Ахимса

               
   В 1975г я уехала в Москву. Поехать в Москву, чтобы там жить и работать простому смертному почти невозможно. Иногородних не прописывали, а без прописки не принимали на работу. Правда, сейчас после перестройки, чтобы  остановиться  у родственников в Москве,  даже российским гражданам,  необходимо встать на учёт в милиции.

   Я решила начать жизнь с нуля. С некоторых пор я верю, что если ты задумал что-то, то эта мысль сама прокладывает себе дорогу и его осуществляет. Я думала о Москве, о своей дальнейшей научной карьере в Москве. Дальше как в сказке: случайная встреча с бывшей коллегой, которая должна была ехать в Москву на работу по приглашению, но она не может ехать, – что-то случилось в семье. Приглашение было преподавать язык хинди в Московской школе-интернат. Она предложила мне поехать вместо неё, уверяя, что меня возьмут, так как у меня такой же диплом. Надо было позвонить директору московского интерната и предложить себя вместо моей знакомой.

   Так я оказалась в Москве. Учительское окружение было настроено ко мне недоброжелательно. Надо было выживать. Страдать было роскошью. Полгода пришлось жить в интернате,  не прописывали  и не давали обещанную жилплощадь. Райисполком требовал  моего развода с мужем, -  семье должны были бы дать квартиру, а одинокой женщине - комнату в коммунальной квартире. Мой муж не мог поверить, что райисполкому нужен наш развод. Долго не давал развода, а когда дал, тут же женился.

   Мне дали маленькую коммунальную комнату. Я и этому была рада.
   Чтобы работа не стала каторгой, я использовала творческие новинки – метод болгарского  сугестолога  Лозанова, повернула интерес детей в сторону Индии. Мне отдали технически оснащённый кабинет. Мы вместе радовались нашим успехам. Я знакомила ребят с классической индийской музыкой, философией. Был даже открытый урок индийской кухни. Я подружилась с некоторыми учителями: моим коллегой Андреем, историком Валентиной Николаевной...

   Директор, когда принимал меня на работу, поставил условие, что я должна проработать не менее пяти лет. Я согласилась, но тоже с условием, что если через пять лет работы мне понадобится характеристика-рекомендация для работы в Индии, то он не будет препятствовать. Соглашение было устное.

    Моей работой директор был доволен. Однако не хотел меня отпускать на защиту моей диссертации в г. Баку, сказав, - нам ваша диссертация не нужна. Мой десятилетний труд мог пропасть. Защита затянулась из-за преобразования ВАК (Высшая Аттестационная Комиссия). Моя диссертация лежала в НИИ искусствознания Академии наук в Москве. В Москве в научных институтах всюду интриги. Мою диссертацию вначале потеряли, потом сказали, что у них длинная очередь – надо в первую очередь пропустить своих. В конце концов, вернули мне мою работу. Посоветовали обратиться в Учёный Совет  г.Баку. В Баку работу приняли, назначили защиту, а меня не отпускает директор школы.

   Снова я потеряла сон, снова депрессия. Пошла на приём к психиатру, начала пить транквилизаторы, дали бюллетень. Защита состоялась. Не помню, сколько дней я была в Баку. Я продолжала пить таблетки и на защите держалась очень спокойно. Со стороны я казалась безразличной ко всему, что происходит. Ощущение было – «море по колено»: все сомнения отметала, смело доказывала своё. Тем не менее, все шары оказались белые. Когда комиссия поздравляла меня с успешной защитой, я впервые  испытала радость освобождения, как будто сбросила груз, тяготевший меня долгие годы.

   Самое удивительное чувство я испытала когда меня стали поздравлять все, сидевшие в зале,  незнакомые мне люди: каждый из них протягивал мне цветок, обнимал и целовал меня. Моё сердце стало оттаивать. Впоследствии, я сравнивала это своё ощущение с тем, что пережил герой художественного фильма Сергея Параджанова « Тени забытых предков» когда он, этот герой, одичавший в изгнании, спустился с гор к людям, которые стали его обнимать, целовать и поздравлять со светлой Пасхой.

   Были банкеты в Баку и в Москве.

   Завершается пятый год моей работы в интернате. За это время удалось наладить связь с "Обществом Дружбы", коллективным членом которого был наш интернат, с Индийским  Посольством, с индийскими студентами из Университета  им. Патриса Лумумбы. Интернат был в списке посещения индийскими делегациями и мне часто приходилось быть переводчиком. Таким образом я добилась, что "Общество Дружбы" рекомендовало меня на работу в Индию.

   Когда я принесла официальное письмо из "Общества Дружбы" на имя нашего директора с просьбой дать характеристику–рекомендацию на меня для работы в Индии, директор отказался. Не веря в такое коварство, я требовала объяснения:
   - Я только что получила отличную аттестацию своей работы. В чём же дело?
 Директор ссылался на нехватку специалистов.
   - Я же всё равно уволюсь.
   - Это Ваше право, - ответил он.

   Я пошла в вышестоящие инстанции с жалобой на него. Там у него оказались свои люди. Они посоветовали ему дать мне плохую характеристику. Каждую неделю были организованы всяческие собрания: педсоветы, профсоюзные, партсобрания, партбюро. И на этих собраниях администрация во главе с директором манипулировала учителями, вынуждая их любым способом очернить мою работу. Вчерашние друзья-коллеги либо трусливо молчали, либо придирались к мелочам.

   Помню, как молодая учительница запальчиво спросила меня,
   -  Помните, я Вас встретила на М. Профсоюзная однажды?
   -  Ну, так что, может быть.
   -  Я Вам сказала, что у 9-го «Б» класса родительское собрание.
   -  И что? - спросила я.
   -  А Вы помните, что Вы на это сказали?
   -  Нет, не помню.
   -  Вы сказали, - Ой, вы меня не видели.
   -  Ну, и что это за криминал?
   -  А то, что Вы не болеете душой за наших учеников, Вам было  наплевать на родительское собрание.

   Я пыталась достучаться до их сердец. Я была так искренна, когда говорила,
    - Зачем Вы хотите оставить шрам на моём сердце, следы каблуков на моём теле? Не идите на поводу своих низменных страстей.
В ответ хихикали, говоря, что я веду себя как на сцене.
   Последним было профсоюзное собрание, председатель профсоюза,  полная и очень накрашенная женщина, сказала,
   - Прошу занести в протокол, я считаю, что В.Н. рвётся в Индию, чтобы  там остаться, она потенциальная  невозвращенка.
   Это уже инкриминировался мне политический криминал для того  времени.
   К моему удивлению, на этот раз на мою защиту встали три учительницы. Одна из них, - пожилая, тоже индолог, сказала,
   - Тоже мне, нашли Светлану Аллилуеву! Каждый индолог мечтает поработать в Индии. Она специалист, защитила диссертацию по истории культуры.  Кому как не ей поехать туда работать!

   Другая учительница была очень взволнована. Она недавно пришла работать в этот интернат. Она просто заявила, что в таком коллективе не желает больше работать,  где могут так затравить честного хорошего человека. И со слезами села.

   Третья была сама в Индии, работала учительницей в посольской школе. Она сказала, что ради солидарности тоже желает уволиться.
   Эта была моя маленькая победа.

   После собрания я закрылась в своём кабинете. Моя мечта стала таять как мираж. Постучавшись, вошёл Андрей. У нас были очень тёплые дружеские отношения. Мы часто помогали друг другу. Он мечтал, что когда получит московскую прописку, привезёт жену из Челябинска, то я стану близким другом его семьи. Он действительно обожал меня. В учительской ходили слухи, что  он влюблён в меня. Андрюша вошёл бледный, сказал,
   - Знаешь, я для храбрости выпил пива. Мне стыдно смотреть тебе в глаза. Мне было, что сказать в твою защиту. Однако директор перед собранием  вызвал меня и сказал,
   - От Вашего поведения зависит Ваша московская прописка.
    Я должен думать о жене и сыне.
   И сказала я ему:
   - Правильно, Андрюша. Так и поступай. В другой раз, если кого-то будут убивать на твоих глазах, не вмешивайся. Помни о жене и сыне.
   Он вскочил и вышел, сказав,
   - лихо ты.

   Потом постучала и вошла Валентина Николаевна – учительница истории. Стала говорить, как она сочувствует мне, но, к сожалению, ничем не может помочь, т.к.  директор и её предупредил, что может оставить её без работы.

   Я и с ней обошлась жестоко: напомнила ей её урок, на котором я присутствовала, где она учила детей, - не бойтесь предателей и убийц, а бойтесь равнодушных, при которых предают и убивают. Она ещё долго сидела, рассказывала о своей жизни. Закончила тем, что я права.

   Мне предстояло ещё полгода доработать до окончания учебного года. Я не чувствовала неприязни к своим коллегам. Мне было их жаль. Я вела себя так, как ни в чём не бывало. Участвовала во всех мероприятиях и банкетах, которые директор и его окружение устраивали с размахом. Столы накрывались царские, я таких яств и не пробовала раньше. Большинство мамаш наших учеников работало в торговле. Было время дефицитов.

   Был мой первый выпускной бал. Я и мои выпускники всю ночь ездили по Москве в белую ночь, ходили по набережной Москва – реки. Я была счастлива, бегала с выпускниками, танцевала, радовалась.  Радостное умиротворение снизошло на меня. Я всех любила,  даже тех, кто воспрепятствовал осуществлению моей мечты. Я искренне их  любила. Они не могли этого не почувствовать, и потянулись ко мне. Директор решил, что я собираюсь остаться работать в интернате и был удивлён моему заявлению об уходе. Он сказал:
   - Вы хоть сначала найдите другую работу, чтоб было куда уходить.
   Я ответила,
   - Не  Ваша забота. Вы уже позаботились обо мне.


    Это был мой опыт испытания Ахимсы – несопротивление злу насилием. Проще говоря, отвечать любовью на ненависть, добром  на зло.

    Мне был близок  и  понятен Махатма Ганди. В его «Автобиографии» он описывает свою борьбу за справедливость в Южной Африке. Его смиренность, доброжелательность, не оказание сопротивления   даже  тогда,  когда его оскорбляли и били, запали в мою душу.

       

      
  Мельбурн  2006 г.