Гора оракулов - Прозару

- Оружие приготовить!
Есть! Простерилизовать ЛЗТН-75 и НР-13.


   Кто и когда дал название этой горе, теперь уже никто не помнит - так это было давно. И соответствует ли оно своему назначению - неизвестно. Скорее странно.

   Но название прижилось.

   Гора пользуется своей таинственной славой, так что, тропа к ней травой не зарастает.

   И снегом не заметается.

   Отполирована так, что Луна в ней, как в зеркале отражается.

   Раньше гора называлась просто - “Прозару.”

   Но после того, как из множества пещер, прорытых в ее глубинах, предсказания и суждения писателей, засевших там, начали сбываться, это высокое место переименовали в «Гору оракулов».

   Неофициально, конечно.

   Но писатели смирились с престижным названием и продолжали кропотливо работать в своих разнообразных пещерах.

   Независимые личности!

   Моя пещера расположена на высоте трех метров от подножия горы на расстоянии 25 метров справа от главной тропы.

   У входа в пещеру справа куст вечнозеленой цветущей черемухи. Слева - клумба ночной фиалки.

   Так что, найти пещеру легко.

   Посетителям своим я всегда очень рада. Многие ники у них смешные и необычные: Трехголовый Живший Недолго, Речка, Бэд, Китайщина, Одинокий Волк, Пупкин-Берюлькин, Безвут, Наблюдатель. Мы взаимно обмениваемся рассказами, и я  узнаю от моих посетителей  что-нибудь новенькое и необыкновенное.

   Так, совсем недавно рассказали мне о существовании езидов и о православных атеистах, о которых раньше я слыхом не слыхивала.


   Сегодня мне так тяжело подниматься в гору! Едва иду. Я заболела.

   Наверно, простудилась вчера в машине. Нам предстояла тяжелая поездка на другой конец города.

   Мы вышли на улицу в 7 часов утра. Холод стоял дикий.

   Стекла машины заледенели.

   Дочь усадила меня на сиденье, захлопнула дверцы, а сама принялась соскребывать  ледышки со стекол и отдирать «дворники«.

   Хорошо, что я поела перед уходом - дочь заставила…

   Смотрю на нее и думаю - какая она у меня молодец.

   Она обо мне заботится хорошо, я бы даже сказала - «настойчиво».

   Она говорит: “Мне бы только поднять тебя, а там - ходи в свою гору, сколько хочешь, пока люди поднимаются к тебе”

   Перед выходом в путешествие захожу на кухню.

   Дочь подвигает мне тарелочку с кусочком хлеба и с горкой рыбного салата  из всяких разнообразностей, в котором много витаминов, как уверяет дочь.

   «Ешь!» - Говорит она мне.

- Не буду. - Отвечаю я. - Кто ест в 7 часов утра?!

- А я и не заставляю тебя есть. Ты только попробуй. Без этого ехать нельзя.

   Под таким давлением я начинаю «пробовать».

   И через минуту на тарелке ничего не остается.

- Ну, вот, теперь можно ехать! - Говорит дочь, поднимая со стула скатанное  валиком толстое шерстяное одеяло.
   
   Это она, без сомнения приготовила его, чтобы закутывать меня в машине.

- Ну, уж нет! Закутываться я не буду! Пусть тащит свое одеяло!

   Молча, не споря, смотрю я на свою дочь и внутренне, беззвучно посмеиваюсь над ней.

  «Ишь! Волочет… Чего удумала! Закутывать меня! Тоже мне - нашла себе «маленькую маму!»

   Дочь между моими воспоминаниями отколупала лед с переднего смотрового стекла, проделав для себя такое маленькое смотровое окошечко. Села за руль, завела машину, оглянулась на заднее стекло, покрытое толстой коркой льда, вздохнула и сказав, «Как в танке!», нажала ногой на газ.

   Проехали немного.

   Я сидела рядом тихо, не шелохнувшись…

   Потом решила попросить.

- А нельзя отопление переключить на ноги? - Спрашиваю я свою дочь.

- Оно вообще не включено.

- Совсем?! - Удивляюсь я.

- Возможно, тосол подтекает. Вчера добавляла, сегодня уже нет. Печка не работает. Надо в магазин заскочить.

   Дочь прижимает к обочине машину, выходит из нее. Открывает дверцу с моей стороны, достает шерстяное одеяло. Закутывает меня. Ловким движением подгибая один из краев под мои ноги.

   Я не сопротивляюсь.

   Только удивляюсь ее предусмотрительности и рада утеплению.

   Может, в некоторых мифах об ангелах-хранителях есть все-таки доля правды - ехать нам предстоит пару часов на другой конец города - на осмотр в глазную клинику.

По дороге дочь останавливается у Автомагазина, чтобы купить Тосол.

   Выходит из машины и направляется по заснеженной дорожке к магазину.

   Я смотрю ей вслед, и какое-то странное чувство щемит мне сердце.

   Она шагает как-то уж очень четко и прямо. На ее черной кожаной куртке мелькают блики огней большого города, на капюшоне колышется от ветра мех от черно-бурой лисицы.

   Я смотрю вслед дочери, и сердце сжимает боль.

   Я скоро уйду из этого мира…

   Я прикрываю глаза, чтобы не было больно думать.

      Мне показалось, что в замершее окно машины кто-то тихо скребётся. Я открываю щёлочку. Там - голубые одежды.

- Боже! - Восклицаю я. - В такой мороз!

- Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная?

   Такое чувство юмора имеет только мой ангел-хранитель.

   Слева по тропинке к машине возвращается  моя дочь. Она открывает дверь, садится на сиденье и неожиданно запевает древнюю комсомольскую песню 37 года:
«Больше дела, меньше слов
Нынче выпал нам улов.
Будет сёлам и станицам
Вдоволь рыбы и о-о!»

   Повернув ко мне голову, улыбается мне и заводит машину.

   Тяжело мы живём, плохо. Не знаем счастья. И это – наша традиция.

  «Нет, Россия еще не готова погибнуть», - думаю я, вытаскивая руку из-под шерстяного одеяла.

   В последние тяжелые минуты Россию всегда спасали две великие силы: русский мороз и русская женщина.

    В глазной клинике на обследовании мы провели почти целый рабочий день.

   Меня посылали с одного этажа на другой…

   Из  одного кабинета - в другой и везде просили одно  и то же: «Положите подбородочек сюда, прижмитесь лбом туда… »

   И под бегущими световыми точечками с любопытством рассматривали мой глаз.

   Наконец, рабочий день у них кончился, и меня отпустили до следующего осмотра.

   Мы спустились вниз на первый этаж.

   Сели на диванчик рядом с охранником в  маске и сняли с обуви синие бахилы.

- Замри! - сказала мне дочь,-  Сейчас я накормлю перед дорогой,- и пошла куда-то быстрым шагом.

   Как это она собиралась сделать, когда буфет уже давно был закрыт - для меня оставалось тайной.

   Но буквально через пять минут она вернулась с двумя бумажными стаканчиками с крутым кипятком.

   Она достала из своей бездонной сумки, заранее припасенные бутерброды с нарезкой и протянула их мне вместе с крутым кипятком.

- Не обожгись! Запивай! Там полно витаминов, - сказала дочка со смехом.

   И мы стали есть прямо около охранника, не стесняясь проходивших мимо сотрудников.

   Впрочем, не стеснялись не только мы.

   С другой стороны кресла охранника подошел молодой парень, снял с шеи шарфик и, расстелив его на полу как коврик, встав на него на колени, поднял заднее место и, склонив голову к полу, забормотал что-то про себя.

- Что это он? - спросила я с удивлением.

- Какое тебе дело! Ешь! - сказала дочь.

- Нет, все-таки, интересно. Клиника ведь! Молится - вечерний намаз. А может, завтра - операция. - Сказала дочь. - Или он вспомнил Хазарию.

   Чего только не насмотришься в глазной клинике!

   И мы пустились в обратный путь…

   Может, это даже слишком престижно - назвать Прозару Горой оракулов.

   Но так уж случилось - лучшего названия не придумали.

   Как объясняют люди, многие обладатели пещер на Прозару обладают внутренним оком и обладают памятью слона, так что, прислушаться к ним не мешает.
 
   Что некоторые ум и власть имущие и делают. Приходят на Прозару инкогнито.

   Да и обладатели пещер не могут говорить открытым текстом.

   Все мы живём в стеклянном шарике.

   И недоброжелатели слушают Прозару тоже…

   Так и говорим мы вполголоса, стараясь понять друг друга, жестами и картинками, добавляя Эзопов язык между строк.

   Не успели мы отъехать и двадцати километров от клиники, как наша антикварная «Волга» вдруг начала чихать, кашлять и вздрагивать всем своим дряхлым телом.

   Я насторожилась  и застыла в ужасе: эти машинные симптомы были мне знакомы. Нам уже два раза прокалывали колёса.

   Нет, на этот раз дочка вздохнула с облегчением. 

- Кажется, кончился бензин. - Сказала она и начала натягивать на голову, отороченный мехом, капюшон.

- Пойду просить, - добавила она.

- Думаешь, дадут? - спросила я неуверенно.

- Дадут! - ответила она, и добавила, захлопывая за собой дверцу, - Без вопросов.

   Через некоторое время моего замерзания дочь вернулась, села и повернула ключ зажигания.

   Машина не заводилась.

   Дочь снова вышла из машины и начала разговаривать с пареньком, стоящим рядом, который, видимо, и дал ей бензин.

- А в машине кто - муж? - спросил паренек осторожно.

- Нет, моя мама. - Ответила дочь.

   Продрогший парнишка в вязанной шапочке и короткой курточке быстро уселся в машину и начал разбираться с зажиганием.

   После его разборок машина фыркнула и завелась на удивление быстро.

   Дочь в унисон со мной поблагодарила парнишку, сменила его за рулем  и мы снова были на коне.

   Замерзший парнишка стремительно поскакал к своей машине.

   Я посмотрела ему вслед с улыбкой. Чувство умиления и жалости вызвала во мне его вязаная шапчонка, и я подумала:

  «Славные русские, как говорится, не только последнюю рубаху с себя отдадут, а сейчас и последней каплей бензина поделятся - попроси только».

Все равно - кто…

Вот такие уж мы!

   Не сидит ли во мне, в каждой клеточке та же жалость и сострадание к ближнему, за что и страдаю безмерно.

   Плохо живем мы, тяжело и без радости…

   И это наша традиция.

  Но не готова Россия погибнуть…

   Вот, наконец, мы и дома. Дочь моя так устала крутить штурвал в этой  тяжелой жизни! Ей только до подушки…

   А я, посидев немного на кухне за чашкой чая, иду подниматься в гору.

   Иду в свою Прозару…

   Я люблю эту гору оракулов.

Я обожаю этот странный народ, живущий в пещерах.

Я сострадаю ему и желаю помочь.

Я слышу крики его в гулких пещерах.

Внутренним оком вижу горькие слезы его.

Некоторые из жителей пещер говорят, что знают, как за десять лет можно поднять Россию.

   Вот тихо заходит ко мне в пещеру поэт. Я смотрю на него своим внутренним оком: как красиво его лицо! Спокойное и одухотворенное… Беседовать с ним так приятно: он говорит без зазнайства и спеси. Проблемы решает вдумчиво и объективно подходит к вопросу.

   В его речах активная надежда и оптимизм.

   Может, такие люди и будут создателями новой цивилизации – гуманной, разумной, богатой…

- Мертвые жесткие традиции управляют нашим миром, - говорит мне мой гость, - порождали недостатки и причиняли людям  жестокую боль. Мы плохо живем. Бедно и жестко. И это – наша традиция. Можно ли ее поломать? Были ли в истории такие случаи?»

   Я роюсь в своих обветшалых виртуальных книгах, чтобы найти ответы на его вопросы,  и нахожу материалы про Китай.

   Мы вместе смотрим картинки - богатые падуи и серповидные ножки - лилии. Воспоминания о сломанной традиции, унесшей миллиарды жизней юных китаянок, превратив их в инвалидов и уродов.

   Тысячу лет Китай мертвой хваткой держала в руках традиция.

   Варварский обычай предписывал следующую процедуру: маленькой девочке от 4 до 12 лет начинали перебинтовывать ступни ног, пока пальцы полностью не заворачивались под стопу под размер маленьких туфель.

   Исключение не делалось никому - ни бедным, ни богатым.

   При выборе невесты  богатого жениха не интересовали ни внешность, ни характер его будущей жены, ни ее благосостояние. Он выбирал ее только по размеру маленькой уродливой ножки.

   При этом женщина никогда никому из посторонних не должна была показывать свои обнаженные ноги. Такой привилегией пользовался только ее муж.

   Другим признаком изящества женщины считалась плоская грудь.

   У китайского народа сложились такие поговорки:
«Красота требует страдания, и пара забинтованных ножек стоит пары слез»

   Идеал женщины-китаянки - это иметь такие маленькие ножки, чтобы не быть в состоянии твердо стоять на ногах и падать при легком дуновении ветерка.

   Современники китайского демократа Сунь Ясена записали с его слов, как он в детские годы переживал страдания своей сестренки, которой бинтовали ноги.

   Девочка не могла уснуть ночами от боли. Она стонала и ворочалась в постели, ожидая рассвета. Но облегчения не наступало. Так продолжалась изо дня в день…

   Иногда процедура бинтования оканчивалась трагически: пальцы стопы поражала гангрена и ребенок умирал.

   Более миллиарда женщин в Китае стали жертвами бинтования ног.

   В течение этого тысячелетия, когда продолжалась традиция, Китай пережил тяжелую опиумную войну.
   
   В этом  нападении на страну приняли участие Англия, Франция и США. 

   Было завезено 27 тысяч тонн опиума.

   Война продолжалась с 1840 по 1842 год.

   А традиция маленькой ножки цепко держалась в сознании людей…

   Никому даже в голову не приходило нарушить этот жестокий обычай.

   Как он возник более тысячи лет назад, откуда он появился…

   Некоторые историки считают, что возник он в результате подражания императорской танцовщице, обладающей маленькой ножкой. Другие, более трезвые исследователи подозревают врагов Китая, искусственно прививший этот обычай, чтобы ослабить страну.

   Инерция человеческого поведения поддерживала вредную традицию более тысячи лет.

   Но вот, наконец, мудрые правители, подсчитав физические и ментальные убытки, причиненные его народу, решили сломать вредную  традицию. И в 1912 году выпустили закон, запрещающий бинтование ног.

   Но это оказалось не так легко, как диктовало благоразумие.

   Обычай был сильнее закона…

   И любящие матери продолжали калечить своих детей в угоду традиции.

   И только через 50 лет правительство Китая с помощью самых суровых методов удалось переломать зловредную пагубную традицию, и возвращено здоровье женской половине населения.

   Сейчас освобожденные китаянки, обладающие оригинальной восточной красотой, принимают участие в Олимпийских играх по фигурному катанию на коньках и заслуженно становятся в ряды победителей в этом прекраснейшем виде спорта.


- Оружие приготовить!
- Есть! Простерилизовать ЛЗПН - 75 и НР-13.
…Это сделано будет красиво и тихо. Разорвется традиция, как не ждет никогда человек.