Тихая заводь в районе Забвения
В грязных дворах, одним большим безвыходным лабиринтом опутавших зону Забвения, сосуществовал со своей жизнью человек, носивший имя Абба Амона*. О нём почти ничего не знали, кроме того, что его дом ничем не отличался от десятков других домов, неряшливо разбросанных в паутине города, а в единственной комнате всегда горели синие свечи. Одежда Абба Амоны напоминала сшитые вместе лоскутки дырявой ткани, а голос был похож на кошачьи сны. И ещё - по лицу Абба Амоны невозможно было определить его пол.
Абба Амона редко покидал свой дом, а если вдруг случалась необходимость сделать это, то возвратясь, он долго и тщательно мыл руки лавандовым мылом, иногда подмечая, что линии на его ладонях постарели ещё на тысячу лет.
На полке рядом с кроватью Абба Амоны лежала Библия, в которой были вырваны все страницы, за исключением тех, где говорилось о Марии Магдалине – святой грешнице и последовательнице Христа. Каждый вечер Абба Амона перечитывал их, хотя и без того давно знал наизусть весь текст. Потом он подходил к бездонному окну своей комнаты, и ставил на подоконник одну из синих свеч, горевших до самого утра, подобно маяку для заплутавших странников. А когда на рассвете Абба Амона убирал свечу, то накапавший с неё синий воск неизменно изображал одно и то же женское лицо.
В грязных дворах, одним большим безвыходным лабиринтом опутавших зону Забвения, не сосуществовал со своей жизнью человек, носивший имя Абба Амона. О нём почти ничего не знали, кроме того, что его дом зарос тленом и тишиной, а свет в квадратных проёмах стен превратился в предание, которое рассказывали друг другу падшие женщины, дающие в долг любовь. Но район Забвения, как голодный пёс, поглотил в себя и эти воспоминания, и через какое-то время, отмеренное песочными часами, его обитатели не только окончательно забыли твёрдое имя Абба Амоны, но и его голос, похожий на кошачьи сны. Более того, жители района не были уверены даже в том, что Абба Амона – не иллюзорный бред их бьющегося в лихорадке и агонизирующего рассудка. Стёрлась дорога, ведущая к его двери, и район Забвения – почти физически ощутимая трепещущая субстанция, - сыто закрыл свои эфемерные глаза, утопая в коллективном сне проституток, порочных детей, пьяниц, призраков самоубийц и насильников.
А проститутки всё так же захлёбывались хриплыми смешками в промежутках между жадными до их сморщенной кожи, мужскими телами. Дети всё так же попрошайничали, украдкой ненавидя друг друга и мир, в который их кинул кто-то, кто уже заплатил за билет в театр тряпичных марионеток. Пьяницы по-прежнему предавали за стакан обжигающего разодранную гортань рома. И только призраки самоубийц и насильников, восприимчивые ко всему, что выбивалось из ограниченной композиции района Забвения, проходя по самым мрачным переулкам, морщились от лёгкого запаха лаванды, разлитого в отравленном воздухе, и презрительно ухмылялись, видя как заросший щетиной молодой матрос выторговывает час любви у старой проститутки по имени Мария. Видели они и другое: как через пару минут, стоя на этом же месте, какой-то странно выглядевший человек, чья одежда была похожа на сшитые вместе лоскутки дырявой ткани, один за одним вырывал листы из тонкой Библии и сжигал их в пламени синей свечи, воск с которой капал прямо на его руки, принимая причудливую форму изгибов линий на его тысячелетних ладонях.
14.02.08
*АББА АМОНА (Евр.) Букв., "Отец-Матерь"; оккультное название двух высших Сефиротов, Хокмы и Бины.
Свидетельство о публикации №209122300697