Катя

-И стали они жить-поживать, добро наживать.
-А что было потом?
Катя  знает, что после "добра наживать"   никогда ничего не бывает. Но почему-то,  даже  как будто  против своей воли, всегда задает взрослым этот  неизменный вопрос, когда вечерняя сказка подходит к концу.
-Потом,- говорит мама,- нужно спать. У нас гости, Катя, и не могу я больше с тобой сидеть. Это неудобно. Сама бы должна понимать.
И прибавляет многозначительно:
-Ты ведь уже большая.
Сегодня у Кати был день рождения. Сегодня ей исполнилось пять лет. И взрослые гости, собравшиеся в гостиной, принесли ей по этому случаю столько подарков, что она даже не успела  как следует  их рассмотреть и разобрать. Так они и остались в передней, сваленные в кучу на старом диване под большим зеркалом.
Мама поднимается со стула, обеими руками поправляет прическу и оглаживает на боках новое блестящее платье.
Затем подходит к детской кроватке, в которой раньше спала Катя, а теперь спит маленькая Леночка. Мама склоняется над  кроваткой, поправляет одеяло - и идет к двери, за которой горит свет. Леночка давно спит.А Катя лежит, заслушавшись перестуком маминых французских туфель по деревянному полу - о чем это они переговариваются между собой …по-французски?

 Распахнулась, пропустив море дымящегося света, затем ахнула на всю спальню вновь захлопнувшаяся за мамой дверь, и теперь Катя будет подстерегать момент, когда пробьется, прорежется в наступившей темноте золотая щелочка.
Потому что Катя знает- если в соседней комнате горит свет, как бы плотно ни была прикрыта дверь,щелочка, рано или поздно, у порога или в центре у ручки,- непременно протиснется.
Такая лукавая, прищуривающаяся, подмигивающая щелочка, примечать которую научил ее недавно папа,- с ней Катя уже не боится темноты.
Большой ковер на стене сделался совсем черный и мохнатый. А из  не закрытого ставнями  окна смотрит на Катю темный, чужой лик ночи.
Несколько раз Катя задавалась целью проследить, как из дня получается ночь, да все не хватает терпения, либо подворачивается дело полегче. Вот и сегодня она опять  упустила очередную возможность заняться наблюдениями, которые вновь придется отложить до другого, более подходящего случая.

Ты уже большая…Сколько раз  слышала эти слова  сегодня Катя с тех пор, как проснулась, разбуженная солнечной колючкой, нацелившейся ей прямо в глаз сквозь дерево, растущее в палисаднике перед окном, когда домашние пришли поздравить ее с днем рождения и с шумом распахнули настежь ставни.
Леночка тоже проснулась, села на постели и, пока Катю хвалили, дергали за уши, целовали и обнимали, она сидела не шелохнувшись, и лишь таращилась во все свои серые.
Леночка, или как зовет ее папа, Рунда-Тунда-Клопотуха,-тихий ребенок. И делает все всегда очень тихо.
Тихо катается верхом на Серко, может тихо забраться в бочку с дождевой водой у сарая, или тихо убежать из дома.
Однажды эта тихоня сбежала из дому голая и мокрая, прямо из ванночки. Мама купала Рунду-Тунду в летней кухне и на минуту отлучилась за банным полотенцем. Вернувшись с полотенцем, уже развернутым, чтобы сразу дитя укутать и унести в дом, она увидела, что ванночка пуста.
Хорошо, что вечер  был воскресный и Рунду-Тунду, появившуюся как ни в чем не бывало на улице, среди
гуляющих, сразу же заметили. Хорошо, что нашлись знакомые, две сестры-учительницы, узнавшие Леночку, чей она ребенок. Так что, когда мама выскочила за калитку, не зная куда бежать и что делать, перепачканную в песке, довольную собой кудрявую белокурую Рунду-Тунду за руки вели к дому.
…И все-то ей можно. И никто никогда ее не ругает. Потому что она маленькая.

Вокруг уже совсем не та кромешная тьма, как Кате показалось после ухода из комнаты мамы. И щелочка, долгожданная щелочка, только что просочилась сквозь дверь и блеснула Кате в глаза.
В гостиной патефон хрипит "Акуккарачу", потом "Все хорошо прекрасная маркиза".Музыка смолкает, и до Кати доносится вырвавшийся из общего гама знакомый голос Михаила Харлампиевича, папиного начальника, с которым она недавно поссорилась. Он всегда дразнится, этот Михаил Харлампиевич. Катя долго отмалчивалась, но однажды ее терпению пришел конец.
Месяц тому назад был первомайский парад, на площади, перед стадионом. Катя шла с мамой, вся такая нарядная, в украинской вышитой сорочке, пышной юбке, в бусах и в веночке с цветными лентами,- когда навстречу им попался Михаил Харлампиевич. Подошел к Кате - и принялся за свое.
-А у тебя глаза грязные.Черные-пречерные.Что же ты не отмоешь глаза мылом, как следует? Ай-яй-яй.
 И тут это произошло.
-Сам ты, глаза грязные!- вдруг  выпалила громко  во весь голос Катя.
И как же тогда все возмутились. Как все ее обступили и стали стыдить:
-Разве можно так со взрослыми разговаривать?...
Катя вслушивается в голос Михаила Харлампиевича, стараясь понять, помнит он эту историю, или нет. А может быть, помнит, но притворяется, что забыл ?
За дверью опять поют. Кто-то один затянул -и дружно грянуло, подхваченное всеми:"Выпьем, братцы, выпьем тут, на том свете не дадут. Чи дадут, чи не дадут, выпьем лучше, братцы, тут".

В спальне, кроме двери в гостиную, есть еще одна, ведущая в маленькую боковушку с окном в сад. В боковушке за стеной тихо и темно. Наверное, сестра Вера ушла гулять. Сестра Вера часто по вечерам уходит гулять. Потому что ей уже исполнилось шестнадцать лет. И с сестрой Верой у Кати в последнее время пошли нелады.
Однажды  она погналась за Морой, большой и очень проворной кошкой, но что-то не особенно удачно. Упала, расшибла оба колена и расплакалась. Плакала взахлеб, плакала так, как плачут, когда плачут, плачут и никак остановиться не могут. И тут Вера вышла из своей комнаты. Сестра Вера стояла на пороге своей комнаты и смотрела как Катя плачет. А потом приказала немедленно замолчать и не мешать ей делать уроки и читать.
-Замолчи, а не то…- Вера сжала губы и так посмотрела на Катю, что та сразу перестала плакать.

-…Странный, странный ребенок…Елена Владимировна собирает все ее сочинения, говорит, что их следует в школе
на видном месте хранить, под стеклом. А я не знаю, что и думать,- говорила мама, когда сидела вместе с папой в саду на скамейке, а Катя крутилась рядом и  как- будто ничего не слышала.
-Загляну к ней- лежит и читает. Читает весь вечер напролет. А утром книга опять раскрыта на той же странице, что и вчера, и позавчера, и месяц назад. Что-то происходит с ребенком,- говорила мама.
Последнее время в семье много разговоров о старшей Катиной сестре, после того, как Вера, рассорившись со своей любимой подругой Лялей, камнем выбила окно у нее в доме. И если бы Катю спросили, она  бы еще кое-что про Веру могла рассказать. Например, как Вера прячется в сарае, когда к ней приходит на урок старенькая учительница музыки Аделя Андреевна.
И никакой эта сестра Вера не ребенок,- делает вывод Катя.-Дети, когда ходят, так громко не топают.

Катя старается больше ничем сестру не гневить, запретов ее старается не нарушать. А главный из них - это в комнату сестры не входить, и, тем более, на столе у нее ничего не трогать. Лишь однажды осмелилась Катя переступить запретный порог.
Мама велела ей отнести Вере второй завтрак и показаться , заодно, в новом матросском мальчуковом  костюмчике и с новой стрижкой "под мальчика".Катя пробовала, было, возражать. Но мама и слушать не пожелала. Сунула ей в руки подносик, на котором стояла тарелка с хорошо подрумяненной жареной картошкой и пупырчатым соленым огурчиком, другая тарелка с тонкими ломтиками белого хлеба, стакан горячего дымящегося какао,- и, повернув Катю за плечи, легонько втолкнула ее в дверь.
Сестра Вера полулежала на кушетке, подобрав под себя ноги, и, подперев щеку ладонью, запустив пальцы в густые рыжие волосы, читала. Она читала книжку без картинок.
В комнатке было темновато от заслонившей окно  раскидистой  яблони, и было множество открыток ,  книг, вырезок из журналов, разбросанных на столе и на полу.
Сестра Вера молча приняла из Катиных рук свое любимое кушанье, поставила поднос рядом рядом с собой  и продолжала читать, пока вдруг не заметила, что Катя все еще стоит на пороге, выпрямившись и заложив руки за спину. Вера несколько мгновений исподлобья рассматривала Катин костюм, потом перевела взгляд на коротко остриженную темную головку с мягко оттопыренными ушками,- фыркнула.
-Как крыса.
И опять углубилась в чтение.

Катя лежит и смотрит на щелочку. Она сморит на щелочку до рыжих световых мурашек в глазах- и смаргивает. И щелочка вдруг плавится. И глазам становится влажно и тепло.
Лучше думать о чем-нибудь другом,- решает Катя.
И видит Катя солнце. Она видит залитую солнцем гостиную, где вымытый пол яркий как яичный желток, и важную Мору, расположившуюся на одном из двух подоконников.
Катя наблюдала сегодня целый час, как Мора, в ожидании  гостей, совершала свой утренний туалет.
Она сидела, опутав себя снизу пушистым хвостом, слюнявила, прижмурившись, тыльную сторону мягкой бело-рыжей лапы и чистоплотно умывала, по порядку, щеки, нос, подбородок, потом опять тщательно намусоливала лапу и мыла себе уши, прижимая их к голове и выворачивая на розовую, просвечивающую против солнца  изнанку, где растет белый пушок.
Катя видит и Леночку, маленькую своенравную свою сестрицу. Она сбежала, по своему обыкновению, из дому.
Но следом за ней на этот раз шла мама, нарочно оставившая калитку открытой.А за мамой увязался Серко, и так, друг за другом, все и пришли в парк, к речке, дорогу куда Рунда-Тунда , оказывается, знала прекрасно.
Катя видит и речку, раздвигающую стволы старых   каштанов,- и уже спит  и снится ей что-то зеленое, непонятное и смешное.


Когда Катя проснулась, было не утро. Она почувствовала, что до утра еще очень далеко, а над миром застыла глубокая ночь. И неясно, что теперь? Наступило ли уже "завтра" или все еще длится "вчера".Но, в таком случае, куда же подевалось тогда "сегодня"?
За приоткрытой дверью по-прежнему свет и какое-то движение. Но что это там за недобрая такая песня, которой она прежде никогда не слыхала. Видно, что-то неладное приключилось в мире, пока она спала.
                …убил и закопал
                и на могиле написал.
                Что!!
В последующее мгновение Катя узнала, что у попа была собака. Поп собаку свою любил. Но собака съела, без разрешения, кусок мяса. Утащила за сарай и быстро съела в углу. Тогда поп взял и убил свою собаку. И закопал в могилу. И потом написал, что с его собакой случилось.
Катя попыталась представить себе все то, что услышала и не поверила. Тогда песня, словно затем, чтобы убедить ее, непонятным образом изловчившись, перевернулась вся вверх тормашками и началась снова.
С замирающим сердцем Катя прослушала песню еще раз. Странная песня, как будто торопившаяся к концу, ловко увильнула от него в самый последний миг и опять вернулась назад.

Катя лежит неподвижно, прислушивается. А странная  ночная  песня, как заколдованная, продолжает повторять сама себя, и с каждым разом у Кати все меньше надежды, что собака все-таки успеет спастись.
И Кате вдруг чудится, что за дверью сейчас все по-другому, что нет там вообще знакомой гостиной с буфетом и лампой под бордовым шелковым абажуром, гостиной, где по вечерам  папа слушает радиоприемник и где лишь этим утром умывалась Мора,как обычно поджидавшая гостей.
И уже кажется Кате, что теперь так и будет всегда - песня, которая не кончается и ночь, прижавшаяся к окну.
 
-Что же ты, Катя, не спишь?
В рассеянном  неярком  свете Катя  видит над собой Людмилу Ивановну, жену того самого Михаила Харлампиевича, с которым она недавно поссорилась.
- А собаку в самом деле убили или понарошку ?
- Какую еще собаку?.. Конечно, понарошку.
Людмила Ивановна подходит к двери в гостиную и приказывает, чтобы "эту дурацкую песню" немедленно прекратили и не мешали детям спать. И сразу же становится тихо. Людмила Ивановна усаживается рядом с кроваткой и начинает рассказывать Кате сказку.
Людмила Ивановна - смешная тетя.
Во-первых, она курит. А сегодня за столом взяла и поставила себе на голову стакан -потому что не хотела больше пить.
Мама говорит, что Людмила Ивановна любит Катю,- ведь у нее нет своей девочки.
Темнота чуть-чуть отступила от окна и показались деревья.
Похоже, что они  сейчас выше, чем днем, будто встали на цыпочки. Катя вспоминает, как мама вчера- или позавчера-
варила в саду клубничное варенье, как оно ворочалось и шевелилось в медном тазу над дымным костром. Катя ходила вокруг и смотрела, ожидая, пока мама не даст ей попробовать снятую с варенья розовую пенку, от которой пощипывает язык. А потом занималась своими делами - стряпала борщ из травы и битого кирпича, пекла пироги из  сырого песка. И вдруг появился папа. Он приложил, в знак молчания, палец к губам, подмигнул, и, оглядевшись по сторонам, велел Кате следовать за собой.

 Касаясь друг друга головами, они сидели на корточках в самом конце сада и разглядывали тоненькую сухую трещинку в земле, из которой выползали чем-то взбудораженные муравьи. Ничего особенного в муравьях  Катя поначалу не приметила, кроме того, что было их очень много. Но, присмотревшись повнимательнее, ахнула от удивления.
У некоторых из муравьев остро поблескивали на спинках узкие блестящие крылышки. И папа ей рассказывал, что где-то объявлена война. И муравьиный народ собирает в поход войска из бесстрашных крылатых воинов. Они, точно крошечные аэропланы, взлетали, а их бескрылые собратья провожали их и, было видно, очень волновались…Папа ушел, а Катя еще долго наблюдала за крылатыми муравьями, которые в воздухе становились похожи на самых обычных мошек.
Завтра будет новый день. Катя проснется и выбежит в мокрый щебечущий прохладный сад. И побежит, побежит   вокруг всего дома, мимо качелей, мимо бочки на углу под ржавой дождевой трубой, мимо забора, обсаженного кустами желтой акации, мимо зеленой калитки, возле которой сложены колоды недавно привезенных дров,- и Серко будет, прыгая, нестись рядом.
- И стали они жить-поживать, добро наживать,- доносится издалека чей-то размеренный голос.
Кате очень хочется спать.
…Нужно спать, чтобы проснуться уже по-настоящему.
Когда будет утро.
Когда будет завтра.