Глава 9. Мой верный друг, мой друг бесценный...

    Вдохновленные видением светлого пути, мы с Сашкой поехали провожать близких душе собеседников по домам. Возвращаясь, я задумалась о том, что для «подкаблучника» Александр ведёт себя довольно странно: ночь дома не ночевал, в моём, по крайней мере, присутствии Люсеньке своей ни разу не позвонил, да и вообще к ней не торопится.
На мой вопрос – «к чему бы всё это?», Саша загадочно ответил:
 – Превратности судьбы.
 – Что за «туманности Андромеды» для близкой до боли подружки? Не темни, я же друг тебе. Может, чего посоветую.
 – Раньше надо было советовать. А то, небось, посмеивались втихомолку надо мной, а вслух ничего не говорили, –о Вышинскому не устраивай. Вина подсудимого должна быть доказана. Обоснуй, отрок, – осадила его я.
 – Да знаешь, надоело, не привязанный, а как козёл на веревочке. Шаг влево, шаг вправо – «угроза домашнему очагу». Вас вот даже потерял. Со Славкой навсегда расстались, а в жизни моей не было человека, с которым мы бы так понимали друг друга. Ты ж помнишь, как я её любил?
 – Почему любил-то?
 – Итоги печальны. – Саша громко вздохнул. – В общем, пошли в магазин «Охотник», Маша.
 – Не поняла, это зачем?
 – Да потому что загнали меня, как дичь. И удачливый стрелок мою Люську – «бац-бац, – и в дамки!» Чем там оленья голова украшена?
Образ Сашки в моём сознании никак не вязался с ветвистым дивным украшением незадачливых анекдотичных мужей. Я замолчала, оторопев. Видимо моя растерянность тут же отразилась на физиономии, и Александр, не желая смущать меня и сыпать соль на свои раны, неожиданно переменил тему разговора.
 – Машка, а ты любила когда-нибудь? Ну, так, чтоб до потери рассудка, ни о чём не рассуждая, ничего не боясь? – отвлёк он меня от неприятного разговора.
 – Я не знаю, о какой любви ты говоришь, но я любила и продолжаю любить и тебя, и Лизу, и Славку, – с трудом переключилась я.
 – Скажи честно, а кого из нас ты любила всё-таки хоть чуть-чуть, но больше?
 – А кто меня любил, хоть чуть-чуть, но больше? – с хитрецой ответила я.
 – Всё ясно – Славка, – понимающе откликнулся Александр. – Я всегда это знал. Помнишь, бывали дни, когда мы уходили с тобой по совместным делам, а потом, свободные, шатались по городу, смеялись, болтали и ели виноград, напоенный солнцем?
 – На этом месте мы переглянулись и увидели в глазах друг друга желание повторить свои впечатления.
 – Он страшно злился, когда видел нас возвращающимися вместе с довольными физиономиями. Я никак не мог понять, отчего. Теперь ясно. Он просто ревновал.
Я грустно улыбнулась.
 – Я и сама довольно долго этого не понимала.
 – Так, значит, вы влюбились, – задумчиво проговорил мой друг. – А почему вместе не остались, вам же ничего не мешало? И никак не понимаю, с чего ты вдруг решила ответить ему взаимностью?
Поймав мой вопрошающий взгляд, Саша добавил:
 – Нет, парень-то он хороший. Ты привлекательна, он чертовски, – Александр хмыкнул, повторяя знаменитую фразу сердцееда министра-администратора, – привлекателен. Но я всегда считал, что настоящие чувства вспыхивают с первого взгляда. В ином случае, если хочешь, основой всему становится привычка.
Я ответила не сразу.
 – Не согласна. У любви много путей. А что касается нас…Ты же помнишь, как мы расставались. Громы, молнии, землетрясения! После ласкового солнца и того рая, в котором мы все пребывали, одному эти стихийные бедствия было не пережить.
Я остановилась, снова вспомнив всё потрясение случившейся с нами потери.
 – И мы вцепились со Славкой друг в друга со всей отчаянностью, тем более что связывавшие нас и до этого чувства были очень яркими. «Костер горел моей души, в него подбросил он полено своих признаний…».
Я ненадолго умолкла, поражённая открытием настоящих истоков наших отношений.
 – Ну и всё. «Бурным потоком влечённая, к морю лодка плывёт». Сейчас я понимаю, что появившаяся до этого Ольга, её беременность, могли возникнуть в нашей жизни и после взаимного осознания нашей любви.
 – Почему же это?
 – Потому, что наша дружба друг к другу и была любовь, но любовь бескорыстная, любовь дающая, которая ничего не требует и не желает требовать от другого взамен. Эта была, если хочешь, божественная любовь. Можно ли попытаться превзойти её?
Когда-нибудь, возможно очень скоро, к несчастью, не тогда, когда общались мы, людские души смогут и в дружбе и в любви полов различных всё совместить, – все чувства, мысли, радость и увенчать их бескорыстьем Божественной любви.
 – Вот тогда и будет любовь счастливой. Ты никогда не думал о том, что если люди очень сильно, почти запредельно любят друг друга, то – или один погибает, или всё заканчивается каким-нибудь жутко грязным разводом с дележом вилок и кастрюль?
 – Конечно, думал.
 – Ну, а что вот далеко ходить? Взять тебя с Людмилой. С ней-то все ясно, её чувство достаточно эгоистичное. Я не в осуждение, поверь, потому что нельзя же на трёхлетнего ребенка обижаться, что он не знает геометрию Евклида. У каждого свой путь и своё время для этапов роста.
Я сочувственно посмотрела на приятеля, желая утешить его и объяснить случившееся со своей, более щадящей, на мой взгляд, точки зрения.
 – Ну так вот, Люся – Люсей, но у тебя-то душа очень зрелая, если ты способен был на такую дружбу и такую любовь.
 – И что?
 – А то, что когда человек высоко чувствует, его душа вырывается в просторы Вселенной и замыкаться только в семейных радостях уже нельзя. Нужно отдавать любовь другим, делиться с людьми тем, что тебе подарил Бог. Иначе всё потеряешь.
Александр с выражением первооткрывателя посмотрел на меня:
 – Маша, а ведь ты права! Ты помнишь, как в нашей конторке постоянно толклись люди!
 – Да. Они заходили погреть свою душу у костра нашей дружбы и любви.
 – И ты помнишь, какими щедрыми мы были?
Мы оба примолкли под впечатлением своих воспоминаний о прекрасных временах. Через некоторое время Александр с сожалением о том, что вложил свою лепту в развал нашего общего счастья, проговорил:
– Ну, Люська, ну, зараза! И ведь всё равно семью не сохранили!
Во мне проснулась женская солидарность:
 – А Людмила твоя, дорогой мой, ни при чём. Ещё бы немного и наша дружба могла закончиться каким-нибудь банальным треугольником. – Я с иронией посмотрела на Сашу. – Ты запросто мог втрескаться в Лизу, как Славка в меня. Эх, мужики, мужики, не тянули вы тогда такие высотки! Раз хорошо, значит, должно быть моё. Личное.
Но справедливость возобладала.
 – Да вообще-то и я тоже хороша.
 – Ладно, ладно, сдаюсь. Лиза мне и в самом деле нравилась, – оценив мою откровенность, признался Александр.
 – Скажи ещё, и я тоже.
 – И ты тоже. Мужики вообще достаточно всеядный народ и только ждут сигнала. Порой это даже неосознанно. А потом, мы, действительно, так все любили друг друга, что от нашей дружбы был даже не шаг, а полшага до любви. До меня только сейчас по-настоящему стало доходить, что вообще происходило.
 – Ну а теперь ответь мне, милый друг! Рога-то ты носишь заслуженно?
Александр взглянул было на меня с гневом, но вдруг сменил его на милость.
 – Ёлки-палки, ты что, хочешь сказать, что Люська подсознательно чувствовала эту мою готовность к новой любви и …
 – И от ужаса сделала это первая, – продолжила я. – Так что, Александр, не журись, а посмотри правде в глаза. Знаешь, как французы говорят: «Если женщина не права, немедленно попроси у неё прощения».
 – Вот-вот, а она за горло и кровь пить, – не согласился он.
 – Да твоя жена сама уже извелась от сознания того, что натворила.
Я попыталась примирить воюющие стороны.
 – Просто у женщин очень чувствительная душа. Поэтому и реакция у нас на все ваши выверты незамедлительная!
Но Александр не сдавался.
 – Мало ли что было в моём подсознании, я же не претворил это в жизнь?
 – Помнишь, как сказал Христос, – «истинно говорю вам, кто посмотрел на женщину с вожделением, тот прелюбодействует в сердце своём». Мы жили тогда в состоянии очень высоких отношений. И мне кажется, именно поэтому так быстро и жестоко, потрясениями в судьбах, расплатились за свои ошибки.
 – Мало того, что я и так наказан, как выяснилось, так я ещё должен на колени теперь падать и, подметая рогами землю, ползти к своей жёнушке?
 – В любви нет унижений. Чувствуешь в себе силы простить и не вспоминать, – ползи. Нет – значит сожми зубы, оставь ей и детям всё, что нажили, и начинай жизнь с белого листа, – продолжала упорствовать я, пытаясь воззвать к бойцовским качествам моего друга.
 – Ну, ничего себе!
В качестве аргумента я прибегла к восточной философии:
 – Как там, на Востоке – «с пустыми руками в пустоту»?
Саша не ответил.
 – А это всегда полёт. Знаешь, как орлы своих птенцов учат летать?
 – Выталкивают из гнезда, – вспомнил мой друг впечатления юного натуралиста.
Я продолжила:
 – И никто при этом не говорит, какие они «зверские» родители, потому что знают – «рождённый летать не должен ползать».
 – Наоборот, – оживился покинутый муж.
 – Нет, не наоборот. Именно так. И на меньшее в своей жизни никогда не соглашайся.
Я положила руку на Сашкино плечо, давая понять, что на мою-то поддержку он всегда может рассчитывать.
 – А если пару синяков набьёшь, – не беда.
 – А если разобьюсь? – упорствовал Александр.
 – Не разобьёшься. Ведь у тебя есть крылья. Просто не надо забывать, что они у тебя есть. Не горюй, друг мой, – добавила я, – всё проходит.
 – Хочешь сказать, и это пройдёт? – грустным голосом, но с нотками надежды сказал Саша.
 – Горе пройдёт, а любовь останется. И поверь, всё не зря. А может, время твоё пришло «подставить ветрам и бурям грудь?» – продолжала утешать я своего друга. – А то уж очень как-то безмятежно ты жил в последнее время. Эпоха сейчас уже не та.
За чередою дней идёт восторг. И ты увидишь вдруг небесный слог в чертах и чёрточках своей судьбы. И, люди, вы не прячьте от беды лицо своё в морщинах и слезах. Не горе, не печаль и не беда идут к вам светлой поступью судьбы, а воплощаются небесные черты.
Все следующие дни, насколько это было возможно, мы провели с Александром вместе. Даже побывали у знакомых, которые привыкли видеть его, прямо скажем, в другой компании. При этом я питала надежды, что Люсе об этом тут же доложат, и, приняв меня за «пассию», обуреваемая благородным гневом, она начнет искать с Александром встречи.
Тут уж я расстараюсь и приложу максимум усилий для того, чтобы они упали в объятия друг друга. И, утерев радостную дружескую слезу или даже великодушно позволив Люсе осушить её и раскаяться в своём прежнем несправедливом ко мне и Лизе отношении, я с достоинством удалюсь к заждавшейся меня книжной полке.
Но последующие события резко изменили всю мою жизнь, и из психотерапевта, коим я вознамерилась стать для своих друзей, я вмиг стала перспективным пациентом как минимум целой лечебницы.