Церковка
По всем правилам, следовало бы как следует запить и уехать. И колесить, пересаживаясь с поезда на поезд, из вагона в вагон, пока не окажешься на конечной… Хорошо! Проводница носит чай и, ненавязчиво подсаживаясь, что-то рассказывает тебе о своей жизни, ты ей – о своей, а там и коньячок, хотя ты уже и не пьешь, да за компанию почему же и не выпить триста грамм с лимончиком, да не спеша, да под разговор; тем более – и коньяк хорош, и проводница Татьяна Николаевна ничего себе еще… Полупустой вагон бежит себе от березы к березе, от леска к поляне, на верхней полке посапывает сосед по купе – мечта!
Но не будет ни вагона, ни соседа на верхней полке, ни коньячка, ни разговорчивой проводницы в его, Анатолия Ивановичевой жизни, поскольку есть и работа, и семья, и обязательства какие-то, в конце концов, и еще кое-что. «Кое-чем», скажу вам по секрету, было для него сочинительство, или, если хотите, писательская деятельность…
Слушайте, ну кто нашептал ему, что перо и бумага, и сидение далеко заполночь у письменного стола – это все, чем он будет заполнять и свободное время, и время на сон, и даже часть рабочего времени? Кто обманул бедного мужика, сказав ему, что он писатель, а не бумагомарака? Зачем редакторы журналов и газет местного пошиба читали и похваливали его произведения? Нет, пусть бы ругали, пусть бы ехидно морщили брови, пусть бы прятали в смущении глаза, объясняя Анатолию Ивановичу, в чем разница между хорошей литературой и его творениями. Так нет! Все в один голос утверждали, что хорошо, что очень даже неплохо, что, может быть, и замечательно, но вот печатать категорически отказывались. Так, значит, всему этому и пропасть? Этому великому миру, жившему в его душе и сердце, этим людям, которые стали ему больше, чем родными, этим крыльям, огромным и могучим, уносившим его в неведомые просторы и дали – пропасть? Дурак Вы, братец, Анатолий Иванович! Никому не нужны Ваши стихи и проза, Ваши дали и просторы, Ваши крылья и выдумки – не хотят Вас читать, голубчик, откровенно говоря.
Да и кто возьмется читать всю эту ахинею, сидя в душном вагоне метро, в переполненном троллейбусе, трамвае и другом каком городском транспорте. Кто рискнет сорвать себе и без того хрупкий сон Вашими выдумками и фантазиями, придя с работы домой, уставший, как римский раб?
…Любезный мой читатель! Не верьте, друг мой, Вы этим разговорам, все это раздраженный писательский ум, не более того. Дело же заключалось в том, что Анатолий Иванович никак не мог закончить одну весьма бодро и резво начавшуюся вещицу, обещавшую стать интересной, но вдруг затормозившую на полдороге и не желавшую двигаться вперед, хоть ты ее убей!
Тем не менее, это и все прочее говорил себе Анатолий Иванович, проходя по улочкам города Тулы в свой дом. Это он твердил себе и дома, сидя перед тупым и надоевшим уже телевизором. Цветной экран что-то бубнил, Анатолий Иванович, уставший донельзя, дремал, и так продолжалось бы бесконечно, но ближе к ночи показалось ему, что голос диктора вдруг стал ясным, теплым и домашним, и что произнес он только:
; Анатолий Иванович!
Мигом проснувшись, наш герой с испугом посмотрел на экран. Ничего, похоже, не произошло: диктор деревянным голосом по-прежнему твердил о пожарах, наводнениях, катастрофах и смертях, как будто весь мир был одной зоной бедствия.
– Приснилось, – успокоено подумал он, и вновь задремал.
– Анатолий Иванович, голубчик, я к Вам обращаюсь!
Он вздрогнул, пробуждаясь, и снова облегченно вздохнув, убедился, что это был всего лишь сон.
; Устал я слишком, – подумал он, выключил телевизор и отправился спать.
Но только добрался до подушки, только дремота ласково и тяжело навалилась ему на веки, как тот же голос произнес:
; Анатолий Иванович! Вот мучение, ответьте же!
; Слушаю, – потеряв над собой всякий контроль, резко ответил Сергеев.
; Завтра, около полудня, пройдитесь, будьте добры, по Фучика. – и замолк.
Тщетно Анатолий Иванович пытался еще что-нибудь узнать – заткнулся дурацкий ящик, и не сказал больше ни слова.
Ночь прошла беспокойно, и в полдень, благо была суббота, наш герой уже шел по указанной улице. Никто не подходил, никто не окликал, и он решил уже, что помрачение сознания и возраст сыграли с ним жестокую шутку, как вдруг в открывшемся переулочке увидел он небольшую церковку, довольно-таки затрапезного вида, но потянуло к ней Анатолия Ивановича с силой невообразимой. Бороться с этим притяжением было решительно невозможно, и он, повернув в переулок, зашел в маленький храм.
Тихо и как-то даже по-домашнему уютно было внутри. Небольшой – человек пять – хор стройно пел что-то печальное, старенький батюшка служил, и Анатолий Иванович, признаться, с большим удовольствием отстоял службу, подошел под причастие, рассказав перед тем священнику о своих грехах, и почему-то все никак не мог уйти, все стоял, все ждал чего-то. Настоятель заметил это, долго смотрел в его сторону, как будто прикидывая, а стоит ли, потом подошел к Анатолию Ивановичу.
; Простите меня, Вы чего-то ждете?
; Нет, я просто так, – промямлил нехотя Сергеев.
Священник, явно неудовлетворенный ответом, отошел. Но Анатолий Иванович продолжал стоять, и батюшка через какое-то время опять подошел к нему, молча взял за руку и повел в какое-то помещение. Там были столы, а на них – немного непривычная для Анатолия Ивановича пища. «Трапезная» – догадался он. Поели, помолчали. Батюшка кивнул сотрапезникам, что-то негромко им сказал, и все вышли. Подсев к гостю, он как-то немного по-детски с любопытством стал его разглядывать, что, впрочем, не обижало Анатолия Ивановича нисколько. И вот тут-то его и прорвало! Он ни с того, ни с сего рассказал старику и про свою жизнь, и про работу, и про сочинительство, и про странный голос, идущий как бы из телевизора. Священник слушал его речь крайне серьезно, ответил не сразу:
; Понятно, понятно. Значит голос, говорите? Так так. Вот что, сегодня я не могу, просто не успею увидеть… – старик явно не договорил имени, – а завтра приходите-ка вечерком, ближе к пяти, или около того, отстоите службу, помолитесь, а там и видно будет. Вопросов мне пока не задавайте, – и, не давши ничего сказать, быстренько добавил, – все завтра.
И ушел.
Надо ли говорить, что спал Анатолий Иванович плохо, что дожидаться вечера было все равно, что Нового Года, но все прошло, стрелки часов показали пять, и Анатолий Иванович в условленное время вошел в маленький храм. Батюшка уже спешил к нему навстречу:
; Пунктуально, ничего не скажу! Что ж, значит, ждали, – он хитро посмотрел на собеседника и продолжил, – а я узнавал, хотя, честно говоря, нахожусь в некотором недоумении. Чего людям надо? И талант есть, и здоровье – нет! – подавай им вселенской славы! Не так? Честолюбие заело, а? – весело и добродушно ворчал старик – что ж молчите? Отвечайте!
Анатолий Иванович стал путано объяснять, что никакой славы не надо, что мучают сомнения, что хочет знать твердо, а уж честолюбие – тут и говорить смешно – какая слава!, глупости! – и все в таком же духе. А главное, что не получается, хоть убей, а ведь так славно начиналось, и не посоветоваться, и подсказать некому…
Священник слушал внимательно, не перебивая, лицо было строго и серьезно, но в больших глазах светилось детское любопытство. Он подвел Анатолия Ивановича ближе к алтарю и, оставив посреди молящихся, начал службу. Анатолий Иванович внезапно стал замечать, что слова звучат не в храме, а уже как бы внутри него, что это и не слова вовсе, а какая-то музыка медленно наполняет сердце, что заботы отошли куда-то, на сердце стало легко, и тихое счастье наполнило его душу. Он что-то шептал, повторяя за стариком неведомые, но издревле знакомые слова, не замечая текущего времени. Внезапно стало тихо, он увидел, что остался один в маленьком храме, не считая старика и еще одного худого человека.
Они стояли на коленях, губы их шептали тихие молитвы. За окном был уже не вечер, а ночь, потрескивание свечей лишь нарушало тишину, сумрак покрывал здание. Вдруг, через какое-то время, открылась дверь, ведущая в алтарь, и в лицо хлынул яркий свет. В проеме Сергеев увидел маленькую фигурку, склонившуюся над книгой.
Это был подросток, читавший книгу в толстом переплете, он поднял голову, поглядел на Анатолия Ивановича и поманил его рукой. Страх и робость вдруг наполнили сердце нашего героя, но мальчик снова поманил его к себе. На этот свет шел он, как завороженный, шел долго, кажется, чуть ли не вечность, и все же не заметил, как вдруг очутился перед этим мальчиком.
; Ты звал меня? Зачем? Что ты делаешь? – внезапно выпалил Анатолий Иванович.
; Я читаю книгу, – тихо проговорил тот.
; Какую? – спросил Анатолий Иванович
; Твою, – был ответ.
; Какую?
; Твою, не удивляйся. И, знаешь, неплохо, совсем неплохо, есть и чувство, и чистота, и правда.
; Не может быть, – ответил пораженный в самое сердце Анатолий Иванович, – ведь нет еще окончания, да и вообще…
Ни слова не говоря, мальчик потянул его за руку, заставил присесть рядом с собой на скамейку и протянул гостю книгу, что держал в руках. И точно – переплет явственно гласил, что это его произведение, тут был тираж и название издательства, типографский шрифт, казалось, еще не потерял свой необъяснимый запах, была у книги и первая страница, и последняя, и в этом не было никакого сомнения. Но стоило только Анатолию Ивановичу попытаться заглянуть в окончание, как мальчик захлопнул книгу.
; Нет, нет, сам начал, сам и оканчивай! Ничего, ничего, скоро получится…
Помолчал немного и снова заговорил:
; Теперь иди, у меня еще дела есть.
– Скажите, – робко начал Анатолий Иванович, уже вполне ясно представляя, кто сидит перед ним, – а могу я задать вопрос?
; Конечно!
; А нужна ли кому-нибудь вся эта моя писательская деятельность, кому это интересно, кого это волнует? И кто все это читает, ведь никто!
; А я? – спросил мальчик, удивленно подняв брови.
У Анатолия Ивановича вдруг перехватило дыхание, он не посмел больше продолжать, поклонился и медленно ушел…
Книги его издаются сейчас приличным тиражом и даже, говорят, модны в иных кругах. Однако,он, как ни странно, Анатолий Иванович славы своей не почувствовал, деньги раздал на церкви да приюты, стал часто молиться, ходить в храмы.
Особенной же странностью его стало посещение переулка в Туле, недалеко от центра. Как придет, ходит все вокруг да около, все будто ищет чего-то, но, похоже, не находит. Не знаю, нашел ли, нет ли, только не об этом сейчас речь.
… Старые священники между собой, весьма келейно, говорят, что раз в год на Воскресение Господне, появляется в Туле маленькая неказистая церковь, и что служит в ней сам святой Петр. Ровно неделю служит, а потом пропадает вместе с церковью. Кто, конечно, не верит, а кто и задумывается. Мало ли что. Я вот тоже не верил, а вчера проходил по Фучика – стоит, голубушка! Соседи говорят – показалось, головами качают. Не знаю, не знаю – завтра опять пойду!
2004 г.
Свидетельство о публикации №209122501314