Война

Я не буду рассказывать вам о всей своей жизни: достаточно, чтобы вы узнали о том, самом главном, дне. Я замерзал в окопе. Было сыро, ноги утопли в грязи. Мы ожидали наступления уже часа три, или целую Вечность – тогда я еще не понимал, что это такое, и думал, что Вечность – здесь и сейчас. А вы в свою очередь, наверное, думаете, что я чувствовал себя героем, защищая Родину, что мне хотелось победить врага? Отчасти да, хотелось, но только потому, что всепоглощающе и  невыносимо было желание поскорей оказаться дома. Оно обгладывало мои кости: тела уже не осталось, только так, иллюзия. Такая же бесплотная и далекая от реальности, как и дом. Дом… это была мечта, в осуществление которой я уже с трудом верил, но из всех сил цеплялся за нее, старался не отчаиваться, потому что без нее я в мгновенье ока стал бы просто прахом, и ветер повел бы меня в неизвестность.

Нет, не ждал я славы от войны, не было чувства гордости от того, что я защищаю миллионы таких же, как я. Ничего не было. Только пустота и… больше всего на свете мне хотелось кричать. Взять и закричать во все горло, на весь мир. Выскочить из окопа и гордо плюнуть на землю, как будто бы в лицо тому, кто придумал эту войну, кто имеет с нее выгоду и кто ей поклоняется – да, есть и такие отвратительные безумцы – , и мне было почти все равно, застрелят меня в этот самый миг или нет. Почти. Только мечта о возвращении домой, бесплотная, но манящая, вечно танцующая на горизонте моей жизни, берегла меня от самоубийства. Это было ужасно.

Вся моя жизнь, радужная, светлая, вместе с радужными мечтами полетела в кромешную тьму, и я уже не верил, что она когда-нибудь воскреснет. Осталась только мысль о том, что после всего этого кошмара, быть может, что-то будет, и эту сладкую мысль я лелеял  в своем воображении в минуты вроде тех, которые тихо, медленно и незаметно проскальзывали, когда я ждал в окопе в тот самый важный день. И не было даже часов, тиканьем которых я привык измерять жизнь.

У  меня была эта самая жизнь. Самая что ни на есть живая и настоящая. Я хотел быть учителем, я почти закончил институт. Я хотел, чтобы у меня была семья, и я уверен, это случилось бы очень скоро. Самое главное – у  меня была Катя, моя любимая Катя, о которой я ничего не напишу, потому что словами не передать всего того, что я чувствовал к ней, и, и…

Меня сослали на эту войну, мне было всего девятнадцать. Я уже не мог верить в сказку о том, что жизнь моя цела и не дала ни одной трещины. Но все-таки я надеялся, что она не разобьется вконец, не рассыплется на миллиарды осколков, которые сверкнут на прощание, как разноцветные бусины, и прахом развеются по ветру навсегда. Я всерьез полагал, что мир справедлив и что не расползется шов, старательно накладываемый мною на мою же жизнь каждый вечер, когда я думал о доме и о Кате, о том, как все могло бы быть, если бы в мире – в мире! – не было бы войны. Я представлял себе, как наконец увижу мою Катю, и уверял себя, что все у меня еще впереди, в танцующем будущем. Мне нравилось ошибаться: эти иллюзии позволяли мне хотя бы еще немного протянуть, не задохнуться.

В общем, сначала у меня все было, и всего могло бы быть еще больше,  но потом  у меня ничего не стало. Только мечты остались живы и живы до сих пор, как бы это смешно и дико ни звучало. Ничто не исчезает бесследно, особенно живое, вечное, яркое. История моей жизни,  мой кровоточащий след ,  сливаясь с миллиардами других, таких же, следов, остался на истерзанном теле нашей планеты, такой прекрасной, но и такой несчастной, навеки.
Я просто хочу прокричать вам всем, всем современникам и потомкам, а если возможно, и предшественникам, чтобы вы не верили тому, что пишут в книгах про нас! Принято врать, будто почти каждый, кто сидит в окопе, а не в теплом помещении далеко от поля боя, находит в себе силы геройствовать. Я хочу, чтобы вы всегда помнили то, о чем я хочу рассказать, –  то, о чем мне так трудно говорить. В этих книгах все ложь. Сил остается ровно столько, что они позволяют лишь сдержать себя и не закричать, выдав свое присутствие, –  они едва сохраняют жизнь. Ведь всегда есть глупая, но иногда и оправданная, надежда на чудо.

Иногда мечта сбывается, иногда нет. Это закон. Поэтому я не расстроился, когда в меня попала пуля. Я уже к тому времени не верил в то, что смогу хоть на мгновение полностью вернуться туда, где была моя жизнь. Я знал, что все уже никогда не будет как раньше.

Я понял, что заблуждался, что здесь есть что-то важное. Я почувствовал резкую боль в горле и упал вниз. Ощутил бешеное и полное жизни тепло моей крови – наверное, только в ней и осталось мое неистовое желание жить. Моя кровь. Она не понимала, что все кончено, она продолжала стремиться разносить тепло, но она лишь увлажняла и без того сырую землю. Вам интересно, а мне все это уже не было интересно. Я ощутил, что силы покидают меня, а потом я покидаю себя. Сначала я падал назад и уже тогда ни о чем не жалел, а потом я увидел Белый Свет и полетел к нему, Белый Свет – такой же яркий, родной, красивый и ослепительный, как моя Катя.

10.12.2009

От автора:
Если Вы никогда не были на войне и никогда не умирали, пожалуйста, не шлите мне писем с гневными и не очень словами о том, что я не права. Просто задумайтесь над чужой точкой зрения. Если по каким-то причинам не можете - просто пройдите мимо. Спасибо.