Ташкент

               
    Первое впечатление

          У каждого человека  в жизни есть свои яркие пятна воспоминаний, когда чётко выступают в памяти очертания или силуэты людей, домов, предметов природы.
          В восьмидесятые годы прошлого века  неотъемлемой частью моей жизни был Ташкент.
          Когда я произношу  или слышу название этого города, невольно ощущаю первую встречу с ним.
          После непривычно долгого для меня четырехчасового перелёта из холодной Москвы, где температура на улице держалась плюс шесть градусов по Цельсию, дул холодный пронизывающий ветер, наполненный весенней сыростью, тяжёлый ИЛ-86, наконец-то, приземлился в аэропорту столицы Узбекистана.
          Было около двадцати трёх часов по ташкентскому времени.
          Пассажиры засуетились, продвигаясь к выходу. Едва переступив порог ,я ощутила  такую горячую волну воздуха,  что невольно остановилась: «Если почти в полночь так знойно, что же здесь днём? А летом?» 
          Чем ниже по трапу мы  спускались, тем жарче становилось - росло желание поскорее снять тёплую одежду и даже обувь.
          Мне запомнилась поездка в такси по ночному городу, потому что все окна автомобиля были открыты настежь, и знойный ветер душной волной носился по салону, словно могущественный джин из восточных сказок.
         Позже я узнала, что настоящий сезон страшнейшей жары – «чаля» - ещё впереди, в июле, когда днём плавится асфальт тротуаров и всё замирает от зноя, а редкий дождь испаряется в воздухе, не достигая земли.
        Жара слегка ослабевает к ночи, но спать на полу становится приятнее, чем на постели, и некоторые мои знакомые даже увлажняли простыни, чтобы уснуть, потому что плохо переносили зной. Не выдерживали не только люди,  но и  молочные продукты. Их  привозили к магазину рано утром, но молоко скисало до открытия, а творог можно было попробовать разве что после выпечки, не пожалев сахара. 
      
                Колорит Востока

         Ташкент не зря называли  «Звездой Востока». Он отличался необычайно широкими проспектами, разнообразными фонтанами,просторными площадями, утопающими в зелени и цветах,зданиями, украшенными необычной и искусной резьбой по ганчу.
          В те годы к слову город добавлялось уточнение: «старый» или «новый». Между этими его частями пролегал глубокий и полноводный канал Анхор. Вдоль него тесно пристроились друг к другу уютные кафе и чайханы. Проходя мимо, можно было увидеть,  как там, скрестив по обычаю ноги крест-накрест, отдыхали местные мужчины, одетые в полосатые национальные  халаты-чапаны. Их головы украшали тюбетейки с характерным восточным орнаментом. На стёганых курпачах стояли небольшие чайники и пиалы, наполовину наполненные золотистым напитком. Зелёный чай пили без спешки, время от времени доливая из заварочного чайника, чтобы подольше сохранить его чудесный вкус и аромат.
     Новый город образовался по левому берегу Анхора после присоединения Ташкента к России. Первой его улице позже дали имя узбекского поэта Алишера Навои. В Ташкенте в те годы насчитывалось не менее ста улиц, переулков и площадей, которые носили имена известных поэтов и писателей: Александра Пушкина, Тараса Шевченко, Юлиуса Фучика, Гафура Гуляма, Султана Джуры, Гоголя, Хамзы, Толстого, Есенина, Шота Руставели…
          Это не удивительно, ведь после страшного землетрясения 1966г в Ташкент из всех республик Советского Союза приехали добровольцы, чтобы вернуть к жизни разрушенные улицы и кварталы. На юго-западе города возник целый район – Чиланзар, и каждый дом  его нёс в себе частичку той республики, строители которой  помогали Узбекистану. Многие обзавелись семьями и остались там навсегда. 
           Красавец-Ташкент в моей памяти - это белые высотные дома  с цветными мозаичными орнаментами по торцам и  белоснежными  решётками - над окнами по фасадам. Это разнообразие на рынках, ароматные свежеиспечённые  лепёшки и вкусный холодный морс, большие металлические бочки с которым были заметны издалека, потому что их окрашивали в ярко-жёлтый цвет. Это многочисленные арыки, проложенные вдоль тротуаров, по которым постоянно бежала прозрачная вода. В знойный день приятно опустить в прохладный поток руки, но можно разуться и пройти по нему босыми ногами, наслаждаясь влагой.

                Места отдыха

Город, что называется, утопал в зелени: это и цветочные клумбы, и парки, и Ботанический сад,  но особенно притягательно было погулять во время летнего  отдыха среди фонтанов. В те годы удивляло их множество. Если учесть, что летние дожди большая редкость  в знойном среднеазиатском климате, к воде там относились  всегда бережно, с уважением.
         Самый большой фонтан располагался тогда на Театральной площади, возле Театра оперы и балета имени Алишера Навои. Посередине восьмигранного бассейна – раскрытая хлопковая коробочка, из которой били вверх прозрачные струи. Хлопок считался символом  республики, изображение его встречалось повсеместно в различных орнаментах: на посуде, одежде, даже на гербе города.  Вечерами вода фонтана подсвечивалась десятками зеркальных ламп. Фонтаны щедро увлажняли город на набережной Анхора, перед ажурным зданием цирка, возле Театра юного зрителя, а перед Дворцом дружбы народов на площади Дружбы народов изумлял необычностью и красотой цветомузыкальный фонтан.
          Тем, кто хотел  увидеть яркую радугу среди сухого знойного ташкентского лета, нужно было всего лишь пройти вдоль ансамбля фонтанов на площади, носившей тогда имя Ленина. Каскад  бьющих вверх тонких струй неизменно доставлял удовольствие каждому. Микроскопические капли воды наполняли горячий воздух упоительной свежестью - оттуда не хотелось уходить. Там всегда, словно чудесный мостик к восторгу, светилась радуга. Это был фонтан-кондиционер, фонтан-чудо!

                Экстремальные ситуации

         Однажды по каким-то делам пришлось мне побывать и в «старом» городе. Прильнув к окну грохочущего трамвая, я с интересом отмечала неуловимые признаки древнего Востока, почему-то вспоминая картины Туркестанской серии Василия Верещагина.             
          Внезапно наш трамвай остановился и стал быстро заполняться дымом. Дверь открылась, немногочисленные пассажиры испуганно выскочили из душного вагона на узкую знойную улицу и заспешили в тень деревьев. Несмотря на современные постройки, что-то давнее, восточное сквозило в этой части города.  Встречались там ещё и глиняные заборы, и низкие дома с плоскими крышами.
         Я как-то остро почувствовала себя  одинокой и чужой здесь. Захотелось поскорее вернуться в другую, новую, часть города, которая не была свидетелем страшного  землетрясения,  в память о жертвах которого в его эпицентре воздвигнут монумент – две грандиозные фигуры мужчины и женщины,  словно отступающие назад перед вздыбливающими гранитными глыбами.  Женщина держит в одной руке ребёнка,  выпрямив другую руку в решительном протесте. Мужчина заслоняет обоих,  жестом руки как будто успокаивая поднявшуюся острыми пластами землю.
       Ощутить, что означает это явление, мне довелось в  первый же год жизни в Узбекистане.
         Мы ютились тогда в длинном здании барачного типа - общежитии для молодых специалистов, где на семнадцать семей   имелось два водопроводных крана и  три газовые плиты, с двумя горелками каждая.  Прежде чем получить более удобное жильё, мы провели в этом незатейливом сооружении целый год.         
        Как-то пришло начальство, собрало жильцов и коротко, но убедительно проинформировало:
- Дорогие женщины! Это здание сгорает из конца в конец за пятнадцать минут, а может, и быстрее. Пожалуйста, будьте осторожны с огнём!
        Наша комната в двенадцать с половиной квадратных метров была заставлена диваном, детской кроваткой, холодильником и шкафом, на котором стояла детская ванночка для купания, а в ней два эмалированных таза и электродуховка с четырьмя противнями.
         Вдоль комнаты, среди банок, коробок и прочего имущества оставался узкий проход, который упирался в стол с  телевизором, частично закрывавшим большое окно.
           И сейчас, спустя десятки лет, помню тот глубинный низкий звук, ровный, но  невероятно тревожащий.
        Завыли собаки сначала в соседнем дворе, потом в прилегающем посёлке. По коридору с воплем пронёсся кот, затопали выбегающие соседи, послышался плач испуганных детей, крики взрослых...
          В комнате сначала тоненько и робко, потом всё сильнее задребезжала посуда на столе, задрожал и посунулся шкаф, поползла по ванночке духовка,  открылась дверца, с грохотом высыпались противни, звякнули тазы…
       Детская кроватка выкатилась вперёд, загромоздив выход.
       Я сидела на диване, словно пригвождённая к нему страхом, и не было сил даже встать, не то, чтобы бежать из этой раскачивающейся комнаты, от подвижного, потерявшего опору и ставшего опасным, шкафа.
         К счастью, это длилось относительно не долго, но лёгкие  затухающие колебания держали людей в напряжении ещё и следующий день.

                Местные жители

           Образ Ташкента  в моей памяти – это ещё и необыкновенной красоты местные жители: светлокожие, тёмноволосые, с миндалевидной формы карими глазами, легко разговаривающие на русском и узбекском языках.
          Мужчины работали  в аптеках, торговали в киосках самсой – слоёными пирожками с мясом и луком, меняли деньги на мелочь возле автоматов с газированной водой. Многие носили национальную одежду: халаты и тюбетейки.
         Женщины в большинстве своём занимались домашним хозяйством и воспитанием детей. Они создавали восточный колорит разноцветными платьями и шароварами из яркого хан-атласа, подводили брови сурьмой, причем, сплошной линией, слегка прогибающейся над переносицей.
        Самой распространённой для большинства обувью были босоножки-шлёпки, а так же галоши.
        Школьники  Ташкента всего лишь пару месяцев зимы  носили единую тогда для  всей страны форму: коричневые шерстяные платья с фартуком - девочки, и костюмы - мальчики.
        Остальное время года девочки надевали голубые  платья с коротким рукавом из хлопка с лавсаном и легкий фартук, а мальчики – рубашки(так же с коротким рукавом) и шорты.
         Осенью большинство учебных заведений Советского Союза  направляли учащихся  на уборку урожая. Молодёжь помогала сельчанам  собирать  фрукты и овощи, а в Узбекистане – хлопок.
        Мне тоже довелось принять в этом участие. Запомнились бескрайние поля  хлопчатника далеко за городом, коричневые сухие стебли с чашечками ваты на верхушках. По рядам шли люди, собирающие эту вату в объёмные фартуки-мешки, переброшенные через плечо.  Заполненный фартук становился мягким и толстым на вид. Со стороны можно было подумать, что он туго набит хлопком, но на точке взвешивания оказывалось, что там всего-то два-три килограмма. На самом деле ваты могло вместиться в пять раз больше. Сборщики хлопка высыпали  её пышный ворох в отведённое для этого место и шли за следующей порцией – и так весь день. 
                Дары природы

            Невозможно забыть ташкентские рынки! Подобное изобилие даров природы в те времена  было большой редкостью в центре страны. Совершенно изумляли горы гигантских арбузов, не менее крупных чарджоуских дынь, ярко-жёлтых или цвета светлой охры, вытянутой формы, необыкновенно сладких. Продавцы ничуть не лукавили, расхваливая их вкус: «Половина – сахар, половина – мёд!» 
           На прилавках лежали холмы многоцветного винограда (особенно мне нравился лиловый кишмиш - очень сладкий, крупный, без косточек), ещё более высокие пирамиды душистых  персиков, нектаринов – «лысых персиков»,  золотистых абрикосов,  гранатов, сверкающих рубиновыми зёрнами в надломе подсохшей кожуры, инжира, хурмы.  Щедро предлагалось брать и пробовать на вкус различные орехи, изюм, курагу (по-узбекски – урюк).
            Среди овощей, помимо моркови оранжевой, ещё и морковь жёлтая,а в изобилии круп разнообразные по форме и цвету возвышенности риса, опять же разноцветной фасоли, других бобовых. Тут же, на раскалённых глиняных стенках тандыра, молодые узбеки выпекали круглые и жёлтые, как солнце, лепёшки, снимая готовые румяные длинными сачками с металлической сеткой. Лепёшки густо посыпались кунжутными семенами, излучали притягательный аромат свежеиспечённого хлеба и разбирались мгновенно, ещё горячими.         
 Многочисленные рынки гудели, как ульи, с раннего утра до позднего вечера. 
 
                Возвращение домой*

           Уезжали из Узбекистана мы в конце мая: возвращались в родные края. Купе нам досталось первое в первом вагоне. На третьей полке в шкафу проводник  хранил  дефицитную тогда водку и регулярно наведывался за ней в разной степени опьянения.
       Стояла жара, окно было с одной рамой и несколькими щелями, через которые за время движения намело довольно заметный террикончик сажи от дымящего тепловоза. К концу пути простыни приобрели плотный серый цвет.
        За окном на долгие километры тянулась  коричневая  пыльная степь, по которой катились шары перекати-поля, иногда мелькали аисты, совершенно не обращающие внимания на грохочущие вагоны.
        Словно бонсаи в реальных природных условиях, пустыню оживляли неизвестные растения, похожие на маленькие деревья.
        Несколько раз во время стоянок поезда на каких-то полустанках в купе появлялись колоритные местные женщины, укутанные, словно зимой, и распространяющие невероятный запах скотного двора. Они предлагали верблюжью шерсть  в обмен на кефир или помидоры.
       ДомА в их посёлках были убогие  и покосившиеся, но кладбища поражали воображение фундаментальностью мавзолеев из камня и кирпича, построенных на века, затейливо украшенных, основательных и надёжных. На одной из башен светлыми буквами  по вертикали разместилась надпись «Ибрагим» – ни времени жизни, ни фамилии. От этого веяло какой-то значительностью и древностью, словно от имени Тутанхамон.
       На смену казахской пустыни за окном появились степи, а потом и среднерусские леса, вызвавшие бурю радостных восклицаний.
       Но до самой Москвы в вагоне звучали песни популярного тогда узбекского ансамбля "Ялла" и тягучие восточные мелодии.
                Наталья Коноваленко
* Материал этой главы написан в соавторстве с Майей Кузнецовой -
  выражаю искреннюю признательность Майе Кузнецовой за соавторство.