Мысли вслух

* * *
      Тогда мы сидели в подъезде, между четвертым и пятым этажами. На четвертом жил наш приятель Фёдор. Но чаще всего мы проводили время на нейтральной территории, летом на улице, зимой в подъезде.
     Когда-то мы с Фёдором учились в одном классе, но жизнь раскидала нас, кого куда, точнее сказать, Фёдора, за очередную неудачную кражу, «закрыли» в спецшколу. Да и я недолго прослонялся по школьным коридорам. В 8-й класс я не пошёл, надоело постигать школьные науки.
      Вторым моим другом был Фокс. Он тоже не отличался тягой к знаниям и примерным поведением. На малолетке он получил прозвище за коварный свой нрав, а также за то, что и вправду похож был на лиса. Сейчас он на корточках сидел напротив нас с Фёдором и курил.
      Фёдор и я (да, кстати, меня зовут Гоша) устроились на большом сундуке, закрытом на навесной замок.
- Этого сундука здесь никогда не было, - проговорил Фокс, затягиваясь дымом.
- Да полковник тут один заехал. - Фёдор повернул голову в сторону пятого этажа.
- Вчера раскричался на нас с Гошей, за то, что на его сундуке сидели.
- Жирный такой кабан. – Я прикурил сигарету.
- Покурим. – Фёдор повернулся на звук приближающихся по лестнице шагов. В это время, легок на помине, появилась сначала фуражка, затем сам наш вчерашний знакомый. Он видимо слышал наш разговор,  потому что взгляд его глаз характерно говорил о его настроении, отнюдь не добродушном.
- Эй вы, бездельники, опять здесь сидите? А ну, марш отсюда! – на повышенном тоне обратился к нам полковник, даже щеки у него затряслись от излишнего возбуждения. Никто не шелохнулся. Полковник рассвирепел:
- Шпана, вон отсюда!
В тишине прозвучал голос Фёдора:
- Где хотим, так и сидим, дядя.
- Только не на моём сундуке.
Мы не спеша встали с ящика. Видимо не найдя, что сказать, полковник оглядел нас и поднялся на свой этаж.
- Опять матери будет жаловаться, - грустно поделился своими опасениями Фёдор.
Через пару дней мы курили анашу на том же ящике.
- Давай откроем замок, посмотрим, что в ящике, - предложил Фокс.
- Открыть несложно, сейчас.
Фёдор вернулся с куском арматуры. Поколдовав с замком, он открыл его, с нескрываемой гордостью посмотрев на нас с Фоксом. Подняв крышку, мы увидели много разных вещей. Наборы кухонных ножей, досок для резки овощей, шкатулок. Сундук был почти полон, всё было по отдельности обёрнуто в плотную бумагу.
- Ширпотреб, - с уверенностью произнес Фёдор.
- Он его, наверное, на рынке продаёт! – засмеялся Фокс.
Мы его поддержали, стояли и хохотали. Фокс взял большой нож и, гримасничая и кривляясь, размахивал им.
- Подожди, давай закроем, - Фёдор с опаской прислушался к шагам внизу. Но было поздно.
- Как вы смели? – Это появился полковник.
- Открыли зам…ок, - на полуслове осёкся полковник, увидев нож в руке Фокса.
- Дай сюда, вид у полковника был уже не такой грозный.
Фокс бросил нож обратно в ящик, крышка захлопнулась с оглушительным стуком. Полковник вздрогнул, молча смотря на нас.
Мы вышли на улицу, шел снег, было холодно. Мы отправились домой к Фоксу. Подходя к своей квартире, Фокс нахмурился. Из-за двери слышны были громкие пьяные голоса и музыка.
- Опять отец пьет, - нахмурился Фокс.
- Ладно, давай по домам, - предложил я. Попрощавшись, мы разошлись.
Судили нас с Фоксом через месяц после моего восемнадцатилетия. На суд пришли приятели, подруги, Фёдор тоже был. На последней краже нас «спалили», и за несколько эпизодов определили нам наказание в виде лишения свободы на 4 года общего режима. Через две недели после суда нас отправили этапом на зону. На тюремном дворе стояло несколько автозаков. После сверки мы с Фоксом оказались в одной машине. Затем долго ехали, было жарко и тесно. Но вот машины остановились, послышались голоса и лай собак, затем дверь открылась.
- Приехали, - прокомментировал кто-то.
- Выходи по одному, бегом, первый, второй, третий.
По бокам стояли солдаты с автоматами. Овчарки срывались в злобном лае.
- Бегом, суки, - крикнул сержант.
- Сам сука, петух красный, - Фокс спрыгнул с машины на землю. Тут же он получил от сержанта удар по спине. Другой, ефрейтор, наотмашь ударил Фокса дубинкой.
- Бегом!
Следующим был я. Процедура повторилась. Затем, уже в зоне, нас построили для ещё одной сверки. Мы с Фоксом стояли рядом. Кто-то произнёс: – Хозяин.
Фокс повернул голову и замер. Следом за ним посмотрел и я, и увидел полковника, соседа Фёдора. У меня похолодело в душе, но внешне я остался спокоен. Хозяин медленно шел вдоль строя. Остановившись напротив нас, он хищно улыбнулся.
- Добро пожаловать, бездельники, - прищурил он глаза.
Фокс будто стал меньше ростом.
-    Этих двоих в изолятор! – распорядился старый наш знакомый, а я подумал:                действительно, пути господни неисповедимы.
С.Б.



* * *
- Надоела она мне, - Лёха мутным взглядом смотрел в стакан с водкой.
- Но ты же говорил, что уехала она к матери? – отозвался Генка, его приятель, также сильно захмелевший. В комнате уже давно царил беспорядок. Застоявшийся воздух, а также большая доза спиртного одурманили Лёхин мозг, можно было подумать, что он говорит сам с собой:               
- Пять лет пошло, как  её не стало, - Лёха уставился в пространство, затем. Махнув рукой, словно отгоняя призрак, медленно и тихо произнес:
- Понимаешь, Генка, я её в серной кислоте… Понимаешь?
Генка пить не стал, а сидел и молчал. Они жили в одном подъезде и с некоторых пор стали часто выпивать вместе, хотя раньше никогда не общались, а только здоровались при встрече. Генка завидовал Лёхе, а потом его не замечал, Лет десять назад у Лёхи, а тогда Алексея Николаевича шло всё хорошо. Работа, машина, дача, квартира, все радости жизни. Деньги водились немалые. Генка, работая сторожем, не мог себе этого позволить, но амбиции у него были большие. Зависть его съедала.
Последние два года Леха запил, перестал следить за собой, пропил машину, многие вещи, с работы его выгнали. Может быть, водка их и сблизила,  они часто сидели у Лехи и выпивали. Генка слушал, и закрадывались в его голову мысли, ещё не четкие, но уже имеющие определенную направленность: - Пусть говорит, нужно узнать всё. Он ещё не знал, для чего ему это, но он уже знал что использует это во вред Лёхе.
- Никогда бы, Лёха, не подумал.
Лёха отвлёкся от своих дум, взялся за стакан.
- Хочешь, я тебе всё расскажу?
- Расскажи, полегчает.
- Учились мы с Ларисой в одном институте, тогда уже на пятом курсе. Я учился отлично, спортсмен, комсомолец. Уже тогда меня пророчили в начальники. Не  увлекаясь сильно женским полом, я учился. Но вот появилась Лариса, её я и раньше видел, но внимания не обращал. Так, серая мышка. Однажды мы с ней остались в комнате одни, она сама пригласила меня к себе в общагу. Причину нашла обычную, попросила помочь ей по химии. Не успел я заметить, как она разделась. Сорвав с себя платье. Стала меня обнимать, снимать с меня пиджак, словно в кошмарном сне. В комнату ворвалась ватага комсомольских активистов, скандал, она в слёзы, они в крик. Я ушёл. Вечером меня вызвали на Бюро комсомола. Встал вопрос – или женись, или из института и комсомола долой.
- Не мог я бросить институт, - продолжал Лёха, - после четырёх лет учёбы, лишать себя бедующего! На собрании присутствовал ректор, мне нужно было выбирать, я выбрал институт, а стало быть, женитьбу. Лариса им тогда сказала, что я её изнасиловать собрался, насильно раздел. Только потом я узнал, что, оказывается, это был заговор, интрига. В институте у Ларисы была подруга и они с неё договорились о времени, когда ворваться в комнату. В общем, скандал, бюро комсомола, женитьба, всё было распланировано. И она становилась женой перспективного бедующего руководителя. Узнал я всё это уже после регистрации. С тех пор я стал часто пить. Но внешне наша жизнь была на достойном уровне.
После окончания института меня взяли на химический завод инженером, потом стал главным инженером, зам.директора. Намекали, что моё директорство не за горами. Я старался. Скрывая презрение, дарил жене цветы, чтобы внешне всё было прилично. Она видела, понимала, плакала и просила прощения. Позднее обнаглела, стала жить своей жизнью. Так мы прожили 12 лет. Невозможно поверить, но я не спал с ней ни разу. Уехал я как-то с приятелем  на охоту. Пили мы с ним на заимке, на третий день я вдруг ясно понял, что обязательно должен убрать из жизни это существо. Не убить её, как обычно, а просто растворить её. Я уже знал, как это сделать, серная кислота вполне годилась для этой цели. На заводе её было достаточно. На следующий день я предложил ей навестить дальних родственников. Она, естественно, не могла отказаться и вечером уехала. Суббота и воскресенье были в моем распоряжении. За это время я на своей «Волге» привез две большие бутыли с неразведенной серной кислотой. Уезжая на вокзал встречать Ларису, я поставил бутыли в душевую. На вокзале купил цветов и встретил её с улыбкой. В машине шутил и смеялся. Такого не было никогда. Она была поражена. Мы поехали в ресторан, долго сидели там, даже танцевали. Я был рад, что скоро отделаюсь от неё. Домой приехали поздно, никто из соседей нас не видел. Она пошла умываться, я за ней.
- Сейчас я помогу тебе умыться, - с этими словами я начал её душить. Скоро она уже перестала дёргаться. Положив её в ванну, я снял с неё часы и украшения, они не растворяются в кислоте. Затем, отвинтив крышку, стал медленно выливать в ванную содержимое первой бутыли. Появился неприятный запах. Вслед за первой я опорожнил и вторую бутыль. Лариса на глазах превращалась в бесформенную массу. Задернув всё это шторками, я вышел, закрыл дверь, снял резиновые перчатки. В тишине были слышны булькающие звуки, доносящиеся из ванной. А может показалось. Достав из холодильника бутылку «Столичной», налил себе стакан и залпом выпил, закурил. Сидел долго, потом выпил ещё.
- Вот она была и нету.
Пока я не допил следующей бутылки, я не двинулся с места. Вернувшись в душевую, я увидел лишь жидкую массу на дне ванны. Взявшись за цепочку, я потянул её вверх, пробка была тоже из металла, иначе бы она растворилась. Лариса, журча, потекла по трубам. Я смотрел, как зачарованный. Вот и всё. Потом сполоснул ванну водой, нужно было её давно  заменить, но я этого до сих пор не сделал. С тех пор я больше не пользовался ванной, ни разу.
Генка слушал, затаив дыхание, лишь изредка кивая. Лёха замолчал. Они сидели в тишине, на кухне капала из крана вода. Потом Генка налил Лёхе ещё стакан, себе немного, выпили.
- Ложись спать, Я пойду, утро вечера мудренеё. Поздно уже.
Генка похлопал Лёху по спине, встал. Лёха никак не реагировал, смотрел в одну точку. Генка, прикрыв входную дверь, домой не пошёл, а отправился в милицию. Пытался там что-то объяснить дежурному, но тот его прогнал. Генка, выспавшись дома, отправился поутру к одному их милицейских начальников и выложил всё, что знал. Когда оперативная группа ворвалась в открывшуюся дверь, то Лёха уже был в другом мире, а его тело раскачивалось на бельевой верёвке в ванной комнате.
Прошло пять лет с тех пор, как последний раз видели Ларису в городе, Все думали, что она уехала к своей матери. Эксперт нашёл частицы человеческой плоти, въевшиеся в покрытие ванны.
А Генка по вечерам сидел дома, пил водку или вино, и вспоминал своего бывшего собутыльника.

                ***   
Очерк      Найти себя

Редкий случай, когда природа дарит человеку таланты, совмещая это с высокими умственными способностями. В довершение, не забывая наградить своё творенье работоспособностью, стремлением созидать, приносить пользу не только себе, но и окружающему миру. Хотя, мало кто знает, где грань, разделяющая понятие «себе», от понятия «окружающему миру».
Я встретился с таким человеком в армии, в одном из «почтовых ящиков» на Дальнем Востоке нашего необъятного Советского Союза, сильного и непобедимого ещё, государства.
Проходил я тогда срочную службу в войсках связи, и полковник Малышев Виктор Михайлович был начальником нашего 8-го отдела. Полковник Малышев к тому времени закончил военную академию, был полон сил и энергии для служения отечеству.
С первого взгляда трудно было определить его возраст. Возможный интервал мог быть между тридцатью пяти и пятидесяти годами. Позже я узнал, Малышеву 43 года. В уголках темно-зелёных глаз заметны паутинки морщин от постоянной привычки их немного прищуривать. Во взгляде, за внешней холодностью скрывалось внимание к окружающей действительности, а главное, пожалуй, внимание к людям. От взгляда Малышева, казалось, ничего не могло ускользнуть. Внешне всегда спокойный и уравновешенный, он иногда выдавал своё эмоциональное состояние искрящимся взглядом. Когда был чем-то недоволен, казалось, вот-вот вылетят две маленькие молнии. Иногда чуть приподнимется левая бровь, чаще, при принятии решения или же при удивлении, последнее впрочем, было очень редко.
Высокий лоб с несколькими горизонтальными морщинками, сходящимися у надбровных дуг с двумя вертикальными, глубокими морщинками у переносицы.
Густые, темно-русые волосы, слегка посеребрённые у висков, всегда коротко острижены. Прямой, чуть заострённый нос, редко улыбающийся, плотно сжатый, тонкими линиями рот. Крупный, волевой подбородок.
Движения Виктора Михайловича были чёткими, по военному рациональными.
Свою форму, всегда образцово сидящую на нём, чистую и отглаженную, он носил с достоинством, без лишней показушности.
Малышев был офицером и этим гордился, но более всего тем, что он является частью Великой, сильной и непобедимой Армии. Защитник, он всего себя отдавал службе народу, своей стране. Таких сейчас мало, их, в основном, можно встретить в дальних гарнизонах. Такие, как он, делали свою работу для отечества, хотя сейчас это у многих вызывает ироническую усмешку, в основном, у обычных обывателей, склонных урвать побольше для себя. Но именно такие и нужны сейчас для России, пока она ещё не пропала совсем, потеряв лицо.
Виктор Михайлович постоянно стремился быть лучше не кого-то, а самого себя, вчерашнего. С отличием окончил школу, военное училище, академию. Малышев располагал к себе, своим вниманием, одинаково был вежлив и с рядовым солдатом и с генералом, кроме, конечно, понятий служебной субординации. Всем было интересно с ним общаться. Полковник умел слушать собеседника. Он поражал своими познаниями во многих различных областях. Дав слово, никогда не нарушал его. Сутками Малышев мог не выходить на поверхность земли из нашей «коробки» – подземного узла связи, фанатично добиваясь конечной цели. В это время у него появлялись небольшие тени под глазами, и от нехватки свежего воздуха на лице проступал сероватый оттенок. Но это всё улетучивалось на Солнце, после нескольких дыхательных упражнений на чистом лесном воздухе.
Он удивительно легко передвигался при росте 185см и весе около 90кг. Легкость в движении была обусловлена постоянными физическими упражнениями и дыхательной гимнастикой.
Нам, его подчинённым, было приятно видеть, когда он, в спортзале, где по вторникам у нас проходили «боевики», без проблем, после разминки, поднимал штангу 100кг, а потом устраивал импровизированный поединок с несколькими прапорщиками и офицерами, вполне серьёзно занимающимися кто рукопашным боем, а кто каратэ-до.
Лишь один майор Мельников из особого отдела был Малышеву серьёзным противником. Малышев легко уходил от ударов и свои наносил, часто из невыгодных, положений. Хотя всегда казалось, что его руки с небольшими ладонями и длинными узловатыми пальцами, более подошли бы музыканту или ученому.
Достоин Малышев уважения за ум, знания, упорство, за то, что нашёл себя в жизни, а главное, за то, что имея силу, власть, множество способностей и возможностей, он не занимался самолюбованием. Старался быть объективным и справедливым, готовым всегда помочь человеку интересующемуся, кроме конечно того, что являлось секретностью. А пройти проверку властью, не разменявшись, остаться человеком, способен только очень благородный человек с духовным богатством. Хорошо, когда такая личность нужна своей стране.   Отслужил с честью, Сейчас на пенсии, доживает свой век в обшарпанной квартирке.Не скопил денег на старость.Он не ругает государство,он служил ему.А государству не нужен уже больной пенсионер. У государства есть пока…те,кто будет его защищать…
 



                * * *
Непривычно чужую обстановку он как будто примерял к себе. Как обычно, в зале образцов одежды каждый посетитель примеряет в воображении ту или иную модель. Но у него было не праздное любопытство, а жизненно необходимая задача – войти в эту среду, занять ячейку, стать важной частью огромного целого. Он попытался представить мысли и чувства окружающих людей, входя в роль такого же, как они.
Временами это у него получалось, он давно уже здесь. Но чаще не успевал, отвлекался., а потом ругал себя за это.
И лишь когда был один, он мог себе позволить вспомнить свой далекий мир, привычный и понятный мир ДОМА. В эти минуты останавливался взгляд на чем угодно, но он не видел предмета, он видел картину другой, предыдущей жизни на далекой планете.

* * *
Жизнь у людей проходит в тряске. Трясет невидимая рука Всевышнего свое сито. И осыпается не нужное и не настоящее. Шелуху уносит ветер, зерна остаются. Кто сдался, не сопротивляясь, тот проиграл, тот упал в осадок. Кто легкомысленно не понял сути себя, того унесло ветром.
И только целостные личности достойны своего назначения. И никакая тряска им не страшна.

* * *
Первенец Адама и Евы, стал убийцей. Убив брата, он открыл нескончаемый счет. Но что лучше, убить или встать на колени? Быть жертвой или хищником?
Сопротивляясь и защищаясь - нападать. Ведь «лучшая защита – нападение». Не ради своего удовольствия и утоления жажды, а ради справедливого возмездия.

* * *
Скромная глупость, не желающая показывать наготу, чаще прикрывается невезением.

* * *
Я не верю в абсолютные и неизменные установки добрых или плохих качеств. Не бывает неизменных, абсолютных понятий.

* * *
Если быть русским, то мало быть русскоязычным или иметь русское гражданство.

                * * *
Основа – это правило, а исключения – это ничто.

* * *
Яблоко с червяком внутри – это так похоже на человека грехов.



                * * *

Солнце заживляет раны. Хорошо бы взвиться над землей, озером, лугами, церковью и лесом. Жизнь почти прошла, наполненная многим. Вот и осталось старику-Змею греться на огромном камне. Свернуться во множество колец и греться. Тепло проникает в тело. Полное расслабление, покой. Пробежит испуганный зайчонок.
- Глупыш, ты мне уже не нужен. Мне хватит солнечных лучей и свежего воздуха. А было время, не упустил бы тебя.

                * * *

Мы не можем считать своим океан, или выращенный цветок на подоконнике.
На сколько возможно считать своими детей, дом, вещи?
Скорее всего, мы принадлежим окружающему нас миру, нежели наоборот. Мы его часть.
И более всего мы принадлежим тому, о ком или о чем думаем.

                * * *