Правила игры с огнем

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: На хвосте у русской мафии

В свое время генерала Мизрахи, возглавлявшего в полиции отдел по расследованию международных преступлений (ЯХБАЛ), окрестили "врагом "русской" алии" - за преследование известного бизнесмена Григория Лернера и других репатриантов, прибывших в страну с солидным капиталом.

Когда в середине 1990-х в защиту арестанта Лернера устраивались массовые демонстрации и подписывались многочисленные петиции, никто и представить себе не мог, что спустя несколько лет мы увидим в Израиле совсем другую демонстрацию – уже против Лернера. По иронии судьбы, пенсионеры, в том числе и ранее его защищавшие, устроят напротив здания ЯХБАЛ демонстрацию с треюованием к полиции, чтобы та заставила Лернера, пустившегося в бега и отловленного за границей, вернуть их скудные сбережения, которые они в свое время ему доверили.

Расследуя дела, связанные с «русской мафией», генерал Моше Мизрахи предполагал, что сунул руки в огонь, но не мог представить себе масштаба всех последствий.

Представлю своего собеседника, которого я интервъюировала на протяжении трех часов. Моше Мизрахи – представитель пятого поколения своей семьи в Израиле. Он утверждает, что в числе его дальних предков были и выходцы из Украины. Моше родился и вырос в Тверии, в многодетной и малоимущей семье. Мать воспитывала восьмерых детей, отец работал в муниципалитете - садовником. Семья занимала одну комнату в доме, расположенном в районе бедноты. Когда отец умер, Моше было всего семь лет, а его старшему брату – 21. Моше единственному - в отличие от братьев, вынужденных помогать матери, - посчастливилось получить высшее образование - закончить юридический факультет тель-авивского университета. Но до этого была еще армейская служба в спецназе, где он потерял глаз. Полицейская карьера не входила в планы Моше: семья пожертвовала для него всем и он должен был оправдать надежды матери и братьев - стать преуспевающим адвокатом. Так что когда полиция объявила набор среди выпускников университетов, Мизрахи-младший собирался провести там не более двух лет – ради нормальной, а не стажерской зарплаты - и впоследствии заняться адвокатской практикой. Но следовательская работа неожиданно увлекла, и в итоге Моше задержался в полиции на долгие 30 лет, выйдя в отставку три года назад. В том же 2006-м у него родилась вторая дочь, и он решил себя посвятить ей. В свободное время отставной генерал берет уроки живописи и по работе в полиции, по его признанию, не скучает.

***

- В свое время вас называли "врагом" "русской" алии. Вас это задевало?

- Конечно, задевало. Я и по сей день жалею о том, что мне не удалось тогда объясниться с русскоязычной общиной - быть по-настоящему понятым. Меня самого всегда возмущали и продолжают возмущать попытки навесить оскорбительные ярлыки на выходцев из бывшего Союза. Я считаю "русскую» алию благом для Израиля: ее представителей отличает высокий уровень культуры, образованности, интеллигентности. Замечательные специалисты, прибывшие в страну из бывшего Союза, оказали огромное влияние на продвижение Израиля во многих областях. Но вместе с тем хочу отметить, что в начале 1990-х из бывших союзных республик сюда проникли и, мягко выражаясь, нежелательные элементы: главари организованной преступности, имена которых к тому времени уже были известны нашим коллегам из западных стран. Израильская полиция обратила на них внимание только в середине 1990-х.

- Почему так поздно?

- Хороший вопрос... На него не так просто ответить, но попробую. Только до этого стоит прояснить некоторые вещи. Например, почему они ехали сюда? При том, что далеко не все были евреями… Их привлекала легкость получения израильского заграничного паспорта, открывающего безвизовый проезд во многие страны. Поскольку Израиль был заинтересован в приеме как можно большего количества репатриантов из бывшего Союза, отсев их велся недостаточно тщательно. Многие получали гражданство благодаря фиктивным бракам с евреями и поддельным документам, состряпанным подальше подальше от столицы, на периферии, что создавало сложности для проверки их подлинности. Во-вторых, в Израиле еще не были достаточно отработаны многие законодательные механизмы. Например, страна не выдавала евреев, замешанных в преступлениях, совершенных за границей; не имела опыта расследования дел, связанные с отмыванием денег. Так что Израиль начала 1990-х служил для главарей организованной преступности идеальным убежищем и «прачечной» для отмывания гигантского капитала сомнительного происхождения.

Хочу подчеркнуть: при том, что эти люди привезли в страну миллиарды долларов, и валютный запас Израиля в первой половине 1990-х стал просто беспрецедентным, будет ошибкой считать подобное явление экономическим чудом. Израиль использовался главарями преступных группировок в качестве транзита, они не собирались инвестировать в нашу экономику свои деньги. Не будем забывать о том, что израильский «даркон» давал им возможность свободного передвижения в другие страны и вызывал в мире западного бизнеса больше доверия, чем советский паспорт. Повторяю: Израиль был для главарей преступных группировок идеальным убежищем и хорошей «прачечной» для отмывания «грязных» денег.

При этом схема работала та же, что и в бывшем Союзе. На вершине пирамиды заключались финансовые сделки, предпринимались попытки пролезть в верхние эшелоны власти, в то время, как в ее основании находились «солдаты», обслуживающие преступную группировку и убирающие возникающие помехи и конкурентов. Тут важно еще отметить, что заказные убийства совершались, как правило, за пределами Израиля, хотя команды поступали отсюда. Причина проста: главари организованной преступности не хотели лишаться такого удобного убежища, как Израиль. Ничто не мешало им тогда устраивать свои «сходки» в роскошных номерах эйлатских гостиниц и гостиниц Мертвого моря, никто не висел у них на хвосте. Впоследствии мы отслеживали этот процесс.

До середины 1990-х годов обосновавшиеся в Израиле главари организованной преступности, экспортированной из стран СНГ, не попадали в поле зрения полиции. Никто не проверял их прошлое. А они, не желая повредить своим настоящим интересам, всячески утверждали себя, пытаясь предстать перед обществом в лучшем свете, занимаясь пожертвованиями, поддерживая культурные проекты и организуя всевозможные фонды – с тем, чтобы в случае чего их никто не мог тронуть.

Что же касается полиции, то она в ту пору занималась другими вещами, расследуя участившиеся случаи незаконного получения «фиктивными» репатриантами из стран СНГ корзины абсорбции и ввоза в страну «живого товара» из бывших советских республик. Против главарей организованной преступности мы начали действовать с конца 1996 года.

- Что послужило толчком?

- Во-первых, полиция обнаружила хорошо отлаженную систему незаконного получения израильских паспортов, в которой был задействован крупный чиновник МВД из холонского отделения, благодаря чему в страну прибыли лидеры известных преступных группировок – «солнцевской», «измайловской» и других. Это громкое дело получило название «русский роман». Я не принимал в нем участия, поскольку тогда еще занимался другими проблемами. Было еще несколько моментов, которые вынудили полицию обратить внимание на происходящее. В Израиле произошло беспрецедентное по жестокости убийство членов одной семьи – бабушки и внука, где жертвам отрезали головы – с тем, чтобы предъявить их «заказчику». Полиция в те дни проверяла все почтовые отправления за границу, но обнаружить головы убитых так и не удалось. Примерно в то же время глава ФБР публично заявил об опасности русской мафии и необходимости выработать в США стратегию борьбы с этим явлением. Тогда же обнаружилась еще одна неожиданность: многие из тех, кто значился в списке Интерпола в качестве главарей русской мафии, являлись обладателями израильских паспортов, при том, что большую часть времени не находились в нашей стране.

- Выходит, они попали в страну с легкой руки одного «купленного» чиновника?

- С его помощью им удалось создать удобную платформу. Но на самом деле все сложнее: прошлое этих людей недостаточно проверяли в стране исхода. Я уже упомянул о том, что Израиль был очень заинтересован в приезде большого количества репатриантов из бывшего Союза, чем, очевидно, и объясняется либеральность проверок. По-моему мнению, сотрудники "Натива" не чинили препятствий тем, кто обладал в странах СНГ высоким статусом и солидным капиталом. Мы в свое время достаточно глубоко проверяли деятельность «Натива», после чего сняли подозрения. Но, как мне кажется, впоследствии его сотрудники стали проводить проверки более тщательно. Что же касается результатов по делу о «русском романе»: израильтянам, замешанным в этой истории, были предъявлены обвинительные заключения, началось массовая отмена незаконно полученных «дарконов». Список был огромным. В некоторых случаях дело дошло до БАГАЦа.

- Насколько я помню, именно тогда у многих появилось ощущение, что полиция слишком усердствует, перегибает палку…

- Со всей ответственностью хочу сказать, что обвинения в адрес полиции были несправедливыми. Не мы добавляли горючее в этот костер, а политики, представлявшие русскоязычную общину, и некоторые представители русскоязычных СМИ. У нас не было намерения бросить тень на всю алию. Мы никогда не говорили: «все эти русские…» и тому подобное. Полиция заводила дела против конкретных людей, возглавлявших преступные группировки, или строивших бизнес с их подачи.

Например, Лернер был финансистом преступной группировки, он пытался получить лицензию на открытие в Израиле банка. Ему давали деньги, обеспечивали «крышу», чтобы он строил здесь финансовую пирамиду с вполне определенными целями. С его помощью из России за границу переводились большие суммы по фиктивным сделкам в некие фирмы, которые не занимались реальной деятельностью. Когда мы арестовывали Лернера, у него уже были солидные офисы, как у очень крупного бизнесмена. Но на самом деле все это было только вывеской.

Арест Лернера разрушил планы очень многих. Не случайно на его защиту поднялись такие большие силы. Израильтян пытались убедить в том, что полиция устроила охоту на ведьм, преследует честного бизнесмена, в то время, как следствие располагало неопровержимыми доказательствами его преступной деятельности. Нас упрекали в том, что Лернера охраняют как особоопасного преступника, в то время, как он не представляет никакой опасности. Но мы защищались таким образом не от него. Мы защищали его от возможного покушения, которого на него готовилось: в результате ареста многие заинтересованные лица потеряли крупные суммы денег, и не готовы были с этим мириться. Это было очень сложное дело со многими привходящими обстоятельствами, когда мы теряли по дороге важных свидетелей, когда в нем возникали все новые и новые фигуранты... Я уже не говорю о том, что вокруг него нагнеталась нездоровая обстановка, нам все время пытались мешать, создавали определенное общественное мнение. Это очень угнетало… Позднее, когда Лернер вышел из тюрьмы и бежал за границу с крупной суммой денег, обманув пенсионеров, все, наконец, узнали то, что для полиции с самого начала не было секретом. Почему же на сей раз молчали те, кто его когда-то защищал, почему не кричали: «Мы ошиблись! Он никакой не бизнесмен!»?

Если полиция в чем-то и виновата, то только в том, что обратила внимание на явление, о котором идет речь, гораздо позже, чем правоохранительные органы других стран. Повторяю: к тому времени на Западе уже вовсю преследовали главарей русской мафии. Потому что считали происходящее очень опасным. Эти люди вывезли из бывшего Союза огромные капиталы и с легкостью могли купить не только бизнесы, но и заняться подкупом людей, занимающих ключевые посты во властных структурах. Привычная для них схема, отработанная на постсоветском пространстве.

Что же касается Израиля, то, например, решение высшего суда справедливости о депортации Малевского, чье имя связывалось с «измайловской» группировской, было принято лишь к концу 1990-х. Кстати, спустя несколько лет после этого он погиб за границей при невыясненных до конца обстоятельствах. А массовая отмена израильского гражданства у лиц, причастных к группировкам, происходила в середине 1990-х. То есть они прожили в Израиле около четырех-пяти лет. И в том числе те, кто был замешан в убийствах, совершенных за пределами Израиля. Когда правоохранительные органы других стран обращались к израильской полиции за помощью, сообщая, что подозреваемый в совершении убийства – обладатель израильского паспорта и находится на нашей территории, чаще всего дело заканчивалось ничем. Названного человека вызывали на допрос, он отрицал свою вину, после чего его отпускали, а коллегам сообщали результат дознания. Таким образом, люди, замешанные в убийстве, продолжали находиться на свободе. Мне трудно было с этим смириться. Три подобных дела я взял под свой личный контроль: их довели до конца, преступников осудили, они и по сей день отбывают здесь срок.

- Работа в ЯХБАЛ закончилась для вас не самым лучшим образом. Вас, возглавлявшего самые серьезные расследования в Израиле и за его пределами, вдруг обвинили в превышении полномочий, в прослушивании личных разговоров известных политиков. Против генерала Мизрахи было начато расследование. В результате вам пришлось оставить должность руководителя отдела по борьбе с международными преступлениями. Вся эта история подробно освещалась ивритоязычными СМИ. Что же касается русскоязычной общины, многие тогда не скрывали торжества по поводу того, что, наконец-то, обидчик «русской» алии получил по заслугам! Но при всем при этом, из полиции вас не уволили, погон не лишили, просто перевели на другую должность, с которой вы и вышли на пенсию три года назад. Что же тогда произошло на самом деле? Мне бы хотелось услышать вашу версию всех этих событий и тех, которые им предшествовали.

- Тогда наберитесь терпения: это долгая и сложная история…
Правила игры с огнем

ЧАСТЬ ВТОРАЯ: "Я не Дон-Кихот"

Отставной генерал Моше Мизрахи выбрал тяжелый путь, возглавив в свое время отдел по расследованию международных преступлений. Многие считают, что лично он заплатил высокую цену за борьбу с русской мафией, в то время как сам Мизрахи уверен - победа на его стороне...

- В середине 1990-х израильская полиция еще не имела опыта расследований преступлений русской мафии, - продолжает генерал в отставке Моше Мизрахи. – И когда стало очевидно, что и наша страна, в числе других, столкнулась с этим явлением, было решено реконструировать ранее созданный отдел ЯХАД ("ехида арцит ле хакирот пшаим» - отдел по расследованию организованной преступности), превратив его в ЯХБАЛ («ехида арцит ле хакирот пшаим бейтнлеумим» - отдел по расследованию международных преступлений). В конце 1996-го года руководство полиции поручило эту работу мне. Новая структура отдела отличалась от прежней тем, что включала мощную разведывательную часть, определяющую стратегию борьбы с организованной преступностью, импортированной в Израиль из стран бывшего Союза.

- То есть вы получили в тот момент полную поддержку...

- Да. Но сам я тогда еще не до конца понимал, о чем идет речь. Прежний отдел состоял из следователей, а тут появились еще и сыщики. И мы должны были расследовать не только последствия преступной деятельности, но и работать на опережение событий, чтобы ее предотвращать. Иными словами: не ждать заявлений от пострадавших, а своевременно выявлять преступные группировки и их главарей.

- Почему эту работу доверили именно вам?

- Я работал в полиции с 1976-го года, и в том числе - занимался следовательской работой, готовил обвинительные заключения для судов, была начальником полицейского участка, заместителем начальника окружного отделения полиции… Кроме того, имел юридическое образование… Не могу сказать, что поначалу меня новое назначение обрадовало. Будучи заместителем начальника округа Аялон, я видел себя в будущем, скорее, руководителем округа, нежели руководителем специализированного следственного отдела. Но потом меня эта работа увлекла. Мне действительно удалось создать особый отдел, который был способен распутывать самые сложные преступления, связанные с теневой экономикой, связями в высших структурах власти и прочее. В составе ЯХБАЛ числилось всего 120 человек, и механизм подобной преступности, импортированной из стран СНГ, нам еще не был знаком. Так что тренажер получился неплохой: мы пробрели уникальный опыт расследования международных преступлений.

- С какими сложностями вы столкнулись, создавая новую структуру?

- Пришлось уволить часть людей, которые не вписывались в новую версию отдела и набрать на их место новых. Нам нужны были для работы выходцы из стран СНГ, который владели русским, хорошо знали тамошнюю ментальность, сленг, коды общения… Мы проводили следствия, затрагивающие интересы разных людей, и в том числе, имеющих обширные связи. И тут многое определялось тем, насколько глубоко подозреваемые внедрились в израильское общество. Они ведь привезли с собой очень много денег, тратили на пожервования огромные суммы, обзаводились нужными людьми…

Специфика состояла еще и в том, что мы ориентировались на следствие против людей, которые, обладая израильским гражданством и находясь в Израиле, планировали преступления, совершаемые за его пределами. Например, если между ними возникал конфликт, они ждали, когда противник выедет за границу, и ликвидировали его там. Мы отслеживали подобные случаи – список был очень длинным. Кстати, история ликвидации Япончика, а позднее - Калмановича напомнила мне историю с Лернером. Многие тогда упрекали нас в чрезмерной охране Лернера, говорили, что мы устраиваем из этого представление. Но на самом деле никакого представления не было: мы получили серьезные свидетельства о том, что Лернера собираются ликвидировать – он много знал, его арест нарушил планы многих людей. То есть его могли убрать в любой момент и в любом месте – даже в тюрьме. У нас уже был печальный опыт, когда мы теряли свидетелей, неожиданно исчезающих по дороге.

Одним словом, отдел наш был маленький, а ответственность огромная. К довершение ко всему - непрекращающееся давление извне, попытки настроить против нас общественное мнение. Мы постоянно находились между двумя огнями. И вот какой казус: в то время, как СМИ бывшего Союза писали о том, что израильская полиция проводит уникальные расследования, которые в условиях их стран невозможны из-за коррумпированности правоохранительных органов, и ставили ее в пример, - израильские СМИ с подачи политиков и заинтересованных лиц обвиняли ЯХБАЛ в превышении полномочий.

- А что происходило внутри полиции в свете описываемых вами событий? Ощущали ли вы в тот период внутреннюю поддержку – со стороны руководства и своих коллег?

- Когда ты наступаешь на мозоль многим людям, то должен быть готов заплаьтить за это свою цену. В итоге вышло так, что я ощущал поддержку только со стороны своих близких – моей семьи. Что же касается коллег, то многие от меня тогда отдалились, чтобы остаться внутри ведомства, а не снаружи. В связи с нагнетанием давления на полицию в прессе я был неудобен и нашему руководству. Но это все побочные эффекты. Я видел, откуда на самом деле по мне стреляют. То были выстрелы «сверху», со стороны одних и тех же людей. Что же касается простых граждан, то они в организованной травле не участвовали. Но главное: я ощущал негласную поддержку тех, кто, может, и не обладал большим политическим влиянием, но чье мнение для меня многое значило: общественные деятели, юристы, профессора, к которым, возможно, СМИ и обращались с просьбой прокомментировать происходящее, но я не видел ни одной публикации против меня за их подписью, не слышал их голосов в слаженном хоре моих преследователей. Если бы это произошло, я бы, наверное, сломался и сам ушел в отставку.

- Но в итоге все же победили те, кто, по вашему выражению, вел по вас прицельную стрельбу и способствовал тому, что вы были отстранены от руководства ЯХБАЛ.

- Я не считаю, что им удалось меня победить. Напротив, все попытки, предпринимавшиеся с 2002-го года, провалились. Я пребывал в своей должности четыре (!) года вместо трех положенных – дольше, чем кто-либо другой. А после этого - еще полтора года на другой руководящей должности в полиции. Мои враги добивались, чтобы меня вышвырнули из полиции с «уголовным делом», но я прослужил там до пенсии и остался в генеральском звании. Теперь многие из тех, против кого я в свое начинал расследование, платят свою цену: одни уже отбывают срок, другие еще под следствием. И СМИ посвящают теперь свои сенсационные заголовки им, а не мне.

- Как вы оцениваете то, что с вами произошло, сейчас?

- Так же, как и тогда. Это не было моей личной проблемой -«личной борьбой Мизрахи» против мафии. Любой, кто был бы тогда на моем месте, вынужден был бы ее вести, разве что немного по-другому. Я шел напролом, никому не делал скидок. Отчасти это способствовало проигрышу, потому что финал истории очень повлиял на моих коллег. Увидев, какую цену я заплатил за ту дорогу, которую выбрал, они теперь сто раз подумают: стоит ли совать руки в огонь, переть напролом, когда существует масса обходных путей, менее результативных, но и менее опасных в личном плане.

- Вы об этом сожалеете?

- Ни в коем случае! Сейчас, когда я снял форму и слышу, что говорят о происходящем простые люди на улице, я особенно остро понимаю: в нашем обществе существуют очень опасные тенденции, с которыми нельзя мириться.

- А если бы вы сегодня снова оказались в той точке, с которой началась вся эта история, какую дорогу вы бы для себя выбрали? Что бы изменили?

- В главном я оставил бы все так, как есть: беспристрастное расследование без каких-либо скидок на положение и обширные связи подозреваемых в обществе. А вот в мелочах я бы, без сомнения, исправил многое. Когда против меня началось служебное расследование, я все время повторял: «Я, и только я, отвечаю за проколы в работе каждого своего сотрудника, которые просмотрел, или на которые не обратил достаточного внимания». Кстати, многие тогда утверждали, что я карьерист и преследую одну цель: подняться за счет расследований против мафии. Надо быть полным идиотом, чтобы такое говорить. Я с самого начала знал, какую цену могу заплатить за то, что сунул руки в огонь.

- Кстати, а вас пытались купить?

- На допросе один подозреваемый рассказал, что обговаривалась такая идея: подбросить на моем пути к дому мешок с миллионом долларов и либо купить меня таким образом (кто устоит против миллиона долларов?), либо состряпать за счет этого компромат.

- Почему же они этого не сделали?

- Очевидно, понимали, что им придется за этот трюк дорого заплатить. «Этот Михрахи» был для них как кость в горле. Получить власть над человеком можно не только за деньги. Это может быть и предложение о продвижении по службе, и создание невыносимой обстановки на рабочем месте, угрозы, шантаж и многое другое. Поймите, работа нашего отдела затронула интересы очень многих людей, против нас стояли слишком большие силы. И за это была своя плата, которую не все были готовы платить. Когда мы вели дело против Нимроди, подозреваемый знал о каждом нашем шаге, при том, что на первом этапе следствие велось неофициально.

- Чем вы объясните, что впоследствии случилось так, что сотрудники ЯХБАЛ Саги Мигдаль и Эдуард Гутман стали работать на тех, против кого вели следствие? Их что, недостаточно проверяли в свое время?

- И Саги и Эдуард были хорошими, толковыми сотрудниками. Их знания стоили многого. Я не знаю всех подробностей этого дела. Кроме того, не я их набирал в отдел, они работали и до меня – еще в ЯХАД, а потом уже при мне в ЯХБАЛ. Но, кстати, подобное случилось в ЯХБАЛ не только с «русскими» следователями. В тот период, когда мы вели следствие против Нимроди, другие офицеры – уроженцы страны сливали подозреваемому информацию о наших планах. Повторяю: был в курсе каждого нашего шага.

- Чем это объяснить?

- Есть такая пословица: «Где тонко, там и рвется». Очевидно, эти люди оказались слабее. Можно предположить, что с подобными предложениями обращались не только к ним, но и к другим, но те, другие, устояли перед соблазном.

- Можно ли предотвратить подобное явление? Предусмотрены ли на сей случай статьи закона?

- Насколько мне известно, еще до моего прихода в ЯХБАЛ в полиции взвешивали такую возможность: проводить в целях безопасности периодические проверки офицеров, имеющих доступ к конфиденциальной информации или занимающих руководящие должности в отделах следствия – подобно тому, как это делается в ШАБАК. Но ничего не было сделано. Возглавив ЯХБАЛ и опасаясь утечки информации, я тоже говорил о необходимости подобной меры хотя бы в нашем отделе. Ведь против нас стояли очень богатые и влиятельные противники. Ведь когда ты берешь кого-то в такой отдел, как ЯХБАЛ, даже после тщательной проверки, его необходимо через какое-то время проверять: а вдруг у него за годы работы образовались какие-то связи с преступными элементами, или он стал жертвой шантажа. Кстати, тогдашний руководитель следственного управления Сандо Мазор придерживался того же мнения. Но система на это не пошла: это требовало дополнительного бюджета. Были и другие сложности. В конце концов мы заплатили за это свою цену.

- Что вы скажете по поводу тех, кто после ухода из полиции стал работать на олигархов, против которых в свое время вели следствие?

- С этим невозможно бороться. Разве можно извлечь у бывших сотрудников из мозга информацию, которую они накопили за годы работы в полиции? Нынешний министр внутренней безопасности заявил о намерении внести соответствующие поправки в существующий закон, чтобы искоренить явление, при котором бывшие полицейские начинают после выхода в отставку работать на преступные группы. Но это звучит как декларация. Очень трудно доказать, когда именно в таком случае преступается черта закона. Прокуратура может преследовать бывшего полицейского только в том случае, когда доказано, что он вооружил преступников служебной информацией, к которой имел доступ во время работы в полиции.

- Были ли «перебежчики» на ту сторону баррикад среди тех, кого вы лично набирали в свое время в ЯХБАЛ?

- Нет. Среди них не таких было. Но для меня всегда самым тяжелым было доказывать собственную правоту своим коллегам. Когда ты идешь напролом и никому не делаешь скидок, ты становишься неудобен всем, и в том числе, собственному начальству.

- Вам угрожали в связи с расследованиями, которые вы возглавляли?

- Неоднократно. Был даже период, когда сотрудники безопасности проверяли мой дом и прилегающую к нему территорию, а для меня изготовили специальный дистанционный пульт, чтобы я мог заводить машину на расстоянии. Когда соседи видели, что я включаю пульт, они в страхе разбегались. Было и такое…

- У вас не было ощущения, что, прослушивая разговоры подозреваемых и их близких, вы и в самом деле перешли некую черту?

- Ни на минуту! Конечно, не все беседы, которые мы прослушивали, были релевантными для сбора улик, но когда ты подходишь к концу следствия, ты понимаешь, что среди полученного материала есть очень важная часть, которая является неопровержимым доказательством преступного сговора, но как можно это знать заранее? О подобной проблеме знает каждый прокурор. На самом деле "история с прослушкой" получает резонанс лишь в тех случаях, когда речь заходит об известном деятеле. Кого бы волновала запись разговора обычного, ничем не выдающегося гражданина?

- А что вы можете сказать об утечке информации, о том, как "история с прослушкой" полицией личных разговоров, попала в СМИ благодаря сотруднику вашего отдела Стасу Яжемскому, который впоследствии эмигрировал в Канаду?

- Снимаю шляпу. Это был очень красивый трюк, настоящая военная операция. Этот парень стал копировать все разговоры в свой личный компьютер с первой минуты, как мы начали прослушивать деятелей, представляющих интересы русской общины. Он занимался этим в течение долгих месяцев. Потом Яжемский оказался в Канаде и неплохо там устроился. Но скажите мне, если кто-то решил отстаивать принципы демократии, почему он публикует в печати в качестве «компромата» на полицию не полную распечатку, где содержатся и нечто, изобличающее участников подслушанной беседы, а вырванные из контекста куски, уверяющие всех, что Моше Мизрахи превышает полномочия, подслушивая частные разговоры? Мне кажется, тут сработал очень четкий механизм: люди знали, какую часть материала нужно отсеять, а какую нужно слить в прессу, чтобы представить действия руководителя ЯХБАЛ чисто политической акцией, направленной против представителей власти и "русской" общины.

Когда в печати разразился скандал, правительство принялось обсуждать вопрос: что делать с Мизрахи? И это вместо того, чтобы расследовать, каким образом материалы следствия просочились в газеты. Вы знаете, кто настаивал на том, чтобы против меня было начато служебное расследование? Я сам!

- Почему?

- Не хотел ждать, пока мои противники подстроят мне какую-нибудь хитроумную ловушку - подставят, чтобы опорочить мое имя. Помните, что в свое время произошло в России с генпрокурором Скуратовым, когда он наступил на интересы больших людей? Ему устроили западню, обесчестившую его имя.

Я обратился к государственному прокурору Эдне Арбель и сказал: «Хочу облегчить вам задачу. Откройте против меня расследование, чтобы сбросить у нас со спины всех, кто мешает ЯХБАЛу проводить свои расследования». В течение год МАХАШ (отдел внутренних расследований полиции – Ш.Ш.) проверял меня, и при этом я оставался руководителем ЯХБАЛа и мы продолжали свою работу. В итоге основания для заведения уголовного дела не нашли и написали в отчете, что имело место превышение полномочий и нарушение принципов демократии. Так что история закончилась административным взысканием, я продолжал работать и, повторяю, оказался единственным, кто пробыл в этой должности вопреки каденции, не три, а четыре года. Потом я возглавлял отдел по работе с общественностью и добровольной народной дружины. Кстати, прекрасная должность, до выхода в отставку я много успел сделать.

Оглядываясь назад, я думаю, что, наверное, мог бы выбрать более легкий путь, менее эффективный, но безопасный для себя самого. Никто ведь не хочет быть жертвой. И одно дело, когда обстоятельства таковы, что ты ничего не можешь сделать. Но тут другое - я ведь сам все это выбрал!

Я до сих пор живу с мыслью, что все делал правильно, ведь я работал не для себя, для других….Мне придавала сил уверенность в том, что есть вещи, которые могут уничтожить нашу страну изнутри и с этим надо что-то делать. Многие думают, что самый страшный для Израиля враг - внешний, и ошибаются. Я-то все время находился «внутри двора» и видел ужасные вещи, которые скрыты от широкой публики. Конечно, очень удобно сделать вид, что ты ничего не видишь и пройти мимо, оберегая свой личный комфорт... Я так не смог. Но когда появляется ощущение, что мы все и наша страна – в большой проблеме, и ты начинаешь переходить черту, люди не понимают, почему ты это делаешь, говорят, что ЯХБАЛ - «кнуфия шелтон ха-хок» (мафия в законе – Ш.Ш.), которая шьет дела, преследует честных бизнесменов и прочее. Ну хорошо, почему же в таком случае, и по сей день у нас те же проблемы - даже после того, как убрали «Мизрахи», который «шил» дела? Если ЯХБАЛ заводил в мою бытность «дела» на пустом месте, откуда взялись все те расследования, которые взорвались позже и продолжают взрываться? Их вынуждены были открыть мои коллеги, которые, вроде бы, и не выбирали, в отличие от меня тяжелый путь - биться головой об стену… Меня уже несколько лет нет в полиции, а против людей из верхнего эшелона власти продолжают заводить «дела». Просто у нас в стране все прогнило уже до такой степени, что даже те, кто предпочел бы не совать руки в огонь, тем не менее, вынуждены это делать. Иногда я испытываю даже чувство вины: может, мы в ЯХБАЛе в свое время что-то не довели до конца, не создали атмосферу нетерпимости вокруг этого зла – и вот результат. Что же касается меня, то еще раз повторю: я готов был идти до конца и платить за это свою цену.

- Вы считаете себя своего рода Дон-Кихотом?

- Нет, я не Дон-Кихот. Дон-Кихот боролся с ветряными мельницами, а мы – с реальным и очень опасным для страны явлением...Мне хотелось бы видеть израильское общество совсем другим...чтобы наше правительство перестало твердить о внешнем враге, но обратило бы внимание и на врага внутреннего. Посмотрите, как ведут себя люди - начиная с тех, что заседают в правительстве, и кончая теми, кого мы встречаем на дорогах. Мне бы хотелось, чтобы наше общество стало более спокойным и терпимым, похожим на голландское... обществом, в котором котором приятно находиться. Сегодняшний Израиль – это кипящая кастрюля под давлением, готова взорваться изнутри.

Фото Бориса Криштула


Рецензии