Глава11. Я посещаю детский садик

       Мамочка показала мне три аккорда на которых я мог играть и вальс и фокстрот и цыганочку и в последствии будучи уже взрослым веселил этими аккордами весь народ!

           Меня определили в детский сад, в младшую группу.  Садик  был только для детей сотрудников НКВД. Очень даже не плохой. Располагался он на втором этаже углового дом,  на пересечении двух улиц - Большевиков  и ул. Коммунистическая, напротив рынка. На первом этаже был спортивный магазин, в котором продавали  различный спортинвентарь - лыжи коньки и т.д. Почему я это всё так подробно пишу? Потому что помню. И потом, нас - кировчан, очень много разбросано по всем городам России и поговорку: вятский народ хватский тоже вся Россия знает. Может быть, кто-то прочтёт эти строки и защемит у него сердечко по своей родной земле и ностальгия переполнит  его чувственную душу. В 1956 году выпорхнул я из семейного гнёздышка, а в душе и в сердце и в памяти навсегда остались улицы и закоулочки и овраги с гор, которых мы катались на лыжах, но к этому я ещё вернусь. Конечно, я не помню чётко последовательности событий, которые происходили со мной с трёхлетнего возраста, но фрагменты этих событий отразились в моей памяти чётко и я постараюсь их сейчас описать.
Помню,  привозили, и увозили меня из садика в санях похожих на деревянный короб, т.е. с высокими стенками. Дно устилали стёганым одеялом, закутывали, выставив только кончик носа, и везли за верёвочку, таща этот короб со мной, к моей «мамочке». Кто возил меня из садика, не помню, но часто просили соседку- Розу. Как-то раз эта Роза зазевалась, и мои санки сбила лошадь, запряжённая в большие сани, которая сорвалась неведомо откуда и бежала без седока прямо по тротуару. Я тогда чуть не погиб, лицо у меня было залито кровью, лоб рассечен и мне его потом зашивали и над левым глазом на всю жизнь остался шрам, который и сейчас присутствует, но глаз, слава богу, остался цел. Вообще с детства я меченный и пятно пигментное при рождении, на лбу, а тут ещё и шрам, но ничего жизнь продолжалась.  Дома тоже происходили события и немаловажные и мне скучать не приходилось.
           Папа утром уходил на службу, а он всегда (так положено) был в форме и в то время имел звание старшины.  Очень он уж следил за своим внешним видом и, как Чичиков, сто раз в большое гардеробное зеркало посмотриться, прежде чем из дома выйти. Похоже, форму он любил, и она в то время была сшита из добротного материала, который имел странное название-«диагональ». Зелёная диагоналевая гимнастёрка и синие, тоже диагоналевые брюки, хромовые сапоги и всё это под ладно пригнанным портупеем и с кобурой на боку, фуражка с синим верхом и лакированным околышем - приятно впечатляло мой детский глаз, и я любил и гордился своим папой, но и он любил меня не меньше. Как уже писал ранее, служба его была не далеко, что называется дорогу перейти, комната у нас была угловая с двумя окнами с одной стороны и тремя с другой, и они выходили прямо на уличные тротуары. Я прилипал носом к окну и следил, как папа удалялся и подходил к своему « Большому Дому». Как уже писал, было два перерыва – дневной обед и вечером примерно с  пяти до восьми вечера. Папа всегда старался поспать в  вечернее время. Я оставался с «мамочкой». Мамочка, а папа ей купил рояль, садилась за рояль и музыцировала и аккомпанировала сама себе и пела - «Как на кладбище Митрофаньевском отец дочку зарезал свою….» Зарезал то он её по настоянию мачехи. И эти песни она пела таким жалобным голосом, что у меня наворачивались слёзы, и я мог убежать в маленькую комнату и плакать навзрыд, что меня приходилось даже успокаивать. »Мамочку» я  тоже в это время любил, и мне тоже было её жалко, как будто, эта дочка была её! Позднее она мне показала три аккорда, на которых она в основном и музыцировала. Я с этими тремя аккордами, научившись импровизации, впоследствии мог сыграть и вальс и фокстрот и цыганочку с выходом и удивлял народ своими примитивными способностями и даже поднимал в пляс ресторанную публику в пляс, что никто за столиками не оставался. Это было в городе Пинске в Белоруссии, но об этом потом.
        Вообще жизнь текла, меня воспитывали, за мной следили, иногда баловали и сильно не обижали, а я был послушный, но вредный. Маму родную забыл почти сразу и даже не вспоминал, если бы сами родители не дали повод задуматься мне - а о какой такой» попадье» они всё время говорят, когда ссорятся между собой? А ссорились они между собой довольно -таки часто, видимо, у обоих за прошлую жизнь до брака, была полная пазуха камней и взаимных упрёков. При всей моей любви к отцу, интеллигентом я его ну никак не могу назвать, »мамочка» была на порядок выше и образованнее его и прочитала при мне одну книжку, а может и не одну. Но вот «замок Броуди» Кронина она упоминала не раз,  впоследствии я её тоже прочитал и на одном дыхании. А что с папы взять, начальное образование, он и газету-то читал, чуть ли не по слогам и как-то очень странно, торопился произнести вроде бы прочитанное слово, ещё не дочитав его, я всегда (про себя), удивлялся его манере чтения. Но зато у него была масса других мужских качеств, которыми обладал и частично поделился со мной, но это будет рассказано в последующих страницах моего повествования.  (Продолжение следует)http://www.proza.ru/2009/12/21/715