Олимпийское кольцо

1.

Случилось это очень давно – в те времена, когда греки, поселившиеся в низовьях Дона, дали ему имя «Танаис», или «Тана». Правда, скифы, жившие на тех берегах, и тогда реку называли Доном. Русло было не совсем таким, как нынче, и впадал он в море тоже не совсем такое, как теперь. Море греки называли Меотидой по имени меотов – одного из местных народов. Оно было намного глубже, и очертания его берегов отличались от нынешних.

В том месте, где Тана впадала в Меотиду, стоял славный и богатый город Танаис. Это было самое северное поселение греческих колонистов. У него были мощные крепостные стены с башнями, а высокий маяк показывал путь кораблям.

За крепостными стенами тянулся глубокий и широкий ров, наполненный водой. В центре города располагалась небольшая площадь, здание магистратуры, в котором заседал правитель города – эллинарх со своими помощниками.

Население занималось торговлей, рыболовством, земледелием и скотоводством. Греки-колонисты постепенно ассимилировались со скифским населением, а позже с сарматами.

Танаис служил торговым местом для азиатских и европейских кочевников, доставляющих сюда рабов, шкуры и другие товары.

Непомерные и бесконечные поборы для содержания армии, строительства флота и крепостных сооружений, вербовка в войско рабов тяжким бременем ложились на людей.

Боспор, часто воевавший на западе со скифами, сжился на востоке с сарматами. Сарматская иранская культура придала царству в римскую эпоху особенный оттенок. Во II веке нашей эры Боспор стал сарматским царством. Здесь образовалась монархия иранского типа: «божьей милостью Великий царь, царь царей».

Боспорское царство подчинялось великой Римской империи. Но Рим не делал попыток обратить его в свою провинцию. Царство устанавливало торговые отношения со многими средиземноморскими государствами. Заинтересованность в боспорских товарах привела к новому подъёму экономики и процветанию.

Сейчас в это трудно поверить. Раньше многое здесь было не таким, как сейчас. Земля из года в год поднималась, сбрасывая с себя тяжкую ношу морских вод.  В Италии-то это самое обычное дело – подъём или опускание суши. Там античные храмы, стоящие на берегу моря, покрыты слоем ракушек. Стало быть, их сначала построили возле моря, потом они опустились в воду, а затем снова поднялись. А в районе Танаиса такие процессы происходили не столь бурно, но у современных жителей вызывает удивление, что сейчас нужно взобраться на высокий холм возле развалин древнего городища, чтобы с трудом различить на горизонте синюю полоску обмелевшего моря. Маяк и пристань – там, где теперь просторно раскинулись поля и рощи. Через многие тысячи лет на месте моря появится равнина, по которой будет течь сильно удлинившийся Дон, впадающий в Чёрное море.

Впрочем, нам ли, простым смертным, знать, что будет, а чего не будет? Ведь на всё воля Высших Сил, тщательно следящих за происходящим на земле… Может, у них совсем другие планы. И по поводу этого моря. И берегов. Так ли умны эти учёные, чтобы им верить? Напустили на себя важность и вообразили, что им всё ведомо. А те, кто повыше и посильнее, смотрят на них с высоты Олимпа да снисходительно посмеиваются:

– Болтайте, болтайте, пустомели! Последнее слово всё равно будет за нами. Ведь будущее, впрочем, как и прошлое, только в наших руках!


Так было и тогда... Боги смотрели с Олимпа туда, где Тана впадает в Меотиду, и до поры до времени многозначительно помалкивали…

Ощетинившийся на случай встречи с неприятелем город не ведал, долго ли ему ещё осталось жить – месяц, год, век, тысячелетие? А люди копошились внизу. Маленькие букашки, если не сильно присматриваться.

Афина посмотрела вниз, на город Танаис, и задумчиво спросила Зевса:

– Как ты думаешь, мой повелитель, долго ли ещё жителям этого города терпеть страх и ужас от каждодневной опасности оказаться захваченными дикими степными варварами. Им, грекам, может, больше пристало наслаждаться красотами жизни? Может, нам стоит усмирить его врагов?

Зевс, подняв седую голову, и недовольный тем, что богиня прервала его божественные размышления, хмуро ответил:

– Чего стоят люди, которые не могут за себя постоять? Помогать нужно тем, кто рвётся к жизни, кто хочет творить прекрасное, кто живёт праведно и почитает нас, небожителей.

– Но ведь они именно так и живут, – возразила Афина.

– Да, конечно, – ответил Зевс. – И я это вижу. А потому – пусть живут. Пока у них есть силы, будет им и моё покровительство, но если обленятся или возгордятся, пусть пропадают…

И боги занялись другими делами. Мало ли у них дел?! Быть богом непростое занятие.


Конечно же, Танаис славился не только крепостными стенами и грозными башнями. Известен он был прежде всего людьми: ремесленниками, купцами, виноделами, гончарами, каменотесами, скотоводами, рыбаками. Говорили здесь на греческом языке, но порою слышалась и скифская, и латинская, и арамейская речь. Всякий находил здесь приют, при условии что пришёл с добрыми намерениями. Торговцев, учёных, людей искусства здесь уважали, а воров и разбойников казнили, как правило, публично. Захватчикам давали отпор.

А между прочим Афина задала свой вопрос Зевсу неспроста. Время от времени в эти края наведывались загадочные варвары. Это были  жестокие и кровожадные воины. Они сметали всё, что встречали на своём пути, не зная пощады ни к старым, ни к малым, не ведая страха перед священными рощами, храмами, не впадая в трепет при виде прекрасной скульптуры или амфоры. Появлялись внезапно: грабили, опустошали, убивали, забирали в рабство и потом столь же внезапно уходили на север, в неведомую и мрачную обитель зла. Никто не возвращался оттуда, и поэтому вразумительных сведений о той стране не было.

Однажды Танаис в очередной раз претерпел нашествие со стороны зловещего племени варваров. Силы у них были большие, но ворваться в город они так и не смогли. Горожане сражались мужественно и дружно, защищая свою жизнь.

– Уж лучше умереть в бою, – говорили они, – чем в рабстве у этих страшных людей!

Обороняющиеся бились насмерть: лили кипяток и раскалённую смолу на головы осаждающих, бросали в них камни, тушили пожары, то и дело возникающие в городе из-за того, что враги стреляли огненными стрелами, спасали раненых, хоронили убитых…

Но в одно прекрасное утро продежурившие всю ночь на крепостных стенах в ожидании очередного приступа люди вдруг обнаружили, что варвары отошли от города!

Вокруг стояла тишина. Тана всё так же величаво катила свои воды в сторону Меотиды, лёгкий летний ветерок поднимал небольшую рябь, солнце светило так же ласково, как, должно быть, и в прекрасной Элладе, где растут пальмы и оливы.

– Неужели отошли? – удивлялись одни.

– Что бы это могло означать? – вопрошали другие.

Многие ожидали какого-то подвоха.

Представитель боспорского царя пресбевт Аристарх, командовавший обороной города, отдал приказ: всем оставаться на местах, не расслабляться и ожидать нового штурма до тех пор, пока разведка не сообщит, что опасность и в самом деле миновала.

– И чтоб никаких преждевременных ликований!

За ворота города вышли три конных отряда. Один поскакал вверх по течению Таны, другой двинулся вдоль берега Меотиды, а третий углубился в степь. Сам же Аристарх с пешими воинами обследовал ближайшие окрестности. Всё вокруг было выжжено дотла. Над пепелищами поднимался чёрный дым, а вороны, испуганные людьми, с громким карканьем поднимались в поднебесье, оставляя свою добычу. Нападение врагов было настолько внезапным, что не все жители окрестных селений успели спрятаться за надёжными стенами города.

В скором времени к Аристарху поступили донесения о том, что враг и впрямь отхлынул: скифы, дружественные танаитам, рассказывали, что видели отряды воинов, уходящих на север.

Тотчас же был снаряжён корабль с донесением в Пантикапею о том, что город благополучно выдержал осаду воинственных пришельцев, и пресбевт повелел немедленно возблагодарить богов за их милость.

Аристарх был человеком суровым и угрюмым. Не любил лишней шумихи и торжественности, но понимал: народу нужно дать выплеснуть накопившуюся обиду, выплакать горе. Закололи жертвенных быков, жрецы воздали хвалу богам, а пресбевт понуро сидел в тени колоннады и смотрел на этот человеческий муравейник. «Бедные люди! – думал он. – Простодушно радуются тому, что боги смилостивились над ними. А что будет, когда кто-нибудь снова нападёт? Устоим ли?». В последнее время боги словно прогневались за что-то на него. Все беды от них. Если бы они захотели, никто и никогда не осаждал бы крепостные стены этого города, не оставлял бы сиротами детей, нищими жителей. Можно было бы, конечно, поменять богов, но кто знает, может, новые окажутся ещё хуже прежних!

О своём мнении по поводу обитателей Олимпа он никому не говорил. Распорядился ворота в город держать полуоткрытыми, стражу на башнях никуда не отпускать, а конным патрулям продолжать наблюдение за тем, что происходит в окрестностях. Сюда сходились дороги отовсюду: со стороны бескрайней степи, с реки и моря. Нужно было ещё раз проверить, не притаился ли где-то поблизости враг?

Его помощник Александр, смеясь, сказал ему:

– Полно тебе! Враг ушёл – разве ты не видишь? Выпей вина!

Аристарх посмотрел на него глазами, покрасневшими от бессонных ночей, и мрачно проговорил:

– В своём ли ты уме, Александр? На нашу землю пришло столько горя! Какое может быть веселье? Пусть народ радуется – я не против, но мы с тобой понимаем, что враг может вернуться, и тогда кто знает, что нас ждёт?


Кузнец Антисфен не слышал этих речей. Как только представилась возможность, он вышел за ворота, для чего ему с трудом пришлось протиснуться в щель, оставленную охранниками.

– Неужели нельзя шире распахнуть ворота? – пробурчал он стражникам.

Те промолчали, а один ответил тоном, не допускающим возражения:

– Приказ!

Антисфен только рукой махнул и побрёл вверх по течению Таны в сторону своей кузницы, стоявшей на обрывистом берегу реки, недалеко от воды. Кузнице всегда была нужна вода, но её же и опасались в случае, если начинал дуть сильный ветер со стороны Меотиды. Воды Таны приостанавливали свой царственный бег и затем словно в раздумье начинали течь в обратном направлении. Тогда уровень в реке повышался, и это означало наводнение. Кузница Антисфена стояла на возвышенности, и её не заливала разлившаяся река.

Но, о всемогущие боги! Что он увидел, придя на место? Не было даже стен, сложенных из плит ракушечника, не говоря уже о крыше. Кузница была разгромлена до основания, а молодой подмастерье Ираклий, пытавшийся прикрыть землёй запасы имеющегося у хозяина железа, лежал изрубленный в луже крови на краю обрыва.

– О, горе мне! – воскликнул Антисфен. – Ведь это всё, что у меня было. Теперь не осталось ни верного помощника, которого я любил как сына, ни самой кузницы! За какие деньги я смогу приобрести у купцов железо? Там, в благословенной Колхиде, оно лежит прямо под ногами, а в наших краях – где его найти для работы?

С этими словами он присел на камень, оставшийся от стен кузницы, и горько заплакал.

И было отчего!

Ведь у него никогда не было своего дома. По существующим обычаям, кузнецам, ремесло которых связано с огнём, не полагалось работать в городе за его надёжными стенами. Жить – пожалуйста, живи, а иметь кузницу в городе – запрещалось. Никогда не было у Антисфена таких доходов, чтобы позволить себе иметь дом в городе и кузницу за его стенами. Потому он и жил рядом с кузницей, в небольшой пристройке, куда только и могли поместиться два человека – он да его верный подмастерье. Он был вдовцом и детей не имел. А для кого дом заводить, как не для семьи? Жены он лишился много лет назад во время нашествия варваров. Враги тогда появились неожиданно, и пришлось бежать, бросив всё. Но так уж получилось, что он спасся, а она – нет. Боги не допустили для неё рабства, когда в неё вонзилась вражеская стрела,  а сам кузнец чудом успел протиснуться в закрывающиеся дубовые ворота города.

Долго плакал Антисфен на пепелище, а потом спустился по обрывистому берегу к воде, чтобы смыть с себя размазанные по лицу сажу и слёзы. Прямо в одежде вошёл он в прохладные чистые воды священной реки и стал омывать лицо, приговаривая:

– Тана, священная река! Хоть ты подскажи мне, что дальше делать? Как жить? Как перенести утраты?..

В те времена любому греку была известна простейшая истина, совершенно неведомая современным людям: в каждой реке – большой или маленькой – жило божество, которое ведало делами этой реки и имело то же имя, что и сама река. Если, допустим, древний человек видел перед собой полноводный Борисфен, то знал, что бога этой могучей реки зовут Борисфен, это божество мужского пола, и у него огромные возможности, потому что и сама река необыкновенно могущественна. А если видел реку по имени Тана, то, ясное дело, делами этой реки ведала богиня Тана, дочь Океана и титаниды Тетис. Речные и морские боги и богини жили в воде, но могли при желании выходить и на сушу. Они состояли в родстве с олимпийскими богами, но являлись их младшими братьями и сёстрами.

Никому не пришло бы в голову отправиться в странствие по реке, озеру или морю, не обратившись предварительно с просьбой к соответствующим божествам, не принеся им жертву. Важно было, чтобы подобревшие от принесенной жертвы и молитв боги услышали тебя.

В этот раз Антисфен не надеялся, что богиня Тана услышит его. Просто стоял в воде, обливался слезами и тут же смывал их.

Обычно боги появлялись перед людьми редко и лишь в самых крайних случаях. Люди боялись таких встреч, а боги щадили их чувства и потому принимали облик какого-то земного существа, чтобы у человека не остановилось сердце от страха.

Но в этот раз случилось чудо: богиня Тана, услышав несчастного кузнеца, вышла к нему из реки в своём обличии. Танаиты, которые были в это время на берегу, с криками убежали прочь. Вид бога всегда повергал их в ужас.

А Антисфен никуда не побежал. Так и застыл в изумлении, стоя в воде и видя, как к нему приближается богиня неземной красоты.

– Здравствуй, Антисфен, – сказала она.

Кузнец и сам не понял, откуда у него взялись силы для ответа, но поздоровался.

– Знаю я все твои беды, – сказала Тана. – Мне из воды хорошо видно, что происходит и в городе, и на берегах моей реки.

Антисфен не знал что сказать, но тут ему пришло в голову, что он вошёл в воды священной реки грязный. За все дни осады он ни разу не умывался, а тут ещё копоть и пепелище уничтоженной кузницы; и всё это он и смыл в реку. Он попросил прощения у Таны за это, но та рассмеялась в ответ:

– Для того вода и существует, чтобы всё смывать – и грязь, и копоть, и горести, и страдания. Вот и плохие мысли твои я тоже сейчас смою!

С этими словами она подошла к кузнецу, который в свои сорок пять лет был далеко не хилого телосложения, ибо помахивать кувалдой может лишь очень сильный человек, взяла его за шиворот и словно котёнка трижды окунула в воды реки.

– Ну а теперь, посмотри на себя, – сказала она и указала кузнецу на воду.

Тот глянул и изумился: вода вокруг него застыла и превратилась в настоящее зеркало. На него из воды смотрело лицо крепкого и здорового человека, очень похожего на того, каким он был лет десять назад.

– Кто это? – боязливо спросил он.

– Да это ты и есть, – со смехом ответила богиня, и кузнец с изумлением увидел её зубы – они были белее самого снега, а в её смеющихся глазах была голубизна неба. – Я смыла с тебя все горести и дала тебе новую силу.

Кузнец поблагодарил Тану и поклонился до самой воды.

– А теперь слушай мой совет, – сказала богиня. – Осталось у тебя хоть какое-то имущество?

– Корова осталась, – ответил кузнец. – Когда появились варвары, мы успели загнать её в город. Да ещё одежда, что сейчас на мне.

– Вот и хорошо, – сказала богиня. – По берегу реки и вокруг города валяются доски и брёвна. Собери, свяжи из них плот, погрузи на него корову, возьми дровишек для костра, переплыви на безымянный остров, что стоит в устье реки. Тамошняя дубовая роща скроет тебя от глаз горожан. Утром принеси корову в жертву Зевсу да при этом обратись к нему. Он тебя услышит. И сделает всё по твоим просьбам.

Изумился Антисфен несказанно:

– Да кто я такой для Зевса, чтобы он внимал моим мольбам?

Нахмурила брови Тана и сказала:

– Если желаешь счастья себе и своему роду, то делай так, как я тебе велела, а нет – как знаешь!

И с этими словами она скрылась в водах реки.

А Антисфен подумал: «Какой у меня род? У меня же нет никого. И детей нет, и не предвидится!».

Выйдя на берег, Антисфен долго не мог прийти в себя, а когда почувствовал, наконец, что разум вернулся к нему, с изумлением увидел, что на нём сухая и чистая одежда, а сам он полон сил и энергии.

Город, между тем, бурлил слухами: одни говорили, что варвары ушли и не вернутся, другим казалось, что совсем наоборот. А уж о том, что к кузнецу Антисфену явилась сама речная богиня Тана, знали все. Но никто не смел обратиться к нему с вопросом о том, что ему сказала богиня, хотя всех и распирало от любопытства.

Аристарх, узнав о случившемся, строго-настрого запретил приставать с расспросами к кузнецу.

– Надо будет – скажет сам. Явление богини – добрый знак. Она, стало быть, вспомнила про нас, и мы не должны прогневить её излишним любопытством.


В скором времени люди заметили, что Антисфен собирает на берегу старые брёвна и доски. У него была недюжинная сила, но тут он превзошёл себя: в одиночку, без всякой помощи перетащил в одно место брёвна, связал из них прочный плот и, погрузив на него корову, отчалил от берега и отправился в сторону далёкого острова, покрытого зеленью дубовой рощи.

– Не иначе, как наш Антисфен тронулся умом после того, как к нему вышла речная богиня, – сказал кто-то, глядя на удаляющийся плот.

Но кто-то другой возразил:

– Не смейся над чужим горем! Ты бы сам не тронулся, если бы к тебе явилась богиня? Ну, вот то-то же.

А Аристарх, которому доложили о необычном поведении кузнеца, сказал:

– Это к добру. Не трогайте его, и пусть будет как будет.

Забот у пресбевта много. Нужно достойно похоронить погибших во время осады, заделать разрушения в городских стенах. Мало ли дел?! Люди послушно выполняли волю начальника, и постепенно новость о том, что к одному из горожан явилась речная богиня, отошла на второй план. Вскоре люди и вовсе забыли об этом эпизоде.


С наступлением темноты Антисфен уже был на острове и делал всё так, как ему велела Тана: выгрузил корову на берег, вывалил туда же дрова для костра, а плот надёжно привязал к стволу склонившейся над водой ивы. На следующий день, только начало светать, на большой поляне разложил костёр, зарезал корову и, став на колени, стал молить Зевса о том, чтобы тот помог ему в этой жизни.

Зевс, конечно, был бог, к которому не пристало обращаться каждому ничтожному человеку с просьбами. Далеко не каждый царь, герой или даже целый народ смели надеяться, что их услышит Громовержец. Зевс управлял всем мирозданием и не мог отвлекаться на пустяки. Но случалось, что он иногда замечал и отдельного человека. Такое бывало, как правило, когда к нему обращался за содействием кто-то из подчинённых ему богов, а Зевс при этом был в хорошем расположении духа. Но ни Одиссей, ни Ахилл при всём своём величии не смели подумать о прямом обращении к богу богов. За Ахилла это делала его мать – богиня Фетида, а за хитроумного Одиссея – богиня Афина, которая была к нему явно неравнодушна.

Речная нимфа Тана, божество далеко не самого высокого ранга, надеялась, что Громовержец выслушает её и обратит внимание на её просьбу. Она отправилась к Зевсу и, выбрав подходящий момент, попросила о заступничестве. Но произошло это не сразу, и почтительно дожидаться момента ей всё-таки пришлось.

Момент был в действительности удачным, ибо Зевс гостил у своего сына Гефеста. Гефеста многие из богов не любили и даже подсмеивались над ним. Что это за бог? Все боги как боги – пьют нектар и едят амброзию, развлекаются и занимаются любовью, а этот работает. Да ещё кем?! Кузнецом! Божеское ли это дело заниматься такими вещами? Обычно боги, если что и создавали, то только с помощью своей волшебной силы, а этот – с помощью труда! А если у него что и было волшебного, так только талант и трудолюбие. Никакой земной человек не был наделён ни тем ни другим в такой же степени. Таким образом, он просто вступал в соперничество с земными людьми! Да стоят ли они того, чтобы с ними вступать в соревнование? Коль ты покровительствуешь ремеслам, вовсе не обязательно самому бить молотом по наковальне!

Зевс не страдал чванливостью и не разделял заблуждений остальных богов по поводу Гефеста. С удовольствием поддерживал отношения с сыном-тружеником.

– Сможешь ли ты изготовить меч такой прочности и остроты, – спросил Зевс Гефеста, – чтобы он одним ударом мог срезать как тростинку ствол могучего дуба?

Гефест подумал-подумал да и ответил:

– Для этого нужны необыкновенные металлы. Бронза тут не подойдёт, и даже железо. Тут нужно что-то другое.

– Дам я тебе кое-что из своих запасов, – сказал Зевс, – есть металлы лучше железа, только люди о них пока не знают – рано им ещё, а то вконец поубивают друг друга.

– Ну, тогда можно попробовать.

– Большие и крепкие вещи ты умеешь делать, я знаю. А вот перстни тонкой работы, да с красивыми узорами смог бы смастерить?

Гефест усмехнулся.

– Ну, ты же помнишь, как я однажды сделал тонкую и прочную металлическую сеть, в которую попались Афродита с Аресом?

– Помню, – многозначительно подтвердил Зевс. – Ещё бы не помнить!

– Значит, я и перстни смогу сделать.

И вот тут-то и появилась богиня Тана, всё это время подслушивавшая, прячась за колонной.

– Я знаю такого кузнеца из числа смертных, который лишь немножко уступит в своём мастерстве Гефесту!

Зевс нахмурил брови:

– Может быть, ты ещё скажешь, Тана, что смертный способен превзойти Гефеста в мастерстве? Да в своём ли ты уме? Возвращайся-ка лучше в свою реку да болтай там со своей подружкой Меотидой. Вечно у вас хи-хи да ха-ха! Только и знаете, что водой плескаться вместе с вашими легкомысленными нимфами. Не мешай нам!..

– О, великий Зевс, – смиренно сказала Тана. – Превзойти Гефеста или даже сравняться с ним в мастерстве не сможет никто из смертных, но вот приблизиться к нему – за эту честь борются на земле многие люди, и я знаю только одного из них, кто действительно мог бы стать рядом с Гефестом, и это и есть тот самый человек, о котором я тебе хочу сообщить.

– Кто он? – спросил Зевс, сменяя гнев на милость.

– А ты принюхайся к воздуху, – сказала Тана.

Зевс понюхал воздух и тут только почувствовал невообразимо приятный аромат, исходящий от жертвенного костра кузнеца Антисфена. Богам всегда приятно, когда человек воздаёт им почести и делает жертвоприношения.

– Это кузнец Антисфен, – сказала Тана. – С ним случилась беда, и сейчас он последнюю свою корову принёс тебе в жертву с тем, чтобы ты насладился этим ароматным дымом, а заодно и вспомнил о нём.

– Последнюю, говоришь? – с удивлением спросил Зевс.

– Да, – подтвердила Тана. – У него после нашествия киммерийцев ничего не осталось – ни крошки хлеба, ни крыши над головой, ни семьи… Он один на свете, но я бы не стала обращать внимания на него, если бы не его необыкновенное искусство…

– Хорошо, – сказал Зевс, – я готов посмотреть на него и даже побеседовать с ним…

Пространство у них под ногами расступилось, и они увидели далеко внизу маленький огонёк костра. От него и шёл столь приятный жертвенный дым. Все трое: Зевс, Гефест и Тана – опустились на небольшой остров.

Антисфена поразило вдруг сияние, исходившее от богов, спустившихся к нему. При виде Зевса он упал на землю, приник к ней лицом и не смел взглянуть на богов до тех пор, пока Зевс не обратился к нему.

– Не бойся и поднимись, – сказал Зевс. – Я не причиню тебе зла. Расскажи мне, кто ты и о чём просишь?

Дрожащим голосом Антисфен поведал о своих злоключениях и о бедах родного города. А Зевс, усевшись на откуда-то взявшийся трон, слушал его спокойно и строго.

– И чего же ты хочешь? – повторил Зевс.

– Для себя – ничего, – ответил Антисфен, – а вот для родного города хотелось спокойствия и процветания. Земли здесь много, и она плодородна, но враги всё время творят зло: убивают, грабят, угоняют людей в рабство… Неужели ты над ними не имеешь никакой власти? Жители Танаиса миролюбивы и трудолюбивы. Помоги им, о Зевс!

Громовержец усмехнулся.

– Власть-то у меня есть. Захотел бы – и все ваши враги в один миг превратились в пепел от одного удара моей молнии. Но в том-то и дело, что я не хочу этого. Варвары нужны для того, чтобы вы не дремали. Любой народ, если жизнь у него становится сладкой и безмятежной, теряет представление о том, что такое добро и что такое зло. Людям кажется: всё, что они имеют, принадлежит им по праву, а боги к этому не имеют никакого отношения, и тогда они начинают воображать, что они и есть сами боги. Народ, возомнивший о себе такое, неизбежно погибает. А я не хочу, чтобы греки перевелись на свете. Пусть живут, а чтобы не дремали, пусть их иногда тревожат разбойники вроде киммерийцев или сарматов. И это всё, чего ты хочешь?

– Всё, мой повелитель, – ответил Антисфен.

Он увидел, как Тана, стоявшая по левую руку от Зевса, сделала удивлённые глаза и погрозила ему пальцем. Понял, что сказал что-то не то, но от страха лишился дара речи и стоял перед Громовержцем, не смея больше вымолвить ни единого слова.

Зевс повернулся к Тане и спросил:

– Может быть, ты хочешь сказать что-то за этого достойного человека? А то я вижу, он оробел.

– Если ты позволяешь мне сказать, то я напомню его горестную историю: он лишился всего имущества, а ведь он такой искусный кузнец, что и сам Гефест удивился бы, глядя на его мастерство.

Зевс сказал:

– Если то, что ты говоришь, правда, давай проверим умение этого человека!

Тотчас же они оказались в кузнице Гефеста.

– Вот вам кусок небесного железа, – сказал Зевс и швырнул перед ними огромную и бесформенную глыбу. – Время от времени с неба падают эти куски прекраснейшего железа. Сделайте из него меч такой остроты и силы, чтобы одним ударом можно было перерубить ствол огромного дуба.

Гефест и Антисфен принялись за работу, и не прошло и часа, как меч уже был готов. Гефест бросил горячее лезвие в ледяную воду, вода зашипела, и меч стал в ней остывать.

Попробовал Зевс остроту меча и удивился – до чего же тонкая во всех отношениях работа! Вышел из мастерской, взмахнул рукой и перерубил стоявший рядом дуб. Потрогал лезвие пальцем, а там ни зазубринки. Вернулся в мастерскую и спросил Гефеста:

– Хороший ли у тебя был помощник?

– Хороший, – ответил Гефест. – Лучшего у меня ещё не было. Человеку с такими способностями, как у Антисфена, негоже оставаться в маленьком городке. Такому нужно богам служить.

– Ну, что ж, я так и сделаю, – ответил Зевс.

Но тут Антисфен пал перед ним на колени и взмолился:

– О великий Зевс! Не забирай меня из родного города! Дай немного пожить на берегу любимой реки…

Зевс усмехнулся:

– Поживёшь ещё, – сказал он, и они снова оказались на том островке. – Даю тебе сроку двадцать лет. Двадцать лет на вашу землю не ступит неприятель, и город Танаис будет целых двадцать лет наслаждаться спокойствием. Но только ты должен никому не говорить о моём решении. Если проболтаешься, то война тут же начнётся. Пусть танаиты будут в напряжении все эти двадцать лет и пусть всё время ждут войны. Но её не будет – это я тебе обещаю. Новую кузницу мы с Гефестом подарим тебе такую, о какой ты и не мечтал, а за это время пусть у тебя вырастет сын; он повзрослеет, а уж тогда мы тебя и заберём, и будешь ты вечным помощником у моего сына Гефеста. Хорошо я придумал?

– Хорошо, – согласился Антисфен, – но только откуда же у меня возьмётся сын, ежели я вдовец?

– Эту трудность просто решить, – сказал Зевс. – Эй, Тана!

– Я здесь, – ответила Тана, которая никуда не уходила.

– Много ли у тебя младших сестёр в протоках дельты твоей реки?

– Тридцать одна сестра, – ответила Тана. – Я для них тридцать вторая, а Меотида – тридцать третья и самая главная среди нас.

– Зови их всех сюда! – приказал Зевс.

Тана созвала сестёр. Выстроились все тридцать три вокруг Зевса, Гефеста и Антисфена, и Зевс сказал:

– Ну, Антсифен, нравятся ли тебе эти нимфы?

– Да, – ответил Антисфен.

– Тогда выбери себе ту из них, какая тебе больше всех по душе, на ней и женись.

Оглянулся Антисфен и видит: тридцать три красавицы стоят вокруг в хороводе, и одна другой красивее.

– Какую же мне выбрать? – спросил он в неуверенности.

– Ту, какая тебе больше нравится! – ответил Зевс.

– А если я ей не понравлюсь?

– А ты попробуй и не бойся!

Присмотрелся Антисфен ещё раз к окружающим его красавицам и понял, что красивее и роднее, чем Тана, – нет среди них никого.

– Тана мне больше всех нравится, – сказал он тихим голосом.

Зевс и Гефест рассмеялись, и Зевс сказал:

– Мы с сыном не сомневались, что ты такое скажешь. Ну что, Тана, хочешь ли ты стать женою Антисфена?

Тана ответила:

– Мне ли, мой повелитель, уклоняться от твоих приказов? Если ты приказал, то я так и сделаю, но скажу тебе по совести: мне кузнец Антисфен и самой нравился, да только я не решалась сказать ему об этом.

– Брак ваш будет счастливым, – сказал Зевс, – и продлится двадцать лет. Только вы не должны никому из смертных говорить об этом союзе. И сын ничего не должен знать. А когда пройдут эти двадцать лет, я заберу Антисфена на Олимп.  Станет он бессмертным и будет вечно помогать Гефесту.


И стали они жить – Антисфен и Тана. В назначенный срок родился у них сын, которого они нарекли Асандром…

Быть мужем богини – не простое дело. Вроде бы мужчина должен быть главой семейства, но как тут покомандуешь, когда ты смертный, а твоя жена богиня? Но Антисфен не унывал, ибо знал из истории множество подобных примеров. Жена настояла на том, чтобы он никуда с острова не уходил надолго. Построили они дом. В подарок от Зевса и Гефеста получили кузницу – совершенно необыкновенную. Свои изделия кузнец отвозил на лодке в Танаис, где у него их покупали. Это были изделия высочайшего качества из необычайно крепкого железа. Как правило, к себе на остров они никого не пускали. Антисфен не любил визитов, которые отвлекали его от работы. А остров тот люди назвали  Кузнечным.


Антисфен работал в кузнице, его жена каждое утро в колеснице, запряжённой тройкой лошадей, отправлялась в далёкие путешествия по волнам своей реки и её притоков. Везде надо было успеть, за всем присмотреть. Возвращалась прекрасная Тана к своему возлюбленному Антисфену в облике прекрасной женщины лишь под вечер… Асандр не знал, что его мать – бессмертная богиня Тана.

За сыном их приглядывали его вечно молодые тётушки, пока матери не было дома. Тётушки научили малыша плавать так быстро и умело, что и дельфин позавидовал бы. А от отца он перенял силу. Маленький Асандр, бывало, с изумлением смотрел, как отец одним ударом сплющивает кусок красного от жара железа, и ему казалось, что оно чем-то провинилось и тот его за это наказывает ударами молота. Бывало, он спрашивал отца:

– А что, отец, оно плохое, это железо?

– Плохое? Да я разве такое говорил? Очень даже хорошее.

– Почему тогда ты его так сильно бьёшь?

– Потому и бью, что люблю. И чем сильнее люблю, тем сильнее бью, и тем лучше получается железо.

– Но тогда и меня нужно бить, чтобы из меня получился хороший человек?

– Я бы не хотел этого делать, – ответил ему отец.

Пока мальчик был маленьким, ему дозволялось лишь смотреть за работой отца, но со временем отец поручал ему всё более сложные задания, а потом, наконец, дозволил и с кувалдой поработать.

То, что у него ничего не получилось, отца нисколько не огорчило. Сам он был кузнецом в седьмом поколении и вспоминал, как его когда-то учили кузнечному ремеслу. Сколько было поначалу слёз и обид, но ведь мастерство со временем пришло! Вот и теперь происходила передача тайн искусства кузнеца от отца к сыну.

Между тем, мальчику явно не давалось ремесло отца. Сила-то и глазомер у него были хорошими, но особой любви к железу не замечалось.

– Тебе бы только плавать и нырять! – возмущался отец. – А работать ты не любишь!

– Почему плавать и нырять? – удивлялся юный Асандр. – Я люблю метать копьё, бросать ядро или диск, стрелять из лука. Но больше всего люблю помериться силой в борьбе. Отец, можно я стану воином, когда вырасту?

Антисфен и слышать ничего не хотел. Он помнил пророчество Зевса и прекрасно сознавал, сколько ему оставалось пребывать в этой жизни. «Двадцатилетний срок после того предсказания Громовержца наступит через три года. За эти три года я должен научить сына своему ремеслу!» – думал он.

Но прошло время, а сын так и не полюбил кузнечное дело.

«Какая досада, – думал Антисфен. – Сыну совершенно неинтересно. Даже когда он старается, у него ничего не выходит!..»

Спросил жену:

– Скажи, Тана, что же нам делать? Наш сын равнодушен к искусству моих предков. Кем же он тогда будет? Я скоро умру и перейду в другой мир, и что тогда?

– Ты не умрёшь, – возразила ему Тана. – А станешь богом. Обретёшь бессмертие и переберёшься от меня к Гефесту, где и будешь работать в его мастерской. Мы с тобой не расстанемся. Я ведь тоже бессмертна и буду приходить к тебе в гости. Разве это такая уж плохая участь – быть богом?

– Участь, может быть, и почётная, и хорошая! Но что мне от того? Мой сын будет неучем. Мне совсем небезразлично, как он проведёт свою жизнь.

– А ты не думай ни о чём. Зевс знал, что говорил. Он пообещал двадцать лет мира и процветания Танаису, и его предсказание сбылось. Он пообещал, что у тебя вырастет сын, и сын вырос. А если он чего-то не захотел говорить, на то его божественная воля. Доверься Зевсу, и всё будет хорошо.


Ровно через двадцать лет к стенам Танаиса подошли варвары. Началась очередная война. Танаиты, отвыкшие от серьёзных боевых действий, сражались лениво и неумело, терпели поражение за поражением. Из всех воинов лишь Аристарх оказался самым мужественным и умелым. Он возглавил народное ополчение, и когда крови уже пролилось достаточно много, горожане поняли, что именно этому отважному человеку нужно доверить оборону города. Тогда и начались победы танаитов над жестокими варварами. Враг был отбит и впервые не просто отступил, а потерпел серьёзное поражение. Танаиты под предводительством Аристарха совершили блистательную вылазку и, загнав врага в узкое пространство между берегом реки и крепостными стенами, ударили по нему с двух сторон и перебили почти всех. Впервые враг бежал без добычи. Это были морально сломленные остатки некогда непобедимой армии.


Умер старый кузнец Антисфен. Просто умер, не от вражеской стрелы, не от эпидемии, не от голода – этих неизбежных спутников городов, которые пребывают в осаде. Тихо заснул и не проснулся. На лице его была счастливая улыбка.

На Кузнечном острове была сложена большая дровяная пирамида, и на её вершину было помещено тело умершего кузнеца. Именно так распорядилась богиня Тана. Пирамиду подожгли и, когда дым рассеялся, на этом месте не осталось даже костей старого Антисфена. Он весь сгорел дотла, превратился в дым и ушёл на небо.

Тана точно знала, куда он отправился. Сказала об этом сыну, но велела помалкивать. А о себе так ничего и не рассказала, и парень так и не узнал, что его мать богиня, а он, по существующим божественным законам – герой! Мать знала, что сыну её надлежит стать героем, но считала, что он сам должен будет прийти к этому без подсказок с её стороны. Затем она попрощалась с сыном и сказала, что уходит от него надолго, но время от времени будет навещать и помогать в трудную минуту.

Асандр удивился, услыхав от матери такие речи, очень опечалился, что остался вдруг один, но принял свою судьбу без ропота, справедливо рассудив, что олимпийские боги следят за всеми событиями на земле, вот и за ним они следят тоже, а потому и назначили ему зачем-то такую судьбу.

Остров опустел, прекрасная кузница куда-то делась, и Асандр остался один в своём доме. И мать, как и обещала,  перестала сюда приходить. Она исчезла, пожелав счастья сыну и наказав быть добрым, честным и смелым…

Раньше ему редко доводилось бывать в Танаисе, потому что основным местом обитания его был Кузнечный остров, а теперь нужно было решать: как дальше жить? Продать этот дом было невозможно. Никто бы его не купил. Никто не согласился бы жить в таком неудобном месте – не за крепостными стенами города и даже не поблизости от них, а на острове, три берега которого омывались водами реки, а четвёртый – водами моря.

Что-то нужно было делать и на что-то решаться.

Первое, что пришло в голову Асандру: он женится! Выберет себе красивую девушку и приведёт в этот дом на Кузнечном острове.
2.

Среди жителей Танаиса выделялся своим мастерством и богатством ювелир Христион, отличавшийся ещё и высокомерием, и жадностью. Его дом находился в самом центре города на широкой улице, мощённой камнем, где могли разъехаться даже две повозки. Дом располагался неподалёку от места, где жил пресбевт Аристарх. Тяжёлая дубовая дверь на навесных петлях и с железной щеколдой, на которой было нарисовано изображение кадуцея, посоха, символа бога Гермеса, сына Зевса и Майи, покровителя ремёсел и торговли. Это обеспечивало надёжную неприступность его дома. Небольшие окошки почти под самой крышей на ночь плотно прикрывались изнутри деревянными щитами.

Дворик, как и большинство в Танаисе, был вымощен плиточным камнем с небольшим уклоном в сторону колодца, куда стекала дождевая вода с крыш. Прямо из дворика – несколько дверей в жилые и хозяйственные помещения. Под ними – большие подвалы, где у стен стояли глиняные амфоры с зерном. Здесь и мололи его. А во дворе выпекали хлеб. В подвалах хранили и другие продукты, всё, что хотели спрятать от постороннего взгляда.

Женские помещения были отделены от остального жилища. Здесь среди прочих необходимых для жизни предметов имелось множество сундуков и шкатулок, в которых хранили вещи, украшения, различные предметы, нужные женщинам для того, чтобы ухаживать за своим телом, лицом, руками: ожерелья, серёжки, зеркала, перстни, кольца, браслеты… Медальоны, «отвращающие беду», в виде талисмана с устрашающими образами божеств или зверей. Гребни изготавливались из кости и дерева, односторонние и двусторонние, с разной частотой зубьев.

В мастерской Христиона – стол с множеством инструментов, склянок с различными жидкостями. Самая большая комната – гостиная. Напротив двери у стены просторная лежанка, накрытая шкурой медведя, дорогим приобретением Христиона. На полу – большой войлочный ковёр. Стол с резными ножками, стулья с высокими прямыми спинками. В дальнем углу один на другом стояли сундучки, ларцы. На полках у стен – посуда: тонкостенные чаши и кувшинчики, стеклянные чаши и кубки; необходимые предметы: бронзовые и глиняные светильники…

Христион целыми днями проводил в мастерской, возясь с различными изделиями, и лишь под вечер шёл в гостиную, где после обильной и вкусной трапезы лежал на медвежьей шкуре, слушая щебетание женщин.

Христион был старшим сыном Форгабака. Когда отец постарел, он женил Христиона на дочери приятеля, богатого купца, и тем удвоил свой капитал. Младшего же сына по имени Фан отправил закупать золото. По слухам, в далёких странах Востока оно было дешёвым. Но Фан исчез надолго, и все думали, что он погиб где-то в чужой стране. Прошли годы. За это время ушёл в другой мир старый Форгабак, и вот однажды в отчий дом вернулся Фан. Это был человек невысокого роста, худой, со смуглым лицом, с почти седой бородой и усами. Он мало был похож на того, кого много лет назад старый Форгабак послал купить дешёвое золото. Одежда на нём была грязной, какого-то непривычного покроя. Христион сделал вид, что не узнал брата. Он не хотел делиться с ним наследством и прогнал оборванца со двора. Фан не стал спорить.

У каждого человека бывают времена, о которых не хотелось вспоминать. Такой период настал и в жизни Фана. Он не хотел вспоминать о поступке брата, научился прощать людям. Но воспоминания вне зависимости от желания всё плелись и плелись в его голове. О том, как отец отправлял его из дома в дальние страны, как говорил, что там золото чуть ли не под ногами валяется. Но всё оказалось совсем не так.

Прошли годы, он скитался по чужим странам, искал счастья, но так и не нашёл его. Заболел какой-то неизвестной болезнью и чуть не умер. Потом оказался в воинственном племени, где его женили на дочери предводителя. Там он обучился их приёмам борьбы. Ловил диких лошадей, мог укротить любого необъезженного скакуна… Многому научился он в том племени. Но однажды внезапно племя снялось и ушло в горы. Его не взяли, так как непонятная болезнь его вернулась снова. Оставили умирать. Он снова остался один со своими проблемами.

У него не было денег для того, чтобы возвратиться домой. Когда жар прошёл, он целыми днями сидел и смотрел на море, которое так любил, но ничего не видел, кроме своей тоски. До конца болезнь не прошла. Пытался отвлечься, но ничто не успокаивало душевную боль.

Однажды в тёплую ночь он пошёл к речке. Ночной воздух был полон аромата сухой, выгоревшей под летним солнцем травы. Он остановился и поднял руки к звёздам и Луне так, словно хотел обнять небо. Неведомая сила стала вливаться в его тело, окутала мягким теплом. Но это действовало не успокаивающе, а возбуждающе. Он издал громкий победный крик и победил болезнь! Взглянул на блестящую в лунном свете реку и двинулся дальше. От серебристой водной глади веяло запахом тины. Сбросил одежды и бросился в воду. Затем тихо поплыл по лунной дорожке. Вода приняла его в свои чуть тёплые, но всё же очень нежные объятия, и ему показалось, что он плывёт в парном молоке. Измученное тело наполнялось новой жизнью, неведомая ранее сила вливалась в него, как вода вливается в русло ручья из  родника.

Он долго плавал под ночным небом. Затем, ощутив усталость, выбрался на берег. Лёгкий ветерок охватил его мокрое тело, но вместо холода он ощутил лишь бодрящую ночную свежесть. Без всякого озноба и мурашек на теле гулял некоторое время вдоль русла реки обнажённый. Наконец, тело высохло, и он, накинув на себя платье, направился к себе.

Впервые в ту ночь после купания он заснул здоровым и крепким сном, а луна заливала всё вокруг нежным серебристым светом. Ему снилось, будто он шёл по каменистой почве какой-то скалы. Вокруг неё тоже были скалы. В туманном полумраке, царившем вокруг, он видел, как над ней возвышались утёсы.

«Пора возвращаться. Нигде нет счастья, которое я оставил дома! И золото здесь ни при чём!» – подумал он.

Вдруг тропинка, по которой он шёл, закончилась. Скала круто обрывалась вниз, в неведомую туманную пропасть. Он почувствовал, что пути назад нет. Есть только два выхода: остаться навсегда здесь или прыгнуть в пропасть.

«Что будет, если я останусь здесь навсегда? Я буду терпеть поначалу, витая в собственных мыслях… Но потом сойду с ума». Поднял глаза к сумеречному небу, глубоко вздохнул и, почему-то чувствуя необъяснимую радость, бросился в пропасть. Воздух загудел в ушах. Поначалу ему казалось, что он вот-вот потеряет сознание. Но потом почувствовал, как что-то болезненно оттягивает спину. Он подвигал лопатками в полубессознательном состоянии, и вдруг стремительное падение прекратилось. Из лопаток выросли большие и крепкие крылья. Он не совсем понимал, как нужно ими управлять, но делал это автоматически, и у него получалось. Вскоре он поднялся над серой скалой, с которой только что упал, и увидел, как скалы быстро уходят вниз – словно теперь они падают куда-то в туманный сумрак, а не он. Ещё немного – и он вылетел из серого тумана в залитую солнцем синеву. Оказалось, что он там не один. Множество самых разных птиц летали в сияющей небесной глубине. Они с радостью и уважением приветствовали его на лету.

Это был сон. Всего лишь прекрасный сон, но наутро он для себя решил: пора собираться домой!

Оглядевшись вокруг, увидел полумрак пещеры, в которой поселился вот уже много дней назад. Здесь было три сплошных стены и одна – с отверстием-входом. Здесь он и поддерживал огонь, запекал на вертеле мясо животных, которых удавалось раздобыть. Здесь же у костра на шкуре горной козы и спал. Понимал, что такая жизнь не может продолжаться вечно и ему нужно спускаться на равнину, где были селения, люди, но всякий раз откладывал своё возвращение.

Он тяжело вздохнул и подбросил в костёр сухую ветку. Если бы кто-нибудь наблюдал за ним в это время, то заметил, что его смуглая кожа светится в полумраке пещеры.

Перед тем как он окончательно решил вернуться, им овладела страсть страдания, и он сюда пришёл, чтобы сильнее его чувствовать. Может, это было какое-то древнее проклятье? Или отчаянная попытка вырваться?

Главная приманка страсти – маячащее перед глазами удовольствие, которое пьянит своей близостью, но и отодвигается всё дальше и дальше, чем глубже человек погружается в страсть... Она накладывает свой отпечаток на душу. Но при этом у него не было гнева и злости на кого-то.

Он каялся. У греков покаяние означало изменение образа мысли и жизни; покаяние – это прежде всего жажда быть другим. Эта жажда рождалась не из-за тяжкого прегрешения. Она могла возникнуть из желания быть лучше, из глубокого понимания того, чем мог бы быть, да не стал.

Он понимал, что что-то воздвигло стену между ним и богами. Поэтому каялся, чтобы разрушить эту стену.

Фан проснулся. Вокруг было темно. Стояла глубокая ночь. В правом углу его кельи горела лампада. В глубине из камней был сложен стол. Вокруг стояли деревянные пеньки.

Он был похож на дикого человека. Заросшее лицо, слипшиеся спутанные волосы. Каждая мышца его тела была видна, и по их виду можно было изучать анатомию.

Он прикрыл глаза, и перед ним возник старец. Фан не знал его и подумал, что это и есть Зевс.

– Что мне делать, Зевс? – спросил Фан.

– Мы всегда желаем всё получить без труда!

– Я ли боялся труда?! – воскликнул Фан.

– Вот и слава тебе! Возвращайся домой, хоть тебя там и ждут разочарования. Но если ты усвоил простую истину и научился прощать, ты обретёшь и успокоение, и друга доброго…

Глядя на огонь, Зевс притих. Фан тоже не решался продолжить беседу. Воцарилась тишина. Пещера наполнилась запахом леса, деревьев и трав. Стало уютно, тепло и спокойно.

– Зло подняло голову и правит миром, – прервал паузу Зевс. – Люди ожесточились. Воровство, скверна, смертоубийство вошли в обычай. Нет страха пред богами. Нет больше святости, нет никаких норм. Торжествует осуждение, зависть, злопамятство, ненависть, тупость, вражда. Зачем такой мир? И я вижу, что дальше будет ещё хуже. Народ станет безликим, и разум людей помрачится от плотских страстей. Бесчестие и беззаконие наречётся законом. Смертные людишки ожесточатся, превратятся в чудовища, много страшнее зверей. Дети возненавидят родителей, внуки и внучки – своих стариков, пропадёт любовь в семьях. Скромность и целомудрие назовут посмешищем, признаком слабости. Ложь достигнет своей высшей власти!

Фан хотел что-то возразить, спросить, почему же Зевс допускает такое, но Зевс тяжело вздохнул и куда-то исчез.

В пещере было тихо. Созерцание покоя и тишины наполнило душу Фана успокоением. Он смотрел на огонь, и на стенах пещеры играли огненные блики.

После этого он собрался и спустился на равнину, а вскоре на корабле направился на запад, туда, где прошло его детство, где жили его родные, где в устье Таны стоял его Танаис.

И вот теперь после встречи с братом, который отказался его признавать, он поселился на окраине Танаиса у оборонительной стены, там, где через глубокий ров к небольшим воротам в стене переброшен деревянный мост. Здесь он построил небольшой домик, и стал жить, промышляя рыбной ловлей.


Однажды, когда Фан сидел на берегу реки и думал о своей нелёгкой жизни, он увидел юношу, который бросал камни в реку, стараясь кинуть их как можно дальше. Фан наблюдал за юношей, а когда тот на какое-то время прекратил своё занятие, сказал ему:

– Не так нужно бросать. Ты руку заносишь за голову, а лучше делать это так.

И он взял камень и забросил его чуть ли не до середины реки.

Асандр, а это был он, с восхищением посмотрел на смуглого мужчину.

– Ты кто?

– Свободный человек. Зовут меня Фаном. А ты кто?

– А я Асандр. Ты здорово бросаешь камни. Зато я хорошо могу бороться.

– Так ли хорошо?

– Да уж тебя без труда уложу…

– Похваляться – последнее дело! Ну, что ж, пойдём на ту поляну и покажи, что ты умеешь!

Они вышли на поляну и стали друг перед другом, готовые начать борьбу.

– Сначала нужно обратиться к богам, чтобы они помогли тебе в этой борьбе, – сказал Фан.

Он стал лицом к реке и на минуту замолчал, мысленно обращаясь к богам. То же самое сделал и Асандр.

– А теперь нужно поприветствовать друг друга, – продолжал Фан, и поклонился в сторону Асандра.

– А это ещё зачем? – удивился Асандр.

– Это своеобразное обязательство соревноваться честно и уважать противника.

Асандр поклонился Фану.

– Теперь, наконец, можно начинать? – спросил он и стал в стойку.

– Можно…

Асандр пошёл на Фана с намерением схватить его, оторвать от земли и бросить на землю, но вдруг сам оказался на траве. Ничего не понимая, ринулся вперёд, и тут же снова со всего маха упал к ногам Фана. Но тот не бросился на противника, чтобы дожать лежачего. Асандр вскочил на ноги, как кошка. Но не успел приблизиться к Фану, как вновь рухнул как подкошенный.

– Ничего не понимаю! Ты применяешь недозволенный приём.

– Нет. Я просто использую твою силу против тебя. Ты идёшь на меня, и мне остаётся только тебе помочь и потянуть на себя. Тогда ты теряешь устойчивость. Этому я научился, когда был в далёкой стране на Востоке.

– Научи меня! Я буду прилежным учеником. А я тебе помогу ловить рыбу.

– Ты меня научишь ловить рыбу?! – воскликнул Фан.

– Я могу ловить рыбу руками!

– Шутишь!

– Пойдём, покажу!

Они спустились к реке, и Асандр бросился в воду. Фан даже не заметил, как он уже оказался на средине реки. Нырнув, он исчез из вида, потом вынырнул, и в руке у него билась большая рыбина.

– Лови! – крикнул он и швырнул её Фану.

Таким образом через несколько минут он поймал трёх сазанов.

– Как ты это делаешь?

– Просто. Подплываю и хватаю. Самое трудное её удержать. Она выскальзывает из рук.

С тех пор Фан и Асандр подружились и часто встречались на берегу реки.


А между тем, Менофилу, сыну Христиона, шёл уже девятнадцатый год. Это был высокий, атлетически сложенный юноша с золотыми кудрями и голубыми глазами. Он отличался великолепным телосложением, высоким ростом и удивительно открытым взглядом больших и красивых глаз. В совокупности всё это выглядело со стороны так: доблестный воин с мужественным взором.  Носил у себя на шее серебряное зеркальце, которое висело на цепочке; в него он то и дело поглядывал, поправляя кудри, которые и поправлять-то не имело смысла. И гребень Менофил тоже носил при себе. Это было очень красивое изделие из слоновой кости, сложным путём попавшее в Танаис из далёкого Египта. Он то и дело всматривался в своё отражение. Оно ему явно нравилось.

Ещё в школьные годы юноша отличался большою любовью к гимнастическим упражнениям. У него была врождённая гибкость, помноженная на необычную подвижность. Менофил мгновенно соображал, какое нужно сделать движение и какую в него вложить силу. Лучше чем он никто не метал копьё; так метко и так далеко его бросить не удавалось никому. В стрельбе из лука, метании диска или ядра он также был одним из первых. Более всего ему удавались такие виды состязаний, где нужно проявить ловкость и точность попадания. В подъёме тяжестей или в борьбе он мог и уступить более сильным соперникам, но там, где нужен был точный глазомер и идеальный прицел – он не знал равных.

Прицелом и глазомером он отличался и в житейских делах: глянет, бывало, на ситуацию и мгновенно поймёт, как себя вести. Или сразу же сообразит, дорого ли стоит товар, который он намеревался купить, или дёшево.

Его отец заметил это свойство сына, когда тот был совсем маленьким. Громко при посторонних хвалил его, гордился. «Я тебе отдаю всё, что имею. Наступит время, и ты вернёшь мне это… Ты – моя обеспеченная старость!» – говорил он Менофилу.

Христион любил показывать гостям будущего наследника и приговаривал:

– Вы только посмотрите на него! Какой красавец! Весь в меня!

Люди улыбались. Какой отец не гордится своим сыном?! А Христион продолжал:

– Учителя не нахвалятся: в математике и в грамматике он среди первых учеников. Любые вычисления делает быстро, сразу же понимает, что к чему. Когда ко мне прибывают купцы, он крутится возле меня и иногда такие умные советы даёт, что я удивляюсь. Мальчик взрослеет, и ему нужно как-то проявлять себя.

Менофил жил в своё удовольствие, помогал отцу и овладел ювелирным ремеслом, но никогда не отдавался этому делу, и как только была возможность, убегал к товарищам, чтобы рассказать им о своих достижениях или посоревноваться в том, что ему лучше всего удавалось. И как солнце, уничтожающее в зените тень, его убивало одиночество. Он нуждался в слушателях, в восторженных взглядах, в одобрении.

Менофил ни о чём не задумывался. Зачем?! Он пил жизнь и считал, что лучшего напитка в мире нет!

Очень любил покрасоваться, продемонстрировать свои мышцы, силу, ловкость. Ещё с детских лет привык во всём быть первым и тяжело переносил, когда какой-нибудь мальчик хотя бы в чём-то был лучше его. Тогда он старался опорочить его, подсмеивался, умалял его победу.

Однажды со своим закадычным приятелем, сыном гончара Макарием, он гулял в степи, раскинувшейся вокруг города.

– Побежим? – предложил Менофил. – И посмотрим, кто будет первым!

– Побежим, – ответил тот.

Дорога была пыльной и вилась по степи, уходя за горизонт.

На старте Менофил намного опередил приятеля, но темп выбрал неправильно, а до намеченного финиша было далеко. Видя, что Макарий настигает его, изловчился и незаметно подставил ногу. Макарий упал, потом встал и продолжал бег, но догнать Менофила уже не мог.

А Менофил потом оправдывался:

– Мы столкнулись. Но упасть мог и я. Просто я крепче стою на ногах! Да и тебе ли соревноваться со мной?!

Был и другой случай, когда с помощью смекалки и хитрости он оказался победителем в беге. Дело было так: нужно было пробежать десять кругов. Менофил отлично преодолел первые пять, но, пока бежал, рассматривал окружающую местность. Ему было важно составить правильное представление о том, как расположились зрители. Он заметил, что на одном из отрезков дистанции их нет. Там рос вдоль дороги кустарник. Вот он на шестом круге и спрятался, предварительно оторвавшись от других бегунов. С точностью до секунды определил момент, когда нужно выскакивать на тропу снова. И таким образом, пробежав девять кругов вместо десяти, он оказался победителем. А зрители ничего не заметили – слишком уж были возбуждены видом бегущих юношей, которые изнемогали от усталости и нуждались в подбадривании.


Этот свой опыт и врождённые дарования он применил и во время недавнего нашествия киммерийцев. Танаитам выйти за пределы крепостных стен было опасно. Слишком уж неравными были силы. Они  вели оборону. Все мужчины были на стенах. Но, поскольку пребывать на них нужно было круглосуточно, пока одни находились в деле, другие отдыхали. И так, чередуясь, обороняющиеся не давали врагу ни малейшего шанса взобраться на стены неприступного города.

Менофил был ловок и прыгуч, но к изнурительным физическим нагрузкам не готов.

Городские ополченцы поделили мужчин на отряды и все отрезки стен распределили между ними. Время от времени строго обозначенное распределение сил ломалось из-за того, что варвары меняли тактику и переходили от одних участков городских стен к другим, полностью оставляя без внимания те места, где ещё недавно они столь рьяно рвались в бой. От обороняющихся требовалось мгновенно перебросить на более горячие участки людей, которых оказывалось в избытке в случае, если от той или иной стены противник отходил. Возникала неразбериха, воины, уходя из-под командования одного военачальника, приходили под начало к другому, и тут многое зависело от их сознательности. Все желали спасти город.

Менофил, конечно, тоже не хотел попадать в рабство к киммерийцам, но полагал, что горожане справятся и без него.

Во время таких перебежек от одной стены к другой он терялся где-то на полпути и появлялся спустя несколько часов, отдохнув в укромном месте. Такое ему удавалось. И никто ничего не заметил! Да и до того ли тогда было?..

Но когда танаиты стали делать успешные вылазки,  Менофил понял: наступил момент, когда он может отличиться и показать себя.

Воины рвались в бой, а самые горячие головы хотели открыть ворота и наброситься на врага.

– Не время ещё! – кричал пресбевт Аристарх. – Зачем нам лишние жертвы?!

Одна из вылазок имела особое значение: Аристарх понял, что в стане врага смятение. Они всё чаще допускали ошибки, недопустимые промахи.

Так, варвары оставили группу воинов безо всякого прикрытия на отрезке между высокими стенами города и берегом реки. Аристарх некоторое время не мог поверить своим глазам, и ему казалось, что здесь кроется какой-то подвох или он чего-то не понимает. Сообразив, что враг допустил очередную оплошность, приказал напасть на врага одновременно с двух сторон. Противнику, зажатому между стенами города и рекой, некуда будет деться. Аристарх отдал приказание, а сам взмолился Аполлону:

– Только бы они не успели понять, что произошло!

Два отряда под командованием Спартакиона, сына Сострата, и Хофрезма, сына Андромена, вырвались из разных ворот города на узкую полосу между городскими стенами и водами Таны.

Одним из первых с громкими криками бежал Менофил – это все видели. Он взывал к отмщению и клялся, что сейчас беспощадно расправится с ненавистными врагами.

А потом было страшное столкновение. Попавшие в ловушку варвары поняли, что у них нет никаких шансов. Сдаваться у них не было обычая, поэтому они дрались с ожесточением обречённых. Танаиты рубили и кололи их с необыкновенной яростью. В какой-то момент варвары стали отступать, а танаиты устремились за ними. Это мог быть хитрый манёвр, когда увлекают противника в сторону своих войск с тем, чтобы потом пленить или уничтожить увлёкшихся лёгкой победой врагов. Аристарх кричал своим со стен, чтобы они были осторожнее.

Врагов всё-таки благополучно добили, а затем по приказу Аристарха все вернулись в город до того, как противник осознал случившееся.

Победа была не самая решающая в этой войне, но очень важная.

С громким ликованием танаиты направились к воротам города. Горожане вышли встречать героев. Впереди всех бежал, потрясая своим копьём, молодой и красивый Менофил, и многим казалось, что это именно он внёс решающий вклад в битву…

Но потом, когда страсти утихли, к нему подошёл старый и седой воин по имени Ликург и тихо сказал:

– А ведь я всё видел со стены.

– Что ты видел? – удивился Менофил.

– Как ты нырнул в камыши, когда началась сеча. А потом, когда она прошла, ты выскочил и добивал уже израненных киммерийцев.

– Ты что-то путаешь, – возразил Менофил.

– Ничего я не путаю, – ответил ему Ликург. – Я всё отлично видел.

– Что ты мог видеть? Ты стар, и у тебя плохое зрение!

– У меня отличное зрение, – возразил Ликург. – Давай посоревнуемся в стрельбе из лука, и я тебе докажу.

Менофил посмотрел в глаза старого воина и понял, что тот настроен серьёзно.

– Послушай, Ликург, – сказал он. – Прости меня. Я ещё молод и глуп и не всё правильно понимал, но теперь осознал, как плохо поступил. Я тебя умоляю: никому не рассказывай об этом! Я исправлюсь – даю тебе слово.

Старик посмотрел в его глаза и поверил.

– Хорошо, – сказал он. – Я никому ничего не скажу. Но только ты больше не поступай так.

Менофил поклялся старику, что это не повторится, и они разошлись.

А через день, когда варвары отступили от стен города и скрылись в бескрайных степных просторах, необъяснимым образом погиб старый Ликург: вражеское копьё настигло его уже на подходе к городским воротам. И это было тем более странным, что враг был успешно отбит. Копьё попало старику в спину и пронзило его насквозь, а греки, рассматривавшие труп славного воина, решили, что удар нанёс кто-то из затаившихся киммерийцев – наверное, прятался где-то в кустах, а когда они пробегали мимо в сторону городских ворот, он и поразил воина в спину. Так все решили.

А страшная правда была в том, что копьё в спину Ликург получил не от киммерийца, а от Менофила. Из смертных в тот раз никто ничего не узнал, но бессмертных обмануть нельзя, а они-то всё видели…

А в скором времени радость от обретения мира затмила все прежние горести. Враг ушёл, и танаиты молились своим богам, чтобы он не возвращался. Они привыкли к миру и не мыслили себе жизни без него.


Старый ювелир Христион был огорчён, что сын не уделяет должного внимания ремеслу, которому он отдал всю жизнь. Юноша всё больше проводил время с сыном гончара или в обществе Изольды, девушки, пригретой из милости в его доме. Впрочем, Менофил не был против работы отца, но освоить непростое ремесло ювелира можно было только, приложив немалые усилия. А этого он делать не привык. С бо;льшим удовольствием бегал, прыгал, что-то рассказывал Изольде, но корпеть над куском золота, вытачивая или полируя его, он не хотел. Христион даже подумал, что нужно будет Изольду куда-нибудь отослать, чтобы не отвлекала сына от работы…

Между тем, Менофил постигал не только мастерство отца, но и пробовал торговать золотом. Покупал его у разных торговцев, которые приплывали в Танаис или караванами приходили из разных стран. Привозили товары из Индии, Китая…

Менофил любил брать в руки золотые изделия и, ругая этих бродяг и мошенников, – так он называл скифов, – на самом деле восхищался их творениями. У них в доме были скифские золотые блюда, гребни и диадемы. Он смотрел на маленьких и смешных человечков, которые там были изображены, и приговаривал:

– Это ж надо было до такой глупости додуматься! Человечки – смешные, это да. И как-то изгибаются они необыкновенно, и какие-то у них нелепые бороды, а всё-таки – как красиво блестят они в этом золоте! Разве мы не можем делать такие же красивые вещи?!

Не понимал он, что в дело нужно вкладывать любовь к людям, а не жадность и страсть к наживе.


Минувшей зимой улочки Танаиса завалил снег, который падал и падал, неотвратимо, как топор. Танаиты не казали носы из домов, удивлялись и смотрели на разгулявшуюся метель.

В ту зиму отец Менофила простудился и чуть не умер. Все были готовы к печальному концу, но Христион выздоровел. И тогда же решил, что нужно скорее женить сына, чтобы хотя бы увидеть внуков. Сын у него был один, и с ним он связывал все свои надежды.


В день, о котором пойдёт речь, Менофил разлёгся на лежанке, а Изольда готовила вечернюю трапезу. Сейчас должен был прийти отец, и они могли утолить чувство голода.

Изольда положила хлеб, главное в вечерней трапезе. Поставила блюдо с рыбой, гарум, – острый соус, приготовленный из мелкой рыбёшки. Тут же на блюде лежала варёная курица, овощи. В небольшом красивом кувшине – привезенное из Горгиппии вино.

За трапезой обычно между отцом и сыном проходила беседа, которую Менофил не любил, а Христион не пропускал, думая, что именно таким образом воспитывает сына.

– Как жарко сегодня… И ты как сонная муха. Где же отец? – бормотал Менофил, изнывая от жары.

Девушка ничего не ответила. Она старалась не вступать в разговор с молодым хозяином, особенно при Христионе. А старый хозяин должен был вот-вот прийти.

Христион – мужчина лет пятидесяти, высокий, но уже потерявший часть своих волос. Глаза у него красные от постоянного зрительного напряжения.

– Какие у нас новости, Менофил? – спросил Христион, усаживаясь за стол.

– Купцы из Вифинии велели спросить, когда ты им продашь перстень с рубином?

Христион рассмеялся:

– Да никогда! Нам купцы предлагали за него совсем другую цену. Подождём, вот тогда и решим.

– Так-то оно так, – ответил Менофил. – Но ты им обещал! А слово нужно держать! Тем более что дал ты его в присутствии нескольких свидетелей. Боги – противники обманов! Да и купцы обижаются…

– Кто обижается? Завистники и бездельники! Говори, что там ещё!

– Зенон из Фанагории просит об отсрочке долга.

– Ну уж нет! – рассмеялся Христион. – Я уже давал ему отсрочку! Но вижу по тебе, сын, что ты что-то таишь. У тебя на лице написано.

– И в самом деле, – промолвил Менофил. – Есть кое-что ещё.

– Ну?

– Кузнец-то Антисфен умер…

– Знаю. И что из этого?

– А то, что никто не видел, как он живёт. Люди только издали видели красивый дом, который он себе построил…

– Видел и я, проплывая на корабле мимо. Черепица красная, дом каменный, крепкий. Впрочем, много ли увидишь издали, когда загораживают деревья и забор.

– Вот я и говорю, – прошептал Менофил. – Люди видели его дом только издали, а что там внутри – толком никто не знает…

– Я не пойму, куда ты клонишь? – серьёзно спросил Христион.

– Были люди, которые пытались туда проникнуть без спросу, но где они теперь?

– Где?

– Рыб кормят на дне Таны или Меотиды.

– Ну и пусть себе кормят! А мне-то до этого какое дело?

– Но в последнее время там всё же побывал один человек, тот оборванец, который назвался твоим братцем!

Христион вздрогнул от изумления:

– Когда это было? Почему я ничего не знаю?

– Сынок Антисфена принял его как дорогого гостя. Фану было позволено сойти на берег и пройти в дом. Может, там они совершили какую-то сделку или Асандр продал ему что-то из оружия отца?

– Странно, – задумчиво проговорил Христион. – У меня есть меч работы Антисфена. Прекрасное изделие! У нас всякий уважающий себя горожанин имеет изделия Антисфена, но никто и никогда не был у него дома. Может, он задумал…

– Ограбить кузнеца? Но ведь это глупо!

– Ты лучше скажи, что он видел?

– Не знаю. Этот Фан молчалив.

– Что ты темнишь?! Говори начистоту! – закричал Христион.

На минуту Менофил замолчал. Весь дом притих.

– Я всё понимаю, – продолжал Христион. – Ну, если не всё, то уж кое-что – это точно. Какие-то боги явно благоволили к этому кузнецу и его сыну Асандру. Я, как ты знаешь, стараюсь со всеми богами дружить. На одних только греческих богов полагаться не стоит – это я давно понял. Может быть, он подружился с какими-то чужеземными богами, о которых я не знаю ничего? Хотелось бы узнать, что у него было на уме. Да жаль, теперь-то уж не узнаешь! Ты думаешь, Асандру ведомы отцовы тайны?

– Не думаю, а уверен.

– И что же? – осторожно спросил Христион.

– Надо как-то сойтись с ним. Пригласить в гости, что ли? – задумчиво проговорил Менофил.

–  Как ты это сделаешь?

– Очень просто! – рассмеялся Менофил. – Спрошу, не осталось ли у него оружия, сделанного отцом.

Христион молча помотал головой. Потом проговорил:

– Парень и в самом деле привезёт нам остатки отцовского оружия и продаст, и мы ничего не узнаем из того, что хотим узнать.

– Нет! – упрямо повторил Менофил. – Нужно расположить его к себе. Надо сблизиться с этим Асандром.
3.

Христиону не давали покоя мысли о сокровищах, которые могут храниться в доме покойного Антисфена. О том, чтобы послать кого-то на этот остров, а тем более явиться туда самому – он и не помышлял. Но тем желаннее казалась ему эта цель. Она, как несбыточная мечта будоражила его воображение, рисовала заманчивые картины: то сундуки с золотом или драгоценными камнями, скрытые на Кузнечном острове, то изделия кузнеца, которые ценились наравне с золотом. Путь к тайнам острова лежал через сердце сына кузнеца – Асандра. Надо было действовать хитростью: подружиться с ним, войти в доверие, а там и узнать то что нужно. Эти мысли держали в постоянном напряжении Христиона, но он никак не мог решиться на что-то, боялся доверить свои мысли даже сыну, в последнее время ходил задумчивый и всё время шевелил губами, словно советовался сам с собой.

И, по своему обычаю, взмолился он богам: мол, ниспошлите мне, о боги, правильный ответ на мой вопрос.

И боги, видимо, прислушались к его просьбе. А иначе – как можно объяснить то, что с ним потом случилось?

Однажды ему приснился удивительный сон: некий человек явился к нему и говорит:

– Знаю, что ты хочешь подружиться с Асандром, но не представляешь, как это можно сделать. А ведь всё очень просто!

– Скажи мне, что нужно сделать?! – воскликнул во сне Христион.

Гость, лица которого было не видно, ответил:

– Ты человек не бедный…

Христиону не понравилось это утверждение незнакомца, но он вынужден был согласиться.

– Допустим что так.

– Внеси в городскую казну деньги на проведение танаисских агонов. Знатные и богатые горожане всегда такое делали. Разве ты хуже?!

Христион почувствовал себя задетым за живое.

– Не хуже! – заявил он. – Даже лучше!

– И я так считаю, – сказал таинственный незнакомец. – А посему: сделай так, как я тебе посоветовал. Пусть молодые люди бегают, прыгают, метают копья и диски в своё удовольствие, пусть горожане радуются после недавних военных событий. У тебя будет повод привлечь к этим состязаниям и Асандра. Он парень молодой, сильный, и ему захочется покрасоваться перед городскими девицами. И он не откажется от этой затеи – поверь мне. А ведь там будет ещё и твой сын и другие. Всем будет весело вместе.

Христион с сомнением сказал незнакомцу:

– Конечно, почётно жертвовать на такие состязания, но ведь дорого же всё-таки! Я хочу узнать тайну Кузнечного острова, а ты мне вместо этого предлагаешь раскошелиться на состязания! Ты меня уводишь в сторону от цели! И хотелось бы, чтобы затраты окупились.

– Окупятся, – многозначительно сказал незнакомец. – Сокровищам в доме кузнеца цены нет! Но они не совсем то, что ты думаешь. А теперь мне пора.

И с этими словами он растаял в темноте.

– Да ты постой! – крикнул ему вдогонку Христион. – Ты хоть скажи, кто ты: смертный ли человек, или бессмертное божество?

Но не ответила темнота. Христион только услышал шум удаляющихся шагов. Всматривался в темноту, но никого не мог различить. Ему показалось, что он уже слышал когда-то этот голос, но где и когда – вспомнить не мог.

Поражённый отчётливостью сна, Христион проснулся на своём ложе. Было уже раннее утро, и в раскрытое окно проникал тусклый свет зари.

– Кто это, божество или какой-то завистник? Ушёл, словно куда-то опаздывал, – прошептал он. –  Да разве бессмертные боги могут опаздывать? Хотя богов-то на свете много разных бывает. Может, какие-то и могут… И ведь как живой стоял передо мной! А может, это был и не сон вовсе?

Христион поспешно вышел во внутренний дворик и осмотрелся по сторонам: никого! Все спали. Совершенно потрясённый и подавленный, он вернулся в дом.

«Кто этот человек? И во сне ли он ко мне являлся или наяву?» Страшная догадка пронзила его сознание: речь незнакомца напоминала ему голос брата Фана. Если это действительно был Фан, тогда нужно ли следовать его советам?

– Неужели это он? – проговорил Христион. – Ой, что-то здесь не то!

Он уселся на скамейку во внутреннем дворике и стал лихорадочно соображать: что это был за сон такой? Любому греку было известно, что боги – это существа очень ненадёжные. Они насылают сны человеку – это всем понятно. Может, этот сон для того, чтобы сбить его с толку? Хотя, надо признать, идея пожертвовать на спортивные соревнования – очень даже интересная, тем более что скоро в Танаисе должны проходить агоны, победители которых поедут в Горгиппию.

Чем больше Христион думал, тем больше приходил к выводу, что от осуществления предложения, которое он получил во сне, ему будет только польза. И, ни с кем не советуясь, он явился к эллинарху и пожертвовал много золота на танаисские агоны. Эллинарх Андромен весьма удивился, потому, что жадность Христиона известна была всем. Но жертву принял, поблагодарил ювелира и пожелал успешного выступления его сыну.

На следующее утро эллинарх разослал по городу глашатаев, которым велел возвестить горожанам о приближающихся состязаниях и просил всех, кто хочет принять участие в них, через два дня утром прибыть на поле со стороны северных ворот города. Соревнования будут проводиться по олимпийской системе в традиционных видах: бег на один стадий (192,27 метра), два стадия и долиходром (бег на выносливость). Кроме этого пройдут соревнования по метанию копья, диска, стрельбе из лука, прыжкам, борьбе и езде на колесницах…

Люди, изнурённые недавней войной, радовались возможности отвести душу. Тотчас же образовался небольшой коллектив помощников, которые взялись проводить в жизнь приказы эллинарха.


Между тем, в семье гончара Мастуса было неспокойно. Дела шли плохо. Дочери были ещё малы, чтобы помышлять о выдаче их замуж, а сын Макарий хоть и работал прилежно и старательно, особого рвения в его деле не выказывал. Всё больше болтался с сыном ювелира и о чём-то мечтал.

Мастус, узнав о готовящихся соревнованиях, позвал к себе сына и сказал:

– Послушай, Макарий! Чего бы и тебе не выступить на них? Может, победишь, и наши дела наладятся. Все захотят покупать наши амфоры… Скажи, в каком из видов состязаний ты силён, и я обращусь к устроителям соревнований, чтобы они и тебя туда приняли!

В юноше были смирение и покорность. В слове «смирение» корень – «мир». Мир духовный – как высшее проявление спокойствия... Смирение – это значит жить в мире. Макарий и жил в мире со всеми, тихо, спокойно. Как правило, он сам решал, что ему делать, но обычно в присутствии своего приятеля Менофила терялся и следовал за другом, полностью доверившись его воле. Но добродетелью является сила, а кротость воспринималась Менофилом как слабость. Какая же добродетель в слабости?

Макарий был человеком мужественным, сильным и одновременно образцом кротости... Он свою силу никогда не употреблял во зло, всегда признавал волю богов и никогда не сомневался в том, что боги к нему благосклонны, был этим доволен и не желал для себя ничего лучшего. Любил созерцать мир, природу и старался в глине воссоздать такую же красоту. Он видел её во всём: в луче солнца, в капле росы… А отец ему всё время твердил:

– Нужно любить людей и своё дело. Без любви ничего у тебя не получится.  Дело без любви не принесёт ни удовлетворения, ни радости. Ум без любви делает человека хитрым. Власть без любви делает человека насильником, а богатство без любви делает жадным… Надо любить то, что делаешь, и тех, для кого делаешь…

Макарий мог часами корпеть над куском глины, вылепливая фигуру какого-нибудь божества. Любил собирать траву и готовить из неё эликсир молодости, различные снадобья, помогающие при болезнях. Умел не обращать внимания на неприятности, забывать прошлое и делал это для того, как он говорил, чтобы в прошлое не проваливалось будущее. Но всякий раз убеждался, что время всё равно уходит, как песок из ладоней…

–  В моём деле нужно иметь воображение. Что толку в амфоре, если не можешь вообразить, как она будет хранить всегда прохладное вино? Я думаю, какую радость она будет приносить людям. Тогда и получается то, что задумал! Нужно не роптать и не возноситься. Без воображения мир видится серым. Это самое главное в нашем деле. У меня учитель – всё что вокруг. Я учусь у всех людей, и тогда мне помогают боги. Когда я работаю, одной ногой стою в прошлом, а другой в будущем.

– Тоже скажешь, умник! – говорил Менофил. – Ты на себя посмотри! Разве сможешь ты вылепить что-то такое, что бы украшало моё жилище?! Для этого у тебя не хватит ни мастерства, ни воображения. Ты неудачник! Как будто засыпаешь на ходу! Ты на себя посмотри! И думать сейчас нужно не о твоих глиняных горшках, а о соревнованиях!

Макарий рос в двух стрелах времени, стремясь охватить его, как крылья птицы – небо. Опровергая бег времени, он жил, помогал отцу, а в свободное время бегал, прыгал, но более всего любил метать диск, так наловчился это делать, что бросал его лучше других и всё время совершенствовал своё мастерство. Он не думал о победах, просто делал то, что ему нравится.

Макарий во всём сомневался и не верил, что можно узнать Истину. Думал примерно так же, как некоторые думают и сегодня: «Во всём воля богов!». Сначала он злился за это на них, на себя, на всех окружающих. Потом решил, что если до него так никто и не понял этой Истины, зачем же искать и тревожиться самому, лишая себя душевного покоя. На него опускалась меланхолия, и он плыл по течению, не пытаясь что-то изменить. Он всегда был середнячком: кто-то был впереди, кто-то позади, а он, как многие, посерединке. И, странное дело, – это устраивало многих. У него не было завистников, врагов. Боялся размышлять на эту тему, боялся поколебать и изменить жизненный порядок. Всё должно быть таким же, как и было. Богам место на Олимпе, а людишкам – на земле. Видел, что и другие стараются делать всё, чтобы сохранить существующий порядок, а самим почивать спокойно на лаврах, благословляя прошлое и настоящее, сложившийся многовековый порядок. Он не знал, что познание Истины ведёт к катастрофе и человеку не нужно. Дома он прилежно изучал секреты искусства гончара и многое уже освоил. Отец был им доволен.

Ремесло гончара ему нравилось, но оно требовало большой усидчивости, а ему хотелось быстрых результатов, потому что он чувствовал в себе огромную физическую силу, которую невозможно было в полной мере применить в гончарном ремесле.

И сейчас на вопрос отца Макарий ответил:

– Я неплохо бросаю диск, быстро бегаю, высоко прыгаю… Когда мы делали вылазку против этих проклятых киммерийцев, бежал в первых рядах. И все видели это! И сражался я хорошо, хотя никто мне спасибо за это не сказал.

Мастус строго заявил:

– Не затем ты сражался, сын мой, чтобы  за это получать благодарность. Ты сражался за всех нас: за меня, за свою мать, за своих сестёр. Смотри: мы живы и здоровы, и это должно доставлять тебе радость. Какой же ещё благодарности ты хочешь?

– Никакой платы мне не нужно за то, что я участвовал в разгроме врага. Но скажи, зачем мне нужны эти соревнования?

Мастус спохватился:

– Как, разве я тебе не сказал, что победители получат щедрые призы? Дорогой приз можно будет продать, а нашей семье очень бы пригодились сейчас деньги! Ценные сорта глины подорожали, все инструменты уже поизносились. Того и гляди, работа станет! Я не смогу выполнить заказ пресбевта Аристарха. Он просил изготовить пять больших амфор для хранения зерна.  К тому же победители поедут в Горгиппию защищать честь города. И там победителей ждут новые призы…

– Может, – с сомнением проговорил Макарий, – мне было бы лучше поработать больше, вот тогда, глядишь, и заработки бы у нас стали побогаче!

Но Мастус настаивал:

– Поработать ты ещё успеешь. А сейчас давай-ка подумай, в каком виде состязаний ты бы мог отличиться больше всего?

– А тут и думать нечего: в метании диска! – весело крикнул Макарий.

Мастус не стал спорить и согласился с сыном. Он пошёл к устроителям состязаний и заявил, что его сын желает участвовать в состязаниях по метанию диска или копья.

Испокон веков у греков была такая достойная похвалы традиция: к соревнованиям допускались только те юноши, которые имели безупречную репутацию. Люди нечестные, трусливые в бою или ленивые в труде к соревнованиям не допускались.

Ни у кого из устроителей не возникло сомнений по поводу юного Макария, и все согласились, что такой достойный молодой человек имеет право участвовать в соревнованиях.

А вот Христиону эта идея не очень понравилась. Нужно было не допустить Макария к соревнованиям, в которых будет принимать участие Менофил. Макарий – соперник опасный. На людях он не высказал никаких возражений, но про себя решил помешать планам гончара.

Дело в том, что у греков издавна существовал такой вид состязаний, как гонки на колесницах. Победитель получал приз, но, по тогдашним обычаям, этот приз передавался не тому, кто ехал в колеснице и чьими усилиями была одержана победа, а тому, кто владел лошадьми и колесницей. Победителю же, как и остальным участникам, платили деньги за участие в соревнованиях. Причём независимо от занятого места. Но в случае победы сумма вознаграждения была бо;льшей.

Христион явился к гончару и сказал:

– Послушай, Мастус! Я знаю, что твой сын хочет участвовать в соревнованиях.

– Да, это так, – радостно ответил Мастус. – Я слышал, что и твой сын тоже хочет отличиться в этих состязаниях.

– И мой тоже, – торопливо ответил Христион. – Ему была неприятна чрезмерная осведомлённость гончара.

– Вот и отлично!

– Так-то оно так, – ответил хитрый Христион. – Но у меня к тебе совсем другое предложение.

– Какое же? – спросил ничего не подозревающий Мастус.

– Дело в том, что я хочу выставить на соревнование свою колесницу и мне нужен возничий. Не согласился бы твой сын выступить от моего имени? А я щедро заплатил бы ему.

Мастус призадумался, потом сказал:

– А сколько бы ты ему заплатил?

Христион назвал сумму. И добавил:

– Я заплачу ему эти деньги при любом исходе соревнований. Но если он придёт первым, заплачу двойную сумму.

Мастус призадумался.

– Хорошее ты предложение делаешь, Христион, – сказал гончар ювелиру. – Но я боюсь, что моему сыну не хватит времени на подготовку. К тому же он хочет соревноваться в метании диска или копья. Это он делает хорошо и имеет шанс победить. А быть возницей на твоей колеснице он вряд ли согласится. Поищи себе кого-нибудь другого.

– Отчего же, любезный друг Мастус? Тебе не подходит моё предложение? Или ты так уж уверен в том, что твой сын получит первый приз? В городе есть и другие юноши, которые хорошо бросают копьё и метают диск. Например, сын купца Исидора или сын Гермиона-старшего? Представь: твой сын не получит никакого приза и останется ни с чем. А если согласится на моё предложение, то при любом исходе соревнований заработает денег.

Мастус почесал затылок и ответил:

– Хорошо, Христион, я поговорю с сыном, но боюсь, что мне нелегко будет убедить его принять твои условия.

– Да что значит легко или нелегко? – удивился Христион. – Ты отец, стало быть, ты всё и решаешь. А он кто по сравнению с тобой?

Разговор у Мастуса с сыном и в самом деле получился непростым. Макарий спорил, горячился, возражал отцу и убеждал его, что не всё дело в деньгах.

– Хорошо, – сказал Мастус. – Ты, конечно, прав! Не всё дело в деньгах. Я скажу Христиону, чтобы он дал тебе свою колесницу, а ты попробуешь. До соревнований ещё время есть. Если не получится, мы своевременно предупредим Христиона, чтобы он искал себе другого.


А в это самое время Асандр готовился к предстоящим соревнованиям. Он был в числе самых первых, кому Христион лично сообщил о предстоящем мероприятии и добавил при этом, что победители получат богатые призы, но Асандр отнёсся к этому известию без особого энтузиазма.

– Меня такими вещами не удивишь, – сказал он простодушно. – У меня дома и не такое есть.

У Христиона от этих слов просто потемнело в глазах. Это ж и было то самое, о чём он тайно мечтал.

– Может быть, тебя и не удивишь дорогими вещами, но ведь ты можешь приобрести и славу, внимание, и почёт! К тому же победитель может быть направлен на агоны в Горгиппию.

– Ну, да, конечно, – согласился Асандр как-то не очень уверенно.

– А ещё ты можешь подружиться с другими достойными участниками. Противниками вы будете только во время соревнований, а во всё остальное время вы можете стать и друзьями. Вот взять хотя бы моего сына Менофила, разве ты не хотел бы познакомиться с ним?

– Отчего же? Конечно, хотел бы! Ведь у меня нет друзей в городе. Единственный человек, которого я знаю, это старый рыбак Фан…

И опять Христион удивился словам юноши и подумал: «Проклятый Фан! Может, это он во сне мне привиделся…».

Этот разговор разжёг у Асандра желание участвовать в агонах. Он подумал, что теперь сможет помериться силой с известными борцами Перфеноклом и Гераклитом!

Фан спросил его:

– Зачем тебе это нужно?

– Не знаю. Хочу победить, прославить себя и свой город…

– А зачем?

– Как зачем? – удивился Асандр. – Вот все времена у греков считалось доблестью выигрывать в таких состязаниях. Вот и я хочу быть со всеми. Пока не могу переселиться в Танаис, потому что мне негде жить, и поэтому ощущаю себя в нём чужим. Для этого мне нужно будет купить дом в городе, но пока не представляю, как это сделать.

– А ты переселяйся в мою хижину, –  простодушно предложил Фан.

– Нет. У меня остались деньги от родителей. Их должно хватить на покупку дома. Если ты захочешь, можешь переселиться ко мне.


В скором времени Асандр купил хороший дом в Танаисе. Соседи были рады ему. Они помнили старого Антисфена.

Молодой хозяин перевёз свои вещи, а когда однажды утром прибыл на остров за оставшимся скарбом, увидел удивительную картину: там шумела листвою дубрава, которая стала как будто даже гуще прежнего, а от его дома не осталось и следа. Словно бы испарился дом. Остров был снова пустынным и необитаемым. Асандр не удивился: значит, так нужно. Теперь он точно знал, что за ним наблюдают боги, которые желают ему добра.

В новом городском доме было непривычно тесно. Здесь не было того раздолья, к которому привык Асандр. Фан утешил его:

– Не горюй. Нужно жить среди людей. Привыкай к новой жизни, а если тебе захочется простора для гимнастических упражнений, то за городские стены всегда можно выйти, а уж там раздолье. Пойдём сейчас на нашу поляну, и я тебе покажу новые приёмы борьбы.


Макарий, между тем, взяв у Христиона колесницу, выехал в поле и попробовал себя в новой роли. После первого же дня он сказал отцу, что из этой затеи ничего не получится и он не хочет позориться.

– Какой из меня наездник?! Не получается у меня. Все смеются надо мной …

– А ты не слушай людей! – успокаивал сына Мастус. – Твоё дело – заработать деньги. Сейчас, после войны, время наступило лихое, а нам не всё ли равно как зарабатывать деньги? Я пока буду делать горшки и амфоры, а ты осваивай новое ремесло. Может быть, ты на нём заработаешь больше, чем я на своём гончарном круге.

На следующий день Макарий снова выехал на колеснице в поле. Досада из-за неожиданно свалившейся на него новой работы не проходила. Вдруг какая-то колесница пронеслась мимо. Маленький худенький юноша крикнул:

– Эй, парень! Да в здравом ли ты уме?

– А что? – удивился Макарий.

– Не тебе водить колесницы! Ты слишком велик для этого! Не смеши людей!

И с этими словами неизвестный ударил плетью коней и скрылся в клубах дорожной пыли.

Придя домой, Макарий сказал отцу:

– Я не буду выступать на колеснице. Лучше я вообще не буду выступать…

Мастус взглянул на сына, и понял, что решение его окончательное. Сказал:

– Хорошо. Я сейчас отведу лошадей и колесницу Христиону. Ему нужно ещё найти нового возницу.
4.

В том  году Танаисские агоны должны были проходить на территории, прилегающей к городу с запада. На высоком морском берегу здесь протянулись загородные усадьбы, припортовые сооружения, некрополь. Во всём античном мире предки были непременными заочными участниками празднеств. До начала игр оставалась неделя, и все участники усиленно тренировались под руководством своих наставников.

Менофил каждый день непосредственно перед метанием копья делал пробежку, потом занимался упражнениями, и только после того как разогрел тело и растянул мышцы, брал в руки копьё. Устанавливал мишень и старался её поразить. Это ему удавалось не всякий раз, и тогда он злился, и обвинял в невезении всех, только не себя. Виновными в том, что он не попал в мишень, были и наставник, и любопытные зрители, и порыв ветра, отнёсший копьё от цели. Но нужно отдать должное его упорству: он снова и снова брал его в руки и метал в мишень.

Наставник Амфитрион пытался контролировать все его действия, но у него не всегда это получалось. Менофил был неподатливым человеческим материалом.

– Вот сейчас хорошо! – говорил Амфитрион, пытаясь придать своему голосу максимум строгости. – Повтори это движение!

– Да сколько можно – одно и то же, одно и то же, – бурчал Менофил. – И так ведь уже всё ясно!

– А ты не спорь и строго выполняй то, что я тебе приказываю!

Менофил на такие слова только ухмылялся: кто он здесь такой, этот Амфитрион, чтобы приказывать? Мой отец на эти игры пожертвовал столько!.. Он здесь хозяин, и здесь будет то, чего захочет отец… Вслух он это не говорил, понимая, что всё может обернуться против него, да и отец, если бы ему доложили о таком поведении сына, не одобрил бы его. Но вёл он себя именно так.

Амфитрион делал вид, что выполняет свою обычную работу, и продолжал давать наставления:

– Руку заносишь из-за головы, а копьё бросаешь вверх с таким расчетом, чтобы оно опустилось в мишень сверху. А теперь делай новый бросок!

Менофил иногда выполнял такие команды, а иногда и медлил…

– Ты хочешь стать победителем?

– Да я и так им стану! – отвечал Менофил.

Амфитриона изумляла эта его уверенность, и он терпеливо вдалбливал своему ученику:

– Пойми: уверенность в победе – это хорошо. Без такой уверенности нечего и думать о победе. Но ведь ещё нужно стараться, много работать над собой.

Менофил многозначительно ухмыльнулся. У него был факт биографии, о котором не знал ни единый человек на свете. Только боги могли знать об этом, да и то неизвестно, какие именно боги и как они к этому отнеслись. Менофил помнил слова отца, утверждающего, что боги у разных народов бывают разные и полезно служить не одним богам, а совсем другим. В тот раз, когда он великолепным броском послал копьё в спину Ликургу и никто этого не успел заметить, – вот тогда он и показал своё истинное мастерство. А то, что делал сейчас, казалось ему просто баловством. «Вот же привязался! Сумел тогда, сумею и на состязаниях», – думал Менофил. Он бы и вовсе отказался от помощи Амфитриона, но поступить так считалось невозможным. По существовавшим традициям, к играм допускался лишь тот, кто занимался с официально назначенным ему элланодиком.

Амфитрион не представлял себе тайных мыслей своего подопечного, держал себя в руках, прекрасно понимая, что перед ним нагловатый сын богатого папаши. Иногда хотелось надавать подзатыльников этому нерадивому ученику, но положение, которое он занимал в городе, не позволяло ему вести себя столь легкомысленно. Существовали выработанные веками правила, и он обязан был строго их соблюдать.

– Хорошо получилось, – говорил он. – А теперь давай снова…


Сын гончара Макарий тренировался неподалёку. Он метал каменные диски с таким старанием, как будто интереснее ничего в жизни его не было. Но при этом и не думал, что сможет стать победителем игр. Было много юношей, которые метали диск не хуже его. Понимал: соревнования будут трудными.

Диски метали на дальность и в высоту, чтобы потом летящий плашмя диск изловчиться и поймать. Это было совсем не просто. Макарий делал это лучше, чем другие юноши Танаиса. Но дело в том, что на соревнования должны были приехать участники и из других поселений. Поэтому он и не предполагал, что может стать победителем.

Его наставник Тимей в очередной раз измерил расстояние, на которое Макарий метнул диск, и сказал:

– У тебя хорошо получается! Но кое-что меня в твоём поведении настораживает.

Макарий понял эти слова по-своему.

– А что? – удивился он. – Разве я веду себя с тобой непочтительно?

Тимей рассмеялся.

– Да нет, я совсем не это имел в виду. Я не замечаю в тебе стремления к победе – вот что я хотел сказать.

– Если бы у меня не было желания, то я бы и не выступал, – равнодушно ответил Макарий и снова взял в ладонь диск. – Несправедливо то, что в играх могут принимать участие только эллины. Я знаю одного скифа, который и метает диск, и бросает копьё не хуже, чем иной эллин.

– У тебя неразумные мысли в голове, – сказал Тимей. – Кто они такие, эти скифы, чтобы с нами равняться мастерством. Разве ты не видишь, как мы живём и как они. У нас театр, город с крепостными стенами, все умеют читать и писать. А что у них? Соревноваться между собой должны лишь равные!

Макарий не спорил. Он плыл по течению, отпустив всё на волю случая. Ведь именно случай привёл его сюда. Он никогда не мечтал участвовать в таких играх. Его больше увлекали фигурки, которые лепил из глины, – там был элемент новизны и творчества. «Но, – рассуждал он, –  раз уж я начал тренироваться, раз уж принял решение участвовать в соревнованиях, то нужно идти до конца».

Он прислушивался к себе, боясь спугнуть чувство, которое  разрасталось, пока не заполнило душу. Оставался один нетронутый уголок: «А Менофил будет победителем! Он всегда добивается того, чего хочет…».

Слухи о необычном поведении Менофила дошли и до него. Как-то раз он нечаянно подслушал разговор наставников, которые не заметили его и выражались довольно свободно. Они спорили, почему Менофил убеждён в своей неизбежной победе. Одни утверждали, что он точно знает о своей будущей победе от отца, такого же самодовольного и хвастливого. Отец платит и позаботится о том, чтобы высшая награда досталась именно сыну. Но другие говорили, что всё дело в необычайном высокомерии Менофила. Он считает себя самым лучшим, и поэтому ему не нужно особенно стараться – победа и так от него никуда не денется.

Макарий тогда подумал: «В конце концов не так уж это и важно, почему именно победит Менофил. Главное, он знает, что победа ему достанется. А я почему-то не могу сказать о себе того же.


Танаисские агоны предшествовали играм в Горгиппии. Замужние женщины под страхом смерти не могли присутствовать на соревнованиях и смотреть на них, но девушкам иногда это разрешали. Одну из них, обычно дочь знатного горожанина, наряжали в одеяния богини Афродиты, и она приветствовала всех, держа в руках классические атрибуты богини – зеркало и яблоко. По преданию, ей когда-то на земле Эллады это яблоко вручил Парис. За это сын могущественного царя Трои получил награду – любовь самой прекрасной женщины на земле.

Спортивные состязания проводились так же, как и в Олимпии: по тем же правилам и с тем же почётом для победителей. И здесь из уст в уста передавали историю этих игр: как будто давно-давно царь Эллады Ифрит получил повеление богов Олимпа, чтобы вместо войн он устроил атлетические празднества.

Другие говорили, что их учредил сам Геракл в ознаменование победы Зевса над его свирепым отцом Кроном.

В конце концов, какое имеет значение, как они учреждались?! Важно, что, когда они проходили, устанавливалось перемирие – экехерия, а представители враждующих сторон проводили мирные переговоры с целью уладить конфликты. Игры считались священными. Боги принимали жертвы, которые приносили перед началом игр, и обеспечивали мир на их земле. На соревнования съезжалось множество людей из всех окрестных мест.

Авторитетные граждане и специальные люди элланодики осуществляли контроль не только за играми, но и за подготовкой спортсменов. После выполнения «олимпийского норматива» будущие участники готовились по специальной программе – уже под руководством элланодиков. Основополагающим принципом состязаний была честность участников. Перед началом соревнований они давали клятву соблюдать правила.

Некоторые виды спортивных соревнований сильно отличались от того, к чему мы привыкли сегодня. Прыгали в длину тогда не с разбега, а с места. Метание копья и диска производилось с небольшого возвышения. При этом копьё метали не на дальность, а на точность: атлет должен был поразить специальную мишень. Копьё метали и правой и левой рукой, иногда бросали два копья обеими руками. Диски различных диаметров также бросали обеими руками двумя способами: либо на дальность полета, либо вверх, стараясь поймать его ладонью.

В борьбе не было деления участников по весовым категориям. Борцы не должны были носить украшения, которые могли вызвать травму, например, кольца, браслеты, серьги. Им запрещалось использовать ноги или атаковать ноги противника. Таковы были правила. Нужно было уложить противника обеими лопатками к мату и продержать в таком положении некоторое время. Этим схватка автоматически заканчивалась.

Греки ценили упражнения в борьбе, потому что в ней приводились в действие все мышцы и одновременно проявлялись сила, ловкость, находчивость.

Продолжались игры несколько дней, а после завершения соревнований снова проводили жертвоприношения и молитвы.

Победителей венчали венком, но только победитель главных Олимпийских игр венчался венком из ветвей дикой оливы, произрастающей у святилища Зевса.

Увенчание венком проходило в присутствии зрителей, съехавшихся на праздник из множества городов, а перед этим глашатай провозглашал имя награжденного и его родину. При выходе со стадиона поклонники окружали своего кумира, кричали и прыгали от радости, бросали ему цветы, несли до дома на руках.


В то время как Менофил и Макарий тренировались под руководством элланодиков, Асандр осваивал секреты мастерства борьбы с Фаном.

Фан обладал удивительными знаниями и умениями. Сколько ни пытался Асандр уложить его на лопатки, ему этого сделать не удавалось.

– Как ты это делаешь? – изумлялся Асандр. – Ведь я сильнее тебя. Я молодой, а ты старый! И посмотри, какие мускулы у меня и какие у тебя! Почему же я при этом всякий раз падаю, а ты…  Может быть, ты бог?

– Я такой же бог, как и ты. Просто знаю и умею делать то, чего ты не знаешь и не умеешь.

– Неужели и я когда-нибудь научусь этому? – воскликнул Асандр.

– Учись и постигнешь! Я знаю много приёмов и всё тебе расскажу.

– Расскажи!

– Например, ты когда-нибудь слышал такое изречение: лучший бой – это тот, которого не было!

– Это как? – изумился Асандр.

– Это, конечно, касается не спортивных игр. Всегда лучше избежать боевых действий. Не проливать кровь!

Асандр при этих словах наставника вспыхнул. Не поверил.

– Это трусость! А если на нас нападут варвары? Нам надо избегать сталкиваться с ними? А как же тогда родину защищать?

– Надо постараться решить всё дело миром. Если удастся – договориться, наконец, обмануть или припугнуть, привести какие-то доводы… Лучше, если человеческая кровь не прольётся!

– Ну, вот ещё! – возмутился Асандр.

– Слушай ещё одно правило, – невозмутимо продолжал Фан. – Никогда не перебивай наставника и не подвергай сомнению то, что он тебе советует. Если ты с самого начала решил довериться ему, должен понимать: плохого он не посоветует. Ты должен верить ему, а не возражать. Понял?

– Понял, – смиренно ответил Асандр.

Фан удовлетворённо усмехнулся.

– Бой можно выиграть и без особых усилий.

– Действуя с помощью твоего волшебства? – задиристо спросил Асандр.

– У меня нет никакого волшебства, но я сейчас говорю о другом. Я знал одного воина, который перед схваткой мог закричать таким страшным голосом, что противника охватывал неописуемый ужас. Такого противника можно было не бить – как правило, он сам уходил прочь.

Асандр почтительно притих. Вся его задиристость куда-то исчезла. То, что рассказывал Фан, было так интересно!

– Почему я ничего подобного не слышал от своего отца? – тихо спросил он.

Фан ответил спокойно.

– Твой отец был большим мастером своего дела, но не борцом. С его мастерством никто не мог сравниться. Такие очень редко встречаются среди смертных. Ты должен гордиться отцом, а то, что не смог продолжить его дело, – ну что же, такое бывает, и ничего в этом страшного нет. Зато ты продолжишь моё дело. У меня никогда не было детей, вот ты и станешь моим сыном.

Они помолчали. Наконец Асандр спросил Фана:

– А что ещё ты наблюдал во время своих странствий?

– Да много всякого, – сказал Фан. – Но тебя ведь интересует сейчас борьба – так я понимаю?

– Меня всё интересует, – ответил Асандр.

– Ну, всё в один раз не перескажешь. Много времени должно пройти, прежде чем я смогу тебе передать свои познания. А у нас не так много времени осталось до Танаисских агонов. Но вот один из приёмов борьбы я могу описать тебе сейчас.

– Опиши! – радостно закричал Асандр.

– Это очень простой приём. Он называется одним словом: взгляд!

– Это как? – не  понял Асандр.

– А очень просто: посмотри в глаза противнику так, чтобы у него душа в пятки ушла, – вот и всё. А потом приступай к борьбе. Ты можешь посмотреть так страшно, что он после этого и бороться с тобой не захочет. А если всё-таки начнёт борьбу, то неизбежно потерпит поражение.

– Это так же, как если бы я закричал страшным голосом?

– Не совсем так. Это намного сильнее, – ответил Фан.

– Но ведь это нечестно! – произнёс Асандр. – Если идёт война, то тогда – конечно. Но если происходит состязание, как можно так сражаться: я на тебя иду со своими мускулами, а ты на меня идёшь со своим страшным взглядом?

– А почему бы нет? – удивился Фан. – Состязание идёт не только между мускулами, но и между волей борцов. У кого боевой дух сильнее, тот и победит!

– Мне это не очень нравится, – возразил Асандр. – Представь: я выхожу на честное состязание по борьбе, а мой противник внезапно выхватывает меч и хочет убить меня. Если я на него смотрю страшным взглядом, а он так смотреть не может, получается, что мы вооружены по-разному!

– А кто ему мешает иметь такой же боевой дух?

– Но как я смогу это всё заиметь? – с досадой воскликнул юноша. – И дух надо иметь, и взгляд!..

Фан лукаво рассмеялся в ответ:

– Это тебе предстоит освоить.

– А ты мне всё расскажешь?

– Конечно.

Асандр призадумался.

– А другим ты рассказывал уже о том, что ты умеешь?

Фан ответил серьёзно:

– Есть вещи, которые не всем нужно знать. И рассказывать о них нужно только достойным людям. Думаешь, почему у греков заведён такой обычай – допускать к соревнованиям только честных людей? Если ты явишься на соревнования, а кто-то про тебя скажет, что ты вор, обманщик или предатель, тебя не допустят к ним. Допускаются только честные люди, не запятнавшие себя неблаговидным поступком!

– Но это ведь и так понятно! – возразил Асандр.

Фан замотал головою:

– Честность не у всех народов имеет значение. У римлян или греков – это непременное условие, но ты думаешь, у киммерийцев такие же представления о чести, о верности, о долге? Для них важно только одно: приказ вождя, который нужно выполнить беспрекословно. А честный это приказ или бесчестный – для них не имеет значения. Тем-то и отличаются разумные люди от варваров. Ты знаешь, какие удивительные вещи я видел, когда был в Индии?

– Какие? – спросил Асандр, заранее предчувствуя, что сейчас услышит что-то необыкновенное.

– Это великая страна, и там живут люди, когда-то жившие на берегах нашей Таны.

– Зачем же они ушли, ведь здесь так хорошо! Они жалеют?

– Нет. Там вечное лето и растут дивные растения, а урожай с полей они снимают несколько раз в году, потому что там нет зимы. Нет, не жалеют они ни о чём, – задумчиво повторил Фан. – И есть там у них состязания, совсем не похожие на наши.

– А бороться в Индии умеют?

– Умеют. Только у них другие правила борьбы. Они научили своему искусству китайцев, и те теперь тоже знают множество необычных приёмов.

– А в Китае ты был? – спросил Асандр, заранее зная, что ответит его учитель.

– Был и в Китае, – ответил Фан. – Но то, что я увидел в Китае, мне не очень понравилось, хотя это и великая страна. Индия мне роднее и понятнее.

– А ещё где ты был?

– Я был в стране, где солнце светит не с южной стороны, а с северной!

– Я слышал про такую страну! – закричал Асандр. – Про неё ещё Геродот писал, но он сказал, что не верит, будто такая страна существует, а что только ходят слухи о такой стране.

– Геродот не был в ней, потому и не верил. А я был и собственными глазами видел солнце на севере. В этой стране есть горячая пустыня, а мужчины из живущих там племён умеют бегать по пескам целыми днями. В погоне за убегающим животным они пробегают совершенно невероятные расстояния и это всё – под палящим солнцем и без воды! Никто не умеет так бегать, как они!..

А ещё я был в далёких северных странах и видел людей, которые совсем не похожи на нас. Там, где они живут, почти всегда зима. Лето у них длится один месяц в году. Если мы попадём в их края, то просто умрём от холода. У этих северных людей узкие глаза, – Фан показал пальцами, какие именно, – и широкие лица. Эти люди намного сильнее нас, и у них есть виды состязаний, которые для наших самых знаменитых олимпиоников просто недостижимы. Самый простой мужчина у них может выполнять такие гимнастические упражнения, которые у нас недоступны самым сильным.

– Они боги? – спросил в изумлении Асандр.

– Они люди. Просто сильны в одном, а мы в другом. Например, они не умеют метать копьё так хорошо, как мы. А уж если они попадут в ту южную страну, о которой я тебе говорил, то просто умрут на горячем песке, и вся их сила им не поможет. Каждый народ прекрасен по-своему, и каждый народ умеет делать что-то такое, чего не может другой. Вот я посмотрел на мастерство разных народов и научился у них кое-чему. А теперь и тебя научу.

– Но если я обрету твоё мастерство, то не побоюсь выступить против индийца или северянина, – запальчиво сказал Асандр. – Я начну учиться у индийцев и у северян и научусь их приёмам борьбы. И что тогда?

– Это было бы очень хорошо, и настанут такие времена, когда люди будут учиться друг у друга. Но это будет ещё очень нескоро. Хотя будет непременно!

– Да ты откуда знаешь-то, что будет? – воскликнул Асандр.

Фан спокойно ответил:

– Настанет время, я тебе всё расскажу. А сейчас хватит болтать, и давай-ка продолжим подготовку!

– Давай! – радостно согласился Асандр. – Что я теперь должен делать?

– Становись напротив меня, – скомандовал Фан. – Немного расставь ноги и будь готов к тому, что в любую секунду я могу на тебя напасть. Но пока ни я, ни ты друг на друга не нападаем…

– А почему?

– Да  потому что мы должны примериваться друг к другу.

– Это как?

– А вот так! Смотри на меня и думай о том, что мы сейчас с тобой будем сражаться.

– Да я и так только об этом и думаю!

– Плохо думаешь! И неправильно – это же видно по твоим глазам! Они у тебя весёлые. У тебя на уме одни шутки!

– А как я должен думать? – удивился Асандр.

– Ты должен ненавидеть меня больше всех на свете!

– Да как же я могу тебя ненавидеть, если ты мой друг и наставник?! – удивился Асандр.

– Вот же ты глупый какой и упрямый! – закричал Фан с досадой. – Я же предупреждал: на время борьбы ты должен ненавидеть меня, а когда борьба закончится, ненависть свою уберёшь.  Мы обнимемся в знак примирения и станем снова друзьями.

– Но если один победил другого, он будет обижен или разозлён. Как же такое может быть, чтобы люди чувствовали, что они снова друзья?

– Ты рассуждаешь, как обыкновенный человек, – ответил Фан, – но люди, состязающиеся между собой в благородной борьбе, – это не простые люди. Это лучшие люди. И они должны думать по-другому, не так, как остальные.

– Хорошо, – неуверенно согласился Асандр.

– А теперь снова приготовься к схватке, – скомандовал Фан. – Смотри на меня с гневом и ненавистью и скажи себе: победа будет за мной!

Асандр прошептал требуемые слова.

Они постояли несколько секунд, глядя друг на друга глазами, наполненными ненавистью.

– А теперь нападай на меня! – скомандовал Фан.

Асандру показалось, что он пришёл в состояние неописуемой ярости. Он бросился на Фана в твёрдой уверенности, что вот уж сейчас-то сокрушит его. Тот не ушёл от захвата, но в тот же миг Асандр почувствовал, что ноги его потеряли точку опоры, а тело почему-то летит по воздуху над головой Фана, и он рухнул перед наставником, проклиная свою неловкость.

Тренировались они на песке, на берегу Таны. Асандр лежал и чуть не плакал от обиды. Неожиданно набежавшая речная волна окатила его водой с ног до головы и – то ли привела в чувство, то ли поцеловала. Асандр почувствовал благодарность к этой волшебной воде. Она словно бы смыла с него уныние и нерешительность. Он бодро вскочил на ноги и крикнул Фану:

– А давай-ка ещё попробуем!

– Давай! – с радостью согласился Фан.

И они снова сошлись в схватке. Но Асандр теперь был осторожнее. При попытке Фана перебросить его через себя, Асандр расставил ноги и, захватив противника за руку, смог не просто устоять, но и бросить его на песок.

Асандр тут же последовал за ним и, напрягая все силы, дожал его к земле и удерживал в таком положении некоторое время.

– Молодец! Только дожимать следует в первую очередь плечо, которое выше. При этом не допустить, чтобы противник изловчился и встал на четвереньки. Давай попробуем ещё. Я лежу. Дожимай!

Но не успел Асандр навалиться на его плечо, как Фан, словно кошка, резко перевернулся и вскочил на ноги.

И они снова и снова отрабатывали разные приёмы борьбы.

– Помни! Ты ненавидишь противника. И пусть он это видит! Скрывать нужно не мысли, а дела! Ты должен видеть только свою цель: победу! Все остальные мысли должны уйти из головы!

– Но я же не злодей!

– Не злодей! Но тебе нужна победа! И ему нужна победа!

– Нельзя же всё это носить в себе!

– На время соревнований нужно! Ты один на один с врагом! Кто кого?! Всё вложить в это чувство. И помни, во время борьбы тебе никто не поможет. Ты – один!

– Я привык себя ощущать одиноким… Помню, как это чувство в детстве наползало на меня и мне казалось, что спасение было только в том, чтобы пойти к реке… Тогда одиночество растворялось и уходило. Много раз повторял себе, что я победитель, пока эта мысль не начинала звучать в моей голове… Это чувство и сейчас меня не оставляет. Верю, что мечта победить осуществима. Я ничего не хочу, кроме победы.

– Ну что ж, это правильно. Давай продолжим…

Заканчивали они тренировки, когда солнце касалось верхушек деревьев.

– На сегодня хватит! Завтра я тебе покажу приём, как использовать силу противника против него же самого.

– Это как?

– Когда он на тебя идёт, ты не противодействуй его движению, а наоборот, потяни его к себе. Очень часто этот приём помогает легко повалить противника. Но это уже завтра… Пошли домой!

И они медленно пошли к городским воротам.


Между тем, двое стражников с ленивым интересом наблюдали за тем, как старик кидает атлетически сложенного юношу так легко, как будто это был мешок с птичьими перьями.

– Ты только посмотри, что он с ним выделывает, – сказал Ипполит. – У меня такое впечатление, что он просто издевается над бедным мальчишкой.

– Да, – согласился старый Антоний. – Я удивляюсь, как он его вообще до сих пор не убил. А ведь он может!

– Ну, ты тоже скажешь! – возмутился Ипполит. – Ведь они готовятся к соревнованиям. И с каких это пор наставник убивает своего ученика?

Антоний покачал головой.

– Не скажи, Ипполит, не скажи! Подготовка подготовке рознь. Что ж, я не знаю разве, как готовятся борцы к предстоящим соревнованиям? В молодости и я такими же делами занимался. Да только того, что мы сейчас с тобой видим, я ещё никогда не наблюдал… Что-то здесь не то… По-моему, они оба друг друга ненавидят.

– Какой вздор ты говоришь, Антоний! – сказал Ипполит. – Смотри: вон они уже закончили свои упражнения и идут домой как два добрых друга.

– Притворяются, – со знанием дела сказал Антоний.

Асандр и Фан в это время как раз поравнялись со сторожевой башней.

– Эй, друзья! – крикнул Фан. – Да-да, я к вам обращаюсь: эй, вы там, стоящие на башне!

Антоний и Ипполит с изумлением переглянулись.

– Ну, что тебе? – досадливо спросили стражники.

– Глупые у вас мысли! – прокричал Фан. – Я удивляюсь, как вам при таком вашем соображении вообще доверили стоять на страже.

Антоний и Ипполит густо покраснели и отошли в сторону. Антоний пролепетал:

– Он что же – слышал, о чём мы говорили?

Ипполит сказал:

– Ясное дело: слышал. Не иначе, как ему боги помогают – вот тебе и всё объяснение.


Дома Асандр неожиданно загрустил и размяк. Не захотел ничего есть, а уселся на скамейке, положив голову в ладони, и, упёршись локтями в колени, всё думал и думал.

– О чём ты думаешь? – с тревогой спросил Фан.

– Мне никогда не стать таким как ты – вот о чём. Как я смогу постичь всё то, что знаешь ты? Ведь ты был и в северных странах, и в южных, и в Индии, и в Китае.

– Не говори глупости, – утешил его Фан. – И ты побываешь при желании там же и постигнешь при желании то же, что и я. Но это не просто даётся. Надо долго и упорно заниматься…

Асандр, не слушая его, сказал:

– Сражаться надо или так как ты, или вообще никак!

– И поскольку ты не можешь сражаться так как я, то ты решил вообще никак не сражаться?

– Да, – грустно ответил Асандр.

– Но ведь это трусость! – спокойно возразил Фан.

– Какая же это трусость? – удивился Асандр и даже обиделся. – Я же не боюсь вступить в бой с врагами!

Фан долго подбирал нужные слова, а потом сказал:

– Иногда бывает так, что сражаться и даже умереть в бою – это удел слабых, а не сильных…

– Ну, что ты такое говоришь! – совсем уже возмутился Асандр.

– Мужественный человек иногда должен перетерпеть. Вспомни, что Гомер рассказывал про Одиссея: его все оскорбляют, пинают, ему угрожают, а он всё терпит и терпит. Ты же не скажешь, что Одиссей был трусом?

– Нет, конечно! – с жаром ответил Асандр.

– Одиссей для нас должен быть образцом мужественности. Настоящий мужчина должен не только уметь побеждать, но и терпеливо сносить поражения. Ты должен пойти на эти состязания и победить! Но если придётся потерпеть поражение, то ты обязан его вынести так, как подобает мужчине. Потом ты соберёшься с новыми силами и выйдешь на новый бой! Такова жизнь!


Прошла неделя. Участники соревнований были готовы. Осталась одна ночь. Завтра принесут жертвы богам, произнесут молитвы, а уж послезавтра начнутся состязания.

Никто в эту ночь не спал. Да и как можно было уснуть, когда предстояло такое?!

– Грех – оборотная сторона добродетели, – сказал Фан, укладываясь на лежанку. – Нет греха – нет добродетели. И поражение – оборотная сторона победы. Ничто так не учит, как проведённые на соревнованиях бои. Я верю в тебя, Асандр. Ты готов к схваткам…

5.

Наконец, настал день, которого все так долго ждали. Праздник был посвящён богу реки Таны – дочери Океана и титаниды Тетис. Избранный глава города, эллинарх, произнёс короткую речь. В присущей ему витиеватой манере он поздравил всех с наступающим праздником, напомнил о благополучном исходе недавних военных событий и пожелал всем участникам спортивных состязаний такого же мужества, какое они проявляли в борьбе с врагами, а зрителей попросил быть благосклонными и справедливыми судьями происходящих событий.

В ответ раздались радостные одобрительные крики.

Эллинарх объявил программу праздника и порядок его проведения. С тех пор как Рим распространил свою власть и на Грецию, в играх стали принимать участие не только греки, но и все достойные юноши, достаточно было только заявить о себе организаторам и сдать квалификационные испытания. Ни происхождение, ни религиозные предпочтения при этом не имели никакого значения. Многие римляне становились олимпиониками, победителями олимпийских игр. Например, император Нерон побеждал в соревнованиях на колесницах.

По традиции праздник начинался с религиозных обрядов и жертвоприношений. Каждый кто хотел заходил в храм и жертвовал своему богу самое дорогое, что у него было.

Потом наступало время общественного жертвоприношения божеству их реки, богине Тане. Приносимого в жертву быка убивали, затем, украсив его рога красивыми лентами, возлагали на дровяную пирамиду, присыпали ячменным зерном и только после этого приступали к сложной церемонии жертвоприношения.

После этого торжественная процессия из храма направлялась к южным воротам. В центре шествия жители несли небольшой корабль. Он был установлен на длинные вёсла, снятые с военных триер, концы вёсел держали на плечах самые крепкие из мужчин. На парусе его, вытканном в одном из храмов, было изображение богини Таны. За воротами к шествию присоединялись жители окрестностей, поселения которых тянулись вверх по реке вдоль правого берега. Им тоже было необходимо снискать милость божества на следующий год.

У реки корабль опускали на прибрежный песок, прилаживали сходни к обоим бортам. Под благодарственные молитвы жрецов корабль загружали дарами: амфоры с вином и зерном, корзины с сушёной рыбой, овощами и фруктами. Юноши осторожно укладывали дары, прислоняя амфоры к бортам, а корзины устанавливали в проходе между ними. Конечно, с просьбой можно было обратиться к богу и в храме, но нет лучшего времени для этого, чем праздник.

Наконец, жертвы принесены. Жрец окроплял алтарь на корме корабля кровью принесённого в жертву барана и произносил последние молитвы.

Двое гребцов выводили судно в реку, двигаясь к заливу. Люди сопровождали корабль по берегу. На стыке реки и моря гребцы бросали каменный якорь в воду, останавливая корабль, открывали люки в днище и вплавь добирались до берега. А корабль с дарами погружался в воду. Всё. Жертва принята, город и округа могут жить спокойно…

Асандр вместе с другими юношами был в числе тех, кто на плечах нёс корабль к реке. Он шёл и думал о том, что должен обязательно победить в этих играх, ведь за ними наступит время Танаисских агонов. Знал, что они обычно проходят на территории, прилегающей к городу с запада.

Асандр постоянно чувствовал своё одиночество. Привык к нему. И только когда он окунался в воду, ему становилось тепло, как будто что-то близкое и родное ласково приподнимало его и несло на руках. Тело становилось лёгким, невесомым, и его охватывала радость от встречи с водой! А потом снова появлялась тяжесть и чувство одиночества… В воде он не плавал, а жил. Он в ней мог находиться сколь угодно долго, резвиться, ныряя в глубину, просто лежать, расслабившись, качаясь на волнах. В воде время словно останавливалось, и ему не хотелось выходить на берег.

Асандр считал себя сильным и выносливым. В последнее время он хорошо усвоил уроки Учителя, и теперь даже тот не мог уложить ученика на лопатки. Асандр этим очень гордился и был уверен в своей победе. Но накануне соревнований устроители игр сказали ему, что он не успел сдать олимпийского норматива и старший элланодик не допустит Асандра к играм.

– Как тебя допустить, когда ты даже не встречался с элланодиком, не тренировался под его руководством?! Завтра уже начинаются агоны, а тебя никто не видел!

– Я готов сразиться с любым…

– Так говорят все!

Но сколько ни упрашивал Асандр устроителей игр, они были непреклонны.

Асандр не знал что и делать. Фан хранил молчание. Потом сказал:

– Посмотрим, может быть, мы и сумеем всё-таки пробиться. Но если даже и не допустят, будем готовиться к играм в Горгиппии. Ты там станешь победителем. Уровень агонов в Горгиппии много выше, чем в Танаисе. Продолжай тренировку!

Асандр был огорчён, но надеялся, что его всё же допустят к играм. Перспектива попробовать свои силы в Горгиппии, где он сможет встретиться с победителем игр в Танаисе, его несколько успокаивала. Засыпая в тот вечер, он подумал, что ещё не всё потеряно, что нужно только упросить богов помочь ему и разрешить участвовать в играх.

На следующий день на середину площади вышел главный распорядитель, седовласый и величественный Алкивиад. По заведённому порядку, он объявил, что будет называть по списку имена всех состязающихся, а присутствующие пусть подтвердят своё разрешение им участвовать в этих играх, если же они считают их образ жизни не благонравным, то пусть запретят им делать это.

Взяв длинный свиток пергамента, Алкивиад зачитал первое имя. На середину вышел названный им юноша и почтительно приветствовал всех собравшихся. Затем Алкивиад спросил у людей, считают ли они его достойным, и все радостно закричали, что считают, и это означало, что юноша получил право на участие в состязаниях.

Затем он назвал имя второго юноши, третьего, четвёртого…

Всем было понятно, что это всего лишь формальность, все досадовали на то, что эта процедура отнимает драгоценное время, но требования к соблюдению всех обычаев были настолько строгими, что никто и не помышлял об их отмене. Надо – значит, надо.

И вот Алкивиад назвал, наконец, имя Асандра и спросил присутствующих, считают ли они, что ему можно оказать такую честь и позволить участвовать в играх?

Толпа в ответ радостно закричала, что считает, а вышедший на середину Асандр почтительно кланялся людям и благодарил их. Но вдруг случилось нечто совершенно из ряда вон выходящее.

На середину выбежал торговец скотом по имени Зенон, избранный элланодиком на эти игры и подкупленный Христионом, и завопил не своим голосом:

– Граждане танаиты! Кто этот юноша? Откуда он взялся?

– Я Асандр, сын Антисфена, – учтиво ответил Асандр.

– Да никому не известно, кто ты такой на самом деле и откуда взялся!? И скажите, разве у нас отменено правило, по которому все готовящиеся к состязаниям обязаны пользоваться услугами только наших наставников. Кто тот наставник, который занимался с этим юношей? Покажите мне его!

– Я здесь! – гордо ответил Фан, и вышел из толпы.

Зенон злорадно рассмеялся.

– А теперь скажи нам всем: кто ты такой? – потребовал Зенон.

– Я Фан, родной брат Христиона, – спокойно ответил Фан.

Все притихли при этих словах. И вдруг раздался громкий хохот. Это смеялся Христион.

– Люди! – закричал он. – Доколе мы будем это терпеть? Этот презренный самозванец набивался уже мне в родственники, доказывая, что он мой горячо любимый брат, умерший много лет назад на чужбине. Я выгнал его из своего дома. Тогда он мне терзал душу воспоминаниями о моём родном брате, но теперь он, оказывается, решил вмешаться в ход наших состязаний! Нет, я ничего не имею против Асандра. Это достойный юноша, и он действительно сын покойного Антисфена, но этот презренный нахал, назвавшийся именем моего брата, – что он делает среди нас?

Поднялся шум, и в гуле толпы можно было слышать и сожаление по поводу того, что Асандру не дают возможность выступать, и порицание его наставнику Фану, который решил самовольно заменить юноше элланодика. А Алкивиад, потерявший всякое терпение, потребовал тишины.

– Уважаемые сограждане! Вы забыли о моём вопросе. Я спрашивал вас, имеет ли право участвовать в состязаниях юноша Асандр?

На мгновение воцарилась тишина. Присутствующие притихли в изумлении. Правила предписывали тренироваться с элланодиками, и никто не смел их нарушать. Христион и несколько подкупленных им мужчин закричали:

– Нет! Не имеет права!

И толпа откликнулась эхом на их крики.

– Нет! С ним что-то нечисто! Пусть уходит!

Минуту спустя всё стало ясно: Асандр отстранён от участия в играх. Он побледнел, но, не говоря ни слова, отошёл в сторону.


Состязания проводились по тем же видам и правилам, по каким они проходили в других городах Греции: стрельба из лука, метание копья, бег, борьба, конные состязания… Каждый гражданин Танаиса должен быть готовым в случае опасности поразить врага с высоты оборонительных стен стрелой или копьём, в полном вооружении преследовать его или сразиться в конной стычке.

В перерывах между соревнованиями выступали музыканты, певцы, танцоры. Играли на форминге, лире или кифаре. Здесь звучали сиринга (флейта) и авлос (инструмент типа гобоя). Пели  гимны богам, прославляли олимпиоников прошлых лет.

Состязания начинались с зарёй и продолжались до сумерек. Зрители расходились уже при свете факелов, мерцавших на берегах Таны.


Менофил после первого дня соревнования, встретив Макария и узнав, что у него есть очень опасный соперник, протянул ему измельчённую сухую траву со словами:

– Пойди к Спартакиону… Это же он тебя тревожит?

– Да… Он метает диск дальше меня!

– Вот и подсыпь ему щепотку этой травки. Только сделать нужно это за день до его выступления.

Макарий побледнел.

– Это яд?

– Нет. Эта трава на день его сделает не способным не только метать диск, но и выйти из дома. А если он не явится на соревнования, его просто исключат из числа претендентов. Тогда у тебя не будет больше соперников. Ты же не хочешь снова быть вторым или третьим?

– Не хочу… Но как же я это сделаю?

– Зайди к нему, скажи что-нибудь приятное. Люди любят, когда им говорят приятное. Он тебя угостит вином. Ты изловчись и подсыпь ему в вино эту травку.

– Как же мне изловчиться? – не понимал Макарий. Он никогда не прибегал к таким действиям. Но Менофил научил его, как отвлечь Спартакиона, и тот согласился.

Как уж Макарий подсыпал переданную Менофилом траву, мы не знаем, только, когда через день в условленном месте собрались метатели диска, Спартакиона там не было. Он не явился на соревнование. Элланодик несколько раз называл его имя, но никто так и не откликнулся.

И Макарий в тот день оказался лучшим метателем диска.

В тот же день соревновались и метатели копья.

Элланодик отмерил сто локтей на верёвке, потом протянул её от центра круга, откуда должны были метать копьё соревнующиеся, и установил мишень.

– Можно установить и дальше, – заметил Менофил. – С такого расстояния попадёт в мишень и младенец!

Элланодик строго посмотрел на юношу.

– Похваляться – последнее дело! Попади с расстояния, которое предписывают правила. Важно, чтобы копьё поразило цель, а не просто до него долетело.

И действительно, копья многих соревнующихся долетали до мишени, но ни одно из них не попадало в цель, тем более не поражало мишень. А копьё Менофила с первой же попытки вонзилось в мишень. Элланодики засчитали ему чистую победу.

Не сдерживая радости, Менофил стал прыгать, кричать, надсмехаться над неудачниками, но никто не смел возражать против того, что победитель таким образом выражает свои чувства.


Вечером того же дня, когда уже почти стемнело, Асандр сидел на берегу реки и горько плакал. Фан, сидевший рядом с ним, сказал ему:

– Поплачь, поплачь! Иногда это хорошо помогает. А когда придёшь в себя, мы будем думать о том, что делать дальше.

– Подумать только! – воскликнул Асандр. –  Какая разница, кто тренирует спортсмена? Пусть бы меня испытали в борьбе! Но скажи мне, Фан, почему Христион вбил себе в голову, что ты не его брат? Может быть, боги ниспослали на его разум затмение?

Фан тихо сказал:

– Не будем сейчас об этом. Ты посиди здесь, а лучше вздремни. Тебе нужно отдохнуть. А я скоро приду.

Асандр склонил голову в знак согласия.

Но не успел он закрыть глаза, как к нему явилась мать.

– Как давно я тебя не видел! – сказал Асандр, бросаясь к ней. Он обнял её и стал торопливо рассказывать всё, что с ним случилось.

– Я была занята, сынок. Уж очень много у меня дел. Но ты не огорчайся! У тебя всё впереди.

– Как же мне не огорчаться, когда меня не допустили к соревнованиям?! Я так хотел показать всем, как могу бороться. А они придрались к тому, что меня тренировал не элланодик, а мой друг Фан. Разве это так важно?!

– Важно, сынок. Если начать отступать от правил, это ни к чему хорошему не приведёт. Правила должны быть одинаковыми для всех! Зевс будет недоволен, если я вступлюсь за тебя…

– Но я же готовился! Я сильнее всех! Разве этого Зевс не знает?! –  воскликнул Асандр.

– Нет, конечно, – ответила Тана. – У него есть дела и поважнее, чем маленький городок в скифских степях. Преодолевай все трудности, какие в скором времени выпадут на твою долю, и ничего не бойся.

– А какие трудности ещё выпадут на мою долю? – ужаснулся Асандр.

– В скором времени тебе придётся плыть в Горгиппию. Тебе это будет нелегко сделать, но я верю в тебя. Не бойся и отправляйся в путь! Запомни то, что я тебе сейчас скажу: ты должен очень желать победы, делать для этого всё, но при этом не забывать о чести и достоинстве гражданина! Тогда у тебя всё получится, а я всегда буду рядом с тобой! Но ты меня не будешь видеть. – Потом, помолчав, она добавила: – Твоего друга Фана я хорошо знаю. Его и отец твой очень уважал. Это хороший человек. Дружи с ним, слушайся его советов, и всё будет хорошо!

– Но я…

– А ты можешь выступить в Горгиппии. Там игры проводят  позже. Только не забудь вовремя заявить о своём желании выступать и тренируйся с назначенным тебе элланодиком. Таковы правила, и их нельзя менять. А Фан пусть будет тебе другом. Его советами ты тоже пользуйся…

– Но как я попаду в Горгиппию?! – воскликнул Асандр.

– На корабле. После игр в Танаисе победители поедут туда защищать честь своего города. Поезжай и ты! У тебя всё получится!

Асандр задумался: «Как странно! Она уже знает, что у меня всё получится…» Ему захотелось спросить мать ещё о чём-то важном, но он никак не мог подобрать нужных слов…

Вдруг кто-то дотронулся  до плеча Асандра, и видение исчезло. У его изголовья стоял Фан.

– Хватит хныкать и  бормотать во сне! Завтра мы снова начинаем тренировки.

– Но я хочу посмотреть нынешние соревнования.

– Посмотрим немножко борьбу, но думаю, ничего интересного не увидим. Скоро игры в Горгиппии, а вот там-то и будет настоящая борьба!

– Я это знаю, и мы обязательно туда поедем. Только как попасть на корабль?

– Что-нибудь придумаем…


Той же ночью случилась неприятность, которую очень не любили жители Танаиса: повинуясь сильному ветру, воды Таны потекли в обратном направлении, а воды Меотиды стали врываться в речные берега. Время от времени такие события происходили на этой реке, и все её обитатели хорошо знали, что означает сильный ветер со стороны моря. Но сейчас, в дни соревнований, посвящённых Тане, многим людям это показалось недобрым предзнаменованием.

Впрочем, наводнение продлилось недолго, особых неприятностей не доставило, и люди вскоре обо всём забыли.


А на Олимпе в окружении богов на своём золотом троне восседал бог богов Зевс. Рядом стояла его супруга Гера.Здесь были Аполлон, божество солнца, света, просвещения, врачеватель и прорицатель, покровитель искусств и прекрасный музыкант; его сестра, богиня охоты и природы Артемида; богиня любви и красоты Афродита; и дочь Зевса, богиня мудрости, покровительница знаний Афина. Над Олимпом раскинулось голубое, как глаза Зевса, небо. Где-то внизу, словно лебеди, плыли белые облака.

Зевс пребывал в хорошем расположении духа. Ему только что рассказал Океан, отец всех рек не Земле, потешную историю, как эти смертные людишки, проживающие у Меотиды, сочинили сказочку о том, как возникло название их реки. Речь шла о Тане. Зевс искренне веселился, ведь на самом деле всё было совсем иначе. Сын Гипноса, бог сновидений Морфей, влюбился в девушку по имени Тана. Это была прекрасная девица, и к ней сватались многие юноши. Но Морфей особенно добивался её расположения. Он являлся к ней во снах, возбуждал воображение, рассказывал всякие истории и смущал девушку. Тогда Тана дала обет, что выйдет замуж только за того юношу, которого полюбит.

Долго добивался любви Таны Морфей, отваживал юношей, наговаривал на неё всякие небылицы. В отчаянии девушка бросилась с высокого берега в реку Амазонии, отчего последняя и получила название Тана.

– Ну, ты и рассмешил меня, так рассмешил! Смертные, что с них возьмёшь?! Кстати, где богиня Тана? Я хотел бы узнать о судьбе её сына.

Послали за Таной. Богиня предстала перед Громовержцем и склонилась в почтительном поклоне.

– Слушаю тебя, бог богов!

– Одну минуту. Я хочу дослушать мадригал этих муз, услаждающих мой слух своей музыкой и пением.

Тана скромно стала чуть поодаль, чтобы не мешать Зевсу наслаждаться музыкой. Когда те закончили своё пение, Громовержец спросил:

– Расскажи-ка мне, Тана, как поживает твой сын Асандр? Так ли он искусен, как его отец? Чем он занимается? Как живёт?

Тана рассказала Зевсу о сыне, добавив, что он сейчас готовится к играм в Горгиппии и надеется на победу в борьбе.

– Ну что ж, – сказал Зевс. – Это похвально. Я сам прослежу за соревнованиями. Надеюсь, он не опозорит имени своих родителей! Только ты не вмешивайся в дела смертных. Если он действительно достоин – победит. В руках богов судьба людей, счастье и несчастье, добро и зло, жизнь и смерть. Каждый должен получить по заслугам. Мы храним законы, и никому не дозволено их нарушать!

Зевс взглянул на свою вторую жену, богиню правосудия Фемиду. Та кивнула Громовержцу, мол, поняла, прослежу…

– Над нами властвует рок, – продолжал Зевс, – над смертными и над богами. Никому не уйти от велений неумолимого рока. Нет такой силы, такой власти, которая могла бы изменить хоть что-нибудь в том, что предназначено богам и смертным. Лишь смиренно склониться можно перед роком и подчиниться ему. – Зевс сидел на троне в окружении богов, бормоча ветру в уши о своём огорчении: – Эти смертные удивляют меня. Вместо того чтобы постараться жить дольше, они затевают драки, войны и приближают день своей смерти! Несмышлёныши!

– Ты же повелел проводить спортивные игры, Зевс, – напомнила Афродита. – Скоро в Горгиппии пройдут такие игры. Во время игр смертные прекращают войны. Так всегда было!

– К сожалению, это не совсем так, – возразил Зевс. – И сейчас, и в будущем будут правители, которые продолжают бойню, несмотря на мой запрет, и я их лишу своего благословения.

И боги стали свидетелями его слов, а ветер разнёс по миру озабоченность Зевса, и звёзды одобрительно мерцали на небе…


В заключение праздника предстояли состязания кораблей. Люди наблюдали за ними с высоты юго-западной башни и стен: с запада береговая линия дугой подходила к городу, образуя обширную бухту – удобное место для старта кораблей.

Но Асандра и Фана эти состязания уже не интересовали. Юноша ходил мрачный, печальный.

Через день он с завистью смотрел, как чествуют победителей. Они сделали два круга, стоя на колесницах, запряжённых четвёркой лошадей, увенчанные венками, в драгоценных пурпурных одеждах. Их окружала толпа друзей и почитателей. В честь них пели гимны. Потом они направились к храму, где в венках, перевитых белыми шерстяными лентами, вслед за судьями торжественно прошествовали к алтарю. Это была пышная процессия, сопровождавшаяся пением гимнов. Шествие замыкали кони-победители, украшенные гирляндами цветов. Под звуки флейт, окружённые жрецами, многочисленными послами соседних городов и почётными гостями, победители совершили благодарственные жертвоприношения. Затем начались пиршества.

Среди победителей были и Менофил с Макарием. Они гордо взирали на окруживших их людей, а Христион при этом громко провозгласил:

– Победа у нас в родном городе это половина дела. Вам предстоит выиграть игры в Горгиппии, которые должны состояться в скором времени. Это, конечно, будет не просто. Другой уровень! А победитель горгиппийских игр может участвовать и в играх в Олимпии. Это то, к чему нужно стремиться!

А пресбевт Аристарх, поднимая кубок с вином, произнёс:

– Объявляю во всеуслышание: вы знаете, что у меня есть единственная и прекрасная дочь – Динамия. Тому юноше, который одержит победу на играх в Горгиппии, я отдам её в жёны!

Все были поражены услышанным. На какое-то время воцарилась тишина. И тогда кто-то из стариков спросил:

– Но что же ты будешь делать, если выиграют одновременно двое или трое юношей?

Пресбевт не раздумывая ответил:

– Тогда предоставлю ей самой решать, кого именно выбрать из победителей.

Танаиты, присутствующие на пиршестве, стали передавать из уст в уста слова пресбевта:

– Вы слышали, что он сказал? Он выдаст дочь за победителя горгиппийских игр.

– Не может быть! – говорили некоторые в изумлении. – Он такого не мог сказать!

– Да ведь это все слышали!

– Но как же он сдержит своё обещание? Аристарх очень богат, а победителем может стать какой-нибудь бедный юноша?!

– И это не главное! Динамия – красавица! Её красоте могла бы позавидовать и Афродита!


Когда Асандру рассказали об обещании пресбевта, он вспомнил девушку, которую однажды видел у дома Аристарха. Она входила в дом в сопровождении служанки и служителя. Тогда Динамия и Асандр не сказали друг другу ни слова, а просто переглянулись, и девушка при этом улыбнулась ему. Асандр был поражён.

Динамия со служанкой проследовали в дом, а служитель на какое-то время замешкался на улице. Асандр подошёл к нему и тихо спросил:

– Скажи, кто эта прекрасная девушка?

Тот смерил его с ног до головы и ответил насмешливо:

– Это дочь самого пресбевта Аристарха.

– Как же её зовут?

– Её зовут Динамия. Но тебе-то какое дело, юноша? Она тебе не пара, даже и не мечтай о ней.

Некоторое время Асандр всё ещё задумчиво стоял и смотрел вслед ушедшей в дом девушке.

– И чего ты тут всё стоишь и стоишь? – спросил раздражённо служитель. – Проходи дальше куда шёл! Нечего здесь стоять!

– Мне не надо никуда проходить, – ответил Асандр. – Я живу в соседнем доме.

Служитель нахмурился, но ничего не ответил. Он вошёл в дом и закрыл за собой дверь.

Завеса таинственности окружала эту девушку. Асандр с тех пор больше ни разу не видел её! Какие-то силы словно бы прятали Динамию от него.

Но мечтать о ней никакие силы не могли ему запретить.


И вот сегодня, после того как прошли эти праздничные суматошные дни, Асандр решил раньше лечь спать. Нужно было отдохнуть. Уж слишком много впечатлений и переживаний нахлынуло на него. Он лёг и вскоре провалился в сон.

Проснулся от ощущения, что на него смотрят. Разлепив глаза, увидел Фана. Тот стоял у его ложа и пристально вглядывался в ученика.

– Чего тебе? – недовольно буркнул Асандр.

– Ты видел какой-то сон и почему-то всё время удивлялся. Что тебе снилось?

– Я видел странные вещи! Познакомился с борцом, который со мной делился своими секретами. Странно! Ему не жалко было ими со мной делиться! Он показывал мне новые приёмы…

– И ты запомнил их?

– Да, только не понимаю, как это делается? Стань сюда! – Асандр стал напротив Фана. – Нападай!

Фан сделал движение вперёд, но Асандр, ухватив его руку и увернувшись от нападающего, наклонился и перебросил его через голову на землю.

– Интересно! У них считается нормальным поворачиваться к нападающему боком. Запомни этот приём! На тренировке мы его повторим несколько раз! Видишь, боги благосклонны к тебе! Они и во сне тебе указывают путь к победе.

6.

Асандра одолевали тяжёлые мысли и воспоминания. Ещё не так давно он счастливо и уединённо жил на острове и имел лишь смутное представление о соседнем городе. А там происходили какие-то важные события, жили люди по своим сложным законам. На острове была густая роща и со всех сторон – вода: бегай, купайся, лови рыбу, лазай по деревьям сколько хочешь. Он был совершенно свободен в своих поступках и ограничен только берегами острова. А что там, в большом мире, ну, какое ему дело, если детство и юность протекали счастливо и безмятежно? В это же самое время в том городе, за его толстыми крепостными стенами произрастала как цветок на скале девочка по имени Динамия. Цветок вырос и оформился в прекрасную девушку.

И вот теперь её отец, пресбевт Аристарх, словно бы ожидая появления Асандра, объявил, что отдаст её замуж за того, кто одержит победу в Горгиппии! Ведь это просто знак судьбы: только он появился в городе, и тут такие события!

Асандр мечтал о девушке, но не мог её видеть. Между тем, боги распорядились так, что они жили в соседних домах. Такое не может быть случайным! Асандр хотел выступить на соревнованиях, но ему помешали – и это тоже не случайно! Если он не принимал участие в Танаисских агонах, он не мог ехать на олимпиаду в Горгиппию, а это автоматически означало, что теперь не имел никаких шансов заполучить эту красавицу… Видно, боги специально возводили перед ним эти препятствия.

Асандр думал, что одни боги были на его стороне, а другие против него… Вот ведь и у Одиссея было точно так же: Афина была на стороне Одиссея, а Посейдон был против него. Но Одиссею-то было хорошо: к нему являлась Афина, беседовала с ним, а он её просил то об одном то о другом. И та помогала! А если не могла помочь, то напрямую обращалась к самому Зевсу! «А мне что делать? Кому из богов я нужен, чтобы они за меня заступались!» – думал Асандр.

Заложив руки за голову, он лежал и размышлял: «А всё-таки я нужен кому-то. Ведь ясно, что из-за меня у богов возникли разногласия. Вот бы узнать, кто эти боги… Я бы принёс им жертвоприношения и склонил на свою сторону! Но как узнать?»

Одно для Асандра было несомненным: он должен попасть в Горгиппию и одержать победу! Должен! И эта прекрасная девушка станет его женой!.. А реальная помощь богов – ведь она же заметна. Фан – это разве не дар божий? Кто из богов его послал, пока непонятно. Да и какая разница? Но этот необыкновенный человек многому его научил и ещё многому научит. Асандр не сомневался: уже сегодня он мог бы успешно сразиться с любым борцом в Танаисе! Нет, боги всё-таки благосклонны к нему! В самом деле, только недавно Фан появился в городе, и боги сделали так, что они встретились, познакомились. Ведь этот человек мог и не знать приёмов борьбы и быть таким же ювелиром, как и его брат. Но он совсем не похож на него!

Мысли путались, и Асандр постепенно заснул. Или ему так показалось?..

…Мать присела на край постели и, погладив его по голове, сказала:

– Глупыш! Кто ты такой, чтобы боги специально для тебя разыгрывали эту драму? У них много других забот.

– И что же теперь? Мне нельзя на них надеяться?

– Не надейся на них! Делай всё сам.

Асандр даже растерялся от такого заявления. У него чуть было не пропал дар речи, и он, заикаясь от волнения, проговорил:

– Ну а если мне нужна по-по-помощь?.. К кому же мне обратиться?

– Я твоя мать, вот и обратись ко мне.

– Но ведь ты не богиня! Чем можешь ты мне помочь?

– Я мать, – и в её голубых глазах возникли искорки, словно в них отразился луч солнца. – Может быть, чем-то и я смогу помочь. Что тебе нужно?

– Я полюбил прекрасную девушку. Её зовут Динамия! – смущённо проговорил Асандр. – Она как утреннее солнышко, как небо голубое, как прохлада моей любимой Таны… Я хочу жениться на ней.

– Ну, так и женись! Ты говорил уже об этом с её родителями?

– Нет!

– А девушка согласна выйти за тебя?

– Нет! Она даже не знает обо мне ничего! Потому что мы виделись с нею всего лишь одно мгновение!

– И за это время ты успел её полюбить? – спросила мать, недоверчиво прищуриваясь.

– Да!

– А она тебя?

– Я уверен, что и она – тоже!

– А она тебе успела об этом сообщить?

– Нет, – ответил Асандр глухим голосом.

– Тогда откуда же ты это знаешь? Может быть, у неё на примете есть другой жених и она уже и забыла про тебя?

– Да нет же! Я точно знаю, что и она успела за это мгновение полюбить меня!

Мать развела руками:

– Я ничего не могу понять, – сказала она. – Какие-то тайны, недомолвки, предположения. Что тебе мешает пойти в гости к её родителям и поговорить с ними? Она что – далеко живёт?

– Всё мешает! Всё! Пойми, она живёт в соседнем доме, но это дом могущественного пресбевта Аристарха. Кто я для него, чтобы он со мной стал разговаривать? Да меня к нему и на порог не пустят! А Динамия – его дочь! Он обещал отдать её замуж за победителя игр в Горгиппии. Вот и получается: живёт-то она рядом, но и это расстояние для меня непреодолимо!

– Какие глупости! – воскликнула Тана. – При желании всё можно преодолеть. – Эта девушка красива?

– Да, очень! – воскликнул Асандр.

– Ты говоришь, что она живёт где-то рядом. А где именно? Ты можешь мне показать?

Асандр привстал на своём ложе и, указав рукой прямо на ближайшую стену, глухо проговорил:

– За этой стеной и находится её дом!

– Мне хотелось бы посмотреть на неё, – сказала вдруг мать, вставая. – Мне совсем небезразлично, от какой женщины родятся мои внуки. А ну, пойдём-ка!

Она взяла сына за руку, и тот покорно, словно был маленьким ребёнком, встал и пошёл следом за матерью. К его удивлению, они прошли сквозь стену сначала одного дома, а потом и другого так легко, словно те были сделаны из воздуха. Мать подошла к красивому пологу из китайского шёлка и раздвинула его.

– Эта? – спросила она.

Асандр осторожно подкрался к постели и обмер: перед ним спала безмятежным сном Динамия, о которой он столько мечтал!

– Да, это она, – подтвердил он изумлённым шёпотом.

Мать решительным жестом закрыла полог.

– Подсматривать за спящими девушками нехорошо, – сказала она шутливо. – Поэтому больше не смотри сюда.

Асандр смутился:

– Да я бы и не стал, но ты же сама меня сюда привела…

Тана строго прикрикнула на сына:

– Никогда не спорь с матерью!

Асандр только почтительно склонил перед нею голову и ничего не сказал.

Тана спросила:

– И ты и в самом деле хочешь на ней жениться?

– Да! – воскликнул Асандр.

– А она хочет? – спросила мать. – Впрочем, я тебе уже задавала этот вопрос. А давай-ка лучше её спросим об этом?

Она снова раздвинула полог:

– Динамия! Спи крепко и пока мы здесь – не просыпайся, но ответь мне на один вопрос: есть ли у тебя на примете какой-нибудь юноша, о котором ты мечтаешь?

– Есть! – ответила во сне девушка.

У Асандра так всё и похолодело внутри от этих слов.

– А как его зовут? – продолжала допытываться мать.

– Асандр, – тихо прошептала девушка.

Мать снова задвинула полог и, повернувшись к сыну, сказала:

– Ну, вот видишь, сынок, – всё не так уж плохо! Она откуда-то успела узнать, как тебя зовут, и ты ей, оказывается, вовсе не безразличен. Ничего не бойся! Ты прекрасный юноша, не бедный, и это они должны считать честью породниться с тобой!

– Но я же говорил тебе: Аристарх отдаст её только за победителя агонов в Горгиппии.

Мать удивилась.

– И за чем же дело стало? Ну, и поезжай на эти игры! И победи!

– Но как же я поеду туда? Меня не возьмут на корабль.

Мать ласково взяла его за руку и отвела тем же путём назад.

– Ладно. Спи, дорогой, – сказала она, – и ни о чём не беспокойся. Я помогу тебе…

– Но мне бы хотелось отправиться туда вместе с Фаном!

Мать улыбнулась и кивнула:

– Пусть будет по-твоему! Поедешь с Фаном. Он хороший человек, и ты прислушивайся к его советам…

– Да ты откуда знаешь о нём? Ты разве с ним знакома?

– Я всё знаю… А теперь спи!..

И Асандр заснул.


Уже на следующий день был решён вопрос с выбором корабля, который поплывёт в Горгиппию. Асандр и Фан лишь издали смотрели на него, но не решались подойти.

– Что же нам теперь делать? – спросил Асандр, с надеждой глядя на старшего друга и твёрдо веря, что тот подскажет выход из создавшегося положения.

– Будем ждать, – спокойно ответил Фан.

– Чего ждать? Они отплывают уже завтра!

Фан посмотрел на него с укоризной и строго произнёс:

– Твоя мать обещала, что всё устроит! Ты должен верить ей!

– Но ведь это был лишь сон! – воскликнул Асандр.

Фан взглянул сурово на юношу.

– Запомни! Боги являют нам свою волю во снах, которые они нам насылают. Даже если это и ложные сны, и тогда относись к ним серьёзно. А я чувствую, что сон, который ты мне рассказал, – не ложный.

– И что мы будем делать? – удивился Асандр.

Фан неопределённо пожал плечами, хитро усмехнулся, но Асандр не заметил хитринки в его голосе.

– Мы могли бы заплатить капитану, – сказал Фан, – так много, что он бы согласился взять нас, хотя, конечно, его пассажирам наше пребывание на борту не понравилось бы. Особенно моему брату. Нет, этот вариант не подходит. Корабль уже зафрахтован, и пассажиры просто бы не позволили взять на борт лишних людей.

– Может быть, он сможет взять нас тайно от всех? – предположил Асандр.

– Это хорошая идея! – обрадовался Фан, – хотя, конечно, на корабле не так много места, чтобы спрятать нас.

– А может быть, нам нанять другой корабль? – предложил Асандр.

– Эта идея – самая лучшая из всех! – обрадовался Фан. – Мы, пожалуй, именно так и сделаем. Вот, правда, подходящих для такого плавания кораблей сегодня нет в нашей гавани, ну а так-то – идея хороша!

Асандр посмотрел на Фана и увидел, что тот просто шутит.

– Да ты смеёшься! – сказал он. – А мне не до смеха. Нам надо что-то делать.

– Сделаем, – пообещал Фан.


В те далёкие времена путешествие по морю у греков считалось делом менее опасным, чем по суше. На дальних дорогах часто грабили и убивали. В пути можно было встретить и хищных зверей. И волки были далеко не самыми страшными из них. У Гомера можно прочесть, что греческие пастухи отбивали порою свои стада от надоедливых львов.

Именно поэтому отправляться в путешествие по суше можно было только в сопровождении хорошо вооружённого отряда. Что иногда и делалось, но это могли позволить себе лишь очень богатые или облечённые большой властью люди.

По этой-то причине намного проще было плыть на корабле по водной дороге, если она существовала в природе. А Горгиппия как раз стояла на море и была не так уж и далеко. Три-четыре дня пути – и ты уже там. И никакие степи тебе не нужны, если есть прекрасная и надёжная морская дорога! Танаис поддерживал связь с внешним миром в основном  по воде. Греки привыкли с давних времён жить на островах и даже в северных степях вели себя так, словно бы они островитяне.

Между тем, в морских путешествиях были свои трудности: Меотида никогда не отличалась буйным нравом (хотя и на ней случались бури), а вот Понта Эвксинского греки откровенно побаивались и даже не стыдились в этом признаваться. Это было море, на котором могли происходить очень жестокие и внезапные бури, столь редкие в Средиземном море, на котором греки веками оттачивали своё мореходное искусство. На морях случались и другие беды: морских путешественников грабили, захватывали в плен и убивали пираты…


Капитаном зафрахтованного корабля был испытанный мореплаватель Евпатор из Вифинии – так его обычно называли. Вифиния – это приморская местность на северо-западе Анатолии. Всю жизнь этот человек провёл в плаваниях по бурному Понту Эвксинскому и поэтому считался отважным и опытным мореплавателем. Только недавно он поселился в Танаисе и решил, что на старости лет заслужил право ходить на короткие расстояния по водам спокойной Меотиды. Постоянного экипажа у него не было, потому что на роль гребцов люди соглашались неохотно. Это была тяжёлая работа, и только крайняя нужда могла заставить заниматься ею. Гребцов на этом корабле должно было быть двадцать, и выполняли они своё дело по такой системе: пятеро – с одного борта, пятеро – с другого, а десять отдыхают, когда была возможность, конечно. Если на море подует попутный ветер, то именно эти свободные от гребли моряки и должны устанавливать парус. Или убирать его – это уж смотря по обстоятельствам.

Но рулевым у Евпатора был всегда его старший сын Тиберий, которому он доверял как самому себе.

Ещё за два дня до отплытия возник конфликт между капитаном корабля (который одновременно был и его хозяином) и Христионом, утверждавшим, что двадцать гребцов это слишком много.

– Зачем нам столько? – бурчал он. – Подумать только: десять гребут, а десять в это время спят. А ветер для чего? Лучше бы мы взяли с собой лишних пассажиров. Многие достойные люди нашего города хотели бы поплыть с нами, но кораблей не хватает, и они вынуждены остаться.

Евпатор был человеком степенным. Он никогда не спорил и не выходил из себя, рассуждал размеренно и нарочито скучным голосом.

– Если ты так считаешь, почтенный Христион, – сказал он, – то вот тебе мой совет: купи корабль, стань его капитаном, а я дома останусь вместе со своим сыном, потому что не отдам его под начало такого мореплавателя, как ты. Да и гребцы к тебе вряд ли пойдут, даже если ты назначишь им удвоенную плату.

Греки своеобразно шутили, и если бы наши современники услышали их шутки, могли бы не понять смысла. Но те, кто слышал слова Евпатора, могли оценить юмор капитана. Люди осторожно заулыбались. Смеяться над Христионом никто, конечно, не решался.

Оглянувшись на слушателей, Христион увидел, что они едва сдерживают смех, и понял, что поддержки у них не найдёт. Люди не хотели спорить с ним и отводили глаза, и только могущественный Аристарх миролюбиво сказал:

– Любезный Христион, никто из нас не отрицает твоего жизненного опыта, и мы все преклоняемся перед твоим ювелирным мастерством, но в деле мореплавания давай доверимся этому искусному человеку. Ему ли не знать, как плавать по морям и сколько нужно гребцов на корабле?

Христион в ответ недовольно нахмурился, но спорить не стал. Всё-таки Аристарх был очень важной персоной, а такому не возразишь!

Затем начались приготовления к отплытию. На корабль погрузили продовольствие и бочонки с водой. Евпатор лично проверил вёсла, паруса и все крепления. Правда, из двадцати нужных ему гребцов у него было лишь восемнадцать, но он надеялся, что за оставшееся время легко сможет нанять ещё двоих. С этим у него никогда не было проблем, но сейчас почему-то люди не шли к нему. Удивившись, он разослал глашатаев, которые оповещали народ о том, что на корабль, идущий в благословенную Горгиппию, срочно требуются два гребца за хорошую плату… Но, к его удивлению, никто не отозвался на эти призывы…

– Подождём, – сказал он сыну, который уже начал проявлять беспокойство. – Ещё никогда такого не было, чтобы у меня возникали трудности с набором гребцов.

– Здесь что-то не то, – ответил сын. – У меня такое впечатление, что боги не хотят нас отпускать в этот путь.

Евпатор нахмурился, но ничего не сказал. Для себя решил так: «Надо умилостивить богов, узнать их волю. Если сын прав, то это означает, что они чего-то от нас хотят. Надо узнать: чего? И если это осуществимо, выполнить их волю. А если неосуществимо?..»

Тогда перед ним встал вопрос: а отправляться ли вообще в это плавание? Ещё ни разу в жизни он не отказывался от плавания по собственной воле. Оно могло сорваться из-за бури, из-за войны, из-за того, что у пассажиров поменялись планы, из-за внезапно возникшей неисправности. Но чтобы оно отменилось из-за его страха – такого он себе даже и представить не мог.

А посему он решил принять нужные меры…


Жертвоприношение перед отплытием – это было в те времена чем-то самим собою разумеющимся, но вот гадание по внутренностям жертвенного животного – такое делали в те годы уже не столь часто, как ранее. Дело в том, что истинные специалисты по такому гаданию давно перевелись ко времени описываемых событий и остались одни шарлатаны. Тем не менее, отдельные редчайшие мастера этого дела всё ещё существовали. Каппадокиец Филон слыл по всей Меотиде единственным специалистом в этой области, которому стоило доверять. Он умел делать предсказания по полёту птиц, по шелесту листьев деревьев, по течению реки, но всё-таки главным его достоинством было умение разбираться во внутренностях животных.

Корабль был уже готов к отплытию: всё нужное погружено, все пассажиры в сборе. И весь экипаж тоже. Но в экипаже по-прежнему не хватало двух человек.

Жертвенным животным могло быть любое, но высшим проявлением уважения к богам считался бык. Именно это животное и было принесено в жертву.

Неизвестность всегда пугает. Любого. Смешно и больно на это смотреть. Маг не имеет права на ошибку, иначе его будут считать шарлатаном.

– Невозможных вещей не бывает, – бубнил себе под нос приглашённый маг и предсказатель Филон, слава о котором распространилась по всему побережью Меотиды. – Есть люди, которые не верят в возможность некоторых вещей и оттого считают их невозможными. Не бывает неверных дорог, ведь все они, в конце концов, приводят к одному и тому же результату, только одни дороги длинные, а другие короткие…

На берегу забили жертвенного быка, разложили костёр, и Филон приступил к исполнению своих обязанностей.

Аристарх сказал, обращаясь к гадальщику:

– Возвести нам, почтенный Филон, что ждёт нас в итоге нашего путешествия?

Тот ничего не ответил и даже не оглянулся в сторону вопрошающего. Со стороны любого другого человека это могло показаться дерзостью, но на Филона общепринятые правила поведения не распространялись, когда он выполнял своё священное предназначение – так он это называл. Повертев в руках печень быка, Филон сказал нечто такое, чего от него никто не ожидал:

– Ты, Аристарх, задаёшь мне такой вопрос, что боги, если бы они сейчас услышали тебя, могли бы прогневаться, и тогда вам всем не стоило бы вообще отправляться в это путешествие.

Все притихли при этих странных словах Филона, но Аристарх тихо и почтительно спросил:

– Объясни же нам, что было неправильного в моём вопросе?

Филон, словно бы не услышав его, задумчиво проговорил:

– Но они, на счастье всех отплывающих, ничего не услышали. Дым от нашего жертвенного костра скрыл от них то, что им не нужно было слышать. А вопрос твой содержал уверенность, что вы благополучно доберётесь до назначенных мест. Ты ведь спросил о том, что вас ждёт, когда вы достигнете цели, но тебе неинтересно знать, что с вами будет в пути. Скажи мне: откуда у тебя возникла уверенность в том, что ваш путь окажется безмятежным?

Аристарх прикусил губу. Человеком он был образованным и логике обучался. Он прекрасно понял, как неразумен его самоуверенный вопрос. Смирив гордыню, тихо спросил:

– Друг Филон! Не томи нас! Все мы трепещем перед волею богов и хотим знать, какую участь они нам уготовили? Неужели нас ждёт погибель в морской пучине?

Филон сделал жест, и присутствующие затаили дыхание.

– Нет, – ответил он. – Внутренности этого жертвенного животного неопровержимо свидетельствуют о том, что все вы доберётесь до места назначения в добром здравии…

Все облегчённо вздохнули при этих словах. Христион заулыбался и ласково потрепал по плечу сидящего рядом Менофила, на которого возлагал все надежды. А Филон, сделав паузу, продолжил:

– Но лишь при одном условии…

Все опять замерли. Христион снял руку с плеча Менофила.

А Филон не спешил уточнять условие, а всё копошился и копошился в кровавых внутренностях жертвенного быка. Он взял в руки бычье сердце, разрезал его ножом и, увидев там что-то, спросил у капитана корабля:

– Ты, Евпатор, нашёл уже на свой корабль двух людей, которых тебе не хватает?

Всегда невозмутимый Евпатор, который даже и на дно моря пошёл бы во время кораблекрушения со спокойным выражением лица, вздрогнул при этих словах.

– Нет, – глухо ответил он. – У меня почему-то не получается нанять двух гребцов. Но откуда ты знаешь об этом, достопочтенный Филон?

– Об этом говорит мне сердце этого жертвенного быка.

– Но что я сделал не так? Может быть, мне нужно отправиться в путь без них? Но тогда нам предстоит очень трудный путь и мои гребцы будут уставать сильнее обычного.

– Путь ваш будет благополучным, – заверил его Филон. – Так говорят внутренности этого дарованного богам животного. Боги хотят, чтобы ваш путь был успешным.

Все присутствующие почтительно склонили головы перед великим прорицателем, слава о котором прокатилась по всему греческому миру.

– И что же нам теперь делать? – спросил Аристарх.

– Идите домой. Завтра рано утром приходите и отправляйтесь в путь. Отдыхайте, спите, ни о чём не думайте. А в нужное время два нужных вам гребца сами подойдут и попросятся на корабль. Именно от них зависит исход вашего плавания. Они об этом ничего не знают, а вы им ничего не говорите. Просто возьмите в экипаж и сразу же отправляйтесь в путь.

И все собравшиеся выполнили волю Филона.

Люди и не заметили, как наступил вечер, а за ним и ночь. Тревожное ожидание сменилось усталостью.

Христион сказал, укладываясь дома спать:

– В море меня укачивает и просто выворачивает наизнанку. Уж лучше я сейчас посплю и наберусь сил, чем потом буду мучиться от их отсутствия. А на корабле я всё время буду лежать. Так, говорят, лучше переносить качку.

Все участники предстоящего путешествия тоже спали крепким и безмятежным сном.

Христион переживал даже во сне не столько о предстоящем путешествии, сколько о том, чтобы его сын победил в Горгиппии и женился на дочери пресбевта.

Менофил был уверен в своей победе и потому спал крепко и безо всяких снов.

Макарий же, наоборот, очень сомневался в своей победе и потому отправлялся в плавание без энтузиазма. Но делать нечего. Менофил настаивал, и он согласился.

Участник будущих игр Валерий спал крепко. Он знал простую истину, что в Горгиппии соберутся сильные стрелки из лука, и утешал себя тем, что одно лишь участие в тех играх почётно.

Аристарх даже во сне думал о том, что бы подарить царю, чтобы тот был к нему благосклонен. Он непременно прибудет на игры в Горгиппии. Они там проводились с олимпийским размахом.

Спала и красавица Динамия; ей снился юноша, которого она не так давно случайно увидела у своего дома. Потом от служанки она узнала, что этот юноша – сын умершего кузнеца и живёт в соседнем доме. С тех пор она всё время думала о нём, вспоминала его восторженный взгляд. Она спала, мечтая, чтобы он к ней пришёл во сне, но он так и не приходил, и это её очень огорчало.

Эллинарх Андромен крепко спал и никаких снов не видел.

Спали на корабле и гребцы, спал рулевой, и лишь один Евпатор не мог сомкнуть глаз. На душе у него было неспокойно; предсказания Филона наводили его на какие-то странные мысли. Он лежал на корме и смотрел в огромное звёздное небо. Там происходит что-то необыкновенное, что влияет на судьбы людей, но знать это простым смертным не дано. Евпатор смотрел с изумлением на это бездонное звёздное небо и думал: «Как странно! Мы о них ничего не знаем, а они о нас знают всё!..»

Асандру ничего не снилось. Рядом на овчине лежал Фан и тихо похрапывал. Асандр уже привык к этому храпу и не обращал на него внимания. А Фану привиделось нечто крайне интересное. К нему явилась Тана и сказала:

– Ты, как я посмотрю, крепко спишь?

– Сплю, – ответил Фан. – Крепко.

– Вот и правильно делаешь. Ты понял, кто я такая?

– Как же не понять? Конечно, понял! Я только удивляюсь, почему ты так долго не шла ко мне. Корабль вот-вот должен отплыть, а я и Асандр спим, как будто никуда не собираемся. Если бы не моя уверенность в том, что непременно должно произойти чудо, я бы сказал, что мы с Асандром просто сумасшедшие.

– Сумасшедший – это тот, кто не верит богам. Твой брат Христион – совершенный безумец. Он считает, что греческие боги уже поизносились, словно старые инструменты, и поэтому он на всякий случай верит и богам других народов в тщетной надежде, что они помогут ему. Ну, а спать тебе и моему сыну долго не придётся. Часа через два я разбужу тебя, а ты разбудишь Асандра. Как ни тяжело вам это будет сделать, но вы быстро встанете и пойдёте по ночному городу в сторону причала. С борта корабля вас окликнет Евпатор, который не спит в эту ночь, потому что его гложут всякие мысли. Он спросит вас, что вы там делаете в столь ранний час. Тогда ты ответишь, что вы хотели бы наняться к нему в гребцы. Он согласится, а вы спуститесь на нижнюю палубу, сядете на отведённые вам скамейки и будете ждать команды к отправлению. Как только она последует, вы взмахнёте вёслами и поплывёте в сторону Горгиппии. Моя старшая сестра Меотида будет к вам благосклонна на всём протяжении пути. Даже и тогда, когда у вас возникнут трудности, она не оставит вас своим вниманием, ну, а мне вслед за вами идти нельзя – мои владения кончаются устьем моей реки. Прощай же, Фан! И береги моего сына!

С этими словами Тана исчезла.


Среди ночи Фан почувствовал во сне на своём запястье чьё-то лёгкое прикосновение. Он тотчас же проснулся, но никого не обнаружил рядом, кроме спящего Асандра. Дотронулся до его плеча и сказал:

– Вставай! Нам пора!

– Ты что-то придумал? – спросил Асандр.

– Придумал, придумал! – сейчас мы пойдём на тот корабль и наймёмся гребцами. Там как раз двух гребцов не хватает. Ведь ты же не боишься тяжёлой работы?

– Нет, конечно! – весело воскликнул Асандр.

Ополоснув лица водой, они вышли из дому. Молча прошли по узким улочкам Танаиса, у ворот отозвались на окрик часового и объяснили ему своё желание покинуть город в столь ранний час: мол, отправляемся в дальнее плавание. Вскоре они уже были на причале.

Тёмный силуэт корабля  с вырезанной на его носу из дерева фигурой богини Артемиды лишь в одном месте сиял красноватым огоньком. Капитан Евпатор перегнулся через борт и суровым голосом окликнул приближающихся людей:

– Эй, кто там идёт в столь ранний час?

– Это мы, – ответил Фан.

Тотчас же в темноте вспыхнул факел. Евпатор пригляделся.

– Вижу, что вы, – недоверчиво и одновременно насмешливо сказал Евпатор. – А что вам здесь надобно?

– Мы ищем работу, – ответил Фан.

Евпатор почувствовал, как холод проник к нему в грудь. Ведь это было то самое! Стараясь ничем не выдать своего волнения, он спросил, всеми силами изображая равнодушие:

– А какую работу вы ищете, добрые люди?

– Мы бы хотели наняться к тебе гребцами, – ответил Фан.

– Это хорошая мысль, – ответил Евпатор. – Мне как раз двух гребцов не хватает. Проходите на корабль, и я покажу вам ваши места.

Фан и Асандр взошли на корабль, а затем спустились на его нижнюю палубу. Евпатор, освещая факелом открывшееся пространство, провёл Фана и Асандра мимо спящих вповалку людей и указал их места – одно слева, а другое справа.

– Садитесь сюда, и ждите моей команды, – сказал он. – Ложиться вам уже не придётся, ибо мы скоро отплываем.

С этими словами он вышел.

Вскоре на пристани стали собираться люди. Все были в радостном возбуждении. По сходням на корабль поднялись, царственно приветствуя провожающих, Христион и Менофил. Они улыбались и высокомерно смотрели на собравшихся. Не каждого так провожают в плавание.

Чуть позже пришёл  гончар Мастус с сыном Макарием. Мастус не поднялся на корабль, а остался на пристани. Макарий же легко взбежал на корабль и помахал провожающим рукой.

На колеснице, запряжённой двумя гнедыми, подъехал Валерий, победитель в стрельбе из лука. Он поднялся по сходням, не обращая на приветственные крики толпы никакого внимания.

Ждали пресбевта и эллинарха. Но вот, наконец, пресбевт со своей дочерью приехали на колеснице, запряжённой четвёркой белых лошадей, а вслед за ними на такой же колеснице, запряжённой четвёркой вороных коней, прибыл и эллинарх. Наместник царя и руководитель города задержались у сходней, отвечая на какие-то вопросы пришедших их провожать чиновников, потом поприветствовали провожающих и неспешно взошли на корабль.

Наконец, капитан дал команду к отплытию.

Было раннее утро. Ясное голубое небо и жёлтое солнце предвещали безветренный и жаркий день. Морская гладь простиралась до горизонта и сливалась с небом. Рулевой направил корабль на юго-запад, придерживаясь береговой линии, которую, по обычаю греков, мореплаватели старались никогда не упускать из виду. Где-то там, на юге, в трёх сутках хода находилась Горгиппия, цель их путешествия.

– Ну, Евпатор, – обратился к капитану Аристарх, – я надеюсь, на твоём корабле хорошие запасы вина?

Черноволосый бородатый капитан улыбнулся.

– Всё, как ты просил.

– Вот и хорошо! А пока хочу отдохнуть. Последние дни я что-то устал… Пообедаем позже, как ты думаешь, Андромен? – обратился он к эллинарху.

– На воде мне и есть не хочется. Впрочем, как скажешь, Аристарх…

Молодые люди устроились на носу корабля, и Менофил, довольный тем, что у него на ближайшие три дня есть слушатели, увлечённо о чём-то рассказывал. Оттуда разносился смех и восклицания.

7.

Через некоторое время очертания берегов стали едва различимы. Корабль то подходил ближе к берегу, и тогда он был хорошо виден, то отходил от него, и тогда видна была лишь голубая полоска, сливающаяся с горизонтом. Солнце палило немилосердно. Стояла испепеляющая жара, и порывы обжигающего ветра затрудняли дыхание. Спрятаться от неё было негде. Окружающие предметы раскалились настолько, что трудно было ходить по палубе без сандалий. А каково было в трюме, где двадцать гребцов, отдыхая попеременно, гребли тяжёлыми вёслами?!  Духота, насыщенный запах пота, звуки колотушки старшего, задающего ритм этой каторжной работе, очень скоро делали всех, здесь находящихся, бездумными машинами, механически выполняющими свою работу.

Берег был далеко, а безликие вёсла по бокам корабля равномерно гребли так, словно бы они это делали всю жизнь. То, что на каждом из десяти вёсел сидело по одному человеку, – этого пассажирам было не видно. Да и знать об этом как-то не хотелось.

Но наблюдательный Христион первым заметил это обстоятельство: вёсел-то было по пять с каждого борта.

– А что, Евпатор, – спросил он капитана. – Нашлись ли, наконец, долгожданные гребцы, или ты последовал моему доброму совету и решил, что можно отправляться в путь и с меньшим количеством людей?

– Нашлись, нашлись, – ответил Евпатор, недовольно хмурясь. – А совет твой, Христион, был не очень-то и добрым. Вы ещё спали у себя дома, когда эти недостающие два человека появились. Без них я бы не посмел отправиться в море.

– А что это за люди? – спросил дотошный Христион.

– По виду – обыкновенные горемыки, ищущие заработка, – ответил Евпатор, – да я слишком и не присматривался. Но на самом-то деле это посланцы богов. Боги не пожелали отправить нас в путь раньше, стало быть, они знали что делали.

И тут уж нахмурился Христион. Боги-то боги – да только какие? Какого племени? Греческие ли они, или какие-то другие? Да, они знают, что делают, но хорошее ли у них на уме, или плохое – вот в чём вопрос. Может быть, они специально задержали корабль, чтобы причинить ему зло! И что тогда?

Ничего этого он вслух не сказал, а просто отвернулся от Евпатора и думал свою думу, глядя на то, как вдоль недалёкого берега скачут в том же направлении что и они едва различимые всадники. Что это за всадники? Куда они скачут – по своим ли делам, или вслед за кораблём, который выслеживают, чтобы спустить на него таящийся в засаде пиратский корабль? Вот и думай, что у этих богов на уме!

– А что, Евпатор, – спросил Христион снова, – тебя ни на какие мысли не наводят вон те всадники на берегу?

– Наводят, наводят, – пробурчал капитан.

– А что, если у этих людей недобрые намерения?

– Я уже думал об этом, – сказал Евпатор. – Успокойся. Если даже они и впрямь задумали что-то против нас, то у них ничего не получится.

– Да почему ты так в этом уверен? – не унимался Христион. – Эти скачут за нами, а у нас появились двое гребцов – неизвестно откуда взявшиеся бродяги! И у тебя при этом нет никакого беспокойства?

– Посуди сам, почтеннейший Христион, ты ведь человек разумный: прискакать к нам по воде те всадники не смогут, так ведь?

– Истинно так! – согласился Христион. – Но…

– Но ты опасаешься, что они мчатся предупредить кого-то, у кого есть корабль, чтобы те вышли нам наперерез. Так ведь?

– Да, я именно этого и боюсь, – сказал Христион.

– Не бойся. Вряд ли пираты, если они где-то здесь, сидят на корабле в полной боевой готовности. Их надо не только предупредить, но они ведь ещё должны успеть собраться, сорваться с места и двинуться нам наперерез. Пока всё это будет происходить, мы успеем уйти. Вот когда нам пригодятся запасные гребцы! Только одни устанут, мы их тут же заменим другими. Поверь мне: я не в первый раз плаваю по морю и знаю, как это всё делается.

– И всё же, не лучше было бы отойти от берега подальше? – спросил Христион.

– Потерять из виду берег на Меотиде не страшно, – сказал Евпатор. – Это не Понт Эвксинский, где только и жди беды. Здесь очень трудно заблудиться, но это может привести к некоторой задержке в пути.

Христион мрачно усмехнулся:

– Да уж лучше мы задержимся на один день, чем всю оставшуюся жизнь будем томиться в рабстве!

Аристарх, который к этому времени вышел из-под навеса на корме, слышал последнюю часть разговора и нашёл, что мысли Христиона вполне разумны.

– Послушай, Евпатор, – сказал он. – Я хоть и стар, но боги наградили меня сильным зрением. Редко кто из молодых может видеть так же хорошо, как я. Мне тоже не нравятся эти всадники. Давай хотя бы ненадолго отойдём от берега в открытое море.

Евпатор решил, что лучше не спорить, и тотчас же приказал поменять курс. Рулевой сделал необходимый поворот, а моряки, свободные от гребли, подняли парус. Тот надулся, и капитан велел гребцам отдыхать.


И только сейчас, впервые за всё время, Асандр и Фан перевели дух вместе с остальными гребцами. Фан, наклонившись к Асандру, тихо спросил:

– Не устал?

– Нет! – радостно ответил Асандр. – Я готов идти на вёслах без остановки хоть до самой Горгиппии.

Фан усмехнулся.

– Ну, до самой Горгиппии – это ты хватил, парень! Такое не в силах человеческих. Но я рад, что ты не унываешь.

– А почему капитан приказал нам прекратить грести? –спросил Асандр, но, видимо, недостаточно тихо, потому что остальные гребцы рассмеялись в ответ на этот наивный вопрос.

Сидящий с другого борта бородатый верзила с выпученными глазищами проговорил густым басом:

– А тебе, как я посмотрю, не по нраву, что нам выпала возможность отдохнуть?

– Нет, почему же, – смущённо ответил Асандр. – Мне нравится, что наступило время отдыха, я просто хочу знать, почему это случилось.

Сидящий перед пучеглазым длинный и рыжий матрос сказал с назидательными нотками в голосе:

– Запомни, юнец! Не наше это дело рассуждать о том, что там наверху происходит. – В полумраке было видно, как он многозначительно указал пальцем в дощатый потолок над ним. – Наше дело сидеть здесь и выполнять команды. Что там у них наверху – это они пусть сами разбираются. А мы люди нижние!

Квадратный коротышка, сидящий впереди Асандра, повернулся к нему и, рассмеявшись каким-то особенным смехом, многозначительно проговорил:

– Может быть, ты метишь туда, на палубу? Нас туда выпустят только, когда придёт смена. Те ребята, что наверху, спустятся сюда, а мы поднимемся наверх, да и то, если капитан разрешит. Отдыхать-то можно и здесь. А там – почтенные пассажиры, им неприятно будет смотреть на наши рожи. На мою или, допустим, на твою.

В голосе Квадратного сквозила насмешка, но Пучеглазый неожиданно принял сторону Асандра и сказал ему вполне дружелюбно:

– Запомни, парень: тот, кто сюда попал, уже никогда не выйдет отсюда. Работа гребца очень тяжёлая, но здесь всё-таки деньги платят. Я пробовал на суше заниматься земледелием, и у меня ничего не получилось, пробовал в пастухи податься – то же самое. Пробовал камни обтёсывать – скучно. И тогда я подумал: уж лучше гребцом, чем ходить за плугом, пасти чужой скот или глотать каменную пыль.

Кто-то из гребцов, сидевших сзади, проговорил:

– Здесь свобода! Вышел в море, и никто тебе не нужен, и ты никому не нужен. И никто тебя не достанет, и никто у тебя ничего лишнего не спросит. Греби себе и греби. И главное: вопросов лишних не задавай!

– И так всю жизнь? – спросил Асандр.

– Всю, – подтвердил Квадратный. – Да ты не расстраивайся! Жизнь не такая уж и длинная: иногда мы тонем, а иногда пираты сокращают нам её.

Это, видимо, была какая-то здешняя шутка, потому что многие гребцы засмеялись.

Поднялся невообразимый шум, гребцы что-то доказывали, а Фан, который всё это время не вмешивался в разговор, наклонился к Асандру и прошептал:

– Замолчи же, наконец! Я всё жду, когда ты сам поймёшь, что надо замолчать, но ты болтаешь и болтаешь!

– Но почему же я должен молчать? – прошептал в ответ Асандр. – Ведь они рассуждают неразумно!

Через некоторое время вновь поступила команда грести и снова заскрипели вёсла в уключинах.

Перед глазами Асандра была спина впереди сидящего гребца. Бронзовый сплав силы и мужества. На ней вырисовывались мышцы, и он разглядывал их. Нужно было о чём-то думать, чтобы не сойти с ума. Сквозь специальные расположенные у самого потолка щели, выходящие на палубу, в трюм поступал воздух, но увидеть, что происходит на ней, было нельзя. Дело гребцов – грести. Вот Асандр и грёб, стараясь ничем не выделяться от остальных.

Тусклый желтоватый полумрак и шум вёсел усыпляли. Ему казалось, что под монотонный плеск воды он разглядывал звёздное небо и молил богов, чтобы они сжалились над ним. Почему-то вспомнились события далёкой юности, когда он свободно резвился в водах Таны. В какой-то момент он почувствовал, что гнев наполняет его сердце. Так прятаться унизительно. Но, смирив гордыню, он попытался сосредоточиться на главном: нужно победить на играх. Правда, он не знал, допустят ли его к соревнованиям? Но понимал, что не должен поддаваться эмоциям. Нужно было тщательно взвешивать каждый шаг. А Фан, продолжая грести, тихо говорил Асандру:

– То, что ты говоришь, им не нужно! Они выбрали свой путь и вряд ли захотят его изменить. А если ты им говоришь, что они неправы, то им больно это слышать и они, быть может, возненавидят тебя! А зачем тебе это? Ты ведь точно знаешь, что должен благополучно дойти до Горгиппии! Не так ли?

– Ты, как всегда, прав, – тихо ответил Асандр.

А наверху шла совершенно другая жизнь. Прямо над головой у самого борта сидела Динамия и задумчиво смотрела на море. За всю свою короткую жизнь она ещё ни разу не выходила в открытое море. Прогулки на лодке вдоль берега – это всё, что она помнила.

– Отец! Как красиво море!

– У берегов Греции, – ответил Аристарх, – море ещё красивей. Там чистая, прозрачная вода, а по берегам тянутся красивые горы, покрытые растительностью, которая в этих суровых краях не встречается. Но зато у Меотиды есть одно преимущество.

– Какое?

– Здесь редки бури и много вкусной рыбы. Нигде в мире больше нет такого моря, в котором было бы так много рыбы.

Динамия задумчиво смотрела на чёрные спины дельфинов, плывущих параллельно курсу корабля.

– А мне кажется, что наше море – лучшее на свете, я только удивляюсь, почему все не переселились сюда?

Аристарх рассмеялся:

– Здесь холодные зимы, но зато летом не бывает так жарко, как у них.

Подошедший к ним Христион услышал лишь часть разговора и сказал:

– А я терпеть не могу это море. Не море, а болото какое-то! Тьфу! – и сплюнул за борт.

Стайка дельфинов при его словах возмущённо выгнула чёрные спины и нырнула в воду, словно не желая слышать такую глупость.

Аристарх заметил это и многозначительно усмехнулся. Он всегда придавал значение таким совпадениям и считал их проявлением воли богов.

Юноши же, которым предстояло участвовать в агонах, не смели даже и помыслить о том, чтобы приблизиться к Динамии и затеять с нею разговор. Они сидели на носу корабля и делали вид, что заняты важным обсуждением. Но все искоса поглядывали на красавицу, которая плыла с ними и не обращала на них ни малейшего внимания.

Между тем, ветер усилился, а корабль подходил к противоположному берегу узкого залива, из которого они до сих пор не вышли.

– Как же так, батюшка, то был один берег, а теперь уже другой? – спросила Динамия. – Неужели это море такое маленькое?

Аристарх, не раз бороздивший воды Меотиды, пояснил:

– Мы просто ещё не вышли из залива, куда впадает наша прекрасная Тана. Вот когда выйдем, тогда не будет видно берега ни слева, ни справа.

На высоком обрывистом берегу стояла группа всадников и смотрела на них.

– Что за страшные берега у этой Меотиды! – в сердцах воскликнул капитан. – Там какие-то варвары преследовали нас; переметнулись на другой берег – а здесь то же самое!

Он отдал команду отойти от берега подальше. Корабль шёл курсом на юго-запад, стараясь придерживаться середины залива.

Асандр грёб и думал: «Как сложно устроен мир! Где-то рядом, наверху, находится Динамия, но нам невозможно встретиться! Я здесь, а она там! Хочу победить и возвращаться в Танаис с Динамией на верхней палубе!

А Динамия впервые заметила присутствие молодых людей. Ни один из них не нравился ей. В памяти была лишь та мимолётная встреча с соседским юношей. Однажды он даже приснился ей. Ей привиделось, будто бы он проходил к ней в комнату прямо сквозь стену. Рядом с ним стояла какая-то величественная и необыкновенная женщина. Они подошли к её кровати, и она, хотя и спала, видела, как они на неё смотрят. Женщина разглядывала её, словно оценивала, а он, как и в первый раз, смотрел на неё с восторгом. А затем оба ушли тем же путём, каким и приходили – через стену.

Динамия грустно усмехнулась этому сказочному сну и, повернувшись к отцу, спросила:

– Скажи, отец, почему ты меня хочешь выдать замуж за одного из этих юношей?

Вопрос был необыкновенно дерзким, но Аристарх подумал, что дочь уже достаточно взрослая и пора уже и ей проявлять характер. Ответил вполне дружелюбно:

– Муж у тебя должен быть самым лучшим мужчиной на свете.

– Но с чего ты взял, что победитель олимпиады это и есть лучший мужчина? Разве нет отважных воинов, великих ораторов и политических деятелей, блистательных художников, скульпторов, поэтов?

Отец усмехнулся.

– Победитель олимпиады – это тот, кого выбрали боги. Человек, отмеченный любовью богов, – не тот ли, кого я мог бы пожелать для моей дочери?

Динамия не решилась возразить отцу.


Днём наступило время сменяться гребцам. Все так устали, что хотелось просто упасть на пол и заснуть. Совершенно разбитым чувствовал себя и Асандр. Фан, видя это, спросил:

– Ну, а теперь ты тоже скажешь, что смог бы без остановки просидеть на вёслах до самой Горгиппии?

– Теперь не скажу, – устало ответил Асандр.

– Вот так и приходит жизненный опыт, – улыбнулся Фан.

На палубу их не выпустили. Там и так было тесно, и ещё не хватало потных и разгорячённых гребцов.

Немного поев, они завалились спать. Страшная духота, нескончаемый скрежет вёсел, качка – всё это вдруг смешалось в голове у Асандра, и он заснул так, как будто не спал целую вечность.

Потом они снова гребли. А ночью капитан разрешил  свободным от гребли выйти на палубу и подышать свежим морским воздухом, но при этом говорить только шёпотом, потому что пассажиры спали.

Огромная луна и звёздное небо светились над морем. Корабль тихо покачивался на волнах и почему-то никуда не плыл.

– Почему мы стоим? – тихо спросил Асандр у Фана.

– Капитан сбился с курса и теперь определяет его по звёздам, – шёпотом ответил Фан.

– Вот бы сейчас искупаться! – мечтательно проговорил Асандр.

– Прыгай за борт, – сказал Фан. – Прыгай и купайся сколько хочешь.

– А разве можно? – удивился Асандр.

– Нельзя, конечно. На корабле должна быть дисциплина. Поэтому сиди и терпи.

«Как странно, – подумал Асандр, – кругом столько воды, и она рядом, но я не имею права даже дотронуться до неё!».

К его изумлению, Фан услышал его мысли и сказал вслух:

– На этом корабле у каждого свои обязанности. Твоя – быть гребцом, вот и будь им. И не ропщи!

Определившись по звёздам, капитан отдал приказание гребцам продолжить свою работу. Те налегли на вёсла с новой силой, а Асандр и Фан приткнулись где-то у самого борта на верхней палубе, пользуясь тем, что ночью их никто не прогонял с этого господского места.

Учитель взглянул на юношу и проговорил:

– Приляг, поспи, и ни о чём не думай. Мы должны добраться до Горгиппии. Ночью на воде прохладно. Укройся и спи…

Фан прилёг на корме и тут же стал похрапывать. Он засыпал мгновенно.

Асандр свернулся калачиком и, прикрывшись чем-то из своей одежды, тут же провалился в сон.

– Я прошу тебя, великая Ника, – молил во сне юноша, – даровать мне победу на играх в Горгиппии… Это нужно мне не ради славы и почёта, а потому, что я влюблён и хочу взять в жёны дочь Аристарха, прекрасную Динамию, а пресбевт сказал, что отдаст дочь только победителю игр в Горгиппии.

– Я прошу тебя, о богиня Меотида, даровать мне мудрость, чтобы я невольно не нарушил никаких правил и никого не обидел…

– Я не прошу, о великая Афина, твоей помощи! Я готов сразиться с любым соперником. Прошу лишь о справедливости!

– Я благодарю тебя, великий Морфей, за то, что ты мне даруешь столь удивительные сны!..

И Морфей услышал его слова.

Во сне Асандру показалось, что он услышал скрип открывающейся двери. И вскоре увидел ту, которую и хотел увидеть.

Динамия прошла на корму и притаилась в тени, стараясь ничем не выдавать своего присутствия. Приятный ветерок развевал её одежды, а сердце стучало так громко, и Асандру казалось, что он слышит его.

Наконец, она увидела юношу.

– Асандр! – воскликнула она.

Асандр подбежал к девушке.

– Динамия! Любимая! Мне нравятся твои весёлые и одновременно грустные глаза, твоя улыбка, освещающая мне сердце…

Снова заскрипела дверь, и они увидели, что Менофил, Макарий и Валерий тоже вышли на палубу. Они стали о чём-то громко спорить, сопровождая свою речь восклицаниями и похвальбой. Но слов их было трудно разобрать. Динамия и Асандр, притаившись, стояли, прижавшись друг к другу, боясь пошевелиться.

Когда они ушли, Динамия сказала Асандру:

– Всё зависит от тебя. Отец обещал меня тому, кто победит на олимпийских играх. Я знаю своего отца. Он сдержит слово! Поэтому ты должен победить!

И Динамия растаяла в темноте.

Асандр очнулся от видения и подумал, что хорошо бы и дольше видеть этот сон… «Она видит, как на неё смотрят, и это ей нравится».

Потом ему уже больше ничего не снилось. Он то и дело просыпался в поту и снова погружался в дрёму. Уже под утро вдруг увидел, как рядом присела его тётушка – старшая сестра матери, и пристально посмотрела на него.

Асандр помнил её с детства. Он всегда удивлялся, почему у неё имя такое же, как у моря, возле которого они жили. Ещё тогда в детстве он решил: «Должно быть, её назвали в честь этого моря!»

– Тётушка Меотида! – радостно воскликнул он. – Ты снишься мне, или ты на самом деле явилась ко мне?

Тётушка весело отмахнулась от этого вопроса.

– Какая разница? – сказал она. – Я возле тебя, и это главное.

– А как ты здесь оказалось? Где моя мать?

– Твоя мать не может попасть сюда, – ответила Меотида, – и она попросила меня присмотреть за тобой, пока ты плывёшь в Горгиппию. Ведь ты же мой племянник!

– Тётушка Меотида! А ты разве знаешь, куда мы путь держим?

– Знаю, конечно! Мне твоя мать всё рассказала.

– И что меня ждёт впереди, тётушка? – спросил Асандр.

– Всё будет хорошо! Ты не опозоришь имени своего отца. А вот Христион ваш зря плюёт в море, по которому плывёт. Ох, и зря! Припомнит оно ему это когда-нибудь. Припомнит! Нужно или довериться морю, по которому плывёшь, и любить его, либо презирать его, но тогда уже и не надеяться на помощь. Впрочем, ты ничего не видел, потому что сидел на нижней палубе и работал веслом. Как тебе понравились гребцы?

– Они хорошие люди, но мне показалось, в их сердцах царит уныние.

– Да, это так, – грустно согласилась тётушка Меотида. – Учись у них мужеству и трудолюбию. Но не перенимай отношения к жизни. Они не верят в свою победу, а так нельзя.

– Может быть, ты бы их как-нибудь вразумила, тётушка Меотида!

– Не стоит! Каждый человек сам должен выбирать свою судьбу. Ну, а ты отдыхай, мой дорогой племянник. Тебе предстоит ещё много приключений…

И она куда-то исчезла. Асандр так и не понял, куда она делась. А может, это ему только приснилось?

Морфей, который всё это время невидимо был рядом, услышал его мысли, усмехнулся и, сочтя свою миссию выполненной, умчался куда-то вдаль –  должно быть, к кому-то другому.

8.

А потом наступило утро и Асандр с Фаном снова принялись за свою тяжёлую работу. Вёсла и плеск воды за бортом отупляли, но Асандр нашёл нехитрое средство выйти из этой всепоглощающей монотонности: для этого нужно было думать о чём-нибудь важном или просто интересном, что-нибудь вспоминать. Особое удовольствие ему доставляло вспоминать всевозможные спортивные приёмы и хитрости, которым его обучил Фан. Он их мысленно перебирал, прикидывая, как и когда их использует. Желание борьбы распирало его грудь и благополучно гасилось в непрерывной гребле, которая забирала все силы…

Одна мысль не давала ему покоя: а что если и противник тоже будет знать эти приёмы? И что тогда? С другой стороны: а почему бы и нет? Разве это честный поединок, когда один знает приёмы, а другой нет? Асандр подумал, что непременно задаст этот вопрос Фану, но так и не задал. Забыл. Когда смена закончилось, обоих валила с ног страшная усталость и хотелось только упасть и забыться тяжёлым сном.

По настоянию Фана, Асандр днём не выходил на верхнюю палубу. Пассажиры должны были узнать об их присутствии как можно позже.

– А лучше бы они о нас не узнали до самого конца, да только вряд ли это получится, – шепнул Фан на ухо Асандру.

Асандр тихо спросил:

– А как нам себя вести, если это всё-таки произойдёт?  Если капитан позовёт свободных от гребли на палубу убирать парус или ещё что-нибудь делать… Если Христион и Менофил узнают, что и мы плывём в Горгиппию, они очень удивятся и… разозлятся.

– Если уж так получится, то вести себя нужно спокойно. Вот и всё. Мы ведь никакого преступления не совершили.

– Да, – согласился Асандр.

– А это означает, что наша совесть чиста и нам не в чем оправдываться. Мы никому не обещали остаться в Танаисе и не плыть в Горгиппию. А сейчас спи и набирайся сил. И давай попросим богов, чтобы они на время нашего сна не заставили его прерывать, чтобы нам не пришлось подымать парус или выполнять какую-нибудь другую непредвиденную работу.

– Я попрошу Аполлона! – сказал Асандр. – Я надеюсь, он на нашей стороне.

– Попроси, попроси, – ответил ему Фан сонным голосом. – Я думаю, что Аполлон не против нас.

И друзья заснули…


Вечно недовольный чем-то Христион первым забил тревогу, когда на горизонте замаячил корабль.

– Не пираты ли? – высказал он предположение, впрочем, весьма разумное. – Идёт на сближение с нами… И что у него на уме?

Евпатор долгое время всматривался в приближающийся корабль и затем спокойно проговорил:

– Это Филипп из Пантикапеи. Он торгует китайским шёлком и таврическим вином.

Собравшиеся пассажиры с тревогой всматривались вдаль, но спокойствие капитана передалось и им.

– Ты его знаешь? – спросил Аристарх.

– Знаю. Он купец и не причинит нам зла.

– Но почему он идёт к нам? – не унимался Христион.

– Должно быть, хочет нам что-то важное сказать, – предположил Евпатор.

Христион предложил:

– А не дать ли команду к бою? У нас на корабле оружие есть?

– Всё у нас есть, – ответил Евпатор. – Но спешить пока не будем.

Когда корабль подошёл на близкое расстояние, Евпатор крикнул стоящим на палубе:

– Это корабль Филиппа из Пантикапеи? А где же сам Филипп?

– Я теперь вместо Филиппа, – ответил чей-то голос.

– Это ты, Евмей? – догадался Евпатор. – А куда делся хозяин?

– Убили хозяина, – грустно ответил Евмей. – Мы вышли из Пантикапеи и направились в сторону Танаиса, но на нас напали пираты. Мы отбили их атаку – но Филипп погиб. Стрела попала ему прямо в сердце. И теперь мы продолжаем путь уже без капитана. Мы хотим знать, не встречали ли вы на своём пути подозрительных кораблей и как обстоят дела в Танаисе? Может быть, нам лучше вернуться назад?

– За всё время мы не встретили ни одного корабля. Море словно бы опустело. Куда ушли те благословенные времена, когда ходить было не так опасно?! А в Танаисе всё спокойно, – ответил Евпатор. – Варвары, которые нам досаждали, отбиты и ушли восвояси, а мы держим путь в Горгиппию на агоны. Не хотите ли последовать за нами, чтобы посмотреть на это зрелище?

Евмей почесал затылок.

– Горгиппийские игры – это хорошо. Но и торговлю вести надо. Теперь, когда мой компаньон погиб, вся ответственность ложится на меня. У Филиппа большая семья, детей пятеро, жена, престарелые родители… Да и у меня много ртов. Все есть хотят…

– А скажи мне, Евмей, – спросил Евпатор, – в каком месте напали на вас пираты – возле Таврического берега или возле азиатского?

– Возле азиатского, – ответил Евмей. – У Таврических берегов они боятся показываться, там им негде прятаться, берега пустынны, поселений мало. И убивают их без всякой жалости. Но одного я захватил в плен, и он у меня теперь связанный лежит в трюме.

Христион, который с ужасом слушал разговор, предложил Евмею:

– Утопить мерзавца, да и дело с концом! Зачем он вам нужен?

– А, это ты, почтенный Христион? – ответил Евмей. – Утопить мы всегда успеем. В Танаисе пусть его ещё допросят, а потом и делают с ним что хотят: хоть вешают на столбе, хоть топят. Все пираты хороши, когда лежат на дне моря с камнем на шее.

Вмешался молчавший до сих пор Аристарх:

– А что сказал этот пленный?

Корабли уже совсем сблизились, и говорить можно было, не повышая голоса.

– Ничего интересного. Он у них новичок. Пиратством занимается лишь второй год. Молодой ещё. Я думаю, вам стоит идти вдоль Таврических берегов! Этот путь длиннее, но безопаснее.

Поговорив ещё о чём-то, корабельщики уже собирались расходиться, когда Евмей пробурчал с досадой:

– А всё проклятый Филон из Каппадокии виноват! Я ему больше никогда не поверю, чёртов мошенник!

– Стой, не отплывай пока! – крикнул ему Евпатор. – Поясни нам, при чём здесь Филон?

– Ну, как же! Когда мы выходили в море, заплатили ему хорошо и он клялся, что наше плавание будет удачным. И вот Филипп убит, четверо ранены. Какое же это благополучное путешествие? Этот Филон из Каппадокии – мошенник! Никто сейчас не умеет предсказывать, как умели в старые добрые времена!

Евпатор и эллинарх Андромен попросили его взойти к ним на корабль. Евмей с некоторым удивлением выполнил просьбу и вскоре уже сидел на носу корабля. Эллинарх попросил Евмея рассказать, когда им гадал Филон из Каппадокии. Евмей рассказал, а потом спросил:

– Не могу понять, друзья, что вас так смущает? В наше время расплодилось много мошенников: пираты грабят, лживые предсказатели обманывают! А ведь мы с покойным Филиппом хорошо этому обманщику заплатили!

Пресбевт сказал:

– У нас очень большие сомнения, что тебе предсказывал настоящий Филон. Как же он мог гадать в Пантикапее, если мы видели его в Танаисе, где он забил нашего жертвенного быка, а потом гадал на его внутренностях?!

Евмей на секунду задумался,  но быстро нашёл разгадку:

– Всё объясняется просто, – сказал он. – У нас был настоящий Филон. А у вас какой-то самозванец, который выдавал себя за Филона.

– Никак этого не может быть! – решительно возразил эллинарх. – Я знаю Филона из Каппадокии уже много лет.

– И я знаю! – воскликнул Христион. – Я всегда считал для себя за честь своё знакомство с ним!

– И я его прекрасно знаю, – решительно заявил Евпатор. – Сколько раз я прибегал к его услугам! Поверь мне, Евмей, я не мог ошибиться!

Евмей посмотрел на них как на сумасшедших.

– Но ведь и я его знаю много лет, и я не мог ошибиться. Филон в последнее время живёт у нас в городе. Как он мог оказаться у вас? Разве что боги перенесли его на крыльях к вам, чтобы он погадал у вас, а затем тотчас же вернули его к нам!

– Выходит, что так оно и было! – задумчиво сказал Андромен.

На какое-то время воцарилась полная тишина. С кормы соседнего корабля было слышно, как стонет раненый, получивший удар веслом в грудь. Да ещё слышался тихий плеск воды о борта обоих кораблей.

– Здесь что-то не то, – сказал Андромен. – Один из этих двух Филонов – самозванец.

– Что бы это могло значить? – задумчиво спросил Христион.

Евмей горько расхохотался:

– Да ведь тут всё понятно! Разве вы ещё ничего не поняли?

– Ничего, – ответил за всех Аристарх.

– А я понял, – весело заявил Евмей. – Тот Филон, который был у нас, – настоящий!

– Не может быть!

– Да вы послушайте! Я ещё не всё сказал! Наш Филон – настоящий. Бездельник и обманщик. Пообещал, что у нас всё будет хорошо, а сам обманул. Какой же это предсказатель? У нас доказательство налицо: он обманщик. А ваш Филон – это был бог, который явился к вам, приняв обличье Филона. Боги редко являются к людям в собственном обличье, вот этот бог и принял вид Филона. И вы поверили. И правильно сделали! Уж ежели сам бог сделал предсказание, оно точно сбудется!

– Наверно так и было, – согласился Андромен. – Всё настолько просто, что я даже удивляюсь, как мы не думались до этой простой мысли!

– Но кто был это бог? – задался вопросом Христион. – Аполлон? Гермес? Афина?

–  А тут тоже всё понятно! – сказал Евмей.

– Что тебе понятно? Нам ничего не понятно! – возразил Христион.

– Кто главный покровитель вашего города? – спросил Евмей.

– Богиня Тана, – ответил Аристарх, с глубочайшим почтением произнося это имя. – В честь неё мы и назвали свой город: Танаис.

– Ну, стало быть, это она и была! – воскликнул Евмей.

Трое облегчённо вздохнули, а Евмей сказал:

– Мне пора, друзья! Я бы остался с вами, потому что вы явно пребываете под покровительством богов, но не могу. Пора отплывать! Как только прибуду в Танаис, пожертвую вашей прекрасной богине самое дорогое, что у меня осталось… Может, она и мне будет помогать так же, как и вам.

И Евмей поплыл в Танаис, а корабль Евпатора круто сменил курс и двинулся к берегам Таврии.

Молодые спортсмены отнеслись к известию о перемене курса беззаботно: времени ещё было предостаточно, и они не опасались, что опоздают к началу игр. Но Аристарх и Андромен проявили обеспокоенность.

– Сильно ли это задержит наше путешествие? – спросил Аристарх.

– Нет, – ответил Евпатор. – В худшем случае на один день.

– Один день – это терпимо, – согласился Аристарх.

– Там даже и лучше немного, – сказал Евпатор. – Вдоль берегов Азии – течение встречное, а вдоль берегов Таврии – попутное! Но плохо то, что берег там пустынный, ничего, кроме песка. Случись буря или какая другая неприятность, будет плохо.

– Но зато там нет пиратов, так я понимаю? – спросил Аристарх.

– Именно так, – ответил Евпатор. – Пираты не любят этот берег. Там им негде прятаться, а уж если их увидят сторожевые корабли, они найдут свою верную смерть.

Гребцы приняли известие о перемене курса без всякого ропота. Квадратный одобрительно произнёс:

– Евпатор знает, что делает. Если он на своём веку столько морей избороздил, то ему верить можно.

– Мне приходилось плавать возле этого берега: песчаная пустыня, и вёслами то и дело будем упираться в дно, – добавил Пучеглазый. – Можно и на мель сесть.

Асандр не вмешивался в разговор, а Фан тихо сказал ему:

– Просто так боги ничего не делают. Если они захотели, чтобы мы свернули с курса, значит, готовят какое-то испытание. И мы с тобой должны будем его выдержать.

Скорость корабля вдоль берегов Таврии и в самом деле немного увеличилась – сказывалось попутное течение. Но ветра не было. Евпатор, стоя на носу корабля, молился:

– О Меотида, о Борей, ниспошлите нам северный ветер и благополучное плавание!

Христион, который стоял сзади и слышал его слова, тихо сплюнул с досады и прошептал: «Как же! От них дождёшься!»

Следующая ночь прошла благополучно. Корабль шёл вдоль берега без огней – осторожный Евпатор велел загасить факелы, чтобы никто не мог различить их в темноте.

Ночь на море всегда сопряжена с опасностью. Море могло взбунтоваться и отнести корабль далеко от курса. Пираты могли напасть, забирая богатство и жизни, угоняя женщин, убивая сопротивляющихся.

Всё на корабле затихло, притаилось. За столом, где сидели пресбевт Аристарх, эллинарх Андромен и молодые люди, которые должны были отстаивать честь Танаиса, разговор тоже угасал.

Пресбевт первый встал из-за стола и лёг на брошенные овчины. Остальные последовали его примеру. Утомлённые лёгкой качкой и волнениями дня, все быстро заснули. Наступила тревожная тишина, и только порывы ветра гнали волну и раскачивали корабль, да шум бьющихся о воду вёсел убаюкивал, усыплял уставших людей.

Асандр, мерно наклоняясь вперёд и откидываясь назад, работал веслом и ни о чём старался не думать. Нужно грести, хоть и устал, и спина мокрая. Он вспомнил своего нового приятеля Менофила и усмехнулся. «Посмотрим ещё! – подумал  он. – То, что ты рвёшься к славе, к богатству, я знаю. Да, мы не будем соревноваться друг с другом, но у нас один приз – Динамия! Поэтому я буду делать всё, чтобы она была моей! В это нужно верить! Без такой веры я не смогу победить!».


Они благополучно прошли вдоль песчаного берега Таврии и круто повернули в сторону долгожданного пролива, через который должны были выйти в Понт Эвксинский.

Берег сразу же оживился: замелькали поселения, виноградники, сады, стада овец.

– Ну, наконец-то! – воскликнул Аристарх. – Теперь-то уже до Горгиппии рукой подать!

Впервые за всё время они причалили к берегу и пополнили запасы пресной воды в ближнем роднике. Соседнее селение было уже не дикой степью. Здесь люди говорили по-гречески и по-латински, царили порядок и гармония.

В скором времени они снова были в пути. Евпатор спустился к гребцам и приободрил их:

– Веселей шевелитесь, ребята! Скоро будем в благословенной Горгиппии!

Вёсла заработали дружнее, а Пучеглазый от избытка чувств затянул даже старинную песню гребцов, которую пели только во времена наивысшего эмоционального подъёма. Он пел один, а каждую вторую строчку этой старинной песни выкрикивали хором остальные гребцы:

Там, где аргонавты шли
– и мы пройдём!
Слава Посейдону!
Там, где лишь дельфин пронёсся над волной
– и мы пронесёмся!
Слава Посейдону!
Там, где только чайка сможет пролететь
– мы пролетим!
Слава Посейдону!

Пассажиры на верхней палубе с изумлением слушали эту мужественную песню, и только один Христион пробурчал:

– Заладили одно и то же, бездельники: «Слава Посейдону!», «Слава Посейдону!». Совершенно невозможно думать!

Он сплюнул с досады: глупейшее море, глупейший экипаж и боги какие-то странные: нет того, чтобы явить свою милость, вместо этого устраивают какое-то переодевание. Мы думали, что это Филон, а это, оказывается, – бог! Как всё у нас запутано – ничего не поймёшь!

Судно шло вдоль берега. Под вечер ветер совсем ослабел, паруса безжизненно повисли, и единственным звуком на судне был скрип тяжёлых вёсел в уключинах.


Рано утром, когда до Пантикапеи оставалось уже совсем немного, на море спустился густой белый туман.

– Что бы это могло означать? – удивлялся Евпатор. – В это время года здесь никогда не бывало туманов. Но ничего! Сейчас солнце поднимется и своим сиянием растопит эту зловредную дымку. Ну а пока что – ход нужно сбавить.

Он приказал гребцам работать вёслами медленнее.

Чёрный силуэт корабля, выступившего им наперерез, в один миг напомнил Евпатору о том, где они находятся.

– Стойте! – закричал он гребцам! – Остановитесь!

Но было поздно: ломая вёсла встречного судна, корабль Евпатора ударился носом в его борт.

Удар был не очень сильным, потому что на той стороне смягчили столкновение шестами. Евпатора это удивило. «Значит, они готовились к столкновению», – подумал он, и в следующее мгновение понял: это пираты!

9.

Пиратство всегда считалось у древних народов обычным хозяйственным занятием, не хуже и не лучше, чем скотоводство, земледелие или охота. Разве что опаснее или хлопотнее. Пираты имели свои гавани и крепости, где чувствовали себя в безопасности и были способны отразить любое нападение и сохранить добычу. Их корабли не уступали быстроходностью и маневренностью обычным типам торговых судов. Работорговля приносила огромную прибыль. Главными элементами пиратской тактики всегда были внезапность нападения и быстрота, беспощадность и абордажный бой… 

Капитан крикнул гребцам:

– На нас напали! Это пираты! Хватайте оружие!

Гребцы вскочили со своих мест.

Надо сказать, что оружие хранилось именно там, у гребцов, и, по причине страшной тесноты, хитроумным образом размещалось на бимсах – так на кораблях называются поперечные балки, которые служат основой для палубы и заодно стягивают корпус корабля от одного борта до другого. Техническая мысль у греков работала отлично: оружие на бимсах всегда было на виду, но в обычное время на него нельзя было нечаянно наткнуться – оно надёжно покоилось в своих кожаных креплениях. Короткие мечи, которые можно было бы назвать кортиками, и пики – их было столько, чтобы в случае беды хватило на всю команду.

В полумраке гребцы на ощупь хватали оружие и выскакивали на палубу. Каждый понимал: если корабль будет захвачен, то пощады не будет никому. Гребцы были все как на подбор крепкими мужчинами. Хилых на такую тяжёлую работу не брали.

Крепкий мужчина – это товар, за который на невольничьем рынке могут хорошо заплатить. Так же, впрочем, как и богатый, за которого можно получить  выкуп. И тогда…

Стоишь себе в цепях на рынке где-нибудь в странах Кавказа или Персии, а мимо тебя проходят деловые люди в диковинных одеждах и говорят что-то на незнакомом языке, но их разговор понятен рабу, ожидающему своей участи.

Покупатель недовольно бурчит:

– Нынче и раба хорошего уже не встретишь. Где вы только таких дохляков добываете? Как ни приду на базар – одни только доходяги! Зато цены какие заламывают – ни стыда ни совести!

Но продавец возражает:

– То было раньше. А сегодня, ты только посмотри: мы сегодня пригнали свежий товар! Не проходи мимо, посмотри, каких парней я сегодня продаю.

Покупатель останавливается, недоверчиво смотрит на стоящих перед ним в цепях людей.

– Да, вроде бы ничего… Откуда они?

– Из Таврии и с берегов Меотиды.

– Из Таврии? Меотиды? Никогда не слышал про такие места. А это где?

– Ну, это там, далеко на западе, где живут дикие греки, у которых нет ни законов, ни приличия, ни настоящих представлений о богах. Не проходи мимо, любезный! Посмотри на товар, пощупай его собственными руками.

Перс, остановившись, щупает, заглядывает им в зубы. А потом долго торгуется и нехотя платит деньги. Всё-таки товар и в самом деле хороший. И потом рабы, звеня цепями, идут туда, куда прикажут. Там, на месте, над ними потешаются малые дети, а они и слова сказать не могут. Местные женщины не видят в них мужчин и смотрят как на скот. И до самой смерти они делают то, что прикажут: непосильно работают, едят впроголодь, терпят побои и унижения, а затем умирают на чужбине как собаки…


Но перед тем как этот товар выгодно продать, им нужно завладеть, а вся штука в том, что товар этот обладал разумом, волей и силой, не хотел, чтобы им завладели! Вот почему все гребцы были такими злыми. Перед ними стояла подобная картина, и каждый прекрасно знал, что ему предстоит в случае победы пиратов.

Квадратный, которому досталась пика, вырвался первым и тут же проткнул ею нападавшего на него великана, похожего на медведя. Тот охнул от боли и, хрипя, рухнул на палубу, заливая её кровью, хлеставшей из зияющей раны в груди. Вторым ударом Квадратный кого-то перебросил за борт, но при этом сломал наконечник пики, которая при ударе вонзилась в металлические латы.

Асандр, когда у него на каждой руке повисло по человеку, стукнул их лбами и отбросил обмякшие тела в сторону. Но в следующие мгновение двое уже накинули на Квадратного петлю и потащили к себе на корабль. Ведь это была явно хорошая добыча – дорогостоящий раб…

Фан и Асандр бросились на выручку Квадратному. Фан разрубил ударом короткого меча верёвку, за которую того тащили, а Асандр, у которого оружия в руках не оказалось, одного из противников уложил наповал ударом кулака по голове, а другого с такой силой перекинул через себя, что тот, грохнувшись о палубу, тут же и затих навсегда. Его третий удар пришёлся на чью-то курчавую голову, которая сразу же откинулась назад и вместе с туловищем перелетела на свою погибель в узкую щель между двумя кораблями. Щель эта то призывно размыкалась, зовя в свои объятия, то зловеще смыкалась.

Раздались угрожающие крики и ругань. Менофил со всей силой метнул своё копьё. Пронзённый  бандит рухнул на палубу, истекая кровью. Другой верзила ударил Менофила кулаком в лицо, но тут же свалился к его ногам после того, как Макарий ударил его каменным диском по голове. Менофил добил лежачего бандита копьём.

Валерий удачно поражал взбирающихся на борт врагов из лука.

Такого яростного сопротивления нападающие не ожидали. Обычно пассажиры цепенели от одного вида воинственных и страшных пиратов.

Асандр ухватил залезшего на корабль разбойника за пояс, рванул его на себя, потом приподнял и выбросил за борт. Его товарищ поднял меч и уже намеревался опустить его на голову Асандра, но тот изловчился, нырнул ему под ноги, и, обхватив их руками, резко рванул на себя. Верзила выронил меч и, словно переломившись, упал в воду.

К Асандру подоспели эллинарх Андромен, пресбевт Аристарх, капитан Евпатор. В их руках были мечи. Они атаковали бандитов, оставляя им путь к отступлению – борт корабля.  Разбойники, поняв, что силы неравны, прыгали в воду, проклиная всё на свете…

Где был в это время Христион – никто не видел. А боги посмеивались, глядя на то, как этот жалкий человечишка забился под скамейку.

Меотида сказала Афине:

– Я ему ещё припомню, как плевать в меня!

Афина кивнула:

– Горе тому, кто мечется между богами разных народов и не знает кому служить!

И только Зевс сурово пробурчал:

– Вы не болтайте, а лучше следите за тем, чтобы всё получилось так, как мы хотели!..


Осознание того, что схватка подошла к концу, пришло не сразу. Противник поспешно отваливал в сторону, отталкиваясь от корабля Евпатора шестами, несколько оставшихся в живых пиратов хотели таким образом бежать. Между тем, на борту покидаемого ими судна оставались их раненые товарищи, что пиратов, видимо, не очень-то и беспокоило.

– Они уходят! Слава богам! – радостно заорал невесть откуда взявшийся Христион.

– Пусть проваливают туда, откуда пришли, – весело крикнул Менофил.

– Ничего хорошего! Нам рано радоваться! Они могут вызвать на помощь своих, – мрачно предрёк Аристарх.

– Пираты могли утащить к себе кого-то из наших, – сказал Евпатор. – По местам! Не дадим им уйти! Рулевой, на место! Остальные, приготовились!

Христиону эта идея не понравилась.

– Пусть уходят, – потребовал он. – Зачем они нам нужны!

– Здесь я командир! – рявкнул на него Евпатор.

– Евпатор прав! – крикнул Аристарх. – Как только подойдём вплотную, прыгаем к ним на борт и убиваем всех подряд! Нельзя дать им уйти.

На пиратском корабле были поломаны некоторые вёсла, борт сильно повреждён, и вода пока ещё не поступала в корпус корабля, но при желании это разрушение можно было и увеличить.

Оставшиеся в живых на вражеском судне, увидев, что новое столкновение неизбежно, бросились в воду и поплыли к близлежащему берегу, справедливо полагая, что в таком тумане по одиночке их никто не будет преследовать. Не умевшие плавать (были и такие) и раненые сдались на милость победителей. Вражеский корабль был обыскан, а экипаж и пассажиры Евпатора пересчитаны. Выяснилось, что никто не потерялся и все целы и невредимы, если не считать нескольких ушибов и ссадин.

Пленных – раненых и целых – связали и приготовились отдать властям Пантикапеи для осуществления над ними справедливого возмездия; никакой особой добычи на пиратском корабле взять не удалось. Там не было ничего ценного, кроме оружия. Евпатор приказал матросам потопить пиратский корабль, что те и сделали с лёгкостью: сильнее проломили ударами топора повреждённый борт, и морская вода хлынула внутрь…


Корабль Евпатора весело шёл на вёслах в предрассветном тумане, который понемногу уже начинал рассеиваться. Впереди был долгожданная Пантикапея, после которой следовал узкий пролив из Меотиды в Понт Эвксинский. Настроение у всех было радостное.

Пучеглазый подошёл к связанному пирату, сидящему возле самого борта, взял его подбородок и сказал:

– Ну, посмотри мне в глаза, разбойник!

Пират отвёл глаза в сторону.

– Что? Рассчитывали на лёгкую добычу? Отвечай, разбойник проклятый!

– Да, – неохотно признался пират. – Мы специально вышли в туман, чтобы на кого-нибудь напасть!

– Вот и напали! Да не на тех! – громко заорал Пучеглазый.

Все рассмеялись при этих словах, даже Квадратный, которому смех давался так тяжело, что он начинал кашлять.

А Пучеглазый продолжал:

– Вот тебя повесят сегодня же на городской площади как собаку! Ты будешь висеть на потеху людям, и ветер будет раскачивать твой смердящий труп. Скажи: тебе не было стыдно, когда ты нападал на мирных людей?

– Не было, – огрызнулся пленный, выплёвывая из окровавленного рта зуб.

– А может, лучше прямо сейчас перебросить вас всех за борт? Жалко, что здесь не водится акул и мурен. Но вы и так бы утонули… Эй, Евпатор, а давай-ка их выкинем за борт?

– И не думай даже! – прикрикнул на него Евпатор. –Пусть восторжествует правосудие. Другие негодяи должны знать, что их ожидает, если они займутся этим поганым ремеслом. Наверняка на городской площади в толпе среди мирных и честных жителей будут такие же пираты. Вот пусть смотрят на то, что их ждёт!

Пресбевт и эллинарх подошли к капитану, и Аристарх спросил:

– Твои люди молодцы! Но кто были эти двое славных воинов, которые столь доблестно сражались?

– Это ты кого имеешь в виду? – не понял Евпатор. – У меня все сражались отлично.

– Я имею в виду того смуглого мужчину и молодого парня, которые так лихо раскидывали пиратов, – пояснил Аристарх.

– Так это же наши гребцы – Фан и Асандр, – ответил Евпатор.

Христион вздрогнул при этих словах.

– Это какой такой Фан, и какой Асандр? – подозрительно спросил он, тревожно переглядываясь с сыном.

– Так это те двое, без которых мы никак не могли отправиться в путь, – пояснил Евпатор. – Боги не хотели нас отпускать без них. Стало быть, их любят боги!

Аристарх, связав разрозненные факты между собой, кое-что начал понимать: предсказатель Филон, который на самом деле никаким Филоном не был, задержка корабля, и вот теперь – именно эти двое!.. Несомненно, они любимцы богов!

– А где они сейчас? – спросил он.

– На вёслах, где же им ещё быть? Сейчас у них вахта.

– А ты позови их сюда, – сказал Аристарх. – Пусть их подменят. Я хочу с ними побеседовать.

– И о чём с ними беседовать? – удивился Христион. – За что им такая честь, чтобы мы ещё с ними беседовали? Наше место здесь, а их – там. Лучше допросить пленных.

– С ними всё понятно, – ответил Аристарх. – Боги сыграли с ними злую шутку: они нарочно направили их к нам, на верную погибель! А ты, Евпатор, будь любезен, выполни мою просьбу: приведи тех двоих гребцов. Мы с Андроменом хотим на них посмотреть и побеседовать.

Всегда молчаливый Андромен кивнул головой в знак согласия.

Евпатор отдал распоряжение, и вскоре двое гребцов предстали перед глазами пресбевта и эллинарха.

– Вы доблестно сражались, – сказал Аристарх. – Но кто вы такие? Мне кажется, я вас уже видел раньше.

Фан гордо ответил:

– Я родной брат находящегося здесь Христиона, который делает вид, что не знает меня, потому что не хочет делиться наследством нашего отца, а это мой юный друг Асандр, сын кузнеца Антисфена – того, которого сам Зевс считал ровней самому Гефесту.

– Презренный самозванец! – от негодования Христион побагровел и затопал ногами. – Мало того, что ты дерзко набиваешься ко мне в родственники, выдавая себя за моего горячо любимого покойного брата, так ты ещё берёшь на себя наглость что-то заявлять от имени самого Зевса. Откуда тебе знать, презренный, кого  Зевс считает равным Гефесту, а кого нет? Ты что, знаком с ним!?

– Знаком! – гордо ответил Фан. – И не тебе говорить о Зевсе и других олимпийских богах, отступник! Запомни: боги на моей стороне, а не на твоей. И возмездие тебе грядёт, и ты от него никуда не денешься!

Аристарх молча переводил взгляд с одного брата на другого, но так ничего и не сказал в ответ на слова Фана. Вместо этого обратился к Асандру.

– А ты, юноша, кто такой и чего хочешь от жизни? Зачем проник к нам на корабль?

Асандр ответил просто и честно:

– Я хочу участвовать в олимпийских агонах. В Танаисе мне не позволили участвовать…

– А! Слышал, слышал, – перебил его Аристарх. – Это тебя отстранили за то, что ты не тренировался с нашими элланодиками?

– Меня. Но в Горгиппии я не нарушу данный богами порядок и буду тренироваться с элланодиками. Мне нужно обязательно победить!

– А почему тебе так хочется участвовать в олимпийских играх в Горгиппии? – спросил пресбевт.

Асандр ответил, не задумываясь:

– Я хочу победить и в награду за победу получить обещанную тобою твою дочь Динамию!

При этих словах скромно стоящая за спиной отца Динамия так и ахнула. Отец повернулся к ней и тихо проговорил:

– Дочь моя! Я не знаю, победит этот юноша или нет, но мне нравится его решимость! Ну что же, время покажет! Не ты один стремишься к этой цели. А ты, Динамия, не должна слушать мужских разговоров. Иди на своё место, и чтобы я тебя больше не видел на палубе до тех пор, пока мы не прибудем в Пантикапею!

Динамия покорно удалилась, а Аристарх повернулся к присутствующим претендентам на руку его дочери и тихо, чтобы его голос не донёсся до её ушей, вымолвил:

– Ну, а вы что, молодые люди, скажете на это?

– Я не знаю, что я должен сказать, – ответил Валерий.

– Мне нечего сказать, – сказал Макарий.

– Мне тоже нечего сказать, – повторил Менофил.

Он в это время рассматривал себя в зеркало. Его тревожил синяк под левым глазом, который он получил в короткой стычке с морскими разбойниками. До начала игр было далеко, и он надеялся, что скоро всё пройдёт. А синяк свидетельствовал о том, что он принимал активное участие в стычке. Сильный, уверенный в себе – Менофил любил себя таким. Думал, что его никто по-настоящему не знает и не понимает, даже боги. Ему казалось, что он сумел всех запутать и гордился этим безмерно. Чувствовал себя почти что богом, которому удавалось то, что большинству было не по силам. Соревновался с самим собой, всё реже получая от этого удовольствие, но остановиться уже не мог. Ненавидел Асандра за то, что должен был ему улыбаться. Ненавидел Макария за то, что так и не соревновался с ним в метании диска. Ненавидел всех за то, что они рукоплескали другим. Ему казалось, что именно он – кусочек золота, который нужно лишь чуть потереть суконной тряпочкой, чтобы все увидели, как он блестит.

– Мне странно слышать такой ответ, – сказал Аристарх. – У вас появился новый соперник, а вас это как будто не волнует.

В душе Христиона теснились противоречивые чувства: с одной стороны, он знал, что этот мальчишка Асандр владеет какими-то тайнами, доставшимися ему в наследство от отца; с другой стороны – этот бродяга Фан, неизвестно откуда взявшийся. Совершенно ясно, у него что-то на уме. Мальчишка ничего не понимает и лишь игрушка в руках этого хитреца.

– Что тут долго говорить, – сказал Христион. – Мы посмотрели на этих людей, а теперь пусть они возвращаются на своё место и садятся за вёсла. Мы пассажиры на этом корабле, а они наши гребцы!

Аристарх хитро прищурился и сказал:

– Любезный Христион, этот парень и его учитель только  что спасли нас от пиратов. Они едут в Горгиппию, чтобы участвовать в агонах, и не должны слишком сильно уставать.

– На то они и гребцы, чтобы уставать! – возразил Христион.

Аристарх обратился к молодым людям, стоявшим рядом:

– Скажите, разве это честно, что один участник горгиппийских агонов будет трудиться, а другие будут отдыхать и набираться сил? Ведь самое главное – это честность!

Валерий сказал:

– Я пойду на место Асандра и буду грести, а он пусть пока отдохнёт.

Макарий сказал:

– А я пойду на место Фана и буду грести за него. Он доблестно сражался. И пусть немного отдохнёт.

– Как жаль, друзья, – улыбнулся Менофил, – что вы опередили меня, а то бы и я сел на место одного из этих гребцов.

Аристарх многозначительно усмехнулся, но ничего не сказал, а корабль всё шёл и шёл по своему назначению, и ему было безразлично, кто там сидит на вёслах.

Постепенно туман рассеялся, а утренний ветерок надул парус и увеличил скорость корабля.

– Далеко ли до Пантикапеи? – спросил Андромен.

– К полудню будем на месте, – откликнулся капитан.


Как и говорил капитан, к полудню на горизонте показалась Пантикапея. Туман растаял, и хорошо был виден причал, корабли, стоящие у причалов…

Евпатор взял рулевые вёсла и сам управлял швартовкой.

– Здесь будем недолго. Пополним запас воды. На берег, если пойдёте, далеко не уходите. Здесь неподалёку есть таверна. Там можно выпить хорошего вина, – сказал он Аристарху.

–  И я хочу почувствовать землю под ногами. Ох, и измотала меня качка, – сказал Христион.

Когда корабль пришвартовался к причалу и все сошли на берег, Асандр подумал: «Хорошо бы окунуться, пока стоит корабль». Он сбросил одежды, сандалии и прямо с верхней палубы бросился в воду. Прохладное море подхватило его и понесло на волнах, смывая пот и усталость.

Вернувшись на корабль, Асандр подошёл к Фану, сидящему на корме.

– Мы сойдем на берег? – спросил он.

– Я бы не хотел. Лучше отдохни! Чего даром бродить по чужому городу?

Асандр решил во всём следовать советам друга и сел рядом. Мокрые волосы ниспадали на глаза, и Фан протянул ему гребень, сделанный из слоновой кости и купленный им когда-то в Индии.

– Приведи себя в порядок!

Асандр расчесал свои кудри. Небесного цвета глаза излучали тёплый свет. Загоревшая кожа в свете солнца отливала бронзовым блеском.

– Интересно, Динамия пойдёт с отцом или останется на корабле? – спросил Фана Асандр.

– Даже не думай, если не хочешь всё испортить! Сначала нужно победить в Горгиппии!

– Но я не могу о ней не думать!

– Это очень плохо! Она тебя отвлекает, и ты можешь проиграть! Великан из Пантикапеи один чего стоит?! Здесь одной хитрости и техники мало. Нужна и сила! Я доволен, что мы нанялись гребцами на этот корабль. И до игр нужно будет обратить внимание на силовые упражнения…

– Как скажешь…


Но наши друзья всё же вышли на берег и оказались на городском рынке. Морские разбойники были тотчас же переданы на попечение местных властей, а портовый смотритель Панкрат Лемносский сказал своему давнему другу Евпатору:

– Не торопись, любезный Евпатор, с отходом.

– Как же не торопиться, – удивился Евпатор, если мы спешим на олимпиаду. Хотя, конечно, время у нас ещё есть в запасе. Но вдруг непогода, и тогда что?

– Дело в том, что в последнее время между пиратами начались раздоры и соперничество. Они разбились на несколько мелких групп, и каждая решила действовать самостоятельно. Поэтому сейчас нужно быть особенно осмотрительными. Сегодня в сторону Горгиппии должны выйти ещё два корабля, вот вместе и пойдёте.

В скором времени выяснилось, что обещанные два корабля уже готовы к выходу и только ждут команды от Панкрата, который велел без его разрешения в море не выходить.

– И чего мы ждём, Панкрат? – спросил его Евпатор. – Мы уже готовы к отплытию, так не пора ли нам отчаливать?

– Подожди ещё немного, – попросил Панкрат. – Дело в том, что есть ещё один корабль. Если он с вами сейчас не отойдёт, то ему придётся задержаться в ожидании других кораблей, идущих в ту же сторону. В одиночку не каждый рискнет выходить в море. Только такие отчаянные смельчаки как вы смогли позволить себе столь безрассудный поступок. Да и то, я думаю, это оттого, что вы не знали, что делается на морях.

Евпатор не стал возражать, а присёл на брёвна, лежащие на причале. Там уже сидели несколько купцов необычного вида с тех самых двух кораблей, с которыми вместе они должны были вот-вот отплыть.

– Здравствуйте, добрые люди, – сказал Евпатор. – Откуда вы к нам прибыли, из какой страны?

Купцы заулыбались, закивали головами, но лишь один ответил Евпатору на греческом языке, впрочем, с очень сильным и необычным акцентом:

– Мы китайские купцы, понимаешь? Возвращаемся домой.

– А что привозили? – спросил Евпатор.

– Шёлк привозили, слоновую кость привозили, себя привозили… а теперь идём домой! Дома очень скучаем… Дано не был дома. У вас кое-что купили…

– Есть что взять и у нас? – удивлённо спросил Евпатор. Ему всегда казалось, что Китай – волшебная страна, где есть всё.

Китаец перевёл его слова своим друзьям, и те засмеялись, закивали головами, и Евпатор без перевода понял их ответ: есть, есть! Собравшиеся вокруг матросы из экипажа Евпатора с изумлением смотрели на людей в необычных одеждах и с круглыми лицами. Жёлтый цвет их кожи, щелочки глаз, – всё в них было необычным.

– А каким путём будете возвращаться домой? – спросил Евпатор.

– Сначала Колхиду пойдём, потом с караваном пойдём… в Армению, в Персию пойдём, а после другие страны пойдём. Далеко домой!

– Не страшно идти по суше? – спросил подошедший Аристарх.

– Не страшно, не страшно. Почему страшно? На море страшно – можно утонуть, страшно, и пираты – очень много! В Китае тоже море есть, большое море есть, но там нету пиратов… Пираты это нехорошо! А на суше мы ничего не боимся: нанимаем воинов, никто не нападать на такой караван.

– Должно быть, вы много интересного видите на своём пути, – сказал Асандр, тяжело вздохнув.

Китаец хитро ухмыльнулся и сказал:

– Много, много. Очень много! Хочешь ехать с нами? Будешь жить у нас. Мы тебя женим! Семья – это хорошо! Ещё ни один ваш человек не был у нас, ты будешь первым.

– Неправда, – сказал Фан. – Я бывал у вас и даже немного знаю ваш язык. – Он что-то сказал по-китайски, и купцы изумлённо переглянулись при его словах.

Они почтительно ответили Фану, заулыбались и закивали головами. Но разговора не получилось: пришедший Панкрат подал команду отчаливать.

– Но где же ещё один корабль, о котором ты говорил? – спросил Евпатор.

– Он стоял немного в стороне и сейчас уже отчалил, чтобы догнать вас. Это купцы из Египта, они тоже держат путь в Горгиппию.

– Пора! Все на борт! Отплываем! – крикнул Евпатор.

Капитан был радостно возбуждён. День хода, и они должны к вечеру увидеть берега Горгиппии. Он был исполнен желания скорее добраться до заветной цели.

Пролив прошли довольно быстро. А когда вышли в Понт Эвксинский, Аристарх сказал дочери:

– Попрощайся с Европой! Таврия – это была Европа, а Горгиппия – это уже Азия.

Понт Эвксинский встретил их на удивление тихими волнами, и сердце Евпатора обрадовалось. Он, выросший на этом море, знал, что здесь порою бывают очень суровые штормы, при которых даже такой короткий путь может задержаться на неделю.

10.

Фан и Асандр снова были на вёслах. Аристарх предложил было, чтобы их сменяли другие участники будущих горгиппийских игр, но Фан отказался.

– У меня и Асандра свой путь на олимпиаду. И пусть он будет трудным, но зато это будет наш собственный путь.

Для Асандра Фан был таким авторитетом, что он и не подумал что-то добавить к этому. Фан считает, что мы должны идти своим путём, – значит, правильно считает!

Пресбевт и эллинарх переглянулись, молча кивнули, хотя было видно, что они удивлены. Евпатор тоже ничего не сказал; ему показалось, что такое рассуждение не может исходить от смертного человека и здесь присутствует что-то божественное, во что лучше не вмешиваться. А Христион ухмыльнулся и подумал: «Вот и пусть сидят там внизу! После гребли им будет не до агонов!».

Гребцы, прознав, что среди них находится будущий участник горгиппийских агонов, очень удивились. Пучеглазый выразил всеобщее мнение:

– Ну, раз уж ты пробираешься на эти игры с таким трудом, то, стало быть, непременно победишь. Боги любят упорных и не любят тех, кто получает всё готовенькое от жизни.

Отношение обитателей нижней палубы к новеньким, появившимся у них столь внезапно, потеплело. Квадратный помнил, как и кто его выручал во время схватки с пиратами. Дружелюбно улыбаясь, он сказал Асандру:

– Как ты думаешь, кто из нас двоих сильнее?

– Ты, конечно, – не задумываясь согласился Асандр.

– Если бы мы с тобою стали бороться, кто бы из нас победил?

– Так ведь это легко можно проверить! – крикнул со своего места Длинноносый.

Все одобрительно закричали.

– Но только не на корабле! – пресёк все разговоры на подобные темы Пучеглазый, который пользовался безграничным авторитетом. – Вот прибудем в Горгиппию, там пожалуйста. А в пути – какое может быть баловство?

Но Квадратный высказал неожиданную мысль:

– А я и в Горгиппии не захочу бороться с Асандром.

– Это почему же? – выкрикнул кто-то из гребцов на задней скамейке. – Боишься, что ли?

– Ничего я не боюсь, – возразил Квадратный, – да только Асандр мне теперь друг на всю оставшуюся жизнь. Как же я с ним смогу бороться? Разве что в шутку! Но в шутку неинтересно. Бороться надо всерьёз! А кроме того: он явно ловчее меня. У меня, оттого что я всё время сижу на вёслах, сила есть, а вот прыткости никакой.

– Для того чтобы бороться, вовсе не обязательно быть врагами, – сказал Фан. – Я ведь не враг Асандру, а сколько раз мы с ним боролись! То я его укладывал на землю, то он меня… Давай, мы и тебя научим бороться. На этих агонах ты уже вряд ли сумеешь успешно выступить, но в другой раз – непременно!

– Поздно мне уже, – сказал Квадратный грустно. – Я люблю море, и всё то время, что нахожусь на суше, только и думаю о нём. – Потом многозначительно добавил с тоской в голосе: – Здесь лучше, чем там!

Впрочем, вести дружеский разговор, идя на вёслах, не так-то просто, поэтому наши гребцы, у которых было желание выплеснуть эмоции, запели. Асандр не знал слов, не смог поддержать новых друзей, а только молча делал своё дело, да ещё думал: «О боги! Как велик и прекрасен мир! Ещё недавно я не знал этих людей, а они меня, и я никогда не слыхал этих удивительных песен, а сейчас… Мы скоро сойдём на берег, и я навсегда расстанусь с этими людьми. Вряд ли Евпатор станет дожидаться окончания игр. Назад, в Танаис, мы поплывём уже на другом корабле…»


Выйдя из пролива, караван судов стал двигаться таким образом, чтобы азиатский берег постоянно находился в пределах видимости. Евпатор знал простую примету города Горгиппии: как только равнина на азиатском берегу закончится и начнётся резкое повышение береговой линии, так, стало быть, Горгиппия и достигнута. Этот благословенный город находился как раз в том самом месте, где начинались горы. За этими горами жили другие народы, которые не всегда были дружелюбны. Впрочем, они враждовали и друг с другом.


Громовержец со своей высоты внимательно наблюдал за караваном судов, спешащих в Горгиппию.

– Может быть, мне поднять бурю и потопить эти кораблики? – предложил Посейдон Громовержцу.

– Это ещё зачем? – удивился Зевс.

– Кто спасётся, те и лучшие… – улыбнулся Посейдон.

– Тебе только бы корабли топить, – укоризненно покачал головой Зевс. – А знаешь ли, что Динамия, за судьбой которой я слежу, не умеет плавать?

– Я этого не знал, но ведь в моих силах помочь ей…

Зевс покачал головой:

– Не надо, Посейдон, никаких бурь на море. Пусть спокойно плывут и достигнут желаемой цели. И пусть это спокойствие их введёт в заблуждение.

Тана, стоящая тут же у трона Зевса, робко спросила Громовержца:

– О всемогущий! Позволь мне на время оставить мою реку и войти в эти земли, чтобы помочь моему любимому сыну!

Меотида тоже попросила разрешения у Зевса помочь своему племяннику.

Зевс усмехнулся и ответил так:

– Разрешаю вам сделать всё то, о чём вы меня сейчас попросили, но лишь при одном условии: вы не будете появляться перед людьми в своём собственном обличии, и они не должны будут догадываться о том, кто вы такие. Если боги слишком часто будут являться перед людьми в собственном виде, то люди могут подумать, что в этом нет никакого чуда, и будут меньше нас уважать. Скоро в Горгиппии состоятся агоны, и тогда только я явлюсь к людям, чтобы наградить победителей. А пока можете делать то, что задумали, – на то ведь вы и боги, чтобы управлять судьбами людей.


На море вдруг поднялось волнение, и Евпатор стал беспокоиться. Он не знал, что в это самое время на Олимпе шёл разговор Посейдона с Зевсом и бог морей просил у Громовержца позволения поднять бурю и потопить корабли… Он уже начал было плескаться волнами, но Зевс не разрешил, и Посейдон угомонился. А Евпатор только и увидел, как море, всколыхнувшись, вдруг утихомирилось и затем застыло, всем своим видом стараясь показать, что это вообще не вода, а стеклянное зеркало.

Евпатор лишь пробормотал недовольно:

– Ты только посмотри, какие чудеса происходят! От этого Понта Эвксинского только и жди подвохов! Разве можно представить себе что-нибудь подобное в других морях?! Хотя…

Он вспомнил, что читал когда-то у Гомера: кораблям греков нужно было пройти от Трои до Греции. По сложности этот маршрут был таким же. Но богам было угодно, чтобы поднялась страшная буря и разметала и потопила корабли. Вот что может сделать воля богов!

– Эх, ветерку бы сейчас немножко! – опять пробормотал Евпатор. – Тогда скорее бы дошли до Горгиппии, ведь тут уже совсем недолго, но идти на вёслах не просто, и хорошо, если к вечеру мы будем в благословенной Горгиппии!

Но боги как будто не слышали его просьбы. На зеркальной глади моря наступило спокойствие. Евпатор был опытным моряком и знал, что течение здесь встречное и гребцам сейчас особенно тяжело. Подумал тревожно: «Ну что же, если богам так угодно, мы будем на месте только поздно вечером, а то и ночью…»

Динамия, глядя на зеркальную гладь моря, спросила отца:

– А что, батюшка, скоро ли Горгиппия?

– Скоро, дочь моя, скоро, – ответил Аристарх. – К вечеру, если ничего не случится, мы придём. Или ночью.

Динамии показалось, что до вечера пройдёт целая вечность. И всё это время она будет томиться в ожидании… А кто-то же из этих славных парней победит и станет её мужем! Но кто? Отец сказал: если победят двое или больше, тогда она сама будет выбирать, кто из них ей дороже, и она не сомневалась в том, кого ей выбрать! Но если не победит никто – тогда что?

Набравшись духу, она тихо спросила отца:

– Батюшка, а что будет, если не победит никто из танаитов?

Аристарх удивился смелости дочери. Но гневаться не стал.

– Если из танаитов никто не победит,  будут славные молодцы из Горгиппии, или из Пантикапеи, или из Феодосии, а может, и из Фанагории. Конечно, я бы хотел, чтобы победил кто-то из танаитов. Тогда тебе не придётся уезжать от меня в далёкие края и мне доведётся ещё подержать на руках своих внуков, но, если уж так богам будет угодно, ты покинешь меня и переедешь в Таврию или в Горгиппию. А мне придётся покорно принять это решение богов.

Динамия почувствовала, как тревога входит в её душу. Об этом не хотелось даже и думать!

Молодые участники будущей олимпиады тоже с волнением смотрели на новые для них берега. Но самые тревожные мысли были у Менофила. Очень уж ему хотелось победить на этой олимпиаде и получить дочь Аристарха, стать наследником его богатства и влияния, а затем и завладеть всем Танаисом! Но как сделать это, если на той же олимпиаде будет выступать так некстати появившийся Асандр! И ещё – этот проклятый Фан! Менофил шёпотом спрашивал отца: в самом ли деле этот Фан – его родной брат? Христион злился и не хотел ничего отвечать, и Менофил понял: наверное, так оно и есть. Но что из этого следует? Может, для отца это плохо, а для него – очень даже хорошо! И тогда что?

Задав себе этот вопрос, он поёжился от страха: предать отца – разве такое возможно? «А почему бы и нет? Если ему можно было предать родного брата, то почему мне нельзя поступить так же по отношению к отцу?».

– Не о том ты думаешь, сын мой! Не о том! – сказал Христион.

– А о чём мне думать, батюшка? – тихим и почтительным шёпотом спросил Менофил.

– О победе! – прошептал одними губами отец. – Смотри: даже на море нет ветра! Всё притихло, всё затаилось перед великими событиями. А у тебя – ветер в голове.

– Я и так только о ней и думаю беспрестанно, – ответил Менофил.

– Плохо думаешь. Ещё сейчас, до выхода на берег, мы должны договориться об очень  важных вещах. Потом будет поздно.

Менофил удивился:

– А что я должен буду сделать, батюшка?

– А то и должен будешь сделать, что я тебе сейчас скажу. Есть у меня кое-какие мысли. Но давай-ка отойдём на нос корабля – очень уж я опасаюсь, что нас кто-нибудь услышит.

И уединившись, полагая, что находятся в полном одиночестве, и не обращая никакого внимания на альбатроса, усевшегося рядом с ними на голове деревянной статуи, украшавшей нос корабля и изображавшей богиню Артемиду, они продолжили прерванную беседу.

Альбатрос внимательно смотрел на них, поворачивая голову то одним боком, то другим, а когда их беседа закончилась и они удалились в кормовую надстройку, он взмахнул крыльями и с жалобными криками улетел куда-то вдаль…

– Ну, вот тогда всё у нас должно быть хорошо, – сказал Христион, усаживаясь на скамью и наливая себе вина.

Менофил тоже потянулся за вином, но ювелир, как раз набравший в рот вина, замахал на него руками.

– Но почему? – возмутился сын.

Христион, сделав глоток и не получив от вина никакого удовольствия, сказал сыну:

– Не мне участвовать в агонах, поэтому-то мне можно. А тебе нельзя!

Менофил не стал возражать. Он это и раньше знал: отец у него умнейший человек.


Наступил вечер, а до Горгиппии было всё ещё далеко. Берег был равнинным, гор не было видно даже на горизонте, а это означало, что гребцам предстояло ещё много работы.

А потом стали сгущаться сумерки и вместе с ними на берег стали наползать огромные глыбы тёмных туч. Они походили на горы, но, каждый раз, когда Евпатор приближал корабль к берегу, он убеждался в том, что это был всего лишь обман зрения.

Капитан Евпатор был умным человеком и сразу понял, что это означает: боги играют с ними в какие-то игры! В самом деле, ведь неспроста же тучи проползали с такою точностью по-над берегом и никак не касались моря! Было такое впечатление, что их что-то не пускало.

Новое открытие поразило его: шедшие с ним в одном караване три других корабля незаметно исчезли. Они не могли утонуть в тихую и безветренную погоду; скорее всего, уже причалили к берегу, приняв за горы эти огромные тучи, либо как-то незаметно проскочили вперёд. Как и когда они это успели сделать – было совершенно непонятно. Но факт оставался фактом: корабль Евпатора был теперь совершенно одинок.

«Что-то происходит!» – прошептал он с тревогой.

И в самом деле: была уже тёмная ночь, и Евпатор с изумлением смотрел на яркие звёзды над головой. «Здесь чистое звёздное небо, а там – тучи! Разве такое бывает? Что же они, эти боги, задумали? Неужели я чем-то прогневил их?»

И вдруг разом всё понял: в свете вышедшей на небо луны он вдруг чётко увидел силуэты гор – ещё невысоких в этих местах, но гор! Никаких облаков на берегу уже не было.

«Вот они чего хотели: чтобы мы проскочили мимо Горгиппии!» – пронеслось у него в голове.

И тотчас же отдал приказ поворачивать назад.

Теперь они шли возле самого берега, опасаясь натолкнуться на подводные камни, которые в изобилии торчали в здешних водах. Евпатор знал, что на этих недобрых камнях многие корабельщики закончили свой путь, разбросав по окрестным скалам деревянные обломки кораблей и похоронив на дне моря свои товары.

Шли медленно. Евпатор стоял на носу и всматривался в берег, который был теперь по правую руку от него. Все пассажиры и свободные от вахты гребцы, пребывая в величайшем волнении, толпились позади него. Работа гребцов, находящихся на вахте, облегчалась тем, что теперь-то они плыли по течению.

Евпатор взглянул на звёздное небо, громоздившееся над ними, и подумал: «О, боги, позвольте же нам войти в гавань Горгиппии без всяких затруднений!»

Капитан умел читать по звёздам и находить нужный курс. Он в своих молитвах общался с богами, и они всегда прислушивались к его словам. Боги уважали этого мореплавателя и берегли его.

Горгиппия возникла на горизонте внезапно, и путешественники, увидев её, громко выражали свою радость!

– Видите чёрные силуэты гор? – спросил Аристарх. – Именно там Геракл убил орла, терзавшего Прометея тысячи лет, и спас его от цепей.


Город раскинулся между Понтом и рекой Гипанис. На севере его тянулась гряда высоких гор. Эти места эллины называли высокомерно Скифией по имени народа, который там жил, и богам так стало угодно, что бы на их землях греки поставили Горгиппию. Так уж было принято: называть места по имени народов, которые в них жили. В нижнем течении рек Гипанис и Борисфен жили каллипиды, или как их ещё называют – эллино-скифы. Такое имя они приобрели, потому, что их земли граничат с владениями эллинского города-государства Ольвия.

На берегах Меотиды, между реками Герросом и Танаисом, жили скифы, подчиняющиеся своему царю. Их  называли царскими. По восточному побережью Меотиды до реки Гипанис жили меоты – воинственный народ, похожий на скифов, но сам себя к ним не относящий.

Когда-то здесь жили киммерийцы и называлось их царство Киммерийским Боспором. И где они теперь? Их изгнали скифы, и они ушли.

Город назвали по имени наместника царя в Синдике. Его дочь Комосария стала супругой следующего боспорского царя – Перисада. Новое имя городу – Горгиппия – дали в знак признательности наместнику за великие деяния.

Далеко в море простёрся песчаный равнинный берег, образующий великолепную бухту. Если обогнуть этот мыс, открывался город, стоящий на высоком берегу. За ним виднелись горы, почти отвесно спускающиеся к морю.

Чёрное покрывало ночи очистилось от туч, и по бескрайнему океану неба поплыла Луна, освещая путь холодным светом. Звёзды мерцали, и ничто не напоминало о грозных событиях, случившихся недавно.

Тьма медленно и плавно сползала на землю, и слышен был только шум прибоя. Горели факелы, освещая причал.

Пристань расположилась в некотором отдалении, и её от города отделяла лесная таинственная глушь.

Пассажиры, воздав благодарность богам за то, что избежали плена и благополучно доплыли до места, поблагодарили капитана корабля и сошли на берег. Матросы помогали им спускать на берег их пожитки.

Евпатор посмотрел на Фана и Асандра, которые также потянулись к выходу.

– Куда же вы торопитесь? – спросил он. – Я вам ещё не заплатил за ваши труды.

Фан ответил:

– Любезный Евпатор! Ты достойный человек, и это мы должны были бы тебе заплатить за то, что ты помог добраться нам до Горгиппии, но у нас денег для этого не очень много. Спасибо тебе за всё.

Сказав это, он поклонился капитану и неспешно побрёл по сходням туда же, куда и все, – на поиски ночлега.

11.

Пассажиры сошли на берег, а вздохнувший облегчённо экипаж поел после всех трудов и расположился на ночлег. Евпатор к этому времени по-хозяйски распорядился выставить охрану – чтобы корабль не подвергся неожиданному нападению с берега или чтобы на него не проникли обыкновенные воры; сигнальные огни были зажжены, и теперь всем свободным от вахты делать было нечего. Вот и капитан тоже лёг спать.

Ночь была тёплая, и он постелил себе прямо на палубе, поближе к тому борту, что был обращён к берегу – так, чтобы в случае чего можно было бы сразу вскочить – мало ли какая опасность! Улёгшись на овчину, он всмотрелся в огромное звёздное небо над собой. Подумал: «Там, должно быть, прямо сейчас боги решают какие-то важные задачи. Они там, а мы здесь. Они такие большие, а мы такие маленькие; они там решают, а мы тут подчиняемся». Неожиданно он догадался, почему боги проявляли такой интерес именно к его кораблю: «Да ведь всё очень просто! Ведь только на моём корабле плыли участники будущих горгиппийских игр, а они и есть настоящие любимцы богов. И кто ж, как не они? Не я же? Я-то всего лишь перевозчик. Хотя, видимо, тоже необычный, если уж мне доверена такая честь… Спасение-то от кого может прийти? Только от богов и героев! А они герои. Или хотят стать таковыми…».

Думая так, он успокоился и заснул, убаюкиваемый лёгким покачиванием корабля, стоявшего у причала. «Мир прекрасен и справедлив», – вот это и была та последняя мысль, которая промелькнула у него в сознании перед тем, как он погрузился в сон.


Аристарх, между тем, послал нанятого на берегу гонца к своему другу Алкимену, пресбевту Горгиппии, с вестью о своём благополучном прибытии с дочерью и эллинархом Андроменом.  Алкимен не заставил себя долго ждать, и в скором времени к пристани подкатила коляска, запряжённая в красивую тройку гнедых лошадей. Её сопровождали два всадника с факелами – и это означало, что пути пассажиров корабля расходятся и ночлег у них будет в разных местах. Знатные гости уселись в коляску.

Как только они отъехали, Христион громким и не допускающим возражения голосом заявил:

– В чужом городе мы должны держаться вместе. Поэтому пойдём сейчас в трактир, который мне хорошо знаком, и там заночуем. А уже завтра, как положено по существующему обычаю, вы представитесь местным элланодикам, они внесут вас в свои списки и вы сможете готовиться к агонам.

Священная роща, посвящённая Артемиде, отделяла линию причалов и портовых сооружений от города. Они зажгли фонарь и вместе со своим предводителем двинулись вперёд. Поравнявшись со статуей богини и аркой, которые стояли на входе в священную рощу, словно бы беря её под своё покровительство, они почтительно остановились, чтобы воздать должное мраморному изображению вечной девственницы.

– Вы только посмотрите, – удивился Макарий, – как красиво сделано – статуя и ещё арка!

– Ну и что здесь удивительного? – не понял Менофил.

– Ведь я могу войти в рощу, минуя арку, – сказал Макарий.

С этими словами он обошёл статую и арку оказался в роще.

– Но тогда над тобой не будет простираться благословение Артемиды! – возразил Валерий. – А оно тебе ещё очень пригодится, ведь тебе предстоит участие в играх!

Никто не увидел в темноте, как побледнел Макарий. Он вернулся и, поклонившись статуе, прошёл под аркой.

Христион прикрикнул на молодых людей:

– Ну, чего замешкались-то? Идём дальше! – Пропустив вперёд молодых людей, он похлопал богиню по мраморному заду и тихо добавил, чтоб другие не слышали: – Ах, какая красотка! И стоит здесь совсем одна! Даже у богов нет разума: как можно такую красивую женщину лишать радостей супружеской жизни!

Фана и Асандра он в расчёт не принимал – те шли сзади. Они услышали его кощунственные слова и переглянулись, но вдруг застыли от ужаса, увидев, как в темноте грозно блеснули глаза мраморной статуи.

Фан и Асандр почтительно поклонились богине.

Путь через рощу шёл вдоль отлогого оврага за высокий холм, где сквозь решётку редких деревьев угадывался в жёлтом свете ковчег луны.

Асандр тихо спросил Фана:

– А ведь и правда: что означает эта арка? Это так удивительно! Если бы хотя бы забор был, не позволяющий пройти мимо неё!..

– Всё очень просто, – ответил Фан, – пройдя под аркой, мы вступили в пространство, которое находится под покровительством этой богини.

– А разве так бывает?

– Бывает, бывает! И в твоей жизни уже было. Ты думаешь, тот островок в дельте Таны, на котором ты вырос, это так просто? Вот так же и сейчас: мы сначала вошли в это пространство, а потом выйдем. Под конец дороги наверняка будет такая же арка!

Асандр усомнился, но промолчал.

Среди идущих впереди, между тем, завязался разговор совсем на другую тему:

– Болван ты, Макарий, – тихо проговорил Менофил, – и чего тут рассуждать особо? Они же не ровня нам! Пусть плетутся себе за нами, если уж им так охота! Нам не жалко. Только выступать в Горгиппии позволено лишь тем, кто представляет кого-то. А кого этот Асандр представляет?! Вот мы с тобой представляем славный город Танаис. А он кого? Отмети все сомнения и забудь!

И Менофил веточкой со всего маха рубанул воздух…

Макарий подумал было, что на территории священной рощи нельзя вести такие нечестивые разговоры, да куда там! Его друг показывал ему совсем другой пример. А так уж жизнь устроена, что хочется следовать чьему-то примеру, если уж своих жизненных установок имеешь мало или не имеешь вовсе.

У Христиона, который слышал этот разговор, был иной взгляд на вещи. Асандр внушал ему неизъяснимое уважение, ибо в нём с момента появления в Танаисе угадывалась некая важная тайна!

–  Если бы не этот самозванец, – сказал Христион то ли с досадой, то ли сожалением, мы бы, конечно, пригласили Асандра. Но с Фаном я не хочу иметь ничего общего.

– Вот и пусть они будут сами по себе, а мы сами по себе, – пробурчал Менофил.

Углубившись в рощу, они шли так, как будто хорошо знали дорогу до ближайшей таверны. А ведь на самом деле никто ничего не знал!..

Темень рощи словно бы напоминала об опасностях. Шум листвы, казалось, был одушевлённым и предостерегал: будьте осторожнее!

Но тщетным было это предостережение для тех, кто шёл впереди…

«Какая необычная местность! – подумал Асандр, который до этой поры никогда и никуда не выезжал дальше Танаиса и его окрестностей. – Должно быть, каждый город в этом огромном мире имеет своё лицо. Стоит только вдохнуть этот воздух и пройти немного вперед, как начинаешь понимать, что всё вокруг далеко не одинаково. Чем дальше пробираешься, тем сильнее чувствуешь неповторимость нового места. Это ощущение реальности. Реальности дороги, реальности домов, реальности, в конце концов, себя самого».

Он шёл и наслаждался свежим воздухом. Звёзды на небе мерцали и куда-то неслись. Как будто тёмного неба, чёрной земли, силуэтов деревьев – всёго этого не было. Был лишь он, его старший друг, идущий рядом, и этот прохладный чистый морской воздух.  Замедлив шаг, он закрыл глаза. Голова закружилась. Он споткнулся о какую-то корягу и чуть не упал. Мир вокруг снова принял конкретные очертания. А где-то там, с высот Олимпа, боги наблюдали за ними и знали, что судьбы всех смертных скрыты в прошлом. С тех пор высохли и упали в траву гиганты-деревья, подпиравшие когда-то небо. Люди научились строить высокие дома, не понимая, что достичь абсолюта нельзя. Олимп – это не просто высокая гора, на которой живут боги. Это вершина, выше которой ничего быть не могло. Нельзя скопировать небо или океан. Они неповторимы. Так и место, где обитали боги!

А Фан спокойно шёл рядом со своим молодым другом и думал: «Всё изменилось на земле. Всё стало совсем не таким, как было. Теперь смертные делают много ошибок, живут не по законам богов, а иные даже просто о них не вспоминают. Но мы с Асандром следуем законам, чтим богов Олимпа».

– О чём ты всё время думаешь? – спросил Фан.

– О предстоящих боях. Допустят ли меня к соревнованиям? Я ведь должен кого-то представлять. Кто меня может рекомендовать? Меня здесь никто не знает!

– Всё будет хорошо. Пресбевт и эллинарх видели, как ты сражался с пиратами. Я думаю, они не будут возражать, чтобы ты представлял Танаис.

–  Но почему в Горгиппию не поехал Деметрий? Он же стал победителем в борьбе.

– Значит, понимал, что ему не победить Перфенокла. Этот борец из Пантикапеи очень силён, и тебе предстоит сразиться с ним. Придётся очень постараться, применить всё твоё искусство и умение, чтобы уложить его на лопатки.

– Ты видел этого Перфенокла?

– Видел. Огромный, сильный, но неумелый. Нужно использовать эту его неумелость. Ты способен его победить, но думаю, это будет не просто. Он в два раза тяжелее тебя.

– Боги! – воскликнул Асандр. – Ну почему бы вам не помочь мне. Вот ведь и ты, Артемида! Сейчас, когда мы идём через твою священную рощу, ты могла бы обратить на меня своё внимание! Ну почему ты даже не знаешь о моём существовании?

– Никогда не говори так! – одёрнул его Фан. – Боги всё знают!


Шедшие впереди молодые люди во главе с Христионом услышали, между тем, чьи-то истошные крики о помощи.

– Пойдём посмотрим, что там происходит? – предложил простодушный Макарий.

– Ты в своём уме? – воскликнул Христион. – Потом тебе будет не до игр. Идёмте скорее! Прочь от этих мест! У нас что – своих забот мало?

– Отец правильно говорит, – тихо сказал Менофил. Он вспомнил Ликурга и усмехнулся. – У нас свои дела, а у них – свои!

И они ускорили шаги.

Асандр же, хотя и шёл на почтительном расстоянии от впереди идущих, всё прекрасно услышал. Не задумываясь, бросился он туда, откуда доносились крики. Фан последовал за ним.

На краю опушки они увидели, как два разбойника напали на пожилого человека, требуя и жизнь, и кошелёк. Всё виделось нечётко.

Неожиданно в голове Асандра прозвучал голос матери:

– Делай то, что до;лжно делать! Высшая доблесть – помочь другому человеку…

– Эй, вы! Оставьте его! – крикнул он бандитам.

– Бегите отсюда, пока целы, – крикнул им Фан.

– Кто вы такие? – прохрипел разбойник и достал нож.

Он размахнулся и ударил человека, на которого нападал, но тот успел подставить руку, и нож вонзился в неё. Тотчас одежды его обагрились кровью.

– Ах, так?! – Асандр захватил руку вооружённого бандита и вывернул её назад. Разбойник взревел от боли, призывая на помощь своего приятеля. Но в это время Асандр поднял его над головой и швырнул на второго. Они оба упали к его ногам.

– Я вас предупреждал! – крикнул Асандр.

Выпавший из руки бандита нож Фан ногой отшвырнул подальше в траву. Второй громила, встав с земли, пытался ударить юношу ногой, но тот, ловко перехватив её, резко дёрнул и повернул, и тот со всего маха снова грохнулся лицом в землю.

– Я же сказал, чтобы вы убирались прочь. Повторять не привык!

Бандиты попятились, не понимая, как этот юноша так легко расправился с ними. Не иначе, ему помогают боги. И они, ругаясь и проклиная всех, скрылись в темноте леса.

Фан подбежал к мужчине, прижимающего левой рукой место ранения. Он помог ему перевязать рану.

– Спасибо вам… Я Савмек, сын Махара из Горгиппии, а вы кто? Кого боги послали мне во спасение?

– Мы из Танаиса. Приехали на горгиппийские игры.

– В качестве зрителей?

– Нет, – твёрдо ответил Асандр. – Я хочу быть участником… Но тебе тяжело идти! Давай мы тебя проводим до дома?

– О, – обрадовался Савмек, – я был бы вам очень благодарен. Мне в эту сторону, – и он указал на каменистую тропинку, ведущую вдаль.

– И нам туда же! – сказал Асандр.

– Хотите быть участниками? – спросил Савмек, тяжело дыша. – Это хорошее дело. А где надумали остановиться?

– Пока не знаем, – ответил Асандр. – Мы хотели определиться на ночлег где-нибудь в здешней таверне.

– Это можно, – согласился Савмек. – У нас в городе таких много. – Вы, верно, направлялись в таверну к Никосу?

– Не знаю, чья она, – ответил Асандр, – но нам сказали, что там можно снять комнату.

Савмек остановился. Сказал:

– Не нужно идти в харчевню, друзья. У меня большой дом, и в нём найдётся для вас место. Игры ещё не скоро начнутся, так что поживёте у меня. Я вас теперь никуда не отпущу. Вы будете моими гостями! Пойдёмте ко мне в дом!

И они пошли. В пути Савмек продолжал с интересом расспрашивать Асандра и Фана, а те рассказали ему о своих заботах и горестях.

Наконец, они вышли из священной рощи. Как и предполагал Фан, на выходе стояла точно такая же арка, как и на входе, а рядом с нею возвышалось мраморное изваяние богини Артемиды, но уже другое. Асандр хотел было спросить Савмека, кто поставил здесь эти прекрасные статуи и арки и зачем, но надо было поторапливаться, ибо на поляне стояла уж готовая упряжь, а возница – смуглый парень, не похожий на местных жителей, был уже неподалёку и в нетерпении ждал своего хозяина. Увидев его раненым, он бросился к нему.

– О, боги! Что с тобой? – воскликнул возница.

– Ничего страшного, Хасан. Это мои гости. Давай скорее поедем домой!

Хасан поклонился хозяину и гостям и взял вожжи.

Савмек, Фан и Асандр сели в коляску и поехали к городским стенам. Вскоре они остановились у ворот. Савмек окликнул стражников, и те, почтительно поклонившись, пропустили его коляску.


Город Горгиппия произвел впечатление на Асандра. Главная улица протянулась с запада на восток вдоль моря, от западных ворот к агоре. Широкая улица, не менее 18 локтей, была устлана огромными каменными плитами длиной до трех локтей. Плиты положены основательно, на мощный слой подсыпки и трамбовки. Под плитами мостовых проходили водостоки, сложенные из поставленных на ребро плоских необработанных камней и соединяющиеся с водосборными колодцами.

Северней, вдоль берега, шла ещё одна, шириной в 8-9 локтей. Продольные улицы пересекались поперечными, шириной 10-16 локтей, и делили город на квадраты. К улицам примыкали стены домов. Многие крыши были крыты черепицей.

Они вошли во владения Савмека. Во дворе, освещённом несколькими факелами, стояла цистерна для воды, стекающей с крыш во время дождя. Двор был вымощен морской галькой. Вошли в дом. Навстречу вышла женщина и бросилась к хозяину, выражая волнение и обеспокоенность его ранением.

– Не волнуйся, Валерия. Это мои новые друзья и наши с тобой гости. Они к нам прибыли из Танаиса. Эти люди спасли мне жизнь. Приготовь нам что-нибудь поесть.

Женщина, ни слова не говоря, вышла из комнаты.

Асандр огляделся.

Полы земляные. Стены оштукатурены и выкрашены нежным голубым цветом.

Между тем, слуги принесли вино в серебряных кувшинах, фрукты и варёное мясо на блюдах, а также свежий хлеб в специальных тростниковых корзинах. Вымыв руки в принесённой воде, друзья возлегли возле пиршественного стола на своих ложах, и зажурчала тихая беседа.

Савмек выпил большую чашу с вином. Хмель ударил ему в голову, да так, что всё поплыло перед глазами. Затем он угостился добрым куском варёной баранины и, только почувствовав, что разум к нему возвращается, сказал:

– Недалеко от моего дома находится храм, посвящённый Зевсу. Завтра же нужно пойти туда и возблагодарить богов за то, что они прислали мне вас. Здесь же и театр, где Асандр сможет тренироваться. Там как раз и будут проходить агоны. На большом камне там высечены имена прежних победителей. Надеюсь, и твоё имя, Асандр, появится на нём. А если выйти из западных ворот, ты окажешься в священной кипарисовой роще. Там расположен храм Афродиты. А дальше – виноградники.

Угостив своих спасителей обильной трапезой и вином, хозяин показал им комнату, предоставленную в их распоряжение.

Так Асандр и Фан нежданно-негаданно нашли себе и кров, и стол.

Друзья расположились в колоннаде с видом на ночное море. Стрекотали кузнечики и сверчки, а светлячки, перелетавшие по каким-то своим делам с дерева на дерево, упорно сбивали с толку наблюдателя, потому что казались звёздами, сошедшими с неба на землю. Пахло цветами, кипарисами и другими южными хвойными деревьями, которые в Танаисе не росли. Фан оглядывался вокруг, и ему показалось, что он снова попал в благословенную Грецию – лучшую на свете страну!


Между тем, пресбевт и эллинарх гостили у своего приятеля, пресбевта Горгиппии.

Динамия никогда прежде не видала такой роскоши, удивилась, в каком достатке и излишнем богатстве жил Алкимен. Это был дворец  с колоннами, карнизами и статуями, стоявшими в нишах. Динамия с изумлением отметила, что позади каждой статуи горел огонь, озаряя её таинственным светом…

Аристарх и Андромен, восходя по мраморным ступеням, ничему не удивлялись. Они знали Алкимена ещё с юности и всегда отмечали его неудержимое стремление окружать себя роскошью.

– Сейчас мы поужинаем, – предложил хозяин дворца.

Аристарх поблагодарил его и сказал, что они с удовольствием воспользуются этим приглашением, но тут же суровым и не допускающим возражения тоном приказал дочери отправляться спать.

Алкимен удивился, однако отдал распоряжение служанкам отвести Динамию в отведённые ей покои.

Андромен сказал:

– Давненько мы не виделись с тобой, друг Алкимен! Ты, я смотрю, времени зря не теряешь и живёшь теперь в совсем другом доме. В прошлый раз, когда я посещал тебя, ты жил намного скромнее.

– Ну, так то когда было! – удивился Алкимен. – Мы-то с тобою столько лет не виделись. И зря ты, Аристарх, отослал свою дочь! Я её едва успел разглядеть. Только и заметил, что красавица, каких ещё не видывал.

Аристарх, который наслаждался вкусными винными ягодами, так и обомлел при этих словах. Отложил блюдо с ягодами в сторону и спросил:

– Но почему же зря? Юным девушкам в это время полагается спать, разве не так?

– Так-то оно так! – с лёгкостью согласился Алкимен, – но посуди сам: ко мне приезжают почтенные гости из благословенного Танаиса, один ещё и с красавицей дочерью, а ведь у меня-то три сына!

Аристарх сказал миролюбиво:

– Ну, вот завтра мы и посмотрим на них. Славные они у тебя парни? Как зовут их?

– Славные, славные! А зовут так: старшего – Евдокимом, среднего – Василием, а младшего – Пантелеймоном. И заметь: все трое – неженаты!

– И это на что же ты намекаешь? – хитро прищурился Аристарх.

– А я, любезный друг, ни на что не намекаю. Я прямо говорю: не мои ли сыновья могут быть достойными женихами для твоей дочери?!

Эти слова он сказал с гордостью и так громко, что какая-то птичка, сидевшая на мраморном карнизе, в испуге вспорхнула и улетела куда-то в ночь.

– Всё я понял, любезный Алкимен, да только моя дочь Динамия далеко не столь завидная невеста, как твои сыновья, и доходов таких как у тебя у меня нет!

Алкимен чуть не подавился от этих слов. Кто-то из слуг тотчас же стал его заботливо хлопать по спине. А Алкимен, замахав руками и прокашлявшись, воскликнул:

– Да пойми ты! Твоё самое главное богатство – это дочь. Можешь вообще никакого приданого за нею не давать – я тебя за это ни единым словом не попрекну. Но иметь такую красавицу – это было бы честью для любого из моих сыновей. – Подумав, добавил: – Да ты бы не прибеднялся: хороших фруктов у вас в Танаисе действительно не растёт – это верно, и вино вам приходится привозить с юга, потому что в вашем суровом климате виноград не вызревает. Но зато вкуснее вашей рыбы нет ничего на свете. В Понте Эвксинском хорошая рыба отродясь не водилась. Да и в самой благословенной Греции – много есть всяких чудес, но такую рыбу, какая водится в Тане и в Меотиде, там едят только самые богатые люди, у которых есть деньги, чтобы покупать столь изысканное лакомство. Эх, мы бы с тобой, любезный друг, если бы объединились, то какая бы тогда мощь получилась! Твой Танаис да моя Горгиппия – ведь это какая была бы сила! Грекам, между нами говоря, уже давно пора продвигаться в Скифию. Тут-то, на побережье Понта Эвксинского, – не больно-то разгуляешься. Все земли заняты, или вообще никаких земель нет. Горные хребты – от них-то что толку? То ли дело бескрайние степи, на которых можно и хлеб выращивать, и пасти тучные стада. Но для этого нужно двигаться, а вы там сидите и не помышляете о продвижении вверх по реке!

– Нам не до этого, – возразил Андромен. – То и дело отбиваемся то от одних варваров, то от других. Куда уж нам думать о дальнейшем продвижении!

– Вот я ж и говорю: у вас там мало сил! Стало быть, мы должны прийти к вам на помощь!

– Истинную правду говоришь, – сказал Аристарх. Он уже пожалел, что решил остановиться у своего друга. Вся эта словесная трескотня по поводу его дочери ему начала основательно надоедать. Но так просто встать и уйти – это бы означало порвать отношения, которые укреплялись на протяжении десятков лет. И тогда он сказал всё начистоту: – Ну а насчёт своей дочери я принял твёрдое решение: отдам её только за того, кто победит в любом виде состязаний на ваших играх!

Алкимен, который как раз подносил ко рту баранью ногу, так и замер при этих словах с раскрытым от изумления ртом. Разом протрезвев, спросил:

– Но почему ты принял такое необычное решение?

– Да потому, что мало среди греков осталось героев. Мельчаем мы. Где наше былое величие? Где Ахиллес, где Аякс, где Одиссей? Где спартанцы? Если так будет и дальше продолжаться, то кончится тем, что какой-нибудь дикий и кровожадный народ, похуже чем варвары, придёт на греческую землю и всех поработит. Они сокрушат наши прекрасные статуи, а во дворцах с колоннами разместят свои конюшни. Греции нужны герои, а где им возникнуть? В боевое время они появляются на войне, а в мирное – только на таких играх!

Алкимен почувствовал в словах гостя такую силу и твёрдость, что и не подумал спорить.

– Ну, что ж, и мой сын будет участвовать в агонах. Будем надеяться, что боги даруют ему победу и мы продолжим этот разговор.

Проводив гостей в отведённые им покои, Алкимен приказал принести ещё вина, и пил его не разбавленным водой, напряжённо думая над возникшей у него идеей. «Власть в Горгиппии у меня есть. Деньги тоже! Если старший сын слишком много пьёт и волочится за гетерами, а средний слишком ленив, то пусть наследником всего моего состояния станет младший… Эланодики, хоть и уважаемые у нас люди, но и они знают, как блестит золото. Может, можно будет купить эту победу?! Впрочем, о чём я думаю?! Видимо, выпил лишнего. Так можно и голову потерять, а вместе с ней и всё, что у меня есть…».

И он, шатаясь, побрёл к себе в комнату.


Олимпийские боги были невидимыми свидетелями этой сцены. Все молча переглянулись, зная, что сейчас захочет высказаться Зевс, а говорить раньше него – такого обычая у них не было…

Все ожидали гнева Громовержца и всевозможных резких поступков, но Зевс сказал:

– Греки мельчают – это верно заметил Аристарх. И нет уже среди них прежних героев. Но ведь истинный подвиг можно совершить не только в бою. И не только в состязании, когда ты достигнешь лучшего результата. Подвигом может стать и честное судейство. Кто-то из судей не убоится моего гнева и примет мзду из нечестивых рук, а кто-то поступит честно и не поддастся ни на какие уговоры или даже угрозы. И денег никаких не возьмёт. Вот мы и посмотрим: много ли наберётся людей, которые откажутся выполнять недостойные приказания и не возьмут в руки презренных денег, которые им будут предлагать взамен низкого поступка.


На следующий день Савмека посетил атлетически сложенный, но много младший возрастом гость.

– Здравствуй, друг мой! – сказал пришедший.

– Здравствуй, Лазарь! – поприветствовал гостя Савмек, не скрывая радости и протягивая ему левую руку. Правая у него была перевязана, и ею он старался меньше двигать.

Они обменялись тёплым, дружеским рукопожатием.

– Какая причина послужила поводом твоей тревоги, и почему потребовалось, чтобы я ехал через весь город к тебе? – проницательно глядя в глаза собеседника, не скрывая любопытства, участливо спросил гость.

– Очень рад тебя видеть, Лазарь! – не скрывая радости, проговорил Савмек, и добавил: – Причина важная, и я прошу твоей помощи. Я не часто обращался к тебе с просьбой, но сейчас это дело для меня очень важно.

– Говори, – произнёс гость, и видно было, что он привык повелевать. – Итак, тобой опять движет любовь к людям?

– добродушно улыбнулся Лазарь.

– Я хочу помочь человеку, который спас меня от смерти.

– Что случилось? – встревожился гость.

– Вчера, когда я шёл от пристани через священную рощу Артемиды, на меня напали разбойники, и этот юноша Асандр со своим другом прогнали их. Он приехал на наши агоны из Танаиса, но не может представлять свой город. Он не участвовал в играх в Танаисе.

– Но я не могу нарушать принятые правила!

– Я не прошу, чтобы ты их нарушал! Ты наш эллинарх. Вот пусть он и представляет нашу Горгиппию!

– А что он может?

– Он борец. Ты представляешь, что будет, если он окажется лучшим? В таком случае он прославит наш город, а танаиты пусть клянут себя за свою недальновидность! И пусть позор падёт на их головы за то, что они не давали дороги такому славному парню. Прошу тебя! Помоги этому юноше стать участником соревнований.

– Ладно. Я поговорю с Тимеем. Может, нам вместе с ним удасться уговорить Аристарха и Андромена, чтобы они допустили его к агонам. Мы что-нибудь придумаем.

– Спасибо, Лазарь. А теперь пойдём ко мне, я тебя угощу прекрасным вином.

– Нет, Савмек. Мы готовимся встречать царя. Много забот…

Эллинарх пожал руку Савмека и пошёл к выходу, где его ждала колесница.


Через пару дней, когда солнце спряталось за верхушками деревьев, к дому подъехал всадник. Привязав коня у входа, он передал Самвеку весть: Асандр может принять участие в играх, но только если будет тренироваться с элланодиком и докажет своё мастерство.


Каждый день в театре под руководством элланодика Асандр проводил тренировки на матах. Там же занимались и остальные борцы. Асандр старался ничем не выделяться и не показывать всего, что он умеет. Этому его научил Фан:

– Нельзя раскрывать всех секретов.

В свободные от тренировок дни Асандр выходил за пределы городских стен на дорогу к роще. Повернув от моря, оказывался на поляне и тренировался с Фаном. Уже по-настоящему! Здесь он показывал всё на что способен. А способен он был на многое.

После занятий они совершали прогулки. Асандр удивлялся: здесь всё было не таким, как на реке Тане, где он вырос. Другие растения, другие запахи, другие животные и птицы…

На севере роща переходила в густой лес. Здесь было много звериных троп. Время от времени по ним брели олени, одинокие секачи. Можно было встретить и волка, и медведя.

Однажды навстречу Асандру вышла молодая косуля. Обычно мирное животное, сейчас она, наклонив голову, атаковала Асандра. Юноше ничего не оставалось, как сразиться с нею. Схватив её за рога, он стал поворачивать голову до тех пор, пока она не рухнула на землю. Потом резкими ударами по шее добил животное. В предсмертной конвульсии косуля задёргала копытами.

Схватив тушу за заднюю ногу, он взгромоздил её на торчащий из-под земли камень. Подсел под неё, и косуля оказалась на его плечах. Фан хотел ему помочь, но Асандр сказал:

– Не нужно. Пусть это будет сегодня моей тренировкой…

Так он и принёс её в дом Савмека.

Потом только и говорили о том, как Асандр голыми руками добыл косулю.


Дни проходили в тренировках. Элланодиком, избранным по жребию и принадлежащим к числу почётнейших граждан, был известный в Горгиппии борец Дионисий. Он восхищался подготовкой Асандра, который должен будет представлять Танаис. Он знал, что ему помогает Савмек, уважаемый в Горгиппии не только потому, что обладал несметными богатствами, но ещё и потому, что находил общий язык и с богами, и с теми, кто на вершине власти, и с простым мастеровым людом. Савмек был мудр, в молодости много путешествовал, и когда осел в Горгиппии, помогал местным властям в благоустройстве города, укреплении его обороноспособности…

– Если хочешь перебросить противника через голову, сгруппируйся, наклонись. Тогда не придётся его высоко поднимать, – говорил Дионисий. Он получал истинное удовольствие, занимаясь с Асандром.

– Хорошо, учитель, – соглашался Асандр.

– А ну, попробуй, перебрось-ка меня! – предложил Дионисий. – Как это у тебя получится?

Асандр ухватил элланодика за поясницу, поднял и легко перебросил через голову на маты.

– Хорошо! Ты понял?

– Да, учитель…

Дионисий пристально взглянул на Асандра, стараясь понять, о чём он думает. Его «хорошо, учитель» звучало не столько уважительно, сколько бесстрастно, и иной бы мог подумать, что он издевается. Но Асандр всем своим поведением выказывал уважение к нему, и Дионисий успокоился.

«Этот юноша имеет все шансы стать победителем», – подумал он.

Потом, встав, проговорил, словно сочувствовал и переживал за Асандра:

– Из Пантикапеи приехал Перфенокл. Он огромный как медведь, и его даже обхватить трудно. Но он надеется только на свою силу. А в борьбе этого мало. Если придётся с ним встретиться, тебе будет трудно…

– Я знаю. Его через голову не перебросишь.

– Но есть другие способы положить на лопатки!

И Дионисий показывал, как лучше бороться с огромным Перфеноклом.


После тренировок Асандр шёл в дом к Савмеку, где его ждал большой кусок варёного мяса, хлеб. Поев и запив еду водой, Асандр кратко рассказывал Фану, что делал на тренировках с элланодиком Дионисием.

– Ничего интересного… и ничего нового для меня. Я знаю и умею больше, чем он мне может предложить.

Фан покачал головой и сказал:

– Ты не задавайся. Просто представь на время занятий, что это твой учитель, а ты его верный ученик. И помни: он ведь тебе добра желает и делает для тебя всё что может. Не его вина в том, что он не знает того, что знаю я. Испытывай к нему благодарность, и тогда всё будет хорошо.

– А я так и делаю, – ответил Асандр. – Он напомнил мне о Перфенокле из Пантикапеи. И это вселяет в меня тревогу. Хотел бы я на него посмотреть…

– Посмотришь ещё и не тревожься раньше времени. А теперь отдыхай. Я хочу завтра рано утром с тобой пробежаться…

Асандр, ни слова не говоря, разделся и лёг на большую коричневую шкуру медведя. Заснул сразу. Сказывались усталость и волнения последних дней.


Не сидели без дела и остальные танаиты, которые прибыли в Горгиппию для участия в играх. Тренировки у них перемежались с отдыхом, а на отдыхе молодые люди расслаблялись и предавались мечтаниям: одни представляли себе свою победу, другие мечтали о любви или о благополучии в своей жизни.

Однажды после трудного дня тренировок Менофил подошёл к отцу и, видя, что никого вокруг нет, тихо спросил:

– Отец, а как же быть с тем, что ты задумал ещё на корабле?

Христион встрепенулся от своих мыслей и не сразу понял:

– А что я такое задумал? Даже и не припоминаю!

– Но разве ты не помнишь, как мы с тобою перешли на нос корабля и ты мне по секрету рассказал о своём плане?

Христион расцвёл в улыбке:

– Ты у меня будешь хорошим продолжателем моего дела. Жаль, конечно, что ювелирное мастерство тебе не даётся, но соображать ты умеешь. А это в наше время главное! Всё, что я тогда тебе сказал, я помню. Погоди, и ты увидишь, что всё будет так, как я и задумал.


И в самом деле! Асандр уже спал крепким сном и не слышал, как к дому Савмека  подъехала колесница эллинарха Горгиппии, сопровождаемая четырьмя вооружёнными всадниками.

Лазаря встретил Савмек.

– Что случилось, мой друг? Что привело тебя ко мне в столь позднее время?

– Вместе с юношей, который тебя спас, был невысокий мужчина. Где он?

– Здесь. Чем вызван твой интерес к этому человеку?

– К нам приходил сегодня Христион, ювелир из Танаиса, с жалобой на него. Обвиняет твоего гостя в том, что тот самозванец, назвался его братом и преследует, не даёт покоя честному человеку! Вот и к нам в Горгиппию приехал вслед за ним. Христион не знает, как от него избавиться. И теперь он опасается за свою жизнь. У нас справедливое общество, и мы не можем терпеть подобных безобразий!

– Не знаю, – удивился Савмек. – На вид он скромный, уважающий богов и законы человек. Он внушает мне доверие! Впрочем, поговори с ним сам.

Савмек приказал позвать к нему Фана.

Когда тот вошёл, факел осветил его смуглое лицо.

– Кто ты? – спросил Лазарь.

– Фан, сын Форгабака, ювелира из Танаиса.

– Но у меня другие сведения. Сыном Форгабака является Христион, который приехал сюда со своим сыном, чтобы принять участие в наших агонах!

– Это правда. Он тоже сын Форгабака. Мы родные братья. Много лет назад отец отправил меня покупать золото в странах Востока. Так случилось, что я задержался и вернулся в Танаис, когда прошло много зим и вёсен. К тому времени наш отец умер, а брат, чтобы не делить наследство отца, не признал меня! Впрочем, я с этим смирился, построил себе дом в Танаисе, а его стараюсь реже встречать…

Какое-то необъяснимое сочувствие вызывал этот жилистый мужчина, но это была не жалость к нищему или калеке, а сопереживание сильному. Но чувство долга требовало от Лазаря разобраться во всём.

– Как же ты оказался на одном корабле со своим братом, если, по твоему утверждению, стараешься его реже видеть?

– В Горгиппию шёл только один корабль, а мой юный друг хочет принять участие в горгиппийских агонах…

– Твой юный друг хочет, вот пусть бы он и отправлялся  в путь один. Ты-то здесь при чём?

– Я его наставник! За время моих странствий мне удалось повидать в других странах много удивительного. Я видел и прекрасных борцов. Конечно, я сам не владею этим борцовским искусством, но привёз этого юношу в Горгиппию в твёрдой уверенности, что он здесь найдёт настоящих наставников! И теперь я вижу, что мои пожелания сбылись. Судя по его рассказам о ходе тренировок, он именно таких наставников здесь и нашёл. Теперь я чувствую свою дружескую миссию по отношению к этому юноше выполненной и ничто не мешает мне покинуть Горгиппию на первом же попутном корабле и с чистой совестью вернуться в свой родной Танаис.

– Так возвращайся!

– Я бы рад, но мне очень хочется посмотреть на своего юного друга в действии. И на горгиппийские агоны тоже. Ведь это же не преступление?

– Нет, конечно! Наши агоны – праздник души для любого грека!

– Вот это ж я и говорю, – сказал хитрый Фан. – Я не мешаю моему брату Христиону быть зрителем, пусть и он мне не мешает. Мы с ним в равных условиях. Он ничем не лучше меня. Почему он имеет право присутствовать, а я нет?

– Ну, никто так и не ставит вопрос, – сказал Лазарь, смутившись под этим натиском чёткой логики, изобличавшей в собеседнике истинного грека. Чтобы перевести разговор на другую тему и закончить его на дружеской ноте, он спросил: – Твой юный друг так уж жаждет славы?

– Жаждет, конечно. Всем молодым парням хочется отличиться и даже прославиться. И это естественно. А иначе откуда бы Греция имела во все времена славных воинов, героев и учёных мужей? Вот и Асандр такой же… Но кое в чём другом с ним обстоит несколько иначе. Я бы сказал: с ним – намного сложнее. Или проще – это как посмотреть на вещи.

– Так проще или сложнее? – подивился такому рассуждению Лазарь.

– Посуди сам: пресбевт Танаиса Аристарх обещал выдать замуж свою дочь за победителя агонов в Горгиппии. И именно по этой-то причине мой друг и стремится оказаться победителем!

Лазарь покачал головой. Тихо спросил:

– Ты только не обижайся на мой вопрос: но твой друг случайно не безумен ли? Он хотя бы понимает, кто такой Аристарх? Да Аристарх, скорее всего, пошутил, а этот юноша поверил!

– Аристарх не пошутил. Он об этом клятвенно заявил перед всем народом. Если он не сдержит слова, то покроет себя вечным позором.

– Да, конечно, – согласился Лазарь и о чём-то своём задумался. Потом заметил: – Но и у нашего пресбевта есть сыновья, один из которых тоже будет участвовать в агонах. Аристарх скорее выдаст свою дочь за сына Алкимена. Впрочем, сын его вряд ли станет победителем. Для этого он слишком ленив. Ладно… Можешь идти. И пусть твоему другу помогут боги!

Фан поклонился и вышел.

– Ну и хитрец этот Христион, – воскликнул эллинарх, когда они остались вдвоём с Савмеком. – Моими руками хотел убрать своего брата! А я уже было поверил ему! Взял с собой стражников. Хотел посадить его в каземат…
– И много заключенных томится в твоих казематах? – спросил Савмек.

– Разного сброда хватает: воры, конокрады, пираты, лже-проповедники. Кого-то мы убиваем, а сильных ссылаем на галеры. На наших военных кораблях всегда не хватает людишек.

– Не хватает? – удивился Савмек.

– Не все могут выдержать месяц в открытом море. Мало кто идёт на такую работу по своей охоте.

– И ты их набираешь из тех, кто приговорён к смерти?

– Именно так! Наиболее здоровых и крепких, а судьба решит – кто достоин жизни, а кто – нет. Каждый пятый погибает в плавании, каждый пятый умирает от неведомой заразы. Оставшиеся могут быть убиты пиратами или утонуть. Впрочем, хватит об этом. Я рад, что смог помочь тебе с этим юношей.

– Я благодарен и всегда готов служить тебе, – ответил Савмек.

12.

День открытия игр в Горгиппии приближался неумолимо, но только вечером накануне этого дня к Асандру вдруг пришло полное осознание всего, что с ним происходит.

– Как время быстро летит! – проговорил он с изумлением. – Ведь я вроде бы и знал, что открытие агонов уже завтра, а только сейчас вдруг начал понимать, как скоро это будет!

– А ты не беспокойся ни о чём, – успокоил его Фан. – Ложись пока спать, а завтра утром проснёшься, и то, что боги тебе предназначили, то и свершится.

– А если они меня невзлюбили, – усомнился Асандр, – и предназначили не то, чего бы я хотел, тогда как быть?

– Боги не любят тех, кто надеется только на них, а сам ничего не делает. Ты же делал всё сам и на богов не уповал. И не спорь со мной! Я знаю что говорю. Всё будет хорошо.

Асандр и не спорил. Он уже улёгся на свою овчину, как вдруг приподнялся на локтях и опять заговорил:

– Как ты думаешь, – спросил он Фана, – а не получится ли так, что Аристарх откажется от своего обещания?

– Ты имеешь в виду его обещание насчёт Динамии?

– Это я и имею в виду, – подтвердил Асандр.

Фан молча покачал головой, а потом сказал:

– Никакой уважающий себя грек так не поступит. Если бы он так сделал, покрыл бы себя позором. Но, ты знаешь, я ведь немало других народов повидал, пока путешествовал, и большинство из них живёт по такому же закону. Хотя и не все, конечно.

– А те, которые живут по такому закону – они научились ему от греков? – спросил Асандр.

– С чего ты взял, что непременно от греков? – удивился Фан.

– Не знаю, – сказал Асандр, – но мне всегда казалось, что самые правильные люди на свете – это греки и римляне.

– А греческие пираты – это что? Правильные пираты? А ведь есть ещё и римские, только они в эти воды не заходят. Так что – и они тоже правильные?

– Нет, конечно!

– А мой брат Христион, предавший меня? Это что – правильный предатель?

– Но ведь это – исключения!

Фан рассмеялся.

– Не путай такие понятия, как «самые правильные люди» и «самые привычные для тебя люди». Ты привык к нашим законам, потому тебе кажется, что они самые правильные. Но есть люди, которые живут совсем иначе, и для них греческий или римский образ жизни неприемлем.

– Но почему? Что же в нём такого плохого?

– Да просто люди живут в других условиях, в других странах. Но насчёт Динамии ты, дружок, не беспокойся: если Аристарх обещал, то выполнит своё обещание.

Асандр задумался, а Фан удивился:

– Я сказал что-нибудь не так? Может быть, я чем-то тебя огорчил или обидел?

Асандр словно бы и не услышал вопроса и спросил:

– Если я одержу победу и получу Динамию, то потом – что будет?

– Вы поженитесь, у вас будут дети, и вы будете жить долго и счастливо.

– Это понятно, – сказал Асандр. – Ну а потом-то что?

– А потом вы состаритесь и умрёте, – улыбнулся Фан.

– Вот это ж и есть то самое, что меня беспокоит! – воскликнул Асандр.

– Ты боишься смерти?

– Нет, совсем не это! – воскликнул Асандр.

– А что тогда? – удивился Фан.

– Я боюсь не узнать того, что будет потом! Я никогда не узнаю, что будет через сто лет или через тысячу.

– Ну и не надо. Это узнают твои дети, внуки, правнуки… Ведь это и есть бессмертие. Ты будешь продолжать себя в своих потомках!

– Я сам всё хочу узнать!

Фан рассмеялся:

– Ну, если так уж хочешь, то так и быть, я сделаю, что ты всё это узнаешь.

– А как ты это сделаешь?

– Я пока ещё не придумал. Ты спи пока, спи. Сейчас не время думать об этом.

Асандр возразил:

– А мне кажется, что сейчас самое время. Вот ты говоришь, что жизнь продолжается в детях. А скажи: у тебя был отец, и у него родились двое сыновей, так?

– Так, – легко согласился Фан, не подозревая подвоха.

– Ну и в ком из вас двоих он продолжается? В тебе или в Христионе? Ведь совершенно точно, что только в одном из вас!

Фан помолчал.

– Трудный вопрос ты мне задал, – сказал он. – И важный! Но так просто на него не ответишь. Ты об этом сейчас не думай. Завтра торжественное открытие агонов, а уже послезавтра у тебя первое выступление. Вот об этом и нужно думать.

– Ты уверен? – сонным голосом спросил Асандр, чувствуя, как проваливается в густой и непреодолимый сон.

– Уверен, дружок, уверен! Ты засыпай и думай о своей будущей победе, а на те вопросы, которые тебя так интересуют, я, раз уж ты так хочешь, отвечу… Отвечу, отвечу, отвечу… А ты спи пока, спи, спи, спи…


Когда на следующее утро Асандр проснулся, то очень удивился. Он выяснил, что чувствует себя бодро, но лежит при этом не на своей овчине, а на какой-то необычной постели: она была вся выстелена белой тканью и при этом приподнята над полом на специальных деревянных ножках, а у изголовья и в ногах это ложе имело красивые, но такие странные деревянные бортики. Он долго рассматривал свою постель и только потом удосужился глянуть на помещение, в котором находился.

Оно тоже было совершенно необычным! Большое прозрачное окно с огромными стёклами – с этим драгоценным материалом, который он видел только у самых богатых людей, да и то не в таком огромном количестве! И ещё – какие-то непонятные предметы, расставленные по всей комнате…

– Эй, кто здесь? – тихо, одними губами спросил Асандр.

Но ему никто не ответил.

«Где же Фан? – подумал Асандр. – Он-то куда делся?»

Он хотел позвать его, чтобы спросить, что всё это означает? Приподнялся на своём ложе и огляделся по сторонам. Удивился: «Как же я сразу его не заметил? Да вот же он!».

Фан и в самом деле спокойно спал на таком же ложе.

Надо было собираться на открытие агонов, а его друг спал так, будто ничего не должно было случиться. В другое время Асандр никогда бы не позволил такой бесцеремонности по отношению к наставнику, но сейчас было не до приличий. Он вскочил и стал расталкивать друга, призывая его немедленно проснуться.

Фан открыл сонные глаза и удивлённо спросил:

– Ну что ты так кричишь? Разве нельзя потише?

– Вставай! Нам пора идти!

– Рано… Дай ещё немного поспать...

– Да вставай же, я тебе говорю! С нами что-то случилось, но я не могу понять что.

Фан привстал и оглянулся по сторонам. Судя по его выражению лица, и он был удивлён.

– Что это означает?! Ты же видишь: что-то не так! Это нам снится, что ли?

Фан уселся на ложе, необычным образом опустив ноги на пол. Взял за руку Асандра, тщательно ощупал. Спросил:

– Ты чувствуешь, как я тебя трогаю?

– Чувствую! – подтвердил Асандр.

– А теперь ты потрогай мою руку. Ты чувствуешь её?

– Чувствую!

– Ну, тогда это нам не снится, – с уверенностью заявил Фан.

– Это всё по-настоящему? Но тогда кто же нас перенёс сюда, в это непонятное помещение?

Фан сказал скучным голосом:

– А чему ты удивляешься? Разве не знал раньше, что на свете есть олимпийские боги?

– Знал и знаю всегда, – подтвердил Асандр.

– Запомни, в этом нельзя сомневаться! Кто сомневается, тому не видать победы.

– А я и не сомневаюсь, – сказал Асандр едва слышным  голосом и почему-то побледнел.

– Ну, вот и правильно делаешь! Ты пока пойди, погляди там, куда это нас боги перенесли, они и со мною раньше делали такие же штуки, так что я уже привык, ну а я ещё немного посплю! – С этими словами он приложился к подушке.

– Но как же агоны? – удивился Асандр.

– Успеем, – пробурчал Фан сквозь сон.

Асандр встал, прошёлся по комнате, потрогал твёрдые на ощупь предметы неизвестного назначения, стоявшие на столе, и перешёл в другую комнату…

Она была намного больше той, которую он оставил, и тоже таила в себе загадки. На стенах висели картины, где люди были изображены совсем как живые. Асандр просто не мог себе представить, чтобы нашёлся такой художник, который бы так точно изображал человеческие лица, но здесь было несколько десятков картин, и все – одна другой удивительнее. Они были за прозрачным стеклом, таким же, как и на окнах и в красивых деревянных рамках. Асандру всегда казалось, что стекло – это величайшая редкость и драгоценность. Мало кому из мастеров удавалось добиться его совсем уж полной прозрачности, но здесь его было много, и оно было прозрачным как воздух. Каждая такая картина изображала людей, одетых в странные одежды. Одни занимались борьбой, а другие смеялись или просто молча смотрели из-за стекла прямо на Асандра. Вскоре он понял, что на большинстве картин повторяется один и тот же черноволосый человек, который, судя по всему, был борцом… Ему показалось, что он уже когда-то видел его.

Но больше всего поражали предметы, которые можно было взять в руки и подержать, ощутив их металлическую твердь. Это были кубки  настолько искусной работы, что Асандр сначала усомнился, смог бы такое сделать даже его отец. Наверное, боги перенесли их на Олимп, ведь такие кубки мог сделать только Гефест!

Стало быть, мы сейчас на Олимпе?

Это открытие настолько поразило его воображение, что он невольно оглянулся по сторонам, опасаясь, что его крамольную мысль кто-то подслушал. Но в помещении царила тишина, и было только слышно, как в соседней комнате мирно похрапывал Фан. Это ставшее уже привычным тихое и немного забавное его похрапывание всегда вселяло в Асандра уверенность в том, что всё идёт хорошо. Если многоопытный Фан спит спокойно, да ещё и похрапывает при этом, значит, и беспокоиться не о чем – вот та простая мысль, которая ему всегда в таких случаях приходила в голову.

От кубков он перешёл к красивым золотым то ли монетам, то ли бляхам, которые были развешаны на пёстрых лентах по всей стене.

Он подошёл к окну и посмотрел на пейзаж, открывающийся за ним: это было всё то же самое море, до которого было совсем недалеко, а между домом и морем пролегал какой-то немыслимый сад с красивыми цветами и деревьями.

– Куда я попал! – воскликнул Асандр. – Неужели мы действительно на Олимпе?! Божественный мир это или земля?

С этими словами он отошёл от окна и вознамерился было найти выход из комнаты, чтобы оттуда пробраться на улицу, как вдруг перед ним возникла его мать.

На какое-то время Асандр просто остолбенел от изумления. И не потому, что удивился, увидев мать, а потому, что она была сегодня особенно красива. Блестящий шёлк, расписанный золотыми нитями, ниспадал с её плеч.

– Матушка! – радостно воскликнул Асандр. – Так это ты всё подстроила? То-то ж я думаю: сон это или не сон? Так, значит, ты мне опять снишься? Ты всё шутишь со мной? Но ведь я уже взрослый!

Тана рассмеялась:

– Запомни, сын: когда я к тебе являлась, это был не просто сон, а нечто более серьёзное. А то, что происходит сейчас, это вовсе не сон, а самая настоящая реальность. Просто я тебя перенесла в другое время – только и всего.

Асандр не очень удивился, потому что не вполне понял значение слова «время».

– Матушка, это, конечно, хорошо, что ты меня куда-то перенесла, и я тебе за это благодарен. Но знаешь ли ты, что сегодня утром я должен явиться на открытие горгиппийских агонов?

– Знаю, сын мой.

– По существующим обычаям, я должен буду представиться устроителям агонов. Если я нарушу принятый богами порядок, меня могут не допустить к играм. Я опаздывать не могу! Они сочтут это за неуважение к ним!

– Ни о чём не беспокойся, сын мой. Ты успеешь. Твоё «сегодня» наступит только завтра.

– Ещё вчера я знал, что завтра у меня будут соревнования. А теперь ты мне говоришь, что они будут только завтра. А сегодня тогда что?

– А сегодня ты получил дополнительное время между «вчера» и «завтра».

– Но разве так может быть?

– Может, сынок. Если боги захотят, то они не такое сделают.

– А ты знаешь, почему и зачем они это сделали?

– Это я их попросила об этом!

Асандр недоверчиво посмотрел на мать.

– Ты попросила, а они тебя послушали?

– Да, представь себе.

– А зачем ты это сделала?

– Хочу познакомить тебя с одним борцом, который научит тебя своему искусству так, как тебя ещё никто не учил.

– О, если бы Фан услыхал твои слова, матушка, он бы обиделся, потому что самый лучший – это он! Нет второго такого. Он знает все борцовские тайны.

– Ошибаешься, мой друг! – сказал Фан, входя в комнату. – Моё мастерство тебе кажется таким уж необыкновенным потому, что ты не видел людей, у которых оно выше.

– А что это за человек? Кто он такой? – спросил Асандр.

– Это очень достойный человек, – ответил за Тану Фан. – И он знаменитый борец. Самый лучший!

– Даже лучше тебя?

– Конечно! Ведь я уже стар. В молодости мне не довелось с ним встречаться.

– В молодости? Значит, он так же стар, как и ты?

– Нет, он молод. Просто я приходил к нему в гости, в его время. В его жизнь.

Асандр пожал плечами.

– Ничего не понимаю.

Фан сказал:

– А тут и понимать нечего: он сейчас молод, хотя и постарше тебя, и очень силён и искусен.

– Но если он такой искусный борец и даже всё время остаётся молодым, почему же он не примет участия в наших агонах?

Фан и Тана многозначительно переглянулись. Фан сказал что-то совершенно непонятное:

– Он живёт в другом времени.

– Это как? – не понял Асандр.

– Он живёт две тысячи лет спустя после тебя, – сказала Тана, и голос её дрогнул от волнения. – Тебе, смертному, это трудно понять! Представь себе, что ты попал в другую страну, где всё не так, как у тебя. Ты немного побудешь здесь, а потом вернёшься к себе, да ещё и на игры не опоздаешь.

– Ну, теперь понял? – спросил Фан.

– Кажется, да, – ответил Асандр.

– Идём теперь к хозяину дома, – сказала Тана. – Он уже заждался нас. Его зовут Самургашев Вартерес. Запомни!

Они спустились по каменной лестнице и оказались во дворе огромного двухэтажного дома. В саду под большим навесом сидела за столом компания людей и вкушала еду, от которой шёл приятный аромат. Судя по запаху, это было жарящееся где-то рядом на огне мясо.

Асандр услышал, как Фан поздоровался.

– Доброе утро, Вартерес, – сказал Фан. – Мы уже проснулись, как видишь. Это тот самый парень, про которого я тебе уже говорил.

Молодой мужчина атлетического телосложения поднялся со своего места, и Асандр узнал в нём того борца, который был на картинках. Человек с картинок ответил на приветствие, и Асандр слышал, что он, так же как и Фан, говорили на непонятном ему языке, но при этом смысл слов удивительным образом доходил до сознания, словно бы внутри головы у него был кто-то другой, кто произносил нужные слова на понятном греческом языке.

Вартерес обменялся приветствиями сначала с Таной и Фаном, а затем уже и с Асандром.

Тот ответил на приветствие, поклонился и всем остальным, сидевшим за столом.

Люди ответили на поклон, но, судя по всему, были заняты разговором настолько, что появление новых гостей не могло отвлечь их от интересной беседы. Асандру это показалось не очень учтивым, но он почему-то вдруг понял, что здесь, куда он попал, такое возможно и считается естественным.

– Я приглашаю вас позавтракать, – сказал Вартерес, жестом указывая на стол, ломящийся от яств.

– Мы не за этим пришли, – сказал Фан. – Начинаются горгиппийские агоны, и ему лучше сейчас не есть вообще. А от тебя мы ждём обещанной помощи.

– Ну, хорошо, – с лёгкостью согласился Вартерес. – Пойдёмте в зал. Там уже тренируются мои ученики.

Они прошли через двор, и Вартерес открыл дверь, приглашая гостей войти.

Асандр несмело вошёл в огромный зал, в котором тренировались борцы. На специальных матах юноши боролись друг с другом, а возле них стояли элланодики и что-то говорили, размахивая руками и показывая, как делать тот или иной приём.

У дверей на низкой скамейке сидел черноволосый юноша в синем костюме, на котором было что-то написано белыми буквами. Вартерес сел рядом и пригласил сесть гостей.

– Ты уже принимал участие в играх? – спросил он Асандра. – Как ты выступал?

– Я ещё не боролся. Может, ты покажешь мне ещё какие-то приёмы? Мне предстоит схватка с борцом из Пантикапеи, а он огромного роста и тяжёлый… Как с ним бороться?

– Показать можно. Только, чтобы научиться проводить эти приёмы, нужно тренироваться. Впрочем, пойдём на ковёр!

Вартерес сбросил спортивный костюм и пошёл к ковру. Асандр направился за ним.

– Я думаю, что нужно обращать внимание не только на приёмы, – говорил Вартерес. – Важно почувствовать противника. Можно просто взять за бок или плечо и попробовать перевернуть его. Скорее всего, получится, так как твой верзила не знает защиты от приёмов. Ты не должен всё время думать о победе! Желать её – это одно, а думать всё время – это другое! Ты борешься для себя! А приёмы? Ну, вот, например, бросок накатом. Смотри внимательно, как это делается.

Вартерес стал напротив Асандра, продолжая рассказывать и объяснять приём в действии.

Фан тоже внимательно смотрел и слушал.

– Ты ставишь правое колено сзади между ногами противника, левую ногу отводишь в сторону, захватываешь левую руку на ключ, а правой держишь соперника за туловище сверху по линии пояса.

Асандр, почувствовав на своих руках железную хватку Вартереса, хотел было освободить руку, но не смог.

– Падая на левый бок вперёд и в сторону, – продолжал Вартерес, – ты одновременно делаешь рывок правой рукой за туловище партнёра и, толкая правым бедром, перебрасываешь его через голову спиной к ковру. Затем, ложась на живот, захватываешь за туловище сверху и, нажимая всем телом, переводишь на лопатки.

Асандр удивился:

– Но как я переброшу его через голову, если он в два раза тяжелее меня?!

Фан сказал, переглянувшись с Вартересом:

– Перебросишь, если очень захочешь!

А Вартерес пояснил:

– Он в этом случае теряет устойчивость. Впрочем, вот ещё тебе приём: ты сзади на правом колене и левой ступне, захватываешь его левую руку на ключ, а правой – туловище по линии пояса. Левой рукой стараешься отвести назад левую руку противника. Затем, перенеся тяжесть тела на правую сторону, подтягиваешь противника к себе снизу и, сгибая в локте его правую руку, вынуждаешь лечь на бок. Отпустив его правую руку, захватываешь противника за шею и, отводя вправо, переводишь на лопатки захватом шеи с плечом. Здесь нужно не дать возможности перейти ему на другую сторону и перевернуть себя.

Вартерес подозвал кого-то из молодых людей и несколько раз на ковре показал Асандру, как это делается.

– Отойди в сторону и смотри на нас со стороны. Вот так! Всё запомнил?

– Да вроде бы всё, – ответил Асандр.

Вартерес сказал:

– Смотри ещё: мы будем делать это медленно… Вот так!..

Оба проделали всё снова.

– А теперь давай проделаем то же самое с тобой! Я буду тебя побеждать!

Вартерес и Асандр проделали опять то же самое. А затем Вартерес сказал:

– А теперь ты со мной проделай то же самое.

– Но ты же искусней меня! – удивился Асандр.

Вартерес хитро усмехнулся.

– А я сделаю вид, что не знаю этого приёма. Твой будущий соперник ведь тоже не знает его. Давай, не бойся!

Асандр, к своему изумлению, проделал этот приём с самим Вартересом.

– Вот теперь я увидел, что ты можешь делать это! – радостно воскликнул Вартерес. – Ты справишься с тем силачом, про которого говорил. Даже не сомневайся! Он ведь не знает того, что я тебе сейчас показал!

Асандр смотрел на Вартереса как на бога и был под впечатлением от только что показанных приёмов. Он то и дело повторял их, чтобы запомнить каждое движение и их последовательность.

Потом они вернулись на скамейку, и Фан сказал Вартересу:

– Мне не нравится, что мой друг смотрит на тебя так, словно бы ты божество, сошедшее на землю. Объясни ему, что ты простой человек, а не небожитель, и расскажи о себе.

– Родился я в тысяча девятьсот семьдесят шестом году в спортивной семье. У меня три старших брата и младшая сестрёнка… Братья тоже занимаются борьбой.

– А у меня нет братьев. В детстве мне не с кем было играть. Мы с родителями жили на острове. Зато я умею хорошо плавать и ловить руками рыбу!

– И я в детстве был непоседливым мальчишкой. В четыре годика залез ручкой в печку. Потом долго лечился. Чтобы укрепить здоровье, меня водили в бассейн, где я научился плавать.

– И я в воде чувствую себя даже лучше, чем на земле. А как ты стал заниматься борьбой?

– Впервые брат привёл меня в спортивный зал к тренеру Сурену Казарову. Я был хилым пацанёнком и не произвёл на него впечатления.

– Тренер это элладоник?

– По-вашему – элладоник, по-нашему – тренер. К девяти годам я достаточно уверенно чувствовал себя на ковре, часто участвовал в соревнованиях и, как правило, выступал хорошо.

– У тебя часто проводят игры?

– Это просто соревнования. А Олимпийские игры, как и у тебя, раз в четыре года. В четырнадцать стал чемпионом среди юношей…

– В четырнадцать лет?! – Асандру трудно было поверить. – И никогда ничего не случалось, когда ты боролся? – спросил Асандр. Он вспомнил, как однажды в борьбе с приятелем грохнулся на землю и потом долго не мог двигать плечом.

– От травм никто не застрахован, ответил Вартерес. – Однажды противник, конечно, того не желая, упал на меня и поломал ногу! А через год бандиты ударили меня ножом в живот!

– Бандиты это кто?

– Бандиты и есть бандиты! Разбойники!

– И после этого ты продолжал бороться?!

– Вылечили меня. Делали операцию… Всё обошлось. Потом много боролся, стал мастером спорта.

– Что это значит? Что такое «делали операцию». Зачем делали?

– Лечили меня врачи. У нас мастером называют того, кто добился определённых успехов. К тому времени я стал чемпионом в нашей области. Это как если бы ты выиграл турнир в Танаисе.

– И ты поехал в Горгиппию на их агоны?

– Я долго готовился. И игры у нас проходят не в Горгиппии и не только в Греции. Сейчас игры проводят все страны мира. Борются за честь проводить их у себя! У нас, как и у тебя, выиграть на Олимпийских играх очень почётно!

– У тебя есть любимая девушка? – спросил Асандр и улыбнулся.

– У меня есть жена. Мы недавно сыграли свадьбу…

– Как её зовут?

– Ася. А у тебя?

– Мне нравится Динамия. Она дочь пресбевта, и он обещал её отдать в жёны тому, кто победит на играх в Горгиппии!

Вартерес с удивлением взглянул на Асандра.

– Как это? А если она не полюбит этого чемпиона?

– Воля отца священна! Дети не могут ослушаться родителей. Разве у вас не так?!

– Не совсем. Родители могут советовать, а принимаешь решение ты! Тем более когда речь идёт о любви…

– А что ты ещё любишь? Или только борьбу?

– Почему же. Изучаю законы. Люблю историю. Я, например, знаю многое о боспорском царстве, в котором ты живёшь. Переводить, например, даты боспорской эры и других эр было бы невозможно, если бы однажды римский монах Дионисий Петавий не вычислил год рождения Христа. Он первым предложил считать его разделителем старой и новой эр.

– Христос – это кто?

– Бог.

– Это ваш Бог? Никогда не слышал.

– Это и твой Бог тоже! Бог – един!

Фан вмешался в беседу и, положив руку на плечо Вартересу, тихо сказал:

– Я же просил…

Вартерес мгновенно поменял тему разговора:

– А знаешь ли ты, что борьбой занимались выдающиеся учёные древности? Пифагор, Платон, Пиндар, Алкинад…

Асандр сказал с большим сомнением в голосе:

– Мне кажется, ты чего-то не хочешь говорить. И к нам когда-то приходил проповедник Харитон. Как он утверждал, он был учеником апостола Андрея, и что самое удивительное, – он тоже говорил, что есть только один Бог, но кто ему верил? А куда же делись боги, которые живут на Олимпе?

Вартерес призадумался, а потом ответил:

– Даже и не знаю, что тебе сказать о них…

И опять вмешался Фан:

– Наши боги никуда не исчезли. Они живут среди людей, одеваются в такую же одежду и остаются богами, но о них никто не знает.

– То есть они делают вид, что они не боги, а люди?

– Да.

Асандр на какое-то время потерял дар речи. Потом спросил:

– Но почему они так поступили?

– Они решили дать людям возможность самим разбираться в своих делах.

– Но ведь люди же – это неразумные существа!

– Зато боги – разумные. Если они так сделали, значит, так нужно. И ещё: боги очень не любят, когда люди говорят об этом. Вот как мы сейчас.

Асандр понял по-своему:

– Они где-то здесь рядом и слышат наш разговор? – тихо спросил он.

– Да, – подтвердил Фан. – Поговори лучше с Вартересом о чём-нибудь другом.

– А где ты живёшь? – спросил Асандр.

– Живу я в России – это такая страна…

– Никогда не слышал. Большая?

– Самая большая из всех.

– И больше Греции?

Вартерес рассмеялся.

– Намного больше. Просто раньше такой страны не было, а теперь она появилась. И в ней есть город, который называется Ростов-на-Дону.

– Далеко это от Танаиса?

– Твой Танаис давно лежит в развалинах. А мой город недалеко от этих развалин.

– Не понимаю, – сказал Асандр, огорчённый тем, что его город лежит в развалинах, – в какое время ты живёшь?

– Как считать… Я живу в две тысячи девятом году новой эры.

– У нас боспорская эра. Она исчисляется с возникновения нашего царства.

– Ну да, я читал, что у вас время исчислялось от дня прихода нового царя или в ознаменование какого-то события. А у нас новая эра считается с момента рождения Бога Иисуса Христа.

– Странно как-то. Все послушали монаха, простого смертного? Он же не царь и не бог!

– А ты что сейчас делаешь?

– Готовлюсь к агонам. Сегодня должны начаться. В первый день мы принесём жертвы богам, помолимся, а завтра уже…

– Это хорошо. И я на Олимпийских играх в двухтысячном году стал чемпионом греко-римской борьбы.

– А что, есть другая борьба?

– Конечно! Вольная, дзюдо, каратэ… Ты выступаешь в среднем весе?

– Я тебя не понимаю. Что значит «в среднем»?

– У нас борцы распределяются по группам с разным весом…

Асандр взглянул на Фана.

– Помнишь, и ты говорил, что нужно делить борцов по их весу, – сказал он ему. Потом снова обратился к Вартересу: – Пока мы выступаем без такого разделения.

– Как же ты выступишь в схватке с большим и тяжёлым борцом?! Он же тебя победит…

– Такие, как правило, не знают приёмов и берут только своим весом…

– И в моей стране давно знали борьбу. Раньше как было? Выходили бороться. Чей борец уложил на лопатки, та сторона и объявляется победителем…

Фан неожиданно встал со своего места и сказал:

– Ну а теперь, когда вы отдохнули, давайте ещё немного потренируемся…


Они занимались ещё несколько часов. И только затем Фан сказал, что этого достаточно. Вартерес отвёл Асандра в удивительную комнату, где возникали мощные струйки воды, которыми можно было поливаться.

А потом они вернулись в сад, на то самое место, где утром сидели за пиршественным столом люди. К изумлению Асандра, эти же люди сидели и продолжали до бесконечности угощаться и угощаться какими-то невообразимыми яствами.

Асандр тихо спросил Фана:

– Они что же – так всё время и ели?

– Да. Но чему ты удивляешься. Разве в Греции нет таких людей?

– Есть.

– Сейчас, – сказал Вартерес, – нас покормят в другом месте. Здесь в саду есть тихий уголок, куда мы перейдём, а нам туда принесут поесть.

Они перешли в отдалённую беседку и уселись за стол.

Фан строго следил за тем, чтобы Асандр не съел слишком много.

– Ты совсем как моя мама, – сказал Фану Вартерес. – Та тоже следит за тем, что я ем, а когда мы выезжаем на соревнования, всю еду готовит мне сама.

И тут только Асандр вдруг спохватился:

– А куда делась моя мать? Ведь она же была где-то здесь?

– Не тревожься, – сказал Фан. – Ты ещё увидишь её. Кстати, она сказала, что переместит Вартереса в наше время, чтобы он посмотрел, как проходят у нас агоны…

– Так это не был чудесный сон?! Неужели, то, что я видел, – правда?!

– Я говорил тебе, что боги могут всё!

– Но всё же, где моя мать? Она здесь, в саду?

– В саду, – ответил Фан, – в саду, в саду, в саду…

– Она гуляет, но потом подойдёт к нам?

– Подойдёт, подойдёт, подойдёт… – сказал Фан.


Асандр проснулся на своей овчине оттого, что его дёргал за плечо Фан.

– Вставай, вставай! Нам уже пора собираться!

Асандр потянулся и оглянулся по сторонам: как всё знакомо.

– Мы сейчас идём на открытие горгиппийских игр? – спросил он.

– Да. Умоешься, оденешься и пойдём.

Асандр встал. Сказал с горечью в голосе:

– Значит, это опять был сон! Это всё проделки моей матери! Ну почему она так шутит со мною? Она умеет насылать мне какие-то волшебные сны, а я, когда вижу эти сны, думаю, что это всё было на самом деле…

– А что тебе снилось? – спросил Фан, добродушно улыбаясь.

– Какой-то странный дом, и будто бы я в нём проснулся, а там появилась мать, а потом был человек по имени Вартерес, и он был очень искусным борцом и показывал мне необыкновенные приёмы. И я будто бы научился этим приёмам! Какая жалость! Значит, я ничему не научился!

Фан рассмеялся уже совсем громко.

– Чему ты смеёшься? – удивился Асандр.

– Да тому, что похожий сон и мне тоже снился.

– Значит, моя матушка подшутила и над тобой? – спросил Асандр.

– Подшутила, подшутила, – сказал Фан. – Но нам пора. Если мы опоздаем, нас могут не допустить к агонам.

13.

Когда они вышли из дому, весь город ликовал – шумел, кричал, смеялся и играл на музыкальных инструментах. Но самым необычным было то, что Вартерес никуда не исчез, а шёл рядом и с удивлением смотрел вокруг. Он был потрясён увиденным. Вартерес всегда интересовался историей и понимал, где и в каком времени оказался. Боялся, что всё это лишь сон наяву, хотя Фан и утверждал, что это не сон, а переход из одного времени в другое. Мир настолько прекрасен и невероятен, что не знаешь даже, чему в нём верить!

Асандр показал Вартересу рукой на шумную улицу, по которой они проходили, и спросил:

– Как тебе нравится?

– Я потрясён, – сказал Вартерес.

– Разве у вас не так ликуют, когда начинаются ваши олимпийские игры?

– У нас всё несколько иначе и совершенно другая обстановка. Ваши люди чувствуют, что они соприкасаются с богами, а наши просто рады очередному развлечению.

Из-за большого шума им приходилось кричать, чтобы хоть как-то услышать друг друга.

– Мы идём на ваш стадион? – спросил Вартерес.

– Можешь считать что так, – ответил Фан.

На центральной площади размещались здание суда и гимнасия. Здесь же возвышался величественный храм Зевса. Неподалёку стояли храмы, посвященные Посейдону – владыке морской стихии, Деметре – покровительнице земледельцев, Афродите – пенорождённой защитнице мореходов. Это были жилища богов. Они поражали мощностью, даже тяжеловатостью форм. Их строгая соразмерность сделали бы честь даже выдающемуся архитектору Мнезиклу. Из статуй Вартереса поразило огромное изваяние Афины, покровительницы Геракла. Там же он  увидел стелу, где были высечены имена юношей, побеждавших в соревнованиях.

– На стадионе будут проходить торжественные мероприятия, – объяснял Фан, – открытие игр, жертвоприношения нашим богам. Потом участники будут молиться, просить богов даровать им победу, и только завтра начнутся агоны.

На стадионе собралось много народа. Здесь в специально отведённых местах сидели пресбевты и эллинархи, прибывшие из разных городов, послы, почётные гости, среди которых был и Савмек, сын Махара. Все они сгруппировались возле Боспорского царя Савромата I. Это был сильный и властный правитель. При нём  началось бурное строительство. Он расширил границы города, воздвиг храмы Афродите и Посейдону, установил своим предшественникам, Боспорским царям, памятники, вымостил улицы плитами… При нём царство процветало.

Все были возбуждены и о чём-то оживлённо беседовали. Громко звучали форминги, кифары, сиринги и авлосы, сопровождая пение гимнов, прославляющих царя и олимпиоников.


За крепостными стенами города, если пройти по дороге, выложенной каменными плитами, ведущей к морю, на большой поляне, расположенной между городом и священной рощей Артемиды, той самой, через которую пробирались наши герои, идя ночью от причалов в сторону Горгиппии, теснились камышовые шалаши и хижины, наспех сложенные из веток. Мелькали порой и красивые шатры, а некоторые так даже были роскошными!.. Отовсюду, словно пчёлы из своих ульев, выбирались люди и сливались в единый многоголосый поток. И здесь были слышны радостные возгласы, пение гимнов, приветствия…

Накануне, увидев множество народа за крепостными стенами, Вартерес спросил:

– Почему эти люди не в городе? Это кто, крестьяне или рыбаки?

Фан рассмеялся:

– Это гости Зевса и приехали сюда со всех концов Греции и Рима. Просто не хватает места в городе и они располагаются во временных посёлках, но при этом пользуются особым почётом, хотя по виду некоторые могут показаться бродягами. Приехать сюда могли позволить себе только состоятельные люди.

Многие шли в город к центральной площади, агоре, где накануне игр было многолюдно и весело. Здесь раздавались волшебные звуки различных музыкальных инструментов, голоса певцов, и всё это звучало на фоне возбуждённого гула. Атмосфера праздника ощущалась повсюду.

Из одного шалаша навстречу Фану и Асандру выбежал парень, отличительной чертой которого была колоссальная ширина плеч и устрашающая мускулатура при не очень-то большом росте.

– Асандр! Фан! – радостно закричал Квадратный. – Как я рад вас видеть.

– Филипп! – обрадовался Асандр. – А ты разве не отправился в плавание вместе с Евпатором?

– В следующий раз отправлюсь, – сказал Квадратный, он же Филипп. – Когда Евпатор вернётся сюда из Феодосии, куда он сейчас отправился, я непременно уйду в море вместе с ним.

Друзья, не останавливаясь, поздоровались и продолжали движение уже вместе. Людской поток пополнялся со всех сторон новыми и новыми ручейками.

– Я тоже мог бы выступить, – жаловался Квадратный.

– Об этом нужно было думать раньше и тренироваться с элланодиками.

– Да знаю! – махнул он рукой. – Это я так… к слову…

– В борьбе, – кивнул Фан, – или в кулачных боях ты бы мог быть очень силён. Вон какие у тебя кулаки! И славу бы заработал, и деньги…

– Денег мне не надо, – сказал Филипп. – Мне хотелось бы славы, а не богатства. Уж я бы себя показал! У меня ведь не только кулаки! Вёсла, паруса, плаванье – вот в чём я силён. Но, к сожалению, боги не очень-то благосклонны к морякам!

– Почему ты так плохо думаешь о богах? – спросил Вартерес.  – А я вот знаю, что настанут времена, когда будут состязания и на воде.

Квадратный с подозрением посмотрел на него и произнёс, пренебрежительно скривив губы:

– Уж больно ты умный! Где это слыхано, чтобы состязались на воде? Ты ещё скажи, что будут соревноваться, кто лучше гребёт или плавает!

Он рассмеялся, оглядываясь на Асандра и Фана, словно бы ожидая от них поддержки.

– Будут и такие соревнования, – повторил Вартерес.

Филипп рассмеялся.

– Любезный Филипп, – сказал Асандр, обращаясь к Квадратному. – Он знает что говорит. Можешь считать, что это великий предсказатель и всё, что он говорит, – правда!

Асандр говорил так пылко, так страстно, что Квадратный даже оробел при этих словах. Он-то знал: олимпийские игры – это время, когда боги сходят на землю и творят по своей воле любые чудеса. Вот и этот человек, видимо, был каким-то чудом в этом же роде – так что не стоило даже удивляться. Он только рукой махнул и, покачав головой, сказал:

– От наших богов никогда не знаешь чего ждать!

Асандр, рассмеявшись, добавил:

– Если бы такие соревнования были, я бы точно победил!

– Знаешь, как я умею нырять? – воскликнул Квадратный. –  Когда наш старик Евпатор во время шторма однажды вывалился за борт и потерял сознание, ударившись головой о весло, я нырнул за ним и вытащил на корабль. Мне случалось во время атаки пиратов спасаться, ныряя с одного борта. Потом я проплывал под килем, выныривал с другого борта и присоединялся к нашим! Вот это, я понимаю, ныряние! Ты так умеешь?

– Не пробовал, – честно признался Асандр.

– Уверяю вас, – с каким-то непонятным упорством повторил Вартерес, – на будущих олимпийских играх будет и ныряние!

Асандр даже остановился.

– Я же просто пошутил, – сказал он, глядя в глаза Вартересу и стараясь уловить в них огонёк насмешки. – Что, правда будет и такое? – спросил он с изумлением. – Ты это серьёзно?

– Будет и такое, – с уверенностью заявил Вартерес. – И в соревнованиях будут принимать участие и девушки! Тысячи зрителей будут приходить, чтобы посмотреть, как красиво они могут прыгать в воду!

Оба – Асандр и Квадратный – так и онемели от изумления. Асандр только пробормотал:

– Девушки?! Они будут участниками агонов?! Но как они будут соревноваться с мужчинами и нырять в длинных платьях?! Если ты говоришь правду…

– Он говорит правду! – решительно подтвердил Фан.

Асандр удивился:

– Если всё так и будет, то люди будущего это просто боги, а не люди!

– Да с чего ты взял? – удивился Фан.

– Они разумнее нас! Значит – боги!

– Хочешь знать правду? – спросил его Фан.

– Хочу!

– По сравнению с ними, боги – это как раз мы, а вовсе не они со всеми своими достижениями! Всё! Больше ни слова! Нам пора идти отдыхать… Завтра всё начинается!


И вот, наконец, настал день открытия горгиппийских агонов.

Среди множества людей, спешащих на стадион, были и Христион с Менофилом. За ними на некотором отдалении плёлся Макарий. Он то и дело смотрел по сторонам, стараясь не терять из виду Менофила и разыскать в толпе знакомых: Валерия, Асандра...

– Твоя победа, – говорил Христион сыну, – сейчас нам очень нужна! Ты, надеюсь, это понимаешь. А уж что означает для нас твоя женитьба на Динамии – мы уже обсуждали.

– Понятно, понятно, – пробурчал Менофил. – Ты только сдержи своё слово…

– Сдержу или нет – не знаю, – честно признался Христион. – Я уже пробовал говорить с этим рыжим из Фанагории, но тот не согласился. Раскричался, прогнал меня. А знаешь, сколько я ему предложил?! Попробую поговорить и с Александром из Пантикапеи. Они твои главные соперники.

– А не боишься, что они об этом кому-нибудь расскажут?

– А кто это слышал? Разговор был без свидетелей. Я всё же попробую убрать этого Асандра. И не важно, что он не соревнуется с тобой. Если он выиграет, он тоже может рассчитывать на руку доченьки Аристарха. А это для нас самое главное!

– Но ты же мне обещал поговорить с главным элланодиком! – возмутился Менофил.

– Обещать-то обещал – это конечно, да только я боюсь гнева богов.

Менофил всплеснул и заговорил горячим шёпотом:

– Но ты сам говорил, что богов много. Надо выбрать тех, которые тебе нужнее…

Христион неуверенно произнёс:

– Много-то много, да я один! И как узнать, какие наблюдают за мной?! Впрочем, я подумаю… Агоны только завтра. Ещё успею…

Менофил, оглянувшись на Макария, плетущегося сзади, поторопил его.

– Ты чего плетёшься? Иди скорее, а то опоздаем. А Валерий где?

– Он со своим другом придёт…

Все уже подошли к полю стадиона, где специальные распорядители приглашали участников соревнований пройти на отведённое для них место.

– Мы остаёмся, – скомандовал Вартересу Фан, – а Асандр уходит. Смотри, сколько уже собралось людей! Здесь не менее двадцати тысяч! Мне приходилось быть  на олимпиаде в Олимпии, так там стадион вмещает до сорока тысяч!

Они заняли место, отведённое для зрителей.

Участники олимпиады выстроились по периметру поля. Каждый город нёс свои гербы и знамёна. С высоты специально построенной трибуны всех приветствовал Полидевк из Сиракуз – главный распорядитель и многократный победитель различных соревнований в прошлом.

Полидевк произносил привычные и всем уже наперёд известные слова. Обращался не от себя лично, а от имени олимпийских богов, которые ему поручили провести эти агоны. Призывал участников состязаться мужественно, не щадя сил и непременно честно. Это были слова, которые каждый из слушателей знал почти наизусть.

Потом оратор подчеркнул, что за играми наблюдает сам царь, великий Савромат I, а те из греков, которые говорят, что мир эллинов на берегах Понта Эвксинского лишь бледная тень их мира, расположенного на Аттической земле, и даже считают его больше Скифией, чем милой их сердцу Элладой, видимо, не совершали путешествий дальше Пропонтиды. Победителям откроется путь к агонам в святой Олимпии.

Это его высказывание кому-то показалось очень правильным и вызвало гул одобрения и даже смеха, выходцами же из упомянутой Аттики оно было воспринято не очень любезно.

В довершение он сказал и вовсе нечто непонятное:

– До тех пор пока будут проходить игры, будет существовать и наше общество! Если только игры прекратятся, прекратимся и мы!

Полидевк произносил свою речь громовым голосом, разносящимся далеко вокруг, и был хорошо слышен всем присутствующим. Вряд ли кто-то уловил значение того, что он сказал. И только два человека поняли их истинный смысл.

Асандр повернулся к Вартересу и спросил:

– Много ли олимпиад будет ещё в Греции?

– Много, но наступит и такое время, когда олимпийские игры будут запрещены, Олимпия будет разрушена, и даже нельзя будет заниматься спортом! И только через полторы тысячи лет они возродятся и станут самыми почётными соревнованиями, причём в них будут участвовать юноши и девушки всей Земли!

– И во время игр войны вести не будут, как у нас?

– Да. Конечно, будут и нарушители этих правил. Но таких будет немного.

– А пока люди не догадываются, что скоро запретят олимпийские игры? – спросил Асандр.

– Не скоро… но запретят. А Полидевк догадывается, но сам не верит своим страшным догадкам.

– Неужели нельзя ничего сделать?

– Твои боги знают о том, что должно случиться: весь твой мир рухнет. В новом мире не будет места олимпиадам, мраморным колоннам и статуям. Не будет в нём места и твоим прекрасным олимпийским богам. Это будет совершенно другой мир – очень мрачный и несовершенный. Много крови и грязи прольётся на землю. Вот и славный город Танаис, и дивная Горгиппия обратятся в развалины. Но настанет время – пройдёт и это страшное человеческое безумие, люди воспрянут к новым великим событиям. У тебя кончается золотой век, а у меня только-только начинается!


Было приведено двенадцать быков с рогами, украшенными позолотой и красивыми лентами. Эти двенадцать быков были пожертвованы Зевсу и другим обитателям Олимпа, и будущие участники агонов принесли клятву, обязуясь бороться за звание победителя честно.

Вместе со всеми Асандр опустился на колени и стал просить богов даровать ему победу.

– О боги! – тихо шептал он. – Я не таю ни на кого обиды. Нет более жестокого и справедливого судьи, чем судьба… Многие пытались сделать мне зло, и у многих это получалось. Но зло это не принесло им счастья, а я получил полезные, хоть и жестокие уроки. Со многими врагами своими я мог бы сейчас рассчитаться шутя. Но не хочу! И может быть, не только из-за характера, а потому что в раннем детстве моя мать научила меня прощать! Она говорила, что умение прощать – самое большое, чему она хотела бы меня научить! Я был совсем мал, но запомнил эти её слова: не помнить зла, прощать людям и жить по законам богов.

И вот теперь, перед агонами, от которых зависит всё моё счастье, я молюсь, чтобы боги простили всех моих врагов! Я не желаю им зла. Я жажду справедливости! В мире так много непостижимого, и жизнь так коротка, что всего объять разумом невозможно... Зачем рушить, ломать, ранить то, что не похоже на меня? Я тоже не похож на кого-то... Сегодня тяжёлый, но Светлый День. Я молю вас, боги, чтобы вы поддержали меня и даровали победу. Я  не жажду славы или богатства. Я люблю Динамию! Помогите мне!.. Я хочу, чтобы вы, о боги, услышали мою молитву, мою боль… Я всегда чтил вас и слушался ваших наказов. Если у вас есть злоба, обида, боль – отдайте их мне. Выплесните на меня. Я никогда не верну их вам. Я готов стерпеть всё, только даруйте мне победу! Пожалуйста! Пожалуйста! Пожалуйста! Я знаю, что надеяться лучше, чем отчаиваться! Я надеюсь на вас, о боги! Я люблю Динамию! Она – моя боль, моя надежда!

Боль либо убивает, либо облагораживает. А надежда – это острый меч и надёжный щит, а может, и последний бросок, который приносит победу! Знаю, что я упрям, любопытен, иногда даже дерзок и нетерпелив. Простите меня! Я постараюсь исправить эти пороки. Ведь упрямство моё, может, и не упрямство вовсе, а настойчивость. Любопытство моё и не любопытство вовсе, а любознательность. А как быть не торопливым и не дерзким, когда так медленно тянется время, отделяющее меня от любимой?! Я знаю, что моя мечта безумна, но я не могу о ней не мечтать! Зачем нам дана надежда? Чтобы полнее была жизнь или чтобы мучительнее была гибель? Помогите мне, боги! Я не могу убить свою надежду!


Кто-то мысленно обращался к богам, кто-то пытался разобраться в самом себе, но одно было несомненным: над людьми простиралась такая тишина, что нарушить её смели только беззаботные птицы да шаловливый ветерок, запутавшийся в листьях деревьев.

Вартерес смотрел, как люди словно бы просыпались, медленно отходя от молитвы.

Наконец, буря восторга разразилась над всеми присутствующими. Все ликовали так, словно произошло нечто неслыханное и невиданное.


Вечером первого дня олимпиады, когда официальные мероприятия закончились, а страсти улеглись, главный элланодик соревнований Полидевк собрал на ступенях храма Зевса всех участников завтрашних агонов и сказал, что хочет сделать им некоторое наставление.

Прийти по зову Полидевка на ступени храма было делом совсем не обязательным: хочешь – иди, не хочешь – не иди. Но поскольку он обладал огромным авторитетом, то пришли, как кажется, все. Были и просто любопытные, желающие послушать, какие наставления будет давать атлетам этот знаменитый Полидевк.

Смеркалось, и Полидевк велел зажечь несколько факелов. Он сидел на самой верхней ступеньке, а все его слушатели сидели и стояли ниже. Блики огня от факелов падали на его лицо и придавали ему торжественное выражение.

– Друзья мои, – сказал он. – Я понимаю, что вам уже скоро нужно ложиться спать, а завтрашний день будет у вас особенно  тяжёлым, но я хотел бы сейчас вам кое-что рассказать и объяснить. Много времени я у вас не займу, вы уж потерпите. – Он хитро усмехнулся и сделал паузу, словно бы давая возможность собравшимся как-то возразить на его слова или что-то ответить. Но ответом ему было полное почтительное молчание. Убедившись в том, что возражений не будет, Полидевк продолжал: – Мне тяжело об этом говорить, но я часто слышу примерно такое мнение от наших философов и историков: греков и римлян впереди ждут тяжёлые испытания! Добро бы, это говорили оракулы, которые, как известно, постоянно врут доверчивым людям, но ведь эту мысль неустанно повторяют многие умные и почтенные люди. Вот и мой друг, который сейчас остался в храме, – Полидевк оглянулся в сторону колоннады у него за спиной… Все посмотрел туда же, но никого не заметили, хотя многим показалось, что какая-то тень мелькнула в темноте храма. Впрочем, мало ли чего не покажется в мельтешащих огнях факелов, которые на ветру горят то сильнее, то слабее… А Полидевк, между тем, продолжал: – Придут и уже приходят варвары, которые попытаются потеснить нас с наших обжитых мест или даже вовсе стереть с лица земли. Безропотно ждать, когда это произойдёт, – мы, греки, не будем, но и рваться в бой тоже нет особого смысла. Варвары, подходя к нашим границам, пока только присматриваются к нам и не очень-то нас беспокоят. Мы к ним приглядываемся, а они к нам. Сейчас, например, к нам со стороны далёкой реки Борисфен приближаются остготы. Что это за народ и что у них на уме – никто не знает, но говорят, что они свирепы и необузданны, уж на что варвары злые, а и те опасаются их!

Гул гнева разнёсся при этих словах Полидевка. Слухи о необычно жестоких и хорошо организованных готах уже давно будоражили умы людей.

– По нашим сведениям, готы не так давно послали своих людей к аланам и хотят заключить с ними союз, направленный против греков. Представьте, что будет, если аланы пойдут на нас с востока, а готы с запада? Вот когда греческому народу понадобятся искусные воины…

При этих словах Менофил многозначительно переглянулся с отцом, который тоже пришёл послушать знаменитого оратора. Отца и сына предупреждали, что Полидевк издавна слыл большим хитрецом – говорит-то одно, а думает, старый лис, совсем другое. Христион усмехнулся – ведь он часто говорил сыну то же самое: придут на греческую землю другие народы! И что тогда делать? Эта идея в последнее время просто висела в воздухе, а не была плодом чьего-то досужего воображения.

– Помянешь моё слово! – сказал однажды Христион сыну. – Вот придут нам на смену другие племена – какие-нибудь скифы или сарматы, а ведь с ними нужно будет как-то ладить!

– Если придут и завоюют Танаис, я уйду от них, – ответил Менофил. – Не хочу с ними рядом жить, а греческие земли велики.

– Уйдёшь! – рассмеялся Христион. – Как бы не так – уйдёшь! А если уходить будет некуда? Кругом одни варвары! Да и зачем уходить-то? Остаться – вот в чём искусство. И жить с ними по их правилам!

– Но если у них боги другие – как же я буду среди них жить? – спросил тогда наивный Менофил.

– А ты и богов их себе возьми! Кто его там знает, какие боги лучше, а какие хуже?! Скорее всего, их боги лучше наших. Если они победили, значит, их боги сильнее! И чего тут особенно думать? Переходи на сторону тех, чьи боги сильнее!

Менофил давно впитал в себя отцовскую мораль, которая предусматривала любые действия по успешному выживанию. Были, впрочем, и такие вещи, которых отец вслух не произносил, но сын видел, как поступал отец, и понимал: так же должен будет поступать и он. Чего стоило только то, что отец не признал родного брата и выгнал на улицу! Никакой грек бы так не поступил. Да и скиф тоже! Но отец поступил и нисколько не сожалел о содеянном. И ведь в этом его поступке был определённый смысл! Глупо говорить, что отец просто злой человек. Он не злой, он трезвомыслящий.

А теперь этот Полидевк делает им какое-то наставление о нравственности. Вот только вопрос: всем ли оно нужно? Может быть, кто-то обойдётся и без него?

– Я к чему клоню, – продолжал свою мысль Полидевк. – Наш народ, возможно, столкнётся с новыми испытаниями. Они бывали и раньше, и опыт показывает, что греки умеют сражаться и ничего не боятся. Но быть готовым к предстоящим боям – это и есть то, к чему я вас призываю.

«Хорошенькое дело! – подумал Менофил. – Я уже сражался у стен Танаиса, и хватит с меня!». Стараниями отца период юношеской наивности у него давно закончился. Он даже отцу не сказал ничего о том, как однажды поступил с Ликургом. Отец ведь тоже ничего не рассказывал ему о своих намерениях в отношении родного брата.

А Полидевк гнул и гнул своё: Греции нужны будут новые герои, а бои скоро будут. И ещё какие!

Никто из слушателей и не спорил. Да и кто бы осмелился возразить могущественному Полидевку, особенно в свете того, что завтрашнее судейство будет полностью находиться в его властных руках. Кое-кто слушал его, а сам-то думал: «Что бы ты сейчас ни сказал, я не смогу возразить потому, что завтра ты будешь решать мою судьбу». А возразить хотелось: не все греки к этому времени представляли собой единое целое и исповедовали прежние моральные ценности. Но были и такие, кто слушал Полидевка с искренним интересом.

– Воинская доблесть, друзья мои, бывает трёх разновидностей, – продолжал Полидевк. – Это может быть прямое столкновение, когда двое врагов сходятся и сражаются, соприкасаясь друг с другом – голыми руками, – и тогда это будет борьба, кулачный бой или битва с помощью звенящих мечей. Высшая доблесть – победить противника в прямом столкновении. Ведь не случайно у нас есть такая спортивная дисциплина, в которой будут выступать наши мужественные борцы. Греция всегда ими гордилась, честь им и слава!  Но что, скажите вы мне, делать настоящему воину, если он видит, что враг сильнее его или многочисленнее?

Он задал этот вопрос, но никто не ответил ему. Стояла благоговейная тишина, и казалось, никому не дано было права её нарушать.

Полидевк усмехнулся.

– А вот для этого-то и придумали наши далёкие предки такие виды военного искусства, при которых воин находится на расстоянии от противника и посылает вперёд себя некий поражающий предмет – стрелу из лука, копьё, дротик, камень… Да всё, что под руку попадёт! – Полидевк рассмеялся хитроватым смехом. – Вражеский воин может оказаться сильнее тебя и идти против тебя не в единственном числе. Горе тебе, ежели ты столкнёшься с ним в рукопашном бою! Но слава тебе, если ты его поразишь на расстоянии! Борцовское искусство – это спорт мужественных и физически сильных, а искусство поражать противника на расстоянии – это спорт ловких и хитрых!

Все одобрительно рассмеялись. Но они не знали Полидевка, который любил сначала расслабить противника, а потом нанести ему совершенно неожиданный удар. Вот и сейчас Полидевк дал всем присутствующим вдоволь посмеяться, да и сам изобразил этакое расслабление.

Присутствующие ещё продолжали улыбаться, когда Полидевк нанёс свой заранее запланированный удар:

– Борцы, – сказал он. – Народ мужественный и бесхитростный. А вот всякого рода метатели и лучники – вот с ними на наших играх бывали проблемы.

Все как-то разом притихли при этих словах.

Мелентий, молодой дискобол с Кипра, осмелился задать вопрос:

– А скажи нам, любезный Полидевк, о каких хитростях ты сейчас говоришь?

Полидевк прищурился, чтобы лучше разглядеть спрашивающего, и ответил:

– Сколько живу на свете, никогда не слыхал, чтобы борца на олимпиаде подкупили. А вот с лучниками и метателями копий и дисков – такое случалось!

И опять воцарилась оглушительная тишина. Полидевк указал рукой на колонны громоздившегося позади него храма и сказал:

– Зевс незримо присутствует среди нас. Можете мне поверить: он сейчас здесь и всё видит и слышит…

Тут-то Христион не выдержал и спросил:

– А чего бы ему и не явить нам свой божественный лик?

Полидевк грозно посмотрел на вопрошающего, внутренне удивляясь тому, что делает здесь, среди молодых ,этот мужчина, и ответил глухим голосом:

– Если надо будет – явится! И всякого, кто попытается вести нечестную игру на олимпиаде, покарает!

Все молчали.

– Имейте в виду, – продолжал Полидевк, – если вас будут подкупать, вы обязаны гнать прочь того мошенника, который вознамерится сделать это! – Подумав, добавил: – А подкупать будут. Греки великий народ, но мошенники среди них всегда находились. Тот факт, что я задерживаю вас здесь, означает не только то, что я вам даю полезные наставления, но и то, что я отнимаю время у любителей добиваться спортивной славы нечестным путём. Сегодня вечером или завтра утром к некоторым из вас будут подходить такие люди. А к некоторым уже и подходили раньше – правильно я сказал?

– Правильно, – ответил дискобол из Вифинии. – Ко мне подходил один бездельник из Трапезундии, но я прогнал его!

– Ну, вот и хорошо, – сказал Полидевк. – Я не спрашиваю тебя, что ты ответил подходившему, уверен, что и все остальные поступят так, как и подобает истинному греку! – Полидевк помолчал, внимательно глядя на собравшихся, а затем произнёс: – Ну а теперь, если вы считаете, что услышали от меня всё, что я хотел вам сказать, можете расходиться по домам.

Все встали, намереваясь уйти, как вдруг юный Зиновий из Танаиса, прибывший на соревнования намного раньше героев нашей истории, обратился к Полидевку со словами, которые повергли в смущение присутствующих:

– Любезный Полидевк, – сказал он. – Но ведь ты обещал нам рассказать о трёх разновидностях воинской доблести, а рассказал только о двух. Какая же третья?

– Я ждал этого вопроса, – сказал он. – И рад, что хотя бы один из всех слушал меня внимательно. Если я с самого начала заявил, что буду рассказывать о трёх вещах, то с чего же вы решили, мои молодые друзья, что я остановлюсь на двух?

– Мы были невнимательны, – извиняющимся голосом сказал дискобол из Вифинии. – Прости нас за это.

– Я-то прощаю, – сказал Полидевк миролюбиво. – Но простит ли Зевс, который сейчас незримо находится среди нас?

Все так и содрогнулись при этих словах и невольно оглянулись по сторонам.

– Не ищите его, – сказал Полидевк. – Всё равно не увидите. Бог – он на то и бог, чтобы появляться тогда, когда захочет, а не тогда, когда нам это зачем-то нужно. А третья воинская доблесть – это военная хитрость и разведка. Слава тому, кто вступает в рукопашный бой с врагом, слава и тому, кто метким попаданием стрелы не подпускает врага к нашим рубежам, но слава и тому, кто проникает в стан врага и выведывает его планы.

– Но почему тогда, – удивлённо спросил юный танаит, – не бывает олимпийских соревнований по этому виду воинской доблести?

– А потому, мой юный друг, что эта доблесть проявляется не в соревнованиях, а в самой нашей жизни и в нашем поведении. Мы же не сможем организовать состязаний в честности. Это тебе не копья метать и не из лука стрелять!


Когда все расходились по домам, было уже поздно. На Горгиппию опустилась летняя ночь, которая, впрочем, не была очень уж тёмной: дорога, по которой шли Христион и Менофил, была залита огнями от костров и факелов людей, расположившихся на ночлег за пределами города.

– Ну, вот видишь, отец, ты уже ничего не сможешь сделать! – сказал Менофил. – Теперь после такого наставления никто не захочет идти с тобой на сделку.

Христион искренне удивился:

– А что он такого сказал? Разве после его выступления золото перестало быть жёлтым и звонким и превратилось в презренную глину? Нет, оно каким было, таким и осталось. И всё так же блестит и заманчиво звенит!

– Надо было раньше выступить против этого Асандра. Ведь был же момент, а ты его упустил! И нужно было сказать, что ты что-то знаешь о его неблагонамеренном поведении. Ты не решился выступить, чего-то убоялся, а что теперь ты сможешь сделать?

– Я не решился сказать, – возразил сыну Христион, – потому что это нужно было делать публично. А я и сейчас предлагать золото публично не буду. Я сделаю это тихо. Сейчас придём домой, ты ложись спать, а остальное предоставь мне!

Они так и сделали: сын лёг спать, а отец ушёл.


Христион всегда считал себя дальновидным человеком и с недоверием относился к тем, кто пытался хоть как-то превзойти его. В данном случае он не сомневался, что Полидевк – обыкновенный дурак, возомнивший о себе бог знает что… Ну подумаешь, был когда-то многократным победителем олимпийских игр и получал свои бесчисленные лавровые венки. Ну и где они теперь? Золото – вот вечная ценность, а сплетённые веточки с какого-то кустика – это разве ценность?

В свете факелов Христион разглядел присутствующих и составил о них мнение. Одного он, впрочем, не разглядел –Зевса. Христион объяснял это очень просто: не было там никакого Зевса! Если Зевс так велик, как о нём твердят, то почему он должен спускаться с Олимпа ради этого ничтожного народа, который вот-вот падёт под ударами варваров? Великие боги должны заниматься и великими свершениями, а не размениваться по мелочам!


Между тем, Полидевк, поднявшись со своего места, не удалился вместе со всеми, а вошёл в колоннаду. Держа в руках факел, он проследовал в большой зал, в котором стояло мраморное изображение Зевса, украшенного одеянием, сделанным из чистого золота.

У самого подножья огромной статуи сидел на коленях человек и сосредоточенно молился громовержцу. Полидевк на какое-то время присоединился к нему, и оба обращались к каменному  изваянию бога со своими мольбами. Слуги, оставшиеся у входа, почтительно ждали хозяина.

Помолившись, оба словно по команде встали.

– Ну что, – сказал Полидевк, – я выполнил твою просьбу.

– Спасибо тебе, – ответил Фан, а это был именно он.

– Не знаю только, будет ли толк, – сказал Полидевк. – на моей памяти подкуп был на наших олимпиадах всегда.

– Будет толк или нет, – задумчиво сказал Фан, – не нам с тобой об этом судить.

Полидевк возразил:

– Нам, посвящённым, о многом можно судить. Если ты прибыл в Горгиппию с какою-то важною вестью, то почему молчишь и ничего не рассказываешь? Не многие из посвящённых приблизились к тем тайнам, к которым приблизился ты. Вот и объясни мне то, что мне непонятно.

– Что ты хочешь узнать?

– Пройдут ли агоны успешно?

– Пройдут! – уверенно заявил Фан.

– Но ведь я чувствую: в этот раз должно произойти что-то необыкновенное. Прав я или нет?

– Необыкновенного ничего не произойдёт, а вот то, о чём ты предупреждал, непременно произойдёт. Да и удивительного на горгиппийских играх будет немало…

– А что именно – ты мне разве не скажешь?

– Ты сам всё увидишь, – ответил Фан грустным голосом. – Ну а сейчас, друг, мне пора. Завтра мой подопечный выступает тоже, но он будет в числе тех, кто с противником вступает в прямую схватку.

С этими словами он вышел из храма. Слуги и охранники, стоявшие у входа, почтительно расступились, но никто не пошёл за ним вслед, и вскоре его фигура растаяла в темноте.


– Перед сном хорошо бы отдохнуть, пройтись куда-нибудь за город, – сказал Вартерес. – Важно, чтобы Асандр успокоился и хорошо спал.

Фан охотно согласился:

– Ну, что ж. Погуляем… Сегодня вся Горгиппия будет гулять…


Обычно восточными воротами пользовались только римские легионы, следующие в свои крепости в горах Кавказа, да ещё гончары и кузнецы, у которых за воротами были мастерские.

Там, где дорога поднималась вверх, расположился некрополь знатных людей с искусными склепами и надгробиями. За ними раскинулись захоронения простых людей. А если пройти ещё дальше, можно было увидеть курганный некрополь древних. Он тянулся далеко на восток, но на вопрос, кто там похоронен, ни один горгиппиец ответить не мог. Хотя, несомненно, эти курганы скрывали прах царей, но коса Хроноса не оставила у людей памяти об их царствах.

Если же выйти из западных ворот, можно было попасть на дорогу, ведущую к пристани, к священной кипарисовой роще и к храму Афродиты. Здесь же находилась могила царицы Комосарии с памятником в виде сидящей львицы, держащей в лапах козлёнка.  Далее дорога шла через виноградники, кусты которых стелились по земле.

Вартерес, Фан и Асандр медленно прогуливались по кипарисовой роще. Говорить не хотелось. Все думали о своём. Наконец, когда совсем стемнело, Фан сказал:

– Пора отдыхать. Завтра очень важный день.

И они повернули к дому Савмека, где нашёлся приют и Вартересу.

14.

На следующий день, как только встало солнце, все направились на стадион. Когда туда пришли Фан, Вартерес и Асандр, трибуны были уже почти заполнены. Над стадионом стоял ровный гул голосов, и расслышать даже рядом идущего было совсем не просто.

Они прошли к тому месту, где собирались борцы. Это был большой мраморный зал с колонами и статуями богов. По периметру у стен на время агонов расставили скамьи, а в центре на пол был постелен большой квадратный ковёр. Здесь и должны были проходить соревнования по борьбе и кулачные бои. Несколько в стороне на полу лежал такой же ковёр. Это означало, что одновременно будут бороться две пары.

Фан и Вартерес уселись на скамьи у самого ковра, а Асандр подошёл к группе атлетов, которые ждали, когда начнётся жеребьёвка.


Между тем, события на стадионе шли своим чередом. В различных его секторах элланодики зачитывали имена атлетов.  Человек, запятнавший себя каким-либо преступлением или неблаговидным поступком, не мог быть участником агонов. Глашатай спрашивал собравшихся, не имеют ли они каких-либо возражений против того, чтобы названный юноша принимал участие в соревнованиях? Зрители кричали  в ответ что-то радостное и дружелюбное…

Когда прозвучало имя Менофила, сына Христиона из Танаиса, элланодик обратился к собравшимся с таким же вопросом. И в этот момент случилось то, чего так боялся Менофил. Из строя вышел рыжий верзила из Фанагории и громогласно заявил, что ювелир из Танаиса, отец Менофила, пытался его подкупить, предлагая деньги за то, чтобы он промахнулся при метании копья.

Поднялся неимоверный шум. Раздались возмущённые выкрики:

– Позор!

– Не допускать сына ювелира из Танаиса к агонам!

Элланодик строго взглянул на фанагорийца и громко спросил:

– Кто может подтвердить твои обвинения, юноша?

И тут Александр из Пантикапеи заявил:

– Я подтверждаю это! Он и ко мне приходил, предлагал деньги…

– Почему же ты сразу об этом не заявил?

– Так он предлагал мне только вчера поздним вечером. Я подтверждаю, что отец Менофила, Христион из Танаиса, собирался подкупить меня.

Снова раздались крики, шум. И тогда элланодик громогласно объявил:

– Менофил, сын Христиона из Танаиса! Ты не можешь принимать участие в наших агонах! Здесь соревнуются только честные юноши!

Менофил пытался что-то говорить, но ему не удалось перекричать шум и свист, который прокатился по стадиону. Побледнев, он со злобой взглянул на стоящих рядом атлетов и, склонив голову, удалился под свист и улюлюканье толпы.

– Ну и Христион, ну и подлец, – выругался Аристарх, сидевший на трибуне почётных гостей. – Какой позор! Вот зачем он преодолел такое расстояние от Танаиса до Горгиппии! А я-то, по простоте душевной, думал, что ему интересны будут горгиппийские игры! Ладно, мы с ним ещё разберёмся в Танаисе…


А в зале, где должны были проходить соревнования по борьбе, каждый атлет вынимал из серебряной урны жетон, на котором стояла буква, означавшая номер (в древнегреческой письменности не было цифр, они обозначались буквами алфавита). Элланодик отбирал у атлетов жетоны и распределял спортсменов по парам. Асандру выпало бороться с Панкратом из Феодосии.

– Ловкий, сильный, умелый противник… – в раздумье проговорил Фан.

– Слабых противников не бывает, – согласился Вартерес. – Я с самого начала обратил внимание на этого парня. Но думаю, что Асандр его победит…

– Будем надеяться!


На стадионе прозвучали трубы, и начались состязания по бегу. Вскоре элланодик громко объявил первого победителя в простом беге. Его именем и назвали горгиппийские игры. Им стал Андрон из Пантикапеи.

Потом соревновались бегуны на другие дистанции и, наконец, атлеты, бегущие в полном вооружении – в шлеме, поножах, с копьём и щитом в руках.

В другом секторе проводились соревнования в прыжках, в метании дисков, копий…

Макарий, перед тем как бросить диск, долго разминался, потом по команде элланодика вошёл в круг и, стараясь не выйти за черту, метнул диск высоко вверх. Потом изловчился и поймал его.

На трибунах раздались дружные аплодисменты. Он был первым, кому это удалось сделать. Упражнение это было трудным, но ещё предстояло метнуть диск на дальность.

Макарий сделал несколько круговых движений, держа диск двумя руками, и потом разжал ладони, направляя его туда, где стоял элланодик, замеряющий дальность броска. Диск упал дальше, чем снаряды других юношей. Но за Макарием должен был выступать ещё и атлет из Пантикапеи. Макарий знал, что тот – главный его соперник.

Пантикапеец вошёл в круг, взглянул на стоящего рядом с элланодиком Макария, раскрутился и швырнул диск так далеко, что сомнений ни у кого не осталось: именно он и будет победителем. Макарий с восторгом посмотрел на пантикапейца и первым поздравил его с победой.


Когда наступило время выступать Асандру, он вышел на ковёр. Тело его было смазано оливковым маслом и казалось расслабленным. Но это была кажущаяся расслабленность. Его красивый торс, мышцы, стойка говорили о том, что это сильный борец и с ним шутки плохи.

Панкратий из Феодосии был коренастым мускулистым юношей примерно того же возраста, что и Асандр. И его тело поблескивало в лучах солнца от масла, которым атлеты натирались, чтобы легче было выскальзывать из рук противника.

Побеждал тот, кто трижды опрокинет соперника на землю или опрокинет и прижмёт лопатками к ковру. Тогда присуждалась чистая победа. Рядом стоял элланодик, следящий за тем, чтобы борцы соблюдали правила: нельзя было атаковать ноги противника. На другом ковре одновременно проходила схватка другой пары. Победители первых поединков потом должны были встретиться друг с другом.

Асандр вышел на ковёр на мгновенье позже Панкратия и поклонился в его сторону. Элланодик был готов дать команду начинать схватку, но почему-то медлил, с интересом разглядывая Асандра, с которым он занимался и был уверен, что именно он станет победителем. Уж очень ему нравился этот борец из Танаиса.

Асандр же взглянул на противника пронзительным взглядом, и в нём была такая решимость, что Панкратий почему-то занервничал. Он стал прыгать на ковре, махать руками, демонстрируя свою силу и ловкость. Видно было, что он не ожидал встретить такого противника в первом же бою. Кто он такой? Откуда взялся? Он о нём ничего не слышал.

Наконец, элланодик дал команду начинать бой, и Панкратий быстро пошёл на сближение. Но не успел он коснуться Асандра, как, ничего не понимая, почувствовал, что летит к его ногам на ковёр. Он попытался встать на колени, но Асандр не дал ему этого сделать. Он бросился на противника, перемещая вес тела на приподнятое от ковра плечо. Не прошло и минуты, как элланодик зафиксировал чистую победу Асандра.

Зрители взревели от восторга. Так быстро здесь ещё никогда не заканчивались схватка. На втором ковре атлеты, схватив друг друга, только проводили разведку, а здесь уже закончился бой.

Элланодик провозгласил победу Асандра из Танаиса, и Панкратий поклонился ему, признавая его превосходство. Они не успели устать. Асандр сел на скамейку рядом с Вартересом и Фаном и внимательно наблюдал за схваткой на втором ковре. С победителем её Асандру предстояло бороться.

Соревнования продолжались до сумерек.


Христион и его сын не стали дожидаться окончания этого тяжёлого для них дня, и сразу же, как только Менофил был изгнан с позором со стадиона, собрали свои вещи и пошли на пристань в надежде на то, что им удастся зафрахтовать судно до Танаиса. Но ни одно судно в дни горгиппийских агонов не собиралось покидать порт. Команды были зрителями, а невысокий бородатый капитан, совершенно случайно оказавшийся на судне, так и сказал:

– Кто же в такие дни покинет пристань? Это верх неуважения к богам, и здесь тебе никакие жертвы не помогут…

Но когда Христион предложил тройную цену за то, что он прямо сегодня отправится в плавание, бородач задумался.

– Видно, тебе очень уж нужно скорее попасть в Танаис, – задумчиво произнёс капитан. – Сегодня я вряд ли соберу своих гребцов, но ночью они придут на корабль, кроме тех, кто останется у своих красоток. В этом случае рано поутру мы сможем отчалить.

Христион и Менофил взошли на корабль. Христион сказал:

– Пока этого проклятого Асандра не будет в Танаисе, я хочу посмотреть его дом на Кузнечном острове. Не может быть, чтобы там не было того, о чём я думаю.

– А о чём ты думаешь?

– Последнее время этот бездельник Фан жил у него, пока тот не перебрался в город. Не может быть, чтобы я там не нашёл нашего золота! Ведь, отец-то его посылал за золотом! Куда же оно делось?!

– Постой! Так ты его всё же признаёшь своим братом?

– Ну, что ты пристал: признаю, не признаю… Конечно же он мой брат. Только раньше мне было невыгодно это признавать… К тому же в том доме на острове могли остаться изделия отца Асандра, Антисфена. А они ценятся не дешевле золота!

Только водяной пустыне Христион и доверял свои тайны: она, безликая, если что-то и услышит, то никому ничего не расскажет.

– Моя б воля – я бы убил этого Асандра, – проговорил Менофил. – А заодно и эту дуру Динамию с её папашей.

– И потом нас с тобою торжественно подвесят на столбах и мы будем висеть на них на виду у всех греков до тех пор, пока не умрём! – докончил его мысль Христион. – Нет уж! Если мы сделали одну ошибку, то зачем же упорствовать в ней?

– Да как же не упорствовать! – вскричал Менофил, – теперь-то этот Асандр, вне всякого сомнения, станет мужем Динамии и хозяином всего Танаиса. И этот проклятый Фан сведёт с нами после этого счёты. Что будем делать, отец? Я думаю, они не дадут нам больше жить спокойно и будут мстить.

– Это я и без тебя знаю! – рявкнул на него Христион. – Ты сам мне скажи, что нам теперь делать?

– Я тебя спрашиваю, а ты – меня, – задумчиво усмехнулся Менофил. – Есть два выхода. Первый: мы продаём всё своё имущество и тут же покидаем город.

– Ну и куда же мы пойдём после такого позора?

– Ты меня сам всегда учил, отец: Греция велика! А ещё ведь есть и Рим. Мы могли бы переправиться куда-нибудь…

– А молва потянется вслед за нами, – сказал Христион. – А какой у тебя второй выход? Мне первый не нравится.

– А второй: в Танаисе ты падаешь на колени перед Аристархом, просишь у него прощения, говоришь ему, что боги тебе ниспослали плохой сон, в котором призывали тебя совершить этот поступок. И теперь-то тебе понятно, что это они специально испытывали тебя таким образом, но тогда ты ничего не понял и совершил ошибку. А вот только теперь всё осознал, наконец.

– И что потом будет? – спросил Христион.

– И Аристарх тебя простит.

– А как же быть со слухами, которые поползут о нас с тобой?

– А никак не быть! – сказал Менофил.

– И ты думаешь, мы сможем жить после этого спокойно?  На нас всякий будет показывать пальцем: это те самые люди, которые попытались добиться победы с помощью подкупа!

Менофил сказал:

– Со временем слухи успокоятся и всё забудется. Мы ведь с тобой не бедные люди, а богатых всегда уважали. Вот и нас будут уважать. Главное – сделать сейчас правильный ход.

Христион внимательно выслушал сына и задумался: «Проклятые игры! Кто их только придумал! Они существуют специально для того, чтобы подбивать умных людей на необдуманные поступки. Сын прав: надо падать на колени и просить прощения!».

Какая-то дерзкая чайка подлетела к ним совсем близко и села на нос корабля. Христион запустил в неё палкой, но чайка, ненадолго вспорхнув, тут же заняла своё место.

– Эта чайка напоминает мне греков с их глупыми идеями об устройстве мира, – сказал Христион. – Мы, греки, – тупой народ. Уж если что вобьём себе в голову, то никогда затем не расстанемся с мыслью об этом. Так и живём в своей бесконечной глупости! А ещё говорят, что Греция когда-нибудь может погибнуть! Да туда ей и дорога! – Христион сплюнул с досады. – Пусть себе погибает! А нам с нею не по пути!

– Так что же ты надумал, отец? – нетерпеливо спросил Менофил.

– Я паду на колени перед Аристархом, а если надо, то и перед всеми жителями Танаиса, и попрошу у них у всех прощения. Посуди сам: ведь это совсем не трудно, а выгода от такого дела для нас вполне очевидна!

– А если они нас не простят?

Христион рассмеялся старческим смехом:

– Простят! Куда же они денутся! Греки всех прощают!

При этих его словах чайка, сидевшая на носу корабля, вдруг посмотрела на него словно бы в изумлении. Но ни Христион, ни Менофил не обратили никакого внимания на эту морскую птичку.

Судно было нагружено горгиппийским вином, и капитан собирался отчалить через два дня, как только закончатся агоны. Но Христион предложил ему такую сумму, что он решил ускорить свой отход в море, не усложняя процедуру жертвоприношениями и долгими предсказаниями различных шарлатанов, которым он никогда не доверял.

Рано утром они отчалили от берега и направились в сторону Танаиса.


Динамия едва дождалась отца. Он был озабочен.

– Что случилось? Как прошёл день? – спросила она, желая узнать хотя бы что-то об Асандре.

– Нас опозорил ювелир Христион. Представляешь, он пытался подкупить атлетов, чтобы победу обеспечить своему отпрыску!

– Это большой грех, и боги его покарают! – произнесла Динамия, но её интересовало другое.

– Грех?! Это не грех! Это преступление! Менофила с позором прогнали с агонов…

– Но подкупом занимался же не он, а его отец!

– Неразумная! Подкупал-то он атлетов в его пользу! Менофила всегда тянуло выделяться среди всех и во всём быть первым. А на священных играх соревнуются совершенства. Туда нет доступа посредственностям… Всегда при всех обстоятельствах борьба должна вестись честно!

– О чём ты? О ком говоришь? Я не очень-то понимаю. Как выступили другие танаиты?

– Макарий, сын гончара, соревновался достойно… и достойно проиграл. Он второй в метании диска. Это тоже почётно. Валерий, к сожалению, выступил слабо…

– А Асандр?! – воскликнула Динамия и с ужасом взглянула на отца, ожидая услышать самое плохое.

– Из танаитов один Асандр выступил успешно. Он победил, и теперь послезавтра ему предстоит сразиться с пантикапейцем. Тот – очень сильный борец. Его победить будет совсем не просто!

– Благодарю тебя, всемогущий Зевс!

– Чего это ты благодаришь Зевса?

– Я его молила, чтобы он даровал победу Асандру!

– Ну, что ж, я вижу, что тебе этот парень по душе. Он мне тоже нравится.

– Отец! Не знаю, что со мной происходит. Я всё время думаю о нём, вспоминаю, мечтаю… Неужели это и есть любовь?

– Человеку нужно, чтобы его любили и помнили. А ещё чтобы понимали.

– О великий Зевс, помоги ему победить! Наши души всегда будут принадлежать тебе, Громовержец…

– Это неправда, что душа бессмертна. Она живёт до тех пор, пока хоть один человек помнит о её хозяине, любит его… Потом и душа умирает, – в задумчивости проговорил Аристарх.

– А что, если, став олимпиоником, он и смотреть на меня не захочет?!

– Я много повидал на своём веку. Асандр совсем не такой. Как-то он мне говорил о своей любви. Говорил о том, о чём всё время думал, а в глазах его была такая печаль, что, увидев его, я ему поверил… Душа у него светлая… А ты… Мне кажется, вы будете прекрасной парой, ведь и в тебе источник несравненного света, неиссякаемый родник чистоты и нежности… Ведь ты моя дочь! Но хватит! Заболтались. Пора спать…

15.

Второй день не принёс никаких неожиданностей.

Вартерес пошёл один смотреть кулачные бои, а Фан со своим юным другом были на стадионе.

День открывался пятиборьем. Пять видов состязаний шли одно за другим: снова бег, борьба, метание диска, прыжки в длину и бросание копья. Победителем пятиборья становился атлет, одержавший победу по всем пяти видам.

После этих соревнований Вартерес решил пройти к морю. Нужно было успокоиться, прийти в себя, понять, что происходит…

Узкие мощеные улочки и величественные замки из мрамора с колоннами и статуями… Скольких событий они были свидетелями, сколько тайн хранили! Если бы только камни умели говорить, сколько историй они могли бы ему поведать? Эти стены помнили и смех, и слёзы, и радость, и горе…

Вартерес поневоле сравнивал то, что увидел здесь с тем, что осталось там – в том времени, откуда он сюда прибыл. Там, кроме спортивного соперничества, был бесконечный дух торгашества: продавались и перепродавались билеты, извлекалась выгода на туристах, на рекламе, на торговле, на политической обстановке… Допинг и нечестное судейство стали массовым явлением всех олимпиад нового времени. Далеко зашедшая продажность спортивных судей была уже ни для кого не секретом, и на глазах у зрителей судьи могли вынести бесчестное решение! Зрители кричали, шумели, но сделать ничего не могли: дельцы от спорта творили что хотели, нисколько не стесняясь общественного мнения. Спорт стал доходным предприятием…

Вартерес видел лица греков – участников соревнований и зрителей. Он спрашивал себя: могли бы они вести себя так? И сам себе отвечал: нет, конечно!

Странный вывод напрашивался сам собой: если в наше время возможны такие безобразия, а в древней Греции они были невозможны, то, стало быть, те люди и то время – лучше! Может быть, человечество вырождается и дальше будет хуже и хуже? И когда-нибудь оно погибнет?..

Вартерес поёжился при этом предположении. «Но разве мои родители, братья, сестра, я, наконец, – бесчестные люди?! Хуже стало в мире. Почему на соревнованиях, где я выступаю, мама собственноручно готовит мне еду? Почему тренер разрешает мне пить воду только из той бутылки, которую он дал мне из своих рук? Да потому, что мы постоянно ждём отовсюду какой-то гадости: воду и пищу могут отравить, судью – подкупить, из-за угла – напасть! А как же спорт? А как же его красивые и чистые идеи? Это всё одни пустые слова – так, что ли?..».


Вартерес и не заметил, как оказался на берегу моря. Сначала он шёл по песчаному пляжу вдоль самой кромки воды – туда, где скалы подступали к морю и где уже не было причалов и городских построек. Хотелось тишины, но со стадиона то и дело доносились крики. «Совсем как у нас во время футбольного матча», – подумал Вартерес.

Наконец, он остановился и присел на каменную плиту, сползшую сюда с ближайшей горы, быть может, миллион лет назад. Вартерес прекрасно знал город Анапу и даже жил там недолго во время сборов, но пейзажные различия между двумя эпохами были всё-таки значительными. «Вот этих скал в моё время я никогда не замечал, – подумал он. – Возможно, они опустились на дно морское?».

Он посмотрел в небо, в котором проносились чайки, а выше  плыли белые облака. Подумал: «И это всё пройдёт? Не может быть!.. Это всё должно продолжаться бесконечно! И никогда не кончаться!».

Ответом на его мысли было лишь слабое биение волн в близлежащие скалы…

Ему вдруг пришло в голову, что он упускает драгоценное время: сейчас на стадионе происходит что-то важное, а он не видит этого, и если сейчас не посмотрит, то потом у него уже никогда не будет такой возможности. Надо возвращаться в город…

Неожиданно он услышал, как за невысоким гребнем скалы раздались голоса и смех.

«Странно, – подумал Вартерес. – Сейчас все жители Горгиппии на олимпиаде, а здесь какая-то компания развлекается!». Ему так и представились сидящие за скалой люди, окружённые бутылками с пепси-колой или пивом, со своими вечными шашлыками…

Он встал, отряхнулся, и собирался уже было идти назад, как вдруг его кто-то окликнул.

Из воды выходил мужчина с бородой и такого мощного телосложения, что можно было позавидовать.

– Куда путь держишь? – спросил человек.

– Да никуда, – ответил Вартерес. – Прогуливаюсь. Смотрю на море, на берег.

– Странно… – удивился человек. Он уже, видимо, вдоволь накупался и был в хорошем настроении. С лёгкой и дорогой его одежды, расшитой золотом, стекала вода. – Все сейчас на стадионе, а ты почему не там?

– Да вовсе и не все, – возразил Вартерес. – Вон люди плывут на корабле, а вон кто-то и на лодке рыбачит. Значит, могут быть у людей и другие занятия.

Человек вышел из воды и, обращаясь к какой-то компании, сидевшей за ближайшей скалой, сказал им со смехом:

– Вы слышите, что этот маленький человек мне ответил? Оказывается, во время игр у людей могут быть и другие занятия. Более важные, так, что ли?

Последний вопрос он уже обратил к Вартересу. Тот смутился под его пронзительным взглядом и подумал: «Вот это должно быть борец так борец!». А вслух ответил:

– У людей на свете может быть много других дел, не только спорт, разве не так?

Из-за скалы другой мужской голос крикнул:

– А ты подойди к нам, маленький человек! Где ты там прячешься? Мы хотим посмотреть на того, кто осмеливается так дерзко рассуждать!

– Я не маленький! – дерзко крикнул в ответ Вартерес.

– Это тебе так кажется, – ответил ему тот же голос из-за скалы. – Ну, так покажись же нам!

Вартерес обогнул скалу, пройдя у самой кромки воды так, что лишь чудом не наступил в неё, и оказался в небольшом замкнутом пространстве, окружённом со всех сторон скалистыми выступами высотою метра в два-три. На коврах сидели красивые и хорошо одетые греки, из которых выделялся осанкой и одеждой величественный старик, по сравнению с которым тот, что вышел из воды, казался мальчишкой. Перед компанией в корзинах и на блюдах лежали неизвестные ему плоды и другие кушанья, а в чашах виднелись изысканные напитки.

«Что это за люди? – изумился Вартерес. – Может, чужестранцы? И почему среди них нет слуг?».

– Подойди сюда, – сказал старик, – не бойся меня!

– А я и не боюсь, – спокойно ответил Вартерес.

Ропот изумления прошёл при этих его словах по всем присутствующим – это были мужчины и женщины, одетые в дорогие одежды, расшитые золотом.

– Кто ты? – спросил старик у Вартереса.

– Это мой человек! – вдруг вступилась за него незнакомая женщина. – Пусть идёт себе куда шёл!

Старик не стал спорить.

– Пусть идёт, – согласился он с неожиданной лёгкостью, которая не вязалась с его суровым видом. – Мы ему не будем мешать. Но сначала пусть удовлетворит моё любопытство. Неужели ты и в самом деле думаешь, что у людей может быть занятие более достойное, чем игры?

Вартерес почувствовал какой-то подвох в этом вопросе.

– Я думаю, – сказал он. – Самое разумное занятие у людей – соблюдать мир и спокойствие.

Старик благосклонно кивнул.

– Верно говоришь, – сказал он. –  Но сам-то ты себя считаешь разумным?

Вартерес сдержанно ответил:

– Мне хотелось бы надеяться, что я именно таков.

Мужчина, вышедший из воды, пробурчал, усаживаясь на ковёр:

– Все вы, люди, только и делаете, что надеетесь. Даже смешно делается, глядя на вас. Вот потому корабли у вас тонут каждый день!

Старик взял в руки драгоценную чашу и отпил из неё глоток. Затем неторопливо поставил чашу на место.

Вартерес подумал: «Какие-то они негостеприимные, эти греки, не могут предложить присесть рядом или угостить чем-то!»

Старик сказал:

– И всё же ты почему-то не пошёл на этот праздник. Может быть, тебя что-то оттолкнуло от него?

– Грустные думы оттолкнули, – ответил Вартерес. – Мне известно, что олимпийские игры вскоре прекратятся на многие-многие века и эта прекрасная традиция будет возобновлена очень нескоро. А когда её возобновят, то далеко не все люди будут соблюдать эту традицию во всей её чистоте…

Только сейчас Вартерес заметил, что все присутствующие слушают его в полной тишине. Тишина была такая, что даже море перестало на какое-то время плескаться – так ему показалось.

– Это ты верно сказал…– кивнул старик.

– Именно поэтому я прошу вас позволить мне идти дальше своей дорогой.

Все присутствующие так и обомлели от этих его дерзновенных слов. А старик, махнув рукой, сказал:

– Ну, что ж, мы не держим тебя!

Вартерес почтительно поклонился всей компании и повернул назад. К его изумлению, волна, только что плеснувшая в скалу, которую ему сейчас нужно было обойти, вдруг поспешно отпрянула и, обнажив совершенно сухие камни, позволила ему спокойно обогнуть скалу и скрыться за нею.

«Как странно устроен этот мир! – подумал Вартерес, идя по берегу. – Какие здесь необыкновенные люди! Ведь я даже не понял, кто они такие! Должно быть это были вожди могущественных племён или даже государств… Но почему без охраны и без слуг? И почем они не на олимпиаде? Ведь все самые почётные гости сейчас там!».


Когда он пришёл домой, то застал Фана и Асандра дремлющими на своих ложах. Фан лишь приподнялся и, приветственно помахав ему рукой, сказал:

– Это мы отдыхаем, набираемся сил перед завтрашними событиями.

Вартерес ответил, что отдых дело нужное.

– Ложись и ты, – сказал Фан.

– Что интересного сегодня было на стадионе? – спросил он Фана.

– Интересным было всё. И атлеты у нас замечательные. Но мне довелось увидеть борца, с которым Асандру предстоит бороться, и я всё думаю, как это лучше делать.

– И что ты надумал? – с интересом спросил Асандр.

– Мне кажется, – ответил вместо Фана Вартерес, – тебе легче будет провести приём, когда вы будете лежать на ковре. Тогда его вес будет для тебя не так много значить.

– Я тоже думал об этом… Он меня бросит на ковёр…

– А он тебя обязательно бросит, – кивнул Фан.

– Вот тогда ты и должен провести приём переворота скручиванием или переворота накатом, – продолжал Вартерес. – Вот, посмотри…

И он несколько раз показал Асандру эти приёмы.

– В положении лёжа на ковре вес противника частично нейтрализован. Ты меня понимаешь?

– Понимаю…

– Понимать всё – это удел богов. А нам, людям, всё и не нужно понимать, – произнёс Фан и повернулся на другой бок.

А Асандр не сказал ни слова. Он уже спал.


Утром за завтраком Вартерес рассказал друзьям о той непонятной встрече. Асандр удивился, а Фан сказал:

– Я думаю, ты зря поспешил уйти от них. Ведь именно они и смогли бы тебе ответить на все твои вопросы… – Подумав, добавил: – Впрочем, могли это вовсе не означает, что захотели бы.

– Ты думаешь, они так уж умны? – спросил Вартерес.

– Думаю – да.


И вот наступил финальный бой. Из-за шума на скамьях ничего не было слышно. На ковёр вышел черноволосый бесформенный великан и стал переминаться с ноги на ногу, встряхивать руками, словно плетью. Он с удивлением посмотрел туда, где должен был стоять Асандр, и подумал было, что этот выскочка просто испугался и не вышел на бой. Тогда и без боя ему будет присуждена победа. Он взглянул на элланодика, потом на то место, где должен был стоять противник, и увидел Асандра. По сравнению с борцом из Пантикапеи Асандр выглядел просто коротышкой. Его смазанная маслом кожа блестела на солнце. Он был спокоен и сосредоточен. Великан же снисходительно улыбался, мол, и с кем ты собрался бороться?! Он не понимал, как этот «сморчок» мог победить борца из Феодосии. Тот ведь тоже был не маленьким… Да ещё так эффектно. И двух минут не прошло… Потом подумал, что этот номер с ним не пройдёт. Он будет предельно внимателен и осторожен…

После команды элланодика, пока Асандр ему кланялся, великан, как гора, пошёл на него. Он схватил своими на вид расслабленными руками Асандра за плечи, потом перенёс руки на поясницу, стараясь оторвать его от ковра и бросить на землю. Но Асандр словно нырнул и вывернулся из этого захвата. Он всё ещё надеялся, что можно будет провести приём, не подвергаясь опасности быть брошенным на ковёр этим великаном. Ухватившись за его правую руку левой, он попробовал её завести ему за спину, но великан сделал разворот и снова оказался перед Асандром.

Зрители не кричали. Все, затаив дыхание, следили за схваткой. Но стоило великану из Пантикапеи  ухватить Асандра или попытаться приподнять от ковра, как раздавались крики, свист, подбадривающие великана.

На эту борьбу с трибун стадиона пришли посмотреть и царь, и другие почётные гости горгиппийских игр. Здесь, конечно, были и пресбевт, и эллинарх Танаиса.

После нескольких удачных приёмов и попыток повалить великана симпатии трибун изменились, и теперь раздавались голоса, подбадривающие Асандра.

Наконец, Асандр изловчился, ухватив великана за шею, подставил бедро и, падая на ковёр, увлёк за собой, перевернув его на спину. Первая часть плана была выполнена.

Великан лежал животом на ковре. Асандр навалился слева, подвёл левое плечо под левое плечо великана, а правую руку положил ему на шею и соединил пальцы рук. Поднимая левой рукой захваченное плечо вверх и отводя его вправо к голове соперника, нажимал правым предплечьем на его шею, приближаясь грудью к левому боку великана. Потом захватил ногами его голову, перевернул на лопатки. Этот приём показал ему Вартерес. И вот Асандр его применил!

Гром возгласов восторга раздался в зале. Элланодик некоторое время выждал, чтобы никто его не упрекнул в нечестном судействе, и потом дал команду встать с ковра.

Глаза Асандра горели. Он был счастлив. К нему подошли царь, Аристарх, Андромен, эллинарх Горгиппии Лазарь, Савмек… А Асандр искал глазами Фана, но в толпе ни его, ни Вартереса не видел. Это их он хотел поблагодарить, с ними разделить счастье победы…

Весть о победе Асандра моментально распространилась среди всех танаитов, находящихся в Горгиппии.

Вдруг в мраморном зале стало светло, словно в него заглянуло само Солнце. Люди, увидевшие это сияние, поняли, что пришёл поздравить победителя сам Зевс. В зале воцарилась тишина. Все с трепетом смотрели на сияние старца, одетого в золотые сверкающие одежды. Рядом с ним стояли боги с Олимпа, которые тоже явились, чтобы поздравить победителя. Здесь была и его мать, богиня Тана, и отец Антисфен, и все его тётушки…

Вартерес с изумлением узнал в старце человека, с которым вчера беседовал на берегу моря.

Зевс сидел на своём золотом троне, держа в руке венок из веток оливы.

– Асандр, сын Антисфена из Танаиса, подойди ко мне!

Асандр несмело направился к Зевсу, от которого исходило такое сияние, что глаза начинали слезиться, и виден был только Громовержец, а всё, его окружающее, было как бы в тени.

– Мы поздравляем тебя, Асандр. Рождённый героем, ты доказал, что являешься героем не только по факту своего рождения, и я доволен тобой! – Зевс надел на Асандра венок, потом чуть помедлил и произнёс: – Я знаю, что ты мечтаешь взять в жёны дочь вашего пресбевта прекрасную Динамию. Я одобряю твой выбор! И в знак моего благословения дарю тебе это кольцо. Береги его. Это олимпийское кольцо, которое сделал твой отец! Ты можешь носить его сам или подарить своей Динами в знак вечной любви… Я желаю вам счастья…

Пресбевт Аристарх слушал и не верил своим ушам. Сам Зевс благословил брак его дочери с Асандром. Он только не понял, почему Громовержец сказал что по рождению Асандр – герой. Кузнеца Антисфена он знал лично, и ведь это был простой смертный… Значит, его мать – богиня! Конечно, это богиня Тана! Стало быть, это не он оказывает честь Асандру, породнившись с ним, а Асандр оказывает ему великую честь!..

Вартерес обнял и поздравил Асандра, сказав, что тот прекрасно боролся. Потом он попрощался с Фаном и… затерялся в толпе. Больше его не видел ни Асандр, ни Фан.


Когда через несколько дней все участники горгиппийских агонов вернулись в Танаис, у пристани их встретила ликующая публика. Асандра на руках понесли к храму, где продолжались возгласы восторга и чествования.

Фан скромно шёл рядом. Он гордился своим учеником, и весь этот шум и восхваления воспринимал как ещё одну проверку нравственности Асандра. «Потерять голову от всего этого шума очень легко, –  думал он. – Я надеюсь, Асандр выдержит и это испытание!».

У пристани Фан неожиданно встретил Христиона. Тот стоял в толпе и тоже встречал пассажиров из Горгиппии.

Увидев Фана, ювелир подошёл к нему.

– Фан, брат мой! У меня будто открылись глаза. Ты действительно мой брат! Не сразу я это понял. Не узнал тебя. Ты слишком долго где-то пропадал.

– Я рад, что боги вразумили тебя, – сказал Фан.

– Что ты мне всё время говоришь: боги, боги?! Кто их видел, твоих богов? А может, есть боги, которые сильнее наших?!

– Я знал, что ты ничему не веришь, кроме как блеску и звону золота! Вера не нуждается в доказательствах. На то она и вера!

– Что дала мне твоя вера? Всё, о чём я мечтал, к чему стремился, рухнуло… Я почти разорён. Разве мало я жертвовал твоим богам? И что они дали мне взамен?!

– Жизнь невозможна без веры, – ответил Фан. –Только не нужно навязывать её другому, а ты всё время старался убедить сына, что следует искать других богов, более сильных, более уступчивых… И что из этого получилось?

– И в чём же я был неправ? По-моему, нужно служить тем богам, каким ты небезразличен, кто помогает тебе. Разве не так?

– Не так! Ещё Парменид говорил, что истина одна и она противопоставляется мнению. А Парменид разве не наш знаменитый философ?

– Но ведь я мог и не знать истины?!

– Утверждение, не соответствующее истине, может быть заблуждением. Но ты сознательно искажал истину. Потому это не заблуждение. Это ложь!

– Что мне твои философские нравоучения?! Ты же брат мой. Вот и помоги! Разве не это нужно делать по твоим убеждениям?

– По моим убеждениям ты получил то, что заслужил… Странно. Когда-то детьми мы играли с тобой вместе и я любил тебя. Ты был для меня старшим братом, примером. Я радовался, когда у тебя были успехи и отец называл тебя лучшим учеником… И что осталось от этого? Ты увяз в своих хитростях и заговорах, забыл, когда был ювелиром. И сына так же воспитал: высокомерным, эгоистичным, хвастливым, хитрым и коварным. Он превзойдёт тебя во всём… Но научил всему этому его ты!

Христион некоторое время шёл молча рядом с Фаном. Потом спросил:

– Тебя наш отец посылал за золотом. Ты привёз его?

– Никакого золота я не привёз. Ему казалось, что там оно под ногами валяется, а оказалось, что, чтобы его добыть, и там тяжело работают. Без труда никому ничего не достаётся. Напрасно я искал дешёвое золото…

– Но ты же подружился с этим Асандром неспроста! Что между вами общего? Но и он оказался странным и скрытным… Куда-то исчез его дом, который стоял на Кузнечном острове. Там теперь только заросли леса да трава… Куда же он дел всё свое богатство?

– Всё его богатство в его сердце. Он славный парень, и я хотел бы иметь такого сына…

– И у меня была идея…

– Берегись неверных идей!

– Как узнать, верная она или неверная?! Я думал, ему от отца достались его изделия. А ведь они тоже стоят целое состояние.

– Вот я и говорю: идеи продолжаются в твоих делах. А раз идеи порочны, и дела твои ущербны…

– Но что же мне делать?

– Измени идеи. Этим ты спасёшь своих потомков, своё будущее… Впрочем, извини, мне пора. Видишь, олимпионика уже на руках понесли к дому.


В доме Асандра уже всё было готово к торжеству. За столом сидели Тана в красивом наряде, Антисфен, Аристарх с дочерью, Андромен, Фан. На столе было всё, чем одарила летом их благодатная земля. Все говорили только об Асандре и Динамии.

Когда уже было выпито немало вина, встал пресбевт Аристарх и, глядя на Асандра и Динамию, произнёс:

– Когда я говорю об Асандре, я вовсе не говорю о его почётном звании олимпионика! Перед моим воображением вырисовываются необъятные просторы нашей земли, полноводная Тана и её берега, покрытые шрамами от боли и сожалений, яркое Солнце и полная Луна. Можно сказать, что талант был дарован ему ещё задолго до его рождения. И он отдал его нашим людям, нашей многострадальной земле. Его талант проявился в свете, в доброте, высокой нравственности, в любви, наконец! Как я и обещал, я отдаю ему в жёны свою единственную дочь! Будьте счастливы, дети мои!

Пресбевт расчувствовался, и в его горле что-то запершило. Он постарался не фиксировать внимание на этом и предложил выпить за молодых.

Потом что-то говорили Тана, Антисфен. Наконец, поднял свой кубок Фан.

– Я не умею говорить красиво, но горжусь: в том, что они вместе, есть доля и моего труда. Убеждён, что это событие отразится в сердцах людей, знающих их, радостью и счастьем…

Асандр взял за руку Динамию и надел на её палец олимпийское кольцо, подаренное Зевсом. При этом он вдруг почувствовал себя погружённым в ласковые воды Таны. Над ним сияло голубое небо, залитое солнцем, а в воздухе блестели мелкие брызги…  С поля слышался звон кузнечиков. Ему казалось, что этим стрекотанием они поют гимн их счастью.

Асандр взглянул на Динамию и улыбнулся своим мыслям: «Что-то уж очень хорошо! – подумал Асандр. – Я понимаю, что так не бывает слишком долго, но как бы мне всё-таки хотелось, чтобы это счастье продлилось вечно!».