Хочу овладеть немой речью

После того, как убедилась, что культовые обряды в храме Афродиты-Астарты совершаются своим чередом, и даже без меня поток поклонников к моей статуе не иссяк, я посетила главного писца Угарита Илимильку. Хозяйство у жреца письмен-ности было горячим: на раскаленном поде круглой печи обжигались глиняные таблички с клинописными текстами заказанные царской канцелярией, жреческой коллегией, конторами купеческих гильдий и, редко, поэтами или авторами частной переписки. Много табличек заказывали чужеземные торговые дома. Доставка тяжеловесной корреспонденции производилась скороходами заказчиков. Верховный жрец царства и писец двора попал в немилость к Великому царю, как я уже говорила, за не корректное высказывание о действиях его воинов в битве при Кадеше. Но извесность угаритского издательства распространилась от Мемфиса до Вавилона, от Хаттусы на севере до Сабы на юге, что заставило царя Угарита Амураппи послать в Хаттусу табличку со словом: «Великий царь, мощный копьём, да продлит Тешуб твои дни, когда писец Илимильку вел хронологию боя под Кадешем, ты еще не был Великим царём, и твоё подозрение в оскорблении величества нашёптали тебе враги и завистники нашей славы. Талант Илимильку принадлежит всем народам Ойкумены. Благодаря его труду наши имена сохранятся в веках. Прошу тебя, Великий царь, сменить гнев на милость и забыть ту помарку, которую допустил писец. А мы прикажем нашим мастерам извести этот абзац со всех табличек» Это слово Амураппи сейчас и обжигалось в печи. Главный писец сам контролировал обжиг защитного для него слова. В мастерской, придающей вечность словам, я и познакомилась с известным  издателем.

– Привет тебе прославленный хранитель гимнов и молитв, посредник между богами и людьми. Да не коснётся тебя гнев земных владык, а небесных ты умилостивишь жертвой в храме Афродиты-Астарты.

Я склонила голову перед жрецом высшей иерархии, так как входила в его коллегию. Илимильку простёр руку способную держать не только письменный скребок, но и меч, и благословил меня словами: – Приветствую и благословляю тебя, сестра, да пребу-дет благодать Мелькарта в твоём сердце. Что привело невесту царя Египта, да живёт он вечно, вековечно, и жрицу культа любви в столь жаркое место?

Илимильку вывел меня в сад, где били фонтаны под напором воды, который создавали чаны, устроенные на горе Цапану.

- Хочу постигнуть искусство немой речи.

Жрец коснулся лепестков лотоса, росшего в бассейне соединённом с чашей фонтана, рукав его полосатого талеса погрузился при этом в воду.

– Как тебя понимать, сестра? Ты училась в храмовой школе  и знаешь многие языки.

– Учитель, я хочу овладеть тем тайным смыслом, который скрывается между клиньев, тем искусством, которое содержит сокровенную божественную мысль, не выраженную явно, но до читателя каким-то чудом она доходит.

Издатель очень внимательно стал вглядываться в меня. Естественно, что он отметил мой каласирис, платье с золотой нитью, который по пустякам не одевают, и что «форточка» для груди на нём была закрыта, и короны Кинира с полумесяцем нет на голове, и наглый перстень Менелая на руке моей отсутствует. Он понял, что пренебрежение к знакам знатности подчёркнуто не спроста, что к нему пришла скромная ученица за сокровенной истиной, и она не хочет, чтобы предметы внимания придали вес её просьбе. Он показал на увитую плющом затенённую беседку, и когда мы её заняли, ответил: – Я понимаю, что женщине твоего уровня неплохо бы вла-деть стилем Пентаура или Санхуниатона. Великая супруга Рамсеса Иситнофрет ведёт переписку с женой Хаттусили Пудухепой. Я не читал их писем и ничего не могу сказать о стилистике, но думаю, что изящество мысли не превосходит принятых в их среде традиций. Искусство же письма должно ломать сложившиеся каноны, только тогда литература поспеет за жизнью.

Илимильку ещё раз внимательно посмотрел мне в глаза.

– Не женское это занятие. Хоть и не владение оружием, но не менее ответственное. Мой перед тобой пример: не угодишь властям, и тебя подвергнут испытанию водой у колеса. Так или иначе, но писатель принимает чью-либо сторону, середины нет. Даже у богов раздваиваются мнения по поводу спора людей. – Он усмехнулся посетившей его мысли и сказал: – Язык любви без слов понятен жестами, танцами, пластикой. Зачем тебе загружать голову ненужными в твоих занятиях знаниями?

– Пока я жрица, а не богиня, я издаю радость любви в одном экземпляре. Слова, высеченные на цилиндре, можно прокатывать по сырой глине и радовать ими многих. Звук голоса тает за несколько шагов, а слово застывает в глине и переносит любовь далеко.

Жрец вскинутыми бровями подчеркнул  мой вывод о распространении любви в прост-ранстве.

– Превосходно, даже я так доходчиво не объяснил бы роль письма. Сочинителей достаточно, сестра, они к твоим услугам. Стоит им передать зерно, как они засеют им табличку или папирус. Добавлю, что науку иносказательности никто быстро не осваивал и не каждому она под силу. Можно положить под её колесницу жизнь и ничего, кроме переломанных рёбер, не извлечь.

– Я готова,– упрямо настаивала от совершенного непонимания сложности задачи.

– Тогда пошла вон! – Писец впал в ярость, встал передо мной обелиском и указал на выход.– Грамотность еще не основание, чтобы сочинять. Можно нижним местом прель-стить фараона, но словом это сделать значительно труднее. Рамсес словом избежал полного поражения под Кадешем. Ты можешь это понять? Великие цари не копьём, а словом создали свои сверхдержавы. Ты можешь это понять? Боги не руками, а словом создали мир. Ты можешь это понять? Вот что такое слово и сила, заключённая в нём. Никто не может передать эту силу другому, если сам Мелькарт не вдохнёт её в писца. Ступай, и лучше корячь ноги перед жертвователями, это у тебя прекрасно получается.

Меня от роду не охватывал стыд, и кровь не заливала лицо, а тут шла и горела от обиды. В эту минуту мне была не нужна победительная сила слова, наука писца. Я его ненавидела, так укусить, так обесчестить. Да что он знает такое, чего без его помощи не постигну сама. Я думала только о мести, как пуще уязвить жреца. Ну как ещё могла я исхитриться, кроме как как-то искусить Илимильку жертвой любви и непременно со мной. Но как, ведь жертва добровольна, и только в исключительных случаях, когда гражданам грозит голод в результате засухи, или неприятель осадил город, тогда, чтобы умилостивить плодородную Афродиту или воинственную Анат верховный жрец принародно вступает в священный брак с настоятельницей храма. Такие беды Угариту не грозят. И в храме ещё сидела и размышляла над словами Илимильку и всё больше не понимала и понимала их. «Если сам Мелькарт не вдохнёт её в писца». Так молить бога о вдохновении. И с того дня ничем не занималась, кроме молитвы о даровании мне способности немой речи. 

И вот заметила, со всех сторон в меня лезут чужие мысли.

«Долго ли ещё буду в этом храме мужиков доить? Опротивело. Куда бы сбежать?»

«Наша-то невеста заперлась в крипте и в уд не дует».

«Клиенты на каменную бабу ложатся, а нам в подол ничего не кидают».

И откуда-то издалека, приглушённая: «Объяснила бы без обиняков, зачем ей понадобилось художественное письмо».

Поняла, что читаю немые письма без табличек и папируса.

«Чтобы Йахве онемел»,– ответила.
«какой Йахве?»
«Который назвался сыном Саваофа».
«и Саваофа не знаю».
«Выдуманный предводитель воинств перешедших Евфрат».
«зачем Йахве неметь?»
«Ему однажды уже отрезали язык. При наличии немой речи он остался говорящим, угрожает всем богам, готовится стать ипостасью Саваофа, грозным богом евреев. 600 их тысяч способных стрелять из луков уже истребили всех куропаток в Синайской пустыне и скоро устроят резню в Ханаане. Нужно антислово, которое затмило бы проповеди Йахве».
«не тот ли это Йахве, что изменил нам под Кадешем?»

Через несколько дней поймала мысль Илимильку: «приходи в библиотеку глиняных табличек».

Библиотека находилась в северном дворце Карату. Был ещё южный дворец, старее северного. Хранилище документов занимало несколько залов, один – публичный, другие открытые для посещения учениками храмовых школ, жрецами и писцами. Свет-ских писцов выпускали царские школы. Таблички снимали с полок жрецы-хранители и подносили читателям.

В центре зала стояла статуя бога Тота1 с головой ибиса, в руке бог держал палетку писца.

Секретарь царской канцелярии вышел в белом талесе в красную полоску сосредоточенный на мысли, которая придала его лицу строгости. Я даже убоялась, давно не чувствовала себя ученицей, но желанием мести ещё была полна. Снова признак стыда покрыл мне лицо, и я нагнула голову, чтобы не встретиться с проницательными глазами писца.

– Будешь приходить сюда каждый день и брать у брата хранителя «Историю финикийских богов». После каждого чтения приходи в мастерскую потолковать.– Выдержав паузу, спросил: – Каким богам посылаешь слово в час молитвы?

– Мелькарту и Афродите.

– Молись Баалу. Он нуждается в подпитке. Мелькарт с Афродитой Йахве не по зубам, так как не достанет еврейская рука до Тира и Микен. Баал же бог молодой, его слава – слава Угарита. Афродиту тоже возноси, народы моря крепнут, никто не знает, что нас ждёт, какие боги придут на нашу землю. Если ахейские, то они встретят здесь свои храмы.

Не знал, мудрый писец, не разбирался в психее молодых народов, опьяневших от новизны жизни, от свалившегося на них счастья совершать подвиги и превращаться в героев, которых прославляли, и которые забыли, откуда к ним явились боги. Сам-то Илимильку знал происхождение ахейских богов, если поверил Санхуниатону, перепи-анный свиток которого он мне дал. С папирусом Санхуни я знакома, храмовая школа в Тире не обходит родословной Мелькарта, но взяла примерно и вида не подала, что зубрила когда-то.

Устроилась за длинным столом из тёсанных и пропитанных квасцами досок и развернула папирус. Чья-то ладонь легла мне на плечо.

– Прости сестра. Твоё служение нужно людям. Не каждый у нас в состоянии выкупить невесту, как только почувствует прилив мужской энергии. Ты спасаешь молодых людей от мужеложства и скотоложства. Моё слово сорвалось с языка, а слова следует доставать из сердца. Прости.

Господи, зачем он извиняется, зачем слёзы мои видит? Как сладко было мечтать о мести, а теперь мечты вытекли вместе со слезами.

Третий раз свиделась с писцом после прочитанной «Истории». Обнажённый до пояса, плоскогрудый и широкоплечий, так и подмывало провести ладонью от сосца до сосца, сама Афродита вселилась бы в меня, чтобы принять его жертву, Илимильку держал не остывшую ещё табличку кожаными рукавицами и оценивал качество работы. От раска-ённых бронзовых листов несло жаром и запахом обожженной глины, дышало тайной царских посланий, над расшифровкой которых будут много лет корпеть лингвисты спустя тысячелетия. Как случилось, что письменность нашу забыли? Виновны в такой беде безмозглые боги стихий, слепые, глухие и немые. Разрушили, смели и зато-
пили,сожгли и погребли, погубили всех писцов. Или произошло чудо, люди изобрели скоропись, хранится которая историческое мгновенье, затем  исчезает на глазах, потому что превращается в муру, ненужную потомкам.

– Пройдём, Аста, в сад, Рашап1 не позволяет стоять близ него долго.

Хозяйство Илимильку было обширно и выгодно. Каменоломни, шлифовка и высечка текстов на обелисках, стелах, менгирах, межевых камнях, дорожных указателях.

– Царский заказ, –  пояснил хозяин, когда я остановилась перед подмостками, стоя на которых резчик высекал консонантную2 надпись на гигантском обелиске. – Иехи-милку из Библа заказал рассказ о подвигах, которые не совершил. Вот тебе пример: сочинить так, чтобы поверили в мнимое событие.

1 бог огня, 2 письмо, изображающее только согласные знаки

Беседка, увитая плющом и виноградной лозой, скрыла нас в тени. Стучали молотки камнетесцев, выбивали дробь зубила резчиков, шептали щётки полировщиков, и только работа писцов  не слышна.

– А ты поверила Санхуниатону? – спросил Илимильку.
– Сочинил это смертный.
– Но его рукой водил сам Тот. Выбери его своим покровителем. Когда будешь садиться за письмо, соверши ему возлияние, пусти таким способом бога в сердце и вся его мудрость, искусство и интеллект будут твоими.

Илимильку открыл шкатулку, которую прихватил с собой, выходя из мастерской, и достал из неё эбеновую статуэтку.

– Пусть повелитель всех языков всегда стоит на твоём письменном столе.

Глава царской канцелярии подал мне Трисмегиста (трижды великого). Поверил в меня, или авансом выдал доверие? Как бы ни было, а символ вдохновения я приняла с восхитительным чувством, как в твоё время, читатель, принимают статуэтку Оскара.

– И вот тебе первый заказ: опиши борьбу Баала с Муту, свидетелем которой ты была. Если тебе это удастся, то выдержки из твоего сочинения высечем на цоколе храмового комплекса Баала.