Сказки для не очень взрослых любого возраста

Александр Бергельсон

СКАЗКИ ДЛЯ НЕ ОЧЕНЬ ВЗРОСЛЫХ ЛЮБОГО ВОЗРАСТА

1. Политизированная сказка о попавшей сосиске и семи богатырях

Сосиска пропала в полночь.
Григорий Григорьевич открыл холодильник, и протянул свою левую руку, чтобы взять её с тарелочки, которая (по его твёрдому разумению) обязана была стоять на средней (третьей сверху) полке.
Но тарелка была пуста.
Г.Г. тупо посмотрел на эту пустую тарелку, и понял, что сосиска пропала.
- … мать! – Вскричал Г.Г., и начал методично перерывать холодильник.
Сосиски не было. Г.Г. открывал кастрюльки и осматривал пакеты.
Нашлась потерянная в прошлом месяце пайковая ветеранская куриная лапка.
Отыскался кусочек колбасы «Жидівський окіст з перцiм»,* который завалился между банкой с помидорами и консервной жестянкой «Анчоусы саранские под пикантным соусом «Пушкин на Севере». Перед употреблением взболтнуть».
Колбасу Г.Г. отправил в рот, и, жуя, осознал, что сосиски нет и в помине.
- Но ведь этого же не может быть. – Г.Г. почесал брюхо под майкой «Адидас». – Здесь же никого кроме меня не бывает!
В голове созрела идея.
Г.Г. подошёл к телефону, и набрал номер своего однокашника по университету «МАРКСИЗМА УНД ЛЕНИНИЗМА» Павла Ивановича Папанина. П.И. служил в разведке. Он сторожил страну от вражьих помыслов и действий.
- На проводе. – Рявкнул телефон после первого же звоночка. – Это ты, Г.Г.?
- Так точно. Я.
- Что у тебя стряслось?
- Видишь ли, Паша, у меня проблемы.
- Говори, я уже включил глушилку. Конфиденциальность 100%.
- Это хорошо. Понимаешь, пропала сосиска из холодильника. Я её не ел. Сразу говорю, я провёл обыск и расследование. Сосиски нет. Вопрос: кто был у меня без меня? Живу я один, сам знаешь…
- Знаю. – П.И. молчал ровно 30 секунд. – Так-так. Это серьёзно. Дома у человека твоего ранга без тебя самого никто быть не должен никогда! Жди. Я буду через одну минуту с командой. Крути ручку, давай отбой два раза.
Г.Г. крутанул ручку, дал отбой два раза, надел костюм, повязал галстук и сел в кресло. Он был спокоен. Теперь всё уладится: П.И. всегда был признанный мастер своего дела.

Команда состояла из ужасного вида дознательнецы по кличке Дуба и миниатюрного аналитика, который отзывался на позывной «Пегаз-3». Они сноровисто прозвонили хитрым прибором стены, полы и потолок квартиры Г.Г.
- Ничего. – Сказал Пегаз-3. И аналитически добавил. – На теле и внутри гражданина тоже ничего. Скажите, Григорий Григорьевич, а вы могли бы описать пропажу подробней?
Г.Г. мог. Описание заняло два часа.
- Цікавий випадок.** – Сказала Дуба. – Пан казати неправду.
Г.Г. опешил, но П.И. успокоил его:
- Ты, Гриша, не дёргайся. Это тебя хохлятская усна мова с непривычки вспугнула! Так в чём пан брешит, Дуба?
Дуба наклонилась к его уху и что-то шепнула.
- Ха! – П.И. хлопнул Г.Г. по плечу. – Вот те на, Гриша! Нежданно-негаданно, а вылезла вдруг из самого не хочу большая-пребольшая психологическая нестыковка! Приметы даёшь ты, Гриша, какие-то размазанные. Неконкретные приметы, Гриша. Вялые. Чуешь? Дуба говорит, тебя кто-то гипнозом обработал.
- Сволочи! – Г.Г. вскочил. – Гады! Нет, что делают, ироды! Меня – гипнозом? Паша, надо что-то решать! Как же я теперь? Я же, понимаешь, сам себе верить не смогу!
- Спокойно. – П.И. кивнул Пегазу-3. – Ну-ка, малыш, займись дядей.
- Слушаюсь – Пегаз поднял глаза, и Г.Г. провалился в две бездонные ямы, которые всосали его мгновенно и целиком.

Он летел вниз, причём был в двух совершенно отдельно парящих экземплярах своего я.
Левый экземпляр пел песню.
Правый плакал.
Падение кончилось одновременно, но совершенно по-разному. Плачущий разлетелся на тысячи мелких признаний в самых отвратительных грехах, а левый – левый всё это прокомментировал с дополнительными подробностями самого интимного и разоблачающего свойства.
- Ну, вот и всё. – Г.Г. почувствовал, как его запястья сковали наручники. – Ты, Гриша, дурак. Кого хотел обмануть? С кем игры затеял, мразь?
- Убити. – Сказала Дуба меланхолично.
- Нет, девочка. Убивать – это не решение. Он нам сосиску отработает. По всем правилам: ведь не в жизни его сраной дело: за державу обидно.

Г.Г. плакал. Так страшно и ужасно закончилась глупая попытка этого большого, но очень глупого, чиновника иметь в холодильнике новую сосиску вместо тайком сожранной.
Справедливость в России восторжествовала, потому что наставшее после выборов демократическое правление фикцией не было. Над страною действительно вставал новый день под бдительной охраной семи, специально для этого приставленных, невидимых богатырей.

                * (Ук.) – Еврейский окорочок с перцем
                ** (Ук.) – интересный случай

2. Сказка о Рыбке и Рыбаке

- Кули тебе надо от Золотой Рыбки?
– Счастья.
– О’кей, фраер. На те счастья, и кинь мою тушку обратно в аквариум: душно мне! Душно! Бульк.
Так я и стал счастливым, так я и стал... брожу по дорогам, пою бандерлогам; подайте на пропитание, а не то сам возьму! У меня от Рыбкиных Сил ещё на два революционных переворота в стране силёнок хватит. А вам это надо? Спасибо, барышня. Нет, малец, я не дедушка Ленин, я хуже… и тебе, мил человек, добрая душа, спасибочко! Я твою бормотушку прям вот счас употреблю, чтобы, значит, не болела моя счастливая душа…
Ик.

3. Сказка про журналюгу и ментовского ветерана

- Помню, в 79 годе монстриха завелась у нас в Чугунове. 147 человеков задавила гнида оргастическою манжеткой, и все, как один, мужики. Начальник тогдашней милиции полуполковник Конюлин Лев Георгиевич выстроил весь личный состав супротив памятника вождю и приказал без монстры на работу не возвращаться.
– И что, поймали? – Подал голосок корреспондент.
– А то! Куда она, гнида, денется? Той же осенью, прямо в районе перекрёстка ордена Ленина улицы Пушкина с четырежды орденоносным проспектом имени 18 аймаков дружественного государства Монгол Улс. И вот что я тебе скажу, дорогой заезжай товарищ: оказалась эта монстра местным зоотехником Будько Иваном, тридцать девятого году рождения, беспартийным кропопийцем гермафродитной масти. То есть, был у него впереди окромя двух сисек ещё и хрен, а ниже хрена – та штука, которой он, гад и сволочь, удавил своих потенциальных жертв.
– А причина? Должна же была быть хоть какая-то причина!..
– Была и причина. – Ветеран плюнул  в костёр. – Климат у нас тут гнилой. Всё время сыро. Учёные говорят, в мозгах от нашего климата заводится плесень. Тока для большинства граждан эта плесень безвредная, окромя тех, кому от ей в мозгах и теле мутация аки в том монстре Будьке с полным расторжением сущностных параметров.
Корреспондент крякнул, и выпил залпом стакан самогонки, после чего решил для себя, что даже не подаст виду о том, какую огромную (офигительную!) ценность для него, как человека, имеет в смысле возможного  гонорарного бабла этот рассказ провинциального отставного мента сельскохозяйственно-районного масштаба.
Жизнь налаживалась.
Кстати, забыл сказать: этим корреспондентом из столиц был я, ваш покорный слуга, пока ещё работал о те гадливые девяностые годы в смысле журналюги за ради  любого мятого бакса оплаты и даже верил в то, что все на свете ментовские ветераны существуют с одной лишь корыстной журналюжной целью: заставить читателя либо ругаться страшными словами, либо похихикивать.

4. Сказка о договорённости сторон

- Знай же: во мне нет никакого сердцебиения. Я холоден и равнодушен. Нет, не болит. Нет, не беспокоит. Врачи при осмотре ещё в детстве принимали меня за мёртвенького дитятку. И даже в армию призывать постеснялись – тока, грят, трупа в стройбате нам не хватает… так вот я и жил, холоднокровней, чем того надо людям, но соразмерно своим понятиям себе и людях, о добре и славе, о зле и женщинах. Сядь. Не бегай по периметру. Налей себе сама. Мы не дети, чтобы бояться друг друга: мне, чтоб ты знала, тоже не по нраву твоя живость сердца, как тебе – моя холодная мертвяченность. Но вдвоём мы можем сойти за нормальных, детка. Тебя будет меньше в плане тепла, а меня – чуть теплее в плане холодности. Ну, что?
– Мне уже всё одинаково, - отвечала она, - давай. Только учти: я уже столько раз была замужем, что тебе достанется одна сплошная боль.
- Боль? Что ж, я согреюсь от твоей этой боли. Всё равно ведь – чувство, у меня даже таких никогда не было… никогда!
С тех пор они жили, и эта жизнь, на самом деле, была гораздо лучше многих других по причине честности деяний и намерений договорившихся, на фиг, сторон.
Да, если кто там сразу не врубается: «он» в данной сказке – это я. Ведь сказка это что? Это простой собирательный образ бытовых поведений, персонифицированный в главном дураке-герое и тех суб-героях, которые типически необходимы для показа в натуральную величину того самого «урока добрым молодцам», без которого и сказка – уже не сказка, и герой – уже не герой, а маргинальное явление.

5. Сказка о деве и гуммиарабике

- На кой, отвечай, гнусная дева, вылила ты на меня пополуночи, весь отпущенный богами гуммиарабик?
– Я хотела склеить наши разорванные судьбы между собою навсегда…
- О, дура, дура! Я же не принадлежу себе так же, как не могу принадлежать тебе. Писатель, дура, принадлежит всем. Как шлюха, понимаешь? Кто платит за книжульку, тот и имеет своего удовольствия.
 – Я так не умею, миленький. Я хочу, чтобы у нас было всё – всё… Счастье там, любовь. И шо бы мы принадлежали только друг дружке.
– Дура. Так с нами, писателями, не бывает. Счас я отдерусь от гуммиарабика, и кончиться наша близость, как кончается всё-всё в этой грёбанной жизни.
Только вот гуммиарабика на этот раз в этой грёбанной жизни что-то уж слишком многовато… слишком.

6. Сказка об огненной воде

Сижу, значит, я, пью с другими апачами огненную воду.
Тhe initiation ritua прохожу.
Вдруг – шериф, блин, да ещё - с эти козлом, Уоккером.
Ужас!
Шериф сразу стрелять кинулся, а этот козёл Уоккер глянул из-под бороды, и ну ногами махать.
Так вот и не стал я индейцем…
Ик.

7. Сказка про то, как Боги улетали, а я это видел

- Самое разумное убраться куда-нибудь подальше с этой долбаной планеты. – Бог Иудеев взмахнул руками, совсем как его подопечные. – Вы же сами видите, какие они! Или я не знаю вас, Алик? Вы же приличный Тhe Lord!* А эти Ваши? Что они от Вашего лица вытворяют!.. что вытворяют!
- Ваши тоже – не подарок. – Бог Всех Мусульман вздохнул и покачал головой. – Нет, конечно мы им теперь только ширма для их делишек…
- Братья, - вмешался Бог Всех Христиан. Его  было сразу как бы Трое: Отец, Сын и Дух. – Поедемте в соседнюю Галактику. Там, говорят, всё только зарождается.
- Кто говорит? – Сварливо спросил Будда Всех Остальных. – Вы что же, господа, верите всяким залётным гастролёрам?
- Я таки да. – Сказал Бог Всех Мусульман. – И потом у них там всё мирно, они только ещё палку-копалку осваивают. Им, знаете ли, наше появление только на пользу пойдёт.
- Всё равно - без толку это. – Будда Всех Остальных горестно вздохнул. – Меня мои не отпустят. Да и потом, что там делать?
- Заповеди писать. – Бог Всех Иудеев вынул мобильник и быстро оттыкал на кнопках номер. – Алло! Это говорю я. Узнай там у наших в космосе: что есть конкретного на Соседнюю Галактику. Так. Так. Шалом! Я перезвоню.
Остальные смотрели на него с нескрываемым нетерпением.
- Ну? – Спросил на три голоса Бог Всех Христиан.
- Да быстрее же! Чо резину тянуть? – Бог Всех Мусульман темпераментно заломил на затылок мерлушковую папаху. – Терпежу нету!
- Алик, вы меня не торопите. Я и так тороплюсь, как сумасшедший. В Соседнюю Галактику возят эти блаженные из прихлебал это поца Гурджиева. У них есть астральный портал «Пятый Путь». Берут много, но доставляют с точностью неимоверной. Цена – три тонны энергетической УЕ с верхней чакры. Я лично лечу. Кто со мной?
-  Я.
- Браво, Алик! Приятно иногда, что мы с вами – таки родственники!
- И я. Только вот как быть с лотосом? Вдруг они его на таможне не пропустят? Как-никак, наркотик…
- Вы, ребе Будда, не морочьте себе голову. Скажете, что это – часть божественной экипировки, и что часть эта ну никак неотделима от вашего не менее божественного тохеса!
- А вы, любезный друг? Учтите: вам троим в одном лице лететь проще и выгоднее: на целевую гомогенную группу у них ну просто царские скидки…

Чем кончился сон мой, я сказать не могу, потому как проклятый враг всего божественного, Мерзкий Будильник, вмешался в божественность (как всегда!) и всё изгадил своим отвратительным звоном.

                * (Англ.) – Всевышний

8. Сказка о тайской массажистке

«Сто рассказов о знаменитой тайской массажистке Пхе» оказались однообразным чтением о скромном сексуальном подвиге обречённой на вечную анасгармию гениальной девочке, лично у меня вызывавшие одновременно эрекцию и слёзы. Что касается эрекции, то я – мужчина, мне не привыкать; а слёзы, - что слёзы? Солёная вода, которая, кстати, не намного солонее трудового пота знаменитой тайской массажистки Пхе. Капая, слёзы кучно ложились на листы формата 70х100 1\32, гарнитуры «Таймс», потому что никакого другого формата для подобной литературы Богом и людьми не предусмотрено. Неожиданно я почувствовал за спиною чьё-то усталое дыхание.
- Пхе. – Сказала Пхе. – Ду ю спик ингишь?
- Ес, оф кос. – Отвечал я.
- А! – На впалых щеках Пхе от улыбки образовались две ямочки. – Раша йобар! Чшо хотшет тоффаристя?
- Ничего. – Сказал я. – Ты бы отдохнула. Я тебе оплачу как за ночь труда. Ложись, поспи… Или – слушай! Может, ты кушать хочешь? Я тебе пельмешек счас махом сварю!
- Рerversion-man! – Испугалась Пхе, и растаяла в воздухе.
Вот так я и не сумел помочь несчастной (с моей точки зрения) тайской труженице. Не поняла она, блин, моего чисто русского порыва.
Д-дура…

9. Сказка о варежке и Боге

- Господи! – Визжала она, аж вся вибрируя от негодования. – Сколько можно? Господи! Да это же - междометие сплошное! Один пустой разговорный оборот! Good heavens! Good gracious! Goodness! А ещё - не дай господи! — God forbid! И к кому, извиняюсь, вы обращаетеся, когда это говорите? В воздух. В пространство. В никуда и ни к кому!
- Sorry, дамочка. Я дико извиняюсь. Но – вам-то какое дело? Они ведь не к вам, они КО МНЕ обращаются. Вот и не лезьте. А то счас как дам вам по башке… дура такая! Нет, главное: Меня - междометием обозвать! Совсем распустились…
И Тот, Кого обидела эта моя случайная подружка, навсегда заткнул ей её же рот её же варежкой, что, согласитесь, не так обидно: варежка была самовязаная, мягонькая, почти новая и с красным цветочком посередине.

10. Сказка о половом бунте сотовых телефонов

- Вначале от меня отказались мои сотовые, мои мобильные, мои раскладушки и лапти: они вдруг стали говорить: «абонент недоступен», и я понял, что кое-кто из моих вуменс больше меня не хочет; а ещё они стали говорить: «абонент находится вне зоны покрытия», и я понял, что мне нынче их ну не покрыть ни за что. А ещё они говорили: «аппарат  абонента не подключён к линии», и я ругался на них: «- Вы чо, офигели? Если их аппаратик не подключён, так я для того и звоню! Чтобы подключить, понимаете? Подключить эту мою в ближайшем будущем птичку к моей линии обслуживания меня! Меня…» Впрочем, бунт в России – это всегда свинство. Свинство и предательство, вот. Потом и простые формы этой грёбанной связи между людьми меня кинули. Все, кто раньше были со мной, и все, кто мог бы быть со мною прямо сейчас отказали, мне в бытии. И я остался один. Один, доктор! Впервые в жизни я ночевал один! Вы меня понимаете?
- Отлично понимаю. – Психологист Кунсгаммер приветливо показал этому идиёту на свой нос, словно нос психологиста Кунсгаммера может быть доказательством понимания одного человека другим. – Я вообще вам должен сказать, что моё понимание вас переходит все допустимые границы. Моё понимание вас уже практически эти границы перешло. Теперь моё понимание вас уже налаживает вам мобильные связи. Вот сейчас моему пониманию вас осталось только подключить одну пимпочку к одной блямбочке, и всё! Вы верите мне? Верите?
- Да…- Голос этого идиёта стал сонным. – Верю… вам…
- Вам уже легче… ваша блямбочка уже в пимпочке… связи налаживаются… связи уже налажены прямо сейчас! Вы чувствуйте, как УЖЕ налажены связи! Вы уверены, что связи налажены полностью! Вы уверены! Связи налажены!
- Да! – Заорал этот идиёт, и неожиданно весь и во всех местах зазвенел на самые разные лады миллионами трелей самых различных мелодий, которые только может человек напихать в мобильный телефон. Ему, по всей видимости, звонили практически все его потерянные вумен одновременно. На лице идиёта сияла счастлива улыбка. Психологист Кунсгаммер устало откинулся в своём кресле психологиста Кунсгаммера.

Нужно ли вам говорить, что этот идиёт был целиком и полностью я? Судя по всему, уже не нужно. Вы уже и так всё про меня уже и без меня поняли.

11. Сказка о размножении

- Да я, может, миллион лет ждал случая, чтобы размножиться. У меня, может, и шанса больше никогда не будет… а ты! Ты - мне отказываешь? Да этого же просто быть не может! Тебя же природа создала или там бог с одной только целью: чтобы я размножиться мог… да я…
- Это, миленький, твоё сугубо личное дело. У меня же, извини, дела сугубо свои. Я размножаться не собираюсь ни при каких обстоятельствах. Лучше, давай кА, миленький, поступим взаимно корректно: у тебя gondon есть? Я, миленький, только размножаться не хочу.  А вот потрахаться – это пожалуйста! С большим, знаешь, моим и твоим удовольствием. Нету? Ладно. Не беда. Счас я… - И эта птичка быстренько стянула с себя платьице, и у неё открылись малюсенькие трусики, и она извлекла из потайного кармашка на этих малюсеньких трусиках ту гадость, которую до этого так демократично называла «gondon».

Это история, как вы уже догадались, произошла тоже со мною, на том ни фига необитаемом острове, куда меня выбросило после одного из самых моих жутких shipwreck's.*

                * (Англ.)  - кораблекрушений

12. Сказка о Бурундуках и Писателях

- Бурундук, а, Бурундук!
- Чего тебе?
- Дай взаймы сотку до понедельника…
- Не дам. Ты, Sasha, никогда не отдаешь вовремя.
- Ну, Бурундук, я же всё равно отдаю, только если честно у меня не всегда бывает тогда, когда я хочу… дай, очень надо.
- Это я знаю. Однако - извини! Не дам.
- Но почему? Почему?
- Пить вредно. Особенно писателям. Кто, если ты от этой гадости вдруг крякнешься, будет описывать нас такими, какие мы есть на белом свете? Никто. Поэтому – не дам. Извини ещё раз. - И Бурундук полез обратно в норку, а я (ибо это всё происходило со мною) сел у входа в эту его норку и сказал (с чувством) прямо в отверстие, которое заменяло то, что у нас, людишек, принято называть front (back) entrance: парадный (чёрный) ход, и с чувством сказал:
- Какие же вы, Бурундук, после всего этого мелкие меркантильные сволочи!
Тут с ближайшего дерева спикировал необычайно противный жёлтый лист, и дал мне пощёчину по левой щеке с такой силой, что гулкое эхо прокатилось по лесу. Оно вспугнуло других писателей, и вскоре я мог наблюдать, как они, другие писатели, бредут к опушке по еле заметным тропкам. Рожи у них были опухшие, глаза красные. Судя по разочарованности во взгляде и жестах, ни один из остальных писателей так и не получил в это осеннее утро ну ни одного рублика взаймы.

13. Сказка про то, как Наполеон мучился

- Спроси у ясеня, он те песню споёт; а я человек сурьёзный, я те водки налью. Слушай, паря, не перебивай. С одного мужика в тысяча не упомню уж счас, каком точно году, но, кажись, уже поле Революции, шапку сняли, собачью, по имени Белый Бим чёрное ухо. Мужик этот озверел, конечно, и от чрезмерности своего озверения решил всех потенциальных ворюг давить на корню. Вышел вечерочком, морду лица в колготки жены своей Лизаветы запрятав и держа в правой рабочей руке наглушилку. Всего он наглушил в первый вечер двадцать два потенциальных ворюги. Во второй – двадцать три. В третий – двадцать четыре. В четвёртый – двадцать пять… На пятый вечер потенциальные ворюги пришли к нему сами, и говорят: «- Мужик, а мужик! Вот те твоя собачья шапка по имени Белый Бим чёрное ухо обратно. Только не глуши нас боле, мужик! Раскаиваимси-и-и!» С тех пор стал мужик этот поживать, и добра наживать, потому как народ, прочухав возможности евонной наглушилки, стал енту наглушилку у него просить на короткое время пользования за хорошие деньги. Вот таким Макаром перевелась на Руси вся к jebenej матери преступность. Пей водку, и ни о чём не думай! Баба твоя такая же дура, как и у всех остальных. На баб, паря, ни одной ещё наглушилки в природе придумать не смогли…

Я выпил. Водка была очень плохая. А вот тост – тост у моего случайного русского визави получился хороший. Впрочем, на моё крайне плохое состояние психики после моего же навеки ухода от возлюбленной дамы Мари Жозеф Роз Таше де ля Пажери никакой тост, даже самый хороший, повлиять не мог. Мне, как Наполеону, здесь помогла бы только война, но устраивать войну в этот дебильный посленовогодний календарный период - дело безнадёжное: и народ с бодуна, и метель такая, что кончика собственного скипетра в руке не разглядишь…
Ик.

14. Сказка про двух чёрных и одного совсем чёрного

Встретили как-то два афрокиевлянина одного афроамериканца. Один и говорит:
- Це жид!
А второй головой мотает:
- Ни! Це москаль…
Тут и сказочке конец, а кто слушал – тот пускай и составляет протокол о последующем далее мордобои.

15. Сказка о том, как я Рождество встретил

Рождество я начал встречать с одной, а встретил с другой, чтобы проснуться уже с третьей.
Вот такой я несчастный человек.

16. Сказка о символе и разбитом фейсе

- Я, кажется, наконец-то допился до искреннего признания. Господ;! Имея полное право молчать, как партизан, я говорю, как Экклезиаст: моя жизнь есть поспешная беготня за символом. И всё. Вот, например, woman. Разве же эти земные искажения небесных возвышенных woman нужны мне? Нет! Символ! Один только символ: вечное женское начало, вот что влечёт меня… и во всём со мною так. Даже в питие. Разве ж я пью? Да ни капли! Я просто следую за символом, которому служило и служит в разной степени вовлечённости всё моё поколение…
Ик.
А бить то за что? А! Вы из другого поколения! У вас вместо водки – наркота, а вместо вумен – унисекс! Что ж, резонно: за базар я отвечу. Эх, раззудись плечо, сжимайтесь, музыкальные пальчики, в увесистый кулак состоявшегося мужчины…
Куда ж вы, деточки? Не! Так вот просто я вас, блин, не отпущу! Правильная семантика должна быть с кулаками! А знак – знак есть прежде всего адекватный жест воспринимающего.
Хрясть. Бум. Бах. Капздык и (даже) яблысть!

17. Сказка о трёх богатырях и неправильно организованном потреблении главспиртпродукта

- Я, господа мои, так обзюзюкался, так обзюзюкался, что, к стыду своему, не смогу уже отличить Маркса от Энгельса: они смешались во мне, как пиво с водкой, а «Мозель» с портвейном.
Ик.

- А я, я господа, так накирямшись, что валяюсь в луже своей собственной vomit и не могу набрать номер службы спасения, чтобы вызвать какую-нибудь floozy, doxy, Hure, Nutte, grue, train;e, puttana, troia, pindonga, puta, ramera…
Ик.

- А я? Я – где? Я – кто? Куда я еду? Почему вагончики такие маленькие, а колёса такие квадратные, и в-а-аще! – с каких это пор пассажиров держат вверх ногами под столиками?
Ик.

Богатырская застава. Часы бьют полночь. На окошечке часов открываются малюсенькие ставеньки, оттуда вываливается ну совершенно никакущая кукушка, и дурным голосом орёт что-то нечленораздельное. Всякий желающий может разглядеть в дрожащей кукушкиной лапке миниатюрную, но уже абсолютно пустую бутылочку из-под чего-то алкогольного, вот только из-под чего – прочесть невозможно: буквочки, блин, слишком уж меленькие!
Ик.

18. Сказка о тоске и безысходности

Кибердворник в нашем дому – пьяница. Он пропил в сочельник киберметлу.
Кибернянька наших детей – шлюха! Она соблазнила моего мужа.
А я – я только что отдалась киберохраннику прямо в будке у ворот.
О, тоска, о безысходность.
Пойду выпью антидепрессантов и забудусь чудовищно пустым сном в этом сказочно свинском по отношении к людям мире.

19. Научно-популярная сказка. Дарвин

На «Бигле» в море он уплыл.
Трудна была дорога.
Но, отплывая, Дарвин был
Ещё твореньем Бога.

Что делал Дарвин, где он был,
То знает океан…
Но – бедный! – он домой приплыл
Потомком обезьян.

20. Сказка о дивергенции

В году каком – не спрашивай, в земле какой – не выпытывай, с кем лёжичи – не столь уж важно, но открыл я глаза, провёл рукою по всем еЯ выпуклостям и впуклостям body, а потом и говорю человечьим языком:
- У нас с тобой наметилась дивергенция, крошка.
- Чаво? – Она несколько охуЭла, и сделалась на вид ещё более nitwit, чем раньше.
- Дивергенция, говорю. А ну, пошла отсюда быстро!..
Она испарилась, а я стал думать о том, что мне явно сегодня хочется выпить.
Но – обязательно в компании с человеком, который всё на свете знает про обязательную дивергенцию «жэ» и «эм» в условиях повседневного существования, и, следовательно, никаких вопросов задавать не будет, а будет только наливать и пить, пока не кончится - ЧТО, после чего мы неминуемо сгоняем за добавкой.
Ик.

21. Разочарование в Вольке ибн Алёше

Это случилось, когда Старик Хоттабыч дочитал учебник «Общие математические методы автоматической регуляции изучения способов измерения количества информации, содержащейся в каких-либо сообщениях, и ее передача».
- А ну вас всех на фиг! – Сказал тогда Старик Хоттабыч, сбил бороду, бросил трахи и тибедохи, уехал в глубинку, открыл придорожную дошерачную, и никогда более не влиял на судьбы мира.

21. Зоолог и Грхр

- Я тебя не знаю. Брем такого животного, как ты, не описывал. Это у тебя, например, что?
- Грхр.
- Верю! Тебе виднее, что у тебя что. Но – в Анатомическом Атласе мне, знаешь ли, никакой грхр никогда не попадается. Только ты не нервничай! Разберёмся. И не такие задачи решало человечество на своём пути!.. А вот это, внизу? Как оно называется?
- Грхр.
- Как, и это – грхр? Странно. А ещё где-нибудь грхр у тебя есть?
Я показываю на себя везде и говорю:
- Грхр.
- Понятно. Значит, ты везде состоишь из одного грхр. А может ты и сам – грхр?
- Грхр. – Соглашаюсь я. – Грхр!
- Славно. А ты самец или самка, Грхр?
- Грхр. – Признаюсь я.
- Ага. Ну, что же… бывает. Давай ка мы с тобой вот что сделаем: ты меня пока не ешь, ладно? А я тебе за это и Брема, и Анатомический Атлас, и свою аптечку подарю! Хочешь аптечку, грхр?
Я вздыхаю, и распутываю свой язык. Чтобы выпустить этого странного пришельца. Пусть идёт! С этими идиётами никогда каши не сваришь. Они ни фига не понимают, кроме своего Брема, Атласа и аптечки. Скукота! А я – я пойду к остальным Грхр и стану с этими Грхр свой грхр делать, пока не усну счастливым сном, до полного грхр нагрхровшись чудесным грхр с такими же грхрнутыми коллегами и соратниками по Грхр-Грхр.
Это и есть счастье.

22. Сказка о терминологии

- Ты кто?
- Я сиюминутная материализовавшаяся реализация спонтанного проявления теории вероятности в условиях замкнутого пространственно-временного континуума.
- А по-русски сказать можешь? 
- Могу. Если по-русски, – то я есть просто подвернувшаяся тебе под горячую руку вумен.
Раздражение от непоняток терминологии тут же перешло в обиду: я, блин, оказывается, ну не фига не хозяин в своём выборе подружки. Вот я и назюзюкался в тот день до зелёных чертей.
Зелёные черти сели кружочком и стали обсуждать мою персоны.
- Пульт Управления Миром у него коротковат. – Сказал один самым мрачным и безнадёжным голосом, какой я только слышал в своей грёбанной жизни.
- Да уж! – Ехидно заметил второй. – Как он с таким пультом управления миром вообще ухитряется себе подружек то находить…
- Вумен - дуры. – Сказал третий, очень решительный и безапелляционный зелёный чёрт. – Они на что-то надеются, даже если пульт у этого идиёта короче обычного на 13% длины.
- К тому же пульт у него совсем тощий! – В руках у четвёртого зелёного чёрта была подзорная труба самого зловещего вида и ржавые садовые ножницы типа «секатор».
Должен сказать, что само слово «секатор» всегда таило для меня, как мужчины, скрытую, но всё равно – гадливую опасность.
Пятый зелёный чёрт ничего не сказал, но посмотрел так, что мне вообще расхотелось жить.
- Да ладно вы! – Шестой (Главный) зелёный чёрт принадлежал к той породе криминальных руководителей, у которых вся сила в мозгах. – Хватить парня стебать. Нормальный у него пульт, просто оказался он этим своим пульт;м не в том месте и не в то время. Он сейчас и так всё подпишет. Ведь подпишешь?
Я заплакал и стал кивать головою со всей отпущенной мне на это скоростью.
Что я подписал? Понятия не имею. Но с тех пор, не знаю уж как, но жизнь моя наладилась. Видимо, я заключил с ними какой-то договор на свою душу, и стал жить по понятиям, или, если говорить более-менее учёным языком, - по терминологии. Ведь «термин» и «понятие» в какой-то мере синонимы, да, доктор? Да?..
- Безусловно. – Психологист Кунсгаммер понимающе высморкался в мятую бумажную салфетку. – Насморк у меня. Насморк! А у вас? Что у вас после чертей в личном плане?
- У меня в личном плане полный отказ от алкоголя. – Я гордо посмотрел на сморкающегося психологиста Кунсгаммера. – И курить – курить я тоже брошу! Потому что курить – это не по терминологии. Да, доктор? Да?
Психологист Кунсгаммер как-то странно посмотрел на меня, после чего аккуратно положил засморканную салфетку на столешницу своего психологистического стола, и довольно внятно предложил мне поменять тур-оператора, сопровождая это пожелание терминологическим обозначением половых органов и половых же процессов.
Денег я ему не заплатил. Хамство не имеет цены, потому что оно не есть  конструктивная часть дискурса. Тут и сказочке конец, а кто аудиально присутствовал при процессе, тому максимальная оценка по шкале баллов. Кстати: среди вас нет ли психологиста? Мои субличности шибко нуждаются в дальнейшем проводнике и оптимальном сборщике в одну кучу…
Оплата почасовая. Отвечу на любое письмо с фотографией.
Искренне Ваш, Автор будущего, объединяющего нас с Вами контекста.

23. Необратимость и Золотое фуфло России

Весь поезд сбежался посмотреть, а я не пошёл Я бутылочку пива задавил и стал у себя в купе дальше читать купленную на станции книжечку по неравновесной нелинейной физике. Меня куда больше интересовала эффективная математическая модель колебательных гомогенных реакций, чем этот лауреат конкурса Золотое фуфло России. Я водил пальцем по описанию брюсселятора, представляющую собой частный случай модели Тьюринга с кубической нелинейностью; я впитывал сердцем душераздирающую историю о том, как брюсселятор стал основой описания диссипативных структур, этих удивительных образований, возникающих в нелинейных неравновесных открытых системах различной природы. Мне было хорошо.
Когда я дошёл до главы «Стрела времени», Золотое фуфло России начал выступать прямо на перроне. Обостренный интерес к проблеме однонаправленности времени привёл меня к новой интерпретации необратимости.
- Согласно традиционным представлениям, - думал я, - необратимость возникает не на фундаментальном уровне, где все элементарные процессы описываются обратимыми уравнениями Ньютона, а позднее - при усреднениях или учете краевых и начальных условий. Но это не так! Золотое фуфло России своим выступучим присутствием на перроне  подсказал мне, что необратимость возникает на фундаментальном уровне вследствие конечной разрешающей способности прибора, с помощью которого производится наблюдение. Ни мой человеческий глаз, ни мой отточенный слух, да - что там говорит! – ни один из моих самых точных приборов не могут видеть траекторию распространения возникающего от перронного выступления Золотого фуфла России раздражающего меня фактора. Мои чуткие приборы восприятия могут только видеть (такова уж сила моего воображения!) что-то типа неких трубок, по которым это раздражение от Золотого фуфла России с его выступлением на перроне приходит ко мне в сердце, мозг и душу. Таким образом, всё, что находится внутри таких трубок, становится неразличимым, что и порождает необратимость: я раздражаюсь на этого Золотого фуфла, и готов его прямо сию минуту на фиг растерзать!..
Но я сдержался.
Золотое фуфло России так и продолжает выступать по всей, жаждущей этого золотого фуфла, нашей родине. Я тихо пью своё пиво, читаю книжки и думаю, думаю, думаю. Каждому ведь отпущено что-то своё, - такова уж необратимость, и я, необратимость эту прочухавший, стал Автором Своего Собственного Мира Для Себя; так что теперь мне любое Золотое фуфло глубоко по фиг: никто больше не сможет отвлечь меня от сказочного процесса познания, созидания и экстраполяции.

24. Чернокнижная порнография

Пришёл я к Бабке-Ёжке, пал в костяные ножки:
- Мне бы, бабушка, средство безотказное супротив ворогов! Что бы, значит, одним махом – все козлы прахом. Могёшь дать?..
- Что ж не дать нормальному человеку! – отвечала бабка, ну и дала.
Так и появилась у меня Чёрнокнижная Порнография на семи носителях: бумажный – раз, video – два-с, DVD – три-с, на оптических дисках – четыре-с, в аудио и MP-3 формате – пять-с,  в информационно-поисковых системах – шесть-с, а так же на ещё одной фигне, свойств и названия которой я знать не знаю, и ведать не ведаю, - семь-с.
- Знай, милёнок: кто из мужеского полу с чернокнижной порнухой ознакомится, тот impotent man станет! – Пророкотала Ягуся.
- А ежели женского? – тут же осведомился я по причине исконной своей упёртой любознательности. – Что будет, ежли какая вумен порнуху эту чернокнижную позырит? А?
Яга задумалась, пощёлкала какое-то время клавой нотика, а потом и говорит:
- Сдается мне, яхонтовый, что противоположный мужскому пол от ентой дури заболевает простым человеческим бешенством матки…
Мне стало страшно. Руки мои дрожали а в глазах стоял апокалипсический вид мира, где одержимые после чернокнижной порнухи вумен и совершенно импотентные от неё же мужики горестно сидят на развалинах и воют.
Так вот и понял я, что любое оружие, которое ты собираешься использовать только супротив козлов, способно погубить весь мир без остатка.

И я там был, даже дрянь эту в руках держал, но – слава богу! – глянуть не успел, зато бабку Ёжку одним ударом молодецкой палицы зашиб без дальнейшего права на реанимацию, так что, - теперича могу говорить без ложной скромности: аз есьм спаситель мира!

25. Психологист Кунсгаммер и звёзды

Однажды психологист Кунсгаммер закончил свой психологистический приёмчик.
- Идите с миром! – Сказал психологист Кунсгаммер, и освободившийся от страха человечек, которому психологист Кунсгаммер тока что помог, совершенно на фиг загипнотизированным образом ощутил в себе мир, и пошёл с этим миром, подсознательно готовый к победам над собой и подвигу Жизни.
Психологист Кунсгаммер устало высморкался и дружественным взглядом посмотрел на звёзды. Звёзды, почувствовав, что на них смотрит психологист Кунсгаммер, попрятались. Психологист Кунсгаммер, увидев, что звёзды попрятались, стал искать другого развлечения.
- Позвоню-ка я писателю Sashe! – решил психологист Кунсгаммер и вынул из потайного карманчика курточки мобильный телефончик. Телефончик от ужаса весь похолодел, а от прикосновений пальцев психологиста Кунсгаммера даже дышать перестал, только вздрагивал весь и тоненько попискивал.

Я услышал звонок. Я встал с дивана, извинившись, естественно, перед своею диванной Голенькой Vis-а-vis.
- Ничего страшного! – Воскликнула Голенькая Vis-а-vis. -  Ты же вернёшься?
- Постараюсь! – Честно ответил я, и стал искать очки. Телефон звенел всё настойчивее. Очки нашлись на лампочке. Это было очень прикольно: лампочка в очках смотрелась, как Егор Гайдар, грушеподобная рожица которого вся просто светится от  радости за государство Россия.
- Па-а-рдон! – Сказал я Гайдару, отобрал очки, и, путаясь в ногах с тапочками, поскакал к телефону.
- Аллё. – Сказал я.  – Слушаю вас.
Нужно сказать, что определитель номера на моём телефоне показывает всегда погоду, а вот шкала времени – та работает правильно: с неимоверной точностью можно узнать по шкале времени на моём телефоне, какое сейчас атмосферное давление в городе Ашхабаде и селе Уйгук-дыркан Усть-Елымского района Тырдыкырдынского автономного округа. Так что, голос психологиста Кунсгаммера в моём телефоне застал меня совершенно врасплох.  Не готов я оказался. Совсем не готов.
В данный момент телефон показывал, что сейчас мне позвонили миллиметры ртутного столба.
- Здравствуйте, Sasha. – Многозначительным голосом сказал в трубке психологист Кунсгаммер. Душа моя ушла в пятки. Пяткам стало тревожно и они испуганно засучили по полу. В желудке шевельнулась моя личная Жаба Ожидания Неприятностей. – Как вы себя чувствуйте? – Психологист Кунсгаммер интересовался так искренне, что я заплакал и чуть не описался. – Как прошёл день? – Трубку бросить я не мог: гипноз голоса психологиста Кунсгаммера сковал меня. – Как ваша потенция?
В каждой сказке наступает момент, когда герою на помощь приходят добрые силы. Мне повезло! Моя добрая сила по имени Голенькая Vis-а-vis подошла ко мне сзади и положила холодненькую сладострастную ладошку прямо на мои потребности. Гипноз голоса Психологиста Кунсгаммера действовать на меня перестал, уступив место гипнозу холодненькой сладострастной ладошки моей Голенькой Vis-а-vis.
Я спасся.
Психологист Кунсгаммер на другом конце сотовой связи почувствовал, что я сорвался с крючка, и разочарованно отключился.
- Какой ты напуганный! – Прошептала моя добрая сила, моя маленькая и любименькая (на данный момент!) Голенькая Vis-а-vis. – Идём скорее! Тебя нельзя оставлять в таком состоянии!
И потащила меня к дивану, где спустя несколько дебаркадеров и причалов, лодочка моей души опять, как это бывало до звонка психологиста Кунсгаммера, выскользнула на просторы бескрайней реки Физической Любви.

Психологист Кунсгаммер опять посмотрел на звёзды.
- Вам хорошо! – Крикнул психологист Кунсгаммер звёздам. – Ваши лучи тёплые! Вы нужны людям! Прямо сейчас вы чувствуете, как вы нужны людям! Вы слышите мой голос, вы доверяете моему голосу… У вас всё хорошо! - Те звёзды, которые, всё-таки, не успели спрятаться, поддались голосу психологиста Кунсгаммера, расслабились и стали падать вниз.

- Звездопад! – Сказала какая-то дура своему влюбленному идиёту и полезла к нему целоваться.
- К счастью! Звёзды падают к счастью! – Закричал этот влюблённый идиёт этой своей полезшей целоваться дуре.

Но это уже совсем другая, и - гораздо менее стра-а-а-ашная сказка.

26. Nocturne

Слезинка, скатившись на ладонь девушке, шепнула ей:
- Съешь меня! Сотку еuro дам…

27. Meal*

Я убил помидор, напился его крови, и сидел, раздумывая: а не завалить ли мне теперь ещё парочку? Тomato-vampire – вот кто я. Страсть к убийству помидоров погубила во мне человека.

Будда, ведающий всем на свете metempsych;sis, посмотрел мой послужной  список, и хмыкнул:
- А подать мне сюда мою палочку-превращалочку!
Три прислужника принесли Будде огромную палицу в виде очень натурально выполненного лингама.
-  Седьмая позиция. Пятая поза. По закону метемпсихоза – как на свете при жизни жил, того, стало быть, и заслужил!
Хлямц! – Это он виртуально отоварил меня своей палочкой-превращалочкой. То есть – дал по башке лингамом.

Я почувствовал некоторое головокружения. А когда открыл глаза, чтобы сориентироваться во времени и пространстве, обнаружил себя в виде переполненного спелой кровью огромного помидора.
Но закричать я не мог, потому что это нам, помидором, это, на фиг не положено.

                *(Англ.) – пища

28. Самое начало

Однажды, ещё по молодости, я практиковал прерванный coitus.
Капля упала в бесконечность.
Врать не буду.
Именно вот так и зародилась жизнь во Вселенной.

29. Сказка о причинах всего на свете

- Пчёлы – это фигня! – Сказала она. – Проблема в том, что главную роль всегда играет матка…

30. Сказка о прекрасном принце и его подопечных

Жила-была 40-летняя девушка Маша. Иногда она допускала к себе сладостные мечты о Прекрасном Принце. Принц приходил и садился на колченогую табуретку около заваленного грязной посудой кухонного стола. Девушка Маша смотрела на него, и ей было хорошо. Она ни разу не попробовала даже заговорить с ним. Зачем? Слова так убоги, а он так прекрасен...
Впрочем, мама девушки Маши помнила принца таким же точно еще с юности, и, наблюдая за дочкой, тайком плакала по ночам о зачем-то произошедшей, а затем – и прошедшей ёлы-палы в никуда своей корявой жизни.

31. Пушкин и Собака

Пушкин сидел у стола и писал письмо Кюхельбекеру. В комнату вошла Собака и села около стола. Она смотрела на Пушкина и думала:
- Вот сидит гений русской словесности, и наверняка ведь пишет письмо Кюхельбекеру! Ах, как хорошо, что я родилась именно в XIX веке дворовой пушкинской собакой.
После этого она из уважения к труду гения встала и тихонько ушла, плотно притворив за собой дверь.

32. Сказка о полученном результате

Однажды один очень сильный и очень целеустремлённый Лев преодолел себя.
Полностью и во всём!
Я же говорю: это был ОЧЕНЬ СИЛЬНЫЙ и ОЧЕНЬ ЦЕЛЕУСТРЕМЛЁННЫЙ Лев.

Открыв глаза, он обнаружил, что стал совершенно другим львом.
Так вот: этот другой лев очень мучился результатом.

33. Сказка об интроспекции

Один мужчина 32 лет, мастурбируя, никак не мог кончить, плакал, и говорил – жалостливо, почти шёпотом:
- Даже себе самому я не нужен…

34. Russian folk-tale

- Что ты криком крикаешь и плаком плакаешь?
- Да у меня боль болит…
Тут бы и сказке конец, да тока доктор – молодец: довёл до изолятора, дал транквилизатора. И теперь Иван-дурак, чуть что у него не так, знает путь дорогу к докторову порогу.
Боль – не повод для личной драмы!
(Автор. На правах докторовой рекламы).

35. Сказка о любви

Она, поправив бретельку комбинации, села на постели и воскликнула:
- Ты же комсомолец, Володя!..
Как говорят буддисты, в основе всякого явления лежит изданный звук или слово, произнесенное с целеустремленной силой.

36. Сказка о рабстве и Петре Яковлевиче Чаадаеве

Петру Яковлевичу Чаадаеву привиделся во сне город без рабства, прекрасный и великий. Там все были равны и счастливы. Пётр Яковлевич Чаадаев проснулся в очень хорошем настроении и радостно записал в дневнике:
- Горе народу, если рабство не смогло его унизить. Такой народ создан для рабства, чтобы быть рабом!
Таким образом Пётр Яковлевич Чаадаев поделился радостью со всем миром, надолго и основательно.

37. Сказка о том, почему сказки кончаются

Лифт и Лестница видят совсем разные сны, хотя занимаются, в принципе, одним и тем же делом.
Она считала, что я катаюсь на лифте, а я – я точно знал: наше с ней это самое было довольно серьёзным подъёмом вверх по лестнице.
Тогда я сказал:
- Ну, тебя на фиг с этой сказкой! - допил всё, что оставалось во вселенной, и вступил в неформальную связь с Космосом.
Ик.

38. Сказка о мудром Наполеоне и глупых людях

Наполеон посмотрел в подзорную трубу и сказал со вздохом маршалу Нею:
- Человек способен вынести всё, если его не остановить.
Потом с хрустом сложил трубу и тихо добавил:
- Прикажите открыть огонь.

39. Сказка о том, что образованность для некоторых lady чрезвычайно вредна

Одна очень умненькая и очень домашняя студенточка, готовясь к плановому экзамену, обчиталась как-то на ночь книжек.
Так вот: не знаю уж, как, но наложились у её прямо друг на друга, замысловатым образом прекрасная книжечка Бахтина и кошмарная писанища (пардон) Солженицына.
В результат - приснился ей телесный низ, но не как вполне обыкновенного вида анатомические или же порнографические изображения, а интеллигентно так и хитро, истинно по Михал Михалычу, аки писано: «зона производительных органов».
Вот только Зона была как у Солженицына: страшная и грязная. Производительные органы в телогрейках шли под конвоем на принудительные работы.
Девочка закричала и проснулась, навсегда уже с ужасной зоной внутри и разрушенными иллюзиями в поступках.

40. Сказка о девушке-песне

Жила была девушка-песня. Вот только слова в этой песне – они были абсолютно лишние.
Но она не хотела быть песней без слов, так что, я понятия не имею: как сложилась её судьба дальше.

41. Сказка о том, как пробудилась Спящая Красавица

Однажды в пивбаре встретил я того самого принца, который поцелуем разбудил на фиг Спящую Красавицу. Принц пал мне на жилетку, роняя слюни и слёзы:
- Я нищ! Она истратила всё моё царство на походы к двум самым дорогим сказочным психологистам: к Дедушке Фрейду и к Бабушке Юнгу!
- Зачем? – Спросил я, и подстелил под принца салфеточку, стараясь хоть как-то сохранить жилетку.
- Они толкуют и анализируют её сны… - Ответил принц, и рыдания его стали совсем уж неистовыми.
Пожалев Принца, я назюзюкал его до полного отруба, да и сам – тоже заодно назюзюкался. Но это – потому лишь, что, как Истинный Автор, ну никак не могу быть равнодушной свиньёй к моим собственным мифологическим героям.

42. Vital energy

Было это в состоянии Покоя и Внутренней Благодати. Остро пахли лотосы. Сладко благоухали свежераспустившиеся баньяны и анютины глазки. Кальян булькал. Раздавшийся голос был преисполнен неги и влаги.
- Паучок в центре хризантемы, а, Паучок в центре хризантемы! Ты счастлив?
- О, да.
- Тогда пошевели ещё лапками, пощекочи мне самую сердцевинку соцветия, чтобы лепестки набухли, чтобы я крикнула: «А! А! А!..», а потому – провалилась бы в самый глубокий полёт самой сладостной истомы!
О’кей! Я завсегда. Мы, паучки, с этого дела только  тащимся…

Сура. Эзотерический экстаз. Мелодия Космоса. Качели. Пхи Бодхва Лабшма Хабукаси Аум’ё.

43. Сказка об имени

- Жопа. – Представилась Жопа.
Остальные обиделись.
А Жопа только засмеялась и ушла, посвистывая.
Ей было плевать, почему остальные отворачиваются, затыкают носы и бормочут гадости какими-то особенно злобными словами.

44. Сказка о Сказочнике и его подопечной

- Гуси, говоришь, в голове? Нет, деточка, это не гуси, это лебеди. Семь штук, все как один - бывшие принцы а с ними ихняя сестричка в рубахе из крапивы с нежным девичьем именем Прообля в виде татуировки рунами по всей окружности бычьей шеи. Спи. А то придёт хрен знает кто, схватит сама знаешь за что, и будет тебе от всего этого полный кабздец. Но не в кабздеце дело: знай, детка, что ежели прогонит кто из головы твоих личных лебедей, исчезнет, на фиг, твоя сокровенная тайна личности, и не будет, деточка, больше никаких стишков да картинок, песенок да шуток. Только коричневого цвета пустота, жидко булькающая сама знаешь, чем,  без дна и берегов…
Она так и не уснула.
Больше того: Сказочник (через какое-то время) сумел овладеть не только её сознанием, но и ещё – кое-чем, тоже молодым и сочным.

45. Drug addiction

Случилось это с одним Большим Писакой в грёбанной стране Сибирь, где он оба аудиальника на фиг обморозил, пока фольклор собирал. Но – собрал! Целый виртуальный вагон и ма-а-аленькую тележку. Вагон, как положено, государству отдал, а 25% найденного, согласно закону себе оставил. То есть, как раз – маленькая тележка фольклора гребанной страны Сибирь и есть теперь его личная доля от собранного.
Что скрывать? Этот Большой Писака был я. Счас я докушаю свой ужин, и мы с доставшейся мне тележкой фольклора, которая стала отныне моей судьбою, на пару начнём петь всякие на языке оригинала душещипательные песни о главном.
Я от них тащусь. Без них я теперь ну ни фига не могу, как не может (по слухам!) Мик Джаггер практически уже ничего без косячка, будь то любовь, музыка или просто – обыкновенная жизнь.

46. Сказка про Деву и Вульфа

Wolf был средних лет, в очках и с бородкой. Дева тоже, скажем так, молодостью шибко не отличалась: нормальная такая Дева, зрелая и в меру опытная. Она в данный момент размышляла ни сколько о Боге, сколько о шансах. А тут Wolf ей и говорит:
- Я вам, Вера Пална, стану другом, как Пятачок Вини-Пуху, безо всяких поползновений на интимность. Поймите: всё, что было промеж нас – просто архетип. Вы ведь сами знаете: Wolf я средненький, мне вас сроду не удовлетворить по полной… а вы? Вы же Дева с запросами явно выше статистических.
Дева вздохнула. Ей было не впервой слышать подобную фигню. Она думала о том, что этот Wolf даже несколько приличнее всех предыдущих; по крайней мере от него не пахнет застарелыми прелостями шкуры снаружи и непрожеванным мясом изнутри.
- Пятачок, так Пятачок. – Сказала Вера Пална жёстко. – Это вам будет стоить триста баксов в неделю. Лады? – Wolf радостно закивал лысеющей головёнкой и сразу же расплатился.
Ночь кончалась. За окном висел месяц, и как всякий вуайерист растягивал удовольствие заглядывания в окошки при помощи продления сумеречной зоны своего поведения путём откладывания наступления утра, как финала.
А Wolf и Вера Пална стали пить кофе, тщательно обсасывая каждую деталь уже обговоренных человеческий отношений.

47. Сказка про целку

Была она целка, но врунья.
Способность заговорить до упаду любого потенциального партнёра или потенциального же насильника привела, в конце концов, к тому, что и в свои сорок она продолжала оставаться целкой и вруньей одновременно.
По ночам к ней приходил Бог Всех Целок, и говорил, кривя красивенькую рожу:
- Молодец. Умница. Так им, козлам, и надо! Береги себя. Таких, как ты, мало нынче осталось.
Она обещала беречь, и, едва Бог Всех Целок уходил обратно в свои небеса, садилась письменно врать читателям о романтических любовных приключениях героинь, сочиняя самые крутые женские романы про это самое.
Настольная лампа, отражаясь в экране компьютерного монитора, вполне может сойти за солнышко, если, конечно, человеку больше в жизни как-то нечего делать, кроме как принимать за солнышко всякие настольные лампы, отражающиеся в мониторе компьютера.

48. Сказка о двух нервных системах

- Слушай сказку, дружок. Каждым человеком управляют две нервных системы: цереброспинальная, соединенная с корой головного мозга, на которую человеческая воля может влиять, и вегетативная, соединенная с внутренними центрами мозга. Она автономна, так что сознательно на неё воздействовать ну никак нельзя. Вегетативная нервная система контролирует людские эмоции, обмен веществ, пищеварение унд сон. Её равновесие обеспечивает здоровье тела и духа.
- К чему ты это всё, дедушка?
- А просто так. Нам, грибам, надо про этих угрожающих собирателей всё-всё знать. Согласен?
- А то! Вон – прутся, корзины в руках, злоба в глазёнках! Поубивал бы гадов!
И вправду: на опушке показались жуткого вида грибники, и дедушка с внучком стали читать соответствующую мантру:
- Да пронесут Боги мимо нас этих козлов о веки вечные. Аум!
Мантра помогла: они остались живы! Но…
Настроение было уже всё на фиг испорчено, да и вегетативное тело в виде грибницы или мицелия преисполнилось тех негативных эмоций, от которых у всякого гриба неотвратимо тускнеет и незаметно сморщивается такая нежная и такая бархатистая кожица на шляпке.

49. Сказка среднего возраста

Розовея ягодицами ходил по сауне и, покачивая своим мужским хозяйством, говорил остальным гостям:
- Эх, братцы, как летят годы! Вот мы и справляем уже двадцатилетие выпуска нашего незабвенного факультета философии эНского университета...

50. Сказка о герменевтике

Папирус хранил тайну смерти фараона, а фараон хранил тайну расшифровки папируса.
Я всегда завидовал тем, кто умеет устроиться в этой жизни комфортно.

51. Сказка о причинах конца света

Апокалипсис, Армагеддон и прочие страшные вещи оказались правдой.
Только Мировой Порядок, на самом деле, нарушила в этот раз шышнадцатилетняя полудибилка Клара Пупырёва из города эНска, сделавшая седьмой аборт за неполные шесть месяцев.

52. Сказка о том, что таят в себе порой очень близкие люди

Жили-были мужчина и женщина. Однажды они пошли к лесу, и там она (вдруг и совершенно неожиданно для самой себя) стала бросать вдаль какие-то палки и ветки.
Вот тогда она и поняла, что он Собака.
Это поразило её, она почти машинально сказала:  “Фас!”, и он кинулся, бросился, вцепился, даже не успев ничего толком сообразить...
Впрочем, трагедии всегда можно избежать, если подумать.

53. Сказка про душечку

Однажды один дяденька не выдержал и решил, что называется, sich dem Teufel verschreiben.* Teufel был в красных сапогах и какой-то жеманный.
- Чего звал? – Поинтересовался Teufel и состроил глазки.
- Невмоготу мне… тоска! Требуется M;uschen!**
- Нет проблем. Всё по тарифу: одна душа – одна M;uschen. Лады?
На том и порешили.
На утро Teufel пришёл опять.
- Ну, что? Прельстила ли тебя эта ночь своим безумным блеском звезд в глазах спутницы?
- Нет. – Отвечал грустный дяденька. - Это я прельстил её холодом своей разочарованной души. Она замёрзла и осталась рядом со мной маленькой ледышкой, тоненькой сосулькой, едва заметным сугробом.
- Так ведь в контракте-то ничего об этом нету! – Teufel жеманно пожал плечиком. – Душечку я тебе обеспечил? Обеспечил. И всё. Расчет окончен: гони душу, смертный! Ну?
Но дяденька оказался каратист и дзюдоист одновременно. Он пнул этого жеманного Teufel кулаком в корпус, а потом, засветив по уху пяткой, перешёл к разнообразным броскам тушкой этого Teufel об пол и стены. После чего, отобрав контракт, дяденька взял Teufel за шкварник и тихо сказал:
- Если я тебя, падла, ещё раз близко увижу…
- Всё понял. - Teufel больше не жеманничал. Ему было больно. – Я же и знать не знал, что ты - сам Клод Ван-Дам. – И сгинул.
Вот такой, простите, фервайле дох, ду бист зо шеен.***
Тут и сказочке конец. А кто слушал – тому отдельное моё авторское спасибо: ведь сказка-то – совсем дрянь получилась.
Впрочем, на эту тему практически любое гуно всегда канает.
Потому что слишком велик социальный запрос на изменение данного от природы и Бога статуса жизни.

                * (Нем.) - продать свою душу дьяволу
                ** (Нем.) – душечка
                *** (Нем.) – остановись, мгновенье, ты прекрасно

54. Нeroic epic

Было дело, проснулись богатыри по утряни, и осознали, что засиделись они в девках. И то правда: где девки, так завсегда и богатыри: сидят, офигенно здоровущи, и лыбятся, покуда не придёт на Русь злободневная войнушка.
А вот вспоминаю я, когда шклероз отпустит, как сошлися в очередной последний раз на очередной же последний бой добры и не добры молодцы. От земли русской с нашей стороны: Двупол, Шмуткослав, Башлислав и Баболюб на белых конях, а от той же русской земли, но уже – не с нашей, а наоборот: шибко вражьей сторонки, - Хинкалий, Аморф, Гениталий на конях чёрных, а также главный их гад Залупан Колупаевич на ослике.
Сеча была – жуткая, какие тока у нас и бывают. Все полегли, выжили только по одному с каждой нашей стороны два единоутробных братана: Сквернослов и Скверномыслий, да и то по одной лишь причине: в кустах отсиделись.
Тут и сказочке конец, тока вот блин забыл я: зачем её на фиг рассказывал?..
Никакого в ней намёка, никакого урока, из носа по усам текло, слава Богу, в рот не попало.
Ик.

55. Сказка о Судьбе и Родителях

Жил-был мальчик, в носу пальчик. Варенье любил, спасу нет! Бывалоча зъист з;раз банку трёхлитровую, и вторую следом: до семнадцати штук подряд мог уконтропупить исключительно вишнёвого варенья, причём не вынимая пальца из носа.
Но в каждой ягоде этого cherry jam его интересовали исключительно косточки: варенье он ел сугубо из возможности от души поплеваться костями.
Летела мимо птица, он ей глаз выбил.
Шёл мимо дедушка, он ему всю спину исплевал, а одна косточка в ухе застряла, от чего дедушка этот стал очень скверно слышать.
Папу собственного не пожалел, очередью меткой прошив насквозь при входе на террасу два раза.
Однако тут уже папа не вынес стрельбы евонной, и стал его пороть тем, что попало под руку. Бил, бил, пока всю дурь из него не выбил.
Бросил пацан стрельбу, стал книжки читать.
Вот так и не вышло из него олимпийского чемпиона по стендовой стрельбе, стал – как все: инженером.
Мораль сей сказки проста: ежели есть у дитяти вашего какие склонности, то их надобно развивать, а не пресекать через наказание ремнём с последующей потерей ребёнком уготованной от Бога судьбины, пусть даже от неё окривеют на один глаз все птицы, оглохнут на одно ухо все дедушки, и прошиты насквозь очередями косточек все в мире папы: лишь бы только вишнёвого варенья хватило!

56. Харизма

Гыш был полон харизмы до такой степени, что люди от него шарахались.
Иногда даже били.
Впрочем, Гыш на это внимание не обращал.
Он был ёжик, и ему людские дела как-то по фиг.
- Ползущий да обрящет. – Сказала Пфи Пыховна, старая ёжиха из Норы Под Сосной.
- Взаимно. – Ответил Гыш, и взгромоздился на неё. Это была Гышина обязанность, потому что Пфи Пыховна назвала пароль.
- Ах – Пфи Пыховна завершила то, что происходило, и потрепала Гышу передней лапкой по щеке. – Хороший мальчик. Ну, я удаляюсь.
- Удаляйтесь. – Гыша отдышался.
На тропинку вышли два человека в скафандрах высшей защиты.
На полянке стоял Гыш.
Семиметровый ёжик с оскаленной пастью! Вот что увидели вышедшие.
Да, и ещё – с эрекцией во всю натуральную величину ежовой натуры.
- А-а-а! – Заорали люди, ибо (как мы уже говорили!) Гышина харизма пугала их, мягко говоря, сильно.
- Идиёты. - Гыш неторопливо ушёл в траву, совершив по ходу движения выкакивание и выписивание лишних шлаков.
Люди закрыли лица руками, и ретировались с поспешностью, достойной лучшего применения.
Они бежали через лес, подгоняемые мощной Гышиной харизмой.
На горизонте стоял Пятый Реактор, и лес вокруг загадочно перемигивался огоньками радиации.
Гыша же не думал о тех, кто напугался его. Мысли Гыша касались мирозданья и главных вопросов философии, от чего естественный след выброса шлаков за его кормой делался только гуще и запашистее.

57. Думатель Исидорова. (Чернушная городская сказка)

- Скидавай. – Приказал Робин. Исидоров повиновался. Он вообще был человек сговорчивый и надтреснутый в плане страха за своё мифическое «я». Почему мифическое? Ну, это просто: никакого «я» у Исидорова не было, и быть не могло. На его месте осталось только представление Исидорова о том, что он – личность, и что его «я» именно по этой причине существует и даже влияет на судьбы окружающего мира.
- Теперь – остальное! – Робин был ужасен, как, впрочем, ужасен любой другой человек, кроме Исидорова. Поэтому Исидоров безропотно скидав;л, и не рыпался. Когда скидав;ть стало нечего, Робин благосклонно стукнул Исидорова по темечку обрезком железа, и постопошествовал далее, унося скинутое Исидоровым всё. Удар (как это всегда бывало) мгновенно включил у Исидорова Думатель.
О, как это было прекрасно, великолепно, изумительно, когда Думатель начинал своё действие в голове! Впрочем, описать сие для тех, кто сам не испытал ничего подобного – увы! – равносильно попытке пересказать слепому «Квадрат» Малевича.
Думатель у Исидорова был не новый, но ещё вполне функционабельный. В том смысле, что включался безотказно и гнал свою вырабатываемую продукцию туда, куда надо, а не куда попадёт – абы и кабы. Для сравнения опишу вам аналогичный Думатель (только весьма потасканный), который включался в голове некой Исидоровсой знакомой по имени Дуся Карловна. Когда Дусю Карловну били железом по маковке, её Думатель ёкал в альфа диапазоне и тут же выбрасывал порцию губошлёпства в периферическую систему двигательной интенции, от чего Дуся Карловна плясала лезгинку, постепенно переходящую в нижний брейк-данс. Согласитесь, картина не из приятных: Дусе Карловне было около тридцати миллионов минут, и вес её доходил временами до 121-ого килограмма жира и тряски, от которой, собственно. Все попавшие в трёхкилометровый периметр его действия тут же исходили на пузыри воздуха, которые, в свою очередь, мгновенно становились объектом естественного дыхания Дуси Карловны
Исидоров замер, ощущая вибрации всюду: внутри и снаружи, в космосе и в груди, в природе и сознании.
Робин бежал изо всех сил, но, всё-таки, не успел спрятаться под сень крапивы и лопуха. Волна Думателя Исидорова накрыла его и, валяя по периметру, стала немилосердно рвать и перпендикулярно-поперечно метать от края до края.
Лицо Исидорова  окаменело. Откуда-то взялся волевой подбородок. Глаза выглядели уже амбразурами сдвоенного пулемётного Дзота. Смерть зигзагами чертила просветы в нескромном небе захолустного бытия.
- Ы-ы-ы-ы-ы-ы! – Проревел Исидоров, когда Думатель достиг максимума оборотов.
Мир рухнул. От Робина остался только изувеченный обрезок того железа, которым он, собственно, и спровоцировал вышеизложенный вселенский конец всему.

Ночью по развалинам бродили тени. Робин присоединился к ним, проклиная из небытия своего призрачного (теперь уже) существования всех обладателей Думателя, а Исидорова – в первую и главную очередь. Ему выдали инвентарный номер, чтобы его можно было отличить от остальных, и звжигалочку, чтобы он светил тем, кто ещё только падут жертвой Думателя Исидорова, чиркая без остановки. Дескать, идите не огонёк! Мы уже заждались вас, господа…

58. Сурепка в заднем отделе. (Любовная городская сказка)

В заднем отделе мистера Петрова выросла сурепка.
- Это я не понимаю. – Сказал доктор Ливенгук. – Это я с ума сошёл. – И стал рвать на себе белый халат, после чего съел обрывки и был увезён в специальной машине в не менее специальную клинику для съевших свой порванный халат докторов.
- Это вам надо клизму. – Сказал народный целитель Мумитролев, скабрезно подвигав вокруг мистера Петрова верхними растопыренными конечностями.
– Астральную? – С надеждой поинтересовался мистер Петров.
- Не фиг! – Вежливо откликнулся Мумитролев. – И простая потянет.
Было очень больно и противно, но корни – они и Африке корни! Их клизмой не пробьёшь.
- Коси, коса, пока роса. – Посоветовала интимная знакомая Верка. – Вжик, и нету.
Вжик мистеру Петрову не хотелось. Но – сурепка мешала сидеть, ходить и думать о хорошем.
- Вот тебе баксы, купи самую крутую и навороченную сенокосилку. – Напутствовал мистер Петров Веерку. - Потом сюда прикати, но – я те6бя умоляю! - сделай всё ласково. Поняла?
Верка только хмыкнула:
- Или ты меня не знаешь? Я же, блин, нежна-а-а-ая, спасу нет!
Спасу и вправду, не было.
Сурепка поддавалась с трудом. Задний отдел от сенокосилки покрылся сыпью и весь дрожал.
- Всё… - Выдохнула Верка. – Принимай на грудь, хозяин! Чтобы, значит, сепсиса не было. Сепсис ведь тебе не нужен?
- Нет. – Сдавленно ответил мистер Петров, и выдул из горлышка батл вискаря.
Полегчало.
Верка собрала сурепку в букетик и поставила в вазочку.
Всё-таки, она была очень романтическая натура.
Хотя, если вдуматься, где-то в глубине даже самой зачерствелой от нашей грёбанной жизни души, именно о букетике мечтает каждая женщина.
Просто Верке в данном случае повезло немного  больше других.

59. Космогония

Хуторяне выползали из хутора, сверкая золотыми зубами.
- Ты кто будешь такой? – Спросили они.
- Пришелец. – Ответил Пришелец.
Хуторяне незлобиво дали ему по голове и отобрали тарелочку.
- А как же я домой? – Пришелец был удивлён.
Хуторяне дали ему по голове ещё раз, и отобрали бластер.
- А как же я теперь в космосе? – Пришелец был в недоумении,
Хуторяне, совершенно обессилив давать ему по голове, всё-таки дали ему по голове ещё раз, но из последних сил, и отобрали скафандрик.
- А как же я в открытом пространстве? – Совсем расстроился Пришелец.
- Во, настырный какой, гад! – Простонали хуторяне, и дали ему по голове с таким трудом, с каким ещё ни разу никому по голове не давали, и отобрали тело.
- А как же я теперь вообще? – Раздался голос Пришельца как бы ниоткуда.
Хуторяне стали судорожно искать: где теперь у этого козла голова, но не нашли, и просто дали по голове тому, что было вокруг.
Раздался хлопок. То, что было вокруг, лопнуло, потому что мир – очень хрупкая вещь, и его очень просто, блин, погубить по неосторожности.
- А где вы все? – Спросил Пришелец. Но ему никто не отозвался. - Странное место. – Записал Пришелец в бортовом журнале, и даже указал точные координаты, после чего стал наблюдать, как сверкают в черноте небес звёзды, совершенно резонно предполагая, что это – случайно оставшиеся после исчезновения хуторян золотые зубы.

60. Светофорная a fairy story

Пришла к светофору Смерть, но до сих пор не может его никак забрать: во как заворожили её три цвета и умение мигать без передышки.
А вот к другому Светофору приехал в гости КАМАЗ. Помял его всего в объятьях своих мужицких, а потом и бросил, оставив в интересном положении: сикось-накось.
А вот ещё: один Светофор поехал крышей. То есть, стал мигать не как все – по правилам, а по собственному принципу понимания мира. Но это продолжалось крайне недолго. Родственники Светофора сразу вызвали к нему известного специалиста по съехавшим сфеторовым крышам mounter Petrovith, (сфетофоровый аналог человеческого психоаналитика).
- Расскажите мне о своём детстве. – Мрачно сказал mounter Petrovith, садясь к его изголовью.
Вскоре выяснилось, что объектом влечения нашего героя была сестра: Неоновая Реклама. Именно ради неё Светофор и задумал страшное: перестать регулировать, и, перейдя на азбуку Морзе, подать сигнал: «Сеструха! Я тебя люблю, но не как брат, а как светофор и мужчина».
- Insufferable sexual attraction! – Констатировал mounter Petrovith. - Вut there is no cure for this disease.*
С этими словами он достал из потайного кармана на груди комбинезона огромную Убивающую Отвёртку, и…
Теперь этот бедный Светофор лишён разума, мигает по расписанию и совершенно счастлив тем, что у него вообще нет никакого влечения ни к чему на свете.
А вот вам story совсем иного рода. Одному Светофору надоело жить в России и он эмигрировал на Фиг.
Фиг встретил Светофора дороговизной жилья и совершенно не знакомым языком местных жителей.
Эти уроды всё понимали не так, как в Раше: зелёный у них означал «возьми банан», жёлтый – «укуси мою лодыжку», а красный – вообще «мать твою за ногу, проклятый гомосексуалист пассивного поведения».
Так что, эмигрировавшему Светофору при первом же перемигивании дали банан, обкусали лодыжки и набили морду, как конченному (по его собственному признанию) пассивному гомосексуалисту.
Впрочем, есть история совершенно оптимистическая. Один Светофор мечтал стать шестом в стриптиз клубе. И стал!
Вот так вот…
А теперь, господа, решайте сами: устраиваться вам работать в нашу контору, или нет. Хотя – добавлю! – перекрёстки мы вам предоставим самые удобные, заработную плату будем выдавать каждую неделю перед уик-эндом, и мигать обучим совершенно бесплатно.

                *(Англ.)  - Невозможное половое влечение! Но эта болезнь не лечится.

61. Дорогая пропажа  (Из собранных по крупицам old wives' tales) *

Ночь была жаркая, так что Афанасий решил спать голым. Он снял с себя тулуп, свитер, рубашку, майку, штаны, подштанники, трусы, тёплые носки и, наконец, уже совершенно усталый, носки хлопчатобумажные.
- Уф. – Произнёс усталый Афанасий.
В этот момент лампа, которая служила верой и правдой последние двенадцать лет, ярко взорвалась к чёртовой бабушке на фиг, причём очень громко.
- Мать перемать, перемать! – Охнул Афанасий, и с ужасом уставился туда, где обычно было то, без чего он, Афанасий, себя даже и представить не мог.
- А где же …? – Афанасий стал шарить ручонками, но это только подтвердило отсутствие искомого: короче, сплошное гладкое место.
Ему стало страшно. Где же я мог оставить его? Как это случилось? Когда?
Нужно сразу сказать, что Афанасий раздевался крайне редко. Так уж сложилась судьба. Поэтому вспомнить, когда и где, оказалось не сложно. Да! Последний раз – у Манютки Косой, двадцать три дня тому, после двух литров самогонки!
И Афанасий, как был голый, рванул к Манютке.
Мелькали столбы. До соседнего села было тридцать километров просёлка. Мимо прогрохотала тайота местного авторитета Хотабыча.
- Куда намылился, Афоня? – Крикнул, высунувшись, Авторитет Хотабыч.  – Ты чо, в натуре: спортсмен?
- К Манютке бегу. – Отвечал Афанасий, поддавая ходу.
- Во, блин, как его приспичило! – Понимающе хмыкнул авторитет Хотабыч, и тоже прибавил газу, но Афанасия не догнал, а только поднял едкий туман зловонного тайотового дыма.
Столбы всё ещё мелькали, когда Афанасий догнал колонну лесовозов.
- Гля, мужик голый! – Сказал один лесовоз другому, щурясь на луну.
- Надо нам с травой завязывать. – Сказал второй лесовоз первому, глядя на быстро удаляющийся обнажённый зад пробежавшего. – А то уже голые мужики мерещатся.
Оба ещё раз затянулись, и забычковали.
Афанасий тем временем уже добежал до избы Манютки Косой и стал колотить кулаками в стальную бронированную дверь.
- И кто там? – Свежим контральто спросили из недр запертого дома. – И чо надо?
- Отрывай! – Рявкнул Афанасий. – Это я.
- И кто – ты? Много вас тут ходють…
- Да Афоня, ёпсть! – Осатанело взревел гость. – Ты чо, не узнаёшь?
- Узнаю. – Отвечала дверь. – Но это я так ломаюсь, дескать – ой, да ведь ночь, неудобно… мы, Афоня, тоже с понятием. Нам, Афоня, ну никак нельзя без всяких таких выкрутасов. Так ты чо, по делу, или так?
- Открывай, мать перемать! - Афоня ударил посильнее, дверь зашаталась, дом вздрогнул, и с крыши слетели два листа новенького кровельного железа. – У меня уже терпение кончилось! Счас я твою хорому ронять буду.
Манютка просекла, что клиент в нетерпении, и открыла все двадцать замков.
- Ах! – Вскрикнула она, отперев. – Голый! Такого у меня ещё в практике не случалось!
Афанасий ввалился в избу, и сразу же задал главный вопрос:
- Ну, стерва, говори: куда моего девала? Считаю до одного, потом бью! Быстро!
- Ой, да что ты сразу лаешьси: вот он, на полочке, в шкафчике, сам, понимаешь, оставляет, где не след, а потом орёт! На! Забирай! Не нужен он мне!
- Ну, так прямо и не нужен… - Афанасий блаженно улыбнулся, взял с полки искомый предмет тела и быстро приладил на место. – Не, Манютка! Врёшь: ни фига ты без его не сможешь! Не та у тебя природа…
Манютка стояла потупившись. Это была её простая бабья хитрость: глазки потупившейся Манютки как раз упирались во вновь приобретенного дружка Афоньки.
- О, господи! – Сказала Манютка, бледнея. – Быть того не может…
Афоня тоже скосил глаза вниз, и… с ужасом обнаружил, что возвращённая драгоценность выглядит вовсе не так, как он привык. Во-первых, величина стала больше. А цвет – цвет и вовсе говорил о явных африканских корнях того, что теперь красовалось у Афоньки в специально оборудованном природой именно для сего атрибута месте.
- Это ж не моё… стерва! Говори, г;да, куды мой девала! Убью-ю-ю!!!
И стал Афонька надвигаться на Манютку, и стала Манютка оправдываться, что, дескать, перепутала впотьмах забытый Афанасием по пьяни предмет с таким же, но – только забытым заезжим гастарбайтером, залетевшим в ихнюю деревню не Бог весть откуда…
Упустим подробности бойни, не будем считать выбитых зубов и сломанных рёбер дуры Манютки. Зачем? Наша история вовсе не о справедливом наказании Афанасием непутёвой деревенской куртизанки. Нет. Наша история о том, как остался Афанасий с чёрным этим самым, как жил с ним, как привыкал к нему, как, вскорости, бросил вовсе пить, уехал в город Одессу и поступил в Морфлот, как объездил весь свет, ища чёрного парня с белой отметиной в известном месте, чтобы вернуть свою дорогую пропаду; и, наконец, о том, как нашёл он его в далёком порту Вальпараисо.
- Ты был в деревне Пузыхино под Черниговом в 1990 году?
- Ес.
- У Манютки гостевал?
- О, Ес! Ес! Вери бьютифул тёлка! А вот ис ит, керя? А донт андестенд…
- Счас поймёшь! – И скинул Афонька портки, и показал чёрному мену то, что было у него в трусах.
- Увау! Да это ж мой блек френд! – Заорал, прослезившись, африкан, и тоже скинул свои широкие штаны.
Афоня тоже не смог сдержать чувств. Они стояли и плакали, увидев то, что оба уже не чаяли обрести вовсе.
Обмен состоялся тут же, а потом – потом оба джентльмена, радостно ощутив возвращение каждый своей дорогой пропажи, запили так, что ни в сказке сказать, ни пером описать, да и не пережить, на фиг, если, конечно, небеса ни наделили тебя во истину лошадиным здоровьем.

                * (Англ.) – бабьи сказки


62. Смерть капитана Флинта. (Предыстория «Острова сокровищ»)

- Горизонт ко мне не добр, а то бы я поплыл ещё дальше. – Сказал капитан Флинт, плюнул за борт и попал в пролетающего альбатроса. Обиженный альбатрос заорал нечеловеческим голосом. Матросы одобрительно поглядывали на Флинта, а одноногий Джон Сильвер выстрелил в небо из своего любимого пистолета.
- Вива капитану! Да здравствует Флинт! – Вскричал Сильвер.
- Вива капитану Флиту! – Заорали следом матросы, открывая беспорядочную стрельбу.
- Всё-таки успел… - Мрачно констатировал Флинт, брезгливо вытирая альбатросовые какушки с треуголки. – Снайпер чёртов! Терпеть не могу этих пернатых…
- Земля! – Заорал марсовый. – Вижу землю!
- Опять у него глюки. – Сильвер постучал о палубу деревяшкой. – Эй, парни! Отнесите вы ему на мачту хины и рома! Жаль бедолагу: и слезать не слезает, и лечится не лечиться…
- Слушай меня, Джон. – Флинт ткнул Сильвера в бок. – Чую я, это наш последний бон-круиз. Довольно уже я погонял ветер под Весёлым Роджером! Пора и на покой.
- Фи, капитан! Рано вам уходить со сцены! – Сильвер хитро улыбнулся. – Я приберёг вам подарочек. По моим сведеньям, завтра по утру мы встретим испанского купчину с хор-р-рошим грузом жёлтого металла! А? Как вам такая перспектива?
- Не знаю, Джон. – Флинт вздохнул. – Что-то я себя как-то не важно чувствую… - Он опять плюнул за борт.
- А! А! А! – Заклёкотал негодующе альбатрос взлетая, потому что Флинт – опять! – попал в него своим плевком.
- Карамба! – Взревел Флинт, потому что альбатрос опять изгадил ему всю треуголку, мстя за точность капитанских плевков единственным доступным ему способом. – Я ненавижу эту мерзкую птицу! Damned penguin! Джон, я c ума сойду! Семнадцать лет я не могу спокойно плюнуть за борт! Семнадцать лет эта сволочь гадит на меня! Всё! Я ухожу! Я…
Что-то ёкнуло в груди Флинта. Он вдруг позеленел, и повалился на палубу.
- Ах, капитан-капитан! – Сильвер дал отмашку притихшим матросом. - Что уставились, ослы? Быстро зовите доктора! Тысяча акул вам в глотку, пошевеливайтесь! Стеньгой вас по плечу! Грот-бом-брамсель по самый фал! Чтоб у вас бушприт на лбу вылез!
Ругань как всегда подействовала, матросы притащили доктора: пьяненького лысого толстячка, который попал в пираты потому, что его лишили практики во всех цивилизованных местах земного шара из-за пристрастия к молоденьким пациенткам.
- Не трясите меня! – Орал доктор. – Ставьте на палубу. Вот так. Посмотрим… пульс нитевидный… склеры белые… эпидермис зелёный… всё ясно! Джентльмены, нашего капитана хватил удар. Ставлю три против одного, что он не дотянет до Бристоля! Надо преисполнить сердца мужеством, и, глядя правде в глаза, признать: выборы! Вот что спасёт нас от безвластия! Я предлагаю Сильвера! Джона в капитаны, джентльмены!
- Сильвера! Сильвера! Джона в капитаны!
Флинт зарычал, тело его изогнулось, и мятежный дух покинул бренную пиратскую плоть на-всег-да.
- Я польщён, джентльмены. – Джон Сильвер гордо постучал деревянной ногой о палубу. – Спасибо! Оправдаю ваше доверие. Принимаю командование и приказываю, уже на правах капитана: курс зюйд-зюйд…
И в этот момент на Сильвера сверху обрушилось то, что свело в могилу Флинта.
Мстительный альбатрос решил: не важно, кто капитан! Месть продолжается.
До известных событий, описанных Стивенсоном, оставалось ещё чёрт знает сколько времени.

63. Эльфийская правда

Девушка с лицом беременного питбуля несла в руке отвратительного вида сумку. Сумка остервенело шевелила ручками и всё время норовила стукнуть зазевавшегося прохожего под коленки. По изнурённому состоянию девушки и безнадёжно запавшим глазенапам сразу можно было определить: демоны (все до одного) живы и продолжают охотиться на людей прямо сейчас. Захотелось её либо приголубить, либо сразу же – пришить, чтобы не мучилась. Но на первое уже не было сил, а второе Аоэ не мог осилить даже в лучшие годы своей самой лучшей психофизической формы.
Давайте сразу расставим все точки над всеми буквами «i», которые попадутся нам в этом сакральном тексте. Аоэ был эльфом, как это не прискорбно звучит в условиях тотального увлечение Толкиеном и ролевыми играми. Эльф Аоэ был хреновый, в том смысле, что ни хрена эльфийского не делал, а только пользовался особенностями своей чистой крови в сугубо корыстных целях. Вот и сейчас: он посмотрел на сумку, и сумка успокоилась; затем на одну шестнадцатую секунды занырнул в сердце питбулевидной девушки, и девушка обрела неукротимую веру в самою себя, как естественную часть Ойкумены.
- Ничего личного. – Бормотал Аоэ. – Просто не могу я видеть, как эти дуры мучаются.
Впрочем, Комиссия По Контактам ему всё равно не поверит: инструкция повелевала эльфу брать за любую услугу с детей рода человеческого плату любовью, и ничего никогда не делать бескорыстно.
- В бескорыстии зло. – Часто повторял Олерино, боевой эльф Высшей Ступени, который до того, как возглавить Комиссию, победил в кулачном бою самого Дрдкрна, Демона Хитрожопости. – Нельзя! Бескорыстие приучает людей к свинству, ибо они не способны понять бесплатного сыра; и, если не видят мышеловки для себя, тут же ставят мышеловку для других.
Девушка хищно огляделась. Её захлестнула изнутри такая волна собственной силы, что  три тайных мастурбатора, случайно двигавшиеся в общем потоке улицы, непроизвольно подумали о необходимости срочной разрядки, а некий троллейбус изрядно потасканного вида - и вовсе потерял рога связи с реальностью, встав соляным столбом на перекрёстке улиц Гоголя и Моголя.
Аоэ успел ретироваться, но было поздно Побеждённые им демоны начали разлагаться и вонять. Девушка, сама того не зная, стала носителем этого разложения. Надо было спасать теперь уже остальных, тех, кто мог невольно оказаться во власти разложения. Аоэ вышел из укрытия и смело шагнул навстречу питбулевому лицу.
- Ах! – Взревела несчастная счастливая дура. – Это ты! Я узнала тебя…
Короче, Аоэ на долгие тридцать два года (именно столько ещё прожила вышеупомянутая девушка) стал рабом своего бескорыстного порыва. Эльф мучился, но – куда денешься? Разложение демонов в ней прекратилось только с потерей физических свойств живого начала.
Вот вам подлинная история только одного настоящего эльфа среди людей, безо всякой романтики, ерунды под видом правды и дурацких сплетен о какой-либо другой форме спасения мира.

64. Герой

Подрышкин летел на своём самолёте. Внизу было ничего не различить, потому что царила обычная, хотя и весьма фронтовая, ночь. Сзади косолапо бултыхались те, в чьи обязанности входило прикрывать хвост Подрышкина во время совершения им очередного подвига.
- Первый, я второй. Видимость ноль. Снижаюсь. Как слышите, прием?..
- Второй! Слышим тебя хорошо. Действуй по обстоятельствам. Приём.
Подрышкин радостно запел: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…», и снизился. Почти сразу он увидел невдалеке фашиста.
- Ага! – Вскричал Подрышкин, и напал. Фашист тоже увидел Подрышкина, и заорал в эфир:
- Ахтунг! Ахтунг! Ин люфт ист Подрышкин! – Но было уже, на фиг, поздно.
Гашетка. Трассирующие. Взрыв.
- Вот так вот! – Веско сказал Подрышкин. – Двести одиннадцатый. – И представил, как он самолично нарисует у себя на фюзеляже ещё одну победную звёздочку, которая означает сбитого в небе фрица.

Из тех, кто прикрывал Подрышкину хвост, не возвращался никто и никогда. Потом историки войны подсчитают: Подрышкин сбил триста девяносто один вражеский самолёт. А вот прикрывавших его хвосты за время войны сбили пятьсот восемьдесят пять. Таким образом, Подрышкин поставил рекорд воздушных побед: девятьсот семьдесят шесть, включая и своих, и чужих.
Вечная слава героям. Их подвиги нельзя забывать: никому и никогда, потому что за каждым крупным подвигом стоят вполне конкретные человеческие жизни.

65. Ночь царя

На берегу Петру Алексеевичу стоялось в кайф. Ветер бил в лицо, в ботфортах хлюпала студёная вода, волосы слиплись от изморози, но Пётр Алексеевич от всего этого только больше тащился.
- Глянь, Алексашка! Вот здесь я заложу город!
- Заложи, мин херц! Ей-богу, заложи! Апчхи… - Отвечал Алексашка. Ему давно следовало принять антибиотики, но бросить государя одного на берегу он не мог: ну, как тут бросишь, если на твоё место сразу же набегут какие-нибудь другие сволочи, чтобы стать самым близким царёвым корефаном?

Город заложили прямо с утра, в ближайшей корчме, за дюжину бутылок чухонского самогона. Потом Пётр Алексеевич пел песни, бил морды боярам и гонялся за солдатскими вдовами по окрестным улочкам. Потом купался в фонтане голый, но в ботфортах и треуголке, унд рубил топором в мелкие щепки два недостроенных корабля «Дятел Господень» и «Arbeitsfreudeigkeit Росса».* Причём особенно радостно было кромсать именно «Arbeitsfreudeigkeit Росса», ибо сей фрегат особо нравился императрице.
Потом Пётр Алексеевич вдруг загрусти: его пробило на измену.
- Гад я народу своему, а не царь! – Кричал он, и всё норовил упасть государственным рылом в поганую канаву. – Дай мне по едальнику, Алексашка! – Умолял Пётр Алексеевич, размазывая слёзы пополам с грязью по всему периметру чела.
- На, батюшка мой! На! – Отвечал Алексашка, молотя пудовыми кулаками по его величию. – Эх! Ух! Бах! Хрясть! Блямц!
Потом они поймали двух гишпанских послов, и с прибаутками утопили в нужнике.
Потом посетили купеческий пакгауз, но он слишком быстро сгорел и не дал удовлетворения пироманической страсти.
Потом лежали одиноко в самой большой луже на Пятой Линии, и плакали на брудершафт, сознавая до боли, что сей город – не русская земля отныне, а так – ЧЬЯ-ТО…
Но вот – чья? – вспомнить никак не могли, только совсем измаялись и ослабли, так что пришлось бежать к парапету, чтобы, значит, оперевшись на него грудью, долго и мучительно блевать в Неву.

                * (Нем.) – Радость и готовность трудиться

66. Собачий вальс. (Женский роман, который я не смог закончить из-за нахлынувших чувств).

Проходя мимо столба, собачонок Беся понял, что на его территорию вторгся чужак. Запах врага! Параметры удручали: злобен, коварен, велик и силён; химический привкус бешенства в мочевине и собачьего гриппа в слюне…
Беся решил, что ему всё это не надо. Стоило вообще дня три не показываться на улице.
- Слушай, - Сказал Беся Хозяйке, - Домой пойдём, а? Мне бы отлежаться.
- А что такое? – Встревожилась Хозяйка. – Сердце опять? Или – почки? Бесенька, скажи мне правду: ты же не оставишь меня одну? Ты же не умрёшь, как кошка Агафья у Тихоновых и попугайка Джо у Струве-Артамоновой? Бесенка, пожалуйста…
- Конечно, дорогая. Я не оставлю тебя никогда! Только – сейчас пойдём домой, а?
И они пошли домой.
Так собачонок Беся ушёл от судьбы, которая специально (сволочь такая!) пригнала за тридевять земель это чудовище – если уж не сожрать, не разорвать, так уж наверняка – заразить Бесеньку и довести до крайности ситуацию с жизнью.
Теперь Беся лежал на подстилке, и старался не думать о том, как плохо без ежедневных прогулок.
- Она милосердна ко мне и уберёт, если мне станет уж совсем невтерпеж. Однако, как же мне возблагодарить Хозяйку мою за всё то, что она делает для меня? Наверное, стоит возобновить рассказ Догиссеи Гавмера: ежевечерний ритуал перед сном, который прервался два года назад, когда Она, драгоценная моя Хозяюшка, на короткое время выходила замуж. Да! Именно так: её успокаивает Великий Эпос, и я сделаю это, как бы не было мне трудно говорить на их чёртовом человечьем языке по два-три часа подряд.
Хозяйка украдкой подсматривала за своим Бесенькой, и в глазах у неё стояли две больших и одна маленькая слеза.
- Я люблю одного только тебя! – Шептали губы сами собой. – Никто мне не нужен! Только ты, мой любимый, мой драгоценный. Мой, мой, мой!..
Короче, - всё! Не могу я больше! Слишком грустная получилась история.
Так что, остальное додумывайте сами: я пошёл пить валериану и закупать одноразовые платки, чтобы не утонуть на фиг в нахлынувших эмоциях.

67. Хрю-хрю Париж

- Полутона исчезли. Впрочем, яркого и однозначного цвета теперь тоже не найдёшь. Натура скурвилась: натурщицы, изволите видеть, дерут аж по десять франков за сеанс, а пленэр напрочь загадили туристы.
- А если уехать на какие-нибудь острова? Мастер, ведь есть же ещё на Земле райские уголки!
- Мальчик! Вы же, кажется, из богатой фамилии? Тогда вот вам мой совет: ломайте кисти, выбрасывайте краски, сжигайте холсты. Не фиг богатому человеку делать в этой нашей тайнописи смерти!
- Я понимаю, мэтр, вы всегда говорили так образно, так витиевато… я понимаю. Это всё осень, дожди, ваша простуда и humeur triste.* Но – я ведь видел, маэстро! - видел: какую прелесть вы вчера нарисовали! Мадмуазель с обнажёнными плечами и другая – с такой маленькой грудью, что я почти плакал...
- Никакой прелести там нет. Одна физиология! Слёзы у вас вызвали тщательно прописанные пропорции изображённой профурсетки: угол соотношения торчащих ключиц по отношению к рёбрам плюс оттенённые полудетские соски.
- Но ведь это и есть – высшее мастерство!
- Чушь. Это профанация искусства. Никакой эстетики, - allaitement artificiel зрителя пустой грубой формой. Вы рисуете башню этого негодяя Эйфеля, а все видят красотку из кабаре «Еtoile»: костлявую тварь с накокаиненными глазами. И они правы, а вы – нет, потому что им нужна эта дрянь, а не ваше виденье чёртовой башни. Эйфель убил культуру одним точным попаданием. Арматура сильнее живой плоти. Угол смертельней овала. Ничего нет, мальчик мой, из того, что делало некогда  живопись искусством. Мы с вами - имитаторы голосов давно вымерших птичек. Вам предстоит abandonner son rеve,*** и это – обязательная часть превращения просто рисовальщика в настоящего монстра, способного жить на заработок от своей мазни.
Молодой человек с уважением посмотрел на него. Они каждое утро ставили свои мольберты рядом. Юноша усердно писал Париж, а мэтр порою так и просиживал перед пустым листом, не оставив на нём ни одного мазка за весь день.
Осень только-только входила в права. Жёлтый колер листьев отчётливо отделял живое от увядающего, зелень умирала, но была в этой смерти некая потаённая страсть.
- Он не может не видеть ЭТО! – Думал юноша, вглядываясь в стальной профиль хищного лица того, кто уже навсегда вколотил своё имя в скрижали живописи. – Всё дело в том, что его возраст совпадает с возрастом осени. Да, именно так: узнавание! Вот что мешает ему писать сейчас… в этом есть пафос и величие. Господи! Как же мне повезло: я вижу каждый день КАК он отбрасывает соблазны писать случайное, чтобы вычислить главное, и запечатлеть это главное на своих холстах.
А мэтр думал о том, что он совершил в жизни только одну, но самую главную ошибку: так и не научился пить.
- Как это, всё-таки, отвратительно: стареть трезвым. – Так думал он, и с отвращением заглядывал через плечо без остановки рисующего мальчугана на все его полные до краёв жизнью картинки. Ему просто хотелось жить, но (увы!) он не знал уже: как это сделать, если нет никаких желаний, кроме одного единственного - просто НЕ УМИРАТЬ, и всё.

                * (Фр.) – грустное
                ** (Фр.) – искусственное вскармливание
                *** (фр.) – проститься с мечтой

68. Ящерка

Хвосты она научилась отбрасывать сразу и резко, с приходом половой зрелости, когда стали к ней лезть всякие и разные, норовя схватить там, где мама не разрешала. К семнадцати годам было уже, что вспомнить, и что забыть. Особенно досадный хвост вышел с одним уродом из-за сходства его с известным певцом, к которому Ящерка оказалась логически привязана из-за отсутствия вкуса к хорошей музыке и малой личной культуры. Когда урод стал невыносим, она его ухайдакала в подворотне, оставив хвост в ране. По яду её запросто могли вычислить, но пронесло. Дальше Ящерка стала умнее, и всегда после акта возмездия уносила хвост с собой, чтобы потом (тайком и украдкой) сжечь его в печурке родового гнезда.
  Любовь ящериц – вещь загадочная и довольно противная. Холоднокровность не позволяет им испытывать ничего, кроме раздражения, но природная необходимость размножаться берёт верх над разумом чаще, чем разум – над природой.  «В единоборстве этом проходит закаливание любого из тех, чья участь – быть ящерицей в мире, полном несправедливости к самой сущности нашего вида. Природа, побеждая разум, не позволяет нам исчезнуть, как виду; разум, побеждая природу, даёт хитрость выживающего всегда и везде, в любых обстоятельствах и местах», - писал Гумм де Гамм в трактате «Выживающий или мир будет за нами».
Вначале Ящерка очень переживала по поводу всего этого, а потом поняла: сами люди поступают с окружающим миром ещё хуже, используя всё, что встретят, либо в пищу, либо для размножения.
С каждым пройденным хвостом Ящерка становилась взрослее. Зрелая особь lacerta rationabilis* способна отбросить до двадцати одного хвоста в сутки, увеличив, таким образом, шанс своего выживания ровно в двадцать один раз, то есть – освобождая двадцать одно место под солнцем для себя и своего вида.
Почему же люди так падки на тело ящерок? Ответ прост: феромоны и похоть. Первые вызывают второе, и тогда уже нет ничего, кроме одуревшего млекопитающего.
С отбрасыванием хвоста связана вся бесконечно изысканная и нежная духовная жизнь ящерок. Тут всё дело в воображении, ибо воображение ящерок устроено весьма своеобразно. Воображение ящерок оптимальнее всего было бы сравнить с процессом построения безукоризненных логических схем, которые не может исказить абсолютно никакое вмешательство каких-либо известных в окружающем мире факторов. Такие логически построения доводят ящерок до состояния экстаза, и тогда они способны к ещё более изощрённым поступкам по освобождению территории от мешающих выживать видов.
Вот и сегодня: встретив свою потенциальную на данный момент половинку, Ящерка отдалась ему со всей логичностью в случившемся влечении, а потом съела, заботясь, опять же со всей логичностью, исключительно возможным продолжением рода.
Выбранный объект был на вкус достаточно комфортабельным, так что -  плодовынашивание, зависящее во многом от съеденного после оплодотворения самца, проходило в дальнейшем чётко и  адекватно.
Между тем, как и все её сородичи, наша героиня с момента беременности больше хвост отбрасывать не могла, а только помечала ядом территорию, пока не произвела ожидаемых детёнышей, которые благосклонно начали свой жизненный путь со съедания мамы, получив, таким образом, первую и самую главную информацию: что можно, что нужно, а чего не можно и не нужно никогда.
Информация эта таиться в самой плоти ихней вкусной маменьки, так что, съесть её – это всё равно, что получить самый первый на свете урок  сохранения себя за счет кого-то другого: самый главный изо всех уроков на свете.

                * (Лат.) - ящерица, наделенная разумом

69. ВОСЭ

Термин «эволюция» состроен от латинского «evolutio - развертывание» и подразумевает изменения в обществе и (или) природе, их направленности, порядке, закономерностях. Революция же – как раз наоборот: от позднелатинского «revolutio» — «поворот, переворот». Термин подразумевает глубокие качественные изменения в развитии каких-либо явлений природы, общества или познания.
Эволюция (по мнению тех, кто верит в таковую) определяет состояние какой-либо системы и рассматривается как результат более или менее длительных изменений ее предшествовавшего состояния. Отметим также, что в более бытовом смысле «эволюция» отражает набор расхожих представлений о медленных, постепенных изменениях, что (в отличие от революции) считается (почему-то!) «лучше» (извините за неадекватность и вульгарность терминологии).
Впрочем,  всё дело в господствующем на данный момент приоритарном мировоззрении. Оно существует в виде «модных» теорий и является продуктом массового сознания (опять же, если верить, что существует ещё и такая хрень, как «массовое сознание»).
Было время, когда приоритарной идеей была революционность. К чему сие привело, знают все. А вот ЧТО БЫЛО НА САМОМ ДЕЛЕ, знаем только мы, избранные.
Наблюдатели: такова наша роль. Просто смотреть, и ни во что не вмешиваться.
 Итак, лично я, живущий тысячу лет, видел буквально следующее: к власти пришли одержимые идеей эволюционеры, фанатики, расстреливающие всех, кто идёт революционным, а не эволюционным путём. Великая Октябрьская Социалистическая Эволюция произошла потому, что некая страна дозрела до большевиков, эволюционировала до полного краха царизма, и всё такое прочее.
Собственно, дальше начался кошмар. Выходило, что эта некая страна эволюционировала и до гражданская войны, и до петлюровщины, и до братоубийства, и до военного коммунизма с диктатурой пролетариата, включая сталинские репрессии, вторую мировую, развитый социализм, застой, и…
Всё перечислять смысла нет. Нынче, в наступившем XXI веке, я с ужасом смотрю в окошко своей бронированной хрущобы, и думаю о том, что я – Наблюдатель, избранный и всё такое, переживший всё вышеперечисленное, в своей эволюции достиг понимания того, что эволюция ничем не лучше революции.
Чего и вам желаю.

70. Самая грустная и, одновременно, самая короткая история

Конский голос раздавался в голове Иванушки, но это был не глюк, а сказочное везение.
- Ваня лисен ту ми! Лисен, Ваня!
Но Ваня не мог лисен. Он был абсолютный дурак.
Вот такая история.

71. Ночь

Пришла ко мне ночь, села на окошко. Спрашивает:
- Как живёшь?
- Ничего, - говорю, - живу. Вот, рассказик сочиняю.
- Молодец. А про чо рассказик?
- Про тебя.
Ночь удивилась, но эмоции свои сдержала мастерски.
- А кто, - спрашивает, - тебе дал такое право – про меня писать? Я лично никому этого не позволяю. По причине глубокого несогласия с теми словесными формами изображения меня, на которые падка современная мало образованная писчая братия.
Тут уж я растерялся.
- Но ведь как же, извиняюсь, это можно – про тебя и не писать? Про то, какая ты, и какое у тебя, и как с тобой, и – наконец! – каково без тебя…
Ночь насторожилась.
- Гм. – Произнесла она несколько встревожено. И потребовала: - А ну-ка, ещё что-нибудь!
Я сказал. И про необходимость бороться с одиночеством; и про необустроенность человеческого сознания, где любая маломальская темнота сродни первобытному страху; и про то, какая она классная – эта моя ночь: лучше не бывает!
- Слушай, а ведь ты – настоящий. – Ночь посмотрел на меня такими глазами, какими не смотрела до этого ни разу. – Чо стоишь? – Вдруг заорала она. – Быстро! Садись и пиши!

И вот с тех пор я уже пишу не переставая.