166

***

Тону в деле – и выныриваю оглушенным утопленником – и начинаю делать следующее без сознания, как призрак. Может, потому и рисую призраков, и пишу их? («Как тонко!» – того гляди, оборвется…)

***

Простил ее и даже сам попросил прощения, выдумав некий, кажется,  и не существующий грех, но после в душе своей увидел, что не простилось, не зажила рана (так ведь она ее ничем не смазала… вообще, вся сцена взаимных прощений мне только привиделась… нежелание  даже извиниться обижает всё глубже…)

***

«Эстетика» и «стерильность» –  синонимы, потому что вещь должна быть чистой, а покойник обмыт. А если ты занимаешься жизнью, то тебя не приметят, скажут «что тут особенного»; или опровергнут, причем отчасти успешно. Вообще, начнется приятное оживление, споры и только потом кто-то спохватится: «мы же совсем забыли про искусство. Извини, мы сожалеем, но тебе не можем поклоняться, ты же всего лишь один из нас. А это – вещи и покойники – заведомо вне нас и уже поэтому заведомо лучше  и сильнее нас. Они наши боги. Особенно дорогие вещи, сделанные по завету наших дорогих покойников».

***

«Был мертв, пропадал и нашелся...» - пропадал так, что меня можно было почитать мертвым. Но самое удивительное  то,  что мне казалось, что я жил, и причем вполне нормально…

Жили два брата. Один был нормальный -  ходил на работу, надевая шляпу на вымытую голову, приходил с работы, снимая ботинки, где ноги потели - а другой непутевый, пропащий. И спокойно жил первый брат только в те периоды, когда тот пропадал настолько, что вовсе терялась с ним всякая связь. «Может, он умер где-то под забором». Спокойно было, но скучно,  не было же больше у первого брата ни единой родной души - одно лишь море здоровканий. Поэтому когда второй вдруг все же объявлялся - падая как снег на голову - первый не только озабочивался, но и радовался втайне. А забот уж с этим вторым всегда был полон рот. «Крестные муки ради тебя каждой день принимаю, голову некогда вымыть, носки, стыдно сказать, пятый день не меняю»...

***

Вот так и мечусь я между  двумя самими великими истинами, одна из которых требует крестного, предельного напряга, а другая полного, предельного покоя; никак не могу стать достаточно «долгоруким», чтобы достать до них обоих и достаточно сильноруким, чтобы удержать их полный вес; ведь метания разрушают и дух, и тело - они созданы для неподвижности. «И руки, ноги не успели, и голова не додумалась. Если бы голова додумалась, то руки, ноги по-любому  успели. И если бы руки, ноги всю силу имели, то голове просто можно было отдыхать, по сторонам глазея. «А так, мне кажется, что все это зря»…

***

Почти не верю, что 20-летнего можно считать взрослым человеком. При обычной системе воспитания, когда люди, с одной стороны, просто брошены, а с другой заморочены всякими фантастическими «географиями» и «биологиями», что они могут понимать в жизни? Да что говорить: большинство во взрослую силу и во всю свою жизнь так ничего  и не могут понять; просто обзаводятся скорлупой и проторенной дорожкой. Разве, о чем-то догадываются иногда – с испугом и желанием поскорее забыть.

***

Птицей стал тот, кто сильно взмолился, камнем падая вниз – разве птицы не похожи на черные камни с крылами?

Куда девать мне свою духовную энергию, когда я так глуп был во всю жизнь, что не смог сделать в стене никаких других окошек…