Отрывок из романа Ответный визит

    Другие, настроенные менее агрессивно, придерживались иного мнения и высказывались более мягко, советовали воздержаться и не вручать пока эту петицию администрации дока. Спор начал плавно переходить от словесной перебранки в кулачную потасовку. Вскоре дракой были охвачены почти все докеры. Затем к ним присоединились и отдыхавшие неподалеку другие работники морского порта.
   Еще через некоторое время в порту не осталось ни одного человека не втянутого в массовый мордобой. Большинство дерущихся не знали причину возникновения побоища, но все равно дрались с животным упоением, ломая вокруг себя все. Наблюдая из окон конторы, дирекция дока решила успокоить толпу, послав на переговоры к рабочим своих парламентариев из числа молодых клерков. Те, набравшись мужества, с благими намерениями навести кое-какой порядок, пошли прямо к взбунтовавшейся толпе.
   Дерущиеся докеры, особенно молодые их представители, с избитыми окровавленными лицами и заплывшими от синяков глазами, видя, что со стороны конторы в их сторону направляются пару десятков молодых бухгалтеров и экономистов, бросили мултузить друг друга и, объединив усилия, кинулись к  ненавистным представителям не менее ненавистной   администрации. 
    Избили клерков до полусмерти. Пришлось начальству вызывать полицию, которая, не мешкая, приехала на место нарушения порядка, и тут же отступила, получив такой отпор, какой она не помнила со времен Великой Французской революции.
   Когда об происшедших в порту событиях, мадам рассказала Ройзману, тот быстро собрался в путь – необходимо было сообщить об этом Владимиру Ильичу, и постараться уговорить его немедленно уехать, хотя бы на время, в другой город, а лучше всего перебраться в Германию. Лишаться из-за какой-то петиции лидера партии ему просто не хотелось.
   - И потом, что я буду без него делать во Франции, или той же Германии? – думал Валериан, обходя места, где мог находиться Володя. - С этими пустобрехами, с этими мягкотелыми демократами можно только на каторгу загреметь и дохнуть там как собака. Нет, в обиду этим жанам и мадамам  я его не дам.
   Нашел Ройзман Владимира Ильича у одной француженки – те мирно беседовали совершенно не на революционные темы. Володя в тайне давно любил эту взбалмошную курсистку, которая зная про то, что русский рыжий революционер сохнет о ней, всячески отодвигала момент их физического соития.
   Ей нравилось, как молодой человек, имеющий огромный авторитет не только в среде русской эмиграции, но и среди французских аристократов, таких как граф Монбланье, влюбленными глазами глядел на нее, готовый по мановению ее пальца исполнить любое ее желание. Ройзман застал их сидящих друг против друга и щебечущих как воробышки.
   - Володя, не время рассиживаться в обществе молодых француженок, - сказал он по-русски, пора бежать, и как можно скорее – в порту по случаю твоей петиции бунт, драка, стрельба. Если найдут автора твоего произведения – нам конец.
   - Как так быстро сработало, а я тебе сколько раз говорил, мир накалился до такой степени, что достаточно одной искры и все взлетит на воздух. Говорил или не говорил? Вот тебе и твоим единомышленникам, которые не верили мне, подвергали сомнению мои высказывания на этот счет, прямые доказательства – революция в порту. Ха, ха, ха… получайте маловеры, так вам и надо. Достаточно одной маленькой искры.
 Володя встал со своего места и пустился, под взгляд своей возлюбленной, в пляс.
- Что случилось Володя? - спросила ничего не понявшая из сказанного, девушка, - что, произошла в России революция?
   - Да, милая, только не в России, а у вас в порту. В маленьком порту одна большая революция. Ну, нам пора, дорогушенька, нам надо готовить большую революцию в самой большой стране. Он встал с места, чмокнул мадмуазель в щечку и был таков. С ней он встретился через много лет в Москве, куда она приехала с группой французских дипломатов по приглашению советского правительства.
  Через два часа молодые люди, трясясь в железнодорожном вагоне, держали путь в Берлин.
   - Хорошо, что мы не задержались с отъездом, я знаю французскую полицию, с виду медлительную, но на самом деле очень оперативную. Ей помогает все население, достаточно сказать какой-либо мадам о преступнике, как она расскажет вам о нем то, о чем не подозревала полиция, - Владимир Ильич отложил в сторону стакан чая, любезно принесенного услужливым проводником.
В Берлине в это самое время находится товарищ Мартов со своими единомышленниками, Хот мы и расходимся с ним во взглядах на многие вопросы революционного движения, но в части быта и обеспечения своих товарищей ему нет равных. Так, что скоро мы избавимся от страха сидеть в относительно комфортной, но все, же тюрьме.
   - Владимир Ильич, - несмело обратился к собеседнику Ройзман, - если вы помните свое обещание обучить меня материализму на основе веры в Бога, не самое ли сейчас время для этого? Если это так, то я весь – внимание.
   - Нет, уважаемый Валериан Силыч, для этого сия обстановка не подходит, да и настроения, разглагольствовать на эту тему, у меня сейчас нет. Потерпите, батенька, до Берлина, и как мы и договорились, держите язык за зубами.
Как и ожидалось в Берлине находились Мартов со своими товарищами. Они  встретили беженцев из Франции и весело смеялись над их рассказами о революции портового масштаба.
   - Владимир Ильич, вы теперь имеете опыт проведения революции, особо не влезая в гущу событий. Теперь вам и карты в руки, начинайте прямо здесь российскую революцию, а мы вам поможем. С чего начнем?
   - С бумаги, господа товарищи, с газеты. И назовем ее «Искра», ибо с искры может разгореться пожар, да такой неукротимый, что мы сами ужаснемся ему. Здесь присутствуют члены ЦК партии, поэтому прямо сейчас можем проголосовать за партийный печатный орган под названием «Искра». Кто «за» прошу поднять руки. Все проголосовали, то есть подняли руки. А теперь за дело товарищи – необходимо организовать типографию. Кому поручим эту рутинную работу, и кто добровольно возьмется за доставку газеты в Россию? После недолгих дебатов организационные вопросы были решены.
Мартов со товарищи взвалили на себя проблему по доставке литературы в Россию.
Его близкие друзья - товарищи Разумейко Константин Федорович и Максаков Виктор Степанович, имевшие на границе Болгарии с Россией надежный, коридор, не раз уже проверенный в деле переправки нелегальной литературы в Россию, занялись отработкой конкретики по пути будущего следования газеты «Искра». Поэтому они тут же, попрощавшись с товарищами, уехали. Владимир Ильич возглавил редакционную коллегию на месте.
    Вскоре к нему отбыв срок наказания, приехала из России его жена – Надежда Константиновна Крупская, женщина миловидная, с несколько припухшими от болезни веками глаз. Она с детства страдала базедовой болезнью, и поэтому в моменты обострения болезни глаза ее опухали и слезились.
   Тепло, встретив жену, Владимир Ильич устроил, пригласив товарищей по партии, небольшую вечеринку. В квартире, где Ульянов снимал несколько небольших комнат, с помощью хозяйки - добрейшей мадам Генриетты фон Мюльбах  и ее милой прислуги фрейлейн Адель, он накрыл прекрасный скромный стол, на котором стоял хрустальный графин, заполненный смирновской водкой и две бутылочки бургунского винца. В качестве закуски были использованы колбасы, голландский сыр, на небольших и аккуратных блюдечках красовались красная и паюсная икорки. На горячее был подан суп харчо, приготовленный знатоком кавказкой кухни – Ройзманом Валерианом Силычем.
     Сладкое было ограничено бисквитным тортом, шоколадными конфетами и, конечно же, русскими вареньями, пряниками, и кренделями. Откуда все это Ройзман достал – осталось секретом до сих пор. А вот о балычке, который был подан, в качестве закуски и о его происхождении он рассказал компании целую сагу. Дополняя рассказ сальными анекдотами, над которыми сам громче всех и смеялся.
   - Дурак, - шепнул на ухо жене Владимир Ильич, - но человек нужный партии.
   - А где ты его откопал? Я о нем не слышала, - в ответ прошептала Крупская.
   - Потом, потом, Наденька. Все по порядку, но потом. Владимир Ильич привстал с места, поднял бокал вина и произнес тост:
   - Мадам, унд джентльмены, произнести в присутствии русских революционеров вместо – джентльмены – херы, он не рискнул, - прошу поднять бокалы за здоровье присутствующих здесь дам. Все хором крикнули «Ура», и дружно выпили. За столом присутствовали, кроме Владимира Ильича с супругой, Ройзмана и хозяйки квартиры, еще Мартов и четверо членов РСДРП.
   Один из них бывший народоволец, весь седой,  постоянно кашляющий, высокий и худющий мужчина. Настоящего имени его никто из присутствующих, кроме Владимира Ильича не знал, и обращались к нему не иначе, как мастер Хорунжий. Было то фамилия, или кличка знал опять-таки, только Ульянов, но он на вопросы товарищей лишь скромно улыбаясь, оставлял тех без ответа.
   Вскоре гости разошлись, так как беседовать и тем более дискутировать на революционные темы в присутствии хозяйки,  хотя та и не понимала по-русски, собравшиеся не рискнули. После того как горничная убрала последние следы пиршества Владимир Ильич и Надежда Константиновна остались одни. Он, удобно расположившись в глубоком старинном кресле, сказал:
   - Присаживайся рядом женушка, вон пододвинь ближе стул и садись. Я так соскучился по твоим вопросам, да и мне необходимо многое тебе сказать. Надежда Константиновна села на стул и поглаживая мужа по начинающей лысеть голове, прикрыла в блаженстве глаза и промурлыкала:
   - Ну, как ты Володенька тут без меня обходился? И завтракать вовремя, поди, забывал? Похудел сильно, и под глазами мешки появились.
   - Да, Надюшка, без тебя не комфортно мне – временами такая тоска за горло брала, что удавиться впору. Что там, в России новенького, поди стачки и забастовки повсюду? Как наши товарищи?
   - Володенька, я после освобождения, сразу к тебе, практически ни с кем не виделась. Слышала, что Каменев скоро к тебе собирается. Это мне знакомый тебе жандарм киевский сказал. Ты помнишь его?
   - О, сам господин Карпенко в курсе передвижений наших друзей. С каких это пор жандармы стали нам помогать?
   - Его сына Виктора поймали на переправке литературы из Женевы, арестовали. И сколько не пытался Карпенко спасти сына, сколько взяток не давал – ничего у него не получилось. Дали Виктору восемь лет каторжных работ. Вот и переметнулся к нашим жандарм царский – мужик злобный, хитрый.
   - Ну, уж о его злобе и хитрости я знаю не понаслышке – стакивались мы с ним и в Киеве и в Харькове. Вот там я и убедился, Наденька, в своих измышлениях о том, что человек живет не только хлебом, но и нечто другим. Правда, то другое доступно не всякому – будь тот хоть трех пядей во лбу. И теперь я в этом утвердился.
   - О чем ты Володенька? Я чего-то недопонимаю, о каких измышлениях ты говоришь, о каком хлебе? Прости, не понимаю, дорогой.
   - Вот ответь мне на чистоту, - тут убаюканный Владимир Ильич резко встал со своего места и, потирая руки, стал нервно ходить по комнате, - ответь мне Надя, на конкретный вопрос, каким бы диким он тебе не показался: ты материалист, или идеалист? Вернее так -  ты веришь в существование духовного, невидимого мира?
   - Все, что угодно ожидала от тебя услышать, милый Вовочка, но этот вопрос, - тут Надежда Константиновна подошла к мужу вплотную и, глядя тому в глубоко посаженные татарские глаза, серьезно спросила:
   - Ты случайно не болен, Володя? За  период нашей последней разлуки ты резко изменился. Сегодня характеризуя своего товарища, ты сказал о нем, что он дурак.
Такого ты себе раньше не позволял. И в твоем поведении много странного. Объясни, что случилось. Теперь вот более чем странный вопрос. Видя, что подбородок Владимира начал дрожать – признак его крайнего волнения, она взяла его под руку:
   - Успокойся, пойдем, присядем на диван, и ты мне все спокойно расскажешь. Идем родной. Супруги сели на диван.
   - Послушай, Наденька, сходи вниз к хозяйке, возьми у фрау бутылку вина или принеси бокал – целую бутылку, она не даст, жадная очень.
   - Погоди, я мигом, - с этими словами, Надежда Константиновна пошла вниз. Через пять минут с подносом, на котором стояла бутылка, два бокала и блюдечко с нарезанными кусочками сыра, она подошла к дивану.
   - Подожди, сейчас я  табурет принесу, неудобно как-то поднос в центре Берлина на пол ставить. Хозяйка увидит – ее кондрашка хватит. Разлив вино по бокалам Владимир Ильич сказал:
   - Прежде чем мы продолжим разговор, я хочу выпить за тебя, Надюшка. Супруги выпили. Долго молча, сидели. Надежда, глядя на умиротворенное лицо супруга, не решалась, возобновить разговор, а Владимир, прикрыв глаза, впал в легкое забытье. Затем он не меняя положения, заговорил:
   - Сколько мы не виделись, Надя? -  и, не дав ей времени ответить, продолжил, - вечность. Ты, знаешь Наденька, мы с тобой не виделись  вечность. Мы с тобой не виделись вечность, - повторял Владимир. Надежда не прерывала мужа. Она прекрасно знала, если Владимир стал повторяться, то его нельзя тревожить. Сейчас он начнет спокойно говорить, говорить нечто важное, глубоко тревожащее его душу. И он заговорил,  медленно, тщательно подбирая слова, строя предложения в стиле древнего оракула:
   - Мы, считающие себя гениальными провидцами, знатоками человеческих душ, великими и неповторимыми революционерами, в самом деле, не понимаем самого главного, того над чем думали, ломали головы и судьбы людей, далеко не самые глупые мозги человечества. И к чему, в конце-то концов, пришли? Да ни к чему толковому. Ничего нового не изобрели. В Екклесиасте сказано:
   - Что было, то и будет, что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. И ведь как правильно сказано, что лучше и не скажешь.
   Тут он ненадолго замолчал, привстав, он налил себе еще вина, выпил, и продолжил: я еще в детстве пришел к одному заключению – если есть некое понятие, которое прямыми физическими экспериментами не возможно доказать, то оно существует.
   Это понятие не может не существовать, так как оно уже существует как понятие. Если нечто не существует, то не может быть и понятия о нем. Верить в существование какого-либо понятия или не верить в него – это вопрос самого этого понятия к определенному индивидууму. Надюшка, ты что-нибудь из этого бреда поняла?
   В это время в дверь постучались – гувернантка справилась – все ли хватает супругам, и не угодно ли им спуститься вниз – хозяйка приглашает на чай.
   - Надя, - недовольным шепотом бурчал Владимир, - дорогуша, откажись под любым предлогом, ради Бога, прошу тебя – откажись. Надежда подошла к девушке и, сославшись на головную боль, отказалась от, казавшегося ей, невинного приглашения. После того как фрейлейн ушла, Володя объяснил ей почему он так страшился этого приглашения:
   - Я наизусть знаю жизнь членов огромной семьи нашей сердобольной хозяйки, поэтому, пусть и, рискуя попасть в ее немилость, своей грудью ограждаю тебя, моя милая женушка, от  пытки и тебе познавать эту семейную сагу.
   - Какой ты у меня благородный, я думаю, что революция по достоинству оценит этот твой жертвенный поступок.
   - Я не обижаюсь на тебя, Наденька, за столь язвительный выпад в мой адрес, сладко потягиваясь и зевая сказал лидер социал-демократов, - тем более, что обида – есть признак слабости человека, а нам к сожалению быть слабыми нельзя. Пока нельзя. Может быть, и настанет то время, когда, не оглядываясь на посторонних, можно будет поплакаться в жилетку, расслабиться, да так расслабиться, что весь мир содрогнулся бы от этого расслабления. Но до этих времен еще много крови будет пролито, много жизней загублено. Ведь мы, сами не зная того, готовим самую кровавую бойню, которую еще не видела земля.
   - Погоди, погоди, Володя. О какой бойне ты сейчас вещаешь? Насколько я знаю тебя, то ты всегда выступал против кровопролития, против насилия, вообще против проявления всякого рода зла. Так о каких ужасах ты заговорил сейчас? Что-то я никак не пойму тебя. Может быть ты и впрямь заболел.
   - Надя, присев на диван ответил Владимир Ильич, - мы, то есть революционеры, хотя из всего сброда, я мог бы отнести к настоящим революционерам пару десятков стоящих людей, остальные мягкотелые болтуны, только мешают мне делать историю.
   - Так что же – историю делаешь ты и никто более? – начинала не на шутку сердится Надежда, - а все остальные, коих ты назвал сбродом, и не просто сбродом, но еще и мягкотелым сбродом, лишь приложение к твоему гению? Так будь честен до конца и скажи мне: какое место ты в своей истории выделил мне, твоей жене.
    - Наденька, - несколько смягчив тон, продолжил Владимир, - вот ты сама и ответила на свой вопрос – твое место в истории быть женой, заметь верной женой, женой до конца, не смотря на все передряги и потери.
   Другого пути у тебя, поверь мне, нет.  И раз ты узнала мои мысли, так будь добра ответь мне откровенностью за откровенность: ты со мной или у тебя есть другой вариант развития наших взаимоотношений?
    Надежда женским чутьем волчицы поняла, что у нее на выбор дальнейшего жизненного пути абсолютно нет времени. Любое промедление с ответом Владимир Ильич может расценить как прямое предательство и тогда все, крах. Позволить всего этого она не могла.
   - Зачем Володя задавать мне такие глупые вопросы? Кроме того, что я тоже как и ты революционер, но я, прежде всего твоя жена, жена, преданная до конца своему мужу.  Сказано это было без пафоса, спокойным голосом, но в нем чувствовалась такая сила преданности, такая мощь любви, что не поверить  в сказанное женой Владимир Ильич не мог.
    Сидя на диване, обняв голову двумя руками, он навзрыд плакал. В таком состоянии Надежда видела своего мужа впервые.
   - Что с тобой, мой милый? Тут Надежда Константиновна бросилась к мужу и, опустившись на пол, положила свою голову на его колени:
   - Милый мой Володенька, я все поняла. Я просто, выжила из ума, я дура, прости меня, мой родной.
   Она действительно только сейчас, в минуту посетившей ее духовной близости с мужем, поняла как он, Владимир Ильич, ее муж, этот уважаемый человек, этот революционер,  страшно  одинок.
 Она встала с колен, и спустилась вниз к хозяйке:   
    - Мадам, не могли бы вы мне дать настойки валерианы, Володя переволновался и ему необходимо успокоиться.
   - О, фрау Надежда, может быть мне лучше послать за доктором Лейбницем, он мой должник, он тут же приедет и осмотрит уважаемого Володю. Не беспокойтесь, не беспокойтесь - у него нет ничего страшного – просто легкое волнение.
  - Ну, в таком случае вот вам пузырек настойки. Надежда быстро поднялась наверх. Поднимаясь по лестнице, Надя вдруг вспомнила – каким было лицо Володи, когда он рассказывал ей о своем казненном брате Александре.
   Таких лиц она за всю свою прожитую жизнь больше не видела никогда. Нет ни месть или скорбь выражало то лицо, она могла поклясться, что даже не боль потери старшего товарища было выражено на том лице. А было на нем нечто такое неземное, отрешенное от реалий жизни.
   Такие лица были, видимо, у пророков в минуты посещения их божественного откровения. Глаза Володи в те мгновения не светились, они за прищуром, чуть опухших от волнения век, отражали тайну – тайну великую, тайну рождения вселенной.
   Надежда в эти минуты откровения старалась не смущать Володю ни вопросами, не своими догадками или предположениями. Она знала, что по-прошествии, некоторого времени, он сам ей все расскажет. Такое же лицо было и сегодня.
   - Надя, подойди, пожалуйста, ибо мне есть, что тебе сообщить, - раздалось в комнате, когда та поднялась наверх с пузырьком в руках. Она подошла к мужу и присев рядом на стул, вся обратилась в слух.
   - То, что ты сейчас услышишь, пусть не даст тебе повода посчитать меня за сумасшедшего. Если ты мне это обещаешь - тогда слушай. Все без исключения считают меня закоренелым марксистом и  на этом основании – ортодоксальным материалистом. Я и сам учу всех этому. Теперь представь себе, что я могу ощущать когда мне приходится учить, мало того убеждать массы в не существовании Бога, будучи преданном Ему, исполняя, Его волю отрицать на людях Его сущность. Пузырек с настойкой выкатился из задрожавших рук Надежды.
   - Прости, прости меня Володя, что прерываю ход твоих мыслей, но мне надо сейчас несколько прийти в себя. Не, то все, что ты будешь мне говорить, окажется бесполезным и тебе придется все опять мне повторять. Я же не ослышалась – ты сказал, что ты веришь в Бога? Повтори, пожалуйста – ты веришь в Бога? Она встала со стула  и, не обращая внимания на упавший пузырек, в рассеянности стала ходить по комнате.
   - Ха, ха, ха. Можно подумать, что ты Надюшка не веришь в Создателя?
   - Если я в детстве сомневалась есть ли Бог или Его нет, то после того как познакомилась с трезвыми по отношению к религии людьми, перестала сомневаться, и уверилась в том, что Он есть. Конечно же, я не могла открыться в этом ни тебе, ни товарищам по борьбе за процветание человечества. Вы, наверняка, осмеяли бы меня и прогнали прочь. Поэтому твое признание меня шокировало. Но почему ты так долго не решался открыться мне? Не доверял, наверное, или были какие-то другие причины для этого?
   - Эх, Надя, через какие терния сомнения я прошел только Творец знает. Этот путь к Нему был столь неоднозначен, что порой просто хотелось уйти из жизни. Помнишь, я тебе рассказывал о своем старшем брате. Он ведь тоже Божий избранник, только должен был по замыслам Божьим сыграть роль жертвенного агнца.
   - Сейчас дорогой, дай мне минутку, я сбегаю в спальню – мне надо немного привести себя в порядок, а потом мы продолжим этот долгожданный для меня разговор. Она подняла с пола пузырек с валерьяновой настойкой и прошла в спальню.
  - О, слава тебе Господи, она тоже в Тебя верит. Теперь не нужно будет ее переубеждать, уговаривать. Ты сам все усмотрел. А я-то думал, что после сегодняшнего разговора, придется мне оставить ее и, мало того, обвинить перед товарищами в оппортунизме, радикализме и прочей революционной ереси. Слава Богу – этого делать не придется – она преданный мне человек теперь не только по партии, но и по вере. От радости подошедшей Владимир встал с дивана и, напевая:
  - Бродяга Байкал переехал,  - стал прохаживаться по комнате, то останавливаясь, то припрыгивая от удовольствия. Он, потирая в экстазе руки, взял бутылку и налил себе еще вина.
  Отпив из бокала несколько небольших глотков, он снова стал ходить по комнате.
   - И вино то сегодня какое-то особенное, надо заказать Ройзману еще пару бутылок, - несколько отойдя от духовной темы, подумал Владимир Ильич.
   - А вот и я, заходя в комнату, вся светясь, надев на себя белое платье, вошла Надежда Константиновна.
   - Ах, как я люблю, когда ты одета в это подвенечное платье. – Володя подошел к жене и, обняв ее за талию, притянул к себе. Они стояли, обнявшись и, глядя друг другу в глаза, молчали.
  - Ну, что так и будем стоять до второго пришествия Спасителя? Продолжим тему или…
   - Эта тема, любовь моя, бесконечна, поэтому – или…  Владимир поднял жену на руки, и влюбленная пара исчезла во мраке спальни.
   На следующий день Владимир Ильич вместе с Надеждой Константиновной, не смотря на пасмурную погоду, решили пройтись по городу. Прогуливаясь по набережной реки, они вели непринужденную беседу на отвлеченные от организационных забот тему. А забот по организации типографии, встреч с нужными людьми было предостаточно. Но может ведь семейная пара хоть один день посвятить себе? Конечно же, может. Поэтому Володя и Надежда прогуливались по умытому дождем Берлину. Немного продрогнув во время прогулки, ибо погода в этот день выдалась сырой и дождливой молодые люди зашли в небольшой ресторан. Не успели они переступить порог заведения, как послышался хрипловатый, но мощный голос:
   - Кого я вижу! Да не обманывают ли меня очи мои любострастные. Володя, да не один, а с прелестной дамой. Здоровенный мужчина, с окладистой с сединными блестками  черной бородой встал из-за стола, за которым в его компании сидели еще двое не менее здоровенных, чем он сам русских мужика. Вся компания была на том пределе веселья, когда ей не хватает общения, особенно с представительницами прекрасного пола.
   - Кто эти люди? - испуганно схватив мужа за руку, спросила Надежда.
   - Не стоит волноваться, - успел шепнуть ей на ухо Владимир и широко улыбаясь, раскрыв объятья, пошел навстречу к бородатому гиганту. Они крепко обнялись, по-русскому обычаю трижды перецеловались, и после недолгих приветственных церемоний Володя шепнул тому на ухо:
   - Подойди к моей жене, я тебя представлю ей, только не пугай ее своими купеческими выходками, не то выпорю.
  - Есть господин начальник, слушаюсь, - с этими словами они подошли к онемевшей от страха Надежде Константиновне, где Владимир Ильич с подчеркнутой чопорностью представил страшного незнакомца своей супруге:
   - Наденька, разреши представить тебе моего давнего друга, настолько давнего, что я его сразу и не признал. Бывший штабс-капитан гвардейского кавалеристского полка, господин Уваров Дмитрий Аркадьевич. Да не смотри ты на него как на заглавного убийцу, ибо он, не смотря на свой вид, кроток как кролик. Правда, силищей обладает немереной. Перед самым приездом в Самару, где я имел честь познакомиться с ним, он ехал на поезде, - рассказывали его друзья, в числе которых был и наш товарищ Мартов, - и чтобы протрезвить своего не в меру поднабравшегося спиртным товарища, он взял его за шкирку и вытащил наружу поезда. Да так и продержал того на весу несколько железнодорожных прогонов, пока тот не протрезвел.
   - Да, ладно вам, Владимир Ильич, не смущаете меня перед вашей очаровательной дамой. Вы уж все преувеличиваете о моей силе.
   - Да нисколько я не преувеличиваю. Это же вы в Лондоне вместе с есаулом Барниковым выкидывали в окно жандармов, когда они захотели вас арестовать.
   - Да, ладно вам, Владимир Ильич, вспоминать прошлое. Это вы нас вызволили из их проклятой каталажки. Я много позже об этом узнал. Спасибо вам, а не то мы с этим пьяницей есаулом, кстати, вон он за нашим столом сидит бирюк некультурный, сейчас, я его подниму.
   - Я думаю, не стоит, - вмешалась в воспоминания мужчин Надежда, - вы нас извините, господин Уваров Дмитрий Аркадьевич, но у нас с мужем на сегодня несколько другие планы, нежели знакомство с уважаемым господином есаулом. Не правда ли, Володя? – она с некоторым недоумением посмотрела на мужа.
   - Да, да, да, Наденька, - встрепенулся Владимир Ильич, - ты уж брат извини, обратился он к гиганту, - некогда, дела, дела. Тот понимающе посмотрел на своего партийного лидера, поклонился Надежде Константиновне и пошел к столу, где его поджидали, с интересом следившие за неожиданной встречей, друзья. Надежда Константиновна после этой неожиданной для нее встречи с друзьями мужа расхотела гулять по городу и заторопилась домой.
   - А что, собственно говоря, Наденька тебя смутило - люди как люди, и что в них такого, что у тебя упало настроение прогуляться?
   - Ничего, дорогой, я просто устала и мне хочется домой. Дома посидим, поговорим. Владимир нанял извозчика, и они вскоре приехали к себе домой.
   Там их встретила хозяйка квартиры со своей прислугой и пригласила Надежду  с Володей на ужин. Сказаться больной или страшно усталой Надежде на сей раз не удалось, да и неудобно было второй раз отказываться от приглашения. Поэтому вечером после того как молодые супруги отдохнули, они спустились вниз, где их с нетерпением поджидала радушная женщина. После, к удивлению Владимира Ильича, непродолжительного ужина, они с женой поднялись к себе, где  продолжили прерванную не более чем день назад  беседу. Инициатором беседы на сей раз выступила Надежда Константиновна, которая удобно расположившись в кожаном кресле, сказала:
   - Может быть, дорогой, ты выскажешься более подробно о твоих взглядах, о твоих умозаключениях о духовном мире, который в официальных своих высказываниях ты полностью исключаешь?
   - Наденька, ты прекрасно знаешь меня, и слюнявить свою речь, свои мысли я при тебе не буду. Я как затравленный зверь, каждый раз, видя перед собой гладко выбритые сытые физиономии своих соратников, много раз хотел, плюнув на все последствия, возопить, разорвать хоть на несколько секунд этот материалистический мир. Но какая-то невидимая сила брала в свои руки мою волю, а некий незнакомый мне голос говорил:
   - Потерпи еще немного, есть человек, который поймет тебя, мало того, этот человек мыслит, так же как и ты. И я сникал, перед этой мощью, снова брал себя в руки и продолжал нести эту белиберду, под названием материализм.
   Знаешь Надюшка, как мне стало легче, после того, когда я понял что этим, понимающим меня человеком являешься ты. Еще в раннем детстве, я тебе об этом не рассказывал, мне слышались различные голоса, которые как бы предупреждали меня об опасностях. Я рос, но голоса посещали меня все чаще и чаще.
   Мой отец – Илья Николаевич, был человеком, нельзя сказать сурового нрава, но довольно жестким. И это обстоятельство мешало мне сблизиться с ним на такое духовное расстояние, чтобы высказать ему все свои открытия, и тем более посвятить его в приходящие ко мне голоса.
    А мама меня не понимала, считала меня слабым впечатлительным ребенком. Давала какие-то успокоительные травные настойки, от которых я тут же засыпал, и на этом все ее заботы о моем духовном состоянии закачивались.
   Когда же я поделился со своим старшим братом Сашкой, он поначалу было задумался, но потом, махнув на все рукой, с головой ушел в себя, в свои утопические идеи народовольчества.
   Однажды пошли мы с ним и с еще несколькими знакомыми ребятами на рыбалку. Удочки взяли с собой, мама едой нас снабдила. Сидим мы, значит, на берегу реки и рыбу удим. А вокруг – красотища такая – аж, дух захватывает. И был среди нас молодой человек по имени Василий – сын одного важного чиновника. Высокий такой, худой весь, лицо у него прыщавое. Поймал он маленькую рыбку, смотрит, как она в руке его трепещется и говорит:
   - Вот ведь мать природа, какое чудо сотворило. А брат мой спрашивает у него: какая это такая мать природа?  И как это она могла такое сотворить? А тот прыщавый:
   - Ну, кто-то же сотворил эту рыбешку. Все говорят мать природа, а как это она умудрилась это сделать – никто не знает. Брат ему снова задает вопрос:
   - Что же по твоему получается, что есть некто, которого никто не знает, и он все, что мы видим и ощущаем вокруг сотворил?
   - А как же может быть по-другому? Раз нечто сотворено, значит есть и сотворивший это нечто. Они еще долго спорили, делали какие-то выводы. Их спор чуть было не перешел в драку.
   Знаю я, что спор этот мне надолго запомнился. И я стал размышлять. Размышлял и размышлял, не приходя пока еще ни к какому выводу. Я размышлял, Наденька, по-детски, и сделал однажды для себя вывод:
  - Ничто не может возникнуть из ничего. Этот вывод я пронес через школьные годы, через студенчество. Этот вывод и привел меня поначалу к полному отрицанию существования Бога, то есть Творца сотворившего все.
   Такой же позиции придерживался и мой брат – Александр. Затем, ты об этом прекрасно знаешь, его как государственного преступника, вместе с его товарищами по борьбе, жестоко казнили.
    К тому времени я придерживался несколько иного мнения на счет сотворения мира их ничего. А пришел я к такому мнению через следующее рассуждение. Если в мире не существует некого понятия, значит его, просто напросто нет.
   Но если какое-либо понятие существует, следовательно, оно существует вне зависимости - ощущаем мы его или нет. Я тебе это уже однажды говорил. Отталкиваясь от этой позиции, я стал пересматривать свои материалистические оценки мироздания.
    Вначале я рассуждал так – материальный мир существует вечно и находится вне зависимости от нашего сознанья. Вроде бы все правильно и не к чему подкопаться. Но когда я стал задумываться о бесконечности, тут мои рассуждения зашли в тупик. И я понял, что о бесконечности я, само конечное существо судить не могу в силу своей конечной природы.
    А когда я стал познавать мир, отойдя от своей же материалистической доктрины, пришел к выводу, что материальный мир крайне примитивен, и в сущности, человек ничем не отличается от еще более примитивной скотины.
    Те же потребности, практически те же желания, и те же рассуждения, не говоря уже об инстинктах. Весь материальный мир подчинен неким законам. Иначе хаос – беспорядок. А здесь все тонко продумано, существует баланс сил. И всякое вмешательство в данный баланс сил приводит к насилию с непременным кровопролитием и некоторому временному хаосу.
   - Послушай, Володенька, может быть, на время прервемся? Я вижу, что ты несколько устал, да и я начинаю терять нить твоих рассуждений. Выбранная тобой тема мне, откровенно говоря, близка, она животрепещет душу, и крайне интересна. И мне не хочется проглатывать ее большими тяжело перевариваемыми кусками. Я желаю во всем разобраться досконально, и потому прошу тебя о перерыве.
   - Конечно же, милая, давай отдохнем. Я беспредельно рад, что тебя все это интересует. Я одно время пытался было кое-что объяснить Ройзману, и надо отдать ему должное он тоже, как и ты крайне заинтересовался моими рассуждениями. Он даже пытался вытащить меня на откровенность в поезде, в котором кишмя кишит шпионами.
    Так может быть, следующий разговор на эту тему продолжим  в присутствии Ройзмана. По крайней мере, это будет разумно с любой точки зрении – не надо будет повторяться, и за одно, ты будешь иметь свое мнение об этом человеке.
   - Ты, как всегда гениален, Владимир Ильич, - с юмористической улыбкой произнесла надежда Константиновна, а теперь пора спать. На следующий день, когда молодые еще спали, хозяйка квартиры, милейшая фрау Генриетта, пошла открывать дверь – стучали настойчиво, можно сказать требовательно. Она неосмотрительно дала двухдневный отпуск прислуге, и обязанности открывать наружную дверь теперь легла на ее немолодые уже плечи.
   - Не будить же молодых квартирантов, да и нечем их разбудить, да и разве разбудишь их, если и было бы чем будить, - зациклившись на слове будить, фрау Генриетта доползла таки до дверей и, накинув цепочку, немного, так только чтобы видеть лицо нежданного пришельца, приоткрыла створку. Пред ее невыспавшимися глазами вырисовалась физиономия господина Ройзмана.
   - Чего вам в такую рань надо, молодой человек? - как только можно грозно вопросила фрау Генриетта, все нормальные люди, кроме конечно же дворников и жандармов спят, а у вас ко мне видимо какое-то срочное дело, раз вы так бесцеремонно можете громко стучать? Ну, выкладывайте, что у вас случилось? Или так и будете стоять, как истукан и молчать как немой?
    - Уважаемая фрау Генриетта, - с трудом подбирая слова, на ломанном немецком произнес Ройзман,  и на этом исчерпал весь свой словарный запас. Затем он попытался изобразить нечто на пальцах. Фрау не среагировала на эту пантомиму.
   - Фу, немчура непонятливая, тебе же объясняю – мне срочно нужен Владимир Ильич. Пускай он уже не шляфен, пусть опуститься вниз, кикимора ты хозяйская. Я же с недавно только с вами у него за столом сидел. Неужели не помните? С вами рядом сидел, вот бестолочь, – в сердцах завопил Валериан Силыч.
   Проснувшись от шума внизу, Надежда Константиновна, накинула на плечи халат и быстро спустилась вниз. Представшая перед ее глазами картина, где хозяйка квартиры с открытым от удивления и негодования ртом, слушала доносившуюся с улицы гневную  русскую  речь,  развеселила ее. 
   Она быстро объяснила фрау, что стоящий на улице человек хочет видеть Владимира Ильича, и видеть его срочно. Хозяйка несколько успокоилась и спросила Надю:
 -  Так неужели все это нельзя было вашему знакомому, спокойно разъяснить мне на нормальном немецком языке, без диких жестикуляций и не менее дикого ора на непонятном языке.
    Пропустив мимо себя Ройзмана, Надежда Константиновна, долго объясняла своей хозяйке, что прибывший к Владимиру Ильичу человек, воспитывался в русском обществе, где немецкий язык, имеет крайне ограниченное хождение, и что тот не успел за свою жизнь выучит его настолько хорошо, чтобы в экстремальные моменты мог бы все объяснить уважаемой фрау Генриетте.
   - Да дикий мир, дикие люди, и как следствие дикие нравы,- резюмировала утреннее общение хозяйка квартиры, и удалилась на кухню.
   Сообщение, которое Ройзман с таким трудом доставил Владимиру Ильичу, было не из лучших.
   Оказалось, что эмиссары из России, перевозившие добытые командой возглавляемой Сосо, денежные средства, предназначенные для партийной работы и содержание партийных деятелей, включая и Владимира Ильича с семьей, попались в руки немецкой жандармерии при переходе польской границы. Войдя в комнату, где находились мужчины, Надежда Константиновна застала мужа в крайнем возбуждении. Он резкими шагами мерил комнату от окна к кровати и обратно. Ройзман съежившись сидел в кресле, оба молчали.
   - Что случилось Володенька, на тебе лица нет, милый. И не получив ответа, на спросила у Ройзмана:
   - Может быть вы, уважаемый Валериан Силыч, удостоите меня вниманием и ответите на мой вопрос. Тот встал с кресла и, взяв под руку женщину, стал нашептывать ей что-то на ухо.
   - Ну, давай, слюни все распустим, расплачемся и будем рыдать на плече  друг у друга, - резко прервал комнатную идиллию Владимир, - ничегошеньки, батенька мой страшного не произошло.
   Революция требует жертв, а мы в данном случае просто агнцы, идущие на заклание. Повторяю - ничего страшного не произошло, из-за чего можно впасть в уныние. Кстати говоря – уныние – один из смертных грехов. Запомните, пожалуйста, господа революционеры. Поэтому – за дело, господа. Ты Наденька позаботься, пожалуйста, о завтраке, видишь Валериан Силыч, всю ночь не спал, не завтракал. Да и нам с тобой не грех подкрепиться. Впереди большая организационная работа. После того как Надежда Константиновна покинула комнату для приготовления завтрака, Владимир Ильич, обняв Ройзмана за плечи стал объяснять ему:
   - Необходимо срочно созвать всех товарищей на конспиративной квартире, если таковой нет, организуйте. Средства для этого имеются. Так же свяжитесь с польскими товарищами – мартовцы помогут. Необходимо так же связаться с россиянами, в частности с Зиновьевым – у него тоже большие связи с немецкой жандармерией.
   Все средства, конечно же, вызволить не сможем, но в нашем положении выбора не остается. Придется пойти на компромисс и с этими гадами. Противно, но придется – иначе крах, организация рассыпится. Эх, вызвать бы сюда самого Сосо с его головорезами и тряхнуть эту немчуру.
    У них в банках денег - очень много, но этого делать в настоящий момент никак нельзя. Но погодите, господа хорошие, скоро сами  принесете, и столько, сколько мы скажем. А сейчас пойдемте вниз – покушаем, что Бог послал. После завтрака Ройзман ушел. Владимир Ильич вместе с Надеждой Константиновной тоже засобирались. Вскоре и они покинули квартиру.
   Путь их был направлен за город, в небольшое местечко, где до провала с деньгами они встречались с товарищами по борьбе. Там их должен был встретить товарищ Каменев по кличке Зубр.
    - Здравствуйте Надежда Константиновна, здравствуйте Владимир Ильич, - встретил их дородный бородатый мужчина в черном по последней моде костюме, Милостиво просим вас пройти в залу, там вас все ожидают.
   - А кто это нас так ожидает товарищ Зубр? – помогая снять плащ жене вопрошал бородатого Владимир.
   - А это сюрприз, товарищ Старик, да еще какой сюрприз, проходите, сами увидите. В так называемой зале, малюсенькой комнатке, на старом скрипучем диване сидели два человека. При свете тусклой лампочке лиц их не было видно.