Тёлка и Фиалка. Гл. 1. Древо. ч. 5

Начало см.http://www.proza.ru/2009/12/18/161
          http://www.proza.ru/2009/12/19/91
          http://www.proza.ru/2009/12/20/67
          http://www.proza.ru/2009/12/20/1437

5
А прояснить картину хотелось. Прошлое цепко держало свои тайны, и Машу охватил своеобразный азарт: а вот поборюсь с судьбой и людским беспамятством, невольным, вынужденным или сознательным, – узнаю то, что навеки, казалось, скрыто! Надо не упускать любую возможность добыть информацию. И Маша отправилась в генеалогическое общество, которое расхваливал ей сероглазый. Может, подскажут, как действовать, чтоб не терять напрасно время, добираясь до истины окольными путями, надеясь на случай и привлекая аналогии; на что-нибудь наведут…
Генеалогическое Общество располагалось в ещё одной старинной городской библиотеке, не там, где Маша познакомилась с генеалогом, – рангом повыше, научной, и куда Маша не захаживала. Она внимательно просмотрела сообщения о деятельности Общества. При нём существовал даже Институт генеалогии со всякими «научными сотрудниками», но занимал, как она поняла, одну только комнату в этой самой библиотеке. Значит, тот ещё «институт», одно название громкое… Общество даёт консультации, предоставляет свою картотеку; два раза в месяц по субботам собирается на заседания. Вход свободный. Может, и правда, энтузиасты бескорыстные, вроде сероглазого. Может, не прогонят – с её сомнительной горничной и прочими незнаменитыми предками средней и малой руки.
Библиотека вызвала в Маше уважительный трепет: огромные тяжёлые двери с бронзовыми ручками, необозримый вестибюль, панели красного дерева, мраморные бюсты великих и милицейский пост у входа. «Ой, не пустят дальше порога», – заробела Маша, представив, как станет объясняться с милиционером: прабабушка… незаконнорожденная… выяснить… Спросят строго: член Общества? Не член… но хочу, если возьмёте… если заслуживаю… Однако волновалась она напрасно – вход действительно оказался «свободным»; более того, её персона не заинтересовала решительно никого. Толстый сонный милиционер в пугающей амуниции – может, даже с пистолетом в кобуре? – лениво махнул рукой, не отрывая от стула обширного зада: «Третий этаж…», и Маша побыстрее проскользнула в великолепие библиотечных недр. Поскорее затеряться там, пока не опомнились, не допросили с пристрастием и не выгнали.
Затерялась она основательно: стрелка часов приближалась к означенному в объявлении часу, а Маша всё плутала в бесчисленных пустынных коридорах, лестницах и переходах. Как в лесу. Хоть «ау» кричи. Где толпы энтузиастов родословия и любопытствующие посетители, жаждущие сведений о своих и чужих предках? В конце концов, ей удалось прибиться к «своим»: здесь будет заседание Общества? Здесь… Маша с облегчением проникла бочком в роскошный зал с золотой лепниной, искрящимися облачками хрустальных люстр и бархатными креслами цвета спелой вишни. Пристроилась скромно на «камчатке». Огляделась. В таких библиотечных просторах можно целый полк народа рассредоточить и рассеять неприметно; они все и бродили где-то, не спеша собраться в этом зале в «час икс». Но постепенно, без суеты, народ прибывал, рассаживался на вишнёвом бархате, неторопливо сбиваясь в недолгие кучки, обменивался приветствиями и что-то обсуждал. Все свои. И «своим» в основном было крепко за семьдесят, хотя промелькнула и пара бледных «архивных юношей» в мятых мышиных костюмчиках и пара свежих девичьих личиков, обрамлённых гладкими прядями а ля тургеневские барышни. Ну-ну, чай, не дискотека какая-нибудь.
Потекли «сверхурочные» минуты, складываясь в пяти- и десятиминутки. Можно было не носиться лихорадочно по всем этим гулким лестницам и паркетным руслам коридоров. Что-то уж больно «свободно» всё. Даже чересчур. Никто не встретил, как представлялось, не спросил заинтересованно: а вы кто? с каким вопросом? поведайте, что у вас за печаль… Сиди себе, раз пришла, уж так и быть. Крайности какие-то…
Наконец, на сцене за столом горошинами из стручка уселся президиум, к кафедре вышел седовласый коротыш и сообщил, что сегодня Общество принимает гостя с Украины, с докладом. Гость разложил на кафедре, освобождённой седовласым, бумаги в солидных кожаных папках; был подобающе случаю нетороплив, значителен и уверен в себе. Маша не без любопытства стала вслушиваться. Похоже, что на незалежной Украине генеалогия вызывает больший интерес государства, нежели здесь. Гость был штатным, оплачиваемым генеалогом из государственного института – не то, что здешний институтишко на общественных началах, примостившийся в единственной комнатке на чужой, библиотечной, территории. Докладчик неспешно толковал о своих трудах по изданию родословных росписей известного историка позапрошлого столетия – тех имперских времён, когда слава, история и историки, украинские и русские, были общими и нераздельными. Маше впервые стало внятно, что есть разница между научной генеалогией и семейным родословием. Тоска-то какая! Всю жизнь заниматься чужими, не имеющими лично к тебе никакого отношения людьми, ковыряться в их браках, детях, внуках, досконально знать, «кто кого породил»… Не деяниями этих людей в первую голову интересоваться, как большая история, а именно вот этим узким вопросом – кто кого породил. Конечно, размышляла Маша, в средние какие-нибудь, феодальные века всё держалось на крови, на происхождении, вся властная верхушка; и разбираться в хитросплетении родственных отношений власть предержащих того времени имеет смысл, но то когда было! Пусть этим медиевисты, «средневековисты», и занимаются. Неужели тут одна научная публика собралась, и им всё это страшно интересно? Маша украдкой огляделась. Сидят, не шелохнувшись, внимают, как молитве, с благоговением. Просто секта какая-то. Что это их так завораживает? Россыпь громких имен и сознание, что они вот теперь досконально разобрались, «кто кого породил»? Приобщились…
Докладчик между тем оставил скучные материи и стал рассказывать, как был позван на встречу с депутатами тамошнего парламента, Верховной Рады, как волновался, готовился изложить всю значимость своих трудов и просить денежку на издание. Летел на крыльях, вдохновлённый интересом государственных мужей. Мужи выслушали его молча, с важными, непроницаемыми лицами, денег не обещали, а после мероприятия подходили сепаратно и совали свои визитки со словами: «пошукайте для мэнэ…» То бишь, моих предков разыщите, да породовитее.
Нарисованная гостем картинка вызвала оживление в зале, сдержанный шум и смешки. Старая костлявая карга в седых буклях из второго ряда, высоко задрав тощий подбородок, натянувший все жилы на её высохшей шее, внезапно громко и снисходительно прокаркала старческим ржавым скрежетом:
- А вы бы сразу – десять тысяч долларов за это просили!
Публика заколыхалась сильнее в одобрительных и самодовольных смешках. Того и гляди, сейчас аплодировать начнут старой вороне. Господи, кто это здесь собрался? – подумала с ужасом Маша. Да это же обломки и ошмётки тех самых, бывших власть предержащих, и им невыразимо сладостно сознавать, что нынешние власть предержащие хотят «примазаться»… И они, ошмётки, давно выпавшие из жизни, но зато законные обладатели громких родословных, готовы заломить подороже за свой залежалый товар, на который вдруг возник бешеный спрос. Продешевить не желают. Но продать готовы! Слава богу, ну наконец покупатель нашёлся…
Соседка ироничной старой вороны, такая же старая толстуха с тремя подбородками, не без нотки настороженности в голосе поинтересовалась собственной родословной докладчика. Тот охотно поведал о своём семействе, сосредоточившись на особо славной материнской линии, а отцовскую почему-то ненароком опуская. В его речи присутствовали громкие титулы, рыцарские подвиги, родовые замки в Венгрии, и дальше повествование двинулось куда-то в Италию… Зал слушал благосклонно; сушёная карга и многоступенчатая толстуха удовлетворённо кивали на каждое слово: это человек «нашего круга». Публика и докладчик были совершенно довольны друг другом.
Программа на этот день была исчерпана, седовласый церемонно поблагодарил гостя и объявил, что после перерыва будет «заседать совет Общества». Президиум покинул свои почётные места, публика в зале тоже снялась с мест; слипаясь кучками в проходах, потекла в коридор. Маша растерянно смотрела на этот ленивый муравейник, ощущая себя здесь глубоко чужой, лишней, никому не нужной. И это всё? Пора уходить? Никто ею не поинтересуется, ни о чём не спросит? Для чего она пришла? Прослушать лекцию о достижениях украинской генеалогической науки? Разобраться в чужом родословии? К кому тут со своим-то ткнуться?
Маша выкарабкалась из уютных глубин вишнёвого бархата, повесила сумку на плечо и вышла в коридор, усиленно делая вид, что и она тут «своя», никуда не спешащая, ни в чём не нуждающаяся. В широком коридоре непонятно фланировали какие-то люди, чего-то ждали – или не ждали? – о чём-то беседовали. Светская тусовка «посвящённых». Маша уже чуяла, что всё напрасно, но не уходить же вот так… Она присмотрела у стеночки уверенного разговорчивого деда в бежевой вязаной кофте, который благожелательно кивал то одному, то другому, ведя неспешные беседы, – явно «свой», и застенчиво сунулась к нему:
- Простите, вы не подскажете, к кому я могла бы обратиться?.. за консультацией?
Дед оглядел её без особого интереса:
- За консультацией?..
Прикидывает, не содрать ли с меня десять тысяч долларов, подумала Маша.
- … О чём? Что вас интересует?
Ну наконец-то ей задали вопрос. Вот, момент настал, и что? Бормотать о своей графской горничной? О своих «раскопках» и гипотезах по этому поводу? Мелочь какая… ни рыцарских подвигов, ни родовых замков… Маше почувствовала, что неудержимо краснеет, и прошелестела графскую фамилию. Дед указал на толстого носатого жука почтенных лет неподалёку, в лоснящейся чёрной паре, обсыпанной перхотью, с внешностью библейского пророка. Маша, сгорая от неловкости, повторила еле слышно своё заветное. «Пророк», напыжившись, важно изрёк:
- Ну, это известные люди.
Дескать, а ты кто такая – тревожить память «известных людей»? Он назвал графа-папу, «Ноздрёва», по имени-отчеству, как лично знакомого друга.
- Его жена… из князей…
Он ей будет рассказывать! Маша сама знает немало про этих «известных людей». Широко известных в узком кругу – в вашем, генеалогическом, загончике. Уж графская супруга «из князей», светская львица, точно ничего примечательного в жизни не свершила, о ней мемуаристы пишут как о даме претенциозной, мелко-тщеславной, злобной сплетнице и интриганке. Разве что правнучкой приходилась полководцу – вот и вся её «известность» и «великость». Может, именно она и позаботилась о «половом просвещении» пятнадцатилетнего сына, горничную Аннушку подсунула.
- А что именно вас интересует?
- Я хотела бы проверить один факт, относящийся к зиме тысяча восемьсот восемьдесят четвёртого-восемьдесят пятого годов, – пролепетала Маша, нервно озираясь.
- А что за факт?
- Рождение внебрачного ребёнка… – вполголоса проговорила Маша. Ну что за обстановка для разговора – в коридоре, среди толпы…
На лице «пророка» разлилась спесь высшей пробы, толстые губы исказились гримасой уничтожающего скепсиса и процедили:
- Ну это вряд ли.
Как смеет тут какая-то… про известных и заслуженных…
Так вот прямо сразу и «вряд ли». Узнал бы сначала, что к чему! Хоть бы из простого человеческого любопытства! Нет! Первое же движение – «вряд ли». Не сметь трогать «людей нашего круга», не прикасаться грязными намёками… Потомки дворян стоят на страже чистоты голубых кровей… А! Он, наверное, подумал, что речь о самом графе, о «Ноздрёве»… Маша отчаянно пискнула:
- Это его сын…
Но дальнейшие объяснения были тут же прерваны: «пророка» позвали на заседание, он отвернулся без колебаний, и Маша осталась посреди коридора с открытым ртом. «Пророк» прошествовал мимо неё, готовясь скрыться в комнате  таинственных совещаний генеалогического ареопага, и вскользь бросил-таки:
- А что, есть документы?
- По семейной легенде… – заторопилась было Маша, но «пророк» крайне пренебрежительно фыркнул и решительно удалился.
Мария Юрьевна, ты полная идиотка, обругала себя Маша. Не с того конца взялась! Зачем сразу брякнула про «внебрачного ребёнка»? Что они тут все могут на это сказать? Знаем, знаем, слышали, как же! Всем известно про этого внебрачного ребёнка! Откуда им знать? Они знают только официально признанное, а внебрачных детей – исключительно от августейших особ, или чем-нибудь выдающихся, или от «бла-а-родной» матери, а не от горничной или кухарки. Прислуга Анна с внебрачной дочерью Катей – только её, Машины, никто ими заниматься не станет, и не заинтересуется. Ты думала, закричат: ой-ой, как интересно, расскажите, что знаете? Да никто и слушать не станет. Надо собирать «компромат» на графов, никому ничего не объясняя. Интересуюсь вот, чисто академический интерес… Хотя бы разузнать, какими имениями владели. В каких банках деньги держали. Может, где-то в архивах личные бумаги «Ноздрёва» лежат…
Кто-то коснулся её локтя, она обернулась: дед в бежевой кофте. Он указывал ей на ещё одного «спеца по графам» – невзрачную багроволицую тётку, и назвал её фамилию, которая Маше была известна по афишкам и объявлениям Общества. Гм, неужели и эта – голубых кровей? Что-то она больше на пьянчужку у ларька смахивает… К ней Маша подошла уже с другими разговорами:
- Простите, мне говорили, что у вас в Обществе есть некая картотека. Скажите, а я могла бы ею воспользоваться?
«Генеалогиня» почему-то посмотрела на Машу с ненавистью и визгливо выкрикнула в духе трамвайной склоки:
- Ну не сейчас же! В другое время приходите!
Маша осеклась – что такое? Где хотя бы элементарная вежливость? Дурное настроение, что ли? Или Маша чем-то цинично нарушила правила Общества? Тут какое-то недоразумение… Она постаралась взять себя в руки и кротко, с подчёркнутым спокойствием спросила:
- А когда я могла бы подойти? И куда?.. У вас только по субботам проходят мероприя..?
Не дослушав её, краснолицая сорвалась в совершенно непристойный крик:
- Я, между прочим, выходные дни должна иметь, субботу и воскресенье! Я, помимо общественных дел, ещё и в библиотеке работаю!
Маша отшатнулась.
Плюнули в лицо. Плеснули из чашки. Все тонкие лепестки неясных надежд на благожелательное внимание вмиг увяли, скукожились, умерли. За что?! Где вы, сероглазый генеалог? Таких, как вы, видно, один на тысячу… Ну и «общество». В библиотеке работает. Тебе бы не там работать. Знаменитый совковый вопль: вас много, а я одна! Районная почта. Паспортный стол в жилконторе. Хуже – рынок. Тебе, милая, прямая дорога на базар – китайскими трусиками торговать. Вот, значит, кто занимается родословием русской аристократии, «цвета нации». Откуда только вылезла эта краснолицая тварь? На какую это мозоль я ей наступила? Может, к ней нужно было подходить со стодолларовой купюрой в руках? В этом, что ли, дело – в библиотеках платят негусто? Видно, они здесь неплохо продаются, и раздавать своё личное время, свои «субботы и воскресенья» даром, как сероглазый, уже не согласны… Распрямить спину, гневно нахмуриться: как вы смеете говорить со мной в таком тоне? Кто вам позволил? Не стоит связываться… такой ничего объяснить невозможно. После длинной паузы Маша холодно сказала:
- Благодарю вас. Я поняла.
Краснолицая, кажется, догадалась, что перегнула палку, и сочла нужным попытаться загладить на всякий случай свой срыв:
- Ну что вы обижаетесь? Можете мне позвонить. Запишите номер…
Извиниться ей в голову не пришло. Язык-то какой – «обижаетесь». Дескать, не на что обижаться… но уж так и быть, согласна позже рассмотреть ваш вопрос…
- Спасибо, – твёрдо перебила её Маша, – не беспокойтесь, я знаю.
Прибереги свой телефон для иных посетителей. Она развернулась и пошла прочь. Прочь, прочь, скорее прочь из этого гнусного места. Не помня себя от пережитого унижения, Маша не стала ждать троллейбуса, а отправилась домой пешком. Надо успокоиться, стряхнуть с себя эту гадость.
Скопище спесивых мумий… Хорошо ещё, что достало ума не ляпнуть сразу про предполагаемое своё родство с этими графами, а тем паче – с великим полководцем. То-то бы они повеселились, то-то бы нафыркались презрительно. «Документы». Истина их не волнует. Им документы нужны! Да чем они тут занимаются? Кто они все такие? Почему им документы нужны в первую очередь? Не-за-доку-менти-рован-ны-ми случаями они и заниматься не будут? Не-е-ет, наука здесь не ходит, не живёт! Какая-то крючкотворская контора, которая при наличии «документов» свершит свой «суд», важно отделит «чистых» от «нечистых»… Зачем? Чтобы повыше поднять свои носы, как та старуха во втором ряду, и помпезно числить друг друга в князьях, графах, на худой конец, в нетитулованных дворянах? Держать в уме, кто из нас не просто инженер, учитель, бухгалтер, медсестра, а «потомок»? Может, они друг друга именуют «ваше сиятельство» и «ваше благородие»? А желающим готовы ПРОДАТЬ титулы – за «десять тысяч долларов»?
Да они просто шарлатаны, мошенники, лохотронщики, торгующие несуществующим товаром! Таким же утратившим силу, как отменённые деньги и старая орфография с «ятями», «ерами» и «фитами»… А разве это самое «дворянство» или титулы, с которым они так носятся, не есть не более чем условность? Вот был твой прадед никто, простой смертный, а потом вдруг разжился капиталами – неважно, как, хоть на большой дороге награбил – и «был пожалован во дворяне»… Или перевешал кучу народа, «бунтовщиков», – и стал в один распрекрасный день за это «графом». И что теперь? Все его потомки, какими ничтожествами ни были бы сами – «чистые»? «Породистые»? Избранные? Будем делать вид, что это так, а причину, по которой предка вдруг «отметили», иногда лучше и не вспоминать… Тем более, что сословную принадлежность отменили почти столетие назад, и новых дворян, графов и князей не появится, конкурентов не прибудет, и можно заломить подороже за причисление в свои ряды.
Вот пакость… Они поклоняются мертвечине, пыльной условности, держатся за неё зубами, охраняют от посягательств разных «незаконнорожденных». Ради чего? Титул потомкам горничной не положен, хоть и рождены от графа. И не надо: на что он, этот титул? Пустое тщеславие. Имущество давно национализировано… Чего они боятся? Блюдут «закон», которого больше нет, как будто закон есть нечто самоценное и неизменное, а не всего лишь условность, о которой люди договорились между собой на какое-то время… пока не изменится жизнь, и люди не договорятся о другом законе.
Так что же важнее – условность закона или кровь, которую не «отменишь»? Что ей делать с «неудобной» такой прабабкой Екатериной? Почему ей предлагают не верить семейному преданию, раз нет «документов»? Почему надо что-то кому-то доказывать? Почему ею, прабабкой, которая прожила длинную и, кажется, ничем не запятнанную жизнь, вырастила троих достойных сыновей и четверых внуков, надо пренебречь, отбросить её, как нечто несущественное? Она существовала – вон и могилку Маша отыскала, плиту надгробную очистила, прибрала… Человек был, иначе и Маши самой не было бы, а отца будто бы у прабабки не имелось вовсе? Был, был! Маша пристукнула кулаком по гранитному парапету набережной. Никто не поможет, никому не надо, только мне – сама найду доказательства, жизнь положу, а докажу! Ткну в нос этим тутанхамонам сушёным, не отвертятся, мопсы родовитые!
Сжав губы и раздувая крылья тонкого носа, Маша непримиримо уставилась в толщу холодных речных вод. Поверхность их беспорядочно трогал нервный ветер, тасуя ямки и пенные гребни. Рванулся, ударил сильнее, сердитая волна подскочила вверх и брызнула каплями прямо в Машино лицо. Она вздрогнула и словно очнулась. Где это она? Сама не заметила, как оказалась на набережной, а весь городской шум с завыванием моторов, грохотом железа и вонючими выхлопами остался за спиной. Куда это её занесло? На что это ты тут собралась «жизнь положить», Мария Юрьевна? Было б за что биться! Ради чего? Примазаться к великому человеку? Ну, докажешь ты, что ошибки нет, и ты – потомок великого полководца. Дальше-то что? Умнее от этого сделаешься? Достойнее? Породистые мумии в Общество примут… А полководцу уже всё равно, его лет двести на этом свете нет, и даже прабабки Кати сорок лет на свете нет, и о Машином нынешнем существовании они не ведают – всё суета сует. Полководец, Мария Юрьевна, тебе не принадлежит, и никогда принадлежать не будет, даже если ты докажешь, что ты его пра, пра, пра… по крови. Он всем принадлежит, всему Отечеству, каждому, кому вздумается разузнать о его победах и деяниях во славу Родины. Его духовных наследников и потомков – легион. Чем ты выше их, с этой своей «кровью»? Ничем. И если кровь важнее сочинённого людьми временного, преходящего закона, то духовное наследство не важнее ли крови? Блажь всё это «кровное родство»… Блажь и пустяки.

(Продолжение см.http://www.proza.ru/2009/12/21/1085)