как стать богом продолжение

Утром мы взошли на царскую бирему, и отправились в Библ смотреть борьбу нашего атлета Баала с библским Муту. Корабль был военный, поэтому до предела узкий, ложе Амураппи перегораживало палубу, оставляя проходы по сторонам в носовые каю-ты: одну царскую, другую борцовскую. Перед ложем стоял столик из эбенового дерева, на нём вино, фрукты, орехи, широкие килики на коротких ножках, из которых пили, держа обеими руками за ручки.

Амураппи, узнав, что в его свите Эшмун, крайне ему обрадовался, потому что борьба часто приводила бойца к увечью и помощь известного целителя будет кстати. Царь приказал установить кресло для моего друга. Баал сидел на царском ложе в ногах властите-ля, бугры мышц перекатывались у него под кожей. Его огненные волосы и борода были завиты и сохраняли при помощи масла ровные складки. После царя он вторая фигура на биреме, он слава и гордость Угарита,и то, что он принял вызов южанина, делало Баала героем.

Я посвятила ему песню:

Мой бог! Как хмельной напиток Шенкен
сладостен.
Как хмельной напиток,  сладость у неё
в чреслах;
сладостен её хмельной напиток.
Как её губы сладостны, сладость у неё
в чреслах,
сладостен её хмельной напиток…

Пение сопровождала  ритмом тех самых чресл, и Баал загляделся на источник сладости и сказал: – Я охотно отдал бы бочку хелбонского за твой напиток.

– После боя, герой, – обещала ему.

Из-за солидного числа болельщиков боевая палуба биремы была полна праздных горожан. На случай непогоды, когда волны захлёстывают корабль, предусмотрен широкий тент, натягиваемый между фальшбортами от носа до кормы. Ещё засветло мат-росы его туго натянули, и мы легли под ним вповалку на войлочные циновки.
 
На бойцовской арене города Библа, по настилу из первосортных кедровых досок, устланному пурпурными коврами, расцвеченными соком хермесовых щитовок, лакмусных лишайников, сурьмой и малахитом, прохаживался знаменитый силач Муту, известный по всему восточному побережью Моря Заката.

У зверей, жвачных, рыб – клацает, перетирает, захватывает всегда нижняя челюсть; у Муту верхняя тоже была на шарнирах, как… не знаю у кого. У него, как у губоногой многоножки, голова слита с гру-дью, головогрудь с совсем коротким брюшком – с тазом: – и всё это поставлено на короткие колоны ног, руки – могучие клешни вареного рака. Варёного, потому что Муту пурпурный, как устрица-багрянка, да со стебельчатыми глазами. Природа создала ему такие руки для захвата, стискивания, сжимания, сдавливания до хруста суставов и разрыва сухожи-лий, для перелома позвоночника о мраморное бедро и, потом, выдавливания пятами внутрен-ностей. Язык во время ожидания противника болтался у Муту с одного плеча на другое.

О, праведный Илу, и с этим чудищем будет меряться силами наш красавец? Главный судья состязания был вооружён треххвостой плетью со свинцовыми шариками на концах. Он будет хлестать ею участника борьбы, нарушающего правила. Его ассистенты – дубинами. В пылу страсти победить чтобы-то ни стоило, борцы не чув-ствуют ударов плети, и тогда их оглушают дубиной.

Арена окружена золотыми щитами по десять мин1 золота на каждом.
Деревянные скамьи были заполнены торговцами ливанскими кедром и дубом, тканями из шерсти и льна, привозным из далёкого Гадеса оловом, железом из Тасоса; ремесленниками, творцами топоров, мотыг и плуга, волшебниками золота,  серебра, бронзы; оружейниками – мастерами мечей, кинжалов, панцирей; судостроителями, давшими возможность финикийцам протянуть руки до самых отдалённых бухт Моря Заката.
Кроме купцов и мастеров дожидались начала зрелища тугопузые военачальники, атлетически сложенные командиры морских экипажей, длинноволо-сые жрецы святилища Астарты. Отдельной когортой сидела наша делегация.
Особо скажу о племенных вождях первобытни-ков, поддерживавших обменную торговлю с горо-дом. Эта связь первобытности и цивилизации являла драму той эпохи. Город, для людей не знающих ме-таллических топора и ножа, был притягателен нуж-ными изделиями и украшениями из серебра и жем-чуга, и отталкивал пугающим рабством. Дикари бы-ли резервом рабской силы, товаром для завитых и напомаженных купцов, объектом ловли. Общину первобытников выслеживали, нападали на неё но-чью, поджигали жилища и набрасывали на мечущих-ся людей сети. Молодых мужчин приковывали к вес-лам на кораблях, детей растили для того, чтобы они сменили отцов на судовых скамьях.
Один такой снаряжённый корабль отец отдал Се-ту в счёт приданого невесты. Когда же я сбежала от мужа, командир корабля Йамму посчитал, что при-данному тоже нечего делать у ливийцев, но и хозяи-ну он его не вернул. Йамму стал грозой финикийско-го торгового флота. Как вежливый хозяин моря, он встречал купцов еще до «прихожей-гавани» и «раз-девал» до нитки, но придерживался воровской этики – не грабь, где живешь. Бывшему хозяину, стоимость корабля Йамму возместил, тирских парусников не трогал, так как хватало иностранцев, что и заставило благодарных тирян зачислить пирата в уважаемые граждане города. Свою базу морской разбойник ос-новал за пределами земли Лукка и, смело можно предположить, казну хранил в храме Мелькарта, так как капитал нравственными понятиями не обладал  уже в древности и криминальный вступал в союз с торговым. На ссуженные пиратом драгоценности купцы брали в Дельте пряности, доставляемые туда из Пунта, а в Пунт из Индии. Египет наложил лапу на все морские пути в Пунт, чтобы никто, кроме него, не участвовал в прибыльной торговле перцем, шафраном, корицей. Прибыль в виде золотых и элек-троновых слитков оседала в храме Мелькарта. Так вот, этому морскому хитнику был не чужд спортивный азарт, который и привел Йамму на эксклюзивную борьбу в Библ. Зачем тогда пирату богатство, если он свою фигуру не может выпятить перед правительственной ложей, где сидят цари Библа и  Уга-рита. Библские и угаритские знамёна стояли в концах большого диаметра овальной арены, на древках серебряные полумесяцы.

На арену вышел глашатай и оповестил публику, что Агамемнон, предводитель ахейских царей, высадил волосатых у горы Ида, и осадил Трою. Царь Троады Приам вербует добровольцев по всему побережью Мезии.

– Храбрые мореходы, таких маневренных галер, как ваши, не имеет ни один народ. Слабо вам ворваться в гавань на своих биремах и сжечь жалкие одноярусные корабли ахейцев. Да помогут вам воинственные боги.

Муту подошел вразвалку к глашатаю и ударом сшиб его.

– Не слушайте дурака, – обратился к трибунам. – Мой друг Ахилл не поделил бабу с Агамемноном, а без него никто с Гектором не справится. Сожгите флот, кричит криворотый. Знали бы вы, сколько там кораблей – больше, чем гусей на Оронте. У нас, кроме морских крыс, – Муту указал рукой в сторону Йамму, – храбрых на торговые парусники, нет кормчих. А то: помогут воинственные боги! Вот сейчас посмотрите, как Баалу они помогут. Что такое Угарит? И может ли там родиться боец? Угаритцы только писать поклёпы способны на уважаемых библян. А ну, выходи, ублюдок, заставляешь именитых граждан ждать тебя. Не бойся, сразу убивать не буду, потешу народ.

Возле угаритского знамени появился оранжево-кожий борец с завитой рыжей бородкой и волосами. По правилам борьбы полностью обнажённый, он оббежал помост, осыпаемый лепестками роз. Когда пробегал мимо Муту, тот поддал ему пинка. Баал упал на руки, кувыркнулся, стал на ноги и влепил Муту затрещину. Смех на трибунах замолк. Муту растопырил клешни рук.

– Ну, иди, любимец проституток, я тебя приласкаю, – подзадоривал библянин. – Ты разозлил дядю, малец, а зря. Когда зол бываю, семерых убиваю. А попа твоя аппетитная, покажи дяде попу, как ухвачу, так полщёчки оторву на память.

Муту решительно пошёл на захват, Баал отбивал его клешни и пятился, судья хлестнул угаритца за нерешительность. Баал схватил судью и сбросил его с помоста.

– Молодец, – похвалил его Муту, – зачем нам надзиратель, мы свободные люди и сами решим наш спор. – Он пошёл на ассистентов и те оставили арену.

Отказ от судей означал, что живым с арены уйдёт только один спортсмен. По трибунам прокатился вал восторга, дамы обнажили одну грудь, а блудницы сбросили ткани яхонтовые и оголили перси свои и стали их мять и щипать сосцы, дразня и пленяя силачей; а дружки их, молодые самцы, помогали им в этом, заголяли и показывали лобки безволосые, линялые специальными умащениями; делегация Угарита засвистела, забряцала оружием, застучала сандалиями, стража царя угаритского угрожающе наклонила копья. Ждали решения царя Библа, как принимающей стороны, но борцы уже решили, такова воля богов, и людям остаётся: одним смириться, другим возликовать – когда еще увидишь медленное вытекание жизни из человеческого сосуда, но подтверждение нужно дать, такова церемония.

И встал тиароносец, и сказал: – Если победит угаритянин, то увезёт в дом свой кувшин хелбонско-го вина (зрители ахнули, мало кто пробовал этот до-рогой напиток),  десять амфор деревянного1 масла, столько же рабов, пять мин серебра, и десять сиклей золота, двадцать  мин пурпурной шерсти, (арена сно-ва загудела от подобной щедрости). Если же библянин уйдёт с помоста своими ногами, то предпола-гаемый пир, устроенный нами, продлится три дня. На ковры сядут не только знать, но все свободные люди царства моего, а слуги будут пировать во дворах господ своих. Муту же мы построим храм в святой роще и поставим в нём бронзовую его статую, и поселим там жриц, и каждая желающая может сесть на конец его и принести свою девственность в жертву Муту, когда он станет богом.
Библяне завопили, повскакали с мест и запрыгали.

– А не целка, может соединиться с Муту?– выкрикнула дерзость одна из проституток.

– За плату в пользу храма с богом может совокупиться и мужчина, – бесцеремонно ответил царь Иехимилку.

Муту-человек ходил торжественно по арене и помахивал тем, что должно быть отлито в бронзе, за что был награждён визгом и смехом гетер.


Бирема царская ушла из Библа под траурными парусами.

На сонме граждан Угарита Баала провозгласили богом грозы, молний и плодородия. В Микенском квартале ему заложили мавзолей, в котором предпо-лагалось установить саркофаг с его мумией. Хаттусили, царь хеттов, прислал Амураппи табличку с со-болезнованиями. Город оделся в траур, царь и вельможи совещались, чем же ответить Библу на такую потерю. Из дворца Карату сочились страшные слухи о войне с Библом, или, по меньшей мере, морской блокаде. Но такой решительный ответ совершенно невозможен, так как Библ находился в египетской зоне, и тогда Амураппи отказался от нейтралитета и подчинил свой флот Великому царю. Гибель Баала рикошетом ударила и по мне: Эшмуна, как иностранца без достаточного прожиточного срока в городе, выслали из Угарита, не помогли даже мои чары, возраст царя Амураппи давно перешагнул порог очарования.

Я с радостью, если можно назвать отрадным это прощальное путешествие, вызвалась доставить его в Тир на диере. Целую неделю мы не разнимали объятий.

– Встретимся в вечности! – простилась с Эшму-ном, когда бородатый Йахве снова разлучил нас в Тире.– Позаботься о Приапе.

Я пошла к храму Иштар и села на ступенях лестницы. Когда последний раз жертвовала богине свою энергию? Сколько лиц, событий, и всего за три круговорота солнца. Храм мой в Угарите стоил мне всего год жизни, это не чудо света. Больше всех время у меня отнял Приап – цветок любви двух сумасшедших. И вот, спустя миг, я снова дома, мне 19 лет, и правая грудь моя высунулась в «форточку», чтобы отличить жрицу.

И кто же кинул мне в подол перстень Менелая?

– Ты вернул подарок Елены,– сказала старцу, не поднимая глаз, так как второго кольца с монограммой «MNL» не может быть во всей Финикии. – Он храму Иштар перейти не должен. Дай жертву.

Если бы его жертва упала на мои колена, они бы раскрошились. Передо мной поставили золотой бюст богини, лицом походивший на меня. Иштар угадывалась по атрибутам: шляпа с узкими полями, красивые локоны с плеч сползают на грудь, тщательно фасетированные  грани драгоценностей в ожерелье, остроконечники за спиной. В руках Иштар сжимала породистые фаллосы, на головках которых тонкой резьбой были нанесёны целитель с посохом и охотник с луком.

Ну что ж, намёк прозрачен для меня, но откуда об оргии на диере догадался Йахве? Или правда то, что он выставляет себя сыном Саваофа?

На ложе Йахве спустил кобеля с цепи, несмотря на то, что в годах, отвар из корня мандрагоры так и бурлил в его мошонке, казалось, что его напору конца не будет. Сын Саваофа доказывал будущей богине, насколько силён нижним местом. Не жертва Иш-тар получается, а покрытие Пасифаи1 быком на Крите.

– Отпусти меня! – Взмолилась.– Богиня уже до-вольна.

– Сын твой от этих ублюдков? – Йахве показал на рисунки.

Я не ответила, и Йахве усилил истязание. Он перекладывал меня, как куклу, позиционировал в немыслимых ракурсах, бил тяжёлой лапищей по лицу, душил, кусал. Вепрь, кабан, жеребец! Куда суёшь копыто?

– Стража! – Не выдержала.

И тут в меня вошла Афродита. Она так раскачала-растрясла старика, что он стал похож на бурдюк, когда из него выжата последняя капля вина. Я перекинула Йахве через плечо, вынесла из храма и расстелила на цоколе, как ковёр для просушки. Куда делся половой гигант, не знаю, в порту рассказали, что адмирал своими ногами не мог взойти на бирему, во всяком случае, прощальный визит он мне не сделал.

С синяками под глазами пришла в родительский дом, два года не видела семью, со свадебного обряда с Йахве. Такая мода в Угарите, объяснила матери кровоподтёки, тени для выразительности глаз и соблазна. Мать простушкой не была и сказала: – А наложил тени твой бывший.

Я обняла её и заплакала. Отец сказал, что мне следует всыпать за бегство от Сета и развод с Йахве, он придерживался египетских правил. Мать – вави-лонского права, в котором права женщины были вре-заны резцом в камень, а не чернилами на хрупком папирусе, хотя от материала записей твёрдость зако-на не зависела. На женской половине дома часто нам говорила: «Не переспишь – не забеременеешь, не по-ешь – не разжиреешь».
Жили мы на два дома. Старый, но постоянно об-новляемый, был на побережье и  использовался под контору. Заезжие купцы с утра уж теребили мошны с золотом, надеясь его  удвоить удачной сделкой с от-цом. Хранилась в нём картотека глиняных табличек с договорами и годовыми балансами. На серебряных дощечках – кредиты солидным торговым домам, правителям городов, займы на закупку у отца же во-енного снаряжения, на постройку кораблей, освоение далёких колоний за штормами в бескрайнем царстве Посейдона. Даже цари стояли просителями в купече-ской приёмной. И сегодня у него остановился крутой сабийский караван-баши, и отец сказал зачем-то, чтобы я завтра с утра была в Палитире, так называли береговой Тир. Чужеземцев в Цор (островной Тир) не пускали. Но, рассмотрев мои синячки, отказал в приглашении.
Жилой наш дом трехъярусный на берегу узкого пролива, разделяющего два застроенных островка. Триста лет спустя пролив завалят, замостят и застро-ят, а сейчас сообщались между островами на лодках. Я не оговорилась о ярусах дома, второй этаж был уже и короче первого, всё пространство между сте-нами второго этажа и карнизом первого засажено фруктовыми деревьями, также и на третьем, а уж са-ма крыша представляла собой сплошной сад. Ост-ровной Тир был сейфом Финикии, в нём хранили казну правители, которые не надеялись на городские стены. Несмотря на бассейны, термы и висячие сады, каждый житель, особенно молодой, желал вырваться в Палитир. Туда звала музыка, там пели и плясали, там смех и визг храмовых дев, и все грехи там дозво-лены. А в Цоре (скала) каменном только казни, со-жжение младенцев и не проявленный на лицах ужас, загнанный жрецами в душу. Мать обязана испыты-вать радость, что именно её дитя удостоилось чести быть брошенным в медное раскалённое чрево Моло-ха, по-другому жертва не может быть принята. Я со-жалею об этом заблуждении моих земляков, которые ошибочно считали, что именно жизнями невинных младенцев следует благодарить богов за несметные богатства, собранные в казематах; вызывающую роскошь свободных граждан и всемирную славу Ти-ра. А Йахве, который издевался надо мной, и его ис-ключительный народ разве милосерднее поступал со своими же братьями? Изгнал их с обработанной зем-ли и рассеял между морями Заката и Восхода. А не-куда было деваться возвращенцам, кроме как приду-мать завещанную землю и зачистить её от коренного населения, прописанного там уже полторы тысячи лет. Так поступало человечество всегда, завоевания и грабёж восхваляли служители культа и содержанцы-поэты, насилие слабых продолжается, и остановить его не удается даже самым духовным богам.