Работа для малюты

                РАБОТА   ДЛЯ  МАЛЮТЫ

 
Фантастический рассказ


Малюта тяжело шагал по центральному проходу пыточной и мрачно озирал свои владения. Во вверенном ему хозяйстве, на первый взгляд, всё пребывало в полном порядке. Оборудование функционировало, «подопечные» истошно орали, искупая тем самым грехи свои немалые, кровь лилась ручьями журчащими, а помощники сил не жалели, вознося труд свой праведный на алтарь отечества. Что ж, именно так всё и должно было происходить.

Малюта надсадно закашлялся, зыркнул недобро в сторону крайней дыбы в левом ряду. Там, под скрипящим блоком, медленно раскачивался тот, кого Малюта обязан был лично курировать. Этот грешник был на особом счету!

Скуратов неторопливой, хозяйской походкой двинулся к своему «крестничку». Тот достаточно уже отдохнул, настала пора принять новую порцию очищения. Очищение муками и страданиями – лучшее очищение, и это Малюта усвоил как самое главное правило.

Подойдя к безвольно обвисшему телу, Малюта пнул «очищаемого» носком сапога в в подреберье с таким расчётом, чтобы привести «крестничка» в чувство:

– Ну что, Толенька, гой еси, как поживаешь?

Тело дёрнулось, зашлось в какой-то мимолётной конвульсии и, наконец, страдалец открыл глаза. Лицо его было перекошено гримасой нестерпимой боли, но всё же осталось хорошо узнаваемо: в нагрудном кармане рубашки Малюты лежал фотоснимок особо важного подопечного. Этот субъект должен был прожить дольше всех. И – страдать, страдать, страдать! Очищаться! Днями и ночами, долгие часы и не менее долгие секунды предстоит бедолаге испытывать на себе приступы творческого вдохновения Малюты Скуратова.

А уж каково вдохновение у Малюты, известно многим. Ох, многим! И раньше, да и теперь, поди, в новые уже времена, потрудиться изрядно пришлось детинушке. Помахать плёточкой да поиграть ножичком. Сколько ремней, со спины нарезанных, сушилось на верёвке в покоях Малюты, того знать никому не позволено, а сам хозяин на эту тему распространяться не любил. Молча режет ремни со спины и молча сушит. Хороша кожа министерская да чиновничья, не попорчена мозолями да травмами трудовыми. Холёная, нежная, пахучими маслами умащенная, ручками тайских чаровниц на казённый счёт отмассаженная – любо-дорого посмотреть! А ещё забавнее – лезвием острым её поковырять, узоры кровавые выводя да приговариваючи: «Что! Хорошо тебе было, ворон, казну государеву разорять?! Так изволь ответить, тля мерзопакостная!!!»

И прокатилась славушка, прокатилась по всей стране. Имя Малюты гремело, как в прежние, приснопамятные времена, а уж «клиентов» у него было на десять лет вперёд. Кое-кто перспективе попасть в его пыточную предпочитал петлю на шею или пулю в висок. И полагали такой вариант за благо. Если успевали, конечно. Так что, не повезло мальчонке конопатому! Отмучиться и отойти в мир иной ему суждено было последним.

Малюта неторопливо достал из-за пояса серебряные аккуратные щипчики. Кряхтя, присел на корточки и схватил за лодыжку мелко вздрагивающего страдальца. Высматривая на усыпанной рыжими веснушками коже место, где было бы поменьше запекшейся крови, Малюта что-то бормотал себе под нос. Любовно он перебирал пальцы на левой ноге «очищаемого», гладил их и даже дул, словно бы с состраданием. Но затем, улучив момент, перешёл к делу. Жарко сверкнули серебряные щипчики. Хрустнул переломленный мизинчик. Тяжело, глухо, будто из самого нутра, охнул конопатый мальчонка и забился в мгновенной, сотрясающей тело злой судороге.

– Что ты, что ты, Толенька, – всполошился притворно Скуратов. – Уж не побеспокоил ли я тебя, уж не потревожил ли? А если и так, то не взыскуй строго со старика-то. Чай, я не нарочно.

И хвать щипчиками за соседний палец.

Пуще прежнего взвыл «очищаемый». Но Малюте тот вой, что слону дробина, – если и заметил, то в ус не подул:

– А расскажи-ка ты мне лучше, любезный друг, о бумагах чудесных, что ваучерами прозываются. Поведай мне, тёмному да уму-разуму не учёному, где мне за них два автомобиля получить? В какой-такой лавке купцы «Волги» раздают за ваучеры? Ты расскажи, поведай всё, как есть, на духу, а уж я поспешаю, сбегаю в ту лавку, отоварюсь. Как бы не разобрали последнее, пока мы тут с тобой турусы разводим.

И средний пальчик – хрусть!

Ничего не ответил «очищаемый». Только свесилась тяжко голова на грудь, мотнулась безжизненно, и потекла изо рта тягучая липкая слюна пополам с кровью из прокушенного насквозь языка.

Всё, на сегодня клиент спёкся. Больше его мытарить нельзя. Того гляди, ещё коньки отбросит. А срок ему не настал. И долго ещё не настанет. Ох, долго! А в том он, Малюта Скуратов, порукою.

Малюта свистом подозвал лекаря и велел заняться грешником. Снять со станка, закрепить на лежанке, чтоб отдохнул, вколоть ему витаминчиков разных и прочих укрепляющих средств. К завтрашнему дню тот должен быть как огурчик. Чтобы с новыми силами принимать искупление. Грехов-то много, а по грехам, как говорится, и искупленьице!

Отдав распоряжение, Малюта направился ко второму своему «подопечному». Тот также был на персональном, очень даже особом контроле. Правда, в отличие от Конопатого Толика, который – хоть и изредка – начинал материться и сыпать проклятьями в адрес мучителя, этот был хлипкий и морально не стойкий. Он всё время куксился, хныкал, умолял о пощаде, – причём, в качестве пощады просил просто пристрелить его. Алкал быстрой смерти! Но кто ж ему сделает такой подарок! Тут – и не проси даже!

– Что, Лёшенька, больно тебе? – участливо поинтересовался Малюта, подходя к рыдающему уже заранее очередному грешнику. –  А ты себе подушечку подложи! Амортизационную! В своё время, касатик, ты мастак был про подушки заливать. Бывалоча, народ в летаргические сны впадал, байки твои слушаючи. А Лёшка-то, пострел, баит, а сам, знай себе, наяривает. Знай, майстрячит! Подушки заготавливает и заготавливает! Весь фонд на подушки извёл, постельничий ты наш!

– О каких подушках… вы… говорите? – с трудом разлепив опухшие, слипшиеся веки и дёрнув искривившимися, иссиня-чёрными губами, спросил продолжающий всхлипывать страстотерпец. Одутловатая кожа его лица посерела так, что теперь её не отмоешь никаким мылом. Да и мыть-то никто не станет: как отмучится своё бедолага, так тело его и кремируют. Сожгут в подвальной печке, обливши прежде мазутом или дешёвой   горючкой. Высокооктановый 98-й бензин тратить на такую вшивотень никто не станет. 

– Ишь ты! Это ты меня спрашиваешь?! Вот здорово! Так это мы – все мы, буквально, хором – должны у тебя спрашивать!! – Малюта ожесточился и ударил наглеца поддых. Затем хмыкнул, сплюнул на пол и ударил снова. – Это тебе для начала. А мне – для разминки.

Перекрестившись куда-то в сторону мутного подвального окошка, забранного витой решёткой, Малюта достал из кармана синюю замшевую коробочку.

– А вот сейчас, Лёшенька, мы приступим ужо по-настоящему. Ужо мы из тебя ёжика-то сделаем.

– Не надо! Не надо ёжика! – возопил, дёргаясь на дыбе, «очищаемый».   

– Что, боисся, друг ситный! – не спросил даже, а скорее констатировал довольный Скуратов. – Это ты правильно боисся, прыщ гнойный да смердячий. Правильно! У меня ещё никто смельчаком на дыбе не кукарекал. А уж тебе и подавно заказано. Слаб ты. Слаб и мерзок, аки жаба болотная. Наступи на такую, жижка-то из неё и полезет, и потечёт, точно талая водица из мартовского сугроба. А мы сапогом её, сапогом, жабу-то! Вот и нету жабы. Одна мокрая лужа.

С этими словами Малюта открыл коробочку. Неделю назад её подарил Малюте Китаец Ли. Объяснил, как пользоваться, показал специальные точки. Много тех точек на теле человеческом, все и не упомнишь! А ещё сказал, что иглоукалывание можно обратить как на пользу, так и во вред. Малюта урок усвоил. Вот только иглы китайские ему не понравились. Тонкие какие-то, точно волосок, разве ж это годится! И положил Малюта в коробочку вместо китайского безобразия набор ядрёных «цыганских» игл. Так-то оно по-русски будет: надёжно, доходчиво и долгоиграюще.

С ужасом наблюдал «очищаемый» за манипуляциями Малюты. Вот палач жёсткими, плохо сгибающимися в фалангах пальцами ухватил одну иглу… вот поднес её к глазам, рассматривая на свет… вот удовлетворённо расплылся в хищной улыбке…

Наконец игла, жадно клюнув покрытую испариной кожу, вошла внутрь… и принесла с собой неистовый, всепожирающий огонь… Вошла неглубоко, на сантиметр, не более, – Скуратов знал толк в применении подручных средств, – но казалось, что боль докатилась до самого сердца. Полыхнув внутри яростным пожаром, боль, пульсируя в такт с толчками крови, разнеслась по всему телу. До мозга, до костей! Сердце на секунду замерло, словно не в силах было перенести такую муку, но затем ёкнуло, трепыхнулось несмело… и забилось вновь. Волны боли постепенно затухали – так пробушевавший сутки прибой угасает с уходом штормового фронта.

А затем была вторая игла… третья… и так без счёту.

Но счёт Малюта знал. Он утыкал грешника иголками не абы как, а строго по плану. Чтобы достичь максимума мучений, но не отправить при этом грешника раньше времени к праотцам. В этом было особое искусство. Люди, владевшие таким искусством, всегда были в чести – при любой власти.

Но воткнутые в тело иглы – это был только первый этап. Ещё предстояло усилить эффект. Малюте несколько дней назад вручили хитрое устройство. Электрошокер называется. Весьма удобная штука. Прикоснёшься таким шокером к концу иглы – полыхнут лиловые и фиолетовые искры, побегут, весело змеясь, по стальной плоти «цыганской» иглы, и вопьются в плоть человеческую, слабую и беззащитную. Очень действенно!

Пустив в грешника пяток разрядов, Малюта отошёл на два шага – полюбоваться работой. «Очищаемый» уже даже и не орал – верный признак того, что он теряет чувствительность, отчего эффективность пытки резко падает. По его крупному, по-мужицки аляповатому носу, текли мутные, белёсые, как огуречный рассол из дубовой кадки, капли пота. На мгновение остановившись на самом кончике носа, капли падали вниз с какой-то глухой обречённостью, словно им была ведома участь тела, частью которого они только что были.

Постояв с полминуты, Малюта погрузился в тягостные размышления: не пожечь ли ещё иглы зажигалкою. Те, нагреваясь в крохотном пламени, подобны были раскалённым «железам», коими в своё время любил Малюта прижигать гениталии строптивым государевым преступникам.

И тут Малюта почувствовал, что кто-то тихонько, ступая больше на носки, подходит к нему сзади. Напрягся палач, напружинил мускулы, дохнул густым чесночным перегаром в сторону и молниеносно обернулся.

Перед ним стоял человек лет тридцати-тридцати двух, довольно привлекательный внешне, даже красивый, но красивый какой-то невыразительной, бабской смазливостью, неуместной для мужчины и недостойной его, – отчего лицо казалось одновременно и прекрасным и отвратительным. Флегматичная полуулыбка, карие, безжизненные и словно бы заискивающие глаза, пустой и тусклый взгляд.

– Не подкрадывайся ко мне больше никогда, доктор! – предупредил Малюта. – А то я ведь и зашибить могу. Обучен так, с детства ещё.

– О, простите мне, партайгеноссе Скуратов. – В голосе подошедшего явно слышался лёгкий немецкий акцент.

– Какой я тебе  «партайгеноссе»?! – ощерился Малюта.               

– О! Я! Я! Прошу извиняйт меня, херр Скуратов.

– А какой я тебе «хер»?!!

Доктор Йозеф Менгеле, а это был именно он, смешался ещё больше. Взор его потупился, скулы порозовели.

– Ну ладно, – смилостивился не помнящий долго зла Скуратов. – Чего тебе? Хотел-то чего, спрашиваю?

– Видите ли, у меня к вам просьба.

– Ну, какая? Говори, раз припёрся.

Менгеле посмотрел на Скуратова, затем на его «подопечного», плаксиво попискивающего на дыбе:

– Я полагаю, вы уже закончили со своим подопытным кроликом…

– А тебе-то что? – подивился Малюта. – Какое тебе до него дело? У тебя свои есть.

–  Отдайте мне этот экземпляр. Умоляю вас!

– А пошто тебе энтот? – подозрительно прищурился Скуратов.

– Я хочу проделайт над ним парочку своих опытов.

– Тебе что, материала мало, что ли?! – возмутился Малюта. – Посмотри, вон сколь тебе «золотой молодёжи» нагнали. Целый вагон привезли! – И Малюта вспомнил, как вчера доктор принимал партию прибывших в «столыпинском» вагоне. Элегантный, подтянутый Менгеле, напяливший зачем-то белые перчатки, несмотря на жару, стоял на перроне и, тихо насвистывая какую-то оперную арию, отсортировывал «материал для экспериментов». Словно дирижёр, покачивал он рукой, обтянутой белоснежной лайкой: вправо-влево, вправо-влево, вправо-влево.

– Да-а, – присовокупил Малюта, – за папашек будут теперь отдуваться. За олигархвов… х-хов… тьфу, прости господи, язык сломаешь!.. да за министров с заместителями. Короче, за всю кодлу, которую нам мытарить доверили. Впрочем, им, этим деткам, и за своё пыхтеть не меньше придётся.

– Ах, найн! – Доктор страдальчески заломил руки. – Зачем же мне эти мутанты наркотические?! Их мозг не годен на опыты. После простейшей трепанации, они сразу же помирайтен – внутри-то пусто.

– А ты что – моего трепанировать хотел?

– О, только чуть-чуть – для забора образцов мозга. Интересные образцы могли бы получиться. Такой объект, такой объект! Столько лет за дураков держал всю страну. Это же какой мозг – пальчики облизайт!

Тут внезапно вскинулся на дыбе сам объект:

– Нет! Не отдавайте! Только не отдавайте меня ему!

– Не верещи, заяц! – цыкнул на него Скуратов. – Чай, понимаю, чего страшишься, человече. Последней убогости боисся, последней мерзости земной. Да что ж мы, не русские, что ли! Не выдам немчуре проклятой, сам тебя казнить да пытать буду.

С благодарностью икнул на дыбе «очищаемый»: что-что, а фашисту в руки он не дался. Как его славные деды и прадеды, погнавшие гитлеровцев вон из России.

Малюта взглянул угрюмо, из-под бровей, на доктора и вынес окончательный вердикт:

– Так что, любезный, иди себе подобру-поздорову. Своих «кроликов» хошь в зад целуй – то твоё дело. А к моим – и не подбирайся! Я им сам хозяин, сам своей рукой порешу, когда вздумаю.

Понуро опустив плечи, доктор Менгеле побрёл прочь – туда, где располагался сектор, состоящий под его ответственностью.

Малюта проводил его взглядом. Этот немчик, в отличие от Китайца Ли, не вызывал у Скуратова симпатий. Но, как говорится, ничего личного. Работа есть работа!

Когда в России возникла необходимость в сильных и неординарных личностях, таковых под рукой как-то не оказалось. Повымерли все, что ли, или генофонд измельчился, опаскудел: одни только ничтожества стали появляться на свет – дети шариковых и косоглазых, развратных комиссаров. Тогда и появилась идея возродить клоны давно усопших диктаторов и лидеров.

Пока американцы и прочие неруси барахтались в экспериментах по клонированию бедной овечки Долли и подобных ей нежизнеспособных ублюдков, в секретных лабораториях России уже вовсю выращивались полноценные дубли исторических личностей.

Начали – кто бы сомневался? – естественно, со Сталина. Хотели приспособить его для управления страной. Однако, со Сталиным загвоздка вышла. Десятки раз пытались создать дееспособного клона, но выходили «из пробирки» всё сплошь уродцы: то с перепонками между пальцев ног, то с копытцами и рожками на лбу, то с другими изъянами. Затем параллельно стали «запускать в производство» и других кандидатов. Отбор вели строго и целенаправленно – исходя из потребностей в конкретных исполнителях. А Сталин всё вырожденцами оборачивался. Никак не хотел заново в этот мир нормальным возвращаться. Зато попутно получались другие: Малюта Скуратов, доктор Менгеле, Тамерлан…

Хотя нет, с Тамерланом тоже промашка случилась. Понятно это стало не сразу: клон ускоренно дорастили до совершеннолетия, и вот тогда ошибка раскрылась. Китаец Ли, так звали промашку, пояснил, что никакой он не Тамерлан. Но зато был при Тамерлане личным охранником и, по совместительству, лучшим палачом в его империи. Китайцы уже тогда считались признанными мастерами в пыточном искусстве, а Ли почитался лучшим из китайцев. Так что место своё он занимал по праву. Что и доказывал ежедневно. А кинжал, с рукояти которого, отделанной выдубленной по особым рецептам кожей, и позаимствовали образцы генетического материала, был подарен Китайцу Ли самим Тамерланом за верную службу. Кинжал тот был не с золотым лезвием, не был он отделан и драгоценными каменьями – такие безделушки дарят из награбленного скарба обычным сановникам-приближённым, ибо цена их не больше, чем стоимость самоцветных побрякушек да куска презренного жёлтого металла. Этот же кинжал, что был подарен Китайцу Ли, принадлежал Тамерлану с юношеских лет и сопровождал великого воителя в первых его победных сражениях. Такие подарки делаются только от чистого сердца и только за особые заслуги. Достаточно сказать, что и существуют они в единственном экземпляре, а значит, вручить такую реликвию можно только одному. Избранному! На лезвии была выгравирована надпись, что принадлежит клинок Тамерлану, и именно поэтому произошла ошибка в воссоздании клона.

Впрочем, Китайцу Ли тоже нашли достойное применение. Такими специалистами не разбрасываются. И если уж его ценил сам Тамерлан, то и в нынешней жизни хороший палач как-нибудь сгодится.

И сгодились… Сгодились все – и Малюта Скуратов, и Китаец Ли, и даже доктор Менгеле, которому отводилась роль «научного» куратора палаческого цеха. А руководителем, само собой, был поставлен Скуратов. И свой, русский, да и авторитета побольше. Новой власти требовались авторитетные люди на всех постах. А уж когда вопрос заходил о таком важном направлении, как возмездие власти предыдущей, авторитет играл особую, главенствующую роль.

Некогда клонов долго выдерживали в лабораториях, возвращали им историческую память, адаптировали к нынешним реалиям. И когда грянул в России переворот, их призвали послужить новой Родине по назначению.

И они служили. Служили истово. До хрипоты в глотках. До ломоты в суставах. Сутками не отходили от дыб, пыточных станков да от хирургических столов, на которых предпочитал работать, – а сам он называл это «священнодействовать» – доктор Менгеле. Кричали предатели, визжали бывшие высокопоставленные чиновники, вопили ворюги, заходились в конвульсиях казнокрады – всем выпало нести свой жребий по предъявленным персонально счетам.      

… Устал Малюта. Тяжело вздохнул, отёр пот со лба. Вернувшись в свои покои, прилёг на лежанку. Сухо шелестели под потолком сморщившиеся спинные ремни, колыхаемые ветерком из сплит-системы, о чём-то невнятно лопотало радио, хотелось спать. Сон навевали и мысли о предстоящих заботах. Много ещё надлежало потрудиться во славу Отечества, ох же и много! Но не жалко было Малюте сил для благого дела, для Родины своей новой, для справедливости, столько лет попираемой. И завтра он снова приступит к тяжким обязанностям, выполняя долг свой и предназначение. Так было раньше и так будет всегда! И в том он, Малюта Скуратов, порукою!   
 
    
               
                КОНЕЦ