Если бы у Роберта Джонсона была жена Сон первый

                Но ты сказала мне: «Это мечты.
                И ничего в них нет»
                Вот и все, что сказала мне ты…
                группа «Браво»


                I


Он затянулся. Курить и хотелось и не хотелось одновременно. Не хотелось, потому что дул холодный промозглый ветер с мокрым снегом, а у него как назло не было перчаток, и от этого немели пальцы обеих рук. Он попеременно перекладывал сигарету из одной руки в другую, чтоб хоть одну, пусть даже на короткое время, погреть в кармане. Но, не смотря на эту уловку, обе руки чертовски замерзли и, в конце концов, одна из них упустила сигарету. Он молча нагнулся за ней, но тут же, чертыхнувшись, выпрямился – сигарета угодила в лужу растаявшего снега. Человек сунул руки в карманы куртки, но не уходил, а грустно смотрел в лужу; толи на плавающий в ней окурок, толи на отражение своего лица.

Он был небрит, но редко растущая борода не могла скрыть неестественную худобу лица. Тонкий нос и бледные от мороза губы никак не выделялись. При бегло брошенном на него взгляде можно было заметить только глаза – большие и печальные. А темные круги под глазами делали его взгляд еще более трагичным. Как будто вся скорбь мира сосредоточилась в них.

Глубоко вздохнув, он медленно побрел в сторону дома. Домой идти тоже и хотелось и не хотелось одновременно. Причем, по одной и той же причине. Но думал он сейчас не об этом.

Скрипнула калитка, где-то совсем близко залаяла собака, но, учуяв «своего» тут же умолкла. Он подошел к двери, но замерзшие пальцы не слушались, и дверь открыть удалось не сразу. Наконец он зашел внутрь, включил свет. Быстро разделся, также быстро снял ботинки и обул домашние тапочки. Все это он проделывал автоматически, не задумываясь, но, взявшись за ручку двери, он почему-то остановился.

- Это ты? – раздалось из-за двери, и все сомнения отлетели прочь. Он решительно потянул дверь на себя.

- Кто же еще, - был ответ. Это было его позывным вот уже много лет. Он так привык, входя в дом, слышать этот вопрос и давать этот ответ, как будто без этой «опознавательной» процедуры нельзя было попасть внутрь. А когда было плохое настроение – вот как сейчас – этот вопрос обнадеживал. Он означал, что его ждут, что он нужен, именно он, а не кто-то другой. Ведь не спрашивают: «Кто там?», спрашивают: «Это ты?».

- Ты ел? – этот вопрос он привык слышать сразу вслед за первым, но в отличие от первого он вызывал в нем только раздражение. Ответы были самые разные, иногда – вот как сейчас – ответа не было вовсе.

Он молча прошел в центр комнаты, оглянулся кругом, словно проверяя все ли на месте, подошел к шкафу и так же молча стал раздеваться. Переодевшись в домашнее, он закрыл дверцу шкафа и увидел ее.

Она стояла в дверях в заляпанном переднике с ложкой в руках и растерянно смотрела на него. Была она такой же худой как он, но вид имела еще более замученный, а глаза уже заволакивали готовые вот-вот прорваться слезы.

На мгновение ему стало жалко ее, но уже через секунду он со злостью подумал: «Так тебе и надо – получила то, что хотела!». А еще через секунду он сам поразился своей внезапной ненависти к этой женщине. Хотел обнять ее и утешить, но не смог даже улыбнуться. Молча прошел мимо нее в кухню. Так же молча включил чайник и посмотрел на плиту. Она была заляпана, так же как и ее передник, но совершенно пуста.

- Я сделала макароны по-флотски, но они уже успели остыть, и я спрятала их в холодильник. Я думала ты придешь намного раньше. А что тебя так долго задержало? – быстро затараторила женщина, стоя за его спиной.

Он опять испытал приступ внезапной ненависти к ней. И чтоб она этого не увидела и не поняла, молча полез в шкаф за кружкой. Так же молча насыпал в нее чай и сахар. И, прислонившись к стене, молча ждал пока закипит чайник. На нее он старался не смотреть.

Чайник щелкнул выключателем и для женщины это как бы поступило сигналом к отступлению. Она сняла передник, повесила его на гвоздь и молча ушла в комнату.

Что-то не так шло сегодня. Совсем не так, как он того хотел. И эта внезапная ненависть к женщине, которую он точно знал, что любит. Знал, что готов защищать ее ценой своей жизни. Что ради нее он терпел и еще будет терпеть многое… Но сейчас ненавидел. Все в ней вызывало в нем раздражение. От грязного передника, до звука ее голоса. И даже сама ненависть, которую он к ней испытывал, вызывала в нем ярость. Молчаливую и злую. И ему хотелось выплеснуть эту ярость. Орать на нее, тыкать в грязную плиту и неметеный пол, припомнить ей все невысказанные обиды, довести ее до слез.

«Да, - признался он себе, - я хочу, чтоб ты ушла. Спровоцировать тебя! Ведь это ты во всем виновата»

Он отхлебнул из чашки, но чай был холодным, что очень удивило его, и мысли потекли уже в другую сторону.

«Нет, родная, не ты одна виновата. Мы оба дураки оказались» - он вновь посмотрел по сторонам. Маленькая кухонька, в которой и одному-то было тесно. Грязная плита, немытая посуда, полнейший бардак в шкафах. Да и другие комнаты не слишком-то отличаются от этой. Иногда правда весь дом сверкает чистотой, но чаще вот так – где-то что-то пролили, вовремя не убрали, а потом оно само засохло и его уже ничем не отодрать или отмыли, но пятно осталось. Стоит ли винить в этом женщину, хранительницу очага? Наверное, нет. Все-таки она тоже работает (пусть даже и меньше, и работа у нее полегче), да еще двое маленьких детей.

При мысли о детях на душе еще сильней заскребли кошки.  Стало так тоскливо, что хоть вой.

Дети…

Он глубоко вздохнул, вылил чай в раковину и вошел в комнату.

- Чай будешь? – спросил он. Этот вопрос был также символичен в их общении, как и предыдущие. А означал он примерно следующее: «Я готов к общению», «Я не злюсь», «Давай все обсудим и найдем компромисс»

- Буду, - ответила женщина и это, в свою очередь, было нечто большее, чем согласие выпить кружечку чая.

Он вновь включил чайник и, прислонившись к стене, стал ждать. В соседней комнате сидела женщина, его женщина. Сидела так тихо, что можно было и усомниться в ее присутствии. Да, иногда ей хочется, чтоб ее присутствия и не замечали. «Нашалила, а потом прячется. Совсем как ребенок», - подумал он.

Щелкнул выключателем чайник. Он приготовил две кружки чая и с ними подошел к закрытой двери.

- Открой мне.

Дверь тут же открылась. Это была маленькая комната, служившая им и спальней и кабинетом и гостиной. Все ее убранство состояло из раскладного дивана, шкафа для одежды да письменного стола.

Поставив чашки на стол, он присел на диван. Молчание, раньше легкое, теперь словно давило на плечи. Хотелось что-то сказать.

- Заходил в магазин? – осторожно спросила она.

- А, - он растерянно махнул рукой, что могло означать: «Да какая разница.»

- Я так и поняла, - улыбнувшись, ответила она. – Ну, зачем ты туда ходишь? Ты же только расстраиваешь себя.

Он взял кружку еще горячего чая и начал с усилием дуть на нее. Опять в нем закипала ненависть, и ему все труднее было сдерживать себя.

- Как знаешь. Это же все лишь совет, пожелание, рекомендация.  Тебе совсем не обязательно прислушиваться к моим словам. Поступай как знаешь. В конце концов, это твои нервы и, если они тебе не дороги, то продолжай ходить в свой магазин, - женщина говорила быстро - она всегда тараторила, когда нервничала, - но, если начала она мягко, то закончила с легкими нотками толи злости, толи раздражения.

Он сделал несколько глотков, прежде чем ответить – Ты не понимаешь. Там я отдыхаю. Я хожу в этот магазин, чтоб получать удовольствие…

- Что-то не видно, чтоб ты его получал, - перебила она.

- Да потому, что приходя сюда у меня моментально падает настроение…

- Это интересно почему, - опять перебила она. Слезы лились у нее по лицу, а губы постоянно кривило от обиды и раздражения, - Потому что ты нас не любишь, но не можешь уйти…

«Уйти, - со вздохом подумал он, – Я не могу уйти. Я вас люблю. Поэтому и не могу». Он покачал головой. Как нелепо сложилась жизнь. Как много было допущено ошибок. Если бы можно было вернуться назад и прожить жизнь заново, он бы все сделал по-другому. Но пути назад уже не было. От отчаянья хотелось выть. А он только кричал. Кричал на нее, обвиняя во всем. А она кричала в ответ и тоже с обвинениями. Они испортили друг другу жизнь, но все еще любили друг друга. У них дети…

При мысли о детях опять защемило сердце. Он молча прижал плачущую женщину к себе. Нет, ничего говорить не надо. Пусть будет вот так. Молча, лишь ее всхлипы. Ему вдруг стало безумно жаль эту маленькую женщину. Ее жизнь была ничуть не легче, и она могла бы легко ожесточиться, могла уйти от него. А она оставалась. Поддерживала его как могла. Он вздохнул. Конечно, она уже не та, изменилась. Не понимает его походов в магазин, а ведь раньше они ходили вместе.

Он отстранил ее от себя – «Ну все, хватит, - он встал с дивана, - Пойду за девочками.»


                II


Выйдя на улицу, он сразу достал сигареты. Остановился, закурил. Вспомнились слова продавца в магазине: «Это отличный комбик. Идеальный для дома.»

До этого дня идеальным для дома он считал обогреватель, ковер, кухонный комбайн, пылесос и еще многое другое. Только не это. Нет, эта мысль ему самому в голову придти не могла. Ее можно было только услышать.

Он услышал. Что же теперь?

Теперь он не может придти домой как ни в чем не бывало. Не может спокойно пить чай и говорить с ней. Не может спокойно сказать: «Сегодня в магазине я видел то, без чего не хочу жить. Без чего моя жизнь кажется мне пустой и серой.» Он был в этом магазине не раз, и ничего по-особенному нового он там не увидел. Зато услышал…

«…Идеальный для дома…»

Эти слова загипнотизировали его. Они сняли с него розовые очки – жизнь и вправду была пустой и серой.

Пустой, несмотря на жену и детей. Даже наоборот – благодаря им . сигарета больно обожгла губы. Он даже не чертыхнулся. Молча достал и закурил другую.

«Все кончилось, – подумал он, - Да, родная ты была права – зря я хожу в этот магазин. Я ничего не могу там купить. У нас просто нет на это денег. «Все лучшее – детям!» - губы опять больно обожгло, и опять он молча полез в карман за следующей сигаретой. Но тут же осекся, и положил пачку обратно.

Скрипнула калитка. И еще не дойдя до двери, он услышал тонкий детский голосок: «Это папа, папа!» Дверь распахнулась сама и ему навстречу выбежали две девочки. Они окружили его с разных сторон и начали тянуть за руки. Он улыбался. Нет, этих девочек он бы оставил во всех своих жизнях.


                III


- Пап, а пап. А куда приводят мечты?

- Что

- Куда приводят мечты?

- Не знаю, зайчик. Куда приводят и откуда уводят. Знаю только, что без мечты вообще никуда не придешь…

- А уйти без мечты можно?

- Что?

- Ну ты сказал: «Куда приводят и откуда уводят…» А потом сказал: «без мечты никуда не придешь…» А уйти без мечты можно?

- А если нет мечты, зачем куда-то уходить?

- А зачем тогда оставаться?