Глава 2. Осознание

     Наступила суббота, предвестница Пасхи. Я с детства любила этот праздник, утро которого всегда встречало меня куличом, крашеными яйцами и всякими разносолами. Придерживаясь заведённых в доме с детства порядков, я готовилась к нему.
Несмотря на бессонную ночь, спать не хотелось, но сказать, что я была полна сил и у меня всё спорилось в руках, тоже было нельзя. Я пребывала в глубокой задумчивости, пытаясь найти объяснение тому, что со мной произошло.
«Почему происходят со мной эти перемены, – подумала я. – Разве может одно только желание уподобиться ангелам, как я однажды мечтала, в глазах Бога быть важнее праведной жизни?»
Из глубин сознания всплыл вопросительный ответ, указывающий на то, что до награды далеко и путь перемен будет нелёгким.
«Готова ль ты, дитя, принять любовь?»
Я вслушивалась в себя:
«Не говори, что нет. Но знаешь, что грешила много, и испытанья пережить тебе придется. Лишь к свету должна дорога в жизни быть. Летать вам должно, а не ползать во мраке ужаса греха, но лёгким лишь летать возможно. Услышь рассветный петуха и крик и зов, увидь знаменья. И ты познаешь Откровенье.
 – Но для чего, Господь, все муки? Мне страшно в путь такой идти. Полегче нет какой науки?
 – Не стой у света на пути. То страхи не твои – греха. Он умереть в тебе боится. И в смерти слышит петуха он, а не ты. Отбрось все страхи. С тобой надёжный проводник. С тобой твой Бог. Сквозь все преграды он в ум заблудший твой проник.
 – Что сделать я должна? Готова. Но чего ради страх терплю?
 – Моим, дитя, ты станешь снова. За веру Я благодарю. Живи. Трудись. Что будет дальше, узнаешь ты. Всё в свой черёд. Сразись со злом в себе отважно, потом отправишься в полёт.
 – Входи. Открыта дверь моя. Ведь я пишу, а ты читаешь. И я читаю, – Ты творишь. С тобой – друг в друге. Мой любимый Господь, входи ко мне скорей. Ты так давно уж у дверей. А я не слышу этот стук. Прости меня за то, мой Друг, Отец, мой Странник, Брат. Меня любил Ты во сто крат сильней, чем помнила Тебя. Была крепка греха броня. Но растопил Ты этот лёд. Ты дал душе моей полёт. Чем отплачу Тебе, Господь?
 – Должна сама ты побороть в себе врага. Он так хитёр. Его – в окно, а он – во двор. Закроешь уши – он в глаза. И лишь Господняя Гроза его смывала до сих пор.
 – Господь, я это не в укор. Прости, но столь Ты мудр, а волю дал тому, кто вмиг на пьедестал свою гордыню водрузил. Ведь в нас вложил Ты столько сил. Не можем быть мудрей Отца. Нам очень нужен Твой совет.
 – Вот мой, дитя, тебе ответ. Я доверял вам, как себе. И думал, что в своей судьбе счастливыми хотите быть. Любви вовеки не остыть, когда в любви сама любовь».
Я надолго задумалась после этого диалога, услышанный мной. Так ясно всё, но почему мы не всегда слышим голос своей души, своей любви? Спешим вдогонку за миражами. Драгоценный бисер дарованных нам возможностей скармливаем свиньям своих же похотей и низменных желаний.
Я горько заплакала от постигнутых откровений и кажущегося осознания бесплодности своей жизни. Потом подумала о бессмысленности сожаления об этом и о том, что в моей жизни было много и прекрасного тоже – не так всё плохо, ведь мой путь привёл меня к сегодняшнему дню.
Однако, долгим же он был.
Мои размышления прервались – позвонили в дверь. На пороге стоял сын со своими друзьями - пришёл звать меня на службу.
Похоже, что после произошедшего сын трепетнее стал относиться к обязанностям верующего. Крепко взяв за руку, он повёл меня в церковь.
Выходя из дома, я забыла свои ключи. Пришлось вернуться. Подошла к зеркалу, чтобы, согласно примете, посмотреть в него и причесаться – для успешного пути. Но рассмеялась, бросила расчёску, и, не выполнив «ритуала», выбежала из дома.
«Не доедай за сыном. Воротись, когда дорогу баба перешла с ведром пустым, домой вернись. И даже если шла по делу ты – вернись тотчас.
И пусть минует сия чаша нас!
То не приметы – разума бинты, и в тех бинтах, как мумия в песках, далёкий от огней костров ты пребываешь в паутине снов. Возьми небесный веник и стряхни ты паутину ветхих снов своих. Очищенный от суеверий вспрянет ум, – восстанет пленником прекрасных дум, что к свету и свободе приведут.  Все суеверия твои навек уйдут!»
С лёгким и светлым чувством я стояла рядом с сыном.
Богослужение вел молодой батюшка, который читал слова то нараспев, то быстро проговаривая их. Время от времени, когда того требовал обряд, он поворачивался лицом к своей пастве, в рядах которой, склонив голову, стояла и я, и осенял нас всех крестом, взмахивая широкими рукавами рясы. Я пыталась вслушиваться в то, что он читал, но мысль не успевала за его скороговоркой.
"Господи, я знаю, что ты здесь! Но почему я этого не чувствую? Почему в стенах дома Отца так мало счастливых? Почему идут они сюда за утешением, а не из желания поделиться радостью и любовью с другими? Почему всё выше к небу поднимаются наши храмы, и всё ниже скорбь и грех клонят человека к земле? Почему всё меньше надежды в глазах наших стариков, и всё меньше счастливых семей и счастливых детей?"
Я стояла и думала: « Я так давно не была в церкви, что по правилам должна быть отлучена от её лона. Но разве Господь отказывает в возможности прощения грешнику?»
Вокруг меня ликовал народ, встречая Воскресение. Общее чувство радости объединяло людей и делало их похожими друг на друга. И мне стало казаться, что Христос явится сразу во множестве лиц – от мытаря до блудницы, от святого до грешника, ибо все души искупал он кровью своей.
И потому так странно, так прекрасно мне приходили тернии мои, что виделся Христос уже в двоих, а кто те двое? – Мучиться напрасно. И не терзают таинства меня. Господь всё знает, видит ежечасно, ежесекундно тайны Бытия. Частицей пламени горит он в каждом сердце, и Око Господа в твоих горит глазах. Ему не нужно в горизонт смотреться, как богатырь Илья глядит в степях. И ведома Всевышнему и слава, и нашей жизни спрятанный позор. И преступленья наши – нам отрава и для души терзаемой укор.
А Он нас ждёт. Он терпелив, как мать, что колыбельную поёт ребенку. Последней искрой кинулся вдогонку вослед душе своей, чтоб вечно обнимать с любовью нас.
Пора и нам воздать любовью за любовь. И мы за пастырем своим идём в любовь и в Новь. Он с нами говорит. Услышьте Божий Глас. Давно уже трубит своей любовью в нас.
Я стояла, как громом поражённая. Вокруг меня радовались люди, встречая Пасху. Но этот праздник был пока не для меня.
Я поняла, почему должна была пройти через испытание смертью, и поняла, что этим страхом расплачивалась за то, что часто убивала в жизни любовь сама. Я убивала её в своих не рожденных детях, в мокрых не облизанных котятах, которых утопила, не дав матери-кошке после родовых мук прикоснуться к ним, в щенках, которых по просьбе обожаемой мною учительницы живыми закопала в земле, потому что от ужаса и растерянности не знала, как это сделать.
Во всех них на землю шёл Господь, а я убивала его!
Я грешная, мерзкая, слабая!
 – Прости мне, Господи! Простите мне, люди!
От отчаяния я едва держалась на ногах. С мольбой я смотрела на древние лики. С иконы Владимирской Божией Матери на меня глядели её прекрасные прощающие глаза.
Святой Лука! Христов евангелист! Сподвижник веры, истины, терпенья! Душой, как лист бумаги белой, чист. В своих твореньях ты не знал сомнений. Ты создал лик Мадонны, на руках своих держащей трепетное тельце младенца-сына, что к её устам прижался тихим словом отогреться. Живой водою – верой и теплом – она ребёнка с детства напоила. Он воскрешал людей живым огнём своей души, дышащей Божьей силой. Той силой, что ласкает, а не жжёт, – Содом с Гоморрой сами мы творили. А ведь могли лелеять вечный взлёт к небесным далям, но… грехи манили. А ты, и твои братья, и друзья Святыми – Словом, Ликом отвлекали блудливый взор ползущего греха, чтоб нас опять манили Божьи дали.
Я вспомнила, что было время, когда я рассуждала о том, как и где нужно молиться и общаться с Богом.
 – Здесь правильно, а здесь нет. Господь не живет уже в церкви, там живут одни обряды – подхватывала я вслед за именитыми и не очень «учителями».
Простите мне, молитвенники Земли Русской!
Не слушайте никого, люди, слушайте только собственное сердце! И обращайтесь к Богу, обращайтесь к Его словам, и ходите к Нему всюду, где видите Его присутствие.
В дни самых больших своих потрясений я шла в церковь и там находила защиту и черпала силы. Я, спасаясь, бежала к природе и там возвращалась ко мне моя жизнь. Я читала добрые светлые книги и читала книги священные и находила и там и там слова ободрения и утешения.
И я поняла, что обращаться можно к всему, куда ведёт нас сердце наше, ведь «оно зорко», как сказал Экзюпери.
И читать Псалтырь, и Библию, и Коран, Бхагават-Гиту, Песнь Песней Соломона, смотреть фильмы и внимать всему, где присутствует великая сила любви!
Если бы мы занимались творчеством только тогда, когда в нашем в желании поведать о себе, своей жизни, близких людях, о том, что увидели, почувствовали, присутствует любовь!
И какое всё же счастье, что есть те, кто не перестаёт молиться за мир, не устаёт мечтать о пробуждении человеческой души!
Я стояла и думала о том, что не стоит осуждать кого бы то ни было. Все мы исходим из собственного представления о счастье. И самые ужасные тирании вырастали из представлений о гармоничном обществе их устроителей. Не нужно тратить время на осуждение.
Как бы мне хотелось теперь простить себя саму! А вправе ли я делать это, хоть на каплю испытывая осуждение к кому бы то ни было!
И я шептала губами, мокрыми от сбегающих по щекам слёз:
 – Чтобы остановить наше безумие, Ты отдал нам жизнь лучшего из детей своих и, жестоко страдая вместе с Ним на кресте, не переставал любить нас, слушая, как Сын Твой взывает к Тебе: «Прости им, Отче, ибо не ведают они, что творят!» А мы все ещё продолжаем эту войну сами с собой. И с Тобой, Господи! Ибо прав был Виктор Цой, когда сказал: «Между Землей и Небом война».
Но «в кого же ты стреляешь, ведь кроме Бога здесь никого нет», – поёт Борис Гребенщиков!
И я содрогнулась от ужаса и рыданий.
И вспомнила, как Галина Петровна говорила о том, что человек многогранен. И к разным людям он может быть повернут разными гранями сути своей.
Я оглянулась вокруг. И увидела в каждом человеке прекрасное лицо любви.
И я в единстве принимаю всех, и мне давно уже неважно это, как ты ко мне повёрнут, человек, все грани – музы в творчестве поэта. И в ликах всех твоих я вижу лик любви, и восхищаться им я буду вечно, хоть ты ругай меня, благодари, я буду всё равно взирать беспечно на лики, Янус, двух сторон твоих, и буду принимать я бесконечно все образы под Образом Любви.
Я стояла и думала о том, что в храме мы тоже ищем любви.
« Не переставайте любить нас, батюшка, – смотрела я на священника, – ибо и в Вас – церковь наша. И не отпугивайте нас словами назидания, епитимьями и длинным речитативом непонятных служб. Не у всех ещё мудры головы и души! Вы говорите, что ребёнок грешен, ибо зачат и рождён в грехе, и тем не оставляете нам надежды, ибо если грешен едва пришедший в мир, есть ли у нас надежда выйти из греха?! Наши дети повторяют нас. А взрослые пьют у очагов своих, блудят по чужим жёнам, и замахиваются рукой своей на чужое имущество и даже жизнь! Но не отнимайте вашей любящей руки от нас, как не отнимает её Господь!
Я часто, ох часто, не соблюдала постов, кричала и гневалась на своих детей, не стояла долгих служб и, что греха таить, иногда не почитала в должной мере отца и мать своих, а мужа – так и вовсе «не убоялась». Но привёл меня Бог к покаянию, ибо вёл меня рукой любви, и в горьких слезах за свою грешную жизнь я стояла ночь перед иконой Спасителя и Всепрощающей Матери Его. Я ходила по дому моему в белых сияющих одеждах, на что не имела права. Со свечой в руках я встречала зарю на земле и в сердце моём. И Господь спасал меня надеждой и любящей рукою своею. Прошу, проливайте и вы свет на всех его детей, как светит солнце одинаково для нас – разбойников, воров, предателей и просто заплутавших в поисках своей души людей!»
Кто-то тронул меня за руку. Я обернулась. На меня, приложив палец к губам, смотрела Лена. Её лицо было светло, огонёк свечи, которую она держала в руках, играл на нём, отражался в глазах и во всем облике её. Я тоже приложила палец к губам, благодарно улыбаясь, отрицательно покачала головой. Лена поняла, что я хочу остаться одна, и позволила толпе увлечь себя.
Домой я шла, погружённая в себя и свои переживания.
Квартира встретила меня тишиной, таинственным мерцанием уже блекнувших перед зарею звёзд за окнами и мирным посапыванием моих зверят, которые, встретив меня, тут же улеглись по своим местам досыпать.
Несмотря на это кажущееся одиночество, я почувствовала себя в центре важных событий. Спать не хотелось. Днём мне удалось прилечь часа на два, и этого оказалось достаточно для отдыха.
Я снова предалась раздумьям.
Мне кажется, что люди сами лишили себя Рая, сказав лишнее слово – слово без любви, которое змеёй выскользнуло из уст, как и мы, люди, следом за ним выскользнули из Рая. Но Бог никогда не переставал любить нас. И ещё до нашего рождения он охраняет нас, запечатав нам ручки и ножки крестом, чтоб не рождали мы в жизни пустого слова! Но распрямляются ручки, ножки, вырастаем мы, забываем то, с чем пришли в мир – истину, и начинаем ложным словом лепить себе и детям своим ложную судьбу. Но Бог, – что есть свет, отделил и отделяет нас от тьмы, и я верю, что нет власти её над человеком. Вздохнула земля, освобождаясь от ига зла, и примета тому – ранняя весна.
Я «знаю только то, что ничего не знаю». В любви я снова знанье растворяю, чтоб не погибли знанье и любовь. Чтоб мы с тобой остались живы вновь. Не я одна иду к мечте реальной, не я одна бываю и печальна, и весела, и чувства все на свете владеют мною и дарят искусство любить, творить и сеять вольный ветер, чтоб бурю не пожать нам в этих чувствах.
Внезапно возникающее властное чувство заставляло меня время от времени брать в руки авторучку и бумагу, и на белых листках я записывала какие-то фразы. Мысли, словно не принадлежавшие мне, всплывали в сознании, и, если я не желала подчиниться необходимости записывать их, сердце сжимала необъяснимая тоска.
«Час от часу не легче, – думала я. – Такое чувство, как будто сам себе уже не принадлежишь, и кто-то через меня что-то хочет сказать».
Смысл того, что я писала, сначала был мне непонятен. Удивляло и то, что я медленно выводила словно диктуемые мне фразы каким-то детским почерком, которым в последний раз я писала, пожалуй, во втором классе.
Для своих записей я почему-то избрала дневник, заполняемый в те дни, когда я и мои друзья были вместе.
Записав строчку или две, я могла пропустить полстраницы, лист, или продолжить следующее письмо через несколько строчек, затем возвращалась к написанному, опять же подчиняясь необъяснимому чувству, и продолжала далее. Как это ни странно, все письмена были объединены общим волнующим смыслом.
Из веток, листьев и кореньев взрастало древо жизни в пенье. Кто пел? Откуда мне узнать? Но продолжалась благодать! Взрастало гордо, величаво, росло, величилось на славу в едином замысле Творца Его любви черты лица, Его мечты и Его песни, чтоб мир прекрасный и чудесный был, есть и будет без конца!
Ночь и следующий день прошли так же. Когда я возвращалась к записям, и старалась понять их, получалось, что всех нас ждут огромные перемены, что Любовь и Правда утвердились на земле, мир и мы в нём преображаемся. Но понять и почувствовать это возможно только с возрождением души каждого из нас.
Снова и снова я перечитывала свои, без единого знака препинания, будто детские, каракули и чувствовала, что эти события навсегда изменят мою жизнь. Но в душе поселилась и возрастала уверенность, что это касается не только меня. И пришедшие ко мне слова подтверждали это…