Я иду на урок...

 
Звонок захлебнулся от собственной значимости и замолчал. Так замолкает маленький ребенок, добившись от взрослых желаемого результата. Только что изнемогал от слез, затопив весь мир горечью несбывшихся надежд, но стоило лишь «крепости» дрогнуть, тотчас волна безмятежного великодушия сметает все барьеры. И летит тебе навстречу такая улыбка, что все остальное не имеет никакого значения, а воля твоя становится подобной пластилину в мягких детских ладонях.
Я иду на урок по ослепшему от солнца коридору и думаю о парадоксальности школьного звонка … Он ведь всегда звонит не вовремя: торопится, обрывая на полуслове  рассказ о путешествиях мятежного Одиссея, или, наоборот, опаздывает, когда так хочется прервать затянувшуюся минуту обиды на расшалившихся не в меру «нарушителей спокойствия» N – класса.
Я иду на урок, оставив позади тихий свет настольной лампы, давно ставшей верной помощницей и другом, а еще безмолвным свидетелем затянувшихся далеко за полночь проверок, конспектов и всего того, что принято называть творчеством.
Я иду на урок в 11 класс, чтобы вместе с моими учениками попробовать понять, почему ослепший, изнемогающий от боли, смертельно уставший писатель, как молитву, повторял: «Рукописи не горят!». Я абсолютно уверена в том, что если здесь и сейчас (не потом, не когда – нибудь!) я научу их чувствовать боль автора, видящего, как языки пламени «проглатывают» его творение, то они никогда не присвоят себе чужого, не позволят себе оклеветать невинного и не струсят, боясь лишиться благополучия. Я вижу, как светлеют их лица, как наполняются слезами глаза и становится хриплым от волнения голос. А еще я не боюсь собственных слез, которые видят они, потому что такое сыграть нельзя, потому что я тоже вместе с ними испытываю эту просветленную, очистительную боль. 
 Однажды на уроке я читала стихотворение Юлии Друниной, которое она посвятила  погибшей на войне подруге. В самый трагический момент я остановилась не в силах справиться с подступившими слезами. Вместе со мной прервалось  дыхание всех моих учеников. Было в этой оглушительной тишине что-то сверхважное, сверхзначимое. Так взрослеет душа. В такие моменты особенно ясно осознаешь, что значит быть учителем. Помните, в знаменитой пьесе – сказке «Золушка» есть размышления о том, что нет таких чудес, которые могут сделать ножку маленькой, а душу большой. Так и в профессии учителя: никакие технологии и методики … не научат слышать, как растет детская душа.
Я иду на урок. Навстречу мне открытые взгляды, радостные голоса. Меня здесь ждут. Даже самые отчаянные шалуны, в чьих дневниках не раз оставался след моей руки. Я уже давно поняла, что именно они в конце концов оказываются самыми благодарными учениками. Каким – то глубинным детским чутьем им удается понять простую истину: моя терпимость по отношению к их проказам  мотивирована тем, что я  тоже родом из детства.    Я – то знаю, что пройдет несколько минут и они стихнут, вовлеченные мною в игру воображения, робко пытаясь представить себе приключения героев, о которых я поведу свой рассказ. И чем тише будет звучать мой голос, тем отчетливее и ярче будет проступать на их лицах возвышенность переполняющих их чистые души чувств.
Я иду на урок. Иду учиться у своих учеников.
Учиться искренности и великодушию, когда «оплакав» плохую отметку или замечание в дневник, они тотчас забывают свои обиды и бросаются на помощь: вымыть доску? принести тетради? одолжить ручку?
Учиться бескорыстию и щедрости, когда, доставая из глубин своих вселенских рюкзаков и портфелей что – то вкусненькое, они спешат поделиться с тобой, потому что  делиться радостью так здорово, потому что плесень зависти  еще  не проросла в их душах.
Учиться не бояться быть смешным, когда, «спасая» друга от неотвратимой двойки за домашнюю работу и стремясь отвлечь твое внимание от «братской» помощи в виде подсказки или шпаргалки, приходится падать со стула или изображать полуобморочное состояние «съевшего что – то не то человека».
Я иду на урок. Иду уже целую жизнь. Потому что быть учителем – это не профессия, это Судьба. Потому что это высокая Судьба. И на такую судьбу не у каждого хватает сил. Особенно в наше прагматичное время.
Беспечен ветер. В вечной книге жизни мог и другой страницей шевельнуть …