Валертон и Петроний

Ввалился Валертон к Петронию на ночь глядя. Полушубок сдёргивает, на шифоньерную дверцу навешивает. Сбоку, за ремнём, пристроен остро наточенный топор. Башмаки му¬зейным экспонатом посередь коридора установил. А чего? Друзья - Валерка и Петька - с хулиганского детства: барин с барином, а не Хрущев с Гагариным.

- Пойдем в двенадцать ночи. Верёвки возьми метров десять: связывать надо будет...

Дети угомонились. Жена пожелала спокойной ночи, зевая, ушла в спальню.
Друзья подкрепились копчёным салом, водочки для храбрости приняли. Перед выходом на дело посидели молча.

На улице закурили. Идут неспешно, озираются и прислушиваются, готовые дать дёру в опасный момент.

Из-за угла выныривает милицейская машина, перегоражива¬ет путь ходокам. Бежать поздно.
- И куда эт мы хочем лыжи навострить?! - из неосвещённой
кабины раздается стальной голос.
Валертон не исключает возможности обыска. В тело впивается холод от топора. Петроний вдавливает грудь, чтобы за пазухой не выделялась веревка.
- Да мы с ночной смены... на химическом работаем...
- Вы шибко-то не разгуливайте! Маньяк тут где-то ходит, троих
женщин и два мущина за неделю зарезал...
-
Машина, плюясь рыхлым снегом, устремляется к магазину, где в свете фонаря возникла человеческая фигура.

Друзья обогнули крайний дом и вышли к полю, над которым в снежных завихрениях посвистывал ветерок.
В иных местах ноги проваливались по колено.

- Может, вернёмся? - засомневался в благополучном исходе операции Петроний.
- Крепись, корчагинская морда! Нам ночь дана для славных дел!
Через полчаса вышли на утрамбованный, засыпанный соломой снег. Вдоль дороги - коровники, погружённые во тьму. Неподалеку домишко с освещённым окном.

Валертон поправляет топор. Петроний суёт руку между пуговица¬ми пальто, пытается застегнуть рубашку - от лохматой верёвки чешется оголившийся живот.

Стук в заиндевевшее окно поднимает кого-то с постели. На крыльце появляется бородатый мужчина. Валертон вскидывает руку и с размаху здоровается со сторожем.

- Ну как, Сергеич, днём присмотрел?
- Конечно. Топор острый? А то толстая - рубить долго придётся.
- Топор как бритва "Джилетт", тюкнешь пару раз - и нет!
- И верёвку взяли! - встревает Петроний. - Вискозная, хоть
вешайся!
-
Прошли вдоль озера, где неприятно шуршали камыши, будто кто специально на нервы действовал. Сквозь небесную хмарь с карьеристской настырностью пробивалась обглоданная луна.
Сергеич с трудом тащил свои валенки, в которых было бы не тесно ногам слона.
- Я рубить не буду, вернусь в лачугу, а вы уж управляйтесь
сами. Мое дело - показать. Вот она, третья слева. Ну пока! В
субботу зайду, в картишки перебросимся.
- Покеда! - Валертон освобождает топор, сплёвывает на замшевые перчатки, бежит, крякнув, вонзает топор на уровне груди.

Петроний извлекает верёвку и начинает распутывать. Одна из щепок шлёпает ему по глазу, отчего глаз слезится, а бойцовское настроение портится.

Валертон дорубил до сердцевины ствола, передал эстафету, сел в снег, закурил.
- И чего в округе ни одной ёлочки не растёт?! Руби эту дылду!
Мы же не мясники, махать нам не с руки. Это сосна, что ли, Петроний,
али кедра?
- Сам ты кедра! Кедру в Сибирь за тыщу лет до Сталина
сослали.
-
Друг хотел было возразить, но в открывшийся рот залетела щепка с порядочный кусок колбасы. Валертон выплюнул древесное изделие, как обычно выплёвывал беломорину, - подальше, чтоб подростки ошнарики не рыскали.
- Эй, дровосек! Не забывай, что рядом человек!
-Вот я и не забыл! - Петроний поворачивается к другу доволь¬ным лицом с почерневшей глазницей.
- Чёрт! Ты мне, по-моему, зуб надломил, а насильно не будешь мил.
- Зубья зубьями, а дружбанство дороже синяка под глазом!
- О'кей! "Тампекс" тебе в зубы! Э-э-э! Качается!.. Бежим!..
-
Петроний бросает топор, бежит задом, разворачивается и врезается в соседнюю сосну, падая в снег с расквашенным носом.
Валертон, пригнувшись, будто боясь вражеской пули, зигзагами устремляется под уклон. Срубленная сосна кроной накрывает бег¬леца.

- Валертон, ты живой?
Из-под ветвей раздается страдальческий голос:
- Я не могу подняться! Вынь сучок из ягодицы!

Петроний никак не найдет топор. Минут десять расшвырива¬ет ногами снег, с досады по-футбольному бьёт по бугорку и взвизгива¬ет. Лезвие топора вонзается в нос зимнего ботинка. Раненый ле¬соруб идёт оттяпывать ветви. Валертон беспокоится:
- Эй, смотри по головному убору не шваркни, а то целый дом
советов ухайдакаешь!
- Не боись! Башка у тебя всё равно чугунная - её атомная бомба
не возьмёт.

Освобождённый Валертон, как в карман, лезет в разодранное место штанов.
- Интересно, а трусы целые! Вот что значит - "черные семейные"!

Нарубили ветвей попрямее да попушистее.
- Вяжи, Петроний, твой звездный час настал!

Прежде чем были готовы две вязанки, Петроний изрядно намучился с разрубанием верёвки на равные части. Топор до того зату¬пился, что, казалось, пальцем было бы быстрее.
- Ну что? В путь-дорогу фронтовую! Если хочешь, поцелую!
- Мне не нужен поцелуй, я тебе отрежу нос!

Решили пойти через озеро - короче. Валертон первым у камышей проваливается по пояс в ледяную воду, встает на дно.
- Эй, соломинку утопающему!

Петроний почему-то вместе со своей вязанкой бросается к Валертону. И уже вдвоем, оглашая окрестность красноармейскими возгласами, они возвращаются на исходную позицию, поломав лед до самого берега.

- Теперь только бегом! Иначе с нами жёны разведутся!
- Эх, сейчас бы панадола возле бабьего подола!

По снегу реактивно шуршат обледенелые вязанки. Одежда на бегунах хрустит целлофаном.
- Вперед, к светлому и теплому будущему!..
- Ура-а-а! На штурм Зимнего, а лучше - Летнего!..

На поле остаются две широких борозды, будто "кировцы" про¬шли, впервые в мировой практике проведя сев хвойными иголками.

Неподалёку от магазина остановились отдышаться. Петроний языком ловит снежинки, ворочает кадыком, будто дорвался после голодовки до гуманитарной помощи.
Глянули на вязанки: редко где хвойная щетина, в основном -лохмотьями кора.

- Вот тебе, бабушка, и Юрьева ночь!..
- Да-а... Наступили холода-а...

Из снежной круговерти возникла какая-то щетинистая громадина с ножом, здоровым, как меч.
- Попались, голубчики!

У Валертона стали часто сходиться и расходиться коленки, по ляжкам пошло долгожданное, но влажное тепло. У Петрония изда¬лись характерные унитазные звуки.

- Сымайте одежду! И быстренько!
- Как одежду?!..
- Мы... её ещеё.. не-е-е постирали... не-е просушили…
- Ну тогда получите!

Нож пронзил Петрония, как кусок масла. Несчастный перекосил¬ся от боли и рухнул подгнившим столбиком.

"Надо выручать друга!" - подумал Валертон и, как Магомет к горе, в каратистской позе двинулся на верзилу.

Убийца извернулся черепашкой ниндзя и ловким ударом отрубил каратисту обе руки. Валертон нагнулся, чтобы их поднять, но под¬нимать было нечем. Он вгорячах увидел конец окровавленного ножа, вылезшего из его груди, и дико заорал:
- За-ре-за-ли!..

Валертона потрепали по плечу и спросили:
- Кого зарезали?
- Меня зарезали...
- Когда?
- Вот только что... Зарезчик убежал...

Валертон встал на колени и начал искать на снегу свои руки.
- Что ты ищешь?
- Руки свои ищу, здесь где-то должны быть...

От нахлынувшей горячности он уткнулся плачущим лицом в снег и стал жадно его есть.

- Кто меня всё время дергает за плечо?!
- Милый мой! Валера! Это я, Маша, твоя жена! Зачем ты жуешь
пододеяльник?
- Я?!.. Пододеяльник?!..

Валертон сполз с постели, в полумраке поднёс к глазам руки - целые.

- А ёлку для Нового года мы купили?
- Купили, купили. В зале стоит. Весь вечер вчера наряжали. А
что?
- Да это я так: очумел немножко.