К Л А Д

Жили были старик со старухой в деревне, недалеко от Тюмени. Всего 40 километров-то и было до областного города. Деревню в целях конспирации называть не буду. Детей они вырастили, выучили, отправили по разным нефтяным приискам, внуки, когда маленькие были, наезжали часто, а потом повзрослели, в городах им стало гораздо вольготнее, приятнее жить. Ведь в деревне что? Ни тебе дискотек, ни тебе 30 каналов телевидения, ни тебе компьютера. Один магазин, да и то хлеб завозят раз в неделю. Вот и приходилось им куковать вдвоем. Телефоны были у каждого, созванивались с ними часто, но что такое телефонный звонок – в лицо не посмотришь, а смотришь только на то, сколько времени и денег он съел.
Хорошо, власть помогала. Пенсия, по деревенским меркам, у обоих была хорошая, многие даже завидовали, но вслух ничего не говорили. Дед с 1943 года до самого Берлина дошел, да и бабка ему подстать – всю войну работала на фронт, не разгибая спины. Так что жили наши старики в деревне хорошо. Дом, поставленный после войны, еще не рушился, а мелкий ремонт сами делали, своими руками. Ведь не отсохли еще совсем.
В начале 2000 годов дали деду «Оку», как участнику Великой отечественной войны, но ветеран, насмотревшись на эти машины, взял деньгами, добавил из похоронных денег и купил «Жигули» 7-й модели. Все-таки – машина, хоть с «Опелем» – даже военным – не сравнится.
С тех пор жизнь пошла еще лучше. И к сыновьям, дочерям можно съездить, не часто, но раз в год получалось, и больные суставы подлечить в Заводоуковск – тоже не проблема. Так и жили они до 2005 года. Год-то юбилейный, 50 лет со дня Победы над Германией.
Думал дед, соберут опять в районной управе, накроют столы, дадут по стопке, поздравят с очередным юбилеем, а дальше – празднуй, фронтовик, сам, на всю свою смекалку и широту души. Ан нет! Собрали всех фронтовиков района, поздравили, как обычно, а потом и говорят:
– Дорогие фронтовики, все вы принимали участие в поражении фашисткой Германии, но не всем вам посчастливилось, или наоборот не посчастливилось принимать участие в Берлинской операции. А вот у нас в районе есть три человека, которые, можно сказать, своими руками придушили гидру фашизма прямо в его логове. И называет глава района три фамилии, среди которых и фамилия нашего деда. Дед аж подпрыгнул. Да, под Берлином он был, но в него не входил. Ранило его на подступах к Берлину. И после этого ранения он даже Русско-Японскую войну пропустил.
Но память – она штука такая, вчерашний день не помнит, а то, что было 50 лет назад, высвечивает с такой ясностью, что дураку не пожелаешь.
И дед вспомнил последние свои дни берлинской операции. Он тогда был помкомвзвода. Но командира взвода убили за несколько часов до взятия того фольварка, и он остался старшим до прибытия нового. Мешанина и чересполосица в тех местах была такая, что даже маршалы не могли разобраться, где наши, а где немцы. Тем более что немцев будто кто-то подталкивал сзади и они перли напропалую.
Занял их взвод фольварк, самый обычный. Немцев вроде рядом нет, да и свои где-то там, по радио их не слышно. Но фольварк, по приказу надо зачистить, чтобы гадов не осталось. Разбил он бойцов парами, пар этих осталось от взвода только три, и послал их проверять хозяйственные постройки, а сам, со своим денщиком, перешедшим к нему от прежнего командира, решил проверить основное здание. Внутри они ничего особенного не нашли и, оставив солдата на прикрытие, дед полез на чердак. Чтобы уж все было по приказу. Залез, а фонарик слабенький, батареи-то давно уже менять надо, ничего не видно. Так и шел он, ориентируясь только на печную трубу, поводя своим ППШ из стороны в строну, в любой момент готовый нажать на спусковой крючок. Хорошо чердак, как и все у немцев, был чистенький, ухоженный, хлама не валялось.
Так бы и прошел он его, но тут правая нога за что-то зацепилась. «Неужели мина?» – пробила холодная до пота мысль. «Нет, мина бы уже взорвалась, и я летел бы через крышу куском мяса». Дед имел возможность наблюдать за такими полетами. Значит, что-то другое. Он нагнулся, включил свой столь оберегаемый фонарик и увидел под ногами обыкновенную офицерскую фуражку, но полностью набитую золотыми украшениями. Подумав пару минут над предстоящими испытаниями, вспомнив, что война вообще-то кончается, что он никого не грабит, дед высыпал из фуражки все золото в портянку, завернул ее и положил в свой вещмешок. Мало ли что. Может, и довезу до дома, а сдать трофейщикам никогда не поздно.
Спустился вниз, сказал своему солдату, что все нормально. Не успели открыть по банке американской тушенки (из чего они ее делали, так до сих пор и неизвестно), подошли с докладами солдаты взвода, проверявшие надворные постройки. Там тоже никого не обнаружили. Решили поужинать. Связист орал в микрофон, пытаясь докричаться до батальона, но безрезультатно. Достали ложки, и тут – очереди из немецких автоматов. Уж этого-то он наслушался за войну столько, что даже спящим мог определить.
Из ближайшего леска выбежало около полуроты немцев и кинулось к фольварку. Ребята, побросав ложки и банки с тушенкой, заняли круговую оборону. А у деда золото, жалко. Он подполз к ближайшему большому, приметному дереву, в сумерках-то и определить нельзя, какое, но на въезде – это он точно запомнил, саперной лопаткой разрыл ямку между корнями и уложил туда портянку с кладом. Крестьянским умом кумекая, что еще вернется и найдет.
Немцы, нарвавшись на хорошо организованный отпор, быстро откатились к своему леску, а деду не повезло. Одной из последних очередей он был ранен в живот. Хорошо, что не поужинали! Радист наконец-то докричался до батальона и помкомвзвода быстренько эвакуировали в батальонный медсанбат, а потом и в госпиталь под Тюмень. В 1946 году он, уже здоровый, награжденный, работал в колхозе, в своей деревне, там же и жену себе нашел. И никому не заикался о найденном им кладе и о месте, где он его спрятал. У каждого человека есть скелет в шкафу – так говорят англичане.
 И тут вдруг эта оказия. Едут в Берлин. А там – 40 километров – и тот фольварк. Его-то он помнил как наяву, и дерево тоже помнил. Не раз оно к нему во сне являлось.
После того празднования завертелось все, как у черта на сковородке. Не успели протрезветь – на те вам -  представители из области. Вот Вам, дорогие участники берлинской операции, билеты на поезд до Москвы, а там Вас всех соберут в один поезд – и сразу до Берлина. О питании не беспокойтесь, все включено. И вообще ни о чем не беспокойтесь. С Вами будут обращаться, как с победителями. Но если хотите что-то посетить – лучше здесь российские деньги поменяйте на евро. Там, кроме евро, ничего не берут.
Так и поехали наши ветераны из Тюмени в одном вагоне, в Екатеринбурге прицепили другой вагон, до границы добрались уже полным составом. Действительно, кормили-поили как на убой, ни в чем отказа не было. Но карманных денег, как это у нас часто бывает, не предусмотрели. Так что рассчитывали на то, что успели обменять в Тюмени. Нет, никаких проблем у них не было. Встретили их, действительно, как победителей, поселили в хорошей гостинице, где все включено, но им, кроме обязательной культурной программы, хотелось побывать там, где воевали когда-то. После осмотра Трептов-парка, Рейхстага, других достопримечательностей города каждого потянуло в те места, которые они прошли в 45-м своими кирзовыми сапогами. И оставался на это всего один день!
Нашего деда сверлила неотвязная мысль: съездить на тот фольварк, где закончил свою Берлинскую операцию. Посчитал он обмененные деньги, прикинул, поспрашивал у таксистов – получалось, туда и обратно хватит. Проблем с языком и направлением не было. У него после ранения сохранилась планшетка его командира взвода с картой местности, которую он хранил все это время. Достаточно было показать ее таксисту – кстати, русскому немцу, и тот с готовностью кивнул головой и назвал цену, вполне соизмеримую с финансами нашего ветерана.
Поехали. В дороге особых разговоров не было. Таксист – молодой, даже не мог толком объяснить, почему жил до середины 90-х годов в Казахстане, а потом, вдруг, неожиданно переехал в Германию. Ехали долго. У них там, оказывается, тоже пробки. Доехали, таксист остановил машину, сказал: «Вот твой фольварк», и адрес назвал. Дед и сам начал узнавать окружающую местность. Да, именно здесь он вел со своим взводом, вернее, с тем, что от него оставалось, свой последний бой. И здание, и пристройки, и дворовые сараюшки ничуть не изменились за 50 лет. Ну, может, приукрасили их, подкрасили, а так – что тогда ночью, что сейчас, под вечер, – все было одинаково. И даже аллея на подъезде к фольварку была, но какая-то не такая. Тогда стояли могучие деревья, в ночи и не разобрать какие. Но вроде бы дубы, а сейчас аллея состояла из ровненьких елей-однолеток, подсвеченных заходящим солнцем.
«Ну вот и приплыли, – тоскливо подумал ветеран. – Где ж теперь мне мой клад искать?!».
Но все-таки бывший командир определился на местности, нашел место, где стоял могучий дуб, под которым он спрятал свое сокровище. И что вы думаете? На месте этого дуба пролегала асфальтовая дорога, ведущая к главному зданию фольварка.
Вот неудача! Если и не нашли клад, то закопали его метра на два вглубь. Немцы – они дороги строят хорошо, добротно, в чем он мог убедиться, проезжая по Германии с востока на запад.
Постоял он еще пару минут, тут таксист начал клаксонить – мол, пора возвращаться, время. «Цигель-цигель-ай-лю-лю!»...
Вытер набежавшую слезу ветеран, да и вернулся к такси, которое его и домчало до гостиницы, где остановились победители. На следующий день были еще какие-то встречи, их благодарили за освобождение немецкого народа. Слова, слова!.. Никак они не затрагивали сердце деда. Были какие-то фуршеты, застолья, митинги в честь победителей фашизма, но заноза, засевшая в его сердце, так и колола, так и колола.
Через день они всем поездом выехали на Родину, по пути отцепляли вагоны, кто-то уезжал на юг, кто-то на север. С разных мест все были. После  Москвы остались всего три вагона и вагон-ресторан. Пошел наш дед в вагон-ресторан пообедать, да и решил занозу, которая никак не проходила, водочкой немного смахнуть. Ну и смахнул! До ближайшей станции, где был медпункт, – три часа ходу, а сердце остановилось. Так и помер в поезде, и никто не узнал, куда это он в Германии на свои собственные деньги ездил.
Довезли до дома и похоронили его с почестями – военкомат районный расстарался. Вот, мол, повидал свою молодость дед – сердце-то и не выдержало. Бабка осталась одна, после смерти деда и дети, и внуки стали навешать чаще. Так и живет. По воскресеньям на кладбище ходит. В отличие от нынешних поветрий, на обелиске попросила прикрепить красную звезду рядом с крестом.
Вот они, долги наши, и никто их нам никогда не спишет и не простит.
В. Лозманов 
Декабрь 2009 года.