низкий старт. Успеешь подняться – молодец. Не успеешь – рискуешь остаток жизни толкаться где-то там, внизу, среди неудачников низшего звена». И что? Извольте, сына отзывают из университета, с работы, чтобы посидеть с братом-дауном. Может, ему ещё и академ взять? Сегодня обязательно поговорю на эту тему с Юлей.

Костик
Я чувствую, что что-то происходит. Но что? Я не могу понять что. Раньше я почти весь день проводил рядом с мамой. На улице, на кухне, в зале, в больнице. Она никогда не оставляла меня одного на столько времени. Но теперь что-то изменилось, и виноват в этом тот самый дядька в белом халате.
Именно он протянул маме какую-то бумажку в тот день.
-Я настоятельно рекомендую вам пройти полный курс обследования. Настоятельно. Не откладывайте, – мама печально улыбнулась в ответ. А он словно не заметил. Он хотел показать какой он важный. Он продолжал. – Это может быть очень серьёзно. Я повторяю, очень! Сына можете оставить в детской комнате. Там сейчас как раз ожидают родителей несколько ребят. Ему будет хорошо с ними. Поверьте.
Меня ввели в какую-то комнату. Хорошая комната! В ней полно игрушек и всякой всячины. Лесенки, мячики, корзинки и ещё много-много интересных вещей! Была даже небольшая железная дорога с составом! Точь-в-точь, как настоящим, только гораздо меньшим! В комнате было несколько ребят моего возраста.
-Как нас зовут? – ласково обратилась ко мне седая бабушка.
-Костя, – отвечала мама.
-Знакомьтесь, Юлия Дмитриевна, наша нянечка. Софья Николавна. Она присмотрит за вашим ребёнком, пока вы будете проходить процедуры, – рассказал бородатый дядька.
-Не беспокойтесь, Косте здесь будет хорошо, – по-доброму улыбнулась нянечка маме. – Пойдём, Костя, я познакомлю тебя с остальными ребятами, – за руку повела она меня к игравшимся на полу детям. Меня повели к ребятам, а маму – куда-то в комнаты, где делают больно. Мне стало жалко маму. Её тоже будут колоть этими противными иголками! Но она не сопротивлялась. Она пошла за этим дядькой. Значит, всё будет хорошо. Значит, можно спокойно играться.
С тех пор у меня появились новые друзья. Слава – мальчик которого всюду возят на коляске. Сам он не может двигаться. Всё, что он может – это время от времени улыбаться. Катя, рыжая девочка. Она, как Пеппидлинныйчулок. Совсем недавно мама читала мне эту сказку. Пеппи мне понравилась; весёлая и шумная. Катя на неё так похожа! Правда она не умеет разговаривать на понятном взрослым языке. Так же, как и я. Но нам это и не нужно. Втроём нам хорошо. Мы понимаем друг друга без слов.
Иногда мне непонятно зачем людям слова. Достаточно чувствовать, хорошее настроение того, кто рядом с тобой. Тогда и тебе станет хорошо. Словами можно сказать неправду. Чувствами – нет. Но взрослые, почему-то предпочитают говорить словами. Наверное, им очень важно, чтобы никто не узнал, что они чувствуют на самом деле.
В играх мы проводим всё время, пока наши мамы ходят по кабинетам. Нам здорово! Наконец, одна за другой появляются мамы Славы и Кати. Они забирают моих друзей, и я остаюсь один. Я сажусь на пол и закрываю глаза. В тот же самый момент возникает та страшная тёмная комната. Но я знаю, что это – ненадолго. Скоро появится мой ярко-оранжевый мячик. Мой друг. Он всё будет скакать куда-то, а я буду пытаться дотянуться за ним.
-Он у вас такой смирный ребёнок. Просто чудо какой тихий, – будит меня голос нянечки.
-Ну что вы, Софья Николаевна. Он у меня очень подвижный и шумный. Наверное, его просто напугала смена обстановки, – беседовала мама с нянечкой.
-Ну, ничего, бывает. К следующему раз, думаю, он пообвыкнется, – ласково улыбается няня и гладит меня по голове. – Просто чудо, какой мальчуган!
Я чувствую, что она говорит правду. Она не жалеет меня. Она не жалеет маму. Она хоть и взрослая, но говорит, то, что чувствует. Меня тянет к этой хорошей бабушке.
-Когда придёте в следующий раз? – интересуется она у мамы.
-Завтра, – как-то напряжённо улыбается мама.
Няня чувствует, что мама чем-то обеспокоена.
-Ты не волнуйся, милая, – улыбается она. – Всё хорошо будет.
-Спасибо, – в первый раз по-настоящему улыбается мама в ответ.

После этого маму словно подменили. Она стала реже улыбаться. Чаще как-то устало вздыхать. Она начала надолго уходить и оставлять меня одного. Иногда к нам приходила Оля. Она – Серёжина девушка. Он так и говорил: «Оля – моя девушка». Но как такое может быть? Разве может один человек принадлежать другому? Как портфель? Мне этого не понять.
Оля хорошая. Она всегда готова поиграть со мной. Не то, что Сережа. Сереже это не нравится. Очень. Но Оля очень бойкая. Она каждый раз уговаривает Сережу, и мы играем втроём.
Иногда мама берёт меня с собой в больницу. Сначала я боялся. Вдруг она снова поведёт меня к тому бородатому дядьке? Но нет. Мама куда-то уходила, и я оставался в комнате с игрушками. Иногда встречался со своими друзьями. Только играть почему-то не хотелось. 
Во время прогулок мы стали часто заходить в аптеку. Там мама покупает какие-то цветные коробочки и пузырьки. А по вечерам папа стал о чём-то подолгу выспрашивать маму. А потом она решила оставить нас на неделю. Наверное, она устала и хочет отдохнуть. Наверное, её утомил этот бородатый дядька.

Папа
Вот тебе и приехали. Юле надо срочно ложиться в больницу, а она на море решила. Отдохнуть, видите ли надо. Это ты с Дауном сидеть устала? Ну что за женщина! Ладно, о других не думаешь! О себе-то хоть побеспокойся!
Я тогда домой пришёл, на разговор серьёзный настроился. А тут тебе, как ледяной водой окатили! Я и думать-то про разговор забыл. Пусть пока Сергей с Константином посидит какое-то время. С учёбой разберется, на работе – я прикрою. Сейчас, устаканится всё немножко, разберемся и с этим. Вовремя с Ольгой познакомился. Смышленая, поможет. Но как же так, как же так?

Костик
-Мама улетит на семь дней. Она устала и ей надо отдохнуть, – объявил за столом папа. Я вижу, что он не хочет, чтобы мама уезжала. Совсем. Но почему? Я не понимаю.
Папа всегда говорит, что надо отдыхать. Отдыхать надо хорошо. Иначе не будет сил работать. Сам он отдыхает часто. Гораздо чаще мамы. Он берет с собой Сережу и куда-то уезжает. Возвращаются они оба загоревшие и довольные. Они привозят разные вкусности, подарки для мамы, фотографии. Я люблю смотреть на фотографии! Особенно те, где нет ни Сережи, ни папы. С ними – не люблю. Их я и так вижу каждый день. Море, песок, горы – только на фотографиях и по телевизору.
Мне нравится, когда мне рассказывают про горы. Я закрываю глаза и представляю себе их! Горы для меня – это что-то такое… Такое, что я не могу объяснить. Мне всегда представляется, что они прячут в себе что-то удивительное. Стоит только подняться наверх. Стоит только как следует захотеть! Приглядеться, и горы откроют свои тайны. А, может, надо всего лишь знать место и волшебные слова. Если знаешь, пещеры откроют тебе все свои тайны.
Мама читает мне много сказок. Про пещеры с сокровищами. Про гномов, троллей и разбойников. Они все живут в горах. Они прячут от людей свои сокровища. А ещё, тех, кто им не нравится, превращают в игрушки. Игрушки, которые стоят в сокровищнице Главного Гнома. Но мне не страшно. Мама читает мне много сказок. Я знаю, что гномы боятся куриных яиц.
Я каждый раз жду, что расскажут Серёжа с папой. Они, ведь, живут рядом с горами. Но они, почему-то не любят говорить и горах. Они говорят про гостиницу, про рестораны, про цены.  Иногда, про море. И, почему-то, никогда – про горы. Они даже не поднимаются наверх. Наверное, они просто боятся. Боятся гномов. Боятся, что их превратят в игрушки. Если бы они читали мне сказки, они бы знали, чего боятся гномы. Тогда бы они обязательно забрались на одну из гор.
Мама не ездит никуда. Совсем. Только на Новый Год, только с нами и только на чуть-чуть. Но это не справедливо! Почему мама должна всегда сидеть дома? Она тоже хочет отдыхать. Все должны отдыхать. Это же говорил сам папа! Так почему он так недоволен?
Мама тоже грустная. Мне не понять почему. Папа и Сережа перед поездкой всегда радостные. И мама тоже. В этот раз – нет.
-Смотри, Костя, я поеду в этот отель. Он совсем рядом с морем. Я буду купаться в море и загорать. А ещё, там рядом горы. Высокие-высокие. Я знаю, ты любишь горы. Я обязательно поднимусь на самую высокую и сделаю фотографию, – рассказывает мне мама. Теперь мне всё понятно! Папа просто боится, боится за неё. Вдруг гномы утащат её к себе в подземелье? Но этого не случится. Мама читает сказки. Она знает про троллей и гномов всё. Мама знает, чего они боятся. Она не даст утащить себя. А ещё, она обязательно привезёт мне фотографию гор!

* * *
Темно. Одиноко и страшно. Даже ночью в комнате больше света, чем здесь.
Я знаю это место. Оно разное. Светлое или тёмное. Я люблю его, когда светло. Когда темно – боюсь. Мой друг тоже. Он приходит, когда светло. Темнота пугает его. Она холодная. Она прячет что-то страшное.
Свет!
Я слышу, он близко. Он скачет. Я не дышу. Я жду.
Много раз я видел, как он появляется. Прямо из воздуха. Он скачет, ударяясь об него. У моего друга нет тени. У всех есть, а у него нет.
Я хочу достать его. Я бегу. Я тянусь. Но у меня ничего не выходит. Я знаю: когда-нибудь у меня это получится. Тогда изменится всё. Но сейчас не время. Я почувствую, когда пора придёт.

Мама уезжает. Она устала и ей требуется отдых. Она будет отдыхать где-то далеко от нас. Очень. Мы будем жить втроём: папа, Серёжа и я. Никому это не нравится. Я чувствую это. Маме – потому, что она будет чувствовать себя там одиноко. А ещё, она будет переживать за меня. Серёже – потому, что ему придётся возиться со мной. Папе – потому, что он боится. Вот, только, я никак не могу понять чего.
Наверное, я один, кто радуется. Я рад за маму. Ещё бы! Она побывает далеко-далеко отсюда. Так далеко, что даже не увидеть с балкона нашего дома! А ещё, радуется Оля. Она знает, что мама почти никуда не ездит. Она рада, что мама, наконец-то решилась.

Оля
Странные они, конечно. Говорят одно, делают – совсем другое. Сережа раза три в год летает с отцом на курорты. Он взахлёб рассказывает о том, что надо отдыхать. Юлия Дмитриевна в кои-то веки собралась в отпуск, так все ходят раздраженные дальше некуда.
Да, болезнь тяжёлая. Да, надо лечиться. Но семь дней ничего не решат. Совсем ничего. А она хоть сил наберётся. Отдохнёт. Глядишь, и лучше станет. Всё это я пытаюсь объяснить Сереже. Ощущение, что головой в стенку бьюсь. Эффект, по крайней мере, тот же самый.
Брат у Сережи чудной. Костик. Даун. Шумный такой, весёлый. Сначала меня боялся, потом ничего, привык. Бежит, встречает меня, как только я появляюсь. Я-то знаю чего они такие озлобленные. Не хотят с Костиком возиться. Привыкли, что Юлия Дмитриевна этим занимается, а она на курорт собралась. Вот и не знают, что с ним делать. Тоже мне, проблема!
Езжайте, Юлия Дмитриевна, я прослежу за ними всеми. Мне не сложно. Совсем. Тем более, что Костик – живой, не то, что братец. Мне иногда сложнее с Сережёй, чем с Костей. Летите, Юлия Дмитриевна, не переживайте ни о чём. Всё будет в порядке.
 
Костик
Я всегда думал, что весь мир можно увидеть с нашего балкона. Правда! Детскую площадку, где мы с мамой гуляем каждый день. Магазин, где делаем покупки. Поликлинику, куда ходим к тому бородатому дядьке. Не видно только дома бабушки. Но это просто потому, что он низкий. Ниже, чем деревья в парке.
Я видел её дом всего несколько раз. Давно, когда ещё папа возвращался с работы не поздно ночью, как сейчас, а днём. Мы садились в поезд и ехали в деревню к бабушке. Тогда я понял: я обожаю поезда. В них так здорово! Маленькие кабинки-купе, диваны, чай. В соседних купе всегда найдётся два-три ребёнка, с которыми можно так здорово провести время! Мы играем в игрушки, смотрим в окна, а то и просто бегаем по коридору. А ещё, мне нравится заглядывать в соседние купе. Мне интересно, что там, за дверью. Это, как волшебный мир. В каждом купе – другие люди. В каждом купе – свой собственный секрет. Только, почему-то этого не любят все остальные.
Если детей в вагоне нет – ничего страшного. У мамы для меня всегда находилась раскраска или другая удивительная штука. Она всегда готова поиграть со мной. Ей, наверное, тоже грустно, когда не с кем играть.
А ещё, в поезде так здорово играть в прятки! Стоит лишь совсем на чуть-чуть закрыть глаза, как дерево или озеро, которое было видно из окошка куда-то прячется. Вместо него – уже что-нибудь другое. Что? Это надо угадать. Угадал – ты выиграл. Нет – проиграл. А можно просто сидеть и смотреть в окно. Это тоже здорово!
Тогда мы ездили часто. Очень. Теперь не ездим совсем. Никуда.
Поездка в аэропорт для меня – первое путешествие в другой мир. Тот, который не видно с балкона. Она мне не понравилась. Совсем. 
Сначала мы долго-долго собирались. Мама паковала чемодан. Папа сердился и ходил из комнаты в комнату. Серёжа – помогал маме. А я мешал им всем. Но я же просто хотел помочь маме! Я думал, что ей будет скучно без лото. Мы же так часто игрались с ней в эту игру! Я просто высыпал в её чемодан все бочонки с цифрами. Я хотел как лучше! Честно! Но, почему-то маме это не понравилось. Совсем. Наверное, потому, что без меня ей будет не с кем играть. Она долго вытряхивала из чемодана наши бочонки. 
Потом я увидел на столе вазу с малиновым вареньем. Моим любимым! В вазе не было ложки. Но это не страшно. Малиновое варенье вкусно и без неё. Но я не мог не угостить маму. Она с утра была чем-то страшно озабочена. Я зачерпнул его в ладонь и понёс маме. Она была занята и увидела мой подарок. Тогда я постучал её по плечу. После этого папа запер меня в моей комнате. Но я же не виноват, что варенье такое липкое и красное! Почему папа решил, что виноват я?
Потом мы долго-долго выезжали на дорогу. Ту самую, которая начинается от магазина. Пешком мы с мамой доходим до него быстро. Очень. Не успеешь досчитать три раза до двадцати! На машине это получилось так долго! Я сосчитал до двадцати, затем ещё раз. И ещё. И так много-много раз. А магазин все никак не хотел приближаться! Потом мы долго-долго ехали по проспекту. Пешеходы на тротуаре шли быстрее нас. Они словно смеялись над нами. Правда! Одного из них мы догоняли несколько раз. Казалось: ещё чуть-чуть и мы перегоним его. Но нет! Каждый раз он ухитрялся обогнать нас. И так снова и снова. Мне это надоело. Я прислонился к стеклу. Я начал ждать. Как только мы снова догнали его, я закричал:
-Эй, ты! Почему ты от нас убегаешь?
Вместо ответа он лишь нахально посмотрел на меня и пошёл ещё быстрее.
-Стой! Я хочу, чтобы ты мне ответил! – но всё напрасно. Этот дядька в клетчатом пальто даже не посмотрел на меня.
-Почему ты похож на циркуль? Ты такой же длинный и худой, как он, – прокричал я снова. Я хотел добавить, что мы всё равно его обгоним, но меня остановил папа. Он так посмотрел на нас с мамой, что я испугался. Мне стало страшно. Правда! Папа ещё никогда не смотрел на меня так. Я испугался. Я перестал смотреть в окно. Всю дорогу я смотрел себе под ноги. Потом мне стало скучно, и я позвал своего друга.

Мама
Мы ехали долго и нудно. Почему я всё-таки согласилась ехать на машине? Метро – рядом, могли бы добраться и на нём, благо, до Домодедово экспресс ходит. Я так и не смогла привыкнуть к этим вечным пробкам, хотя, казалось бы, должна уже.
Все отговаривали меня от этой поездки. Борис, доктор, медсестра. Все настаивали на интенсивном лечении. Я, конечно, сначала решила, что так и надо сделать. А потом… Я поняла, что уже лет семь не была нигде! Даже за город толком не выезжала. Так, на базы отдыха и только в Новый Год. Семь лет! С тех самых пор, как Борис получил эту должность! Мне даже раздумывать на эту тему не хотелось. Я просто поняла: надо ехать. В конце концов, неделя ничего не решит. А я отдохну, наберусь сил. Кто знает, может, это всего лишь ошибка?
Сейчас, посреди пробки в машине, я начала сомневаться в том, что это было верным решением. Кто будет всё это время следить за Костиком? Борис, Сережа? Вряд ли. Им вечно не до окружающих. Они всегда в делах. Глупые! Разве они не понимают, что дел всегда будет много, а времени – вечно не хватать. Это жизнь. Хорошо ещё, Сержа познакомился с Олей. Славная девушка. Живая, заводная. Сережка, вон, пыхтит от сессии к сессии. Что-то зубрит, пересдаёт. А она… Она сессии просто не замечает. Они пролетают, как облака на небе. Раз, и все. Снова светит солнце. Какие же они разные!
Мне нравится Оля. Ей хватает времени на всё: учиться, работать, развлекаться, проводить время с Серёжей, возиться с Костей. Она вызвалась помочь моим мужчинам пока меня не будет. Славная девушка! Наверное оттого, что я думала о хорошем, на меня снова вдруг нахлынули воспоминания.
В своей детской кроватке Костя казался таким крошечным! Укутанный в пелёнки да так, что были видны только глазки, он смотрел в этот мир. Я навсегда запомнила эти широко раскрытые карие глаза. Впервые улыбнулся он через шесть месяцев. Я пела ему какую-то старую колыбельную и заснула. Совсем ненадолго. Первое, что увидела, когда проснулась – Костину улыбку. Он всё понимал. Он смотрел на меня и улыбался: «Мама, а я всё видел». Жаль, что этого не видел муж. Впрочем, вряд ли это его развеселило. С тех пор, как мы забрали Костю из роддома, он был сам не свой. Он недоволен моим решением. Он не хочет со мной общаться. Если бы он знал, как мне сейчас нужна поддержка!
Мама же наоборот: собрала все силы. Подтянулась, помолодела даже как-то. Единственный человек, который был готов помогать мне во всем. Поддерживать, подбодрять. Именно её усилиями удалось растопить лёд наших с Борисом отношений. Он снова стал человеком. Он-таки понял, что Костик – его сын. Часть его самого. Впрочем, иногда мне кажется, что Борис так никогда не свыкнется с мыслью, что один из его сыновей – Даун.
Маму мы не видели уже семь лет. Только открытки, только телефонные разговоры. Мне тяжело без её поддержки. Теперь появилась Оля. Она и помогла мне решиться на это путешествие. Она пообещала, что будет следить за моими ребятами всё это время. Славная девушка. А ещё – очень храбрая. Как мама.

Костик
-Ну и путешествие! До Домодедово четыре часа добираться. С ума сойти! – первое, что я услышал, когда мой друг ушёл. Я открыл глаза. Оказывается, мы выехали куда-то за город. Куда-то далеко. Я никогда раньше не видел таких мест. Мест, где много-много машин. Мест, где нет высоких домов. Мест, где летают самолёты! Я видел их на картинках и раньше, но тогда они мне не понравились. Такие маленькие! Разве можно путешествовать у них внутри? Теперь я увидел их настоящими. Летящими куда-то далеко-далеко. Они шумно поднимаются в воздух. Затем они важно поворачиваются на бок и уходят куда-то в облака. Один. Другой. Ещё один. Каждый из них я провожал взглядом. Мне было страшно любопытно, как они удерживаются там, наверху. Когда мы едем на машине, внизу – дорога. Когда мы идём по улице – тротуар. Но что внизу у самолёта? Почему он висит в воздухе? Почему не падает вниз? Для меня это загадка.
Когда-то давно, мама мне рассказывала про то, как летают птицы. Они просто махают крыльями. Но самолёты крыльями не машут. Так, почему они удерживаются в воздухе? Я готов снова и снова смотреть на них. Но тут меня за руку берет папа, и мы идёт внутрь стеклянного здания.
Я люблю, когда меня ведут за руку. Очень. Можно смотреть по сторонам и не бояться, что потеряешься. Мне всегда интересно, что происходит вокруг. Особенно в новых местах.
Здесь много-много людей. Здесь шумно. Все ходят с огромными тележками. Почти, как в магазине. Только вместо пакетов у них чемоданы. И почему-то они их отдают тетенькам на кассах, а сами куда-то уходят. Наверное, здесь так принято. Наверно, это очередной Обряд. Наверное, он очень серьёзный; даже мама проходит через него. Но сначала она долго-долго смотрит на большой синий экран. Потом молча смотрит то на меня, то на папу, то на Серёжу. Она хочет что-то сказать. Я чувствую это! Но мама просто молчит. Потом она обнимает папу, целует нас с Серёжей. Она улыбается, но как-то не по-настоящему.
-Я скоро вернусь! Не скучайте без меня, – мне кажется, что она вот-вот расплачется.
-Мы ждём тебя, Юля, – как-то смущённо говорит папа.
-Возвращайся, – машет Серёжа.
Мама разворачивается и идёт к кассам. Она отдаёт чемодан, получает какую-то бумажку и идёт по лестнице куда-то наверх. Мы ещё долго стоим перед зданием. Теперь уже все трое: я, папа, Серёжа мы провожаем взглядами каждый самолёт, который поднимается в воздух. Только теперь я понимаю, почему все так растеряны. Они знают, что маме придётся лететь внутри самолёта. Того самого, который неизвестно как будет висеть в воздухе. Мне тоже становится страшно. Не за себя. Нет. За себя мне не страшно. Ничуть. Я поеду домой в машине, которую держит дорога. За маму. Вдруг там, наверху что-то испортится? Вдруг порвётся эта невидимая ниточка, которая не даёт самолёту упасть вниз?

Мы живём втроём. Папа, Серёжа и я. Серёжа ходит радостный. Он сдал сессию. Наверное, это что-то очень серьёзное, раз он так доволен. Теперь у него каникулы, и он может уделить внимание мне. Здорово. Я тоже когда-нибудь сдам сессию. Я тоже буду довольным и обязательно буду играть с Серёжей. А ещё, у меня будут каникулы! Я не знаю, что это такое, но мне нравится слово. А ещё, то, что у Сережи теперь больше свободного времени. Он чаще встречается с Олей. Они будут больше играть со мной. Наверное, сессия это здорово.  Только, как понять, что пришла пора? И как узнать, что ты её сдал? Вдруг я пропущу это время? Меня мучат эти вопросы. Я боюсь, что про меня забудут и не предупредят. А сам я ни за что не увижу.
-Серёжа, когда я буду сдавать сессию? – спрашиваю я у брата.
-Костя, не мешай, я занят! – Серёжа не хочет мне открывать эту тайну. Он занят. Он ведёт по экрану компьютера машину. Нет, не такую, как у папы. Ненастоящую. Но, всё равно, ему страшно интересно.
Эта машина на экране – очередная загадка для меня. Я всё никак не пойму, где же она сама. Монитор узкий. Не толще книжки. Куда там спрятаться машине?
Когда-то такой же загадкой для меня было всё то, что происходит в телевизоре. Как в него помещаются дяди и тёти, дома, машины, целые города? Он же такой крохотный! Я помню, как меня съёдало любопытство. Я помню, как мама однажды рассказала мне, что всё, что я вижу – ненастоящее. Это просто много-много картинок, которые быстро-быстро сменяют друг-друга. Как фотографии. Можно много-много раз просмотреть один и тот же фильм, но ничего в нём не изменится. Всё будет точь-в-точь, как и в первый раз.
Но почему на компьютере всегда какие-то разные картинки? И почему они подчиняются Серёже. Он не хочет мне отвечать. Он слишком занят. Я просто сажусь рядом с ним и начинаю смотреть. Вдруг я смогу всё понять сам? Сережа играл недолго. Наверное, он просто увидел, что я сижу радом.
-Хочешь попробовать? – кивнул он мне.
-Конечно! – я не верил этому чуду. Сережа почти никогда не управляет машинками. Почти всегда он сидит и быстро-быстро щёлкает по клавиатуре. Он что-то пишет. Или читает. Каждый день. Я быстро сажусь за компьютер.
-Смотри, Костя, – начинает объяснять мне Сережа, – вот этими клавишами ты управляешь машиной: поворот влево, вправо, вперёд, остановиться. Всё. Тебе надо обогнать всех. Стартуем! – он нажал какую-то кнопку, и машина ожила.
Сначала у меня получалось плохо. Машина никак не хотела слушаться. Почему-то она так и норовила соскочить с дороги. Но почему? Сережу она слушалась. Меня – нет. Потом я научился правильно нажимать на кнопки. Это оказалось так просто! Вот, у меня даже получилось кого-то обогнать. Потом ещё. Я забыл про всё. Я  рулил настоящей машиной! Я даже не заметил, как пришла Оля.
Я очень люблю, когда она приходит! Каждый раз это означает, что мы куда-то пойдём. Мы будем играться, смотреть разные картинки на стенках, или просто ходить по улицам. А люблю ходить по улицам. Особенно с Олей. Она знает столько интересных мест! А ещё, она такая живая! Она всегда улыбается и часто смеётся. Она любит гулять со мной. Сережа – нет. Сережа любит что-то писать на мониторе. Или управлять машинками. Когда он остаётся со мной, он часто просто выводит меня на балкон. Но я не хочу туда, я хочу на площадку. Но, почему-то Сережа не понимает этого. Он всегда занят. Оля – никогда. У неё всегда есть время погулять. Как сейчас. Она так похожа на маму!
Сегодня она снова придумала что-то интересное. У неё на плече какая-то странная штуковина. Круглая с одной стороны и вытянутая с другой. Как сковородка, только в чехле. Мне ужасно любопытно узнать, что же это такое. Я подхожу к Оле. Я осматриваю эти странные штуки.
-Тебе интересно что это такое? – смотрит на меня Оля. – Это – бадминтонные ракетки. Им играют в бадминтон. Тебе тоже дадим попробовать, – улыбается мне Оля.
-Ещё немного, и я начну тебя ревновать, – недовольно говорит Сережа.
-Сергей Борисович, иногда вы просто становитесь невыносимым. Вам жаль для брата времени? Или боитесь, что я с ним уйду от вас?
Серёжа как-то фыркает в ответ. Разговор заканчивается.
Мы снова в лифте. Я снова испуганно оглядываюсь. Я не люблю это место. Я жду, когда же откроется дверь. Я хочу выйти отсюда. Оля видит, что я боюсь. Но она не понимает чего.
-Костя, неужели ты такой трусишка? Ты почему боишься лифта. Он же совсем не страшный.
Она не понимает. И никто не понимает меня. Даже мама. Хотя она чувствует больше всех остальных.

Солнечный денёк! Обожаю такие. Особенно, когда тепло и можно ходить в футболке. Обычно я сразу же бегу в песочницу. Но не сегодня. Мне ужасно любопытно, что такое бадминтон. Я смотрю на Олю с Сережёй. Они достают из чехла по ракетке. Они встают по разные стороны сетки. Они начинают перебрасывать друг-другу маленькую белую штучку. Я смотрю за ними. Им хорошо. Они смеются. Я так редко вижу смеющегося Сережу. Я понимаю, что нужно, чтобы развеселить маму. Не лото. Нет! Даже не хоккей! Две бадминтонные ракетки и эта белая штучка, которая так здорово летает туда-сюда. Тогда она снова станет беззаботной и радостной!
Зазвонил Сережин телефон. Он остановился и отошел. Наверное, там кто-то очень важный. Иначе не может быть. Иначе, что могло отвлечь его от этой игры? Я стою и смотрю на ракетку. Я тоже хочу радоваться. Я тоже хочу так здорово перебрасывать волан через сетку. Оля видит это. Она берёт Сережину ракетку и протягивает её мне.
-Костя, хочешь попробовать?
Я с радостью хватаю ручку ракетки.
-Не так. Не хватай её, – почему-то смеётся она. Наверное, я сделал что-то не так. Оле от этого смешно. Но мне нравится, когда она смеётся. Она делает это по-доброму. Она это умеет. Сережа – нет. Ему почему-то нравится, когда людям рядом больно. Он любит эти нехорошие комедии. Там люди падают, бьют друг-друга. Мне жаль их, а Сережу это смешит. Наверное, Оля не стала бы смеяться. Ей тоже было бы жаль этих людей, которым сейчас больно.
Оля учит меня как правильно держать ракетку. Она учит меня отбивать воланчик. Сначала у меня не получается. Почему-то я не могу попасть сеткой по этой белой штучке. Он постоянно так и норовит проскочить совсем рядом. Но вот, мне удалось это! Я отбил назад волан! Потом ещё раз. И ещё. Правда, он так и норовит улететь куда-то в сторону. Не там, где Оля. Но скоро и это проходит. Прошло совсем чуть-чуть времени и мы уже так здорово перебрасываем друг-другу волан!
Сереже это не нравится. Я вижу. Он недоволен. Но я же забрал ракетку не на всегда. Я поиграюсь чуть-чуть и верну её Сереже.

Серёжа
Этот Клёпа – талант уникальный. Когда бы он не позвонил, всегда неподходящее время. Это его дар! Вот и сейчас, только-только мы с Олькой разыгрались, чёрт его дёрнул набрать меня! Ладно бы по делу! Шпоры ему, видите ли, нужны на пересдачу. Урод! А я чем помогу? Я сам половину у Ольги скатал. Нет, всё брось, изволь отвечать ему. Кому, в конце концов надо: мне или тебе. Вот и приезжай ко мне, получишь что хотел. Можешь сосканировать и по мылу переслать? Ну ты, Клёпа, и урод! Я сейчас побегу сканировать шпоры, которые нужны тебе. Да с какой стати? Не буду я этой фигнёй страдать! Надо оно мне? Короче, подъезжай, получишь шпоры. Ты в Дмитрове? Прости. Но это уже твои проблемы. Всё. Давай, пока! 
Пока я трепался с этим лузером, моё место занял Костян. Это ещё что за новости? Ольке, я смотрю, нравится гонять с ней в бадминтон. С Дауном этим. Хотя, какого чёрта она возится с Костяном? Она же пришла ко мне, значит и играть должна со мной!
Я поднялся на ноги. Сейчас отберу у этого Дауна ракетку, и снова буду гонять волан с Ольгой. Уже по нормальному, а не просто так перебрасывать его из стороны в сторону. Тоже мне, детский сад! Я уже было двинулся к брату, но остановился. Чёрт его знает что такое! Ну не могу! Посмотреть на Костяна, так большей радости для него и не придумать! Знай себе в бадминтон гоняй! Как-то не по себе стало даже. А и чёрт с ним! Пусть бегает. Я и так посмотрю. Опять же, отбери ракетку – ныть начнёт! Ноутбук, жаль, не взял. Ладно, на скамеечке посижу, погреюсь на солнышке. Всё равно хорошо.

Костик
Сегодня Сережа уходит к Оле. Он дождётся, когда папа придёт домой. Он возьмёт букет и уйдет. До утра. Цветы он купил заранее. Поставил в вазу. Огромный такой букет. Почему-то такие принято дарить. Но почему для этого надо срезать живые цветы? Какая польза от них – мертвых? Они постоят неделю, а потом их выкинут.
Я помню, в огромном магазине я увидел зелёный уголок. Там, в вазах, стояли цветы и деревья. Красные, белые, жёлтые. Ещё невесть какие! Длинные-длинные, как в мультике про Маугли. Колючие, как ёжики. Крохотные деревья. Я смотрел на каждый из них. Мне было так интересно подойти к каждому цветку, посмотреть на него вблизи, понюхать! Я долго-долго был там. Когда вернулся, увидел, что мама купила небольшую вазочку с деревом. Настоящим! Только очень маленьким. Это было давно, но дерево до сих пор растёт на подоконнике. Я каждый день прихожу смотреть на него. Я хочу увидеть, когда оно станет большим. Таким же, как деревья во дворе. Но пока оно продолжает быть маленьким. Совсем. Но, всё равно, я радуюсь ему. Гораздо больше, чем цветам в букете. Наверное, дарить мёртвые цветы – Обряд взрослых. Обряд, который я никогда не пойму.
Приходит папа. Уставший. Вымотанный. Сережа молча берет цветы и уходит. Мы остаёмся вдвоём. Папа и я. Папа любит рассказывать про работу. Очень. Каждый вечер. Пока мама готовит ужин. Папа садится рядом и долго-долго говорит о работе. Мама слушает. Наверное, она любит слушать, что говорит папа. Ведь каждый вечер она слушает его. Слушает, а потом начитает говорить сама. Мне трудно понять смысл. Ведь, взрослые разговаривают на каком-то своём языке: повышение, увольнение, объём продаж, выручка. Наверное, я тоже когда-нибудь научусь говорить на этом языке.
Папа страшно не любит какого-то мистера-дристера. Тот чего-то не может понять. Но зачем его за это ругать? Ведь, можно просто объяснить. Я тоже часто чего-то не понимаю. Но меня за это не ругают. Мама объясняет мне всё, что непонятно. Может папе стоит попробовать? Может, мистер-дристер всё поймёт? А ещё папа смеётся над Фирсовым. Тот очень часто болеет. Но зачем тогда над ним смеяться? Его надо пожалеть.
Когда я болею, мама даёт мне лекарства и разные варенья. Если бы не они, я бы боялся болеть. Ведь, лекарства такие горькие и противные. А уколы  и горчичники – такие болючие! А ещё, в такие дни мама меня жалеет, и я выздоравливаю. Наверное, Фирсову не хватает жалости, оттого он и болеет. Я хочу рассказать обо всём этом папе. Очень. Но всё равно, он меня не поймёт. Я просто сижу за столом и молча смотрю на него.
Папе это не нравится. Он звенит посудой и грохочет дверками шкафчиков. Он хочет что-то сказать. Нет. Ему необходимо что-то сказать. Я чувствую. Но он почему-то молчит. Но я знаю: он заговорит. Он не может не говорить. Говорить по вечерам о работе – это его Обряд.

Папа
Обычно по вечерам меня встречала Юля. Это так важно, поговорить с близким человеком. О работе, о чём же ещё? Это пусть бабки безмозглые языки у подъездов себе чешут о чём ни попядя. Времени прорва, вот и кудахтают целыми днями. Вспоминают, как им раньше хорошо жилось. Раньше и колбаса была вкуснее, и молоко молочнее, и люди человечнее. Что за бред! «Раньше» ушло. Всё. Нет его больше. Но нет, чешут языки. Мне бы их проблемы!
На работе приходится трижды взвешивать каждое своё слово: «Всё, сказанное вами, может использоваться против вас». Это про наш офис. Кругом – быдло. Тот же Сергеев, подлец тот ещё. Пришёл к нам, уже когда стало ясно: контора процветает. Три высших, послужной список, хоть в рамку. Ко мне его в замы.
-Этот молодой человек имеет очень богатый опыт в вопросах организации каналов сбыта. Все проекты, которыми руководил он – блестяще реализованы.
А я смотрю на него, ну крыса крысой. Щуплый какой-то, волосы назад зализаны, нос острый, ну прямо-таки, как у крысы. Сам дерганый. Очки ещё, в оправе золотой. Тонёхонькая. Он то и дело их поправляет, протирает. Сопляк. И мне такого в зама. И поди ты докажи, что хоть и умный наверное он, а попробуй такого на переговоры отправь. Да завалит он всё. Заговорил-таки.
-Доля рынка компании…, – да плевал я на твою долю рынка. Продажи растут, и чего тебе-то ещё надо? На проценты посадили, сиди и радуйся. Отчёты себе там всякие строчи ни о чём, исследования. Ещё что ты там умеешь. Видимость создавай работы, – что говорит о том, что рост объёма продаж нашей фирмы ниже среднерыночного, – теперь уже нашей фирмы. То есть, в обход меня этого заучку уже приняли в штат. Замечательно. Ну, погоди у меня, крыса институтская, я тебе устрою! – Следующим шагом должна быть разработка единой маркетинговой стратегии продвижения продукции и формирование сильного бренда на рынке строительных материалов, понятного как простым потребителям, так и строительным компаниям, которые являются постоянными крупными покупателями, – мать честная! Вот мы открытие сделали! Да я уже год надрывался до тебя, чтобы строители брали наш продукт. Что мне «простые потребители»? Плевать на них! Всё равно объёма за счет них не сделаешь. Как проклятый бьюсь, чтобы мне квоту на сейлзов дали. Ещё хотя бы два человека. Всего два. Такой бы рост дал! А тут на тебе, спускают на шею сопляка: сейчас он научит вас работать. Сопляк! Но, говорит красиво. Правильно говорит. До того правильно, что аж противно. И где только такие берутся? Сидел я и слушал, как студентик этот распинается. Не передо мной. До меня ему уже по барабану. Тьфу ему на меня. Знает же, крыса, что в штат его уже приняли. Перед боссом моим. Мистером Люмером. Я-то, волк старый вижу: ни черта он не может. Ни-чер-та. Только словеса красивые говорить. Дойдёт до дела, живо поймём кто ты таков.
Час битый всю эту ахинею слушал. Час. Уже удушить готов был этого недоучку. А мистер-дристер ничего. Сидит, слушает. Глазки блестят, слюнки текут. И этот, не дурак поди, видит, что клюёт рыбка. И так изгальнётся и эдак. Вот, смотрите на меня. Я и так могу, и такие слова знаю. А ещё красиво говорить умею: «Когда бьёт батарея, орудия все одного калибра должны быть. Кириенко сказал: «Стране нужен бетон!», широкая дилерская сеть – залог успеха. Мы будем искать новых дилеров». Сволочь! И басноплёт этот и мистер Люмер. И Фирсов – та ещё сволочь. Болел бы реже, так и не привели нам в офис сопляка этого! Теперь метить будет на моё место. Думаешь не будет? Чёрта с два! Знаю я племя это. Только отвлекись, тут же из кресла полетишь кувырком!
Я только сейчас понял, что всё это – уже не мысли в моей голове. Всё это я говорю. Говорю своему сыну Дауну. Уже почти кричу. А он… Что ему? Сидит себе и слушает. Только знай себе, смотрит на меня как-то странно. Я, понятное, дело, замолчал. Что перед ним-то пары гонять? Всё равно не поймёт ничего. А вообще, спасибо, тебе, Костик, что ты здесь оказался. Хоть выговорился. Душу отвёл. Спасибо.

Костик
Папе надо было говорить. И он говорил. Много, долго и непонятно. Он всё ругал нехорошими словами своего мистера-дристера. Потом Сергеева.  Тот метит на его место. Но как? Неужели он может стать мне папой? Я даже не знаю, что это за дядька. И мама вряд ли согласится. Вдруг, окажется, что он не любит по вечерам говорить о работе? С кем ей тогда разговаривать? И ещё. Он размахивал руками, говорил нехорошие слова. Иногда папа кричал. Но ему это было надо. Ему становилось лучше.
Мама никогда не кричала и не говорила нехороших слов. Иногда ей, конечно, было плохо. Иногда. Тогда она начинала играться со мной. В лото, мячик, раскраски. Иногда мы смотрели мультики. И маме делалось намного лучше. Всегда.
Серёже тоже бывает плохо. Часто он приходи домой уставший. Часто – чем-то расстроенный. В такие моменты он достаёт из-под дивана хоккей. Он зовёт меня. Мы начинаем игру.
Я обожаю хоккей. Правда, я совсем не умею стоять на коньках. Я так и не смог научиться. Не смог, хотя мама и Серёжа долго пытались научить меня.
Но для того, чтобы играть в наш хоккей – уметь кататься на коньках совсем необязательно. Всё, что здесь надо – это быстро управлять железными игроками. Я хорошо играю в эту игру! С самого детства! Тогда ещё не было компьютера. Тогда ещё мы жили в другой квартире. Папа возвращался рано и не было никакого мистера-дристера. Тогда мы часто устраивали соревнования. Самые настоящие соревнования по хоккею!
Мы по очереди играли друг с другом. Папа со мной, мама – с Серёжей. Потом мы менялись и снова играли. Редко кому удавалось обыграть меня. Я всегда выходил победителем. Сейчас таких соревнований мы не устраиваем. Сейчас мы играем только вдвоём с Сережей. Но до сих пор ему редко-редко удаётся переиграть меня. Как бы ни закончилась игра, у брата всегда остаётся хорошее настроение. Не важно, каким оно было до этого. Может, папе стоит тоже попробовать? Может ему тоже станет лучше?
А встаю и бегу в комнату Сережи. Я достаю нашу игру и несу её на кухню. Я ставлю её на стол. Папа не понимает, что от него хотят. Он просто смотрит на меня.
-Тебе надо сыграть со мной. Тепе понравится, правда. Сережа всегда играет, когда ему плохо. Ему становится хорошо. Правда! – но папа почему-то не понимает. Он просто смотрит то на меня, то на хоккей. Наверное, он не помнит, как управлять игроками. Ему надо показать! Я начинаю дёргать за ручки. Игроки начинают двигаться. Папа понял, чего я от него хочу! Он тоже начинает управлять игроками. Сначала нехотя; он не хочет показывать, что не помнит, как играют в эту игру. Потом всё живее и живее. Он проигрывает мне, но это не важно. Совсем. Он играет. Он – веселится. Он улыбается. В последнее время он так редко это делал!

Папа
 Чёрт знает что! Я тут распаляюсь, пары гоняю, а он? Сидел-сидел, потом взял и хоккей притащил на кухню настольный. Играть ему хочется. Ясное дело, ему-то по барабану всё, что я сказал сейчас. Всё равно не понимает. Выслушал и на том спасибо. Сидит теперь, на меня смотрит. А я – на него. Я не собираюсь играться в детские игрушки. Мне это не интересно. В конце-то концов, мне уже сорок пять. А ему, хоть бы что! Давай ещё и ручки подёргаем. Поелозим по столу игру эту. Стол, между прочим, лакированный. Угробит, ведь.
Почему-то вспомнились наши старые семейные чемпионаты по настольному хоккею. Уж и не знаю с чего. Тогда купили в магазине каком-то игру эту. Времени много было. Всей семьёй играли. Теперь – нет. Времени на такие пустяки уже нет; поважнее дела найдутся. А, черт с тобой, давай поиграем! Я сажусь за стол. Я начинаю управлять игроками. Сначала неуверенно: лет сто как не играл в эту игру. Потом всё ловчее и ловчее. Банок, конечно, напропускал сразу же! Всё-таки шустрый Костик. Потом я забыл про всё: про работу, про всех этих Сергеевых и прочих. Я просто гонял с младшим сыном в хоккей. Я просто радовался. Я просто был самим собой.
Стол мы, конечно, угробили. А и хрен с ним. Все равно он ни мне, ни Юле не нравился. Скорее новый купим.

* * *
Темно. Одиноко и страшно. Даже ночью в комнате больше света, чем здесь.
Я знаю это место. Оно разное. Светлое или тёмное. Я люблю его, когда светло. Когда темно – боюсь. Мой друг тоже. Он приходит, когда светло. Темнота пугает его. Она холодная. Она прячет что-то страшное.
Свет!
Я слышу, он близко. Он скачет. Я не дышу. Я жду.
Много раз я видел, как он появляется. Прямо из воздуха. Он скачет, ударяясь об него. У моего друга нет тени. У всех есть, а у него нет.
Я хочу достать его. Я бегу. Я тянусь. Но у меня ничего не выходит. Я знаю: когда-нибудь у меня это получится. Тогда изменится всё. Но сейчас не время. Я почувствую, когда пора придёт.

Машину затрясло на ухабах. Я открыл глаза. Как изменился мир! Вместо коробок домов – лес. Вместо широкой – узкая дорога. Серёжа, который о чём-то бубнил с самого утра. Он тоже изменился. Он спал. Только Оля не изменилась. Ни капельки. Она всё также внимательно крутит руль. Она всё также водит туда-сюда эту железную штуковину справа от себя.
Мне кажется это игрой. Нужно вовремя пошевелить эту железку, чтобы машина ехала дальше. Не успеешь, она начинает недовольно фыркать. Когда-то я любил наблюдать за папой. Он тоже здорово играл с этой штукой. Но потом он купил новую машину. Уже другую. Здесь уже не надо было шевелить железкой. Её там вообще не было. А у Оли в машине она есть. Я смотрю за ней. Я пытаюсь угадать, когда наступит время снова её пошевелить. Но, почему-то, мне это почти никогда не удаётся.
Мы едем совсем недолго. Ещё чуть-чуть и вот, справа от нас появляются несколько домиков. Точь-в-точь, как в сказке! Маленькие, аккуратные, с зелёными крышами. Мы едем чуть дальше. Мы заезжаем на асфальтированную площадку, находим место для машины и останавливаемся.
-Парк птиц! Мы приехали! Проснись, соня! – толкает Оля Серёжу. Тот недовольно ворчит. – Хватит спать!
Сережа просыпается. Он ужасно не любит просыпаться. Вот и сейчас. Он изо всех сил показывает, что ему не хочется идти в парк. Совсем. Оля же наоборот. Очень хочет. Она хватает Серёжу за руку и тянет к кассе.
-Ну, пойдём! Ну, что ты?
-Я же приехал с вами сюда. Что вы от меня ещё хотите? Идти вовнутрь мы не договаривались, – бурчит он.
Я смотрю на него. Мне кажется, что он хочет попасть вовнутрь. Просто хочет, чтобы его поуговаривали. А ещё – посердить Олю. Но зачем? У Оли такое хорошее настроение. Она улыбается. А у Сережи – плохое. Мне кажется, он просто завидует ей. Он хочет, чтобы и её настроение стало плохим.
-Ну, как хочешь! Сиди здесь и жди нас, – рассердилась Оля. Она просто взяла меня за руку и пошла к кассе. – Мы и без тебя здорово проведём время!

Сережа
Чёрт меня дёрнул тащиться в эти Воробьи или как их там! В «Парк Птиц», видите ли захотелось. Подруги рассказали, что там здорово, птички разные там и всё такое. Вот мы и попёрлись. Первопроходцы, блин!
До сих пор себе поражаюсь: это же надо было; подняться ни свет ни заря, тащиться в такую даль. Ладно бы тачка приличная была. Как у отца, например. С автоматом, кондеем, креслами нормальными, наконец! Я как увидал её гроб, сразу понял: приключение ещё то ждёт. Нива! Старая эта, короткая. Вездеход, блин.
Мало того, что меня укачало от тырканья в этих пробках: газ-тормоз, рывок-клевок носом, так ещё и растрясло потом в дороге. Нет, аппарат, наверное, клёвый, что там говорить. Особенно, если куда-то на покатушки рвануть. Куда-нибудь, где про дороги и не слышали.  Но, чтобы так! Не знаю как, но я уснул. Сморило, наверное. Думал, может, хоть поспать дадут по-человечески. Ага! Дали. Растормошила.
Я сонный, как чёрт, а она меня куда-то тянет. Ну что я, птичек этих не увижу? Да вон, в интернет зашел, что надо ввёл и смотри себе. Фотки – пожалуйста. Видео – на тебе. Инфа вся – на здоровье. И всё – дома, в любимом кресле. И нестись не надо к чёрту на рога. Ёлы-палы! Это же ещё назад возвращаться! А тут ещё Олька взъерепенилась: «Сиди, – говорит, – здесь. Мы и без тебя здорово проведём время!».
Ну, я конечно, тоже в ответ не удержался. Сказал: «С Дауном-то. Ну-ну. Удачи». Ольга обиделась, взяла брата за руку и пошла с ним в парк. Какие мы все обидчивые! Сама же и виновата. Нечего было тащить меня в такую даль! Да ещё и утром, когда все нормальные люди спят. Что я, и поспать уже права не имею?
Они ушли, а я остался ждать на улице. Ну и идите. Тоже мне, парочка: Даун и истеричка. Ну что там делать? На птичек смотреть. Так пусть этим занимаются те, кому время занять нечем. Орнитологи, тоже мне отыскались! Я стоял около Ольгиной машины и злился всё больше. Потом мне всё это надоело, и я купил входной билет.

Оля
Боже мой, как он похож на отца! Такой же зануда. Точь-в-точь! Только и знает, повод ищёт сорваться на кого. Есть повод – хорошо. Нет – ещё лучше. Ну, разве можно так? Тебя приглашают оторваться от компьютера, съездить за город, Везут на машине тебя, а ты ещё и возбухаешь! Ну скажи, что бы ты дома делал? Правильно, по сетке рубился бы в стрелялки свои любимые! Или весь день хрень какую-то смотрел бы по телеку. В лучшем случае, в кафешку с дружками своими подался бы. Пиво пить. И так – каждый день. Тоска! Просто удивительно, как их мама терпит. Костик, вот, славный малый. Добрый. Жаль, что больной. Классный парнишка! Живой, не то, что братец. Даже не верится как-то, что братья они. Может, подменили кого-то из них. Там, в родильном доме. Как в том фильме «Однажды в Америке» или как там его.
Чудной, я не могу! Только голубей увидел, сразу к клетке. Смотрит на них, радуется. Будто первый раз в жизни видит! Хотя, обычные голуби. Как на улице водятся. Что-то бормочет себе под нос. Ну, как будто разговаривает с ними! Те ему тоже в ответ курлычат что-то. Как будто понимают его! Потом были голуби ещё какие-то: цветастые, пестрые, огромные. И не голуби словно. Я раньше таких и не видела никогда! Потом – попугаи, фазаны, туканы, страусы! Сколько же их здесь всяких! И к каждой клетке Костик подходит. Смотрит, как с живыми общается. Смех, да и только. Я так на него засмотрелась, что не сразу и заметила: Сергей сзади подошел. Хмурый. Типа, пусть все видят: обиженный я. Сначала, конечно, чуть поодаль держался: типа не с нами. Типа сам по себе. Типа, сюда случайно попал. Знаем мы вас. Помыкался где-то сбоку. Потом надоело; ко мне подошёл. Пристроился где-то рядышком. Ждёт, когда я ему что-то скажу. Ну-ну. Жди. Не очень-то я с тобой и говорить хочу, особенно после того, как от тебя о брате слова эти услышала. Тебе надо, ты и начинай. В конце концов, ты в моей машине едешь, а не я в твоей.
Но какой же Костик чудной. И шустрый. Чуть отвлеклась, а он уже у клетки с хищниками. Палец тянет. Куда тебя понесло? Оттяпает же палец, как пить дать! Тут и Сергей подскочил. Опомнился! За руку схватил. Говорит что-то там: мол, Олю слушаться надо. Ладно, Бог с тобой. Будем считать, принято твоё извинение.

Костик
Здесь так здорово! Столько разных птиц! Я никогда ещё не видел таких и столько! Даже на улице! А ещё, меня держит за руку Оля. Меня никто не держал за руку, кроме мамы. И папы. В аэропорту. Но папина рука – тяжёлая. Холодная и твердая. Она просто сжимает мою ладонь. Так и хочется вырваться. Мамина – нет. Мамина – мягкая. И очень тёплая. Я никогда не хочу, чтобы она отпускала мою ладонь.
Зимой, когда на улице мороз, я часто мерзну. Мне не помогают даже варежки! Тогда, мама снимает их с меня и греет мои ладошки в своих! Кроме неё так не умеет никто. Ни папа, ни Сережа. Они не любят снимать перчатки зимой. Совсем. Но мне всё равно. Они со мной почти не гуляют.
Сейчас меня ведет за руку Оля. У неё такая же маленькая ладошка, как и у мамы. И такая же теплая. А ещё, Оля умеет точно также улыбаться и смеяться. Когда она рядом, я не чувствую себя одиноким. Мне кажется, что мама рядом. А ещё мне кажется, что ей бы здесь понравилось. Очень!
Ещё ни разу я не видел столько разных птиц! Они такие похожие, но такие разные! Одни – надутые и важные. Другие задумчивые и хмурые, третьи – живые и болтливые. Серые, красные, зелёные, пестрые. А ещё – разговорчивые. Почему-то все остальные не умеют слушать птиц. Они не понимают их языка. Всем кажется, что они просто щебечут. Но это не так! Они разговаривают! Правда.
Голуби ходят и выпрашивают крошки. Особенно зимой. Корррума, дай корррума. Вот и здесь. Они сидят по своим клеткам и просят хлебных крошек. Курицы – трусихи. Они боятся всего. Они вытягивают шеи и кричат: кто-кто-кто-кто-кто там? Наверное, они боятся попасть в суп. Но это же я! Костик. Меня не надо бояться. Я ничего вам не сделаю! Я пытаюсь объяснить им это, но они не слышат. Они всё продолжают испуганно кудахтать. Я ещё раз пытаюсь объяснить им: меня не надо бояться. И ещё раз. Но они меня не понимают. Зато теперь я знаю, что значит: глуп, как курица.
Индюки – важные. Они даже ходят неторопливо. А ещё, им нравится, когда на них смотрят. Если рядом с их вольером никого нет, они начинают кричать: «Сюда-сюда-сюда-сюда-сюда!». Я специально не пошёл к ним. Они это поняли и обиделись. Они замолчали.
Потом мы пошли к попугаям. Они такие пёстрые. Такие большие. Такие весёлые! Когда-то у нас жили два. Зеленый и жёлтый. Но они были такими маленькими. И грустными. Маме подарили их на День Рождения.
Наверное, они очень любили свой старый дом. Наверное, они не смогли привыкнуть к новому. С первого же дня они начали грустить. Но почему? Разве у нас им было плохо? У них была большая клетка. У них была ванночка для купания и даже небольшое зеркальце. Но всё равно им было грустно. Даже мама понимала что им – плохо. Почему? Я не знаю. Они всё время грустили и молчали.
Я хотел, чтобы они стали веселыми. Я много разговаривал с ними. Рассказывал им разные истории. Просто просовывал палец между прутьями. Но они отворачивались или закрывали глаза. Им было неинтересно. Совсем.
А потом, они умерли. Сначала один, потом другой. Маме было жаль их. Она плакала. Мне – нет. Я радовался. Когда-то давно, бабушка рассказывала про место, куда все попадают после смерти. Где-то высоко-высоко на небе. Там все добрые. Там хорошо. Я радовался, что попугайчики попадут туда, где они больше не будут грустить. Только, я не знал, как объяснить это маме.
Здесь все радостные. Им нравится общаться друг с другом. А ещё, смотреть на посетителей.  Наверное, им непонятно, как можно жить без крыльев. Мне кажется, что для них мы – смешные.
Потом мы подошли к высоким клеткам с толстыми прутьями. В них сидели огромные птицы. Они не шевелились. Даже когда я подошёл совсем близко. Я подумал, что они – ненастоящие. Как в той комнате. В заповеднике.

Мы ездили туда прошлым летом с мамой. И нас водили на экскурсию. Сначала по этим комнатам. Там было так много зверей, птиц, рыб. И все они были за стеклянными перегородками.
-Смотри, Костя, это – чучела. Когда-то они были живыми, а потом умерли. Из них сделали чучела и привезли сюда.
Но как? Неужели это тот самый мир, где всем хорошо? Тот, про который говорила бабушка? Но как такое может быть? Разве им хорошо? Кому понравится, что из тебя сделали чучело? Мне стало грустно. Мама поняла это. Она подумала, что мне жаль этих зверюшек.
-Костя, они же не живые. Они давно умерли. Почему ты расстроился?
-Я не хочу, чтобы из меня сделали чучело! Я хочу на небо. Там всем хорошо. Там – наши попугайчики! – расплакался я. Только на улице я успокоился. Потом мы смотрели живых зверюшек. Лося, кабана, лисичку, барсука и ещё много-много других зверей. Они мне показались радостными. Наверное, они просто не знают, что когда-нибудь будут стоять в той комнате.

Птицы сидели, как чучела в той комнате. Не шевелились. Даже не моргали. Я захотел прикоснуться к одному из них. Он показался мне мягким и теплым. Я уже просунул руку, но Оля меня остановила.
-Костя ты куда? Хочешь, чтобы тебя съела эта птица? Она только и ждёт, когда кто-нибудь протянет к ней руку. Она хватает её своим клювом и утаскивает в клетку, – я посмотрел на птицу. Она ожила! Она просто притворялась чучелом! Она только и ждала, чтобы я протянул к ней палец! Но зачем ей я? Что она будет со мной делать? Или ей просто одиноко? Это грустно: сидеть одной в такой огромной клетке. Наверное, ей просто хотелось с кем-нибудь дружить. Я решил ещё раз подойти к ней. Я хотел протянуть ей руку. Путь она заберёт меня к себе! Может, мы сможем подружиться. Может даже, она захочет познакомиться с Олей и мамой. Я сделал шаг. Но птице не нужны друзья. Она бросилась на меня. Оля взяла меня за руку. Она отвела меня назад.
-Ну что ты за упрямый человек, Костя? Тебе же сказали: «Не надо подходить к клетке».
-Если не будешь слушать Олю, я рассказу мама про то, как ты себя плохо вел, – Сережа взял меня за руку с другой стороны. Он всё-таки пошёл с нами. Здорово! Наверное, он понял, что вел себя плохо. Я посмотрел на него. Сережа улыбнулся. Ему понравилось здесь! Здесь так хорошо! Здесь должно нравиться всем!

Потом мы увидели привязанных лошадку и ослика.
-Ой, смотрите, ещё две птички! Лошадка и ослик! – обрадовалась Оля.
-Глупости! Почему вдруг это они – птички? – проворчал Серёжа.
-Ну, как почему? Мы же приехали в Парк Птиц. Значит, все здешние обитатели – птички.
-Глупости, – снова повторил Серёжа. – Это – лошадь и осёл. И никакие они не птички. У них даже крыльев нет.
А мне показалось, что Оля права.
Потом мы спустились вниз к большому загону. Там стояли две деревянные будки. В одной было пусто. В другой кто-то спал. Какой-то зверь. Только нос и рога торчали из накиданной на полу травы. Мне так хотелось посмотреть кто это. Я хотел, чтобы этот зверь показался. Я знал, его просто надо позвать, но я боялся подойти ближе. Я помнил ту птицу. Она тоже притворялась, что спит. Вдруг и этот зверь просто притворяется? Потом мы пошли к озеру, потом – катались на пони. Сидели на скамейках до самого вечера. Нам было так  здорово!
Уже когда мы стали собираться, Оля увидела этот небольшой домик.
-Ой, баня! – обрадовалась она. – Хочу туда! Пойдёмте!
-Что там делать? – Сереже сразу не понравилась эта идея. Ему редко когда они нравятся. Но, почему? Оля всегда предлагает интересные вещи.
-В бане парятся, – пояснила Оля. – Это здорово. И полезно для здоровья.
-У меня со здоровьем всё в порядке. И парится я не хочу. И у меня нет плавок, – не соглашался Серёжа.
-У меня тоже их нет. Но в баню я пойду. Мне хочется побыть здесь ещё. Здесь же так здорово! – ответила Оля. – Но, если ты не хочешь идти, можешь подождать нас на улице. Или в домике. Смотри, какие здоровские! Мы снимем тебе один из этих домиков, и ты будешь смотреть свой любимый телевизор, пока мы с Костиком будем в бане.
-Ты пойдёшь с ним?
-Кто-то же должен будет мне постучать по спине веником.
-И тебя не смущает…
-Нисколько, – не дала ему договорить Оля. – По крайней мере, он не будет на меня пялиться просто потому, что у него стоит! – Сережа сдался. Наверное, ему просто не хотелось быть одному.
Нас ввели в небольшой домик. Всего три комнатки. В одной – стол. Здесь отдыхают. В другой – бочка с холодной водой, душ и деревянная кадка, в которой плавали два веника. В другой – печка с камнями, несколько длинных скамеек. И очень жарко.
-Отвернитесь, – Сережа повернулся спиной к Оле. – Ты тоже, – улыбнулась мне она. Наверное, нас ждёт очередной Обряд. Когда мы повернулись, Оля стояла, завернутая в белое полотенце. – Я готова. Жду вас в парилке. – Она зашла в маленькую комнатку.
Чтобы париться, надо быть раздетым. Совсем. Но, для чего? В парилке нет воды, как в ванной или в бассейне. Нельзя намокнуть. Здесь только очень жарко. Так жарко, что тут же начинаешь потеть.
Когда я начинаю кашлять, мама заставляет дышать меня над картошкой. Она варит её полную кастрюлю. Потом, накрывает меня махровым полотенцем, открывает крышку и заставляет дышать над паром. Мне это не нравится. Там-жарко. Но мама знает, как лечить кашель. И я терплю. А на следующий день я выздоравливаю. Каждый раз, когда мама варит картошку, я знаю, что она меня вылечит. Но, всё равно я не люблю дышать над картошкой. Но ещё больше я не люблю кашлять. И папа не любит ни то, ни другое. Наверное, поэтому он никогда не болеет.
Здесь так же жарко, как и над кастрюлей с картошкой. Мне здесь не нравится. Серёже тоже. Нравится только Оле. Значит, я не буду показывать вида, что я хочу выйти. Мы сидим, замотанные в полотенца. Мы потеем.
-Для первого раза хватит, – объявляет Оля. Мы с радостью выходим в другую комнату. Мы молча сидим. Мы – отдыхаем. Недолго. Оля достаёт из кадки веники. – Ну что, идём. Зовёт она нас. Мы послушно встаём со скамейки и заходим в парилку.

Я только сейчас понял, какая Оля красивая! Она подмигнула нам с братом: «Ну что, поддаём?» – потом сняла полотенце. Она… Она почти прозрачная. И такая хрупкая. А ещё у неё нет этой глупых висящих штук, как у меня с Сережёй. И этой кучи волос под пупком.
Мама мне часто говорила: ходить раздетым – не прилично и можно только в ванне. Тем, кто ходит без одежды, должно быть стыдно. «Разве ты когда-нибудь видел, чтобы я, папа или Сережа ходили по дому раздетыми? – говорила она мне. – Приличные люди всегда одеты!». И я верил. Верил, хотя и не понимал: почему мне должно быть стыдно? Потому, что я такой как есть?
Но я верил и бабушке. Когда-то она рассказывала мне другое. Про первых тётю и дядю. Они жили в другом мире. Там, куда мы попадаем после смерти. И они ходили раздетыми. Совсем. Как мы сейчас в бане. Наверное, они просто не знали, что это не прилично. Тогда я совсем запутался.
А теперь, в бане понял. Это очередной Обряд взрослых. А баня – место, где Обряды не действуют. По крайней мере, этот.
Наверное, мама ни разу не была в бане. Она просто не знала про это место. Оля, Сережа и я были совсем раздеты. Но нам не было стыдно. Ни капельки!
Мы лили на камни воду. Потом били друг друга мокрыми вениками. Оказывается. Это совсем не больно. Ни капельки. Это даже приятно. Даже Сереже понравилось! Он не ворчал.
После парилки мы ныряли в бочку с холодной водой. Потом, снова бежали в парилку. Было так здорово! А потом, в кафе мы пили чай с малиновым вареньем! Это был самый лучший день в моей жизни. Правда! И в Сережиной, наверное, тоже.

Сережа
Вот это батоны! Во даёт! Пришлось постараться, чтобы не показывать виду, что я пялюсь на Ольку. Но ничего, приноровился. Уставился, типа в стенку. А Костян – ничего. Разглядывает. Олька даже засмущалась, смотрю. На верхнюю полку забралась. Теперь не посмотришь на неё незаметно. Голову поворачивать придётся.
Хотя и это решилось. Когда вениками бить себя начинаешь, тут хочешь-нехочешь, в центр комнаты встаешь. Прямо, как на подиум. Или, когда по спине Ольга попросила веником побить. Сзади вид тоже ничего.
Сам сначала старался вениками биться, когда Ольга выскакивает. Потом плюнул на всё. А, хрен с тобой, смотри. Жаль, братец с нами был. Без него повеселее было бы. Хотя, без него вряд ли она пошла бы. Это я тоже понял. Обидно даже стало; в конце концов, чья она девушка, моя или братца-Дауна?

Костик
Возвращались к машине мы поздно. Уже был вечер. Мы шли мимо места, где видели, лошадку и ослика. Но их уже не было. Они пропали.
-Ой, смотри, улетели, – обрадовалась Оля.
-Глупости, лошади и ослы не летают, – ответил Серёжа.
-Днём – нет. Ночью – да.
-И почему же они не летают днём?
-Из-за заклятья, – весело отвечала Оля. Мне стало страшно интересно.
-Из-за чего? – Серёже тоже.
-Древнее страшное заклятье! Когда-то очень давно, у осликов и лошадок были крылья. И они умели летать, как птицы. В те времена жили очень вредные лошадки и ослик. Их любимым занятием было дразнить младшего сына великого волшебника за то, что он не мог освоить магию полётов. Ну не мог и всё тут! Однажды, они так разозлили мальчика, что тот не выдержал и выдумал новое страшное заклинание. От обиды он наложил его на всех лошадок и всех осликов. С тех самых пор они вынуждены днём работать на людей, а летать могут только по ночам. Так и будет продолжаться до тех пор, пока этот волшебник не смягчится и не отменит своё заклинание. Вот такая вот история.
-Глупости, – ответил Сережа. – Лошади никогда не умели летать, – проворчал он.
Оля обиделась. Наверное, ей не понравилось, что Серёжа не поверил. Но почему? Они были в парке птиц. Потом – исчезли. Они улетели. Улетели к своим друзьям. Наверное, они ищут того волшебника. Они хотят уговорить его снять своё заклинание. Но как они найдут его ночью, в темноте? Если я встречу этого волшебника, обязательно попрошу снять своё заклинание! А я его обязательно встречу. Я уверен! Наверняка Хозяин Оранжевого мячика и этот волшебник – одно и то же. Он заколдовал лошадку и ослика зато, что те смеялись над ним. Но за что он заколдовал меня?

Оля
Я тысячу раз говорила Сергею: «Ты – зануда!». Но он так не считает. Он – нормальный молодой человек. Он ходит в институт, пишет лекции. В обед он сбегает с друзьями в общагу. Пить пиво или рубиться в свою любимую «Квейк» или ещё какую-то дурацкую стрелялку. Иногда они возвращаются на последнюю пару. Весёлые и шумные. По вечерам он носится по кафешкам и дискотекам. Иногда приглашает меня и мы вроде бы неплохо проводим время. Он мечтает стать менеджером среднего звена, получать хорошие деньги. Он хочет хорошую машину, тусить в престижных клубах, ездить на модные курорты. И он всего добьётся. Он не дурак. Выполнит и перевыполнит свои же планы. Но, только зачем? Спроси его: «Сережа, чего ты хочешь от жизни». Он без запинки ответит. Он – знает. Все знают. Все хотят этого. Потому, что так положено. Заведено когда-то и кем-то. И он хочет как все. Иногда мне его жаль. Мне трудно понять как это: хотеть того, чего на самом деле не хочешь.
Дура я, что повезла его сюда. Думала, хоть развеется парень. А ему это не надо. И в баню повела, и историю эту выдумала зря. Он не поймёт. Это – сказки. Ужасно. Просто ужасно, когда в человеке не остаётся ничего человеческого! Когда простая фантазия вызывает приступ раздражения.
А Костику история, вижу, понравилась. Даже притих. Всё на колья поглядывает. Ребёнок, честное слово! Вот уж кто всегда останется самим собой! Никогда и ни под кого не прогнётся. Иногда даже завидно становится.

Костик
Мы вернулись домой поздно. Сережа с Олей отвели меня домой. Они уложили меня спать, а сами уехали. Они хотели попасть на дискотеку. Серёжа ходит туда каждую пятницу. Уходит поздно вечером. Возвращается ночью. Он долго готовится: Причёсывается, одевается, душится. Потом смотрится в зеркало. Наверное, дискотека – очень важный Обряд. И интересный. Но мне туда нельзя. Но почему? Мне уже восемнадцать лет и я взрослый. Но меня все равно никогда туда не берут.
Я долго хотел узнать, что это такое: дискотека. И вот моя мечта сбылась. Мы встречали Новый Год на турбазе. Я, мама, папа и Серёжа. Днём нас собрали в большом зале. Нас поздравляли Дед Мороз со Снегурочкой. Настоящие! Когда-то давно нас с Серёжей они тоже поздравляли. Но это были папа с мамой. Просто они переодевались в эти забавные костюмы. Они поздравляли нас с Новым Годом. Они дарили подарки и конфеты. Потом – перестали. Теперь Сережа не встречает Новый Год с нами. Он уходит куда-то к друзьям. Папа с мамой и я смотрим телевизор. Мы ждём, когда там начнут бить куранты. Пока они бьют надо успеть загадать желание. Оно обязательно сбудется! Надо только как следует загадать!
Я всегда загадываю одно и то же. Я хочу достать свой мячик. Наверное, я плохо загадываю. Ведь, до сих пор мне это не удалось. Каждый Новый Год я загадываю своё желание снова и снова. Каждый раз, когда мне грустно или одиноко, я вызываю своего друга. Я пытаюсь исполнить своё желание! Я стараюсь! Но пока у нас не получается.  У меня и моего друга. Он тоже хочет всё изменить! Не меньше меня. Но мы обязательно всё изменим! Обязательно. С этими мыслями я засыпаю. Я знаю: мне обязательно приснится мой друг. Вместе мы здорово проведём время. В эту ночь мы будем стараться особенно сильно!

Дед Мороз и Снегурочка в тот раз были настоящими. Елка была настоящей! Новый Год – нет. Новый Год встречают, когда на улице ночь. Мы – когда был день. На Новый Год слушают бой часов. Мы не слушали. Это был не настоящий Новый Год. Я понял это. А ещё – что вряд ли удастся в этот раз загадать желание.
Хотя праздник мне понравился. Нас собрали всех вместе: всю детвору и меня. Мы водили хороводы вокруг ёлки, нас поздравляли и дарили подарки. Но часы не били. И папа с мамой не смотрели телевизор.
Потом в зале завесили окна. Стало темно. Включился свет, и заиграла музыка. Дед Мороз объявил, что сейчас будет дискотека для самых маленьких.
Дискотека! Это место, где здорово. Играет музыка, мигают лампочки, все танцуют. Даже я! До этого я ещё никогда не танцевал! Правда! Это так просто. Главное слушать музыку и веселиться! Чем больше музыки, тем больше веселья! Тогда было много-много песен. И было много-много веселья. Ещё никогда в моей жизни не было его столько! Даже сейчас, когда играет музыка, я пытаюсь веселиться. Как тогда, на дискотеке. Только почему-то у меня не получается настоящей дискотеки. Мне не так весело, как было тогда. Наверное, потому, что я один.

Сегодня возвращается мама. Её привезёт самолёт. Мы едем её встречать. Я, папа и Серёжа. Мы с братом радуемся. Папа – почему-то хмурится. Неужели он не рад, что мама вот-вот вернётся. Неужели он не соскучился? Мы снова долго собираемся. Я снова мешаю всем. Но папа в этот раз не сердится. Даже когда я разбиваю вазу с букетом для мамы. Папа просто вздыхает. Встаёт и молча собирает осколки. Тогда я понял: он чего-то боится. Но чего? Неужели самолёта? Мне стало страшно. Я не когда не видел, чтобы наш папа чего-то боялся.
Всю дорогу я сидел молча. Мне было страшно. Так, что я даже не стал звать своего друга. Я сидел и ждал. Ждал чего-то нехорошего.

Мама вернулась. Загоревшая и отдохнувшая. Но очень грустная. С первых же дней она снова начала ходить к этому дядьке. Наверное, ей там нравится. Иначе, почему она проводит там столько времени? А я… Я остаюсь один. Мне грустно. Очень. Я даже не хочу играться в игрушки.
Софья Николаевна больше не приходит. Она здесь больше не работает. С ней было хорошо. Очень. Она – добрая. Теперь вместо неё – какая-то молодая тётька. Ей всё равно до меня. Она никогда не играет со мной. Даже, когда я один. Хорошо, если я встречаюсь со своими друзьями: Катей и Славой. Мы славно проводим время. Втроём нам весело. Но чаще – я остаюсь один. Тогда я зову своего друга. Он приходит. Как всегда из воздуха. Он убегает, а я догоняю. Мы играем в свою игру. Снова и снова.
Иногда со мной проводит время Оля. Она приходит к нам. Как раз когда мама собирается в больницу. Она помогает маме одеть меня. Она берёт меня за руку, и мы идём на улицу. Втроём. Потом мама уходит. А мы остаёмся. Мы качаемся на качелях. Мы кормим голубей. Мы играемся в песочнице. Мне радостно, когда со мной играется Оля. Когда она рядом, я не хочу вызывать оранжевый мячик. Мне с ней не одиноко.
Иногда к нам присоединяется Серёжа. Но мне не нравится это. Серёжа так и норовит отвлечь Олю. Он хочет, чтобы Оля игралась только с ним. Но почему? Они и так проводят вместе много времени. Гораздо больше, чем Оля со мной. Но Серёже и этого мало. Почему-то он хочет забрать её у меня.
А ещё больше я люблю, когда со мной гуляют и мама и Оля. Они всегда разговаривают друг с другом. Но не так, как папа. Спокойно. Они не размахивают руками. Они не кричат. И не вспоминают ни про Фирсова, ни про Сергеева, ни про мистера-дристера. Они просто говорят. Радуются, смеются. Иногда они просто смотрят на меня и улыбаются. Мне нравится, когда люди улыбаются. Очень. А ещё, мне самому нравится улыбаться.

В то утро я увидел полосатого котёнка. Он гонялся за солнечными зайчиками. Маленький, пушистый. Так и хотелось взять его в руки! Ему было хорошо. И всем, кто его видел – тоже. Люди куда-то бежали. Взрослые, дети, дяди и тёти. Многие замечали котёнка. Многие останавливались. Они улыбались. Некоторые гладили и даже играли с ним. Даже взрослые! Я смотрел на него и тоже улыбался. А потом котёнок куда-то убежал. И все прохожие пошли куда-то дальше по своим делам. А я остался. И со мной никто не хотел играть. Ни один человек! Меня просто не замечали. Наверное, потому, что я большой. В тот день я пожалел, что я не маленький котёнок.
Сегодня этот котёнок вернулся. Ему стало одиноко, и он решил проиграться со мной. Он зашел в песочницу, когда я делал куличи. Такой маленький и смешной! Вот он увидел кузнечика и хочет с ним поиграть. Шаг за шагом. Он всё ближе и ближе. Ещё чуть-чуть! Но кузнечик его увидел. Наверное, он подумал, что котёнок хочет его поймать. Он улетел. А котёнок огорчился. Тогда я поднял веточку и протянул её котёнку. Я видел, как другие играются с котятами. Веточками, травинками, листиками. Котята любят, когда с ними так играют! И мой – тоже. Мы здорово провели время. Я и он. И в этот раз прохожие смотрели на нас обоих. И в этот раз они улыбались, потому что видели нас.

Мама
Костик – такой чудной ребёнок. Ещё с самых первых дней он был гораздо живее Сережи. Конечно, не в последнюю очередь благодаря тому, что с ним занимались. Когда первые страсти улеглись, пришло понимание, что надо что-то делать. А ещё, появилась надежда, что всё ещё уляжется. Вопреки всем диагнозам и справкам! Назло всем врачам!
Когда Костику исполнился всего годик, я начала учить его читать. Я помню, мы с мамой накупили целый ворох открыток! Затем взяли в руки клей, ножницы, тетрадные листы и принялись мастерить. Мы делали карточки: изображение и подпись внизу. Тёти, Дяди, лошадка, голубь, кораблик. Мы с мамой показываем Костику эти картинки. Боже мой, как он оживлялся! Один за другим начал повторять он эти слова. Мама, папа, тётя, дядя, баба, гуя, лошака. А через пару дней он ошарашил всех, потребовав своей любимой игры: «Баба катики!» – потребовал вдруг он свои любимые картинки. Даже муж и тот поверил в успех. Муж-скептик, который с самых первых дней был настроен крайне воинственно! То и дело слышали от него брошенное невзначай: «Тратите время зря!» и «Занялись бы чем-то полезным» и ещё Бог знает что! А теперь…
Он тогда ринулся в магазин и накупил там раскрасок и цветных карандашей. Уж кто его знает, как и где ухитрился он раздобыть тогда все эти сокровища! Тогда мы все поверили! Просто поверили в то, что нам удастся сделать это! Мы победим!
Просто не верилось, что такой живой и развитый ребёнок поражён синдромом Дауна! Я всегда сравнивала Костика с Сережей в его возрасте. Серёжа, как и папа, рос серьёзным ребенком. Почему-то с самых пеленок ему не доставляло удовольствия шалить и громко кричать. Он нехотя начал разговаривать. К тому времени мы уже с ног сбились, возя его по больницам: ребенку уже скоро два года, а он не разговаривает. Только плачет, когда ему что-то не нравится. Или молчит. Казалось, он хочет, чтобы всё было наверняка. Без неудачных попыток. Тем утром мы проснулись оттого, что кто-то говорит.
-Мама, поехали к бабе! – представляете, он заговорил! Он сразу начал говорить!
Точно также он начал ходить. Сережа долго отказывался подниматься на ноги. Даже, когда мы с Борисом ставили его на ноги, он просто падал. Тогда мы уже просто отчаялись! А потом он просто взялся за ножку стула… и встал!
Костик же, наоборот – экспериментатор. Он готов был снова и снова пытаться, пытаться и снова пытаться. Говорить, сидеть, стоять. Каждая новая вещь для него – была в радость. Стол, ложка, погремушка. Вот и сейчас: он увидел котёнка! Наверное, он вспомнил, как с такими играются мальчишки: взял в руки веточку и начал водить её туда-сюда. Чудо! Со стороны посмотреть – обычный подросток играется с котёнком в песочнице.
В такие моменты так и хочется разреветься: ну почему именно он? Боже, разве не хватает в этом мире отморозков, достойных такого наказания? Боже, за что?

* * *
Темно. Одиноко и страшно. Даже ночью в комнате больше света, чем здесь.
Я знаю это место. Оно разное. Светлое или тёмное. Я люблю его, когда светло. Когда темно – боюсь. Мой друг тоже. Он приходит, когда светло. Темнота пугает его. Она холодная. Она прячет что-то страшное.
Свет!
Я слышу, он близко. Он скачет. Я не дышу. Я жду.
Много раз я видел, как он появляется. Прямо из воздуха. Он скачет, ударяясь об него. У моего друга нет тени. У всех есть, а у него нет.
Я хочу достать его. Я бегу. Я тянусь. Но у меня ничего не выходит. Я знаю: когда-нибудь у меня это получится. Тогда изменится всё. Но сейчас не время. Я почувствую, когда пора придёт.

Мне не хочется возвращаться, но я должен. Я чувствую, что маме сейчас очень плохо. Даже хуже, чем было мне, когда я упал с качелей. Тогда я больно ударился головой. Тогда мама подбежала ко мне. Она погладила ушибленное место и начала дуть на него. Потом поцеловала. Тогда это помогло. Но как узнать, куда ушиблась мама?
Родители не хотят, чтобы мы знали, что происходит. Они говорят, что мама просто заболела. Это ненадолго. Мама скоро поправится. Но я-то чувствую, что что-то не так! Мама теперь всегда грустная, папа – раздражён. Вернее, он напуган. Ему страшно. Но папы не могут боятся, а мой – боится. Поэтому он теперь всегда ходит раздражённый. Чтобы никто не видел, что ему страшно.
Я чувствую, что то-то не так. Мир становится пустым. Раньше мама всегда была рядом. Раньше она всё своё время проводила со мной. Раньше она была такой весёлой!
Теперь она подолгу оставляет меня с Серёжей и Олей. Уходит утром, а возвращается днём. Расстроенная и очень уставшая. И Оля появляется у нас всё реже и реже. Я боюсь. Боюсь, что она перестанет приходить совсем. Тогда мир станет совсем пустым; без неё и без мамы.

Серёжа
Что за фигня происходит, никак не могу понять? Вместо института извольте тащиться домой и нянчиться с Костяном. Что за бред? Мне диплом писать надо. У меня работа! Что за дела? Почему меня уже неделю срывают домой?
Говорил с отцом на эту тему; он меня понимает. Вся неделя – псу под хвост! Ни диплома, ни зарплаты. А тут ещё Олька выделывается. Скучно ей, видите ли, со мной. Никаких новых впечатлений, я на неё внимания не обращаю. Каких тебе новых впечатлений? Тащиться опять в этот сад птиц? Нет, уж. Увольте! Хотя, в баньку бы я сходил. Но без братца. Просто вдвоём: я и она.
А тут ошарашила: мы едем в Никола-Ленивец. Какое-то там Архстояние. Меня даже и не спросила: хочу я, не хочу я. Не важно, что думаю я. Решено и едем тут!
Я, конечно, в инет залез, давай искать. Нашёл. Елы-палы! Это аж за Калугой! Туда ещё трястись и трястись на этой «Ниве» долбаной! Так и так, объясняю ей, что лететь за двести километров – глупо! И, главное, было бы ради чего! Ну, курица эта металлическая. Качели там всякие. Башни, мосты. И ради этого лететь к чёрту на рога? Я, вон, с пацанами по сетке в кваку порежусь! Веселее будет, это точно. И болото это месить ногами не придётся. На крайняк – диплом попишу. Хотя с братцем попишешь разве?
Короче, не поехал никуда. И не жалею. Там дождь шёл, так они под зонтами весь день пробегали. Фотки потом показывала: «Это – гнездо, это – качели. Вот – смотровая вышка. А вот – мост». Ещё и забиралась везде. Я бы – фиг полез. Та же смотровая вышка. Да что я сумасшедший совсем? Этажа три в ней, не меньше. Из веток собрана, болтами как-то, гайками всякими скреплена. На фотке смотреть и то страшно. А она ничего, забралась. Руками машет, мартышка. Под дождём-то!
А я дома время провёл. И диплом поделал (Приноровился  уже и дома. Включаю ноутбук и тупо не обращаю на брата внимания. Не мешай, мол. Поначалу шумит, что-то от меня требует. Я а – знай себе, своим занимаюсь. Он, видать, хоть и Даун, а всё понимает. Пару дней цеплялся, а потом перестал. Садится в кресло и молчком. И так до вечера. Чудной!), и в гонки с друзьями погонял. Вечером на дискотеку. А они только ночью вернулись. Мокрые, замерзшие, но довольные. Взахлёб потом рассказывали, как с качелей навернулись, как сапог утопили, как таких же, как они, горемык на буксире тянули до Медыни. Во заняться было не чем. Тоже мне, кадры.

Костик
Мир полон загадок. Мне не понять, почему каждое утро папа с Серёжей куда-то уходят. В одно и то же время. Почему? Даже солнце и то выходит по-разному. Летом – когда все ещё спят. Зимой – когда все уже разошлись. Или, что делается с людьми, когда они выходят из квартиры. Когда они закрывают за собой дверь.
Каждое утро папа и Серёжа расходятся по своим делам. Мама прибирается на кухне, готовит мне завтрак и тоже уходит. Я знаю, что вернутся все по-другому. Почему? Я не знаю. Наверное, у каждого за дверью есть свой секрет. Каждый возвращается другим.
Папа уходит грозно. Он поправляет ворот рубахи и галстук. Он осматривает себя с головы до пят. Он с решительным видом выходит за дверь. Как будто боится, что его мир успеет занять кто-то другой. Этот загадочный Сергеев. Или мистер-дристер, или ещё кто-то. Возвращается он поздно вечером. Уставший и сердитый.
Серёжа сонно глядит в зеркало, причёсывается и выходит за дверь. Он делает это так, словно ему жутко не хочется никуда идти. Словно какой-то вязкий кисель выталкивает его обратно. Вечером же он возвращается бодрым и радостным. Он быстро кушает, одевает свой балахон и убегает прочь. Иногда садится за компьютер и начинает что-то делать. Весёлый и бодрый.
Мама уходит осторожно. Так, словно боится оставить меня одного. Прежде, чем закрыть за собой дверь, она улыбается мне. Она уходит совсем на чуть-чуть. Из своего мира она возвращается с целым ворохом пакетов. Чуть раскрасневшаяся и довольная.
Я пытаюсь найти причину. На улице я каждый раз смотрю во все стороны. Я пытаюсь увидеть Его – Хозяина Задверного мира. Того самого, который так меняет людей. Я оглядываюсь по сторонам. Я осматриваю каждый камень. Я обхожу деревья в сквере. Я даже копаю песок в песочнице. Но, всё напрасно. Я так ничего и не нахожу. Лифт, подъезд, улица, тротуар, песочница, парк… но никаких следов того, кто так меняет людей: Хозяина Задверного мира. Никаких.
Но я не теряю надежды! Я уверен, я найду его. Возможно, мы сможем подружиться с ним. Так я думал раньше. Но теперь… Что-то изменилось. Хозяин Задверного мира стал плохим.
Хозяин Задверного мира стал злым. Он нехотя принимает в своих владениях моих близких. Так, словно делает одолжение. Я чувствую это. Я вижу! Уходя по своим делам, папа и мама собирают все силы. Как будто За Дверью их ждёт что-то страшное.
Возвращаются они теперь уставшие и… и опустошённые. Как будто Хозяин Задверного мира высосал из них все силы и выплюнул их. Точно так, как я выплёвываю хрящик в котлете. Зато теперь я знаю, почему он мне не показывался раньше. Он боялся меня. Он знал: от меня ничего не скрыть. Как только я увижу его, сразу пойму: Хозяин Задверного мира – нехороший.
Теперь я не желаю его видеть. Совсем. Я не хочу входить в его владения! Я начинаю капризничать, когда меня собираются отправить на прогулку. Я не хочу, чтобы он сделал со мной то же самое, что и с родителями. Костя и папа радуются. Теперь меня можно выводить на балкон, а не на улицу. Им не нравится проводить со мной время. Совсем не нравится. Им не до меня.
 Мой мир начинает заполонять пустота. Раньше он был наполнен маминой любовью. Теперь эта любовь куда-то исчезает. Вернее в нём, становится больше усталости и страха. А ещё – одиночества.

Папа
Ну почему всё наваливается на тебя именно тогда, когда этого меньше всего хочешь. Этот козёл Сергеев, мистер Люмер со своими капризами. Мистер-дристер хренов! Тут пашешь, как вол, а он тебе: «Результаты работы в этом году хуже плановых. Значительно. Вы недостаточно активно работаете с регионами». Я, конечно, вежливо улыбаюсь, качаю головой. Я пытаюсь объяснить ему, что он неправ. Мы делаем всё, что в наших силах. Но Россия большая. Любая область больше, чем его Англия, а людей у нас меньше, чем у него в офисе! Вот и крутись! А у меня всех менеджеров – три человека. Какой тут рост? С текучкой бы справиться! Вместо того, чтобы руки выкручивать, квоту на людей увеличил бы! Ладно бы я просил о чём-то невыполнимом. Два человека! Всего два нормальных сотрудника, а не заучек типа Сергеева.
Сына тут еле впихнул. Практикантом на птичьих правах. Зарплата – как раз проездной купить на метро. Усадил отчёты делать, хоть как-то разгрестись со всей это хреновнёй. Так шума было! Сергеев аж прыгал от радости: нашёл на чём меня подцепить. Люмеру телегу написал. Тот, конечно, мне звонить сразу. Возмущается, козёл. Пришлось объяснить, сколько мой сын получает за то, что отчёты по ночам дома пишет. Ладно, успокоился. А мудаку этому Сергееву – премию за бдительность. Козел! И Люмер и Сергеев и Фирсов этот. Болел бы реже, так и не пришлось бы Сергея впихивать. Его же работу выполнял. Встречу где-нибудь в переулке – порву, как грелку!
Сергееву премию – мне ни хрена. Даже спасибо не сказали. Уроды! Я тут здоровье рву своё, сына, чтобы работа не стояла, а он знай себе, на молокососа этого поглядывает, любимчика своего: ну-ка, как мы объясним отсутствие роста в этот раз. Объясняет же. Мировой кризис, отток капитала. Чушь! Народа не хватает нормального. Работать которые готовы. Но нет. У нас всё ясно. У нас – мировой кризис. Сволочи!
Тут в Краснодар командировка была. Летели на какой-то развалине древней. Всё скрипит, всё дребезжит! Летайте самолётами Аэрофлота, мать его! Гостиница – клоповник, опять же, с чиновниками вопросы решать надо.
Как манную кашу, по ложечке пытаюсь я в его башку тупую засадить все эти вещи элементарные. Без толку! Только время теряю. Я уже понял, как с ним вести надо. Мину скорбную скорчить и головой печально кивать. «Да, мистер-дристер, мы плохо сработали. Да, мистер-дристер, мы раскаиваемся. Да, мистер-дристер, мы исправимся». Только в этот раз не сработало. Разборок было! Кое кто, пожалуй, полетит с насиженного места. Сейчас на работе все друг-другу волки.
А тут ещё и жена заболела. Нет не простуда. Рак, мать его! Ей бы в больницу лечь, курс лечения пройти, так ведь нет, возится с любимчиком своим, Костиком. Ещё и на курорт летала. Это вместо того, чтобы лечиться! Отдать его в интернат, да и дело с концом! Там за ним присмотрят как полагается. Процедуры, там, всякие, питание, что там ещё ему нужно. Не пропадёт, короче. Если ей так хочется, раз в неделю можем навещать. Нет: «Оставить одного нельзя, отдать в интернат не могу! Он всё чувствует, ему будет больно». Что за бред! Он – Даун. Он даже разговаривать не умеет.
Ещё тогда, в роддоме предлагали: отдай ты его в интернат. Воспитывай Сергея. Утрясётся всё. Пройдёт. Еще одного сделаем. Уж почему не знаю, но всегда мечтал о двух мальчишках. Да и Юля не против была. Радости, помню, было, как второй родился! Только Дауном он у нас вышел. Отдай ты его. Время не трать своё! Но нет, куда там! Мы же все из себя сентиментальные. Работу бросила, ради него. Ради чего? Ради чего, спрашивается? Так, мало того, сейчас, пока на процедуры ходит, Сергея усаживает за ним следить. Сергея! У него диплом на носу! У него работа! Ему сейчас от компьютера вообще отходить нельзя! Но нет, извольте домой прийти и с братом-дебилом возиться.
Все эти мысли вихрем носились у меня в голове, пока я добирался домой. Чёртовы пробки! Облететь мир – три часа, добраться из аэропорта домой – пять. Чем дольше я стоял, тем сильнее крепла во мне уверенность: жене ставлю ультиматум. Сама – в больницу, сына – в интернат.
Уже и не заметил, что подъехал к дому. Малолетки чёртовы. Повадились у подъезда пиво пить. Хоть бы убирали за собой срач этот. Поймаю – уши пообрываю. Пустая пивная банка – пинком её. К чёртовой матери! Приложился от души, даже полегчало как-то. Ещё одна – туда же. Уф, что-то я распалился сегодня. Ладно. Глубокий вдох и выдох. Ещё один и ещё. Всё в порядке, Борис. Всё будет в полном порядке. Сейчас поговорим с женой и решим все наши вопросы. Всё будет в порядке.

Костик
-Сережа не может каждый день уделять ему столько времени. В конце-концов, на носу защита диплома, да и мистеру-дристеру тупому этому объяснять надо, почему один из сотрудников на работе вторую неделю не появляется, – громко говорит папа.
-Но Костя не может быть один столько времени! – чуть слышно отвечает мама.
-Тогда бери его с собой в клинику, – ворчит в ответ папа. – Ты же сама говорила, что там есть детская комната, где за ним присмотрит нянечка.
-Я не могу. У меня такое ощущение, что он всё чувствует. Мне кажется, что он понимает всё, что происходит. Ему будет больно, если он увидит меня после процедур.
-Не говори глупостей, – гремит папа. – Сомневаюсь, что он вообще может чувствовать. И вообще, временами я не понимаю, как позволил тебе оставить его. Он же Даун!
-Он мой сын, – чуть слышно отвечает мама. – И твой, между прочим, тоже.
-Мой сын заканчивает престижный университет. Мой сын – подающий большие надежды менеджер. Мой сын, в конце-концов, говорить умеет! – папа уже не просто громко говорит. Он кричит.
-Костя услышит. Говори потише.
-И пусть слышит. Я устал, что ты нянчишься с восемнадцатилетним дылдой, как с младенцем. Было бы гораздо лучше, если бы ты продолжала юридическую практику. Ведь, тебе тогда говорили все: это твоё! Из тебя получится блестящий юрист. До сих пор моя фирма без юриста обходится. Ты всю работу его выполняешь. Ты!
Да это твоё, пойми же ты, наконец. Твоё! Блестящий юрист, профессионал своего дела! А что вместо этого? Сидишь, как наседка на яйцах, с Константином. Ради чего ты пожертвовала карьерой?
-Ради кого, – поправила его мама.
-Нет, именно ради чего.
-Если мы с Костей тебя утомляем, так и скажи. Мы найдём способ прожить одни.
-Хорошо, хорошо, – сразу стихает папа, – не будем ссориться. Просто… почему бы тебе не подумать о том, чтобы отдать его в интернат… Хотя бы на какое-то время. Тогда бы ты смогла уделять больше времени лечению и процедурам, побольше думать о своём здоровье.
-Давай не будем начинать это снова, – как-то резко говорит мама. Так резко, что мурашки бегут по спине. – Костя – мой сын и твой тоже. И жить он будет с нами. Или директору по развитию не по карману содержать своего же ребёнка?
-Ты права, дорогая, – как-то неуверенно бормочет папа. – Я просто завёлся.
-Нет, ты не просто завёлся, ты облил грязью собственного сына и меня заодно. Ты вел себя… ты был как трус.
-Но я действительно беспокоюсь, – шепчет папа.
-И поэтому ищешь крайних?
-Я хочу, как лучше.
-Тогда не веди себя так, как ты вёл только что. Никогда! Борис, так будет лучше.
Признаться, я мало понял из этого разговора. Сначала мне показалось, что папа – плохой. Он кричит на маму. Но потом мне стало его жаль. Он боится. Но папы не боятся. Никогда. Даже в бассейне! Там жутко глубоко. Там невозможно нащупать под ногами землю. Но папа не боится туда заплывать! А я боюсь. Я плаваю там, где мелко. И только с надувными штучками на руках. Но я – не папа. Мне бояться можно… 
А ещё я понял, что произошло что-то ужасное. Я оказался прав.

Мама
Столько лет прошло и вот, он снова за своё. Вместо того, чтобы поддержать, ныть о том, что ему тяжело тащить на себе всю нашу семью. Боже мой, как я устала! Тогда, когда Костик заговорил, я поверила: всё наладится. Не может быть, чтобы такой живой ребёнок навсегда остался недоразвитым. Все мы: я, мама, Борис, даже Серёжа с утроенной энергией бросились заниматься с Костей. Две недели мы резали, клеили, рисовали, писали новые картинки. Носились по магазинам и библиотекой в поисках литературы по обучению детей. Мы верили, всё обойдётся. Но…
Две, три недели, месяц, другой, третий. Костя так и не выучил ни одного нового слова. Да, он различал картинки. Он смеялся, плакал, бормотал свои «баба, мама, папа, гуя», но не говорил. Сначала скис Борис. Он снова начал бурчать о том, что надо сдать его в интернат. Это-то после того, что было сделано? Да как у него язык повернулся сказать такое? Такое о своём сыне! Потом он ещё часто говорил это, но это было позже. Я уже научилась не обращать внимания на его нытьё. Но тогда… Я взяла детей и на месяц уехала к маме. Я не хотела никого видеть. Вообще.
Наверное, я бы скисла, если бы не мама. И не Михалыч с женой. Их сын давно уехал в город. Любимый сын. Поздний сын. Он уехал и больше не вернулся. С тех пор они жили одни. Они с радостью бросились помогать нам с Костиком. Земной поклон этим людям. Если бы не они, вряд ли бы во мне вообще вера в людей осталась бы хоть какая-то. Старые добрые старики. Они приезжали к нам на старом рыжем мотоцикле. Они всегда привозили гостинцы. Они вернули нас к жизни.
Потом приехал Борис. Я простила. А он смирился. Прошло одиннадцать лет. Мы два раза в год ездили в деревню всей семьёй. Всегда к нам погостить приезжали Михалыч с женой. Потом с нами связался их сын. Оказывается, он стал важным человеком. Он просил передать посылку родителям. Мы, конечно, согласились. Мы полюбили этих стариков. Борис уехал в какой-то там офис, за подарком, где ему и сделали предложение возглавить компанию. Всё шло, все менялось. Мне казалось, что прошлое уже никогда не навалится на меня своей тяжесть.
И вот, теперь, спустя столько лет его снова прорвало. Нет, конечно, приятно, что он беспокоится о моём здоровье. Значит, для него я что-то ещё значу. Хоть жилетка, в которую можно поплакаться. Но почему он не признаёт Костю? Почему?

Костик
На следующий день к нам в квартиру пришла немолодая женщина.
-Знакомьтесь, это Костя. Вам надо будет проводить с ним время до вечера. Часов семь в день, пока я не вернусь.
Женщина кивнула головой. Это её Обряд. Я понял сразу, как только увидел её. Нет, она хорошая. Я чувствую. Хорошая, но для неё это всё – Обряд. Точно также, как для папы просмотр телевизора.
-Как нас зовут, – улыбнулась она мне.
-Он не может говорить, – вставил папа.
-Я могу. Могу. Просто вы не можете понять меня!
-Его зовут Костя, – виновато добавила мама. – Константин. Но вы не переживайте, Татьяна Валерьевна, он всё понимает.
-Славно, – кивнула головой она.
Думаю, мы с ней подружимся. Она хорошая, хоть и выполняет свой Обряд.

Татьяна Валерьевна
Первый раз приходится сидеть с Дауном. Обычно всё с младенцами, пока мамки на работе. Первый раз, а уже, слава Богу, лет десять как сиделкой работаю.
И семья приличная. Отец так вообще из директоров. А вот на тебе, ребёнок не уродился. Согрешили, видать где-то. Мне, понятно, всего не рассказывают, но, сдаётся мне, беда какая случилась. Иначе зачем меня нанять решили? Им бы в церковь-то сходить, покаяться, а не о себе думать. Ведь не зря у них одно на другое накладывается. Сначала сын – Даун, теперь, вот, ещё что-то стряслось. Бог, он, просто так не наказывает.
И не в отпуск мамка собирается. Как в отпуск кто едет, недели на две нанимают. А тут на тебе, почти на три месяца! Да не моё это дело. Заплатят хорошо и на том, слава Богу! А в церковь-то сводить, свожу обязательно.

Костик
Мир опустел. Раньше он был наполнен маминой любовью. А ещё, к нам приходила Оля. Теперь мама дома бывает редко. Она ходит на приём тому самому бородатому дядьке в белом халате. К тому, который говорит не то, что чувствует. Приходит она поздно и очень напряжённая. Конечно, она не показывает вида, но я-то чувствую, что ей нехорошо. А ещё ей страшно. Мама боится, но не за себя, за меня. Это я тоже чувствую. Но зачем ей переживать за меня? Со мной всё в порядке. Мне только плохо оттого, что в мире стало меньше любви. Раньше меня любили мама и Оля. Но теперь… Мама почти не появляется дома. Оля больше не приходит. Ни к Сереже, ни ко мне. Мир стал холодным. Мир стал пустым. Мир стал страшным.
Теперь на прогулки меня водит няня. Она отводит меня подальше в глубь сквера, и начинает со мной играть. Она знает мою тайну, хоть и не понимает её. Нянечка увидела мой оранжевый мячик и теперь на каждую прогулку берёт его с собой.
-Смотри, Костя, какой у нас славный мячик! – кидает она его мне. Мячик отскакивает от земли и прыгает ко мне. – Костик, мячик надо ловить, иначе он ускачет прочь, и ты останешься ни с чем!
«Мячик надо ловить. Мячик надо ловить!» кружится у меня в голове. Поймаешь, и все изменится. Поймать! Нельзя оставаться ни с чем! Я хватаю его! Я стою и жду, когда же что-то произойдёт. Но ничего не меняется. Тогда я несу его назад няне.
-Киньте ещё раз! Пожалуйста! Мне нужно поймать его. Мне нужно всё изменить! – кричу я ей, но она не понимает. Ей просто кажется, что мне нравится эта игра.
 -Молодец, Костя. А теперь кидай мне его, – я смотрю на мяч. Я не верю! Я поймал мячик, но ничего не изменилось. Я снова ловлю его. Я снова пытаюсь всё исправить. Мне кажется ещё чуть-чуть! Стоит только как следует постараться! Но почему ничего не выходит! Я смотрю на мячик. Он же мой друг! Но он ничего не хочет мне сказать – Кидай, или ты не хочешь, чтобы тётя Таня тоже поиграла? – зовёт нянечка. Хорошо. Я попробую ещё раз. И ещё. И ещё. До тех пор, пока мне не удастся задуманное!
Я понимаю, что этот мяч – совсем не тот, что приходит ко мне. Я понимаю, что он вряд ли поможет. Но я всё равно стараюсь! Мне почему-то кажется, что сегодня я становлюсь ближе к разгадке своей тайны.

Полнолуние. Я обожаю это время! Мне так нравится наблюдать за Луной. Такая круглая и жёлтая. Она так похожа на мой мячик! Разве что цвет немного другой. Но какая разница? Я стою у подоконника. Я не свожу глаз с полной Луны. Ни на мгновение! Я всё жду, когда  же появится тот, кому принадлежит этот жёлтый мячик. Я жду. Я надеюсь, что мы сможем понять друг друга. Мы сможем стать друзьями!
Я готов стоять у окна долго-долго. До тех пор, пока луна не скроется за соседними домами. Странно, но мне почему-то кажется, что её хозяин одинок. Иначе, с какой стати ему заводить такой же мячик, как и у меня? Мне кажется, что обладатели ярко-оранжевых мячей одиноки. Правда! Каждый день я вижу детвору, что резвится на улицах. Многие играют с мячиками, но то разноцветные мячи. Иногда с полосками или цветочками. Иногда двухцветные, но никогда не жёлтые!
Нет, один раз я видел одного мальчика. У него был такой же ярко-оранжевый мячик. Точь-в-точь как у меня! Мама повела меня в какой-то огромный магазин, где мы долго-долго бродили по длинным-длинным коридорам. Это было очень утомительно. Мне было не по себе. Мне было страшно.
Я боюсь большого скопления людей. Боюсь потому, что тогда они перестают быть людьми. Они превращаются во что-то страшное. Когда я вижу человека на улице, я могу многое узнать про него. Но только не тогда, когда он в толпе. Там все становятся одинаковыми.
В тот день мы как раз попали в такую толпу. Мы долго ходили по огромным залам. Я толкал железную корзинку. Мама складывала в неё разные вещи. Я не смотрел по сторонам. Я глядел себе под ноги. В тот момент мне показалось, что кто-то на меня смотрит. Не просто зевака. Нет! Кто-то, кто хотел помощи. Я обернулся. Прямо на меня смотрел маленький мальчик с ярко-оранжевым мячиком в руках. Он был один. Совсем. А ещё, был напуган. Он как будто просил меня помочь ему. Но что я мог сделать?
-Мама, там мальчик, ему надо помочь!
-Костя, не сейчас. Мне надо купить овощей и вина. А ещё я обещала папе, что мы купим ему новый махровый халат.
-Но, мама, он совсем один! Смотри, у него такой же мячик, как и у меня.
-Костя, пожалуйста, успокойся!
-Но, мама, мальчику очень плохо!
-Костя, сыночек, успокойся. Прошу тебя. Смотри, на нас все смотрят!
И правда, толпа замерла. Она принялась разглядывать нас с мамой. Ей стало любопытно. Всем было интересно как следует разглядеть меня. Разглядеть, чтобы потом рассказать своим друзьям. Впрочем, длилось это совсем недолго. Скоро всем стало не интересно. Все снова разбрелись по своим делам. Последнее, что я увидел, это скачущий по полу ярко-оранжевый мячик того мальчика. Его забрали родители. Он перестал быть один. И мячик ему стал не нужен.
После этого я понял: с такими мячами ходят только те, кто нуждается в помощи. Те, кому одиноко. С тех пор я стараюсь понять, кому же принадлежит этот огромный мячик. Тот что зовётся Луной? Но ответа я пока не нашёл. Но, я не теряю надежды. Когда-нибудь я узнаю и это. Когда-нибудь я познакомлюсь с этим загадочным существом!

Татьяна Валерьевна
Уж и думать не думала, что узнаю, что происходит-то! Борис Прокофьевич не удержался рассказал как-то вечером.
-Татьяна Валерьевна, – говорит, – у жены моей рак. Вы понимаете, она уходит. Я остаюсь один!
Так как же тут не понять? Уже, слава Богу, четвёртый десяток давно как разменяла. Всякого повидала на веку своём. Уж нашла я время. Уговорила Юлию со мной в церковь сходить. Как горе такое, так одна дорога – в церковь. У Бога милости молить. Я как узнала, что она и в церкви-то ни разу не была, так руками-то развела.
-Что же ты, милая, грех-то такой несёшь. Ещё, поди, и некрещёная? Ну да Богу-то всё равно. Пойдём, пойдём, милая!
Уж чего её дернуло сына с собой тащить? Куда ему в Дом Божий, юродивому этому. Я, уж, и так и эдак отговаривала Юлию. Всё зря. С нами он идёт. Душенька-то не спокойна. Чую, чую выкинет он что-то. Я уж пригляжу за ним. Как следует пригляжу. Не положено Дом Божий осквернять. Не положено!

Костик
Сегодня мы втроём куда-то идём: я, мама и нянечка. Раньше я никогда не был так далеко от дома. Даже с Олей. Мне всё ново и интересно. Я гляжу по сторонам. Я  стараюсь не пропустить ничего. Впрочем, это занятие меня скоро утомляет. Я устаю от одинаковых домов и прохожих.
-Не бойся, милая, – бормочет нянечка, – ничего страшного. Я, вот, тоже долго не верила; недавно только крестилась. Как крестилась, так и ладно пошло всё. Так ты не переживай, что не крещёная. Не страшно это совсем. Богу, ведь всё равно, если молить его как следует. Ты не бойся, моли. Поможет он тебе. Сердцем чую.
-Я даже не знаю, – как-то неуверенно шепчет мама в ответ. – Всю жизнь не верить и вот на тебе, бежать в церковь просить о чём-то.
-А ты просто не сомневайся. Главное, чтобы другим не во вред да от сердца чистого.
Я мало что понимаю. Чувствую только одно: для мамы этот поход – что-то очень важное. Это как какой-то Обряд всех Обрядов. Она здорово похудела, побледнела. Теперь она не показывается на улице без чёрных очков и платка. Она так делает специально, чтобы никто не увидел её лицо. Бледное и уставшее.
Ещё несколько домов и мы вышли к огромному белому зданию. Оно стоит в стороне от остальных. Оно отгорожено металлической изгородью. Высокий шпиль с сияющей круглой макушкой. Четыре поменьше вокруг главного. Огромные металлические двери. Картинка с человеком с ярко-жёлтыми крыльями.
Что-то манило мой взгляд наверх. Я снова поднял глаза и замер. Солнечный свет упал на огромный шар на башне. Упал и заставил того сиять. Ярко-оранжевый цвет! Прямо как мой мячик! Тогда я понял: моя мечта вот-вот сбудется! Я увижу Хозяина Оранжевого Мячика! Может, нам удастся познакомиться. Может, он сможет сделать так, чтобы мама снова стала радостной!
Пока я смотрел наверх, мама с нянечкой остановились перед дверью. Они молча склонили головы и несколько раз коснулись пальцами плеч, груди и лба. Потом нянечка присела и сделала то же самое со мной. Наверное, это один из её Обрядов. Мне кажется, что она боится Хозяина Оранжевого Мячика. Она старается задобрить его, прежде чем вступить в его владения. Но зачем? Хозяин Оранжевого Мячика совсем не злой! Он-добрый. Он любит играть со своим мячиком. А ещё, он очень одинокий. Он радуется, когда кто-то приходит к нему поиграть.

Татьяна Валерьевна
Так и чувствовала, что не надо его с собой брать! Кто так себя ведёт в Храме Божьем? Тут молиться надо. О помощи просить. Тут тихо должно быть.
А он? К распятию бросился и давай кричать что-то. Игрушку нашел себе новую, вот и радуется. Разве можно в храме божьем кричать так? Тут молчать надо. Молить о благодати высшей, каяться надо! На себя грех взял, да и нас в грех ввёл. Уж еле успокоили его. Вон, даже Григорий с Никоном на помощь прибежали! Оттащили, слава Богу от распятия-то. Успокоили. Кто же ведет себя так в храме Божьем! Да что взять-то с него. Юродивый, прости его, Господи!

Мама
Костик что-то почувствовал. Я уверена в этом. Почему-то он подошёл именно к распятию. Он заговорил с Иисусом. Я готова поклясться, он чувствует, что в наш дом пришла беда. Он хочет помочь. Он… Он знает, как это сделать!
Вот и сейчас, он стоит перед распятием и говорит с Христом! Он делает то, что не дано никому из присутствующих. Татьяна Валерьевна хорошая женщина, но она не понимает, что на её глазах произошло чудо. Точно так же, как не понимают эти церковники! Они помешали Косте. Они не дали разговаривать с Богом! А я… я просто стояла в стороне и не знала, что мне делать.

Костик
Мы вошли вовнутрь. Там никого не было. Там было, как вечером. Там было очень много свечек. Со всех сторон: с потолка, стен, колонн на нас смотрели тёти и дяди. Кто с жалостью, кто с любовью, кто с упрёком, кто с осуждением. Но не было ни одного безразличного лица. Каждый готов был выслушать нас и помочь.
-Моей маме очень плохо. Помогите нам. Мама хорошая. Она любит меня. А ещё она любит папу и Серёжу. Если ей не станет, кто будет любить нас всех? – обратился я к длинноволосому мужчине, который почему-то висел на кресте. Не знаю почему, но мне показалось, что он – самый главный. Если не считать Хозяина Оранжевого Мячика. – Помоги нам, пожалуйста! – Мне показалось, что мужчина посмотрел на меня, потом на маму. Мне показалось, что он улыбнулся. – Ты меня слышишь? – он чуть заметно кивнул головой. – Ты сделаешь это? – снова обратился я к нему. Но в этот момент, нянечка схватила меня за руку и оттащила прочь.
-Костя, разве можно так шуметь в Божьем Доме, – укоризненно покачала она головой.
-Я не шумлю! Правда! Я разговариваю с ним, – кивком указал я на мужчину на кресте. – Он понимает меня!
-Такой большой мальчик, а так плохо ведёшь себя. Здесь – не место для игр. Здесь нельзя шуметь.
-Я не хочу играть! Я хочу попросить его помочь нам с мамой. Пустите меня! – попытался вырваться я.
-Константин. Прекрати! – прошипела она на меня. В этот момент ко мне подошёл дядька в чёрном халате. Он взял меня за руку и отвёл к двери.

Послушник
Вот уж не думал, что такое увижу. В церковь Дауна привели. Вот дубина-то ха-ха! Кричать начал, шуметь! Тут люди молятся, а он шум разводит. К распятию побежал. Тоже мне игрушку нашёл себе! Ну, мы с Григорием, понятное дело, оттащили его, успокоили. Баба Таня тоже нашипела ему на ухо чего-то там. Угомонился он, в общем. Но вообще, грех это – в Храме Божьем шум поднимать. Хотя ему-то что с того? В рай всё равно не попасть. Нет места там юродивым. Мамка с папкой, видать, тоже нагрешили порядком, раз наказал их Бог так. Только я чуть расслабился, так он чуть не вырвался. Ну, куда тебя несёт? Привели тебя в Дом Божий, так хоть не шуми, раз не понимаешь. Одно слово –  Даун, прости его, Господи!
 
Костик
Всё, что происходило дальше, было, как обычный Обряд. Нянечка тыкала себя пальцами и кланялась. Мама делала то же самое. Они что-то шептали. В конце они по очереди подошли к картине тёти за стеклом. Они по очереди поцеловали её. По очереди поклонились. Потом снова начали тыкать себя пальцами. В конце нянечка упала на колени и ударилась лбом о пол. Потом начала кланяться так, что я испугался: вдруг у неё отвалится голова. Мама же просто поцеловала картину и отошла назад. Наверное, она тоже поняла, что это лишь Обряд.
Я захотел ещё раз поговорить с тем мужчиной. Ведь он услышал меня! Он всё понял! Ещё чуть-чуть и он бы сделал то, о чём я просил. Правда! Я огляделся по сторонам. Я искал его глазами. Я попытался вырваться от этих дядек в чёрном. Увы! Они меня не пустили. Наоборот, отвели меня куда-то в самую глубь. Они спрятали от меня того доброго бородатого дядю. Но почему? Что плохого в том, что я хочу помочь маме?
-Помоги нам с мамой, пожалуйста! – выкрикнул я, когда мы выходили из белого здания.
-Вот и славно! Теперь, дай Бог, все поправится. В церковь ходить почаще надо. Молить у Бога здоровья и сил. А ещё верит надо. Вера она от любых хворей лучшее лекарство.
-Он услышал меня, он хотел помочь, но вы всё испортили!
-Завтра снова пойдём, только сыну вашему дома остаться лучше. Не умеет он себя вести в храме Божьем! – почему-то рассердилась нянечка.
Мне вдруг стало её жать. Он добрая. Правда! Но она ничего не понимает! Ничего.
В ответ мама промолчала. Наверное, она тоже всё поняла.

* * *
Темно. Одиноко и страшно. Даже ночью в комнате больше света, чем здесь.
Я знаю это место. Оно разное. Светлое или тёмное. Я люблю его, когда светло. Когда темно – боюсь. Мой друг тоже. Он приходит, когда светло. Темнота пугает его. Она холодная. Она прячет что-то страшное.
Свет!
Я слышу, он близко. Он скачет. Я не дышу. Я жду.
Много раз я видел, как он появляется. Прямо из воздуха. Он скачет, ударяясь об него. У моего друга нет тени. У всех есть, а у него нет.
Я хочу достать его. Я бегу. Я тянусь. Но у меня ничего не выходит. Я знаю: когда-нибудь у меня это получится. Тогда изменится всё. Но сейчас не время. Я почувствую, когда пора придёт.

Сегодня мой День Рождения. Мне уже девятнадцать лет. Сегодня я стану совсем взрослым. Как Сережа. Это значит, мне будет не обязательно ложиться спать в десять. Теперь я смогу допоздна смотреть по телевизору свои любимые мультики. Это значит, что и у меня появится Оля. Как и у Сережи. Она будет проводить со мной много-много времени. Водить в театры, играть в бадминтон, ездить в  удивительные места. Такие, как Парк Птиц! Я хочу попасть туда ещё раз! Правда. Там так здорово! А сдам сессию, и у меня будут каникулы! А ещё, я пойду на работу. Правда! Я уже взрослый! Так долго я ждал этого!
Я знаю этот секрет. Стоит только как следует загадать желание. И задуть все свечки в торте. Все до одной. Тогда желание обязательно сбудется! Обязательно! Потому, что иначе – нельзя. Я стараюсь каждый свой День Рождения. Точно также, как и на Новый Год! Я дую изо всех сил. Я всегда задуваю все свечки. Все, до единой. Но моё желание почему-то не сбывается. Но почему? Что ещё я должен сделать, чтобы оно сбылось? Или я прошу у свечек слишком много? Сегодня я буду стараться ещё больше. Я хочу, чтобы моё желание сбылось!
Каждый раз я загадываю одно и то же. Каждый раз я прошу, чтобы окружающие начали меня понимать. Не только мама и Оля. Нет! И папа и Сережа. И все, кто на улице.
Я вижу их всех. Вижу, что каждый несчастлив. Им всем чего-то надо. Они думают, что им чего-то не хватает. Но это не так! Совсем!
Мой папа хочет дом в Краснодаре. Такой же, как у Фирсова. Но зачем? Папе не нужен дом! Совсем. Папе нужно показать всем, что он не хуже Фирсова. Ни капельки! Если бы он мог меня понимать! Я бы объяснил ему, что он – лучший папа в мире. Я бы никогда не променял его на Фирсова. Правда! Потому, что мне не нужен дом. Мне нужен настоящий папа! Но папа не знает этого. Он не понимает меня.
Сережа – тоже. Он мечтает о спортивной машине. Быстрой, как ракета! И обязательно красной. Как на той картинке в его комнате. Он думает, что так он будет ещё больше нравится Оле. Но разве Оле важно, есть ли у него такая красная машина? Мне кажется – нет. Она же и так проводит  с Сережей много времени. И ей не важно, есть ли у него машина или нет. Правда! Неужели он не понимает этого? Так же, как и люди на улице? Но, почему?
Наверное, у каждого есть такое заветное желание. Только, почему-то не каждый хочет, чтобы оно исполнилось. Наверное, всем больше нравится хотеть чего-то. Но мало кому нравится, когда желания исполняются. Почему? Неужели так сложно потом загадать что-то другое?
Мама на свой День Рождения всегда готовит торт со свечками. Она всегда задувает свечи. Она хочет, чтобы её желание сбылось! Она хочет того же, чего и я. Я знаю! Я чувствую это!
А, вот папа и Сережа никогда не задувают свечки в торте. Они даже не справляют свой День Рождения с нами! В этот день они приходят домой очень поздно. Они распаковывают свои подарки, съедают салат и идут спать. Мне интересно: почему так? Неужели у них нет заветной мечты? А дом? А машина?
Я долго разгадывал эту тайну. Очень. И я разгадал её. Правда! Просто им страшно. Они боятся, что не смогут придумать себе новое заветное желание. Папа покажет, что он не хуже Фирсова. Но тогда что он будет загадывать на следующий День Рождения? Сережа получит машину и будет нравится Оле. Тогда ему придётся придумывать новое желание. Наверное, папа и Сережа знают про это. Наверное, поэтому они не любят этот день.
А я люблю свой День Рождения! И я не боюсь, что моё желание исполнится. Ни капельки. Я всегда придумаю себе новое! А ещё, я люблю подарки. В этот день все дарят подарки. Даже папа с Сережей. В этот день мы все играем в настольный хоккей. В этот день мы все радуемся. Нет, не потому, что всем радостно за меня. Все любят играть в хоккей. Всем нравится эта игра. Очень-очень. Только, играем мы в неё только в Мой День Рождения. Иногда – в мамин.
А ещё, в этот день мама всегда готовит торт. Самый вкусный из тех, что я пробовал. Наполеон! Мы делаем его с мамой вместе. Мама готовит коржи, а я слежу, чтобы они не подгорели. Мама взбивает крем, а я доедаю остатки. Нам так нравится готовить! Но сегодня всё не так. Сегодня мама купила торт в магазине. Такой огромный и красивый. Обычно я радуюсь, когда вижу торт. Но сегодня – нет.
Я вижу, что маме сегодня не радостно. Ни капельки. Нет, она улыбается. Она треплет меня по голове. Она готовит свечи. Но ей тяжело. Очень. Она то и дело садится на кресло. Она пьёт какие-то таблетки. А с самого утра она снова ушла в больницу.
Она ушла к тому самому бородатому дядьке. Ушла рано утром. Поцеловала меня в голову, улыбнулась и ушла. Вернулась в обед. Уставшая и несчастная. Вернулась, и долго лежала на кровати. Бледная и постаревшая.

Татьяна Валерьевна
Боже мой, как тяжко смотреть на Юлию Дмитриевну! Лечиться бы ей, а она с дитём-то своим возится. День и ночь. А он и рад. Видит, что Юлия Дмитриевна ради него хоть в огонь, вот он жилы то из неё и тянет. Ей бы отдыхать сегодня! Вижу ведь, тяжко. Бледная она, как никогда. Да вот нет, решила Константину праздник устроить. В центр развлекательный сводить.
Куда ему в центр-то? Он себя в церкви, храме Божьем вести не умеет! Дома ему бы сидеть. А лучше, в интернате. Среди таких же, как и он.
Так и сяк уговаривала её дома остаться. Ну что он, дома не отметит День Рождения то свой! Ну, какая ему, Дауну разница, где свечи в торте задувать? Господи, да как ей объяснить-то, что он и не поймёт никогда на что ты ради него пошла! Будь я мамкой его, я бы враз его научила других уважать! Своих-то, вон, слава Богу вышколила. Уж раза три на неделе позвонят, как самочувствие, поспрошают. Знают: ежели чего, уши враз надеру. Как в детстве. Я своих не баловала. И муж покойничек, Царство ему небесное, тоже не церемонился. Чуть что, так за ремень сразу брался.
Вот и теперь, если что не так, за уши живо оттаскаю! Не посмотрю, что по двое детей у каждого! А этот? Ну что за человек? Ей-богу, отказаться бы Юлии Дмитриевне от него. Грех, конечно, но что поделать? Всё, что ни делается, всё к лучшему. Господь-то он тоже всё видит. Понимает всё. И её поймёт. Откажись, увидишь, жизнь-то как изменится!

Костик
Мама увядает. Я много-много раз видел такое. В парке: на клумбах и на деревьях. Осенью. Тогда деревья начинают сбрасывать листья. Все, кроме ёлок. Цветы желтеют и сохнут. Всё увядает, как мама. Но весной всё снова оживает. Всё: цветы, деревья, трава. Всё снова зеленеет.
Наверное, маме скоро станет лучше. Как только растает снег. Но так долго ждать этого. Так долго! Ведь, сейчас только осень! Деревья только-только начали сбрасывать свои листья. Хотя, зачем? Я этого не понимаю. Что плохого в том, чтобы деревья были зелёными весь год? Как елки? Было бы так здорово!
Папа когда-то рассказывал, что деревья не могут не сбрасывать листьев. Иначе зимой на них налипнет снег. Веткам станет тяжело, и они начнут ломаться. Но почему тогда не ломаются елки? Почему, папа? Но папа ничего не ответил. Он не знал. Тогда я понял: деревья тоже подчиняются своим Обрядам. Так же, как и люди.
Кому понравится стоять в мороз без одежды? Это же очень холодно! И так можно заболеть. Однажды я вышел на балкон зимой. Я хотел потрогать снегиря. Он сидел на бельевой веревке. Он не шевелился. Мне было так интересно узнать что с ним.
Я был в футболке и штанах. Я вышел на балкон, а дверь захлопнулась. Сама-собой. Тогда я жутко замёрз! Хорошо, что мама увидела, что я пропал. Она открыла балкон и спасла меня. Она тут же устроила мне горячую ванну. Потом закутала в одеяло и кормила чаем с вареньем. Мне стало тепло. Но кто отогревает деревья? Почему они не замерзают?

Я люблю гулять в парке. Особенно, когда деревья в листьях. Особенно, когда ветерок. Тогда они разговаривают! Точно также, как и мы. Маленькие деревца смеются. Точь-в-точь, как мама. Они всегда весёлые. Они всегда радостные. Когда бы я ни пришёл в парк, они всегда чему-то рады.
Другие недовольно ворчат. Они такие же огромные, как папа. Выше всех остальных деревьев. Наверное, они тоже знают этих Фирсовых и Сергеевых. Наверное, они тоже всегда ими недовольны. Но почему большие никогда не могут думать о чём-то другом? Не о работе?
Елки просто раскачиваются из стороны в сторону. Они не участвуют в разговорах старших. Как Серёжа. Они стоят себе в сторонке. Они просто наблюдают за остальные. Иногда, о чём-то перешептываются между собой. Тихо-тихо, чтобы никто не мог их услышать. Наверное, у них есть какая-то тайна. Какой-то секрет, раскрывать который им нельзя никому. Но почему? Неужели окружающие хотят им чего-то плохого?
А вот кусты. Они маленькие, но шумные. Они тоже хотят поговорить со старшими. Очень. Как я. Но те их не замечают. Совсем. Я хожу по парку. Я кричу деревьям:
-Эй, вы! Почему не разговариваете с маленькими? Им одиноко без вас! Они тоже хотят, чтобы с ними разговаривали! – мне кажется, я смог бы уговорить большие деревья. Правда. Но они, почему-то слишком заняты своими разговорами. Они не хотят говорить ни о чем другом. Почему они такие упрямые?
А зимой в парке тихо. Деревья стоят без листьев. Они только постанывают. Чуть слышно. Наверное, они жалуются друг другу. Рассказывают, как им сейчас холодно и плохо. Но зачем тогда сбрасывать листья? Я знаю: им кажется, что виноваты во всём Фирсов, Сергеев и мистер-дристер. Но в чём? Виноваты только они сами. Виноваты в том, что сбросили листья. Я хочу им это объяснить. Очень хочу, но у меня ничего не выходит. Они не понимают меня. Так же, как и все остальные. Они не хотят меня понимать.

Мама
Обычно в День Рождения Костика, мы собираемся всей семьёй. Вернее, я собираю. Борис с Сережёй вечно заняты. Им вечно не хватает времени на Костика. Они даже не помнят про этот день. Как будто Костика нет на свете. Поэтому все у нас происходит «как обычно».
Как обычно, за неделю до Дня Рождения я напоминаю им обоим про то, что им надо быть дома. Как обычно у обоих сразу же находятся какие-то очень важные дела. Как обычно, они начинают доказывать, что оба ужасно заняты. Мне, как обычно, приходилось шипеть на них обоих:
-Да разве можно так относиться к родному сыну? К брату родному! Почему вы оба такие сухари! Трёх часов жаль! Да что вам вообще дорого в этой жизни?
Как обычно, такая взбучка действует. Они приходят в срок. Даже с подарками: мячики там, игрушки всякие, прочая мишура. Кислые, конечно. Всем видом показывают, что им и без этого было чем заняться. Чем? С дружками шляться по кафешкам? Пялиться в телевизор? Потом, конечно, оживали. Костик приносил свой любимый хоккей, и мы устраивали семейный турнир. Сергей с Борисом оживали. Всё было здорово. Впрочем, как обычно.
Но в этот раз я решила: всё будет иначе. Я не хочу силком тянуть ни мужа, ни сына. Раз они считают, что это им не надо, так тому и быть. Мы и втроём неплохо проведём время. Только я, Оля и Костик. В этот раз на праздник попадут только те, кто этого действительно хочет.
Костик всегда был не таким, как все. Нет, не в том дело, что он отставал. Он чувствовал всё намного тоньше. В четыре годика я обратила внимание, что он очень любит слушать музыку. А ещё – танцевать. Но не так, как дети его возраста. Прыгать и кувыркаться, когда играет музыка. Нет. Сначала он начинал в такт хлопать ладошами, затем, приседать, затем прыгать. Не знаю как, но он ухитрялся выдерживать такт!
Решено. Мы с Костиком отправились в музыкальную школу. Все дети в нашей группе оказались старше минимум на год, и Костик как-то затерялся среди ребят. Хоть и группа небольшая, а всё равно ему тяжело оказалось. Зато когда все ребята разошлись, он перестал стесняться. Бегать начал, прыгать, изображать танец.
А ещё его привело в полный восторг пианино! Когда его посадили за инструмент, он вмиг угомонился и начал бренчать клавишами. Шум поднял тогда, помню жуткий. Мы с преподавателем решили не отвлекать его и ушли в другую комнату. Разговорились о том, о сём. Даже и забыли как-то про Костика. Опомнились, когда шум прекратился. Побежали, понятное дело назад в зал. Костик сидел за пианино. Точь-в-точь таким, как мы его оставили. Вот только он уже не просто жал на все клавиши подряд. Он играл! Он действительно играл! Пусть простейшая мелодия, пусть то и дело прерывалась, но это была настоящая музыка.
Понятное, дело, преподаватель тут же «посмотрела» сына. Выяснилось, что рука у Костика для фортепиано подходящая - ладошка достаточно широкая, уже сейчас может взять интервал из пяти клавиш. Да и наклонности все к музицированию налицо. С тех пор, как родился Костик, это был самый счастливый день в моей жизни! Я уже представляла, что Костик чуть ли не великий композитор. Бах, Бетховен. Глупости, конечно, но тогда так хотелось, чтобы он всё-таки нашел себе место в этой жизни.
А дома – муж. Он ничуть не обрадовался этому известию. Скорее, наоборот. Ему показалось, что я слишком много возлагаю надежд на Дауна. Да-да, именно так он и сказал. На Дауна. И вообще, следует хорошенько взвесить все «за» и «против», прежде, чем покупать какие-то серьёзные вещи.
-Фортепиано для нас, дорогая, непозволительная роскошь. Но, если хочешь, я, конечно, ничего не буду иметь против.
Лучше бы он тогда просто сказал «Нет!». А то: «но, если хочешь. Я бы, конечно, не против. Думай сама». Я всё смогла простить ему: что было «до», что было «после». Но это – нет. Кончилось всё тем, что Костику купили Ксилофон. Самый простой, который только нашли (пойми, дорогая, мы не в той ситуации, чтобы сорить деньгами налево-направо).
Как же радовался Костик этому подарку! Он был готов часами высиживать со своей игрушкой! Он играл. Он действительно играл на ксилофоне! Потом, к неописуемой радости мужа, ему это надоело. Конечно! Кому понравится играть на семи нотах? Но мужу было всё равно. Он изначально настроился против Костика.
Не знаю, почему я вспомнила этот случай. Почему именно сегодня? Обида с новой силой накатилась снова. За себя за Костика, за нас обоих!
Да что я вас тянуть буду! Не хотите, сидите себе дома. Смотрите свои любимые новости и что там ещё по телеку в это время крутят. А ещё, я решила, что мы ни за что не будем встречать этот День Рождения Константина дома.
Мы устроим Костику настоящий День Рождения! В развлекательном центре. Это будет праздник. Настоящий.

Сережа
Не люблю осень. Сыро, слякотно. Всё какое-то уплющенное в дым. А тут ещё и днюха у брата. Это значит, извольте с кислыми минами сидеть дома и смотреть, как он задувает в торте свечки. Желание, типа, загадал. Ну-ну. Мы ещё и желания загадывать умеем. Опять же, подарки искать ему надо. С этим, конечно, проблем нет. Ему что ни подари, всему радуется. Но, все равно время тратить ломает. Что я себе занятие не найду?
Обычно мать нам с отцом напоминает про этот день. Мол, не забудьте. Мол, дома вовремя будьте. Забудешь тут. Конечно. Я бы и рад, да кое-кто не даст.
В этот раз, смотрю, молчит. В общем-то и правильно. Ей бы лечиться. Отец говорил, она инфекцию какую-то подхватила. Вирус, там или что-то типа этого. В общем, действительно, выглядит неважно. Лечилась бы, а не с Костяном возилась. Тут и нянечку наняли. Она бы с ним и занималась. День Рождения с ним бы и справила. В конце концов, мы её за это платим. 

Костик
Мама сегодня такая красивая! Она одела своё яркое платье и блестящие босоножки. Она накрасилась. Ей снова стало хорошо! Как раньше. А ещё, она одела свои бусы. Те самые, из прозрачных стёклышек! Я очень люблю эти бусы. Они такие красивые! А ещё – они сверкают. Мама с ними такая красивая!
Сегодня у меня будет необычный День Рождения! Не такой, как всегда. 
Обычно мы встречали его дома: я, папа и мама. Мы ели салаты, мы смотрели телевизор и играли в хоккей. Так было всегда. Но сегодня всё будет иначе. Мы будем встречать мой День Рождения не дома. Мы идём в какое-то огромное сверкающее здание. Оно светится всеми цветами. Оно мигает. Оно зовёт. Мама ведёт меня за руку, и мы идём в это здание. Мне так интересно, что же там, внутри? Может, это волшебный замок джина? Того, который умеет исполнять желания? Или волшебный дворец? Я хочу поскорее узнать, что же там такое, внутри?
Мы заходим в стеклянный зал. Он весь из стекла! Даже пол! Я вижу, что происходит внутри под ним. Но как? Стекло тонкое и по нему нельзя ходить. Иначе оно не выдержит. Я пытаюсь разгадать эту загадку. Я смотрю на то, что происходит там, внизу. Для меня это тоже чудесная загадка. Какие-то люди кидаются мячами. Они сбивают кегли. Как в городках! Только, почему-то, мячики летят не по воздуху. Они катятся по оранжевым дорожкам.
Но всем не интересно, почему мячики катятся по земле. Совсем. Они просто кидают их в кегли. Они просто радуются. Я тоже хочу радоваться. Я хочу вниз, к этим людям. Пусть они возьмут меня в свою игру!

-С Днём Рождения, Костик! – встречает нас Оля. Она пришла ко мне! Ура! У меня будет настоящий День Рождения. С гостями! С подарками! Оля дарит мне большую коробку.
-Но что же ты, Костик, неужели не посмотришь что там внутри? – улыбается она мне. Я распаковываю свой подарок. Там – спортивная машина. Красная и быстрая. Как ракета! Но это же мечта Серёжи! Это он мечтает о такой. Правда. Он хочет нравится Оле. Но она дарит такую машину мне. Оле больше нравлюсь я?  Впрочем, долго я об этом не думаю. Впереди нас ждут масса приключений.
Мы с мамой сдали куртки и пошли вниз. Туда, где так здорово игрались эти люди. Мама подошла к какому-то дядьке. Нас тут же провели к точно такой же дорожке с мячами. Только сначала заставили переобуться. Нам дали по паре кед. А взамен забрали наши. Но я не хочу отдавать свои! Мне их подарила мама! Почему я должен отдавать их этому незнакомому дядьке? Я посмотрел на маму с Олей. Они уже отдали свои туфли. Они обе стояли в красных кедах. Я понял: здесь так положено. Это – Обряд волшебного замка, который должны исполнять все, кто пришёл сюда.
Никогда ещё мне не было так весело! Здесь так много интересных штуковин! Сначала мы кидались шарами в кегли. Это было так здорово! А ещё – просто! Достаточно лишь бросить шарик по центру. Он сам докатится до кеглей и собьет их. Правда, сначала у меня получалось плохо. Совсем. Потом я научился. У меня запросто получалось сбивать все до одной кегли. Мы долго-долго кидали шары, и я всё время выигрывал. Но мама с Олей не расстраивались. Ничуть. Наоборот, они радовалась за меня.
Потом, когда нам надоело, мы пошли играть в хоккей. Не в такой, как у нас дома. Нет. Наш – маленький. У нашего – много-много фигурок. Ими надо управлять, чтобы забить шайбу в ворота. А этот большой. И игроков в нем нет совсем. Только две пластмассовые штучки, которыми отбивают шайбу. Но всё равно, играть в него оказалось так здорово!
Потом мы по-очереди управляли машинками. Точь-в-точь, как это делает Сережа на компьютере. Только он жмёт на клавиши. Это не интересно. Я пробовал. А здесь мы сидели за настоящими рулями! Прямо, как папа в машине!
Мы здорово провели этот вечер. Жаль, только Сережа с папой не пришли. Им было бы здорово с нами! Правда. Им бы понравилось. Особенно хоккей. Ведь, мы так здорово играем в хоккей дома!

Мама
Честное слово, хотелось расплакаться, когда я видела Костика таким счастливым. Как ребёнок. Ну почему я не водила его сюда раньше? Даже и не думала об этом. Наверное, потому, что боялась. Боялась косых взглядов. Боялась ухмылок в лицо и в спину. Вон, как этот бугай за столиком сзади. Ему этого не понять. Для него мы – диковина. И, ведь, не объяснишь ему, что никто не виноват. Что такое может приключиться со всеми. Даже с ним. Он просто пьян. Он пялится на нас. На Костика, потому, что он – Даун. На меня, и Олю потому, что был бы не прочь залезть под платья. В другой раз, я бы смутилась. Но сегодня  я твердо решила устроить настоящий праздник своему сыну. Во что бы то ни стало!
Я даже и не думала, что такие простые вещи могут так обрадовать. Не представляла даже. В моём представлении хороший отдых это, как минимум, поход в театр. Обязательно в Ленком. А это: шары, хоккей, дартс – так. Баловство. Как же я ошибалась! И нас ничуть не смущает, что нас двое. Ну и что? Зато нам весело. Мы радуемся. А что нам ещё надо в этот день. В День Рождения Костика?

Оля
Когда Юлия Дмитриевна пригласила меня на День Рождении Костика, я с радостью приняла приглашение. Даже раздумывать не стала. Когда приглашают здорово провести время, какой смысл отказывать. Тем более, если это близкие мне люди. Странно, мы встречаемся с Сережей вот уже полгода. Но я вижу, что он от меня всё дальше и дальше. Когда он только начинал ухаживать за мной, он был другим. Живым, что ли более. Он приглашал меня в театры. На мюзиклы в основном, правда, но всё-таки. Он был не против провести со мной время. Но хватило его ох как ненадолго. Потом он, наверное, решил: всё, романтики достаточно. Теперь его уже не оторвать от компьютера. Променять он его может только на дискотеку. Или на ресторан. Он с неохотой выезжает за город. Всё, что за Внуково для него – деревня. Я чувствую, что он мне чужой. Совсем. Мне гораздо ближе Костик и Юлия Дмитриевна. Они добрые. А ещё, не воображают о себе невесть что.
Сначала мне было странно, почему это Юлия Дмитриевна просила специально не звать Сергея. Но теперь, когда мы так здорово играем, я поняла. Мы играем, чтобы получить удовольствие. Сережа играет, чтобы выиграть. Самое большая для него радость, показать, что он лучше других. Это печально. Лучше всех не будешь. Особенно, если ты – не лучший.

Папа
На работе опять что-то неладно. Я пока не могу понять что. С виду вроде всё так тихо и спокойно. Но я-то знаю, что это не к добру. Отсутствие неприятностей – уже повод беспокоиться. Особенно в нашем офисе. Вон и Сергеев ходит, светится, как самовар. Ох. Не к добру это всё!
Так я думал неделю назад. Я оказался прав. Не подвела интуиция, мать её! Сергеев-то даром времени не теряет. Кляузы пишет, доносы, докладные. Летом, про Сергея телегу зарядил. Теперь, вот, про Юлю. «Жена, – мол, – директора по развитию в компании работает неофициально за Вашей спиной, мистер Люмер. В очень ответственной должности. Сопровождает все юридические вопросы и всё такое». Козёл! Сегодня этот мистер-дристер звонил. Час, битый час читал мне нотации. Воспитатель, мать его. Ты лучше за Фирсовым приглядывай, козлом этим вонючим. Один за другим больничные берет. А работать когда?
Я, между прочим, Юлю к нам не из хорошей жизни подтащил! Сейчас пойди, поищи юриста квалифицированного! Сколько он за работу запросит в месяц? Это с учётом того, что в основное время договора согласовывать будет! Нет, ну и мне, конечно, польза. Авторитет на предприятии. Премии, опять же. Плохо разве? Кому она мешает? Тем более, что этот козёл Фирсов снова на две недели выпал. А он у нас, между прочим, директор по общим вопросам. И юридическим тоже. А работу делать кому? Мне что-ли? Вот у меня других дел нет. Сергееву? Да я ему бумажки перекладывать не доверю, не то, что вопросы решать эти! Один хрен напартачит. А потом расхлёбывай. У меня же голова болеть и будет. Вместо того, чтобы кляузы рисовать, лучше бы юриста приличного поискал. Но, нет! Мы, видишь ли, стратеги. Нас, видишь ли, от высоких материй отвлекать нельзя. Процесс трудовой прерывать, видишь ли, нельзя.
А кляузы писать время есть? От материй высоких это не отвлекает? Я-то видел письмо это. Люмер прислал. Со своей визой: «Юрист должен работать официально! Места родственникам в нашей компании нет». Да хер тебе, мистер-дристер! Квоту дай лучше! Люди нужны, люди, понимаешь ты, башка дурья! Так и сказал ему. Нет, не сказал, прокричал почти. Ну, без тыканий, конечно. Без мата. Объяснил, короче, что он неправ. Но письмо то, залюбуешься. Видно не один драгоценный час своего рабочего времени потратил этот недоносок на его составление. Постарался. Да за что мне всё это?
Пришлось потом ещё на час на работе задержаться. Пока в себя не приду. Опасное это дело в таком состоянии за руль садиться. Хорошо хоть дома есть кому выслушать. Но как же я ненавижу всех этих ублюдков!
Домой приехал – никого нет. Ни Юли, ни сына младшего. Только записка: «Празднуем День Рождения Костика. Не жди, вернёмся поздно. Ужин в холодильнике. Постарайся как следует выспаться. Юля»
Это ещё что за фокусы! Лечиться тебе надо, а ты с сыном-дауном по кабакам потаскаться решила! День Рождения, видите ли, справляют они! Тут в узел сворачиваешься, чтобы жена одеться могла прилично, сын – образование получить. Опять же, сына младшего содержать на что-то надо. А тебе хоть бы «спасибо» в ответ! Дождёшься тут, как же! Мы, видите ли, День Рождения справляем. Нам, видите ли, не до вас. И это после всего, что я сделал? Вот, значит как!
Никогда я ещё не был так зол. Никогда! Сначала на работе по катком по мне прошлись, теперь, вот, дома сюрприз устроили. А я, ведь, так на Юлю рассчитывал! Она должна была выслушать меня. Помочь должна была! А вместо этого? Развлекушки себе на ночь глядя устроить решила! Да кто она такая?
Первое, что хотел сделать, это набрать жену на мобиле. Высказать, всё, что думаю о ней и её поступке. Она должна быть дома, когда я прихожу с работы. Иначе я не могу. Иначе утром приду в офис в поганом настроении! Мне надо, чтобы кто-то поддержал меня. Мне надо выговориться. Мне надо, чтобы кто-то был рядом, когда мне тяжело. Неужели это так трудно! Короче не стал звонить. Сорвался на телефоне. Швырнул его в стенку. Полегчало. Немного, но злоба не ушла. Она притаилась. Стоило только чуть отдышаться, как она снова вылезла. Зараза!
Я злился всё дольше и больше. На Фирсова, на Сергеева, на Люмера, на сына-дауна, на жену. Но больше всего я злился на то, что остался один. Даже когда Юля уезжала, оставался Костя. Тогда было, кому меня выслушать. А сейчас – нет. И от этого я взбесился ещё больше. А потом я просто заснул. И приснились мне все мои офисные бараны. Ненавижу!

Сережа
Это что за новости? Домой пришёл, а там отец. Злой, как чёрт. Не подходи, взорвётся. Ещё никогда его таким не видел. Мобильником, смотрю даже об стенку приложился. От души. Новый совсем.  Мать, если отец на взводе с работы приходит, всегда успокаивает его. Типа там, выговорится даёт и что там ещё нужно. А сегодня нет её. Костяну праздник устроить решила. И Ольку пригласила, похоже. Иначе, почему она со мной в ресторан не пошла? Тоже мне, бойфренда отыскала. Дауна! А у меня тут проблем куча. На работе, в универе. Мне так помощь нужна твоя была. Я так на тебя рассчитывал, а ты!
Домой не хотелось идти совсем. Настроение – швах, девушка помочь отказалась, а тут ещё и День Рождения у брата. Сидеть на кухне и изображать веселье. Радоваться, когда он свечки все задувает. Убожество. И так, каждый год. Одно и то же. 
В общем, уже к полуночи домой вернулся. Думал: Костян уже спать будет. И мороки тебе никакой. Подарок на стол положил и гуляй. А тут на тебе: мать его куда-то повела. Праздник  решила устроить. Куда на ночь-то глядя?
Думал, матери позвонить, рассказать, что тут происходит. Приходи, отца успокоишь. Уже и набор пошёл, да я сам и прервал его. Блин, как-то по-дурацки получается. Ещё и Костяна поздравлять сейчас придётся, маманя-то трубку ему по-любому даст, типа тебя сейчас Сережа будет поздравлять с Днём Рождения. И что я ему сказу. И так настроения никакого а туту ещё и это.
В комнату свою, короче, пришёл, включил комп, наушники и Кваку. Отстреливать уродов. Хоть как-то успокоиться надо бы.

Мама
Было много времени, но спать не хотелось. Слишком хорошо нам было в этот вечер. Жаль только, голова кружиться начала под вечер, но я уже привыкла. Точно также, как носить с собой в сумочке целый ворох таблеток и прочей ерунды. За весь вечер мне ни разу не позвонили. Ни Борис, ни Сережа. Значит, помнят. Значит попрятались. Это и хорошо. Хоть что-то человеческое осталось в них
Я уже и не помню, когда отдыхала по-настоящему. Без этого вечного нытья про то, как тяжело на работе. Без этих «Привет, мам, что у нас на ужин?». Ну почему так сложно найти время, чтобы просто по-человечески пообщаться. Поговорить, в конце концов. Не о работе. Просто так.
Я долго пыталась понять, что же до сих пор держит меня рядом с ними. Что? Ведь, любви уже нет. Зарабатывать на жизнь я могу и сама. Не зря, ведь, до сих пор Бориса консультирую по всем вопросам юридическим. Даже юриста нанимать не стал. Не получилось бы, к маме улетела бы. Уж там прожили бы как-нибудь втроём. Так что же?
Удивилась, когда поняла. Ответ такой простой и такой сложный одновременно. Но разве так бывает? Я поняла. Я хотела, чтобы у Костика был отец. Как и у всех ребят вокруг него.
Со стороны покажется странным: Борис не любит младшего сына. Он его так и не признал. Не смог смириться с мыслью, что его сын – Даун. Даже дома он старается не замечать его. А Костик Борису все равно рад. Всегда. Как щенок, которого ударили палкой, а потом дали кусочек мяса. И всё. И обида забыта. Любая. И ещё одна. И ещё. Казалось бы, уже давно пора начать его бояться. Но нет. Борис – папа. А папу надо любить. Вот тебе и весь рассказ. Почему так?
Я и не заметила совсем, как время к часу ночи подошло. Обычно к этому времени Костик ходит сонный. Он устает и начинает капризничать, как ребёнок. Но сегодня – нет. Сегодня он бегает и радуется. Наверное, это – лучший День Рождения в его жизни. А, вот, я устала. Очень. Пора доставать тортик и задувать свечи. Пора возвращаться домой. Пора принимать лекарства. Завтра опять на процедуры. Опять и опять. Боже мой, ну когда же это всё закончится? Костик знает, что надо загадывать желания. Он знает, что надо задуть свечки. Интересно, о чём он думает? Какие желания загадывает.

Костик
Это был лучший день из всех, что я помню. Правда! Еще никогда я не проводил за играми столько времени! Никогда! Даже мама повеселела. В последнее время она совсем грустная. И уставшая. Но не сегодня. Сегодня она веселая. Ей понравилось играться со мной и Олей.
Но сейчас мама устала. Я вижу это. Уже много времени и мама хочет спать. Я ужасно не хочу уходить. А ещё, я хочу задуть свечки в тортике. Без них День Рождения не настоящий. Совсем. Я не хочу ненастоящий День Рождения! Но ещё больше я не хочу видеть маму такой.
Мама куда-то отошла. Наверное, она пошла за нашими куртками. Сейчас она вернётся, и мы отправимся домой. Но мы обязательно придём сюда ещё раз. Обязательно. Все вместе: папа, Сережа, я, Оля и мама. Мы замечательно проведём время. Здесь здорово. Очень. И очень весело!
Я и не заметил, как подошла мама. Она ходила за тортиком! Она подошла ко мне сзади. Так, чтобы я не заметил. Она позвала меня.
-Пришла пора задувать свечи. Костик готов? Он уже знает, какое желание будет загадывать?
Конечно, я знаю! Я всегда загадываю это желание. Одно и тоже. Снова и снова. Я всегда задуваю все свечки. Я стараюсь. Очень. Ведь, я так хочу, чтобы моё желание исполнилось!
Я хочу, чтобы меня понимали. Очень. Но ещё больше я хочу, чтобы маме снова стало хорошо! Чтобы она снова начала улыбаться. Чтобы она снова стала весёлой! Как сегодня, но только всегда! Почему нельзя загадать сразу два желания? Почему я должен загадывать только одно? Это нечестно!
-Ну, же, Костик, загадывай поскорее своё желание! Загадывай и задувай свечки. У тебя же всегда так здорово получается их задувать! – улыбнулась мне мама. – Ещё ни разу у тебя не осталось ни одной свечки! У меня – всегда остаются. Это всё, потому, что я не умею их задувать. Покажи, как надо это делать, – продолжает она.
-Я тоже не умею. У меня тоже не получается. Но Костик научит нас. Правда? – смотрит на меня Оля.
Я смотрю на маму. Я вижу, что она устала. А ещё, что ей больно. Я решил. Я знаю, что загадаю в этот раз. Мама, я хочу, чтобы ты выздоровела. Я хочу, чтобы ты снова стала весёлой и радостной. Я хочу, чтобы ты ожила, как те деревья в парке. Я закрыл глаза. Я как следует вдохнул. Я изо всех сил начал дуть на свечки.
-Молодец! – услышал я маму.
-Умница! – обрадовалась Оля.
У меня получилось! Мама снова будет весёлой и радостной. Она снова будет проводить со мной много времени. Я открыл глаза. Все свечки погасли. Все кроме одной. Я посмотрел на маму. Я понял: ничего не вышло. Я заплакал.

* * *
Темно. Одиноко и страшно. Даже ночью в комнате больше света, чем здесь.
Я знаю это место. Оно разное. Светлое или тёмное. Я люблю его, когда светло. Когда темно – боюсь. Мой друг тоже. Он приходит, когда светло. Темнота пугает его. Она холодная. Она прячет что-то страшное.
Свет!
Я слышу, он близко. Он скачет. Я не дышу. Я жду.
Много раз я видел, как он появляется. Прямо из воздуха. Он скачет, ударяясь об него. У моего друга нет тени. У всех есть, а у него нет.
Я хочу достать его. Я бегу. Я тянусь. Но у меня ничего не выходит. Я знаю: когда-нибудь у меня это получится. Тогда изменится всё. Но сейчас не время. Я почувствую, когда пора придёт.

Маму забрали в больницу. Теперь она не бывает дома. Совсем. Вместо неё – Татьяна Владимировна. Она хорошая. Правда. Только она не умеет любить меня ни так как мама, ни даже как Оля. Ей жаль меня. А ещё больше ей жаль маму. Точно также, как и всем остальным. Жалость – это Обряд взрослых. Но зачем меня жалеть? Мне не надо жалости.  Мне надо любви. Но взрослые не умеют любить других. Они умеют только жалеть. Но чаще, они только притворяются.
Я остался один. Мы остались одни: я, папа, Серёжа. Раньше мы вместе ужинали. Иногда – ходили по городу. К нам приходила Оля. Она водила нас по музеям. Ездила с нами в удивительные места. Играла в бадминтон. Она нас любила. И ни капельки не жалела. Теперь этого нет. Теперь ничего нет. Есть только Татьяна Владимировна со своими Обрядами и мой оранжевый мячик.
Но мячик не заменит маму. Мячик – друг. Но мне нужна мама. Я хочу её видеть. Радостную, чуть раскрасневшуюся с растрёпанными волосами. Я всё жду и жду, когда же Хозяин Задверного мира снова пустит её домой. Когда-нибудь он должен наиграться с ней. Когда-нибудь он должен понять, что мне одиноко! Целыми днями я сижу рядом с входной дверью. Я смотрю на неё. Я жду. Я верю: тот человек на кресте услышал меня и хочет помочь.
Хозяйничает по дому теперь Татьяна Владимировна. Она стирает, делает уборку, готовит. А ещё она приносит в дом картинки. Тёти и дяди, точь-в-точь, как те, в белом доме. В доме Хозяина Оранжевого Мячика. Только те были большие, а эти - маленькие.
Татьяна Владимировна подолгу стоит перед картинками на коленях. Она что-то шепчет, она кланяется. Она зажигает свечки и ставит их рядом с каждой из картинок. Она выполняет свой Обряд. Она хочет как лучше. Но она не понимает, что просить надо у того мужчины. Она не понимает, что просить должен я.
-Пойдемте в дом Хозяина Оранжевого Мячика! Мне нужно поговорить с ним. Он услышал меня тогда! Он поможет нам! Он помогает всем, кто его просит по-настоящему, – пытаюсь объяснить я её. Напрасно! Она лишь продолжает исполнять свой Обряд. 
-Костя не мешай. Ты же видишь, я занята, – отмахивается она от меня.
-Он поможет! Правда! Он – добрый. Очень добрый. А ещё – он совсем один. Он знает, как это тяжело, когда один. Он поймёт меня. Он вернёт маму! – не успокаиваюсь я. Но нянечка не понимает меня. Она не может понять, о чём идёт речь.
-Константин, перестань, или я запру тебя в комнате, и будешь сидеть один! – начинает сердиться она. Она думает, что эти картинки смогут помочь. Она повторяет свой Обряд. Она хочет помочь, но ничего не понимает! Она упрямая! Я хватаю свой мячик. Я снова бегу к няне.
-Хозяин Оранжевого Мячика! Он поможет. Пойдёмте же! Вы будете там исполнять свой Обряд. Я не буду мешать вам. Я буду разговаривать с тем человеком!
Няня не отвечает. Она почему-то рассердилась. Она забирает у меня мяч и прячет его на антресоль. Повыше, чтобы я не смог его достать. Но почему? Разве ей ни разу не было одиноко? Потом она берёт меня за руку и заводит в мою комнату. Она запирает меня. Ей не нравится, что я нарушаю её Обряд. Она думает, что так сможет помочь маме. Но почему она не слышит меня!?
-Ну что он за человек? Тут мать умирает, а он всё об играх думает. Господи, прости его, грешного, – вздыхает она и снова принимается что-то шептать.

Бабушка
И думать не думала, что к дочери в больницу ехать придётся. Как гром среди неба ясного телеграмма эта: «Юлия тяжело больна. Приезжайте. Срочно». И всё. Да большего-то и не надо. Раз Борис написал такое, значит всё плохо. Очень.
У нас из деревни в город выехать – беда. Михалычу спасибо, подвёз. Нашлась добрая душа на этом свете. Посреди ночи сорвался. Отвёз до станции, билет купить помог, погрузиться. Денег-то ни копейки не взял. Руками машет только: полно тебе, Надежда. Страсть как надо тебе в Москву. Так что я, не помогу что ли? Его уж лет десять не видела; с тех пор, как  колхоз развалился. А он – ничего. Завёл мотоцикл и поехал.
Уже в дом вошла, поняла: беда случилась. Все, что тучи мрачные: Серёжа, Борис. Женщина какая-то. Сиделка, объясняют, для Костика. Икон повсюду понаставлено. Это у них-то! Кроме Юли и не верил-то никто! Разве что в церковь ходили иногда, да и то любопытства больше ради. Диво это для них дивное: стены размалёванные да свечи с иконами.
Даже Костик-то и тот чувствует, что нехорошее что-то творится. Беда идёт. На него посмотрела, аж страшно сделалось. Он и говорить-то не может. Его вон все за дурачка держат, а он, кажется, видит всё, понимает.
Мне иногда не по себе делается, когда глаза его вижу. Такие огромные, тёмные, серьёзные. Ничуть они не изменились с тех пор, как родился он. Ни капельки. Помню, как в первый раз в руки взяла его. Свёрток этот крошечный. Тогда и ведать не ведали, что болен он. Да и откуда знать-то было? Уже потом, как узнали, переполошились все. Отдать хотели в интернат. И так и эдак Юлю уговаривали: «Зачем тебе, - мол, - хлопоты эти. Он же Даун! Ты этот камень себе на шею повесишь, а ему и жить-то всего ничего. Ты сразу крест этот сними. Мы же о тебе заботимся. Нам же тебя жаль». Уже тогда от ребёнка этого отвернулись. И отец и родня его вся. И каждый день так. Каждый день эти «откажись, отдай, ради тебя». Чуть не сломали было девку-то. Но выдержала. Молодец. И сейчас выдержит!
А вот сейчас, мальчуган этот смотрит на меня и не по себе становится. Знает, ведь, что с мамкой беда стряслась. Еще не говорил мне Борис ни слова, а я уже поняла, что это так. На Костика посмотрела и поняла. Бог ты мой, как же жить тебе с умением этим? Кого не спросить, все вокруг жаловаться бегут. Только позови! Денег нет, начальник не любит, с женой поругались. А каково тебе-то, внучок мой? Все понимать, да не объяснить ничего. И скрыть от тебя не скроешь ничего.
Обнять хотела, утешить Костика. Да не дали мне. Тут же под руки взяли, на кухню отвели. «Положение очень серьёзное. Она молодец, держится. Лучшая клиника. Специалисты по онкологии. Мы надеемся. Всё будет хорошо!» Всё точь-в-точь, как восемнадцать лет назад, когда отговаривали Костика брать: «Ситуация очень серьёзная, но ты – молодец, выдержишь. Педиатры говорят. Мы надеемся. Всё будет хорошо». Не смогла я этого слушать больше. Встала - и на улицу. Душно мне с вами. Душно.

Папа
Я не хочу возвращаться домой вечерами. Там – пусто. Там – душно. Я только сейчас понял, что для меня значила Юлия. Только сейчас понял, что значит для меня потерять её. Я даже думать об этом не хочу!
Трудно поверить, но я сам порой срывался на неё: «Сидишь, мол, тут, как наседка с сыном-дауном. Нет, чтобы полезным чем-то заняться». Мне казалось, что я – двигатель в этой семье. А положили Юлю в больницу, и я понял, что это не так. Почему-то только сейчас я вспомнил про вечера, когда возвращался домой измотанный и уставший. Злой на весь мир. Поразительно, Юля всегда находила слова, чтобы взбодрить меня. Встряхнуть, вернуть к жизни.
Она готова была часами выслушивать мои рассказы о моих злоключениях на работе. А мне… Мне доставляло удовольствие говорить о них. Снова и снова. Вот, мол, какой я. Я тут из кожи лезу, чтобы вы жили как люди. Слюник! Мне просто хотелось, чтобы меня пожалели. Хотел слить с себя грязь ушедшего дня на кого-то другого. Хотел, чтобы за меня решили все мои проблемы. А ещё, мне так и не хватило духа сказать в лицо всем этим Фирсовым и прочим всё, что думаю о них. Выговаривал, конечно, заочно потом всё. Дома. Жене.
И ведь жалела, слушала, решала. Всё то, что я с себя сбрасывал, она брала себе. Тогда мне казалось: все оттого, что она никто в нашей семье. Боже мой, как я ошибался! Я даже представить боюсь, сколько гадости слил на неё за всё это время! Я даже представить боюсь, что в её болезни повинен больше всех в этом мире!

Костик
К нам приехала бабушка. Мама мамы. Теперь она за Татьяну Николаевну. Так же, как и няня, она ухаживает за нами. Так же, как и няня, она подолгу стоит перед картинками. Нет, не также! Татьяна Николаевна просто бормотала. Она лишь выполняла Обряд. Бабушка разговаривает с ними. Почти так же, как я разговаривал с тем человеком. 
А ещё она много времени проводит с мамой. После возвращения папы, бабушка собирается и уходит в поликлинику. Возвращается она под утро. Уставшая и бледная. Возвращается, чтобы приготовить поесть. Возвращается, чтобы поговорить с картинками. Возвращается, чтобы погулять со мной. Возвращается, чтобы вечером снова уйти к маме.
-Надежда Владимировна, ну нельзя же так, – выговаривает ей папа. – Нужно хоть иногда спать. Вы же в могилу так себя загоните.
-Если в этом доме некому посидеть с моей дочерью, я сделаю это за всех, – ворчит она  в ответ.
-Ну, поймите же вы, я не могу проводить с ней много времени. У меня работа. А видеть её в таком состоянии я не могу. Я расстраиваюсь и на следующий день не могу на работе ничего делать! У меня… У меня просто руки опускаются от этого зрелища.
-Так ты не ходи на работу денёк.
-Этого я тоже не могу сделать. Сергеев метит на моё место. Любая моя ошибка будет стоить мне должности. Это – слишком высокая цена. В конце концов, нам нужны деньги на жизнь и на лечение Юли.
-Вот и зарабатывай их. А я с дочерью посижу, – упрямо твердит она в ответ.
Папа бессильно разводит руками. Каждый вечер, во время ужина он пытается убедить бабушку поспать дома. Каждый вечер бабушка не желает даже слушать об этом.
Во время одного из разговоров, бабушка просто ответила.
-Мне до могилы полшага осталось. Как скажет Бог: «Пора на покой», так я и уйду. Но, если кто спросит меня, что я делала, когда дочь в больнице лежала, так я и отвечу: «С ней рядом была. Чем могла, тем и помогала». А что бы скажешь? На работе был? Деньги зарабатывал? Место своё защищал? – мне стало жаль папу. Он живёт Обрядами, которые не любит. Он хочет делать одно, но должен делать другое. Он любит яркие футболки и джинсы, но ходит в костюме. Он…
Папа не хочет, но должен выполнять Обряды. Мне жаль его. Правда. Он такой сильный, но такой слабый! Ему ни по чём не устоять перед Обрядами. Интересно, смогу ли это делать я, когда сам стану папой?

Папа
-Брось всё это хотя бы на неделю. Возьми отпуск. Мы слетаем к моей маме в деревню, развеемся, отдохнём. Побудем собой, в конце концов. Ты порыбачишь, я покупаюсь в реке, ребята отдохнут от города, – так нередко начинался наш разговор за ужином. Особенно, когда я особенно распалялся со своими рассказами про работу. Фирсов, Люмер, ещё невесть кто и что. Всегда находился повод. Всегда. А, если и не находился, я сам его выдумывал: пробки, шпана у подъездов. Да какая к чёрту разница? Всё это такие мелочи. Но, ведь, тогда почему-то всё это было таким важным!
-Пожалуй, ты права, – соглашаюсь я с Юлей. – Надо немного проветрится, а то действительно, засиделись мы здесь. Одену свою любимую футболку, драные джинсы, сяду на мотоцикл и поеду рыбачить с Михалычем. Отключу телефоны, и не буду думать о работе. И так целых семь дней! Пожалуй, я заслужил этого.
-Это точно, – улыбается мне Юля. – Заслужил, как никто.
-Завтра же напишу заявление, и в субботу мы полетим в деревню, – как часто я говорил я эти слова! Как часто! Я знал, что завтра же откажусь от них. Я знал, что буду говорить о том, что не могу оставить работу. Я знал всё это. Знал. И всё равно обещал, что поеду. Мне хотелось казаться очень занятым и важным.
-Фирсов взял больничный на неделю. Боюсь, дорогая, с отпуском придётся подождать.
-Но почему? – каждый раз расстраивалась Юля. Она-то верила каждому моему слову! Каждому!
-Да потому, что его работу придётся выполнять мне. Работы много. Очень. Особенно сейчас, когда этот козёл снова заболел, – срывал я зло на Фирсова.
-Ну и что здесь такого?
-Что такого? – меня возмущала её наивность. Мне казалось невероятным, как человек может не понимать таких вещей! – Если мы завалим план продаж на этот год, нам не видать ни премии, ни тринадцатой. Это значит: прощай зимний отпуск. Ты знаешь, я не могу себе такого позволить. Да и Сергей не отдохнёт. У него институт, ему надо делать карьеру. А для этого надо по-человечески отдыхать. А Фирсова всё равно уволят. Это – вопрос времени. Слишком часто болеет. Я должен быть готов, чтобы хотя бы временно выполнять его функционал. На то я и руководитель, чтобы временно закрывать все эти дыры.
-Но почему именно ты? Почему не Люмер?
-Потому, что этот мистер-дристер ни черта не понимает в том, как делаются продажи у нас в России.
Дальше я заводился, начинал что-то там рассказывать про работу, про какие-то там проблемы. Потом начинал ругать Люмера и Фирсова. Потом – вообще всех.
А потом я понял, что просто был последним дураком!

Сережа
Как ломом по голове: у матери рак. Мать лежит в больнице и, скорее всего, умрёт. Но как? Почему именно моя мать? Что такого она сделала? Отец говорил, что это какая-то инфекция! Ничего серьезного, она скоро поправится!
Я сидел перед монитором и тупил. У меня всё это просто не укладывалось в голове. Нет, конечно, всё будет в порядке. Ей только что сделали серьёзную операцию. Она обязательно поправится. Иначе и быть не может. Спокойно, Серега, всё будет тип-топ.
Нет, я просто представить себе не могу, что с ней может что-то случиться. Она же такая… Я чуть не поперхнулся воздухом. Я не помню, как она выглядит. Не то, чтобы совсем. Нет, конечно. Каждый день виделись, пока её в больницу не положили.
Я не помню ни одной детали. Когда же мы все вместе проводили время? Не десять минут утром, и не пятнадцать – за ужином. Так, по серьёзному, как положено. На турбазе в этом, как его? В общем, мы Новый Год там встречали. Ещё Костяна первый раз на дискотеку повели. Детскую эту дурацкую. Я ещё долго потом смеялся, когда вспоминал, как он там дрыгался под песенки эти идиотские. Вот только было это лет шесть или восемь назад.
Всё будет в порядке. Все будет в по-ряд-ке. Я поглубже вдохнул. Спокойно, Сергей. Всё будет ОК. Ольга эта ещё, дура. Ну чего тебе-то не хватало? Ответь, чего? На дискотеку – пожалуйста. В кафе – да хоть каждый вечер! В ресторан – и это можно. Нет, скучно, видите ли ей было. Да любая бы на твоём месте в осадок бы выпала. По таким дискотекам ходить! В кафе каждый хоть день! Букеты какие! Меньше полутора штук за каждый и не отдавал! Рестораны, опять же. Времени сколько угрохал. А денег!
Но, нет. Мы, видите ли, привередничать изволили. Нам, видите ли, ощущений не хватало. Посмотрю я на тебя, когда назад ко мне приползёшь. Приползёшь, ведь!
Дыхание перехватило аж, когда понял, что ахинею гоню. Не приползёт… Если только я на колени бухнусь. А, ведь, так тогда здорово было с ней. Всегда что-то придумать ухитрялась. Хоть в тот же хоть Парк Птиц рвануть, хоть в музей или ещё куда-то.  На Архстояние… Дубина, что же ты туда не поехал с ними?
С матерью всё будет в порядке, будь спок, Серёга. Главное, взять себя в руки. И всё будет в поряде. Интересно, отец хоть готовить умеет?

Костик
Для меня наступили тоскливые дни. Никому до меня нет дела. Нет, конечно, бабушка уделяет мне немного времени. Но она живёт ради мамы. Не ради папы с Серёжей, нет. И уж тем более не ради меня. По крайней мере, сейчас. Я не виню её. Просто мне немного обидно. Может, если бы меня забрали в поликлинику, все стали бы ходить ко мне. Может, хотя бы тогда меня бы стали любить?
Это не значит, что со мной совсем перестали проводить время. Нет! Бабушка часто листает со мной старые фотоальбомы. Она смотрит картинки. Она радуется. Она показывает их мне. Я радуюсь вместе с ней.
Я люблю эти картинки. Особенно старые. Те, что чёрно-белые. Стоит только чуть-чуть постараться, и они оживают. Вот, папа и мама где-то высоко в горах. Они играют в снежки. Вот мама со своими подругами. Они жарят мясо. Вот родители с коляской. Это – Серёжа. Он старше меня. Мама заботливо поправляет ворот куртки брата. Папа смотрит на маму. Каждая фотография – частичка жизни.
Вот Сережа рядом с Новогодней Ёлкой. Он одет в белую рубашку и почему-то очень серьёзный. Хотя, почему? На Новый Год все должны быть весёлыми. И в новогодних костюмах.
А вот снова мама. Она держит за руку Серёжу. У мамы живот. Там – я. Я скоро появлюсь на свет. Осталось совсем чуть-чуть. Мама светится от счастья. Я ощущаю это. Вот, снова родители. Мама стоит с цветами и смотрит на папу. Папа приложил ухо к маминому животу. Они оба счастливы.
Дальше нет почти ни одной фотографии, где родители радостные. Вот они с коляской. Это уже я. Папа растерян. Я чувствую это. Нет, он улыбается, но я вижу, что эта улыбка ненастоящая. Он смотрит куда-то в сторону. Улыбается мама. Она рада, что появился я. Она – единственный человек, который по-настоящему любит меня. Она, Оля и бабушка. Мама мамы.
Вот я с бабушкой. Она усадила меня на колени, и придерживает, чтобы я не упал. Мне уже пять лет. Дальше со мной кроме мамы никто не фотографировался.
Потом пошли фотографии цветные. Их делали Серёжа и папа. Нет почти ни одной, где бы не было кого-то из них. Они везде. Они закрывают собой почти всё в кадре. А ещё, они не по настоящему улыбаются.
Я не люблю эти карточки. Они не живые. Совсем. Здесь все замершие в каких-то неправильных позах. Словно думали, как бы им встать, чтобы на кадре выглядеть лучше. У них ничего не получилось. Оживи вдруг картинка, и они бы продолжали стоять истуканами дальше.
Бабушка понимает меня. Она тоже не очень любит эти картинки. Она предпочитает смотреть старые. Или те, что делала Оля. Они хоть и цветные, но красивые. Красивые и живые. Бабушка видит, что мне эти карточки тоже нравится. Поэтому она берёт меня. Мы вместе оживляем эти старые карточки. Снова и снова. Мы живём вместе с молодыми папой и мамой.

Сегодня мы с бабушкой идём в поликлинику к маме. Я не люблю это место, но я хочу увидеть её. Я соскучился по маме, мне её не хватает. Я знаю, мне удастся уговорить её вернуться домой. Я расскажу ей о том, что я остался один. Со мной мало кто общается. Мой оранжевый мячик остался где-то в антресолях. Всё, что мне остаётся – это оживлять картинки вместе с бабушкой. Или ждать, что к нам зайдёт Оля. Или вызывать своего друга – оранжевого мячика. Я провожу с ним много времени. Как только мама услышит это, она тут же вернётся домой. Она вернётся к нам, и всё снова пойдёт своим чередом.

Мы с бабушкой идём по длиннющим коридорам больницы. То тут, то там нам встречаются люди в белых халатах. Точь-в-точь как тот бородатый дядька, к которому водили меня. Они все знают бабушку. Знают, зачем она пришла. Они стараются не смотреть на неё. Вот к нам подошёл большой человек в очках. В руках у него толстая-толстая тетрадь.
-Надежда Владимировна, здравствуйте, – поздоровался он с бабушкой.
-Здравствуйте, Алексей Владимирович, – отвечала она ему.
Какая-то нехорошая пауза растянулась между ними. Бабушка смотрела на дядьку, а тот не знал, что ему делать. Наконец он заговорил.
-Состояние Юлии Дмитриевны – крайне тяжёлое. Операция не дала результатов. Готовьтесь к самому худшему. Простите, но больше я ничем помочь не могу, – он протянул бабушке тетрадь, и молча ушёл.
Бабушка подошла к одной из белых дверей. Перед дверью она остановилась. Словно собиралась с силами перед тем, как войти. Потом она толкнула дверь и молча вошла внутрь.
Наверное, в этой комнате живёт какой-то свой Хозяин Задверного мира. Как только бабушка вошла, она как-то сразу поникла. Я впервые в жизни увидел это: как меняются люди, когда уходят за дверь. Не успеешь досчитать до трёх, и перед тобой - другой человек. Но почему именно здесь? Мне стало страшно. Я не хотел так измениться. Но в этот момент я увидел маму.
Я зашёл внутрь. В комнате пахло лекарствами. Я не люблю этот запах. Когда так пахнет в комнате, значит кому-то плохо. Кто-то болеет. Я посмотрел на маму. Она лежала какая-то бледная и маленькая. И неподвижная. Я никогда не видел её такой. Даже тогда, когда она простудилась и долго-долго лежала в такой же комнате. Тогда она была слабой и уставшей, но она улыбалась. Она спрашивала как моё здоровье, она обнимала Серёжу. А сейчас она просто лежала без движения. И мне стало страшно. Я понял: мама больше не вернётся…

Мама
Всё, что мне остаётся – вспоминать. Мне есть много, что вспомнить. Очень. И, почему-то все воспоминания – радостные. Я не помню ничего плохого. Совсем. Я помню нашу с Борисом свадьбу. Свадьбу случайную. Тогда женились мои друзья в деревне. Я получила приглашение, но одной ехать не хотела. Как раз тогда мы и познакомились с Борисом. Месяц как встречались. Я пригласила его с собой; было немного обидно ехать одной. Все мои друзья к тому временем были женаты, а у меня даже жениха не было!
Уже там, совершенно случайно, у меня вырвалось что-то о женитьбе. Странно. Столько я не пыталась, так и не смогла вспомнить, что же именно и когда. Может, и не вырывалось ничего. Может, это потом мама придумала про неё. Уж больно хотелось ей меня замуж выдать. А тут на тебе: комсомолец, выпускник МГУ, красавец. Отец директор элеватора. Дочь сама же его и привезла.
В общем для мамы это было как отмашка. Уж как она договорилась с ЗАГСОМ, достала три ящика шампанского, выбила у председателя «Волгу» его. Новую. Чёрную. Блестящую! А утром просто ошарашила нас: к свадьбе всё готово! Неделя на сборы.
И полетели телеграммы во все города. Всем родственникам и друзьям. Никто не поверил, но приехали все. Тогда я думала, что я – самый счастливый человек в мире!
Рождение Серёжи. Мы ждали его с нетерпением. Наш первенец! Он должен был обязательно стать космонавтом. Или лётчиком. Первые бессонные ночи. Сумасшедшие недели, когда никто не знал что делать и где искать молоко, пеленки, соски и всё остальное. Мы были уставшими, но такими счастливыми!
Потом – провал. Я не помню ничего. Ничего, кроме букета ромашек. Даже не букета. Нет! Целого куста ромашек! Костик выкопал его с корнем и принёс на порог бабушкиного дома. Уж не знаю, как он ухитрился вытащить его из земли! Странно, но он не любил цветы в букетах. Не знаю, почему. Наверное, потому, что он знал: они – срезаны с грядок. Они – не живые. Наверное, именно поэтому он тогда принёс эти ромашки. Ромашки с корнями. Живые ромашки!
А ещё, запах моря. Красное море! Курорт. Настоящий курорт. Почему-то попала я туда только теперь, ближе к концу жизни. Запах и шум моря. Что может быть лучше?
Кто-то пришёл. Я почувствовала это. Мама. Ко мне больше никто не приходит так часто. Борис с Сережей несколько раз наведывались. Временами заходит Оля. Одна. Хорошая девушка. Она всегда приносит открытку или ещё что-то. Мне так жаль, что не получится у них ничего с Серёжей. Я вижу это. Слишком она живая для моего сына.
Мама приходит каждый день. Но сегодня она не одна. Она с Костей. Боже мой, как же, наверное, тяжело ему видеть меня такой: неподвижной и невесомой. Наверное, я похожа на тот цветок, что срезали с грядки. Костя, Костя. Как же ты будешь без меня? Кто будет тебя любить? Надеюсь, мама заберёт тебя к себе. Надеюсь, ты познакомишься с Михалычем и его женой. Они – добрые. А ещё – очень одинокие. Они позаботятся о тебе. И я. Я тоже позабочусь. Обязательно. Знай, что бы ни случилось, я всегда буду рядом. Мама всегда будет с тобой, Костя, сыночек мой!

Костик
Люди всегда возвращаются. Они уходят во владения Хозяина Задверного мира, но через какое-то время приходят назад. Наверное, им не нравится там. Но мама уже не придёт. Наверное, Хозяин расставил какие-то ловушки, чтобы не дать ей вернуться. Наверное, ему тоже хочется немного любви и тепла. И он знает, что только мама может дать его. Но это несправедливо! Хозяин Задверного мира забирает её у меня! Почему он такой злой? Неужели там, на небе, о нём некому позаботиться? Неужели там, на небе, ему одиноко? Мама уйдёт в мир, где всем хорошо. Так думает бабушка. А я думаю, что Хозяин Задверного мира её обманет. Он заберёт её к себе. И ей будет плохо. Плохо, потому, что из неё сделают чучело, как из тех зверюшек.
Мы проводим с мамой много времени. Из дома мы вышли ещё когда солнце только-только начинало подниматься, возвращаемся – когда оно уже почти спряталось. Всё это время я смотрел на маму. Такую уставшую. Такую неподвижную.
-Возможно, она ещё придёт в себя, хотя шансов почти нет, – здоровый дядька в белом халате зашёл в комнату. – Ах, вы с внуком, простите, – тут же поправился он. – Как же нас зовут? – наклонился он ко мне.
-Костя, – ответил я.
Вместо ответа, он чуть внимательней посмотрел на меня.
-Синдром Дауна? – посмотрел он на бабушку. Та кивнула головой. – Лет сколько?
-Восемнадцать, – чуть слышно прошептала она.
-Сожалею.
Дядька тут же потерял ко мне всякий интерес, словно я куда-то исчез.
-Мы рассчитывали на эту операцию, как на последний шанс, но, увы, она не помогла. Вы слишком поздно обратились. На ранних стадиях это лечится, – дядька говорил все это, уже не смущаясь моего присутствия. Конечно, из всего этого я понял очень мало. Очень. Но и того было достаточно, чтобы окончательно убедиться: Хозяин Задверного мира забирает маму в свои владения.
-Что вы порекомендуете делать? – посмотрела на него бабушка.
-Как человек – отключить систему жизнеобеспечения. Как врач – бороться.
Вместо ответа бабушка взяла меня за руку и молча вывела из этой страшной комнаты.
Мы молча шли домой, когда где-то сбоку что-то сверкнуло. Я посмотрел туда и увидел ярко-оранжевый шар с крестом на макушке. Внезапно я вспомнил: так выглядит дом Хозяина Оранжевого Мячика. То самое место, где я общался с мужчиной на кресте. Тогда он всё понял! Он общался со мной. Он – тот, кто может нам помочь.
-Бабушка, бабушка! – закричал я. – Бабушка, я хочу поговорить с дядей на кресте. Он живёт в доме Хозяина Оранжевого Мячика. Он добрый. Он поможет нам. Правда! Я разговаривал с ним!
-Что? – бабушка словно проснулась.
-Бабушка, пойдём со мной! – попытался потянуть её за собой я. – Пойдём туда, – кивнул головой я в сторону мячика.
Бабушка подняла голову и увидела шарик.
-Костя, ты хочешь туда? – мне показалось, что бабушка удивлена.
-Я хочу попросить за маму. Тот дяденька на кресте, он очень добрый. Он знает, как нам помочь, – вместо ответа, бабушка молча пошла к дому Хозяина Оранжевого Мячика.
 Мы вышли к невысокому белому зданию. Почти такому же, как то, куда водила меня нянечка. Чуть потрескавшиеся стены, облезшая краска, потертые картинки. Так, именно так должен выглядеть дом этого одинокого существа.
Мы остановились перед дверью. Странно, я помню: няня быстро вошла вовнутрь. Она исполнила какой-то из своих Обрядов и повела меня за собой. Бабушка же замерла перед дверью. Она стояла, словно не решалась потревожить Хозяина. Наконец, она открыла дверь, и мы вошли.
Первое, что я почувствовал, было ощущение уюта. Словно я вдруг оказался дома. Нет, не в квартире. Именно дома; там, откуда я родом. Тёплый запах, очень красивое пение. Только дома возможно испытать что-то такое. Наверное, так же выглядит этот мир на небе. Наверное, есть два мира. Тот, где главный – Хозяин Задверного мира. Те, кто попадают в него становятся чучелами. И мир Хозяина Оранжевого Мячика. Мир, который находится высоко-высоко на небесах. Мир, где всем хорошо. Мир, куда должна попасть мама.
Я остановился. Я начал искать глазами мужчину на кресте. Я нашел его. Не такого, как был в прошлый раз: нарисованного на дереве и укрытого белым полотенцем. Нет. Вырезанный из дерева, он находился точно в центре Дома Хозяина Оранжевого мячика.
-Не дай Хозяину Задверного мира забрать маму, – крикнул я ему. – Нам без неё будет очень плохо. Нам всем: мне, бабушке, папе, Серёже.
Я смотрел на этого человека. Я ждал, когда он мне ответит.
-Эй. Ты слышишь меня? – снова обратился я к нему. Бабушкина рука легла мне на плечо.
-Костя, не надо шуметь здесь. Здесь надо вести себя тихо.
-Помоги нам, слышишь? – снова позвал я мужчину.
-Костя, ты слышал меня?
-Пусть говорит, сестра, – откуда-то сбоку к нам подошёл мужчина в чёрном. – Его душа неспокойна, так пусть же выговорится, – остановил он бабушку.
Глядя на него, я понял. Он – тоже очень добрый. А ещё – он настоящий. Не как те двое в прошлый раз.
-Он видит то, чего не видим мы. Он чувствует то, чего нам не дано. Не мешайте ему, – бабушка отошла назад.
-Ты же разговаривал со мной тогда, почему ты не хочешь говорить сейчас, – не утихал я. – Что случилось, почему ты не хочешь говорить со мной сейчас?

Батюшка
К нам в церковь нечасто такие гости жалуют. Это я понял сразу, как только увидел их. Пожилая женщина с внуком. На первый взгляд – ничего особенного, да только почувствовал я, что необычный он, паренёк-то этот. Много говорят про чудеса в церквях, про юродивых, про святых. Да только мало кто видел это своими глазами.
Мне довелось. Тогда только-только начинал я служение. Послушником простым был. За девочку в церковь просить пришли. В аварию попали после танцулек. Знаю, что в больнице долго она лежала. Все в себя прийти не могла. Уже и рукой на неё махнули врачи все. Родители к нам в церковь тогда и пришли.
Немолодые. Долго детей не было. Лечились, по знахарям ездили. Смилостивился Господь над ними, послал дочку. А тут тебе такое!
Заплаканные оба, что отец, что мать. На колени перед заступницей упали, крестятся, молятся. Я тогда и почувствовал: услышал молитвы их Господь. Легко вдруг стало, хоть взлетай! И в ушах голос стоит. Тихий-тихий такой, низкий-низкий: «Да будет по вашему, дети мои». А через день очнулась дочурка их. Через месяц – из больницы выписалась. Уже, слыхивал, и деток воспитывает.
Вот и сейчас, спустя двадцать лет, чувство такое же. Понял я, чудо снова увижу. Смотрю, парнишка этот к распятию побежал. Обнял его, что-то сказать хочет. И чудится мне, понимаю его. За мамку просит. Случилась беда какая-то. Бабушка, понятное дело, успокаивать его начала было. Совестно ей стало, что шумит он в Храме. Да я остановил. А потом – снова шёпот этот услышал: «Ей пора. Она уйдет туда, где ей будет хорошо. Она будет ждать тебя. Вы снова будете вместе».
-Господи Всемогущий, велики дела твои!

Костик
Я понял, дядя меня не слышит. Он недоволен, что тогда я ушел. Но я не виноват! Правда. Меня отвели в сторону. Мне просто не поверили. А ещё, обиделись, что я нарушил Обряд. Но дяде было всё равно. Я уже хотел отвернуться. Я хотел отойти, но мужчина вдруг открыл глаза.
-Ей пора, – прошептал он. – Она уйдет туда, где ей будет хорошо. Она будет ждать тебя. Вы снова будете вместе, – его деревянные веки закрылись. Снова стало тихо.
-Он сказал, что мама уйдёт, – позвал я бабушку. – Он сказал, что я не буду один. Он сказал, что забирает маму к себе на небо. Из мамы не сделают чучело. Мама не попадёт в лапы Хозяина Задверного мира!
-Костя, что с тобой, – почему-то испугалась она.
-С ним всё в порядке, – успокоил её мужчина в чёрном. – Он разговаривал с Ним.
Зазвонил телефон. Бабушка достала его из сумки. Она побледнела. Потом очень медленно прислонила к уху. Так она стояла долго-долго. Наконец она словно очнулась ото сна. Медленно осмотрелась она по сторонам и тихо-тихо прошептала.
-Дочка. Доченька, – затем она упала на колени. – Мамы больше нет, – посмотрела она на меня.