Минус третий

 Эмоциональная монотонность.
Отсутствие естественных колебаний настроения;
неподвижное, однообразное, без суточной динамики
и не меняющееся от внешних стимулов настроение.
Радующие, волнующие, печальные или тревожные сообщения
не находят душевного отклика у пациентов,
 их настроение остается прежним.
Нет эмоционального отзвука
и при восприятии эмоций окружающих.
Речь сухая, лишена мелодичности, образности.
Мимика бедная, жестикуляция скудная, однотипная,
тональность голоса приглушена.
( В.А. Жмуров  «Психопатология»)


  Работа в офисе кипела как, впрочем, и всегда. Это был тот момент дня когда  мозги работают на полной скорости и мощности, и не найдёшь не одного человека который бы играл в «Пасьянс» или «Сапёра», или смотрел комментарии на своей странички  в социальной сети, или, на худой конец, лазил по порно сайтам. В общем, это была та часть дня, когда тайм-менеджер мог ходить по офису с удовлетворенной физиономией. 
  Аннабель  говорила по телефону с секретарём  партнёра её шефа по гольфу – они в месте утрясали расписание их начальников, чтобы те могли встретиться на выходных и «помахать клюшками» – как выражался  сам Сеньор Моретти.
  Когда  Аннабель была новенькой, она как-то спросила у Марии (секретарши партнёра её шефа по гольфу): «Почему Сеньор Моретти сам не договориться со своим другом – Сеньором  Дутчи?»  На что та ответила: «Не нам спрашивать об этом детка». На этом всё и закончилось.
  Помимо разговора по телефону Аннабель корректировала деловоё письмо на компьютере, проверяла электронную почту и принимала факс. Как уже было сказано выше: работа кипела.
Закончив разговор, она почти откорректировала письмо, когда получила вызов от шефа. Сеньор Моретти сидел, уткнувшись в бумаги, и что-то писал, это был список документов из архива.
– Эти документы мне нужны, – подавая,  не глядя, список Аннабеле.
– Хорошо я вызову Тони – внутреннего курьера.
– Нет. Мне нужны эти документы срочно.
– Я...
– У тебя какие-то не отложные дела?
– Ну, ...
– Это подождёт. Сначала документы.
– Конечно, шеф, я схожу за ними сама.
  На этом Аннабель вышла из кабинета, сняла с кресла пиджак и поставила компьютер на ждущий режим. Направляясь к лифту, она заметила хмурый взгляд тайм-менеджера, устремлённый в её сторону, и дала понять, что не просто так прогуливается, а выполняет задание босса. А, уже зайдя в лифт, лукаво подмигнула ему и подумала: «Вот козёл!», ей почему-то хотелось, чтобы он думал, что его ловко обхитрили.
  На следующем этаже ей встретилась Лючия, она ехала на 15-й этаж – офисный ресторанчик для их боссов, за черничными кексами для своего шефа. К слову сказать, столовая для «офисного планктона» была на 4-м, и туда не каждый рисковал  ходить. Они обсудили последние сплетни и слухи, анекдоты, новинки из своего гардероба, планы на выходные, а потом Лючия спросила, заметив список у Аннабель, куда она едет.
– В архив.
– А ты не в курсе, что у нас есть внутренняя служба доставки корреспонденции?
– Шеф сказал, что бы я сама их взяла из архива. Понимаешь, пока вызовешь курьера, пока он придёт, пока дашь задание и т.д. – пройдёт время. А так быстрее.
– Ты так думаешь?
– Конечно, нет, так думает мой шеф.
– Да уж ...
  На 10 секунд в кабине лифта воцарилась полная тишина. Но эти 10 секунд казались Лючии невыносимо длинными, и она мысленно перебрала кучу тем достаточно интересных, что бы занять оставшееся время.
– А что ты и правда собираешься спуститься в архив сама?
– Ну да...
– Но там ведь этот... неприятный тип работает...Как его?
– Сеньёр Мирано.
– Да, да точно. Мирано. Впрочем, какой он сеньор? Так, холодная рыба.
– Ты что с ним знакома?
– Ещё чего! Я видела его один раз, и мне хватило. Но я много чего слышала о нём.
– И что же? – Аннабель принялась внимательно слушать подругу.
– Этот «Сеньор Мирано» неприятный старикашка, бледный и молчаливый, у него никогда не меняется лицо. Ты можешь рассказывать ему самый смешной анекдот, а он будет смотреть на тебя как каменный истукан с пустыми глазами.
– Да, я тоже это заметила когда была там первый раз. Был канун рождества. Как раз последний день. Босс попросил отнести пару коробок документов в архив и дал в помощь Джованни – тогдашнего курьера. Знаешь, как бывает: предпраздничные дни, все расслабленны. Пока мы ехали в лифте, он флиртовал со мной, рассказывал какие-то смешные случаи. И было здорово, пока мы не спустились в архив к Мирано. У него лицо просто как маска абсолютного безразличия и холодности. Он принялся заполнять журнал приёма документов, сухо задавая какие-то дежурные вопросы. Джованни тоже заметил, что тот выглядит как покойник, правда он заметил это вслух. Идиот. Он сказал Мирано: «Эй, друг, неужели ты не можешь быть не много повеселее? Сегодня канун рождества!» А тот ответил так сухо, как будто это ничего не значит, как будто ему всё ровно, что говорить: «Да. Я в курсе». Он не был зол или раздражён. Ведь ты знаешь,  каким нахальным и назойливым может быть Джованни. Тому просто было всё рано. Но парень не унимался. Он по-дружески хлопнул Мирано по плечу и сказал: «Почувствуй дух рождества! Не ужели ты не чувствуешь». Лицо архивиста не сколечко не изменилось, вообще, он сказал: «Я чувствую у меня много работы». От его монотонного голоса стало не по себе даже весельчаку Джованни. И мы ушли.
– Я же говорю, это жуткий старикашка. – Отозвалась на историю подруги Лючия. Она хотела, что-то добавить, но лифт достиг 15го этажа, двери открылись, и она вышла. 
  Аннабель, оставшись одна, продолжала вспоминать ту историю и другие случаи, когда ей  приходилось общаться с молчаливым и безразличным ко всему архивистом. Она вспомнила фразу Лючии про пустые глаза, и тут же её память выдернула из её личного «архива» и поставила перед глазами картинку пустого и ничего не выражающего взгляда, пустого как будто его обладателя не было в комнате,  стеклянного – как будто Мирано не был настоящим, как будто он был восковой бездушной куклой, только и всего. И эта не меняющаяся маска, только убеждала её в этом. От этого откровения становилось жутко. «Неужели есть люди без души?» – задавала себе вопрос  Аннабель. «А как ещё это можно объяснить? Человек не радуется, не злится, не печалится, не тревожится. Лицо как маска, глаза пустые, плоские как у куклы, и движения какие-то невыразительные, а голос: без капли благозвучности,  сухой, как наждачная бумага – так  и режет слух. У этого человека просто нет души и лучше поменьше с ним встречаться».
  Двери лифта открылись, и на стене за ними было написано: «-3/Архив». Аннабель вздохнула, и в этом вздохе можно было почувствовать какую-то обречённость, немного помедлила, но всё-таки вышла из лифта.

***
  Лоренсо Мирано делал свою работу хорошо, просто потому что он её делал, не отвлекаясь и не задумываясь, насколько нудная у него работа. Он просто не чувствовал этого, не чувствовал, скуки или усталости. Он  принимал и отдавал документы, оформляя всё по правилам. Он наблюдал за посетителями, слушал их разговоры, но не участвовал в них. Что бы они не обсуждали: футбол, политику, повышение по работе, семейные проблемы или семейные же радости (у кого-то родился ребёнок, кто-то женился или развёлся), эмоционально окрашенные сплетни и слухи – всё, что могло вызвать хоть какой-то внутренний отклик у любого человека, даже постороннего, не имело на Лоренсо ни малейшего воздействия.
  Он часто по утрам читал газету, это было традицией большинства горожан, но, в отличие от них, архивиста не ужасали трагедии с первых полос, не удивляли, не раздражали какие-либо скандалы политической и светской хроники, не радовали и не огорчали победы и поражения национальной сборной по футболу  из раздела «Спорт».
  Какие-либо эмоции окружающих не находили резонанса в нём. Если кто-нибудь со стороны понял, пригляделся и увидел: насколько ему безразличны все и всё – это могло бы ужаснуть. Но не Лоренсо Мирано. Его это нисколько не трогало, не казалось это чем-то аномальным, потому что он не чувствовал этого.

  Сегодня,например, приходила секретарша  сеньора Моретти Аннабель, он и раньше её видел. В прошлый раз она приходила в месте с каким-то парнем – очень шумный и надоедливый тип, да и Аннабель тоже болтала без умолку. А в этот раз одна. Одна она гораздо тише, что, конечно же, хорошо. В этот раз она держалась как-то по-другому и смотрела на него как-то иначе. Если бы он мог понимать чужие эмоции, пусть и не с первого взгляда, но всё же,  он бы заметил в её глазах что-то вроде страха, на лице скрываемое еле заметное отвращение. Если бы он мог реагировать на чужие эмоции, слова и поступки, ему бы было не  всё равно.

***
  Аннабель поднималось на лифте с пачкой «добытых» документов, дрожа от пробирающего холода: толи в архиве кондиционер специально стоит на столь низкой температуре, дабы обеспечить большую сохранность документов, толи этот холод шёл от самого  сеньора Мирано, толи Аннабель «накрутила себя» так, что холод, якобы испускаемый Мирано,  стал её собственной фантазией простой и незатейливой,  которая объясняла ВСЁ, также просто и примитивно.
  Аннабель больше не хотелось думать об архивисте, о том какой он и почему он такой, ей хотелось болтать о пустяках с Лючией, слушать советы мудрой Марии, выполнять поручения сеньора Моретти, обводить вокруг пальца тайм-менеджера, флиртовать с Джованни и много чего ещё, а ещё ей хотелось быть в тепле.