Новогоднее

I
Обычно в ноябре зима уже чувствуется. Конечно, в любой вечер мокрый снег может смениться дождем, и уже к утру все растает. А днем, когда пронизывающий ветер, разогнав «фирменные» подмосковные облака, утихает, выглядывает солнце. Будничное такое солнышко. Тогда становится теплее. И следующие пару дней, как правило, это выходные, еще теплее. Но тепло уже не бывает. Поэтому в ход идет масса различных человеческих выдумок, скрашивающих длинные ночи с послеобеденными сумерками, когда на улице буквально не с кем остановиться поболтать: то невыносимо сыро, то непривычно холодно. Да и просто тянет домой, где электрические лампы необходимой яркости, центральное отопление и красочные телепередачи.
Самая гениальная и всех зимних выдумок, безусловно, праздники: Новый год и Рождество. Ценность этих дней вовсе не в салюте на Красной площади и не в бесконечных зимних каникулах. Собственно, уже следующие несколько часов после первого глотка шампанского воторстепенны, не говоря об изучении содержимого подарочных упаковок. Главное в Новом году – это декабрь. Когда темно, холодно, но все-таки чуть-чуть – и с каждым днем все более – радостно на душе от предвкушения. Первые гирлянды, первые растяжки с поздравлениями над центральными улицами. Первые, пока еще картонные, бородачи в холлах торговых комплексов, зазывающие посетителей в подшефные бутики. А Изможденные искатели подарков, как правило, переросшие возраст безоговорочной веры в чудо, улыбаются и проходят мимо, выискивая объявления о распродажах.

А в этот раз декабрь и вовсе без снега. Наверное, високосный год оказался настолько длинным, что зимы на этот месяц попросту не хватило. Шли дожди. Забавно было наблюдать за некоторыми мелочами, которыми вдруг наполнилась окружающая повседневность. Например, куча грязного снега, которую привели на центральную площадь города непонятно откуда. Или зеленая трава, высохшая как гербарий и вмерзшая в продрогшую от тумана землю, на фоне искрящихся гирляндами окон магазинов. Да тот же рыбак в лодке на середине реки, кричащий что-то мужикам, которые долбят лунки ближе к берегу, существенно менял привычный пейзаж! Может, так было всегда. Только недолго. А теперь подобная несуразица будто и есть настоящая зима.
Такое ощущение, что предвкушение в этом декабре было начисто заменено наверстыванием. И, как всегда в спешке, чем-то приходится жертвовать. Мороз уступил ненасытному межсезонью, людям пришлось потерпеть с новогодним настроением. Даже небо в этот раз не обошлось без жертвы. Все уступили в этой внезапной необходимости не опоздать, но, наверное, никто так пока и не понял, куда торопился и зачем.
А вообще Новый год почти никогда не являл собой реальных перемен. Скорее, отражал мои желания. Хотя иногда бывало… В первый раз, я тогда был еще совсем ребенком, вся семья сидела за столом. Мы знали, что вот они, перемены. И каждый думал, что всю их глубину понимает только он. Сложный был год. Сейчас если кто-то о нем вспоминает, то говорит совсем о другом.  А вот через пару лет уже и не было ничего серьезного. До полудня 31 декабря даже ощущений хоть какой-то новизны не припомню, хотя снега в тот раз хватало! А в итоге, опять же, всей семьей, смотрели новости и два новогодних обращения: президента и человека, которому он поручил беречь Россию. Через 7 лет эмоции были совсем другими, казалось, что ушла эпоха, более того, душа той эпохи навеки покинула нас. И жалко было, по-настоящему жалко. А тогда мы радовались прямо с обеденного выступления, обзванивали знакомых, делились эмоциями. Мужики пили водку прямо на улице. И верилось даже не в лучшее! Верилось, просто верилось. В итоге для нашей семьи действительно каждый последующий год становился лучше и лучше, но новости мы теперь смотрели рядом, а не вместе. Еще в тот год на нашем столе впервые была семга. Ее купила мама на тушинском рынке мороженой. Потом дома готовила. Самая вкусная семга в моей жизни! Через год она была тогда, когда хотелось, или даже не хотелось. Причем норвежская. В вакуумной упаковке. Из Метро или Ашана.
Еще… Еще тогда я узнал, что ко мне достаточно сильно изменилось отношение окружающих. Во-первых, теперь я для всех был москвич, а, во-вторых, стал равным собеседником. Узнал это через неделю, в ночь после рождества. Мы тогда вместе с дедом ехали из городка, в котором я жил за пару лет до этого. Мы возвращались от маминых родителей. Это был единственный на моей памяти случай, когда оба дедушки сидели за одним столом. А на обратной дороге в поезде мы сидели за одним столом с мужиками из Костромской области, которые ехали строить стадион в Черкизове. Разговор они начали с дедом. Продолжили и закончили со мной. Дед гордился смышленостью и подвешенностью языка внука. Он вообще всегда гордился и продолжает гордиться мной. Ему всегда есть о чем помолчать, а я всегда знал, что сказать. Это теперь моя жизнь состоит из неозвученных мыслей, а до семнадцати лет я озвучивал даже их отсутствие – получалось как-то!
В ту ночь со мной говорили как с равным себе пьяные вдрызг мужики. А дедушка молчал и гордо улыбался. Как же это нам льстило!

*****


II
Сколько себя помню, никогда не верил, что подарки приносит волшебный старичок. Наоборот! Не хотел даже мысль подобную допускать и всячески стремился «просветить» всех друзей-приятелей. Видимо, чтобы никто не заподозрил, что на самом-то деле верю, но только делаю умный вид. Никогда не хотел верить. Кроме одного единственного дня.
Забавно, но такое ощущение, будто и не было этого никогда. То есть за последние лет двенадцать я ни разу не вспомнил про тот случай. Разве что когда расспрашивали. Если, конечно, расспрашивали вообще… Хотя масса других, ничуть не более выдающихся вещей, кажется, ни на минуту не покидала моего сознания, придавая детству несколько иные оттенки. А тогда я практически лично познакомился и с Дедом Морозом, и с Санта Клаусом, и с глухим дряхлым старичком из Германии и даже с непонятным бразильским клоуном в огромных шортах, у которого даже и бороды-то не было! Разумеется, и со Снегурочкой.

Сразу вспоминается тот день, когда учительница дала билеты. Три штуки, на всю семью. Не скрою, был рад. Но не елке. Какая елка? Я же взрослый, одиннадцать лет почти. Нет, это явно не по мне, такое развлечение. Вот если бы стоимость билета узнать! Мало ли, вдруг, на него можно купить хороший фонарик или еще что-нибудь не менее полезное и серьезное. Причем здесь елка!
А рад все же был, очень сильно! Даже не потому, что снова стал отличником, исправив несколько троек по труду и физкультуре. Но ведь бежал и смеялся по пути домой, спотыкаясь о всякую дрянь на тротуаре. Старые бревенчатые дома с облупившейся еще в позапрошлом веке краской казались прекрасными. А горы грязного снега (уж чего в том городке хватало чуть не в любое время года) вдоль дороги – легкими и искрящимися на солнце. И не ощущалось никакого мороза. Я бежал. Бежал, потому что знал: мама будет счастлива.
И в том беззаботном возрасте нетрудно было понять, как много родители для меня делали. Чтобы учился. Собственно, меня и не наказывали практически, ничего больше не требовали. Лишь бы учился как можно лучше. А это затруднений пока еще не вызывало. Был бы еще чуточку покрепче, да руками умел работать, вообще не имел бы забот! Родителям приходилось гораздо сложнее. И, тем не менее, все в их жизни было для меня. Не за какие-то заслуги, не за что-то, а для меня. Да и сам еще был не настолько умен, чтобы рассуждать о том, кто и что мне должен. Наверное, когда начинаешь думать иначе, перестаешь быть ребенком.
Мама была счастлива. Не знаю почему наверняка. А спрашивать смысла нет. Умных слов вообще тем больше, чем дальше уходишь от того момента, когда был счастлив. Потому грустно было бы слушать уйму аргументов, которые она может вполне обоснованно привести сейчас. Да и вообще незачем лишний раз напоминать ей о том времени. Как мне кажется теперь, мама была рада, что все не зря. Очень хочется верить, что она чувствовала именно это. Иное не могло быть столь же ценным. Как для папы дорога мысль, что все закономерно, дается по заслугам, а жизнь, в принципе, такая, какая и должна быть: у врагов ли, у друзей ли, у нашей ли семьи.

В десять утра я, мама и соседский мальчишка, который был на год старше меня, сели в автобус, который, по всей видимости, пригнали из областного центра: в нашей глуши подобных быть не могло. Сосед ехал по билету моего отца. Тот был как всегда занят. Да и не любитель он ходить на подобные мероприятия. Единственный концерт, о котором он хоть иногда вспоминает, это выступление Высоцкого еще в конце семидесятых. И все равно ни одной подробности про то, без сомнения, знаковое событие папиной юности, вытянуть не могу до сих пор.
В общем, через полчаса мы поехали в Областной центр. Впервые. А, между прочим, так сбывалась моя детская мечта увидеть город, который всего-то на полтора века моложе Руси. Наш город тоже считался старым, но с дореволюционных времен в нем только и остались, что несколько разграбленных церквей, да камень, подтверждавший дарование герба и статуса уездного города Екатериной Великой. Еще была решетка на крыше детского садика с выкованными цифрами «1901». Остальное выглядело настолько убогим, что с древностью вообще не ассоциировалось. Но теперь я только и делал, что всю дорогу тряс маму за плечо и показывал ей заброшенные усадьбы, чудом сохранившиеся церкви. А когда въехали в Областной центр, там был Кремль! Настоящий боевой Кремль, а не та московская декорация, которая годом ранее вообще не произвела впечатления.
В Областном нас высадили возле цирка. Это был обычный современный район крупного города. Ни намека на Древнюю Русь. Она осталась в автобусном окне. Может, потому мне и хотелось продолжения чуда. Собственно, до него оставалось минут пятнадцать. Этого времени только-только хватило, чтобы поделиться основными впечатлениями с соседом, которому, казалось, вообще непонятно, чего хорошего в старых непрактичных постройках, вроде крепости, да еще и в таком шумном месте, как Областной. Впрочем, разговор был очень краток, ибо началось!
На сцену (все-таки трудно использовать в данном контексте слово «арена») вышел губернатор. Ребята, которые сидели рядом, толкали друг друга локтями и шептали: «Лисицын! Лисицын!». А я вдруг понял, что живо в этой области почти год, но даже понятия не имею, кто такой вышел и почему именно он поздравляет нас первым. Вот он, настоящий живой Губернатор! Даже более седой, чем Дед Мороз со школьных утренников! Только гладко выбрит и в пиджаке. Т такое ощущение значимости момента наполнило меня с ног до головы, что я не слышал ни слова. Еще бы! Большой человек! Губернатор! Политик! А я-то еще вчера на живого генерала мечтал посмотреть. Наивная детская душа… В общем, благодаря этому невесть откуда взявшемуся усердию из десятиминутной речи сейчас могу вспомнить только «…мы очень старались обрадовать наших детей. Поэтому несмотря на…». Думаю, этих слов вполне достаточно. Не нужно быть большим политиком, дабы понять, что может помешать, да еще в середине девяностых. Поэтому и приятно, когда «старались». «Несмотря на».
Представление даже сейчас вряд ли бы показалось мне заурядным, не то что тогда. Ну, почти принял за чистую монету! В конце концов, в глубине души каждый ребенок хочет быть ребенком, каким бы взрослым он не казался на первый взгляд. Я понимал, что Деда Мороза, даже самого волшебного, на всех губернаторов попросту не хватило бы, даже если работать в три смены и без выходных целый месяц, а потом дрыхнуть до новой зимы. Ах, чуть не забыл! Главного бородача как раз и не было! Вместо него почти до самого конца отдувались коллеги: Санта Клаус, Вайнахтсманн (бедные немецкие дети) и Папай Ноэль (бразильским ненамного проще). Ребята веселые, да все же не наши. Снегурочка была одна, да еще какая! Но главное, наша! Этим ей без труда удавалось держать всеобщее внимание.
А Дедушку Мороза, как я понял, потеряли на таможне. Он тогда еще не переехал в Великий Устюг и поэтому его пришлось везти через несколько границ, да еще и в контейнере. Где-то на последнем контроле бумаги и были утрачены: их доморощенная нечисть в виде Бабы Яги и Кикиморы стащила. Но все закончилось благополучно, Снеговик контрабандой пригнал на лыжах холодильник с наклейкой «Не трясти, не ронять, при пожаре выносить первым». Из этого агрегата под аплодисменты и вылез Хозяин праздника.  Все были счастливы: и я, и мама, и сосед, и Губернатор. Громче всех, разумеется, нечисть, немедленно вставшая на путь исправления и предложившая устроить праздничный хоровод. Хороводец вышел серьезный, ряда в три-четыре, в него собрали чуть ли не всех до единого детей. Меня, как особо стеснительного, отдирали от кресла сразу две женщины: мама и Снегурочка. И никакие отговорки, что я уже взрослый и тому подобное, не помогли. Да, к тому же, очень хотелось туда, к елочке!

*****
У каждого человека должно быть теплое детское воспоминание. Иначе страшно представить, какими мы станем в серьезной взрослой жизни. Детство – это не постоянный праздник. Это, скорее, форма отношения к действительности. Но потом становишься старше, понимаешь, оцениваешь, судишь. И вот тогда-то и будут по-настоящему важны такие моменты, которые в состоянии подарить Новый год. Сейчас мне действительно радостно, что были такие дни, такие беспроигрышные шансы иметь на пару светлых воспоминаний больше.

05.01.2009