13. Дома!

Стук колес поезда, как аккомпанемент создает настроение. Для Нинель и Гарика романтическое сопровождение, усиливающее их любовь; для Аленки предчувствие чего-то нового, радостного; для Жени: «сомнение, сомнение, сомнение». Он так давно не был дома, так давно не видел маму, отца. Братишка уже взрослый, а сестра стала наверно еще красивее и строже. Чем больше времени длились сомнения, тем невыносимее они становились. Как они его встретят? Узнают ли? Будут рады или начнутся упреки? Как он сам будет чувствовать себя в своей семье, которую предал ради приключений?
 Гарик выходит в коридор, где Женя одиноко смотрит в окно на бегущие мимо деревья, поля, телеграфные столбы, указатели километров: - Что с тобой?
- Нет сил, ждать. Чем больше думаю о встрече, тем больше боюсь ее. И еще, - он смутился, но решился и, глядя в глаза Гарику признался, - Я не хочу, чтобы при этом кто-то был.
- Тяжелее тяжкого, - поставил свой диагноз Гарик. – Сойдешь на ближайшей станции, дома окажешься мгновенно.

- А где Женя? – Аленка удивленно выглядывает в коридор, после того как Гарик один вернулся в купе.
- Он будет нас встречать через два дня, - Гарик кивнул на окно, перед которым прощально блеснуло НЛО.

Владивостокская, двадцать шесть. Женя стоит напротив дома, где живут его родители. Он видит высокий сплошной забор, калитку под козырьком, окна верхнего этажа под самой крышей. Незнакомый дом, незнакомая улица, это не то место, куда он так стремился  эти двенадцать лет, но здесь те, кого он любит. Было бы проще, если бы кто-то увидел его из окна, узнал, открыл бы калитку, позвал. А так, нет сил стучаться, нет сил объяснять кто он, нет сил переступить порог незваным, нежданным гостем.
Он переходит на противоположную сторону улицы, садиться на скособоченную скамейку, и чего-то ждет. Проходит час, другой, солнце начинает клониться к закату, а он не может решиться. Слишком много времени прошло, многое изменилось. Женя не выдерживает сумрачности своих мыслей, он идет к колонке, подставляет под холодную сильную струю ладони, умывает лицо. Вода, смывает не только пыль и пот, она уносит прочь усталость и сомнения. Он решительно подходит к калитке, берется за кольцо запора, стучит. Кто-то шаркая идет по двору, Женя даже не пытается гадать кто откроет ему дверь, когда-то он узнавал родителей по шагам.
Тридцатилетняя женщина строго смотрит на него, и Женя теряется, заготовленная фраза «Здравствуйте,  я вернулся», здесь явно не к месту. Он делает шаг назад, глаза женщины удивленно расширяются, слова «Вам кого?» уже готовы сорваться с ее губ. Женя, предвосхищая события, смущенно улыбается: «Извините, ошибся». Он не имеет права разрушить покой этой семьи, всплыв напоминанием прошлого горя, чтобы опять причинить боль самым родным людям.
Женщина хватается за свое лицо, пачкая его плохо вытертыми от муки руками: «Бог ты мой!» шепчет она и, забыв закрыть калитку, убегает в дом.
«Ну, вот и все,» - Женя смотрит на пустой двор, на ступеньки крыльца дома, «все!» Он решительно уходит. Внутренний жар рвет грудь, голова гудит, и он сейчас рванет, как бракованная петарда тысячей мгновенных искр. Вода из колонки снимает температуру, восстанавливает чувства и мысли. «Что ж, может так и лучше.  Они никогда не узнают, что он приходил, а он убедился, что у них все нормально, тоже своего рода утешение.
Оторвавшись от воды, Женя стирает с лица струйки бегущие с волос, стряхивает с рук капли, «что ж в его жизни начался новый этап». Он смотрит на улицу, ведущую в город, нужно идти, и не стоит оглядываться, это причинит только боль. И все-таки он не может уйти так, он оборачивается, чтобы запомнить в мельчайших подробностях дорогу, ведущую к дому родителей, и замирает в крепких объятиях брата.
Павел, выше его ростом, шире в плечах, он хрипло шепчет: «братишка», сестра Тоня виснет на Женином плече, повторяя: «Не узнала бы, если бы не улыбка. А как улыбнулся… Женька, и есть Женька». Отец уже стоит рядом, он сдержан и суров, брат и сестра отступают, батя крепко по-мужски жмет сыну руку, но не выдерживает, и они долго обнимаются. Мама подходит последней, внимательно всматривается в его лицо, и увидев что-то известное только ей, протягивает к нему руки. В памяти Жени она была выше ростом, намного полнее, а тут маленькая и легкая, но такая родная мама.
Сын, берет ее на руки, нежно целует в щеку, теплый вкусный и почти забытый мамин запах, обволакивает его. Почему-то у мамы мокрые щеки, наверно это он испачкал ее не высохшими волосами, но почему у него самого так много воды в глазах.
Семья Карпушиных в полном составе, обнявшись, плачет на улице у колонки. Наглые бестолковые куры уже выбегают через открытую калитку, что вызывает возмущение сторожевого пса, он лает, но ничто не может прервать это долгожданное мгновение встречи.

- Женя, мама еще вчера тесто поставила, все гостей сегодня ждала, - трещала без умолку Тоня. Почему-то он помнил сестру строгой и очень взрослой, а теперь эти семь лет разницы куда-то исчезли. – Я ей говорю: «откуда гости», а она за свое: «пирог для гостей печь надо». Вот откуда знала? Материнское сердце подсказало, его не обманешь.
-  Ага, - согласился отец, все сидели на громадной кухне около русской печи. – Я всегда говорил, что все женщины – ведьмы.
- Все б тебе сказки рассказывать, - улыбаясь, сопротивляется мама. – Я много гостей ждала, не только Женю.
- Остальные послезавтра будут, - ответ Жени поверг всех в тихое замешательство, и он поспешил разъяснить, - мои друзья, они помогли мне вас найти.
- Если друзья, то милости просим…

То ли от тепла  идущего от печи, или запаха свежеиспеченного хлеба и пирогов, но всех разморило, разговор не клеился, так перебрасывались короткими фразами. А может, никто не решался спросить, где все это время был Женя, а сам он не знал с чего начать.
- Сынок, печку нашу узнаешь? – мама подбоченилась, и ласково глянув на мужа, продолжила. – Отец наш ее по кирпичику разобрал, на каждом номер написал, подробный план нарисовал, и  в новом доме поставил. Так она красавица наша, еще лучше печь стала.
- Да, это же мать твоя, - смутился отец, - ехать без своей печи не хотела. Вот я ее и перевез, как Емеля на печи, так мама ваша на печи в город въехала.
- Ну, сказочник, - засмеялась мама.
- А что, вот внуки пойдут, времени у меня больше появиться, начну сказки писать.
- Тоня, когда твой сватов пришлет? – Тоня смутилась, это был у нее больной вопрос, никак жених решиться не мог, а возраст уже не девица. – Смотри, ты старшая, у тебя у первой свадьба должна быть, а то вон Павел опередит, он у нас шустрый. Женя может и у тебя невеста есть?
- Нет, я не успел еще.

Женя с Павлом вышли в сад, холодный ночной воздух, они ежились, но идти обратно не торопились. Мялся Павел, ждал Женя, но кому-то надо было начать разговор.
- Женя, не поверишь, я ведь долго тогда к туалету бегал, все думал, ты там от меня прячешься. Подбегу, зову тебя, зову, расплачусь, а тебя нет, потом привык, а все равно ждал, что ты придешь.
- Я раньше не смог, - Женя понимал, что ему придется рассказать семье о себе, но лучше позже. – Павлуша, будь другом, - он замялся, но куда деваться, - мама всегда любила, чтобы мы хорошо ели. Я теперь, есть не могу, воду редко пью,  а есть вообще не могу, сказать об этом маме в первый вечер тоже не могу, ты уж…
- Есть за себя и за тебя? Ладно, – Павел усмехнулся, - но учти, выдержу только один вечер. – Задумчиво, - А как же ты живешь?
- Я питаюсь, только по-другому.
- Ты теперь и в туалет не ходишь? – Женя отрицательно покачал головой. – Значит, и прятаться там от меня не будешь. – Братья рассмеялись, но Павел не мог успокоиться, - Какая же сволочь это с тобой сделала? Попался бы мне, точно морду набил бы.
- Да, бить собственно не кого. Я сам это сделал, - и чувствуя даже в темноте непонимание брата, объяснил, - У меня не было другого способа к вам добраться.
- Тебе досталось, - Павел задумался, - Ну да ладно, главное ты дома.


Засиделись до самого утра. Мама радуясь хорошему аппетиту сыновей, неустанно подкладывала им то салатик, то подсовывала пирога кусочек. У Павла от переедания  глаза из орбит вылезать стали, уже и Тоня и отец заметили, что младший ест за двоих, но вопросы задавать время еще не пришло. Рассказывали Жене, как его искали, как ждали, как не верили в плохое, что переехали недавно, четыре года назад, что у Тони есть жених, работают вместе. Павел в том году летом не успел из армии прийти, а уже познакомился с хорошей девушкой, которая скоро приедет.
Еще несколько часов назад Женю волновало как его примут, не почувствует ли он себя чужим среди самых родных людей. Но за эти часы он был окружен такой любовью, вниманием, что все сомнения улетучились. Теперь Жени казалось, что он никогда не покидал семью больше чем на сутки. Луна и жизнь на ней казались чем-то нереальным, далеким, как плохой сон, который забылся утром. Отец, мама одинаково внимательно выслушивали своих детей, не выделяя кого-то из троих. Мама ласково прикасалась к кому-нибудь из них, то по голове погладит, то заботливо воротник поправит, эта забота была ненавязчивой, приятной. Да, его потеряли, давно не видели, но он вернулся, все плохое уже в прошлом, а в настоящем семья ждала, что Женя начнет свое повествование, но он не мог решиться сказать правду: «Я пришел с Луны».
 Павел помог старшему брату, предложив всем пойти спать.

Братья устроились на лежанках в саду, но какой сон, когда первые лучи солнца уже рассевают ночь. Слово за слово, и Женя начал свой рассказ. Как в далеком детстве сестра присоединилась к ним, она всегда любила, когда Женя пересказывал книги, сама читать ленилась. Вскоре и отец пришел, прихрамывая и опираясь на палочку, «не спится старику». Мама не решилась показаться, слушала издалека, всхлипывая и утирая слезы: «сыночек мой».  Женя не стал рассказывать о пыльных лунных рудниках, о последнем годе плена, о том, что создал Феликса, и что риск изменить структуру своего организма, был смертелен. Он боялся причинить боль родным переживаниями за себя, поэтому Феликс, оказался  другом-блондином; пребывание на Луне – сидением в библиотеке на уединенном острове в Тихом океане; его отказ от еды, последствиями аутотренинга.

Утренний чай пили уже в обед. Когда все обсудили, и иссякли все вопросы, мама отправила всех отсыпаться: «завтра гости приедут, надо прибраться, на стол все приготовить, а какие из вас работники больше суток без сна».
Шелест зеленой листвы дерева, под которым стоит лежак, чириканье птиц, равномерное гудение пчел, кажется, покой вернувшийся в семью Карпушиных повлиял и на природу. Голубое небо с плывущими по нему редкими белыми пушистыми облаками, просвечивается через листву. Как давно Женя не видел это небо, не слышал птиц, даже мухи умиляли, а запахи… Неповторимость ощущения жизни на земле, тело купается в свежести теплого воздуха, солнце ласкает своим прикосновением, звуки убаюкивают, и глаза наконец закрываются.
Тихо подошла мама, поцеловала Павлика, потом Женю. Ласково погладила его по плечу: «Весь в отца». «Почему?» - сонно переспрашивает сын. «Сказки рассказывать любишь», - сон слетел, Женя широко открыл глаза, хотел начать убеждать маму в своей правдивости, но она приложила руку к его губам: «Я часто видела тебя во сне. Не на Земле ты был, небо там черное и только камни с песком. Шар огненный радом с тобой, только он тебе вреда не причинял». Женя растерянно смотрит на маму, и вдруг понимает, что науке никогда не удастся объяснить, что такое «материнская любовь». Он целует руку маме, которую она еще держит на его губах: «Маманя». Она заулыбалась: «Ну, вот ты и расслабился. Я то вижу, умом понимаешь, что дома, а сам весь как замороженный. Нас кроме тебя никто из детей так не называет. А то, что пережить тебе и нам пришлось, видимо доля такая».